"Тайны черных джунглей" - читать интересную книгу автора (Сальгари Эмилио)

Глава 1 УБИЙСТВО

Стекая с заоблачных Гималайских высот, пересекая цветущие провинции Сиринагар, Дели, Бихар и Бенгалию, в двухстах милях от моря, Ганг, эта знаменитая река, почитаемая всеми индийцами, разделяется на два рукава, образуя гигантскую дельту, таинственную и запутанную, представляющую собою удивительный, единственный в своем роде мир.

Огромная масса воды распадается здесь на многочисленные речушки, протоки, каналы и ручейки, которые густой сетью пронизывают собой огромную территорию между Хугли, собственно Гангом и Бенгальским заливом. Вся эта область, состоящая по сути дела из множества островов, островков и заросших тростником отмелей, в приморской части своей называется Сундарбан.

Нет ничего более унылого, более странного и гнетущего, чем вид этого Сундарбана. Ни города, ни деревни, ни хижины, ни какого бы то ни было человеческого жилья, — ничего, кроме бесконечных зарослей бамбука, растущего сплошной стеной, высокие верхушки которого колышутся под ветром из стороны в сторону. Изредка можно заметить баньян, возвышающийся над этими густыми бамбуковыми джунглями, или покрытый цветами куст, затерявшийся среди растительного хаоса, но в целом этот край уныл и однообразен.

А если добавить, что воздух в этих местах насыщен ядовитыми испарениями и смрадом тысяч и тысяч человеческих трупов, которые разлагаются здесь повсюду в ядовитых водах каналов, то Сундарбан и вовсе покажется неуютным местечком 1.

Днем здесь царит таинственная, гнетущая, точно могильная, тишина, а по ночам ее разрывают какие-то страшные вопли, истошный рев и леденящее кровь рычание, доносящиеся из непроглядной тьмы.

Предложите бенгальцу отправиться в Сундарбан, и он тут же решительно откажется; обещайте ему сто, двести, пятьсот рупий — ничто не заставит его поколебаться в своем решении. Предложите молангу, который, бросая вызов чуме и холере, лихорадке и ядовитому воздуху, сам живет в этих местах, пойти в джунгли, и он откажется; предложите ему любые деньги — он все равно не пойдет с вами. И они правы: углубиться в эти страшные джунгли — это значит отправиться на свидание со смертью.

Там, в джунглях, среди непроходимых лиан, колючих растений и бамбука, среди болот и бесконечных проток с темной от гнили водой, за каждым кустом таится опасность. В них скрываются тигры, которые следят за проплывающими лодками, а бывает, даже вспрыгивают на палубу небольшого судна, чтобы схватить неосторожного рыбака или матроса; там прячутся на мелководье и выслеживают свою жертву гигантские крокодилы, лакомые до человеческого мяса; там бродят огромные носороги, которых любая тень приводит в бешенство; там заросли кишат ядовитыми змеями, чей укус неотвратимо смертелен, и питонами, способными задушить в своих кольцах быка.

И несмотря на все это, душным вечером 16 мая 1855 года яркий костер горел в сумерках в южном Сундарбане, поблизости от берега Мангала, грязной реки, или скорее протоки, которая вытекает из Ганга и изливается в Бенгальский залив. Свет костра освещал небольшую бамбуковую хижину, у входа в которую спал, завернувшись в дорожное одеяло, молодой бенгалец атлетического сложения, с великолепно развитой мускулатурой, говорившей о необыкновенной силе и ловкости. Его смуглая кожа блестела от кокосового масла, а выразительные черты слегка округлого лица и чуть полноватые, но твердые губы, даже во сне выражали ту энергию и неколебимую храбрость, которых не хватает обычно многим его соотечественникам.

Он спал, но сон его не был спокоен; лицо поминутно менялось и вздрагивало во сне, крупные капли пота выступили на лбу, широкая грудь порывисто вздымалась, а руки нервно блуждали по земле и конвульсивно дергались. Какие-то невнятные отрывистые восклицания срывались с его губ.

— Где же она? — бормотал он с тревогой. — Солнце заходит, его красный диск спускается за бамбук… Почему она не появляется?.. Что случилось?.. Может, я заблудился и спутал место? Нет! Разве не тот это куст с кроваво-красными цветами, рядом с которым я уже видел ее?.. О приди, приди… Я страдаю, я считаю мгновения, чтобы снова увидеть тебя…

Он застонал, заметался во сне, и вдруг замер — спящее лицо его озарила улыбка.

— О!.. Вот, вот она… Ее черные глаза смотрят на меня, ее розовые губы улыбаются… Как божественна эта улыбка! Но ты, мое нежное видение, почему ты всегда молчишь? Почему так странно смотришь на меня?.. Не бойся! Я Тремаль-Найк, охотник на змей из Черных джунглей… Говори же, говори!.. Дай мне услышать твой нежный голос… Солнце заходит, ночь спускается… Не исчезай, не исчезай! Нет, не хочу! Нет, нет!..

Он издал громкий крик, и лицо его исказилось страданием.

На его крик вышел из хижины второй индиец. Он был чуть ниже ростом, но крепкий и коренастый, с жилистыми руками и ногами, походившими на узловатые корни. Резкие черты лица, мрачноватый взгляд глубоко сидящих глаз, короткий передник, который прикрывал ему бедра, и подвески, которые свисали на ушах — все это выдавало в нем маратха, представителя воинственного племени, населяющего Западную Индию.

— Бедный Тремаль-Найк! — прошептал он, глядя на спящего. — Что за странный сон тревожит его?..

Он подбросил сучьев в костер и уселся рядом с бенгальцем, мягко обмахивая его опахалом из павлиньих перьев.

— Нет, здесь какая-то тайна, — снова забормотал спящий прерывистым голосом. — Я слышу звуки трубы. Я вижу пятна крови!.. Нежное видение, беги отсюда… ты испачкаешься в крови!.. Почему здесь красное?.. Зачем все эти шнуры и арканы? Здесь кого-то хотят задушить? Что за тайна?.. Скажите мне!..

— О чем он? — проговорил удивленный маратх. — Кровь, видения, арканы!.. Ну и сон!

Вдруг спящий встрепенулся, открыл глаза, блеснувшие в свете костра, как два черных алмаза, и сел.

— Нет!.. Нет!.. — вскричал он хрипло. — Не хочу!..

Маратх посмотрел на него с состраданием.

— Хозяин, — прошептал он. — Что с тобой?

Казалось, только теперь бенгалец пришел в себя. Он закрыл глаза, потом снова открыл их, пристально глядя в лицо маратха.

— Ах! Это ты, Каммамури! — воскликнул он.

— Да, хозяин.

— Что ты здесь делаешь?

— Стерегу твой сон и отгоняю москитов.

Тремаль-Найк глубоко вздохнул и несколько раз провел рукой по лбу.

— А где Хурти и Агур? — спросил он, немного помолчав.

— В джунглях. Вчера они нашли следы тигра и сегодня утром отправились ловить его.

— Ах! — глухо вскрикнул Тремаль-Найк.

Он нахмурил лоб, и глубокий вздох, похожий на сдавленное рычание, замер на его пересохших губах.

— Что с тобой, хозяин? — спросил Каммамури. — Тебе плохо.

— Нет, ничего.

— Но ты во сне жаловался.

— Я?..

— Да, хозяин, ты говорил о странных видениях.

Горькая улыбка показалась на губах Тремаль-Найка.

— Я страдаю, Каммамури, — сказал он, покачав головой. — О я очень страдаю!

— Я знаю, хозяин.

— Откуда?

— Уже две недели я наблюдаю за тобой. Ты грустен, молчалив. Никогда ты не был так печален.

— Это правда, Каммамури.

— Что же так угнетает тебя? Может, тебе надоело в джунглях?

— Нет, Каммамури. Здесь, в этих зарослях, среди этих болот, на земле тигров и змей, я родился и вырос, здесь я и умру.

— Но тогда в чем же дело?

— Есть женщина, видение, призрак!

— Женщина! — удивленно воскликнул Каммамури. — Ты сказал, женщина?

Тремаль-Найк утвердительно качнул головой и с силой прижал руки ко лбу, как бы желая прогнать гнетущие мысли.

Несколько минут возле хижины царило мрачное молчание, едва прерываемое журчанием реки, разбивающейся о берега, да стонами ветра, раскачивающего верхушки бамбука.

— Но где ты видел эту женщину? — наконец спросил Каммамури. — Неужели здесь, в этих джунглях, единственные обитатели которых — змеи и тигры?

— Я видел ее в джунглях, Каммамури, — сказал Тремаль-Найк тихим голосом. — Был вечер — о я не забуду его никогда, этот вечер, Каммамури! Я подкарауливал змей на берегу ручья, там, в самой гуще бамбука, когда в двадцати шагах от меня, за кустом с кроваво-красными цветами появилось видение — женщина, прекрасная, сверкающая, горделивая. Я никогда не думал, Каммамури, что на земле может быть такое прекрасное существо, что небесные боги способны создать его.

У нее были живые черные глаза, белоснежные зубы, чуть смуглая кожа, от ее темно-каштановых волос, волнисто спускающихся на плечи, исходил нежный аромат, который пьянил меня.

Она взглянула на меня и, издав долгий, мучительный стон, тут же исчезла. Я чувствовал, что не способен двигаться и, завороженный, лишь протянул руки к возникшему передо мной видению. Когда же пришел в себя и принялся искать ее, в джунглях спустилась ночь и все скрылось во тьме.

Что это было: живая женщина или небесный дух — я так и не знаю.

Тремаль-Найк умолк. От охватившего его возбуждения он дрожал, как в лихорадке.

— Это видение стало для меня роковым! — с болью воскликнул он. — С того вечера я стал другим человеком, в моем сердце разгорается какое-то страшное пламя! Этот призрак точно околдовал меня. Когда я в джунглях, она все время у меня перед глазами, на реке я вижу, как она скользит впереди моей лодки. Мои мысли все время только о ней; и во сне, и наяву передо мной только она. Мне кажется, я схожу с ума.

— Ты пугаешь меня, хозяин, — сказал Каммамури встревоженным тоном. — Кто бы это мог быть?

— Не знаю, Каммамури. Но она была прекрасна. О, необыкновенно прекрасна! — страстно прошептал Тремаль-Найк.

— Может, это был дух?

— Возможно.

— Или божество?

— Кто может это сказать?

— И ты больше никогда ее не видел?

— О нет, я видел ее еще много раз. На следующий вечер, в тот же час, сам не знаю как, я оказался на берегу ручья. Когда луна засияла над темным лесом, это горделивое создание снова появилось среди тех же кустов.

— Кто ты? — спросил я ее.

— Ада, — ответила она. И исчезла, издав такой же стон. Мне показалось, что она провалилась сквозь землю.

— Ада! — воскликнул Каммамури. — Это что, имя?

— Это имя, но не индийское.

— Она добавила еще что-нибудь?

— Нет, ни слова.

— Это странно. Я бы на твоем месте, хозяин, никогда больше туда не вернулся.

— А вот я вернулся. Какая-то неодолимая сила против моей воли снова толкала меня. Несколько раз я пытался бежать, но мне не хватало сил сделать это. Я тебе сказал, меня точно околдовали.

— А что ты испытывал в ее присутствии?

— Не знаю, но сердце мое билось очень сильно, я ощущал какой-то сладкий восторг.

— А раньше ты не испытывал такого чувства?

— Никогда, — сказал Тремаль-Найк.

— И сегодня ты видел это создание?

— Нет, Каммамури. Я видел ее десять вечеров подряд; в один и тот же час она являлась перед моими глазами, молча смотрела на меня и тут же бесшумно исчезала. Один раз я сделал ей знак приблизиться, но она не двигалась; в другой раз я открыл рот, чтобы заговорить, но она приложила палец к губам.

— И ты никогда не следовал за ней?

— Нет. Эта женщина внушала мне страх. Две недели назад она появилась передо мной, одетая в красный шелк и смотрела на меня дольше, чем обычно. А на следующий день напрасно я ждал ее, напрасно звал — она больше не появилась.

— Странное приключение, — пробормотал Каммамури.

— Ужасное, — сказал Тремаль-Найк глухим голосом. — Я сам не свой с тех пор, я места себе не нахожу. Я чувствую страстное желание снова увидеть это видение, которое околдовало меня!

— Значит, ты любишь ее.

— Люблю ее! Я не знаю, что значит это слово.

В этот миг на юге, среди огромных болот, простиравшихся там, раздалось один за другим несколько странных протяжных звуков. Маратх побледнел и резко вскочил на ноги.

— Это рамсинга! 2 — с ужасом воскликнул он.

— Что с тобой? — спросил Тремаль-Найк.

— Ты разве не слышал рамсингу?

— Да. Ну и что из этого?

— Она предвещает несчастье, хозяин.

— Глупости, Каммамури.

— Я никогда не слышал, чтобы в джунглях звучала рамсинга, кроме той ночи, когда был убит бедный Тамул.

При этом напоминании легкая тревога появилась на лице Тремаль-Найка.

— Не бойся, — сказал он, стараясь казаться спокойным. — Ты знаешь, как много индийцев умеют играть на рамсинге. Возможно, какой-то охотник вслед за нами забрел в эти джунгли.

Но едва он проговорил это, как жалобный вой собаки, а вместе с ним короткий тигриный рев раздались внутри хижины.

— Ах! Хозяин! — вскричал Каммамури. — Собака и наша тигрица тоже чувствуют беду.

— Дарма! Пунти! — позвал Тремаль-Найк.

Молодая тигрица, огромная, с мощными формами, с оранжевой шкурой в темную полоску, неслышно ступая, вышла из хижины и уставилась на хозяина желтыми глазами. Следом за ней появился черный пес, рослый, с острыми стоячими ушами и в толстом железном ошейнике, утыканном остриями.

— Дарма! Пунти! — повторил Тремаль-Найк.

Тигрица подобралась, издала глухое ворчание и одним огромным прыжком оказалась у ног хозяина.

— Что с тобой, Дарма? — спросил он, проводя руками по мощной спине зверя. — Ты беспокоишься?

Собака тоже подошла к хозяину. Она вытянула голову к югу, чутко понюхала воздух и коротко пролаяла три раза.

— Неужели с Хурти и Агуром случилось несчастье? — с беспокойством прошептал охотник на змей.

— Боюсь, что да, хозяин, — сказал Каммамури, бросая испуганные взгляды на джунгли. — Они должны быть уже здесь, но не дают даже знать о себе.

— Ты не слышал выстрелов в течение дня?

— Слышал около полудня, а потом ничего.

— С какой стороны?

— С юга, хозяин.

— Ты не видел там ничего подозрительного?

— Нет, но Хурти говорил, что видел какую-то человеческую тень на берегу острова Раймангал, а Агур слышал странные шумы, исходящие из священного баньяна.

— Ах из баньяна! — воскликнул Тремаль-Найк.

— Да. Но что же мы будем делать, хозяин?

— Ждать.

— Но они могут…

— Тихо! — сказал Тремаль-Найк, сжав ему с силой руку.

— Что ты услышал? — прошептал маратх, замерев.

— Смотри туда: тебе не кажется, что бамбук колышется?

— И правда, хозяин.

Пунти еще раз глухо залаял, и тут же снова послышались таинственные звуки рамсинги. Тремаль-Найк вырвал из-за пояса длинный, богато украшенный серебром пистолет и взвел курок.

В этот миг из зарослей бамбука выскочил высокий полуголый индиец с топором в руке и, сломя голову, бросился к хижине.

— Агур! — в один голос воскликнули Тремаль-Найк и маратх.

Пунти с жалобным воем кинулся ему навстречу.

— Хозяин!.. Хо… зяин! — прохрипел индиец.

В два прыжка он оказался перед хижиной, но тут зашатался, обессиленный, и, закатив глаза, рухнул на траву, как подкошенный.

Тремаль-Найк бросился к нему.

Индиец казался умирающим. На губах у него пузырилась кровавая пена, лицо было разодрано и залито кровью, глаза, выкаченные из орбит, страшно расширились; он задыхался и хрипло дышал.

— Агур! — воскликнул Тремаль-Найк. — Что случилось? Где Хурти?

Агур испустил яростный крик, похожий на стон, и ногти его яростно впились в землю.

— Хозяин… хо-зяин! — прохрипел он с глубоким ужасом.

— Продолжай.

— Задыхаюсь… я бежал… ах хозяин!

— Может, его отравили? — прошептал Каммамури.

— Нет, — сказал Тремаль-Найк. — Бедняга бежал, как лошадь, и задохнулся; через несколько минут он придет в себя.

В самом деле, понемногу Агур начал приходить в себя и задышал свободнее.

— Говори, Агур, — сказал Тремаль-Найк через несколько минут. — Почему ты вернулся один? Что случилось с твоим товарищем?

— Ах хозяин, — дрожа, пробормотал индиец. — Какое несчастье! Если бы вы видели этого беднягу… там, распростертого на земле, окоченевшего, с глазами, вылезшими из орбит…

— Кого?.. Кого?..

— Хурти!

— Хурти мертв! — вскричал Тремаль-Найк.

— Да, его убили у подножия священного баньяна.

— Но кто убил его? Скажи мне, я пойду и отомщу за него.

— Я не знаю, хозяин.

— Расскажи все по порядку.

— Мы отправились выслеживать большого тигра. В шести милях отсюда мы обнаружили зверя. Хурти ранил его, но тигр ушел к югу. Мы преследовали его два часа и нагнали на берегу, напротив острова Раймангал. Но убить его нам не удалось. Едва завидя нас, он бросился в воду и перебрался на остров у подножия большого баньяна.

— Хорошо, а потом?

— Я хотел вернуться, но Хурти решил, что раз тигр ранен, то это легкая добыча. Мы переплыли реку и выбрались на берег Раймангала, а там разделились, чтобы обследовать окрестности.

Индиец остановился, стуча зубами от страха, не в силах продолжить свой рассказ.

— Спускался вечер, — снова начал он, собравшись с силами. — Под деревьями сгустилась тьма, вокруг царило мрачное молчание, которое внушало ужас. Вдруг громкий звук, звук рамсинги, разорвал тишину. Я оглянулся вокруг, и мои глаза встретились с чьим-то пристальным взглядом. Человек этот прятался шагах в двадцати от меня, за кустом.

— Кто это был? — воскликнул Тремаль-Найк. — Говори, Агур, говори.

— Мне показалось, женщина.

— Женщина!

— Да, я уверен, что это была женщина.

— Красивая?

— Было слишком темно, чтобы я мог отчетливо рассмотреть ее.

Тремаль-Найк приложил руку ко лбу.

— Женщина, — повторил он еще раз. — Там женщина? А что, если это мое видение?.. Продолжай, Агур.

— Она смотрела на меня несколько мгновений, потом протянула руку, приказывая немедленно уходить. Удивленный и испуганный, я послушался, но не сделал и ста шагов, как сдавленный вопль достиг моих ушей. Я сразу узнал: это кричал бедный Хурти!

— А женщина? — спросил Тремаль-Найк, весь дрожа от волнения.

— Я даже не обернулся, чтобы увидеть, что с ней. Я бросился через джунгли с карабином в руках и добрался до большого баньяна, у подножия которого увидел лежащего на спине бедного Хурти. Я позвал его, но он не ответил; я коснулся его -он был еще теплый, но сердце больше не билось в груди.

— Ты уверен?

— Вполне уверен, хозяин.

— Как он был убит?

— Я не заметил на теле никакой раны.

— Это невозможно!

— Клянусь тебе.

— И ты никого там не видел?

— Никого. И не слышал никакого шума. Я испугался; я бросился в реку, пересек ее, потеряв карабин, и кинулся в наши джунгли. Думаю, что пробежал эти шесть миль на одном дыхании, так я был напуган. Бедный Хурти!