"Воспоминания" - читать интересную книгу автора (Сухотина-Толстая Татьяна Львовна)

II

Когда мы начали подрастать, отцу хотелось, чтобы мы вели насколько возможно скромный образ жизни. Сам он всегда был в своих вкусах и требованиях очень прост.

Мама рассказывала, что до женитьбы папа спал на кожаной подушке без наволочки и что вся обстановка яснополянского дома была довольно убогая.

Папа был против всяких дорогих игрушек, и в первое время нашего детства мама сама нам их мастерила. Раз она сделала нам куклу-негра, которого мы очень любили.

Он был сделан весь из черного коленкора, белки глаз были из белого полотна, волосы из черной мерлушки, а красные губы из кусочка красной фланели.

Одевался папа всегда в серую фланелевую блузу и надевал европейское платье только тогда, когда ездил в Москву. Меня, так же, как и мальчиков, папа просил одевать в такую же блузу.

Но мало-помалу мама ввела свои порядки. Сначала она упросила папа позволить сделать для нас елку. "Я Сереже подарю только одну лошадку, – просила она. – А Тане только одну куклу".

Потом на елку понемногу стало прибавляться больше количество подарков, и серая блуза была заменена более разнообразными и нарядными платьями. И понемногу пошла наша жизнь так, как шла жизнь у всех помещиков нашего круга…

Перед большими праздниками к нам обыкновенно приезжал священник и служил у тетеньки Татьяны Александровны всенощную. Приживалка тетеньки зажигала перед двумя ее киотами свечи. Серебряные ризы образов, вычищенные для праздника, ярко блестели, отражая огни восковых свечей, и старая горничная тетеньки, Аксинья Максимовна, мягкими шагами ходила по комнате, оправляя лампады и свечи и крестясь перед ними. В комнатах было сыро от только что вымытых полов и пахло мятой с квасом, которым всегда после мытья полов курили у нас по коридорам и лестницам.

Делалось это так: в медный таз клали раскаленный красный кирпич и сухую мяту; затем кирпич поливали квасом. Квас сипел и испарялся, испуская очень приятный запах солода и мяты.

В доме жили разные странные люди…

Живал подолгу монах Воейков. Он был брат опекуна моего отца и его братьев и сестры7. Ходил Воейков в монашеском платье, что очень не вязалось с его пристрастием к вину.

Жил еще карлик. На его обязанности лежала колка дров, но, кроме того, он всегда играл большую роль в разных забавах и маскарадах Ясной Поляны8.

Живала старуха странница, Марья Герасимовна, ходившая в мужском платье. Она была крестной матерью моей тетки Марьи Николаевны.

Мне рассказывали, что моя бабка, имея одних только сыновей, после рождения последнего своего сына Льва – моего отца – очень мечтала о дочери. Она дала обещание, что, если у нее родится дочь, позвать к ней в крестные матери первую женщину, которую встретят на большой дороге.

Скоро после этого у нее действительно родилась дочь. Послали на большую дорогу встретить странников; первым человеком, встреченным на большой дороге, оказалась юродивая странница, одетая мальчиком.

Это была Марья Герасимовна. Она и крестила мою тетю Марью Николаевну.

После этого Марья Герасимовна была помещена моей бабкой в тульский монастырь, откуда она часто хаживала в Ясную Поляну.

Раз как-то Марья Герасимовна пришла из Тулы и рассказала, что в Туле прошел слух, что из зефира прилетели какие-то существа, не то звери, не то птицы. Называются они "зефиротами".

Вскоре после этого приехали из-за границы мои двоюродные сестры, две молоденькие девушки, Варя и Лиза Толстые, с своей матерью.

– Вот они самые, зефироты, – сказал о них папа. И так с тех пор так их в шутку и называли "зефиротами".

На святках в яснополянский дом приходили ряженые со всей дворни и с деревни, и тогда в доме поднимался дым коромыслом. Вот как мама описывает эти маскарады в своих письмах к своей сестре.

Январь 1865.

"С утра начали все приготовлять, делать маски, короны, шапочки и проч. Повестили дворне, Арине Фролковой {Яснополянская крестьянка.}, – помнишь, какая она веселая,- и явилось вечером пропасть ряженого народа. Наши были вот как одеты:

Варенька – французским зуавом: красная куртка, красные панталоны, на голове шапочка красная же с кистями. Все это делали и шили целый день; с нею в паре Сережка {Сергей Арбузов, впоследствии лакей в нашем доме.}, одетый маркитанткой, потом Лиза с Душкой {Горничная мама.}, – Лиза – маркиз, а Душка – маркизой с напудренными волосами, оба зачесанные на руло, в чулках и башмаках и с треугольной шляпой под мышкой, чудо, как хороши. Затем следовали Гриша {Сын моего дяди Сергея Николаевича.}, одетый вроде шута, с горбами, а жена его Анна {Жена нашего повара Ник. Мих. Румянцева.}, немочка, тоже шутихой. А впереди всех карлик, которого я наняла, крошечный, с Машкой {Дочь нашего повара Ник. Мих.

Румянцева.} поваровой. Они были дикими царями, в золотых и серебряных коронах, с золотыми и серебряными браслетами на руках и босых, испачканных сажей, черных ногах, с огромными палками в руках и красных мантиях, сделанных из тетенькиных и Машенькиных шалей. Тетенька для наших маскарадов открыла все свои самые затаенные комоды и сундуки.

Дворовые и крестьянки были наряжены кто как. Но это был такой entrain, такое веселье, что сказать тебе не могу. Сережа {С. Н. Толстой, брат Льва Николаевича.}, приехавший к вечеру, никого не узнавал и хохотал до упаду. Что выделывал этот карлик – это просто уморительно. Он жил уже шутом у тетенькиного племянника и действительно настоящий шут. Дворовых поили наливкой, угощали яблоками и пряниками, чаем; все были очень веселы и довольны. А "зефироты" с Гришей были просто на седьмом небе. Варенька приходила в такой азарт, что, когда запели в хороводе "Малина, калина!", она уже не могла стоять на месте, а все подпрыгивала и так сияла, как будто больше блаженства нет на свете.

После, вечером, когда все успокоилось, Сережа вдруг говорит, что это так хорошо, что надо все это повторить. Хотели на другой же день, но я упросила дать опомниться и решили, что будет великолепный бал и маскарад в крещение, "le jour des Rois" {Богоявление (фр.).}, с пирогом с бобом, с ряжеными, и Сережа взялся сам одеть своих и привезти. Такая пошла суета, весь дом пошел вверх дном.

Лева и я устраивали трон. На большом столе из столовой поставили два кресла с золотыми двуглавыми орлами, все – и стены, и столы, и ступеньки на стол обтянули зеленым сукном, сверху сделали вроде крыши из белого одеяла с красными цветами, положили короны и ордена. Поставили цветы, лавровые и померанцевые деревья – просто великолепно. Это устроили в гостиной, перед стеклянной дверью.

Лишнюю мебель вынесли, сделали просторно. Варю одели пажом, в буклях, черная бархатная шапочка с малиновым пером и золотым околышком, белая куртка, малиновый жилет, белые панталоны и сапожки с малиновыми отворотами. Она была чудо, как хороша. Лиза была одета, как одеваются в Алжире: на ней было столько напутано, что я уже не припомню всего. Душку {Горничная моей матери.} Лева одел старым майором, чудо, как хорошо. Сережку – его женой. Работника – кормилицей, а Ваську-белку {Сын повара.} спеленали и дали ему на руки. Потом устроили лошадей из двух людей, а на лошади Душка.

Уже наши все были одеты – седьмой час, а Сережи нет. Мы уже стали отчаиваться, как вдруг колокольчики, и ввалился Сережа с огромной компанией, сундуком и разными шутками. Их провели в мою спальню, они там одевались, Лева одевал своих в кабинете, Машенька своих – у тетеньки в комнате. Я заботилась об освещении, угощении и, главное, о детях. Потом приехали музыканты, скрипка и тромбон, вроде огромной, очень звучной круглой гитары. Гриша с медными тарелками, одетый арлекином, весь в бубенчиках, потом два мальчика Пьерро – два Брандта бабуринские {Брандт – помещик, живущий в соседнем имении Бабурине.}, потом его горничная и кучерова жена – барин с барыней, потом мальчик – пастушкой. Все это – с бубнами, шумом, хлопушками и тарелками, а сзади всех огромный, почти до потолка, великан, отлично сделанный. Под великаном был Келлер {Немец, учитель Гриши Толстого.}, который и заставлял его плясать. Эффект был такой, что и сказать тебе не могу. Пришло пропасть дворовых, Арина, одетая немцем; начали есть пирог. Боб попался Брандту, и он выбрал Вареньку, их посадили на трон, и потом уж пошел такой хаос, что и описать нельзя. Песни, пляски, игры, драки пузырями, хлопушки, жгуты, хороводы, угощение и, наконец, бенгальский огонь, от которого у всех ночью и на другой день была головная боль и рвота.

Я все больше сидела внизу с детьми…

На другой день все остались у нас, мы ездили на двух тройках кататься, все перегоняли друг друга, тоже с большим азартом. Вечером дети играли в разные игры и потом, на третий день, собрались все домой… Мы поехали провожать, Лева, я и Сережа-маленький. Но только выехали в поле, поднялся ветер, все вернулись к нам, обедали, Сережа уехал только поздно, а Машенька с девочками в Пирогово"9.

Во всех этих маскарадах мы, дети, конечно, не участвовали, и я помнить их не могу.

Много того, что мною до сих пор написано, я узнала от моих родителей, от других близких мне людей, а также из разных писем.