"Любовь под луной" - читать интересную книгу автора (Джеймс Саманта)

Глава 10

Больше всего на свете в тот вечер Оливии хотелось сказаться больной и остаться дома. Только страх, что Доминик и в самом деле может разозлиться и привести в исполнение свою угрозу, заставил ее отказаться от этой мысли.

Она извлекла из шкафа бледно-голубое муслиновое платье, которое оставляло открытыми шею и руки до самых плеч, потому что день выдался на редкость жарким. Распустив волосы, она долго расчесывала их щеткой, пока они не заблестели, а потом перехватила их лентой, чтобы они не падали на лоб. Разгладив юбки, девушка окинула критическим взглядом свое отражение в большом зеркале.

Ее одолевали сомнения. А что, если Доминик вдруг сочтет ее платье вышедшим из моды или даже смешным? Вне всякого сомнения, те леди, за которыми он ухаживал в Лондоне, всегда одевались по самой последней моде, с неожиданной завистью подумала она. Вероятно, все они были красивы, элегантны и изысканны, умели легко поддерживать беседу на любую тему... словом, были светскими дамами. А она чувствовала себя наивной деревенской простушкой. Светской она не была, как не была и изысканной. И вообще была слишком практичной. Позволить себе новое платье при их стесненных средствах казалось ей непозволительной роскошью. А деньги требовались постоянно – на еду, к примеру. И потом, напомнила себе Оливия, она ведь поклялась скопить денег, чтобы отвезти Эмили в Лондон. Что толку расстраиваться, мысленно прикрикнула она на себя. С чего это ей вздумалось переживать по поводу того, как она выглядит? Ради Уильяма она бы и не подумала прихорашиваться!

Но ведь он – не Уильям. Он – Доминик, Доминик, в присутствии которого она чувствует себя совсем другой женщиной, незнакомкой...

В дверь постучали, и Оливии стоило немалого труда сдержаться и не броситься к двери бегом. «Господи, – недовольно подумала она, – да что это со мной?» Взяв себя в руки, Оливия неторопливо направилась к дверям и распахнула их. Он стоял на пороге, и она позавидовала в душе тому, как непринужденно он держался. Доминик был, по своему обыкновению, одет в свободную белую рубашку и бриджи, которые подчеркивали талию и почти бесстыдно облегали узкие бедра. Сверкающие черные сапоги завершали картину. Сердце Оливии часто-часто застучало. Черные, как вороново крыло, волосы Доминика слегка отливали синевой. Выглядел он таким свежим, словно только что вылез из ванны. Щеки были чисто выбриты, и от него исходил явственный аромат легкого одеколона. Заставив себя наконец отвести глаза от его лица, Оливия вдруг с удивлением обнаружила, что и он разглядывает ее не менее внимательно.

Доминик, нисколько не стесняясь, рассматривал ее с головы до ног. Понравилось ли ему то, что он увидел, она не знала. Во всяком случае, в ответ на ее вопросительный взгляд он ограничился всего лишь одной – небрежной фразой:

– Как приятно хоть сегодня видеть вас без унылого черного платья!

Она поймала себя на том, что слегка раздосадована. Неужели это все?

– На вашем месте я бы предупредил сестру, что сегодня вы вернетесь довольно поздно, – заметил он.

– Я... я уже предупредила. – Сказать по правде, Оливия ни словом не обмолвилась Эмили, что собирается в цыганский табор. Просто предупредила, что сегодня ей придется вернуться ненадолго в Рэвенвуд, отговорившись срочной работой. Оливия не привыкла обманывать сестру и сейчас чувствовала себя виноватой. Но сказать правду она не смогла. Можно представить, как бы восприняла это Эмили! Оливия крикнула Эмили, что уходит. Потом повернулась к нему.

– Ну что, едем? – спросила она.

Доминик подал ей руку. Поколебавшись немного, Оливия положила пальцы на его локоть.

Было тепло, хотя на землю уже спустились сумерки. Слабый прохладный ветерок донес до них нежный аромат роз. Вдруг Оливия остановилась как вкопанная. Под деревом она заметила лошадь, запряженную в легкий экипаж.

– Не надо заранее пугаться, Оливия. Обещаю, что буду ехать очень осторожно.

Ее взгляд испуганно метнулся к его лицу. Оливия ожидала увидеть привычный насмешливый огонек в глазах, но оказалось, что он смотрит на нее без тени улыбки. Выражение его лица было спокойным, даже немного суровым.

Оливия глубоко вдохнула. Затем она без малейшего колебания подала ему руку. Доминик осторожно подсадил ее, чувствуя, как в душе поднимается волна ликования. Неужели она не догадывается, какой великолепный, какой бесценный подарок только что сделала ему, недоумевал Доминик. Драгоценнейший из всех даров – доверие...

Она доверяет ему...

Когда он вслед за ней вскочил в коляску и, взяв в руки вожжи, уселся возле Оливии, ему хотелось кричать от радости.

Он слегка хлестнул вожжами лошадь, и экипаж тронулся. Сиденье было маленьким и узким, места на нем едва хватало для двоих. Оливия попыталась расслабиться, но тут же убедилась, что это невозможно. И вовсе не из-за привычного страха перед лошадью. Нет, причина была совсем в другом. Несмотря на пышную юбку, она чувствовала прикосновение его мускулистого бедра, жар его сильного тела, и это приводило ее в трепет. Взгляд Оливии снова и снова помимо воли устремлялся на руки Доминика. Она не могла не восхищаться ими, так они были прекрасны: длинные смуглые пальцы, такие, изящные и в то же время мужественные. Во рту у нее пересохло. Не в силах совладать с воображением, она вдруг представила, как его руки скользят по ее телу, лаская гладкую кожу...

Оливия вздрогнула, словно проснувшись. Господи, слава Богу, что он не может читать ее мысли! Девушка настолько смутилась, что не сразу услышала вопрос Доминика:

– Скажите, Оливия, ваша сестра слепа от рождения?

– Нет, – грустно покачала головой Оливия, – она ослепла только недавно... всего год с небольшим.

– Год с небольшим? Но ведь это значит, что когда ваш отец... Подождите-ка, Оливия, кажется, вы говорили, что тогда она упала с лошади и сильно ударилась головой?

– Да. И я почти уверена, что в этом-то все дело. – Глаза Оливии потемнели.

– Именно поэтому вы и боитесь лошадей?

– Нет, – наконец ответила она со вздохом, и острая боль пронзила ее сердце. – В общем-то я их никогда не любила. А вот моя мама была всегда без ума от лошадей. Она их просто обожала, так что в один прекрасный день папа подарил ей кобылу, кстати, довольно немолодую. Ее назвали Бонни. Мне тогда едва исполнилось двенадцать. Как-то раз мама решила доказать мне, что в лошадях нет ничего страшного, и посадила меня в седло перед собой. А под седлом, само собой, была старушка Бонни. – Оливия слабо улыбнулась, но в глазах ее была печаль. – Мама пустила ее легким галопом вдоль поля. Все шло отлично. Я понемногу убедила себя, что мама была права, и в конце концов мне даже понравилось. И вдруг... Бонни встала как вкопанная. Может быть, что-то напугало ее. Мы так никогда этого и не узнали.

– И что же случилось? – Глаза Доминика были прикованы к ее лицу.

– Я, разумеется, свалилась на землю, – тяжело вздохнув, продолжила Оливия. – Испугалась до смерти, но отделалась несколькими синяками, только и всего. А мама перелетела через голову Бонни...

– Она сильно пострадала? – нахмурился Доминик.

– Она была мертва, – очень тихо произнесла Оливия. – Мама сломала шею.

Так вот почему она так боялась... Доминик не мог винить ее... ни в коем случае. Бедная девочка, значит, ей пришлось пережить не только убийство отца, но и трагическую, нелепую смерть матери! Как только судьба... или Бог... могут быть так жестоки к одним, осыпая милостями других.

Ответа у него не было. Доминик украдкой покосился на нее. Оливия казалась спокойной, но под этим спокойствием он угадывал неутихающую боль утраты, преследовавшую ее до сих пор. Внезапно его осенило: она потеряла мать в том же возрасте, что и он... Правда, Маделейн тогда еще оставалась жива, но ушла из его жизни навсегда...

Судьба. Та же судьба, что теперь свела их обоих. Он был совершенно уверен в этом.

– Мне очень жаль, – пробормотал он, не зная, что сказать. Оливия чуть заметно склонила голову, но промолчала.

Они еще долго молча ехали по равнине. Вечернее солнце щедро заливало золотом гряду невысоких холмов, встававших на западе у самого горизонта.

– А вы знали этих цыган... из табора, прежде чем они приехали сюда? – нарушила наконец молчание Оливия.

– Нет, – отозвался Доминик. – Правда, как-то раз я разговорился с Николасом, их вожаком, и он сказал, что когда-то, давным-давно, знал мою мать и еще кое-кого из тех цыган.

– Где же табор? – с беспокойством спросила Оливия.

– Уже недалеко, – успокоил ее Доминик. – Цыгане никогда не останавливаются далеко от лугов, им нужны пастбища для лошадей. Они стараются ставить шатры вблизи воды – около реки или хотя бы ручья, но неподалеку от города или деревни: ведь они зарабатывают на жизнь тем, что лудят котлы и сковородки и торгуют лошадьми. Обычно они становятся табором вдали от проезжих дорог и не особенно любят открытые места. Предпочитают ночевать не на виду у людей, чтобы не мозолить глаза местным жителям, особенно властям.

Или чтобы иметь возможность вовремя ускользнуть от властей, подумала Оливия. И тут же виновато потупилась, будто он мог прочитать ее мысли.

Видя, что девушка упорно молчит, Доминик покосился в ее сторону.

– Вам не приходило в голову, что я для вас более опасен, чем какие-то цыгане? – добродушно спросил он. – И в самом деле, молоденькой невинной девушке вряд ли пристало в такой час находиться наедине с мужчиной. Тем более если он опасный человек.

– Меня трудно назвать молоденькой девушкой, – строптиво возразила Оливия.

– Пусть так. Но ведь вы невинны, не так ли?

– А вот это, сэр, вас совершенно не касается! – вспыхнув, бросила она.

– Называйте меня Домиником, – попросил он, тяжело вздохнув.

– Не могу.

– Почему? – быстро спросил он.

– Это неправильно.

– А вы всегда делаете только то, что правильно, Оливия Шервуд? Ну конечно, как же я мог забыть: вы ведь дочка священника!

Только мягкий насмешливый тон Доминика, в котором не было ничего обидного, заставил Оливию безропотно проглотить его слова.

– А как насчет вас, милорд? Я недавно слышала, как вы рассказывали деревенской ребятне, что цыгане – свободный, вольнолюбивый народ, над которым никто не властен, – напомнила Оливия. – И вы тоже такой, сэр?

Улыбка сбежала с лица Доминика. В глазах его неожиданно мелькнула грусть. Он долго молчал, прежде чем ответить:

– Я ведь уже больше не цыган... И одним из вас я тоже не стал...

Слова его прозвучали загадочно. Оливия не совсем поняла, что он имеет в виду. Но ей вдруг захотелось еще хотя бы раз увидеть, как он улыбается!

– Ах, – беспечно проговорила она, – неужели вы опасны?

Опасен ли он? Нет, уныло подумал Доминик. Это Оливия... это она опасна... не девушка, а женщина, восхитительная, прекрасная женщина, при одном только взгляде на которую крозь начинала бешено кипеть в его венах, а в душе просыпались безумные страсти. Он украдкой окинул ее взглядом. Нежные губы напомнили Доминику прелестную полураспустившуюся розу, еще осыпанную серебристыми каплями утренней росы. Глаза Оливии были зеленее весенней травы на лесной поляне. Доминик знал, что ему достаточно протянуть руку и коснуться ее щеки, чтобы почувствовать, как нежна ее кожа – словно прогретый солнцем атлас. Взгляд его украдкой скользнул вниз, туда, где чуть заметно вздымалась молодая упругая грудь, туго натянувшая тонкую ткань платья. И хотя Оливия была тоненькой и изящной, тело ее напоминало восхитительный зрелый плод. Полузакрыв глаза, Доминик представил, как накроет рукой ее грудь и она заполнит его ладонь. Он принялся гадать, какие у нее соски – розовые или нежно-коричневатые, крохотные или большие, кокетливо торчащие вверх или...

Доминик боялся потерять самообладание. Мысли, мелькавшие у него в голове, горячечные видения, встававшие перед его внутренним взором, мучили его. Слава Богу, Оливия, кажется, совершенно не подозревала о том, какое направление приняли его мысли. Может, это и к лучшему, угрюмо подумал Доминик. Он сознавал, что игра его воображения пронзила бы до глубины ее невинное сердце.

Коляска въехала на вершину невысокого холма, и они увидели цыганский табор. Несколько ярких шатров раскинулись в неглубокой лощине, уютно устроившись под прикрытием леса.

Оливия заметила их почти одновременно с Домиником. И сразу же ощутила, как тело ее наливается свинцовым страхом.

Доминик натянул вожжи. Будто почувствовав ее состояние, он негромко сказал:

– Не надо бояться, Оливия. – Голос его звучал мягко, успокоительно. – Тут совсем другой мир, и вы должны это понять. Не враждебный... просто другой. Постарайтесь запомнить.

Понимая, что сейчас уже поздно отказываться, Оливия глубоко вздохнула и молча кивнула в ответ.

Столб дыма поднимался от костра. Сразу за костром стояло несколько расписанных фургонов: ярко-зеленые с желтым, багрово-красные с золотом. Тут и там между ними раскинулись шатры. Увидев гостей, от костра отошли двое и неторопливо двинулись им навстречу. По дороге к ним присоединились еще несколько человек. Один из них, немолодой кряжистый мужчина с огромным животом, узнав Доминика, что-то приветственно крикнул и поднял вверх руку.

Доминик легко спрыгнул на землю. Потом подошел к цыгану, они обнялись, и тот хлопнул Доминика по плечу. Оливия услышала, как цыган, окинув ее взглядом, что-то спросил по-своему. Доминик, кивнув, ответил на том же языке. Он повернулся к Оливии. Взгляды их встретились, и она с удивлением заметила, что в его глазах мерцает насмешливый огонек. Потом, не сказав ни слова, Доминик подошел к ней.

Оливия встала, не чувствуя под собой ног. К ее изумлению, оказалось, что она вся дрожит. Доминик заглянул ей в глаза, и, прежде чем она успела произнести хоть слово, две сильные руки обхватили ее талию. Через мгновение она уже стояла на земле.

Доминик привлек ее к себе. Оливия и не думала протестовать. Теперь, когда они были так близко друг от друга, почти вплотную, она впервые заметила, что ее макушка едва достает ему до плеча... И тут же, смутившись до слез, выкинула из головы эту мысль.

– Николас, – с улыбкой сказал Доминик, – это Оливия Шервуд. Оливия, это Николас, предводитель табора.

Изборожденное морщинами, исхлестанное ветрами лицо пожилого цыгана было загорелым до черноты. Из-под черных густых усов вдруг блеснула улыбка. На фоне кожи, напоминавшей кору старого дуба, зубы его казались особенно белыми.

– Добро пожаловать, – приветливо сказал он по-английски. В улыбке его было столько искренности и теплоты, что Оливия не смогла не улыбнуться в ответ.

Он повел их по табору, и очень скоро в голове Оливии все смешалось от обилия новых лиц и незнакомых имен. Она остолбенела от изумления при виде старухи цыганки с трубкой в зубах и несколько раз обернулась, а та еще долго провожала их взглядом из-под тяжелых, набрякших век. Как ни странно, страха она не испытывала, скорее интерес. Ей даже удалось заставить себя приветливо улыбаться в ответ на приветствия.

Откуда-то из толпы вынырнула полногрудая цыганка и заступила им дорогу. Протянув руку, она поманила их к себе, и ее многочисленные браслеты мелодично зазвенели. В ушах цыганки раскачивались огромные серьги.

– Tu serte, – пробормотала она, кивая и улыбаясь. – Tu serte.

– Что она хочет? – вопросительно взглянув на Доминика, поинтересовалась Оливия.

– Погадать вам, вот и все! – ответил он и постарался спрятать снисходительную усмешку.

Оливия сделала глубокий вдох. Прежний леденящий страх перед цыганами исчез, растворился без следа, сменившись жгучим любопытством. К ее удивлению, в этих людях не было ничего пугающего. Наоборот, они, судя по всему, с искренней радостью приветствовали Доминика и его спутницу. Конечно, в основном это относилось к Доминику, но Оливии было все равно. Ей вдруг стало на редкость беззаботно и весело.

– Ладно, – согласилась она без малейшего колебания, – погадать так погадать.

Полное смуглое лицо женщины просияло.

– Хорошо, это хорошо! Всю жизнь будешь помнить, что тебе сегодня расскажет бедная Катриана! – Она бережно взяла в руки протянутую Оливией ладонь.

Долгое время цыганка, хмурясь, вглядывалась в ладонь девушки, потом смуглым корявым пальцем провела по слабой линии, заканчивающейся у самого запястья Оливии.

– В твоей жизни, девушка, было горе... много горя, ведь так?

Оливия заколебалась. Это верно, последние десять лет ее жизни трудно было бы назвать счастливыми. Сначала умерла мама, потом отец. Катриана, будто прочитав ее мысли, ласково погладила девушку по плечу.

– Не надо ничего говорить. Я и так вижу. И мне не нужно даже смотреть на твою ладонь – все написано у тебя на лице. Ох, много горя было у тебя, девушка! Много ты слез пролила! Но очень скоро все переменится.

Оливия слабо улыбнулась. Если бы только это оказалось правдой! Катриана снова закивала. И улыбнулась щербатой улыбкой.

– Да, да! – торжествующе бормотала она. – Верь мне, девушка. Я все вижу. Твое счастье, прекрасная леди, написано у тебя на ладони. Ты выйдешь замуж за красивого мужчину и будешь жить долго и счастливо!

Доминик нагнулся так низко, что его горячее дыхание коснулось уха Оливии.

– И конечно, мы оба знаем, что это не Уильям, – с ухмылкой пробормотал он.

Оливия едва сдержалась, чтобы не ткнуть его локтем в грудь.

– Должна сказать, что и он о вас столь же лестного мнения, – со сладкой улыбкой промурлыкала она.

– Да, но только я не...

– Ш-ш! – свирепо шикнула Катриана, бросив в сторону Доминика испепеляющий взгляд. – Я предсказываю будущее леди, а не вам!

Ошеломленный вид Доминика так позабавил Оливию, что она не смогла сдержать лукавый смешок. Но окрик подействовал: он притих и молчал до тех пор, пока Катриана не закончила. Оливия слушала затаив дыхание. Она была совсем сбита с толку: откуда эта женщина узнала, что ее родители умерли и у нее осталась лишь сестра?

К тому времени, когда цыганка замолчала, голова у Оливии шла кругом. Скорее всего все это не более чем совпадение, решила она. Цыганка просто догадалась. Дождавшись конца гадания, Доминик бросил Катриане мелочь, и та, пробормотав несколько слов, благодарности, вернулась в свой шатер.

Итак, она еще найдет свое счастье, с иронией думала Оливия. Что ж, может, так и будет, а может, нет... Невольная грусть закралась в ее душу. А что будет с Эмили? В сердце вернулась привычная боль. Глаза наполнились слезами. Оливия поспешно смахнула их, но Доминик успел заметить прозрачную слезинку, повисшую на ресницах.

– Ну почему слезы? – тихо спросил он. – Почему?..

– Простите... вы тут ни при чем, – с печальной улыбкой отозвалась Оливия. – Просто я вдруг подумала...

– О сестре?

– Это несправедливо, ведь Эмили еще так молода! – горько проговорила Оливия, и глаза ее потемнели. – И уже обречена провести всю жизнь в непроглядном мраке... Нет, просто не могу себе представить! А я... Разве я смогу когда-нибудь быть счастлива, если моя сестра...

– Гоните прочь мрачные мысли, Оливия. Разве вы не помните, что нагадала вам Катриана? Конечно, я понимаю, все это кажется странным, даже диким, но цыгане обладают необыкновенной способностью предвидеть будущее. А порой и делают так, что сбывается самое невероятное. И не спрашивайте меня, как это у них получается. Я и сам этого не знаю. Но если Катриана сказала, что вы будете счастливы – можете ей верить. – Он помолчал, а затем тихо добавил: – Знаете, как говорила моя мать: «Раз ты в это веришь, так тому и быть».

Оливия подумала, что никогда не позволит себе поверить словам гадалки. Ведь потом разочарование может оказаться слишком сильным. Однако она благоразумно предпочла промолчать. У нее не было ни малейшего желания портить настроение Доминику. Сейчас, среди цыган, он выглядел по-мальчишески беззаботным и счастливым, каким она никогда прежде не видела его.

Они уже собирались уйти, как вдруг путь им преградила еще одна цыганка. Это была, как выяснилось, Ирина, жена Николаса. В руках ее сверкнуло золотом прелестное ожерелье, в середине которого Оливия заметила что-то круглое, похожее на медальон. Амулет! Оливия была заинтригована и восхищена. Крохотный круглый амулет сверкал и переливался, будто солнечный зайчик на воде. Казалось, он жил своей собственной жизнью. Ахнув, Оливия благоговейно приоткрыла рот. Произнеся несколько слов по-цыгански, Ирина протянула ей драгоценную безделушку.

– Она дарит вам это ожерелье, – объяснил Доминик.

Энергично закивав, Ирина подошла вплотную и надела через голову ожерелье на шею притихшей Оливии.

– Ой, какая прелесть! – восхищенно ахнула Оливия и с умоляющим видом повернулась к Доминику. – Но... я не могу его принять. Это неудобно!

– Это подарок от чистого сердца, Оливия. Если откажетесь, обидите ее насмерть.

Поколебавшись, Оливия решилась. Пальцы ее коснулись прелестной безделушки, сверкавшей у нее на шее, будто крохотное солнышко.

– Скажите ей, что я буду хранить его, как бесценное сокровище. – Едва ли сознавая, что делает, повинуясь лишь безотчетному импульсу, девушка потянулась к Ирине и порывисто обняла ее. – Спасибо вам. Большое спасибо.

Отступив от Ирины, она с удивлением заметила, как та лукаво подмигнула Доминику. Оливия нахмурилась, не понимая, что это значит. И тут же забыла об этом.

Сумерки сгустились. Незаметно наступила ночь. На горизонте, величаво появившись из-за занавеси облаков, взошла полная луна. Воздух был напоен приятным, немного пряным ароматом. Жара спадала, но ночь выдалась на редкость теплой, даже душной. Отыскав небольшую полянку, они уселись на траву. Через пару минут появилась молодая девушка и, застенчиво улыбаясь, предложила им необыкновенно вкусное тушеное мясо. Оно просто таяло во рту, и Оливия, сама себе удивляясь, съела все до последнего кусочка. Поев, она принялась расспрашивать Доминика.

– Почему у девушки, которая принесла мясо, – полюбопытствовала она, – волосы прикрыты платком, а у других нет?

– Платки у цыган носят только замужние женщины. Таков обычай. Выйдя замуж, цыганская женщина никогда не показывается без платка.

Оливия бросила любопытный взгляд на цыганку. По виду ей никак нельзя было дать больше четырнадцати-пятнадцати лет.

– Она замужем? – изумилась Оливия. С губ Доминика сорвался низкий, чуть хрипловатый смешок. – Но ведь она же еще ребенок! Господи, да я рядом с ней почти старуха!

Доминик расхохотался. Оливия отодвинула от себя грубо выструганную из дерева тарелку.

– А почему в их одежде так много красного? – с интересом спросила она. Еще раньше она заметила, что многие женщины в таборе щеголяли в ярко-алых пышных юбках и блузках, а многие цыгане были в красных рубашках.

Сказать по правде, Доминик был даже польщен неуемным любопытством Оливии. Глаза Оливии горели жадным интересом. Достаточно было одного взгляда, чтобы убедиться, что от былого страха не осталось и следа.

– По цыганскому поверью, красный цвет приносит удачу и сулит счастье и радость, – ответил он. – Зато на похоронах они одеваются во все белое.

– Понятно... – протянула Оливия. Обычай этот неприятно поразил девушку – ведь для нее самой белое всегда символизировало невинность и чистоту. Ей пришли на память слова Доминика, сказанные им, когда они подъехали к табору: «Тут совсем другой мир... Не враждебный... просто другой».

– Гляньте-ка туда. – Доминик указал ей в сторону табора. Двое молодых цыган, сжав кулаки, стояли друг против друга. Судя по всему, они собирались драться. Обступившая толпа подбадривала их одобрительными возгласами. Тот, что повыше ростом – кажется, его звали Андре, припомнила Оливия, – явно брал верх над более щуплым соперником. Вот он нанес ему сильный удар и легко, будто танцуя, отскочил в сторону.

– Нужно их разнять! – ахнув, взволнованно воскликнула Оливия и попыталась броситься к дерущимся.

– Это всего лишь игра, – пожал плечами Доминик. – Ничего страшного не произойдет, поверьте.

Он оказался прав. Удары сыпались один за другим, но ни один, по-видимому, не наносил соперникам особого вреда. Оливия смущенно покачала головой:

– Уму непостижимо, почему мужчины так это любят.

– У цыган женщины рассуждают точно так же. Посмотрите, они ругают их почем зря.

Оливия догадалась, что имел в виду Доминик. Он пытался объяснить ей, что все люди вовсе не так уж непохожи, как кажется с первого взгляда. Не зная, что ответить, Оливия предпочла промолчать.

Глаза Доминика скользнули по ее лицу. Они сидели так близко, что их плечи соприкасались. Казалось, она этого не замечала. Глаза Оливии были опущены, но она едва заметно кивала, и шелковистые пряди ее волос то и дело задевали его рукав. Доминик резко втянул в себя воздух. Какое было бы наслаждение, представил он, зарыться лицом в эту ароматную копну волос, почувствовать, как их шелковистый теплый дождь накрывает его с головой, касается обнаженной кожи... мягко щекочет грудь... спускается ниже, к бедрам, а затем...

Кровь Христова, содрогнулся он, вообразив эту картину. И тут же эта горячечная мысль вызвала безумный отклик во всем его теле. В его мужском естестве запульсировала кровь. Сверхчеловеческим усилием воли он прогнал эти мысли прочь... что далось ему нелегко – ведь девушка сидела так близко, что он чувствовал аромат ее кожи. Он поднял глаза вверх, где на бархате неба, словно бриллиантовая россыпь, сверкали бесчисленные мириады звезд.

– А вы знаете, Оливия, – глухим негромким голосом заговорил он, – что на континенте есть такие места, где цыгане с наступлением сумерек закрываются в своих шатрах и не осмеливаются выходить до рассвета?

– Почему?

– Боятся.

– Боятся? – Меж бровей у нее залегла легкая морщинка. – Но почему? – Оливия вопросительно вскинула на него глаза.

– Да-да, боятся, – торжественно подтвердил он. – И так уже много веков подряд. В тех местах ночь несет в себе страшную опасность.

– Опасность? – Невольная дрожь пробежала по спине Оливии. Ей вдруг захотелось вернуться домой.

– Они боятся тех, кто под покровом ночи превращается в жутких тварей.

Оливия облизнула пересохшие губы. Заметив скользнувший по губам розовый язычок, Доминик еле сдержал стон, представив, что мог бы испить сладость ее губ. Тряхнув головой, он попытался придать себе невозмутимый вид.

– Но ведь сова – тоже порождение ночи, – храбро проговорила Оливия. – Разве она опасна? Или мыши?

Доминик покачал головой:

– Я не их имел в виду. Я говорил о демонах в образе человека, с зубами длиной с палец и острыми, как кинжалы.

Полуоткрыв от страха и любопытства рот, девушка порывисто вздохнула.

– Нет, – неуверенно пробормотала она. – Этого не может быть.

– Я не шучу, Оливия, поверьте. Это и вправду демоны, полулюди-получудовища.

Глаза Оливии стали огромными. Вздрогнув, она неосознанно прижалась к нему.

Доминик незаметно подвинулся, чтобы ей было удобнее, потом легко коснулся ее обнаженной руки.

Со сдавленным криком она припала к нему, спрятав голову у него на груди. Доминик разразился смехом.

– Осторожнее, Оливия. Не то я могу вообразить, что в вас пробудились нежные чувства ко мне.

Оливия возмущенно уставилась в его искрящиеся весельем сапфировые глаза.

– Так вы меня дурачили! Все ваши россказни о чудовищах – не более чем хитрая уловка, чтобы...

– Чтобы завлечь вас в мои объятия? – ухмыльнувшись, подсказал он.

– Вы и есть самое настоящее чудовище! – сердито бросила Оливия, отодвигаясь от него.

Доминик в душе проклинал собственную глупость. Не следовало так торопиться. Но от ее близости у него голова шла кругом.

– Вы нарочно пытались меня напугать, – обвиняюще проговорила Оливия.

– Не совсем так, – с покаянным видом произнес он. – Каждое сказанное мной слово – чистая правда. Могу поклясться могилой матери. А рассказы об этих чудовищах я слышал не раз даже здесь, в Англии.

Оливия украдкой бросила взгляд туда, где ночная тьма подступала, казалось, к самому табору. Где-то в глубине леса таилась невидимая опасность. Ей стало не по себе. И тут же она просияла. Пальцы Оливии крепко ухватили амулет, который только что подарила ей Ирина.

– Если это правда, – весело сказала она, – тогда он защитит меня от этих тварей.

– Нет. И не надейтесь, – покачал головой Доминик.

– Нет? – Улыбка ее мгновенно увяла, а в голосе прозвучало такое разочарование, что Доминик едва не расхохотался. Оливия была похожа на обиженную девочку.

– Нет, – с дьявольской ухмылкой покачал он головой.

– А он приносит удачу?

– Вряд ли. – Губы его расползлись в улыбке. Оливия подозрительно покосилась на него.

– Тогда для чего он?

– Не уверен, что вы и в самом деле хотели бы это услышать, – снова усмехнулся он.

– Еще как хочу!

– Вы рассердитесь.

– Нет. Я обещаю.

– Точно?

– Даю вам слово. А теперь рассказывайте. Почему этот амулет не сможет меня защитить?

– Потому что это любовный амулет, – все еще улыбаясь, пояснил Доминик.

– О-о! – обескураженно выдохнула Оливия. – Вы хотите сказать, он существует для того, чтобы...

– Все верно. Он подарит вам любовь. Так что пока вы его носите, над вами все время будет висеть угроза влюбиться. И держу пари, это опаснее, чем все полуночные твари с континента!

– Так вот почему она подмигнула вам! – выпалила Оливия, и глаза ее вспыхнули от возмущения. – А вы... вы просто сияли от удовольствия!

– Вы ведь обещали, что не рассердитесь, – напомнил Доминик. – Да, кстати, вернуть вы его тоже не можете. Ирина...

– Да-да, я помню. Она будет оскорблена. Тогда какого дьявола мне с ним сегодня делать, если я даже не имею права снять эту штуку?

– Что ж, думаю, особого выбора у вас нет. Придется с этим смириться.

Она озадаченно уставилась на Доминика. Не может же он в самом деле верить в подобную чушь. Однако услужливая память тут же напомнила ей его собственные слова: «Цыгане обладают необыкновенной способностью предвидеть будущее. А порой и делают так, что сбывается самое невероятное». И ведь сбылось же проклятие его матери, подумала она. Или это просто совпадение? Должно быть... Глупо было бы думать иначе!

Она бросила неосторожный взгляд на затылок Доминика, на его отливающие синевой непокорные волосы, и горло ее пересохло. Она едва справилась с желанием запустить пальцы в эту густую гриву, ласково взъерошить непокорные кудри, почувствовать под руками их шелковистость.

Узкоплечий худощавый цыган вдруг выскочил как из-под земли и замер перед ними. Восхищенно уставившись на Оливию, он долго разглядывал ее, словно заморскую диковинку, потом, обратившись к Доминику, проговорил что-то по-цыгански.

Доминик обернулся к девушке и посмотрел на нее долгим взглядом, от которого она затрепетала. Взгляд Доминика будто вбирал ее в себя. Не отрывая от Оливии глаз, он бросил через плечо несколько слов по-цыгански. Сердце девушки бешено заколотилось: выходит, они говорят о ней. Она догадалась об этом инстинктивно. Доминик сказал что-то еще, и на губах его мелькнула усмешка. Худощавый цыган расхохотался, сверкнули белоснежные зубы.

– Что он сказал?

– Сказал, что моя женщина очень красива.

– Но я не ваша же...

Она осеклась. Загадочная томительная дрожь охватила Оливию. Да, она и в самом деле была его женщиной, пусть даже всего на одну ночь. Сердце вдруг заныло. Всего лишь один-единственный раз она попробует обмануть и себя, и его, притвориться не той, кто она на самом деле...

– А вы что сказали? – вздрогнув, едва слышно пролепетала она.

– Сказал, что он прав, – услышала она его низкий чувственный голос. Помолчав, он добавил: – Вы действительно очень красивы.

Неужели он и вправду так думает? Оливия не могла заставить себя посмотреть на него, просто не могла, и все! Увы, она не обладала искусством поддерживать непринужденную кокетливую беседу, не то что женщины, которых он знал.

– А еще он сказал, что если мне немного повезет, то моя постель сегодня не останется холодной.

Судя по голосу, его это забавляло. Оливия отчаянно пожалела, что не умеет кокетничать. Иначе вместо того, чтобы глупо краснеть, она постаралась бы ответить бойкой, остроумной фразой, как это принято у светских дам и кавалеров, когда они играют в вечную, как мир, игру обольщения.

Но ведь не может же быть, чтобы он пытался ее соблазнить... Или может? Ошеломленная Оливия терялась в догадках.

Но в тот момент, когда она решила, что ничего хуже уже быть не может, напротив них остановилась молодая пара. К растерянности и изумлению Оливии, они кинулись друг другу и объятия, не обращая никакого внимания на то, что их могут увидеть. Молодой человек запрокинул девушке голову и прильнул к ее губам в страстном поцелуе. Из груди ее вырвался слабый стон.

Оливия поспешно отвернулась. Посмотрела в одну сторону, потом в другую... Куда угодно, лишь бы не видеть юных любовников. За ее спиной тихонько посмеивался Доминик.

– Господи, как же вы невинны, Оливия.

Наконец, к немалому ее облегчению, парочка удалилась.

– А вы, сэр, вы, видимо, изрядно пресытились!

Прошло немало времени, прежде чем он ответил:

– Нет, вы ошиблись. Если бы это на самом деле было так, я бы видел мир лишь в мрачных тонах... Мне он казался бы местом, где одни из нас лишь используют других в собственных целях. – Он замялся. – Хотел бы я знать, где же мое место в этом мире?

Оливия украдкой покосилась на него. В голосе Доминика уже не было и следа прежней веселости: он звучал глухо, безрадостно. Губы еще улыбались, но в глубоких, бездонных глазах скрывалась грусть. Она хотела его спросить, но не успела. Высокий плачущий голос одинокой скрипки разорвал тишину.

– Праздник начался, – пробормотал ей на ухо Доминик.

Он не ошибся. От огромного костра, разожженного в центре табора, летели искры. Языки пламени жадно слизывали темноту. Человек десять цыган уже плясали вокруг костра. Остальные, обступив их плотным кольцом, хлопали и ладоши и подпевали.

– И что же это за праздник?

Она ждала, что он скажет «свадьба» или «помолвка», но он ответил просто:

– Праздник жизни.