"Самурай" - читать интересную книгу автора (Оловянная Ирина)

Глава 10

Утром майор Торре пришел опять, на этот раз лейтенант его не интересовал, он порывисто, но осторожно прижал меня к груди.

— Знаешь, что они там монтировали? «Лунный пейзаж»! — прошептал он.

О, Мадонна! Запрещенная всеми конвенциями реактивная ракетная установка, бьет по площадям, поэтому против армии практически не используется, только против городов и поселков. Вполне могла бы пробить свод убежища, в котором мы сейчас находимся. Понятно, только такому офицеру и можно было поручить эту установку. Но это значит, что пароля сдачи просто нет. Для этой роты. Если им не удалось уничтожить нас, значит, во имя сохранения тайны, должны быть уничтожены они.

— Вы думаете, что пароля нет? — тихо спросил я у Торре.

Майор кивнул:

— Его нет. Парень зря мучается: пароль, который знает он, не подходит.

Торре обернулся к лейтенанту:

— Лейтенант Веррес, я снимаю свой вопрос.

Тот только кивнул.

— У меня к тебе вот какая просьба, Энрик, — начал Торре неуверенно, — не мог бы ты написать генералу такое письмо, чтобы он понял про «Лунный пейзаж», а если письмо прочитает кто-нибудь другой, то нет.

Я кивнул:

— Постараюсь.

— Нет уж, сделай. От этого знаешь что зависит?

— Ага, догадываюсь.

— Сейчас тебе ноутбук принесут. Действуй.

Совсем не такая простая задача, как кажется на первый взгляд… Ну ладно… Допустим, какой-нибудь психованный хакер вроде меня залезает в почтовый ящик профа и обнаруживает там письмо от блудного сыночка, из-за войны застрявшего на Джильо. Сыночку тринадцать лет, поэтому никакой лирики: жив, здоров, пишу, раз уж обещал. Ни Луна, ни пейзаж не должны даже упоминаться. Никаких загадочных фраз, вообще ничего такого, что могло бы вызвать хоть какие-нибудь подозрения, иначе весь остров сожгут любой ценой: если уж они своих ножами режут…

Луна, Луна… Цинтия! Когда я изучаю историю, меня сильнее всего занимают война и история науки. Профа, наверное, тоже. К тому же если он не помнит этого имени, куда он полезет выяснять? Вот-вот, именно. «Мать любви подражает фигурам Цинтии» — зашифрованное сообщение Галилея об открытии им фаз Венеры[7]. Проф догадается. Через полчаса я состряпал такой текст: «Профессор, я отнюдь не умираю от тоски в этом месте, и мне очень нравятся здешние виды. Я буду рад вернуться домой только после того, как Ваша подружка, а моя тетя Цинтия залечит пятно, выступившее у нее на щеке. А то у нее вечно плохое настроение, а расплачиваться за него приходится мне. Не слишком почтительный, Энрик». Ехидное письмо мальчишки, до которого сейчас не добраться и который догадывается, что когда он вернется домой живой и здоровый, отец будет слишком счастлив, чтобы всыпать ему за дерзость. Если у профа и есть сейчас любовница и если даже ее (невероятное совпадение) зовут Цинтия, то мне об этом ничего не известно, и проф это знает. И, уж конечно, я не мог раскрашивать эту несуществующую даму несмываемой краской. Но быстрой проверке все это не поддается. Я несколько раз перечитал письмо: да, больше всего это похоже на намек на чисто детскую шалость и обиду на слишком резкую реакцию на нее. Рыдать и напрашиваться «пожалейте меня» позволено только девчонкам. Годится.

Торре пришел еще через полчаса, пороть горячку и требовать его к себе я не стал: чем меньше народу догадывается о том, что произошло что-то из ряда вон выходящее, тем лучше. Майор посмотрел на меня вопросительно, я слегка кивнул.

Торре забрал у меня ноутбук:

— Ну что, маршал авиации, пошли разберемся с ремонтом ВВС? Я тебя отнесу.

— Может, лучше в кресле-каталке? — ухмыльнулся я (караул! Я не думал, что он воспримет это всерьез!).

— Хочешь дышать двумя легкими — не прыгай! Так я, во всяком случае, понял Маму Маракана.

— А почему она Мама Маракана?

— Это очень смешно. Расскажу, когда поправишься.

Торре привез меня в свой кабинет.

— Ну?!

— Лучше будет, если это прочитаете не вы, а кто-нибудь, кто не знает про ваше поручение.

— Логично.

Он связался с кем-то по интеркому:

— Фредо, зайди ко мне.

Через минуту в кабинет зашел один из офицеров Торре. Я его видел, но мы не знакомились: некогда.

— Фредо, прочитай и скажи, что ты об этом думаешь.

Мое письмо было прочитано по крайней мере четырежды. Фредо нахмурился:

— С ума сошел на старости лет? Мне что, делать нечего?

— Отлично, — обрадовался майор, — я тоже ничего не понял. При чем тут твои проблемы с твоей потенциальной мачехой? Я так понимаю?

— Нет у меня никакой потенциальной мачехи, — объяснил я, — на одном из древних языков Земли Цинтия — это Луна. А Луна с Земли выглядит похожей на человеческое лицо с огромным пятном на щеке. И генерал это знает, а если он забыл, кто такая Цинтия, то знает, куда посмотреть.

— Да, похоже, что это сработает. Отправляй. И молитесь, чтобы нас тут не поджарили.

— Как вообще дела с войной? — поинтересовался я.

— Над Палермо больше не дерутся, там в нашу пользу. Но Эльбу пока назад не отобрали, непонятно, что там будет, — ответил Торре.

— А как наши дела в джунглях? — спросил я.

— Не беспокойся, теперь мы справимся. Но черт бы его побрал, он прикалывает всех своих раненых и даже отравившихся, словно я собираюсь их пытать!

— Может, он так думает? — предположил я.

— С какой стати? — Даже само предположение задевало офицерскую честь Торре.

— Во что только не верят люди, если долдонить им об этом достаточно долго!

— Хм. Подумаем, что с этим можно сделать.

Торре отвез меня обратно в палату.

— Майор Торре, — обратился к нему Веррес, — скажите, почему вы сняли свой вопрос?

— Потому что тот пароль, который знаете вы, не совпадает с тем, что есть у той роты. — Майор не стал мучить пленного лейтенанта подробностями.

— В армии Кремоны ни у кого нет паролей сдачи, — криво ухмыльнулся лейтенант.

— Чего? — нестройно воскликнули Торре и я вместе.

— Нельзя сдаваться, это преступление!

— Какое счастье, что мы только полгода были союзниками, — с чувством сказал Торре.

— Лучше бы вообще не были, — подхватил я, — это какое-то безумие. Кажется, заразное. Все равно же сдаются.

Я почему-то думал, что такие порядки были только в далеком прошлом.

— Я не сдался! — запальчиво воскликнул лейтенант. — Я был без сознания.

— А хотя бы и в сознании, — заметил Торре. — Вы собирались убежать в лес на сломанных ногах?

— Я бы застрелился!

— Зачем? — спросил я спокойно. Точнее, я сделал вид, что спокоен, но, кажется, удачно.

Ответить было нечего, поэтому лейтенант отвернулся к стенке. Его сразу же оставили в покое.

Мама Маракана смилостивилась и пустила ко мне сразу всех друзей вместе, правда ненадолго. Основной поток раненых схлынул, поэтому Лариса не выглядела такой усталой, ночью она, наверно, поспала. Самым мрачным выглядел Гвидо. Я вопросительно посмотрел на Алекса: может, у Гвидо кто-нибудь погиб там, в Палермо? Алекс незаметно покачал головой и хмыкнул.

— Гвидо, что с тобой? — поинтересовался я. — Тебя не пустили в джунгли пострелять?

— Хуже, — буркнул Гвидо, но уточнять не стал.

— Понимаешь… — Лео пустился в объяснения, — очень приятно быть героем обороны Джильо-Кастелло. Часа два. А потом это здорово достает. К тому же Торре вчера загнал в убежище всех, кому нет шестнадцати. И все тут умирают от тоски и досады на свой год рождения. Я раз двадцать рассказывал про воздушный бой, а потом стал посылать всех подальше.

— А ты не можешь послать всех подальше? — спросил я у Гвидо.

— Угу, — тяжело вздохнул тот.

— Понятно. Попроси защиты у Мамы Маракана. В госпитале тишина и покой.

— И вдвое больше раненых, чем он может принять, — заметила Лариса.

— Все так плохо?

— Именно.

— А почему тут никто больше не лежит? — Я показал на две пустые кровати.

— Потому что все остальные с ожогами. — Лариса спрятала лицо у меня на плече.

Ребята деликатно удалились. Бедный лейтенант, он не может повернуться на бок лицом к стенке, у него от всех отворачиваний уже, наверное, шея болит.

Я осторожно гладил девочку по спине и сцеловывал слезы с ее щек. Что я мог ей сказать? Все эти жестокие игры не для нее. «А ты ими наслаждаешься! — сказал обвиняющий внутренний голос. — Хочешь посмотреть на результат?» — «Нет, не хочу, но придется», — ответил я.