"Огонь на ветру" - читать интересную книгу автора (Фингарет Самуэлла Иосифовна)Глава II ВСТРЕЧИ В ГОРАХКараванная дорога с харчевнями, караван-сараями и дозорными объездами, охранявшими торговых гостей, петляла понизу, в обход гряды гор. Путник, ехавший налегке, мог воспользоваться перевалом и сократить расстояние. Короткий путь Липарит предпочёл длинному. Липарит ехал довольный. В два дня он справился с цепью. Камни подобрал – не отличишь от старинных, отшлифованных много веков назад. Через три дня он будет дома, в Тбилиси, в мастерской великого своего учителя – златоваятеля Бека. Тропа вела в горы, поросшие сочной травой. В долинах, словно в раскрытых ладонях гор, расположились селения с садами, полями и огородами. Склоны казались живыми от великого множества стад. А далеко наверху, выше селений и стад, выше садов и посевов, упирался в небо ломаный силуэт хребта в разводах прошлогоднего снега. Воздух был чист и живителен, как настоянный на травах бальзам. Горы резвились, играли с путником в любимую свою игру: вершины то приближались, то отступали и прятались в облаках. Наконец тропа вскарабкалась к перевалу, осторожно выпрямилась над кручей, долго вела по самой кромке и, сделав виток, медленно поползла вниз. Спуск был не легче подъёма, к тому же горы любят порадовать неожиданностью. Так и случилось. На середине спуска путь преградила огромная земляная осыпь. Прошумели недавно ливневые дожди, размыли землю и сдёрнули земляной вал. Осыпь разлилась, как вышедшее из берегов озеро. Липарит спешился. Держа коня на поводу, двинулся по узкой тропке в обход. Тропы в горах есть повсюду, даже там, где не ступал человек. Звери ли их протоптали, проложил ли ушедший под землю ручей, или оставили след сорвавшиеся с вершины камни? Так или иначе, крутая, едва приметная тропка вывела к лесу. Деревья стояли уступами. Большие, тёмные, опутанные сетью плюща. Нити серых лишайников свешивались до земли. – Братец, скорее! На помощь! – донеслось сверху из тёмной толщи. Липарит поднял голову. Держась рукой за перекрученный можжевельник, над уступом склонилась девушка. В светлом платье с широкими рукавами, в чёрной бархатной безрукавке она была похожа на летящую мерцхали – ласточку. Липарит набросил на ветку повод коня и заспешил наверх. Но девушка вздрогнула и отшатнулась. Верно, она приняла его за кого-то другого. Теперь испугалась ошибки и готова броситься прочь. – Госпожа, – взмолился Липарит. – Тебе незачем меня опасаться. Я с места не сдвинусь без твоего дозволения, только не уходи. Я не разбойник с большой дороги, а тбилисский златоваятель Липарит Ошкнели, принят в цеховые мастера. Два дня я работал в замке Сагира Михатлисдзе, владетеля Хорнабуджи. Теперь возвращаюсь домой. Липарит торопился, говорил сбивчиво. Ему во что бы то ни стало нужно было удержать девушку на месте. «Мерцхали – ласточка», – называл он её про себя. – Ты обратилась ко мне словом «брат». Пусть это слово вырвалось по ошибке, для меня всё равно ты стала сестрой. Посуди, как мне жить дальше, если сестра оказалась в опасности, а я не пришёл ей на помощь? Девушка остановилась, отвела назад косы. – Я думала, кто-нибудь из селения. – Принимай за кого угодно, только дозволь помочь. Издали было видно, как сдвинулись тонкие брови, наморщился под круглой шапочкой лоб. Но помощь, очевидно, была необходима, и девушка согласилась принять её от чужого. – Хорошо. Поднимайся, не убегу. Приблизившись, Липарит увидел, что девушка очень юна, почти ещё девочка, и что глаза у неё синее озёр. – Он ранен, без чувств, но дышит, – проговорила она быстро, словно прощебетала, и сердито добавила: – Куда же ты смотришь? На землю смотри, не на меня. Липарит послушно перевёл взгляд на землю. Под кручёными раскидистыми ветвями можжевельника, смяв хвойный ковёр, ничком распростёрся мальчонка. Он был ранен в затылок, скорее всего камнем, пущенным из пращи. – Со вчерашнего дня, должно быть, лежит. Его ударили, а потом скинули вниз. Хорошо, куст задержал, не то бы разбился о скалы. Наверху я нашла вот это. «Что за тряпица, – думаю, – над обрывом полощется?» Тогда и вниз глянула и его увидела. Девушка протянула Липариту красный, затканный драконами плащ с оторванным подолом и воротом. – Возьми, накроешь. Липарит привёл коня. Осторожно поднял раненого мальчонку, перекинул через седло, прикрыл плащом. – Госпожа, ты о селении говорила. Близко ли? – К полудню доберётесь. – Как! Разве ты не пойдёшь с нами? – Нельзя. Меня дома ждут. – Где же твой дом? Если близко, не лучше ли тогда перевезти мальчонку к тебе, плох он очень. – Нельзя. Тонкие брови вновь поползли к переносью, и Липарит побоялся обидеть мерцхали новыми расспросами. – Всё время иди на солнце, никуда не сворачивай. Дойдёшь до ущелья, иди по гребню к закату. Там тропка особая есть, прямо к нужному месту выведет. Дом тётушки Этери выше других домов, на отшибе стоит. Скажешь, Нино прислала. – Нино – это твоё имя? – Всё понял, не спутаешь? – Госпожа, дозволь снова тебя увидеть. – Прощай. Ты добрый, я запомню тебя. Нино махнула рукой, чтобы Липарит скорее трогался в путь, и Липарит не посмел ослушаться молчаливого приказа. Прокладывая дорогу к ущелью, он то и дело оглядывался. Но чёрная безрукавка ни разу не мелькнула среди деревьев. К дому тётушки Этери Липарит подвёл коня ровно в полдень, когда солнце, заняв середину неба, окатывало землю потоком раскалённых лучей. Ни единого звука из селения не доносилось. Не перекликались люди, не блеяли овцы, молчали собаки. Всё живое забилось в тень, и даже те, кто обычно работал от света до темноты, покинули на время виноградники и поля, чтобы спастись от зноя под крышей. У ворот Липарита встретила ещё нестарая сухощавая женщина, с лицом, словно вычеканенным из потемневшей бронзы. – Живи сто лет, дорогая хозяйка, – поклонился Липарит. – Должно быть, твоё имя Этери. Нино к тебе направила, просила помочь. – Благополучие тебе и твоим близким, юноша. Я Этери и есть. Тётушка Этери пропустила в ворота коня, сдёрнула плащ, бросила быстрый взгляд на лежавшего поперёк седла мальчонку. – Неси на лавку. Сапоги разрежь. Правая нога сразу видно, что сломана, левая, может статься, не лучше. Липарит понёс раненого мальчонку в дом. Тётушка Этери появилась с тонкими дощечками и ворохом чистых тряпиц. Двигалась она быстро, и всё, к чему прикасалась, словно оживало в её руках. Кувшин сам наливал воду. Снадобья из маленьких горшочков сами собой оказывались на тряпицах. – Прежде всего другого кость вправлю, пока он без чувств. Сильные пальцы легли на ногу ниже колена, осторожно помяли, сдавили и вдруг рванули, выкручивая. Мальчонка страшно вскрикнул, но в сознание не пришёл. – Подай лубки. Липарит протянул тонко соструганные дощечки. – Теперь тряпицы. Выбирай подлинней. Когда нога оказалась, как в ножнах, в туго примотанных дощечках, Липарит перевернул мальчонку на бок, и тётушка Этери принялась за рану. Она обмыла края, подула, пошептала заговор, чтобы не потекла снова кровь, приложила снадобье. – Перевяжу, и неси за занавеску. Там всё приготовлено. Пусть на спине ровно лежит. Сквозь сжатые зубы мальчонки тётушка Этери влила несколько капель тягучей жидкости, тёмной, словно смола. – Кровь молодая, в силы быстро войдёт. Вот на ногу наступать не сумеет месяц, а то и два. Давай помогу. Вдвоём они перенесли мальчонку на низкую деревянную тахту. Бутыль с тёмной жидкостью тётушка Этери поставила рядом. – Если начнёт сильно стонать или бредить, смочи виски и губы. Я отлучусь ненадолго. У соседа лошадь занемогла. Вернулась тётушка Этери лишь под вечер. – Прости, дорогой гость. Время не рассчитала. Как он? – Дышит ровно, похоже, что крепко спит. – К утру полегчает. Тётушка Этери достала из печи один за другим два горшка, вынесла под навес на стол. Там же очутились лепёшки и деревянное блюдо с луком и травкой кинзой. – Садись, дорогой гость, не побрезгуй сырной похлёбкой да тыквенной кашей. С утра томятся на углях. А пока ты ложкой работать будешь, расскажу, что сама узнала. Но рассказать ничего не пришлось. В воротах появился сельчанин-сосед. – Живите сто лет в сытости и довольстве, – проговорил он, входя под навес. – Я вот с чем. Вчера ввечеру по дороге двое незнаемых проезжали. Сперва мне плохого на ум не пришло, а сегодня думаю, пойду уведомлю. – О чём, дорогой сосед? Что знаемым, что незнаемым – дорога для всех открыта. – Я на винограднике руки мозолил до темноты, ветви подвязывал. Так они коней придержали, про мальчонку стали расспрашивать – не заходил ли в селение, не проезжал ли с кем. «Проезжали, – говорю, – трое. Мальчонку везли. На ночёвку остановились и путь продолжили». – «Какой дорогой, куда?» – «В Тбилиси, – говорю, – поспешали. Дорогу наметили через перевал». – Для чего неправдой себя унизил? – вскричал Липарит. – Путники, быть может, сына или младшего брата разыскивали. – Э-э, почему неправда? – удивился сосед. – Как было, так всё и сказал. Правду сказал, как было. – Правильно сделал, сосед. А ты помолчи, дорогой гость, – поспешила вмешаться тётушка Этери. – Сосед всё по чести сказал. Заезжали ко мне трое купцов. По дороге в Тбилиси приключилась у одного из них в пояснице боль, так я эту немочь вытягивала. Мальчонка малый был при болящем, сынок. Не присядешь ли к столу, дорогой сосед, не разделишь ли трапезу? – Э-э, другой раз, Этери. Сейчас дома ждут. Распрощавшись, сосед ушёл. – Не подумай худого, – обернулась тётушка Этери к Липариту, едва они остались одни. – Сосед про твоего мальчонку не знает и ложью осквернился без умысла. А что правда, им сказанная, неправдою обернулась, то к добру вышло. Большое сражение разыгралось вчера в долине. – Какое сражение, откуда враги появились? – То-то и дело, что появились. Ты Хорнабуджи давно покинул? – Два дня назад. – Выходит, что ты из одних ворот выехал, а Сагир Михатлисдзе через другие войска повёл и гостей незваных наголову разбил. А до того они город Камбечани разорили, так Сагир приказал в плен не брать, всех до единого уничтожить. Липарит задумался. Кольчужную сетку он сам с мальчонки снимал – мирные жители такую одежду не носят. И рана в затылке нанесена боевым оружием. – Ты ешь, похлёбка стынет. – Как посоветуешь, тётушка Этери, не увезти ли мальчонку в самом деле в Тбилиси, подальше от здешних мест? – Доброе совершишь дело. Дитя он ещё малолетнее, чтобы смерть, уготованную для воина, на себя принимать. – Коня подходящего и арбу раздобыть можно? – Поищем – найдём. Липарит поднялся из-за стола, вошёл в дом, осторожно приподнял занавеску. Глаза у мальчонки были открыты. – Полегчало? – спросил Липарит. Мальчонка не удостоил ответом. – Скажи хотя бы, как тебя величают? Мальчонка промолчал и тут. – Пусть отлёживается, – крикнула со двора тётушка Этери. – Жар у него велик, боль мучает сильно. – Михаил, – пробормотал вдруг мальчонка. – Гордое носишь имя. Микаэл – «равный богу» значит. – Гордое, – отозвался мальчонка. Два дня провёл Липарит в доме тётушки Этери. Микаэл поправлялся. Отвары и снадобья делали своё дело. Жар, опаливший щёки и лоб, постепенно угас. Рана затягивалась. Ни единого слова, после того как назвал своё имя, Микаэл больше не произнёс. Весь день он лежал, обратив глаза в стену, словно задался целью заучить узоры домотканого коврика, висевшего над тахтой. Один лишь раз он выказал признаки оживления. Это случилось, когда тётушка Этери принесла отстиранный от крови и грязи разодранный плащ. Микаэл приподнялся, но тут же снова упал на подушку и отвернулся к стене. – Упорный характер, – сказала тётушка Этери. Всё это время Липарит ждал весточки от Нино. Он уходил в горы и подолгу сидел возле куста, где впервые увидел парящую над кручей девушку-ласточку. Нино не появлялась, вестей о себе не подавала. Уже перед самым отъездом, когда устраивали Микаэла в устланной сеном арбе, Липарит посмел обратиться с вопросом: – Тётушка Этери, откуда ты узнала, что я ехал из Хорнабуджи, ведь я не успел тогда об этом сказать. – От Нино узнала, от кого же ещё. И про бой в долине в крепости рассказала, и про указ Сагира в плен никого не брать. – Что за крепость? Будь матерью родной, скажи, где живёт Нино? Сама обещала помнить – и ни слова, ни весточки. Тётушка Этери внимательно оглядела Липарита. Раздельно выговаривая каждое слово, произнесла: – Нино живёт в крепости Верхняя над ущельем. Её отец там над всеми главный. – Начальник крепости, дворянин-азнаур? – Да, Липарит. Отец Нино азнаур. |
||||||||
|