2

У Ирмелин был рассеянный, отсутствующий вид.

– Ах, это ты, Виллему? Где ты пропадала последнее время? В воскресенье я не видела тебя в церкви.

Виллему всегда находила повод, чтобы не сидеть, зевая, в церкви.

– Пойдем в мою комнату, – продолжала Ирмелин, – я как раз испекла пирог, чтобы как-то скрасить одиночество.

В комнате Ирмелин – совершенно не похожей на комнату Виллему, более светлой и нарядной, – они сели возле окна.

– Ты хочешь сказать мне что-нибудь особенное? – кокетливо спросила Ирмелин.

– Нет, просто хочу с тобой поболтать. Нам ведь обеим сейчас трудно.

Ирмелин вздохнула.

– Да. Мне кажется, что жизнь моя кончена.

– Моя тоже, – кивнула Виллему.

Но так ли это было на самом деле? Разве в ней не жили мечты о будущем, хотя она и старалась их не замечать?

– По крайней мере, когда дело касается любви, – добавила она.

– Да. Иногда мне хочется поставить на всем точку.

– Но ты не должна этого делать! – горячо возразила Виллему. – Я сама так думала, когда умер Эльдар, но мы не должны приносить горе своим родителям, ведь кроме нас у них никого нет.

– Я это знаю. Только мысль об этом удерживает меня…

Они замолчали.

– Ах, Ирмелин, – печально произнесла Виллему. – Я так понимаю тебя! Ее подруга выпалила:

– Иногда мне хочется, чтобы мы повторили поступок Таральда и Суннивы. Так, чтобы мы вынуждены были пожениться.

– И вы этого еще не сделали? – осторожно спросила Виллему, отрезая себе большой кусок пирога. Теперь их разговор перестал носить трагический характер, можно было перейти к менее захватывающим вещам, позволить себе вольности.

– Нет, ты с ума сошла! – воскликнула Ирмелин. Губы ее дрожали. – Но однажды мы были близки к этому…

– Эльдар все время хотел этого, – доверительно произнесла Виллему, – но я отказывала ему. Теперь я рада, что поступала так.

– Он целовал тебя? – прошептала Ирмелин.

К своему ужасу Виллему не могла вспомнить, делал он это или нет. Стыд и позор, если человек забывает такое!

– Конечно, – уклончиво произнесла она. – Но ты бы послушала, какие прекрасные слова он говорил мне перед смертью! Ах, это было просто божественно!

Ирмелин не интересовали такие высокие материи, .

– Ты чувствовала что-нибудь особенное, когда он бывал рядом?

– Когда он умирал?

– Нет, нет, когда он обнимал тебя.

Виллему мысленно увидела перед собой лицо, не имеющее никакого отношения к их разговору. Плутовские, сверкающие золотом глаза, черные брови, темные волосы.

– Что? Ах, да, когда он…

Она опять увидела это лицо, путающее ее мысли. Что-то она не припоминает, что именно чувствовала в объятиях Эльдара! Это было так давно.

«Исчезни, глупая рожа, мне надо думать об Эльдаре!»

– Нет, я точно не помню, – выдавила она. – Но я понимаю, что ты имеешь в виду. Однажды, когда мы сидели рядом, я почувствовала что-то такое…

– И что же?

Нет, не могла же она сказать, что, думая об одном человеке, который вовсе не является Эльдаром, она чувствует, что у нее подгибаются ноги?!

– Ничего. А ты что чувствовала?

Выражение лица у Ирмелин стало мечтательным.

– Когда Никлас прижимает меня к себе, касается щекой моей щеки…

– И что же? – с интересом спросила Виллему.

– Тогда я чувствую, что не смогу остановить его, если он захочет чего-то большего.

Виллему почувствовала тоску: ей тоже захотелось пережить нечто подобное.

– Значит, вы бывали близки?

– Ах, да! Однажды мы чуть было не… Нет, я не хочу говорить об этом. Это для меня священное воспоминание.

– Понимаю. Нет, так далеко мы с Эльдаром не заходили. Он был немного диковат, ты же знаешь.

Но выражению лица Ирмелин она поняла, что ей никогда не нравился Эльдар. Она удивилась, что теперь ее это не трогает, тогда как раньше она приходила в ярость, если кто-то морщил нос при виде него. Значит, ее любовь умирает? Значит, она сама оказалась такой нестойкой?

– Я написала Доминику, – без всякой связи с предыдущим сказала она.

– Об Эльдаре? – удивилась ее подруга.

– Нет, совсем не о нем.

– Но почему ты написала именно ему? Между вами всегда была неприязнь.

Виллему ухватилась за эту мысль.

– Да, но именно поэтому я и написала ему. Чтобы положить конец всяким препирательствам и поддразниваниям. Но он не ответил мне, – удрученно добавила она.

– Я так и думала. Он живет своей жизнью. Возможно, он уже женился, ведь он так хорош собой.

Это был кинжал в сердце Виллему. Доминик – женат? Это было бы для нее печальной новостью.

– В таком случае, мы об этом узнали бы, – еле слышно произнесла она.

– Вовсе не обязательно, – бессердечно продолжала Ирмелин. – Почта работает из рук вон плохо.

Эти слова снова вонзились кинжалом в ее сердце и вместе с тем утешили ее. Если почта работает плохо, еще есть надежда получить от Доминика ответ.

Ирмелин глубокомысленно произнесла:

– Никлас, Доминик и ты. Я всегда была лишней. Ах, как бы мне тоже хотелось иметь такие же желтые глаза! Чтобы быть с вами! Но я простая смертная.

Виллему была иного мнения. Но на этот раз она вдруг почувствовала безмерную гордость за свою принадлежность к избранным.

– Интересно, с чем все это связано? – продолжала Ирмелин. – Никлас считает, что все дело в заклятии…

– Это в самом деле так, – уверенно произнесла Виллему. – Хотя мы и не из злых.

– Я этого и не говорю. Никлас утверждает, что…

– Что же?

– Я не имею права говорить об этом. Виллему схватила ее за руку.

– Я имею право об этом знать! Я пребываю в той же нерешительности, что и он.

Ирмелин взглянула на пустое блюдо. Ее гостья по ходу разговора съела весь пирог.

– Нет, Никлас считает, что Тарье и Колгрим кое-что знали.

– О нас? Но ведь они умерли задолго до нашего рождения!

– Нет, я имею в виду заклятие.

– Но об этом все мы знаем: о том, что они напали на след чего-то…

– Да, но Никлас занялся изучением этого, и он думает, что на чердаке что-то было спрятано – здесь, в Гростенсхольме.

– Я тоже слышала об этом.

– Но никто еще не искал там тайника. Никто не поднимался туда. Давай залезем туда, Виллему!

– На чердак?

– Не смотри на меня так удивленно! Ты боишься темноты?

Виллему действительно боялась темноты, но виду но подала.

– Тьфу ты! Пошли!

Темная лестница, ведущая на чердак, испугала ее. В детстве ей не разрешали подниматься по ней, поэтому она и боялась. Чердак в Гростенсхольме был сверхъестественным, жутким, колдовским миром.

Разговаривая об интимных вещах, она думала, не рассказать ли Ирмелин о том поцелуе Никласа. Хотя это был всего лишь пробный поцелуй, за которым не скрывалось никаких чувств. И она решила, что расскажет, ведь Ирмелин это только позабавит.

Ирмелин открыла скрипучую чердачную дверь: за ней начинался совершенно новый мир.

Несколько маленьких окошек пропускали на чердак слабый свет.

– Уфф! – шепотом произнесла она. – Это просто укромный уголок для целого полчища привидений!

Ее подруга была настроена более трезво.

– Во всяком случае, здесь полно пыли! Пошли, поищем!

Не сидят ли на балках, подпирающих потолок, колдовские кошки? Не лежат ли в старинных сундуках полуистлевшие скелеты? Не танцует ли здесь по ночам старая мебель, высвобождая днем место для всякой жути?

– Ирмелин, мне кажется, мы не должны…

– Эх, ты, Виллему! Вот уж не думала, что ты струсишь, как заяц! Это же старинная обстановка семьи Мейден, к которой они с любовью прикасались своими руками!

– Но она расставлена в таком беспорядке! Неужели ко всему этому можно относиться с любовью? Эти вещи кажутся просто устрашающими!

– Неужели? Где же нам следует начинать поиски, по-твоему? Может быть, каждая из нас будет искать на своей половине чердака?

Виллему не обрадовало это предложение. И они принялись искать вместе.

– Под старинным корсетом вряд ли спрятаны сокровища Людей Льда! – сказала Виллему. – В этом пыльном кувшине тоже. А ты что-нибудь нашла?

– Какой-то чугунок. И рождественский наряд. Нет, здесь ничего не может быть. Пойдем в другой угол.

Когда они шли на другую сторону, Виллему схватила Ирмелин за руку.

– Мне кажется, мы здесь не одни.

– Не болтай глупости, пошли!

– Нет, мы не должны идти дальше! Что-то во мне противится этому.

Ирмелин пристально посмотрела на нее. В тусклом свете лицо Виллему показалось ей ужасно бледным.

– Что с тобой, Виллему?

Держа Ирмелин за руку, она потащила ее назад, к центру чердака.

– Теперь этого нет, здесь нам ничто не угрожает.

Они посмотрели в угол: в полумраке виднелся стол и стул с высокой спинкой, на котором висело покрывало.

– Уфф, не хотелось бы мне встретиться здесь с гростенсхольмским привидением, – дрогнувшим голосом произнесла Ирмелин. – Почему ты не решилась идти туда?

– Это не привидение, – неуверенно произнесла Виллему. – Это реальная сила. Столь же реальная, как штормовой ветер, огонь, гром, любовь… И это не злая сила, Ирмелин. Она только предостерегает.

Они перешли на шепот.

– Но почему же тогда Тарье и Колгрим свободно входили сюда? И, возможно, брали то, что им было нужно?

– Не знаю. Возможно, тогда эта сила еще дремала, но была разбужена их вторжением. Или, возможно, мы являемся нежелательными посетителями!

– Тарье и Колгрим тоже не были здесь желанными гостями, ведь оба они погибли.

– Значит, эта сила не хочет, чтобы мы с тобой погибали?

– Тебе лучше знать. Ты уверена, что это не злая сила, Виллему?

Она напрягла все свои чувства, но теперь они находились вне сферы действия этой силы – и у них не было ни малейшего желания снова возвращаться туда.

– Я не знаю. Но я абсолютно убеждена в том, что эта сила исходит от какой-то персоны.

– Ничего себе! Уж не думаешь ли ты, что…

– Нет, это был не тот, кого ты имеешь в виду, чье имя мы не осмеливаемся произнести. Но давай уйдем отсюда, у меня мурашки бегают по спине!

Они направились к лестнице. И когда они закрыли за собой дверь и снова очутились в мире людей, Виллему прошептала:

– В нашем роду есть только один, кто мог вернуться в этот мир. И теперь я знаю, что это была не злая сила: она была грозной, но предупреждающей.

– Суль? – тихо спросила Ирмелин, когда они спустились с лестницы.

– Да. Ведь она, как тебе известно, никогда никому не показывается на глаза. Она только приходит на помощь.

– Да, это я знаю. Как ты думаешь, не сказать ли мне об этом отцу и матери?

– Только если в этом будет необходимость. Я думаю, что по чердаку все могут ходить спокойно. Но мы с тобой напали на след чего-то необычного.

– Да, тайна проклятия Людей Льда… Нет, если даже Тарье и Колгрим не раскрыли этой тайны, куда уж нам с тобой!

Тем не менее, Ирмелин теперь искоса посматривала на свою подругу: Виллему была более одарена, чем все думали, в том числе и она сама.

И когда они были уже в комнате, она спросила:

– Виллему… Тебе не кажется ужасным, если человек уступает…

– О чем ты? – смущенно произнесла она.

– Ты же знаешь, мы говорим о чувствах.

Виллему стало ясно, что она в этих вопросах невежда: таких сильных чувств, какими были охвачены Ирмелин и Никлас, она никогда не испытывала. Во всяком случае, пока. И после того, как умер Эльдар, она вряд ли их когда-нибудь испытает.

– Ах, Ирмелин, – с сочувствием произнесла она, – я не знаю, что ответить. Я знаю только, что глубоко вам сочувствую.

Сбросив маску кокетства, Ирмелин зарыдала на плече у подруги.

Наступил октябрь. Прошел целый год с тех пор, как Виллему встретила Эльдара и влюбилась в него. С ужасающим постоянством она лелеяла память о нем, стараясь поддерживать в себе угасающее пламя любви.

От Доминика не было никаких известий. Она чувствовала себя всеми покинутой, жалела, что отправила это письмо.

Никлас стал настолько замкнутым, что с ним трудно было о чем-то говорить. А Ирмелин отослали на время в Данию, в Габриэльсхус, чтобы молодые люди смогли забыть друг друга или одуматься.

В мрачном настроении Виллему вышла прогуляться В этом году октябрь не был столь хорош, как в прошлом. Осенний туман окутывал деревья, поля превратились в болота от непрерывных дождей.

Как это было принято среди Людей Льда, когда они чувствовали себя не в своей тарелке и были чересчур одинокими, Виллему направилась на кладбище, чтобы набраться сил вблизи этого устрашающего места. Возможно, это было язычеством, но это успокаивало – и так казалось не только ей, но и всей родне.

Случайно она набрела на самую старую могилу, неизвестную ей раньше.

– Тенгель Добрый, – прочитала она шепотом. – А это Силье дочь Арнгрима…

Силье. Все говорили о ней с таким почтением. Прабабушка Виллему по материнской линии. Говоря о ней и о Тенгеле, все выбирали самые прекрасные слова.

– Жаль, что я ничего не знаю о них, – прошептала Виллему. – А что будут говорить обо мне, когда я умру? «Виллему? Кто это такая?» или: «Ах, эта бескрылая гусыня, которой так ничего и не удалось совершить в жизни? Она только доставляла массу неприятностей своим близким. Кстати, она умерла девственницей, знаете? Потеряла своего единственного возлюбленного и после этого не могла ни за кого выйти замуж. Не хотела продолжать дальше дурную наследственность».

Ею опять овладела жалость к самой себе. Она быстро перевела взгляд на могилу Суль. Суль Ангелика, легендарная ведьма, которую все так любили!

– Я не стала даже более или менее приличной ведьмой! Я ничто, полное ничто!

Молча, с улыбкой разочарования и самоиронии, она покинула кладбище. Сеанс был окончен, она набралась сил, чтобы продолжать дальше свои странствия по жизни.

Она направилась мимо Гростенсхольма и Липовой аллеи к лесу. Состояние ее было неописуемым: грусть, недовольство собой, путаница в мыслях, оторванность от окружающего мира, нежелание общаться с кем-то.

Она шла и шла, пока дорогу ей не преградил ручей.

Она редко бывала в этих местах. Этот ручей протекал мимо деревни и уходил в лес. И теперь, очнувшись от своих мыслей, она обнаружила, что шум ручья заслушал звуки, к которым она не прислушивалась во время ходьбы: шелест, треск и шорохи среди влажных кустов, обычно слышимые в лесу, но на этот раз более отчетливые. «Дождь…» – подумала она и оглянулась по сторонам. Мокрые от недавно прошедшего дождя кусты и ветки, роняющие на землю капли воды, возня мелких животных, восстанавливающих поврежденные дождем жилища, ветки, трещавшие под тяжестью воды… Она посмотрела на ручей. «Скажи мне, не здесь ли находится омут Марты? – подумала она. – Да, я знаю, что здесь! Чуть выше по течению».

И она, как зачарованная, пошла вверх по течению. Она была здесь однажды, несколько лет назад, но это было до того, как молоденькая девушка Марта бросилась в омут. С тех пор она боялась ходить сюда.

Ручей становился все глубже и глубже, она едва могла различить теперь тени деревьев и утесов в воде. Она не осмеливалась идти по самому краю, потому что берег здесь был очень крутой.

Вон там… вода бурлит, словно в ведьмовом котле… там и находится омут Марты. Она не видела дна, скрытого в тени утеса. К тому месту, где стояла теперь Виллему, тянулась из леса узкая тропинка. И…

Она задрожала от страха. Она увидела маленький деревянный крест, возле которого были положены цветы.

У Виллему перехватило дыханье: кто же навещает место последнего успокоения бедной Марты?

Сама она мало что помнила о Марте. Тихая, застенчивая девушка, казавшаяся тогда взрослой одиннадцатилетней Виллему. У нее были небесно-голубые глаза. Угловатая, бедно одетая, она была прирожденной жертвой для соблазнителя. Именно с такими девушками, изголодавшимися по человеческому теплу и любви, не способными при случае сказать «нет», и происходят несчастья.

Нападение произошло столь внезапно, что в первый момент она ничего не поняла, почувствовав сильный удар в спину. Она инстинктивно закрыла руками лицо, но падения предотвратить не смогла. Слыша свой собственный вопль, она полетела с обрыва вниз головой – прямо в воду.

«В точности, как Марта…» – пронеслось у нее в голове. Так что теперь она сама все это пережила: стала утопленницей.