1

НАТАНИЕЛЬ! НАТАНИЕ-Е-Е-ЕЛЬ!

Эти протяжные, исполненные смертельного страха крики раздавались во сне, однако Натаниель понимал всю их важность. Не просыпаясь, он попытался сосредоточиться, запомнить все, что слышит и видит.

Сон был странный. Натаниель не мог определить место действия, все происходило в неведомых ему сферах.

Ясное, синее небо. С неба, кружась, что-то падало. Только не снег. Лепестки?

Большие белые лепестки, чуть тронутые не то бледно-розовым, не то сиреневатым.

А может, это не лепестки были? А белые, как снег, женские лица?

– НАТАНИЕЛЬ! ПОМОГИ! ПОМОГИ МНЕ, НАТАНИЕЛЬ!

Но кричали не женские лица. А голос, который был ему хорошо знаком.

Слуха его коснулись причудливые звуки струнного инструмента, резкие и нежные одновременно. «Это бива », – произнес рядом мужской голос, только он никого возле себя не увидел.

Ну а то, что падало с неба… Это роняли лепестки плодовые деревья, опадал не то яблонный, не то вишневый цвет. Не успевая коснуться земли, лепестки превращались в женские лица с карминным ртом и печальными миндалевидными глазами. Одно такое лицо проплыло перед ним и исчезло. Но глаза смотрели прямо на него, в них застыла необъяснимая скорбь.

Маленький рот был ярко накрашен, контур губ сужен. Горе, горе читалось на этом лице, безграничное горе.

Снова зазвучал мужской голос. «Мы скорбим по Хейке, – произнес он. – Тайра бесследно сгинул. Сгинул при Данноура».

– НАТАНИЕЛЬ! НАТАНИЕЛЬ!

Снова крики, исполненные смертельного страха. И крики эти издавал кто-то, кого он хорошо знал, это несомненно.

– НАТАНИЕЛЬ! ПОМОГИ МНЕ, Я НЕ МОГУ ВЕРНУТЬСЯ НАЗАД!

Очнувшись, он сел рывком на постели. Заспанный, задыхающийся, еле-еле разлепив глаза, он прошептал:

– Тува! Это была Тува. Что она затеяла на этот раз?

Ибо этот сон он воспринял серьезно. Слишком часто сбывались его сновидения, чтобы он мог посмеяться над причудливыми образами и отогнать их прочь.

Хейке? «Мы скорбим по Хейке»? Можно ли скорбеть по тому, кто уже добрых двести лет как мертв? Уж во всяком случае, не так глубоко. А эти лица! Прямо доисторические. И никак не скандинавские, это ясно.

«Тайра бесследно сгинул. Сгинул при…» Нет, это слово надо вспомнить, оно важное. «Ноур…» Нет, не то. «Данноура ». Вот оно. Натаниель быстро записал все слова, которые он услышал. «Бива». Что это, музыкальный инструмент?

Соскочив с постели, Натаниель снял с книжной полки словарь. Бива… Наверняка, там этого нет. Нет, есть!

«Бива, японский лютневый инструмент с грушевидным, уплощенным корпусом и плоским грифом, имеющий четыре лада и четыре струны; при игре на биве звуки извлекаются посредством плектра».

Японский. Так он и думал. Но только слова «бива» он никогда раньше не слышал, он готов был в этом поклясться. Хотя в таких случаях никогда нельзя быть уверенным на все сто процентов, – мозг способен хранить в своих кладовых слова и выражения, о которых ты давным-давно уже позабыл.

Ну а остальное? «Мы скорбим по Хейке. Тайра бесследно сгинул. Сгинул при Данноура».

Кто такой Хейке, это он знал, зато другие названия были ему неизвестны. Уж их-то он никоим образом не мог слышать, поскольку обладал крайне скудными познаниями о Японии.

Бессмыслица ли это? Может быть. Слышал же он историю про одну женщину, которой приснилось, будто она попала на бал, где оказалась в центре всеобщего внимания: столпившись вокруг нее, присутствующие благоговейно внимали ее речам, которые были верхом интеллектуальности и глубокомыслия. Своей мудростью она поразила буквально всех. Неожиданно очнувшись посреди ночи, женщина поспешила спросонок записать свои необыкновенно умные изречения. Вспомнив наутро, что она что-то записывала, она нашла на ночном столике листок и, нетерпеливо схватив его, прочла: «Хула хулигамные. Мужчины полигамные. Хула хулигамные. Женщины моногамные».

Возможно, это аналогичный случай. Бессмысленные слова, которым он придал слишком большое значение.

И все же ему в это не верилось. Слишком уж душераздирающими были Тувины крики.

Он посмотрел на часы.

Как, уже утро? Полвосьмого – не такая уж и безбожная рань, можно и позвонить. Во всяком случае, Винни и Рикарду.

Трубку сняла Винни, и голос у нее был сонный. Ну да это ей не помогло.

– Привет. Винни, это Натаниель. Я хотел бы кое о чем спросить Туву.

– Туву? А ее нет, она позавчера уехала в Осло. Сказала, что должна навестить друга, и я не смогла отказать, ведь у нее так мало друзей. К тому же ей уже двадцать два года.

Полученная информация не успокоила Натаниеля. Насколько он знал, у Тувы вообще не было друзей, а тем более в Осло.

– Знаешь, Натаниель, – продолжала Винни, – мы так благодарны тебе за то, что ты делаешь для нашей дочери. Часы, проведенные с тобой, – лучшее, что у нее есть.

В ответ он пробормотал какую-то банальность.

– Я передам, что ты звонил, – сказала Винни. «Как бы не оказалось слишком поздно», – подумал он.

– Винни, а ты знаешь, где она? У тебя есть адрес этого друга? Понимаешь ли, это очень важно. Мне нужна ее помощь.

Все как раз наоборот, но что он еще мог сказать? Не делиться же с милой Винни своими опасениями…

Тува…

Для многих она была загадкой, в том числе и для Натаниеля. Она до того умело скрывала свои мысли, что окружающие и не подозревали, насколько она злонравна.

Полтораста лет тому назад предки Людей Льда порешили, что Избранному, Натаниелю, для борьбы с Тенгелем Злым необходим помощник. Поэтому последующие поколения были несколько «сдвинуты», чтобы двое избранных могли родиться примерно в одно и то же время.

Все хорошо, если бы не одно «но»: Тува вовсе не была избранной. Над ней тяготело проклятие.

Разумеется, она не могла не испытывать благотворного влияния со стороны родителей и остальных родственников. Разумеется, ей чуть ли не с пеленок внушали мысль о ее предназначении. И конечно же, результаты не могли не сказаться. Она стала мягче, ранимее. Она могла сочувствовать тем, кого любила, проявлять о них заботу, идти ради них на жертвы, особенно когда это касалось родителей, Рикарда и Винни Бринк.

Но, как и многим, над кем тяготело проклятие, ей было присуще коварство. У нее было и другое лицо, которое она никогда не показывала дома или в школе. Лицо истинной Тувы, дочери льда и тьмы, потомка Тенгеля Злого.

Она невероятно напоминала колдунью Ханну, которая жила в XVI веке. Обе они были обделены красотой. Обе выглядели похоже: низкорослые, квадратные кубышки, с короткими, мускулистыми ногами и бесформенным туловищем, голова, посаженная прямо на плечи, выдается вперед, волосы космами, мышиного цвета, черты лица грубые. Маленькие глаза, широкий нос, все лицо усеяно пухловато-бледными родимыми пятнами.

Много слез пролила Винни над единственным своим ребенком, потому, видно, что любила его без памяти. Она очень боялась отдавать Туву в школу. Но девочка, и без того молчаливая, никогда не заговаривала о том, дразнят ли ее одноклассники. На вопрос, как прошел день в школе, Винни неизменно слышала в ответ бесстрастное «хорошо».

Винни ничего не знала, никто ничего не знал о том, как Тува поступала с детьми, которые не желали с нею водиться, выкрикивали ей вслед ругательства, презирали ее, зло над ней подшучивали, короче, отравляли ей жизнь.

Тува мстила. По-тихому и по-хитрому. Она умела колдовать, как заправская средневековая ведьма.

Взять, к примеру, первый ее день в школе. Туве хотелось сидеть у окна в самом заднем ряду. Но там уже уселась другая девочка. Тува прикрыла глаза, как следует сосредоточилась – и девочка, подняв руку, крикнула: «Фрекен, здесь ужасно дует!»

Фрекен тотчас же подошла проверить. «Да, действительно. Тебе нельзя здесь сидеть. Но… свободных мест нет…»

Тува оказалась тут как тут. Она сказала кротким, застенчивым голосом: «Фрекен, я могу пересесть сюда, мне ничего не сделается». Фрекен бросила на нее нерешительный взгляд, а потом кивнула. «Как это мило с твоей стороны, э-э-э…Тува, что ты согласилась поменяться местами!»

Удивительно, но на Туву никогда не дуло. Она прекрасно себя чувствовала на своем наблюдательном посту у окошка.

Очень быстро разобралась она и с учителями. Классная руководительница была славная, правда, немного наивная, иной раз ей изменяло психологическое чутье. Ее Тува решила не трогать. А вот директор, тот, впервые увидев Туву, скривил рот и пробормотал: «Боже мой!». После этого на лице у него высыпали прыщи, от которых было невозможно избавиться. Однажды, когда он выглядел хуже некуда, Тува шла мимо по школьному двору. Взглянув на него с отвращением и состраданием, она пробормотала: «Боже мой». Директор так и залился краской.

В немилость попала и учительница по труду. У нее была скверная привычка восклицать при виде Тувы: «Бедный, бедный ребенок!» Тува отплатила ей тем, что мимоходом дотронулась до ее волос, и волосы начали выпадать, все больше и больше, пока на голове у учительницы не стала розовато просвечивать кожа. «Бедная ты, бедная!» – сочувствовали ей коллеги. Слыша это, Тува усмехалась злобной усмешкой.

Глупые и грубые однокашники также сделались предметом ее «заботы ». В школе, куда она ходила, из-за болезней резко снизилась посещаемость, то и дело кто-нибудь ломал себе руки-ноги, жизнь учеников и учителей без конца подвергалась опасности. Причиной всего этого были Тувины заклинания. Только никто об этом и не подозревал.

У нее была одна заветная мечта в жизни – служить Тенгелю Злому. Но пока еще она не осмеливалась установить с ним контакт. Ее удерживала мысль о любящих родителях и остальных родственниках.

Поэтому все думали, что она держит сторону Натаниеля и печется о благе Людей Льда. Как и надлежит истинному помощнику.

Дети неизбежно взрослеют, не избежала этого и Тува: она стала подростком и окончила в положенное время школу. Несколько раз ей привелось испытать жгучую боль неразделенной любви. Вот тогда-то она и начала мстить более удачливым сверстницам. И мальчишкам, когда те мучили ее и говорили ей гадости.

Однако ее еще так никто и не раскусил.

Потом ей встретился Олав Нильсен, в которого она влюбилась без памяти. Он был шпана шпаной, но он разговаривал с ней. Называл своей в доску, когда она таскала ему деньги, а позднее вызволила его из тюрьмы.

Вот почему ей было так больно, когда он вдруг послал ее к черту, да еще обозвал огородным пугалом и троллем-недоростком с мерзейшим на свете рылом.

Она так и не собралась с духом, чтобы ему отомстить. До того она была уязвлена.

Но теперь эта история была в прошлом – о ней рассказано в той части саги о Людях Льда, которая озаглавлена «Немые вопли».

Всю эту осень Натаниель и Тува работали сообща, как они и договаривались в горах, в Вальдресфьеллене: старались укрепить друг дружку и преодолеть свои слабости, поручали друг дружке нелегкие задания.

Вернее, так полагал вначале Натаниель. Но по мере того, как шло время, он заподозрил, что Тува вовсе не заодно с ним. Она просто его дурачила.

К своему ужасу Натаниель начал осознавать, сколько родового зла заложено в этой несчастной девочке, он знал уже, что она может быть опасной. Опасной! Ведь все это время она только и знала, что развлекалась, предлагая ему самые что ни на есть сумасбродные испытания. Это ему приходилось учиться владеть собой, сталкиваясь с ее невероятной напористостью, с ее неприкрытой бесцеремонностью, а также хитростью. Все, что от него требовалось, это попытаться передать ей толику своего желания побороть зло. Как персонаж положительный, он должен был учить добру, а это далеко не всегда благодарное занятие. Тут легко сбиться на тон проповедника, к проповедям же Тува была явно невосприимчива.

Он почуял опасность, когда она подбила его написать в газету. Пусть он напишет о том, сколько в нашем обществе безвестных тружеников, сказала она, тех, кто ухаживает за своими престарелыми родителями или же родственниками Мало того, что эти люди не получают никакой денежной помощи от государства и коммуны, – они не в состоянии урвать для себя и часа свободного времени. Натаниелю показалась, что тема стоящая, и, уступая напору Тувы, он написал с ее помощью острую статью, которой, впрочем, и сам остался очень доволен.

По счастью, перед тем, как отнести статью в газету, он перечитал ее заново – и у него открылись глаза.

Бесовская сущность Тувы не подвела ее и на сей раз. Если бы эта статья была напечатана, он бы нанес смертельную обиду всем без исключения недееспособным старикам. Он изобразил их какими-то чудовищами, эгоистичными, требовательными, способными высосать все жизненные соки из людей, которые за ними смиренно и кротко ухаживают.

Благодаря завуалированным формулировкам Тувы на первый план вылезло именно это. Появись такое в газете, Натаниелю было бы невозможно дольше оставаться в приходе.

Он изорвал статью на клочки. Он понял: одному ему с воспитанием Тувы не справиться.

Он пошел к Бенедикте и попросил ее вызвать Ганда.

Бенедикте шел уже восемьдесят восьмой год, однако мыслила она по-прежнему ясно.

– Почему ты не вызовешь его сам? – спросила она.

– Я? Да разве я смею!

– Натаниель, дорогой, – удрученно произнесла Бенедикта. – Твоя беда в том, что ты слишком скромен. Ты когда-нибудь пробовал вызывать предков? Или Ганда? Или Имре, его предшественника?

– Нет, я полагал, что…

– А ты вообще знаешь, какой ты наделен силой?

– Честно говоря, нет. Видно, я пошел в мать, она считает, что козырять этим нам не к лицу.

– Да, Криста ведет себя сдержанно из-за Абеля. В то время как ты… Не удивительно, что Туве ничего не стоит обвести тебя вокруг пальца и позабавиться на твой счет! Ах, не понимаю я, почему особо избранный должен быть таким хорошим, таким податливым. То же самое было и с Тарье. Ты помнишь, он был твоим предшественником. Он, можно сказать, не восстал против зла именно потому, что не открыл свою силу. С тобой этого произойти не должно, Натаниель, ни в коем случае!

– А тебе не кажется, что когда противостоишь Тенгелю Злому, важно сохранить спокойный и мягкий нрав?

– О да, конечно, но не до такой же степени!.. А теперь отбрось свою скромность и наберись мужества, чтобы вызвать Ганда. Или еще лучше, Предков. Начни с Линде-Лу, с ним ничего не станется, если он окажет тебе услугу!

– А можно, я возьму с собой Туву? Бенедикта задумалась.

– Я думаю, да. Вероятно, ей будет о чем поразмыслить, когда она встретится с природными силами добра среди Людей Льда. Но будь осторожен! Ибо она работает на два лагеря.

– Тогда мы это сделаем. Где? И когда?

– Дай подумать… На улице не так уж и холодно. Оденьтесь хорошенько и пойдите на кладбище, там вы их встретите наверняка! Завтра вечером, после того, как кладбище опустеет.

– Ты пойдешь с нами?

– Я? Нет, я слишком стара для вечерних прогулок, да еще осенью.

– Но ведь Линде-Лу похоронен не здесь.

– Не волнуйся, Линде-Лу отыщет тебя. Он, должно быть, ждет этого не дождется. А еще…

– Да? – спросил Натаниель.

– Та статья, о которой ты мне только что рассказал… Идея сама по себе неплохая. Переделай ее на свой – а не Тувин – лад! В стране наберется немало людей, которые одиноко несут свою ношу, и они нуждаются в поддержке. Выбери такие формулировки, чтобы не задеть стариков, у тебя получится! Натаниелю эта мысль пришлась по душе.

– У меня же остался черновик. Да и власти тоже не мешает немножко встряхнуть. А то их очень устраивает, что самоотверженные родственники освобождают их от всякой ответственности. Я думаю, я так и сделаю. Напишу дельную статью, чтоб проняла кого следует.

– Прекрасно! Ну а завтра вы пойдете на кладбище? Слава богу, дела снова задвигались, а то в последнее время такое было затишье на всех фронтах, прямо невозможно. Пойду позвоню Туве.

Тува была в восторге от предстоящей встречи с духами на кладбище.

– Это же идеальное место для розыгрышей, – заверещала она.

– Только попробуй, – ответил Натаниель. И снова почувствовал себя сухарь сухарем. И почему только все занудные реплики выпадают именно на его долю?

Когда они пришли на место, во дворе старой церкви, окруженной черными нагими деревьями, уже сгустились сумерки. У Тувы, едва достававшей Натаниелю до пояса, вырвался нервный смешок.

– А отмеченные проклятием тоже тут лежат? Разве не тут лежит Ульвар?

– Вряд ли тебе удастся поговорить с ним! А теперь помолчи, – предупредил Натаниель. – Дай мне вызвать предков. Я не знаю, насколько плохие у тебя с ними отношения.

– Надеюсь, что хуже некуда.

Его так и подмывало сказать: «Тува, укороти в себе дьявола». Но он сдержался.

Он досадовал на самого себя. Он же прекрасно знал, что ему совсем необязательно безупречно себя вести, ведь, в отличие от Ширы, ему не предстояли многочисленные тяжкие испытания. Натаниель мог кое-что себе и позволить, к примеру, излить свой гнев на людей, ставших ему поперек дороги в преддверии грядущей битвы, однако он не прибегал к этому. Ему мешало врожденное мягкосердечие.

Точь-в-точь как и Тарье. И Тарье погиб, его убил Кольгрим, приверженец Тенгеля Злого.

Натаниелю следует это помнить. И быть начеку, чтобы сострадание к людям не сыграло с ним скверную шутку.

Они остановились около могилы Тенгеля Доброго и Силье. Ощущая торжественность происходящего, Натаниель негромко проговорил:

– Линде-Лу, я прошу тебя сейчас о встрече. И если еще кто-нибудь из вас пожелает встретиться с Тувой и со мной, то мы сочтем это за великую честь.

Кругом стояла тишина. Ни ветерка в голых кронах.

Тува ткнула Натаниеля в бок.

– И Имре, – шепнула она.

– Тува просит также о встрече с Имре, если он нас слышит. Я знаю, это непросто, ибо ему наследовал Ганд, который находится среди живых, к тому же мы не знаем, жив ли еще Имре.

Они ждали. Возле родовых могил, насчитывавших не одну сотню лет. Возле могил, которых не смело коснуться время.

– Ничего у нас не получится, – прошептала Тува. – Это из-за того, что ты взял меня с собой. Они не хотят меня видеть. Даже они!

– Да перестань ты себя жалеть, – одернул ее Натаниель – Может быть, нам все-таки привести сюда Бенедикту?

– А, подумаешь! – фыркнула Тува. – Очень мне надо встречаться с этим старичьем, с этими покойниками! Пока что я прекрасно обходилась без них, вот пусть и остаются себе в своих могилах. Мне они не нужны. Ульвар ! – закричала она. – Ты меня слышишь? Иди сюда, вместо этих…

Закончила она нечленораздельным, придушенным бормотанием, потому что Натаниель зажал ей рукою рот.

– Ты с ума сошла, хочешь все испортить? – прошипел он, отнимая руку. – И зачем я тебя только взял, ты же ненормальная!

Тут он заметил, что Тува оцепенела.

– Натаниель…

Они пришли! Возникнув из ниоткуда, они предстали перед ним и Тувой во плоти, живее некуда. И Ульвара среди них не было, правда, Натаниель и не ожидал его увидеть. Где обретались отмеченные проклятием, не знал никто, только они никогда не являлись живущим.

– Линде-Лу! – обратился Натаниель к белокурому молодому человеку с добрыми глазами и улыбнулся ему как старому знакомцу – Спасибо, что ты пришел!

– Мы ждали, что вы попросите о помощи, – отвечал Линде-Лу, тихо светясь от радости.

– Ждали? – вызывающе, даже воинственно произнесла Тува. – И что я тоже попрошу?

– Конечно!

– Ну прямо, – сказала Тува, не поверив, что кто-то способен проявить к ней интерес. Затем она повернулась к тому из предков, кто, во всей видимости, был главным. – Ну а ты, разумеется, Тенгель Добрый. — Последнее слово прозвучало у нее донельзя иронически.

– Да, это я, – отвечал он, сохраняя невозмутимое спокойствие патриарха. – Вот она, наша группка избранных, что явилась на встречу с вами. Суль… Дида… Хейке… Странник… Ульвхедин… Шира и Map. И Линде-Лу, личный помощник Натаниеля.

– А… мой? – спросила Тува, все тем же воинственным тоном, приготовившись к отчаянной обороне.

– Ганд скоро придет. Просто ему требуется больше времени.

– А Имре не придет?

– Нет, Имре отошел от дел. Но в урочный час он явится тебе на помощь.

– Да ему небось сто лет уже! В 1910 году, когда родилась Криста, он был уже взрослым!

Они смотрели на нее с тихой грустью, молча. Тува растерялась. Она попыталась сохранить недовольный вид. Однако она не могла не почувствовать исходящую от них силу. «О нет, – подумала она про себя упрямо. – Не думайте, что вам удастся перетянуть меня на свою сторону только потому, что вы глядите на меня такими печальными глазами! Меня этим не проймешь! Никто не знает, что у меня на душе, – радовалась она. – Никто не знает, как я поступлю, когда придет час возмездия. Никто не знает, кому я служу!»

Однако, встретив их испытующий взгляд, она невольно опустила глаза.

Слово взял Хейке, величественный и обаятельный, несмотря на все свое безобразие:

– Мы знаем о твоих проблемах. Да будет тебе известно, Тува, что и я, и Ульвхедин, и многие из нас вели ту же борьбу, что ты ведешь сейчас. Зло куда привлекательнее. Однако мы избрали трудную стезю добра, и ни разу об этом не пожалели.

Тува промолчала. Но Натаниель представил себе, что она думает.

– Я был, наверное, хуже всех – заговорил Ульвхедин. – Я до сих пор не могу постичь, каким образом Виллему, Элисе и остальным удалось перетянуть меня на свою сторону. Я был как дикий зверь. Но, наверное, решающим фактором оказалась любовь. Любовь Элисы. Я понимаю тебя, Тува. Единственное, на что мы можем надеяться, это что ты тоже повстречаешь свою любовь. И скоро!

– Тебе легко говорить! – вырвалось у нее. – Ты мужчина, а мужчине неважно, как он выглядит, девушки и так будут в него влюбляться. А вы когда-нибудь слышали, чтобы мужчина – и влюбился в уродину? Как по-вашему, легко было Ханне? Не надо мне говорить, будто мужчины не смотрят на внешность, это все громкие фразы, я в это не верю, мне достаточно и своего опыта!

– Ну будет тебе, – улыбнулся Хейке. – Да, я согласен, твоя борьба тяжела вдвойне. Кстати, тебе никогда не приходило в голову, что если у человека мягкий и приветливый нрав, люди перестают обращать внимание на его внешность?

– Ха! – хмыкнула Тува. – Между прочим, плевать мне с высокой колокольни на то, как я выгляжу, главное, что у меня твердый и решительный характер. Это самое важное, когда ты…

Кладбище вдруг озарилось слабым сиянием. Духи отошли в сторону, приветствуя молодого человека неземной красоты с отливающими темным глянцем рыжими локонами и величественной осанкой, свидетельствующей о его превосходстве.

Сердце Тувы стиснула глухая тоска.

Ганд улыбнулся ей.

– Как, по-твоему, смогу я заменить тебе Имре?

Она сглотнула, чтобы прогнать подступающие к глазам слезы. И закусила губы.

– Вон что. Пришел, значит, – хмуро проговорила она. – Это ты, что ли, должен «оберегать» меня? Да уж, нелегко тебе придется!

– Вот увидишь, мы станем друзьями, – отвечал он спокойно. С лица его не сходила приветливая улыбка.

– Этого… не будет никогда, – вырвалось у нее. И тут она не выдержала. Повернулась на каблуках и помчалась прочь со всех своих коротеньких ног. По щекам у нее струились слезы.

– Вот дерьмо, – ругалась она, рыдая. – Что он только о себе возомнил? Мало ли что он весь из себя такой медовый-сахарный. Пусть не думает, что сможет со мною сладить. Ну а если он думает, что я способна в него втюриться, то пусть не рассчитывает. Мне нужен мужчина, которому я подчинюсь и душой, и телом, который может держать в страхе, подавлять, подвергать душевным экзекуциям и…

Выходило, что Ганд почти что соответствовал всем этим требованиям. Никто не мог отрицать его всеподавляющий авторитет.

– О черт, – всхлипывала Тува. – Черт, черт! И Натаниеля тоже не хочу больше видеть. Конечно же, теперь он вовсю будет стараться увлечь меня на узкую тропу добродетели. Теперь, когда за ним стоят все эти… сухари! Но только ничего у него не выйдет! Тувочка поднимет открытое восстание. И тогда!.. Тогда вы увидите, чей она союзник!

Натаниель остался на кладбище в окружении духов своих предков. Он вздохнул.

– Да, мы понимаем, в каком ты затруднительном положении, – сказал Тенгель Добрый. – Но только не отступай. Эта маленькая девочка может стать коварным врагом, если всецело окажется во власти Тенгеля Злого. Но я не думаю, чтобы он уже успел ее заприметить.

– Держи ее в повиновении, – предупредила Суль. – Ты же знаешь, вам предстоит выдержать нечеловеческую борьбу, когда придет срок.

– Да, но когда он придет? – спросил Натаниель.

– Ганд просит нас обождать.

– Я дам вам знать, – пообещал Ганд.

– Да и тебе, Натаниель, потребуется время, – задумчиво произнес Ульвхедин. – Ты должен набраться силы, уверенности в себе, ты слишком чувствителен.

– Я знаю, – кивнул Натаниель. – Я никогда еще не использовал все свои внутренние ресурсы. Неделя, проведенная в склепе, вряд ли может послужить достаточным подтверждением моей сопротивляемости.

– Это верно, – согласилась Дида. – Ты доказал, что можешь владеть трудной ситуацией, не впадая в панику. Ты также способен глубоко сострадать страждущим, что тоже необходимо. Но тебе еще многого недостает.

Натаниель задумался.

– Мой друг и родич Рикард просил меня разобраться с одним делом в Вестланне. Как вам известно, он полицейский, и он Тувин отец. Стоит ли мне, по-вашему, взяться за это дело?

– Почему бы и нет? – сказал Тенгель Добрый. – Все, что способно дать тебе закалку, тебе во благо. И возьми с собой Туву, мы не хотим, чтобы ты надолго оставлял ее без присмотра.

Натаниель не очень-то этому обрадовался, поскольку у него были другие планы, однако он согласно кивнул.

– Я возьму Туву с собой.

– Прекрасно, – заключил Тенгель. – А когда придет срок великой битве, мы, как уже говорилось, дадим тебе знать.

И, прежде чем Натаниель успел поблагодарить их, духи растаяли, и он остался один.

После этой встречи он отправился вместе с Тувой в Вестланн. Но все это произошло до того, как он очнулся ночью от сна, в котором парили скорбные женские лица, а Тува отчаянно взывала о помощи.

Сначала им пришлось пережить мрачные события, связанные со «Стеллой».