1

– Драконье семя, – пророчил Ульвхедин в приступе уныния. – Люди Льда все от дракона.

Он неизменно напоминал о герое греческих сказаний, который, одержав верх над драконом, посеял его зубы. Тут же из земли поднялись полчища воинов.

Всем казалось, что после подвига Ширы с Людей Льда снято проклятие. В следующем поколении не родилось больше ни одного проклятого ребенка. Элизабет, Сёльве, Ингела, да и Арв… Кто будет спорить – все четверо выросли в прекрасных ребят!

Но только Ульвхедину была известна истина.

Он знал, что Шире удалось только заставить проклятие отступить. Она нашла чистую воду жизни, способную изгнать воду зла, спрятанную Тенгелем Злым. Лучше бы им побыстрее найти то место, где он укрыл эту воду, а еще лучше, чтобы он сам вновь вернулся к жизни.

Но эту неприятную правду знал только Ульвхедин, другие думали, что проклятия больше нет.

Только Ульвхедин знал, что зубы дракона дают всходы.

Эта история – о проклятом, чья судьба напоминает больше всего давешнюю судьбу Тронда, сына Аре. Внешне Тронд не был похож на проклятого. Он был обычным молодым парнем, который даже не знал толком, с чего начать свой путь. Но Тенгель Добрый, его дед, все понял. Он увидел вспыхивающий то и дело желтый огонь в глазах Тронда, он заглянул в его душу и увидел там осколки проклятого наследия Людей Льда.

Предрасположенность Тронда проявилась неожиданно: проклятие прорвалось за несколько дней и привело к попытке убить брата Тарье – и все ради того, чтобы завладеть снимающим болезни и порчу сокровищем Людей Льда, которое он посчитал своим. Война, насилие, кровь вызвали к жизни самые худшие черты характера Тронда.

Судьбы его предков во многом и отличались от судьбы Тронда. Но одно было у них общим: никто из окружающих не знал, что творится в их душах.

Они были очень красивыми – брат и сестра Сёльве и Ингела, дети Даниэля. Темноволосые, яркие, с карими глазами. Быстрые, веселые и легкие на подъем. Бабушке Ингрид было чем гордиться.

Еще в детстве они много раз слышали историю о Людях Льда и о проклятии. Но им она мало что говорила. Они жили так безмятежно – дома, с матерью и отцом, рядом с красивой усадьбой Шенэс в Вингокере в Швеции, куда Еран Оксенштерн переехал в стародавние времена. Все вокруг них было тихо и спокойно.

Еран Оксенштерн, который вместе с Даном и Даниэлем участвовал в битве под Вильманстрандом в Финляндии и был там ранен, с тех пор сильно состарился. Он женился на дочери министра Саре Юлленборг, которая была на двадцать семь лет моложе его. У них родилось четыре сына, но только два из них впоследствии сыграли свою роль в судьбах двух детей из рода Людей Льда – Сёльве и Ингелы. Одного из них звали Аксель Фредрик, хотя к началу нашей истории он был слишком мал, чтобы хоть как-то повлиять на ход событий. Второй – старший брат Юхан Габриэль – с раннего детства проявлял недюжинные способности.

Юхан Габриэль Оксенштерн, который и сегодня хорошо известен в истории шведской литературы, был мечтателем. Еще он был очень сентиментальным и одаренным. В раннем возрасте он начал писать небольшие стихи, которые потом читал притихшим Сёльве и Ингеле.

К тому же он писал дневник, не менее восторженный, чем его стихотворения. В его творениях довольно часто стал появляться образ некоей Темиры. В жизни это была Анна Кинваль – домохозяйка в Шенэсе. Юхану Габриэлю было пятнадцать лет, ей – двадцать три. В то время его дневник и стихи были преисполнены счастьем любви и блаженным восторгом, сокровенными признаниями. Только Сёльве, который был на год старше своего товарища, был посвящен в эту тайну.

Ингела, которая была старше Юхана Габриэля на два года, принимала все эти мечтания близко к сердцу, ведь она сама была чуточку влюблена в него. Но уж в этом-то она не призналась бы никогда в жизни! Ингела была очень гордой девушкой, да и Юхан Габриэль ей, простолюдинке, все равно бы никогда не достался. Так все это и оставалось влюбленностью на расстоянии, и ей абсолютно не хотелось знать, останутся ли мечты Юхана Габриэля об Анне Кинваль только мечтами.

Сёльве был совсем не такой. Смелый и открытый, легко заводящий друзей, как говорится, простой, с душой нараспашку – вот какое впечатление оставлял Сёльве.

Но были у него и совершенно другие качества, проявившиеся впервые уже в двенадцать лет.

Тогда они были в Шенэсе и играли с тамошними парнями. Набралась целая компания, ведь Юхану Габриэлю исполнялось одиннадцать, и собрались почти все – и дети, и взрослые.

Сёльве впервые увидел коллекцию оружия Брана Оксенштерн. В том числе пистолет с серебряными украшениями. Пистолет произвел на него ошеломляющее впечатление. «Вот бы заиметь такой», – вздыхал он, а остальные только смеялись над таким вожделением двенадцатилетнего мальчика.

Но Сёльве неотступно думал о пистолете весь день, он приснился ему даже ночью.

А когда он проснулся на следующее утро, то – к своему изумлению – обнаружил пистолет на столике рядом с кроватью.

Он прекрасно знал, что не мог получить его в подарок, ведь Ерану Оксенштерн пистолет был слишком дорог. С этим оружием у него было связано так много воспоминаний.

Щеки Сёльве запылали от волнения. Кто? Да и как?

Окно было распахнуто, но кто мог решиться добровольно пройти по зарослям крапивы под ним? Да и следов никаких там не осталось.

Сёльве был честным мальчиком, во всяком случае, тогда, в детском возрасте. Поэтому он решительно взял пистолет в руку и побежал с ним обратно, в сторону Шенэса.

Просто подложить пистолет обратно было невозможно – без разрешения входить в комнату взрослых было запрещено. Поэтому, слегка запинаясь, он попросил дозволения поговорить с генерал-майором Ераном Оксенштерн, отцом Юхана Габриэля.

Ему разрешили. Волнуясь, он рассказал, как утром нашел пистолет на своей тумбочке, хотя накануне вечером его там не было.

– Ничего не понимаю, – сказал Еран Оксенштерн в недоумении. – Никто ведь не заходил сюда после того, как я положил пистолет в ящик. Окно, конечно, было открыто, но ведь это второй этаж!

– Я тоже ничего не понимаю, – сказал Сёльве. – Кто же заходит в комнату ночью? Как бы то ни было, я очень хочу вернуть его, чтобы никто не посчитал меня вором.

– Я знаю, что ты не вор, Сёльве. Кто-то хотел разыграть тебя. Или обвинить потом в воровстве. Я обязательно разберусь в этом деле.

Объяснения они не нашли.

Во всяком случае до тех пор, пока Сёльве не исполнилось шестнадцать, а воздыхания Юхана Габриэля по Темир, по Анне Кинваль, не развернулись в полную силу.

Вдохновленный его влюбленностью, Сёльве тоже потихоньку начал вздыхать по девушке, работавшей служанкой в Шенэсе. Звали ее Стина. Почти взрослая, она была крепка телом и вряд ли сохранила невинность.

Сёльве, в котором как раз забродили самые сильные соки молодости, предавался по вечерам запретным, но столь соблазнительным мечтаниям о ней.

Однажды он увидел Стину на мостках у реки. Она закатала свою рубашку так высоко, что ее крутые бедра сверкали в лучах солнца. В тот вечер фантазия Сёльве разыгралась особенно буйно. Он видел перед собой эти бедра, по которым струйками бежала вниз вода, и представлял себе, как он касается их. Да не ниже, а выше колен, там, где скрывались еще неизвестные ему таинства.

– Стина, – шептал он, – Стина, приди ко мне! Я хочу тебя!

Немного спустя его дверь вдруг скрипнула. Никто не появился. Сёльве в удивлении уселся на кровати.

И тут вошла Стина.

Она неуверенно улыбнулась ему, и эта улыбка была хорошо заметна в светлой летней ночи. Потом начала медленно снимать с себя передник.

Сёльве, который до этого только таращил глаза, очнулся и вскочил.

– Мне показалось, что молодой господин хочет видеть меня, – сказала она, смущенно улыбаясь.

– Но как ты об этом узнала? – спросил он, еще не веря своему счастью. – Как ты об этом узнала?

Впрочем, в тот момент его разум был не в состоянии сконцентрироваться на том, как стало возможным это чудо. Весь он состоял только из чувств. Они медленно пробуждались к жизни. Девушка стояла покорно, поэтому он подошел к ней и осторожно коснулся рукой грубой домотканой рубашки. Потом он увидел ее ноги. «Господи, почему ты мне так желанна?» – подумал он, невольно богохульствуя. Ничто на свете не могло быть прекраснее того, что он видел.

Его кумиром всегда был верный Юхан Габриэль. Но он не ведал, сколь земной была влюбленность Юхана в Анну Кинваль. Конечно, он подозревал, что это чувство не было таким уж целомудренным, но наверняка-то он ничего не знал. Первый шаг, по неси вероятности, сделала сама Анна, эта Темир Юхана Габриэля, ведь она была старше его и опытнее. Сёльве хотел сделать все то же самое, что уже сделал Юхан Габриэль. Ему представлялось, что Анне Кинваль удалось заманить благородного мальчика в опасные сферы. Они ведь часто встречались, это-то было доподлинно известно Сёльве. То у реки, где никто не мог их видеть. То в парке, то в лесу. В эту секунду Сёльве больше не хотел думать о том, что Юхан Габриэль, возможно, не стремился нарушить женскую добродетель и что их встречи, скорее всего, походили на волшебные странствия, где он, образно говоря, носил ее на своих руках, где он обращался с ней как с мадонной.

Нет, в эту секунду Сёльве хотелось думать, что его друг прошел этот путь до конца, причем с полного согласия Анны.

Потому что в таком случае Сёльве мог поступить так же!

Его рука осторожно подняла рубашку Стины еще выше. У нее были красивые ноги, хотя и чересчур крепкие, в пупырышках. Но так, наверно, реагировала ее кожа на его прикосновения. Как приятно было дотронуться до ее колен, его кожа почти что зудела от удовольствия.

Стина осторожно присела на край его кровати, ее дыхание было неровным и радостным.

– Так значит, молодой господин хочет вкусить взрослой жизни, – прошептала она, когда он стал гладить рукой ее бедро.

Сёльве уже не мог отвечать. В горле застрял комок, в голове звенело. Его тело бурлило, все в нем трепетало и искало выхода. Пот ручьями струился по нему, но было слишком темно, чтобы она заметила это. Хотя для Стины все это было не впервые. И этот юноша, у которого еще молоко-то на губах не обсохло, действовал, по ее разумению, слишком медленно. Да и вообще она никак не могла понять, что с ней случилось и как она осмелилась прийти к нему прямо в спальню! Ведь Сёльве Линд из рода Людей Льда принадлежал к одному из самых благородных семейств в окрестностях. Конечно, семейство Оксенштерн было еще благороднее. Но Линды, Люди Льда никогда не снисходили до простолюдинов, они всегда стояли особняком. Отец семейства, Даниэль, был не только адъютантом у Ерана Оксенштерн, но и ученым. А госпожа была ах как красива!

Но сейчас их не было дома. Сестра молодого господина Ингела уехала вместе с ними. Сёльве был в доме один.

Может быть, поэтому Стина и отважилась прийти к нему?

Нет, глупость все это, что ей с этого недоростка-молокососа, ведь она могла добиться склонности любого взрослого парня в деревне! Но какое же сильное желание она возбудила в нем! Может быть, все же стоило испытать наслаждение с этим цыпленком?

Ну и неловкий же он, этот парень. Придется ей помочь ему.

Не церемонясь, она задрала подол рубашки. Под ней у нее, конечно, ничего не было, лето ведь стояло очень жаркое. Бедняга, как же он задышал, чуть сознания не лишился!

Нет, Сёльве не упал в обморок. Но кровь забурлила в его жилах, его тело распирало, а в глазах засверкало, когда он увидел ее темный треугольник. Не сознавая, что он делает, Сёльве приложил руку к этому прекрасному месту, да так резко, что дернул ее за волосы, и она даже разозлилась. Но только на секунду. Сёльве, который уже, казалось, ничего не понимал, услышал ее шепот:

– Не так быстро, дружок, ты разве не хочешь сначала раздеться, да и мне помочь?

Он очнулся и увидел, как она улеглась поперек кровати.

– Да… Конечно, – пробормотал он.

Собравшись с силами, он смог развязать тесемки на ее рубашке и вновь впал в транс при виде тех прелестей, что скрывались под ней. Бедняга Сёльве, он даже не успел толком притронуться к ним, как его первый опыт любви уже закончился!

Какой стыд и позор! Что она теперь скажет?

– Ничего, ничего, это не катастрофа, – сказала она мягко. – У нас еще все впереди. А теперь снимай-ка свои липкие брюки, а Стина вернет твоего дружка к жизни!

Так и случилось. Он сам не понял, как ему это удалось, но она была такой умелой, нежно прикасаясь к нему руками, играя с ним и лаская его, – и вот он уже был вновь готов и не мог помыслить ничего иного, кроме как находиться в теплых объятиях этой женщины и делать то, что доставляло бы и ей удовольствие, и это было так, потому что она стала постанывать и прижиматься к нему, и все было потрясающе здорово, и это становилось той жизнью, которой он будет жить всегда!

Стина вновь стала самой кротостью. Она заверила его, что придет еще по первому желанию молодого господина.

Он с восхищением смотрел на ее в общем-то простоватое деревенское лицо. Восхищение касалось прежде всего его собственного успеха, которым он несказанно гордился. Теперь он был настоящим мужчиной, он выдержал экзамен на зрелость.

Ну да, конечно, он вполне мог представить, что позовет ее еще раз – на это были понятные причины, да и никто ведь не видел их. Хотя она отнюдь не была его идеалом! Теперь мир открылся перед ним, все женщины мира будут принадлежать ему, если он этого пожелает. Вот что переполняло его сейчас, и в порыве чувств он вновь прижал ее к себе и крепко, несдержанно обнял.

Стина, которой казалось, что он без ума влюбился в нее, улыбнулась материнской улыбкой опытной женщины. И все-таки он был ей весьма противен, этот мальчишка!

Хотя смотреть на молодого господина Сёльве было приятно. Карие, почти черные глаза и густые ресницы. Такие ей самой хотелось бы иметь. Локоны темно-коричневых волос, спадавших на лоб, и жаждущий жизни рот. В этом парне было что-то отважное и безразличное одновременно. Пока он оставался беспомощным и неумелым, но, повзрослев, он станет опасным! Этот парень может, в общем-то, вырасти в кого угодно. В его глазах горела дьявольская жажда приключений, хотя, возможно, разглядеть это смогла пока только она. И эта жажда особенно отчетливо проступала сейчас, когда он упивался победой.

Ну и сумасшедший, он так прыгает от счастья, что, того и гляди, пробьет дырки в полу. Ну и видок у него, ведь брюк-то на нем нет! Поневоле Стина сама заулыбалась.

А потом он снова припал к ней, обнимая и целуя ее словно сумасшедший, хотя казалось, что о ней-то он, собственно говоря, и не помнил. Как будто ему совершенно все равно, с какой девушкой танцевать этот танец. Было в этом что-то постыдное, но и Стина была не из тех девушек, что принимают все близко к сердцу. Много мужчин было в ее жизни.

– Чудак же ты, – улыбнулась она. – Спасибо за любезное обращение!

Когда она ушла, Сёльве еще долго лежал с широко распахнутыми глазами.

Его не оставляло чувство упоения. А когда оно слегка улеглось, он начал размышлять…

В его памяти стали мелькать воспоминания детства, неуловимые, как дыхание ветра. Котенок, которого ему хотелось иметь больше всего на свете, – и он получил его, вопреки здравому смыслу, ведь его мать ненавидела кошек.

Батрак, которого он невзлюбил так сильно, что пожелал ему сгореть в геенне огненной. В тот же день бедняга споткнулся и упал в костер с валежником на скотном дворе. Обжегся он при этом так страшно, что Сёльве сразу испытал угрызения совести, чувствуя вину.

А вдруг это все действительно из-за него? Он попытался вспомнить еще какие-то эпизоды, но память детства была расплывчатой. Раньше он никогда не задумывался над возможностью того, чтобы… Сёльве вскочил с кровати и сел к столу. Подходила к концу летняя ночь, за окном было светло, как днем.

На другой стороне стола стояла тарелка с хлебом, его завтрак, так как все остальные были в отъезде. Его руки сжимались и разжимались, сжимались и разжимались, он все время облизывал губы, а на лице выступил пот.

В его голове смерчем метались мысли, как бы не желая показаться перед ним во всей ясности. О Людях Льда. О его поколении, которое миновала судьба. Ни одного проклятого. Ни одного! Карие глаза, у меня ведь темно-карие глаза. У меня красивая внешность, нет никаких изъянов. И никто никогда не проронил ни одного слова о моей необычности, никто никогда…

Он глубоко вздохнул, как будто в комнате не хватало воздуха. Медленно, мучительно и трепетно. В груди нарастало чувство необъяснимого ужаса. А потом он сказал – громко и отчетливо:

– Я хочу этот хлеб. Сейчас!

Все его тело дрожало от возбуждения. Подбородок трясся так, что стучали зубы. Что же я такое делаю, что я делаю?

Бабушка Ингрид… Когда-то она рассказывала, что Ульвхедин… Что Ульвхедин, эта старая бестия, гонор ил что-то о драконьем семени…

Сёльве был очень начитан. Он знал греческую мифологию. О Язоне, да и о Кадмосе, посеявшем зубы дракона. Ульвхедин намекал, что Людям Льда отнюдь не удалось избавиться от проклятия.

Ульвхедин, этот монстр из преисподней, этот добрый человек со сверкающими глазами, который знал так много.

Всплыли новые воспоминания.

Сёльве не всегда был хорошим мальчиком, о нет! Внешне он был классическим примером сына, которым могли гордиться родители. Но как он вел себя на самом деле, когда хотел добиться чего-то?

– Баловень судьбы, – часто говаривал его отец Даниэль. – Счастье явно на твоей стороне, тебе так везет во всем!

Теперь все предстало перед Сёльве в ином свете. Да, ему действительно легко удавалось все то, что он хотел. И он уже привык, что все самым естественным образом сыпалось в руки по малейшему желанию.

«А что, если это не было так естественно?»

Осознать это было трудно, ведь все время речь шла о каких-то мелочах, которые вполне можно было считать случайностями.

«Случайности? Пистолет в серебре? Стина? Господи, спаси меня от зла! Нет, все это ерунда, просто игра и ничего больше!»

– Я хочу этот хлеб! Сейчас!

Он в напряжении смотрел за хлебной тарелкой на другом краю стола. Это бред, бред, я с ума сошел, что я хочу?

– Я хочу этот хлеб, сейчас! – процедил он сквозь сжатые зубы с упором на каждый звук.

Ничего не произошло. Ну, так что же он вообразил себе?

Ну а тогда, когда они соревновались в разных играх, и он, Сёльве, всегда выигрывал, даже тогда, когда вроде бы должны были взять верх сыновья Оксенштерн или Ингела? Как это-то могло случаться?

Он вспомнил, что его всегда охватывало непреодолимое желание победить. И он побеждал. Потому что Сёльве был из сорта людей, которым необходимо самоутверждение, необходимо быть лучшим. А власть – не была ли она всегда его самой желанной мечтой? Хотя и скрытой до поры до времени внутри него в виде невинного детского желания.

Все было столь малозначимо для него, что он никогда не задумывался, чего он хотел и как это ему доставалось.

А как же пистолет? А сейчас – Стина?

Первый луч утреннего солнца упал на склон горы напротив окна. Снаружи еще никого не было видно, и он представил, как Стина забралась в свою постель в девичьей половине в другой части усадьбы.

Там, где начиналась шедшая через весь луг канава, ярко засверкали гроздья рябиновых ягод. Наступал еще один жаркий августовский день.

Сёльве заметил, что проголодался.

«Теперь я по правде хочу этот хлеб, – подумал он. Я больше не желаю чего-то сверхъестественного. Я хочу есть, я хочу еды – сейчас!»

Тихий, слегка скрипящий звук заставил его резко издрогнуть. В утренней тишине это звук был особенно отчетлив. Он почувствовал, как запылали щеки и заколотилось сердце.

Тарелка с хлебом… Не она ли это подвинулась? Подвинулась чуть ближе?

Да нет, это просто невозможно, смешно даже представить себе такую небывальщину.

Сёльве продолжал сидеть, съежившись, у стола, засунув в рот сразу восемь пальцев, кусая и ногти, и кожу. В этот момент он выглядел очень по-детски, почти как карикатура на испуганного ребенка, хотя сам он этого не осознавал, будучи весь захвачен тем, что, может быть, происходило на его глазах.

Надо бы ему высказать свое желание еще раз, но в эту минуту он не был способен ни на что, даже на это.

«Боже мой, – подумал он. – Боже мой, это было что-то еще, это не могла быть тарелка, я с ума сошел, вот именно – сошел с ума!»

Просидев так десять минут, он старался унять возбуждение души и тела. Ему это почти удалось, и он снова заметил, что по-прежнему голоден.

«Надо ли? Осмелюсь ли я?»

Дрожащим голосом, но сильно сосредоточившись на своем желании, он пробормотал:

– Я – я хочу этот хлеб. Сейчас, немедленно!

Свищ! Тарелка с хлебом мгновенно перелетела через стол и ударилась об его руку. Сёльве отпрянул назад, опрокинул стул и рухнул на пол. Какое-то время он пытался вскочить, напуганный настолько, что чуть не наделал в штаны. Потом отполз к кровати и неуклюже вскарабкался на нее.

На стол он смотреть боялся.

Долго.

Потом взглянул. Осторожно. Сквозь пальцы.

Воздух хлопком вырвался из его груди. Да, тарелка с хлебом стояла на его стороне стола.

Забыв о голоде, Сёльве съежился под одеялом. Он лежал там, раздираемый тягучим, всепроникающим страхом.

Посмотреть еще раз он не решался. Но постепенно гул мыслей в его голове стал успокаиваться, он мог снова думать.

«Это правда, – думал он, затаив дыхание. – Я сохранил в себе проклятье. Мое поколение не избежало своей судьбы».

Еще долго он лежал неподвижно, пока под одеялом не стало трудно дышать. Ему пришлось выбраться наружу за свежим воздухом.

Крик петуха вернул ему ощущение жизни и прогнал чувство одиночества. Он больше не был наедине с тишиной утреннего рассвета.

Он даже осмелился опять посмотреть на стол.

Теперь Сёльве успокоился. На его лице стала медленно расплываться улыбка. Сначала осторожная, затем все шире и шире.

До него постепенно стал доходить истинный смысл происшедшего.

Возможности!

О Господи, они ведь нескончаемы!

Он стал хорошенько обдумывать их. Что было ему теперь неподвластно? Он ведь один из проклятых рода Людей Льда!

И он был в лучшем положении, чем его предшественники.

Потому что никто не знал о его способностях! Никто не знал, что он проклятый.

Тут Сёльве поступил странно. Он мог бы подумать: «Никто не знает, что я избранник!»

Это было бы понятнее, ведь у него не было характерных для других проклятых гротескных черт лица и тела.

Ан нет! Он сразу же стал рассуждать так, что он проклятый, а не избранник. Тем самым он сделал выбор.

Он хотел быть проклятым. Опасное признание. Ни к чему хорошему это привести не могло.

Та ночь многое изменила в нем. Он стал новым человеком. Конечно, не сразу, не по мановению волшебной палочки.

Нет, изменения наступали постепенно. Месяцами и годами. Но тогда был поворотный момент.

И когда он лежал, растянувшись во весь рост, в постели в то солнечное утро, в нем зарождалось еще одно убеждение, необычно сильное и не менее опасное: никто не узнает, что он проклятый.

Это даст ему неограниченную свободу действий.