"Пурпур и бриллиант" - читать интересную книгу автора (Паретти Сандра)

7

Кто-то громко забарабанило по стенам и крышам. Этот шум разбудил Каролину. Дождь! Она соскочила с лежанки. В комнате было темно, и она не имела понятия о времени. Сколько она проспала с момента возвращения от Измаила – час или десять? Она не знала. Стук тяжелых капель становился все громче. Звуки, так же, как и многое другое в этом краю, все еще оставались чужды Каролине. Этот никак не походил на ровный монотонный шум дождя, к которому она была привычна с детства. Он скорее напоминал удары крупных градин. Она подбежала к тонкой стене, отделявшей комнату от террасы.

Но это не было ни дождем, ни градом! Туча саранчи висела над домом, закрывая небо, пробиваясь сквозь крыши и ажурные стены. Внезапно чья-то черная тень метнулась в этой туче. Пустельга! Через секунду еще одна птица пронзила скопище насекомых, потом вторая, третья... Под ударами их крыльев саранча дождем сыпалась на землю. Птицы долбили их клювами. Без устали ныряли они в эту живую тучу, становящуюся все гуще и медленно сдвигающуюся к краю сада на крыше, чтобы наконец пропасть за стеной дома. Птицы продолжали свое преследование.

Должно быть, было еще рано. Предутренний сумрак окутывал окрестности. Внизу, среди деревьев, Каролина увидела одинокую фигуру. Медленно, уронив голову, мужчина в светлом кафтане и голубой шелковой рубахе шел по выложенной белыми плитами дорожке, соединяющей сад с домом. Когда он приблизился, Каролина узнала Абу эль Маана.

Она почувствовала, как в ее душе оживает вчерашний страх. Ночью, когда возвращались от Измаила абу Семина, они прошли через мечеть. Было темно, пусто, тихо. Они прошли мимо фонтана, молчавшего уже несколько недель, ибо воды не было. Только их шаги, их дыхание – и вдруг в тени колонны они увидели склоненную фигуру Абы эль Маана. Его губы беззвучно шевелились, пальцы перебирали четки из светло-желтого берилла. Неужели он провел в мечети всю ночь?

Аба эль Маан поднял голову и посмотрел на сад, разбитый на крыше. Каролине показалось, что его взгляд пронзает стену, за которой она стояла. Она поспешно возвратилась в комнату.

На столе уже стояли кофе и ореховый шербет, который ей так нравился. Но сегодня у нее не было аппетита. Мысль о том, что здесь придется провести еще весь день – целых двенадцать часов, – приводила ее в содрогание. Она умылась и поспешно оделась. И когда она услышала шаги в галерее за стеной, это не было для нее неожиданностью. Каролина шагнула на половину Стерна.

И в это время в комнату вошел Аба эль Маан. Он тихо поприветствовал ее, но Каролина заметила, с какой тревогой он осматривался вокруг. Наконец его взгляд остановился на чемоданчике с медицинскими инструментами. Была ли это случайность? Знал ли он, на что так внимательно смотрит? Или его глаза, утомленные после ночного бдения, бесцельно блуждая, просто задержались на какой-то точке?

Для Стерна его взгляд тоже не остался незамеченным.

– Как себя чувствует ваш внук?

Аба эль Маан не ответил. Охотнее всего он ушел бы прочь. Он чувствовал себя уличенным в постыдном поступке. Эта ночь, проведенная им в мечети... Молитвы, которые были свидетельством охватившего его отчаяния. Эти мысли, эта сомнительная надежда, будто христианин способен спасти его Тимура, – все это само по себе было грехом, и он пытался молитвой победить свои греховные мысли. Не может же быть Христос сильнее Аллаха.

– Мои познания в медицине получены не из книг, – сказал Стерн. – Всему, что я знаю, меня научил греческий врач. Вы знаете его имя – Гоунандрос. Вы знаете, что его искусством восхищается вся Северная Африка. Мое обучение у него началось с того, что он спас мне жизнь. Эта сумка, на которую вы смотрите, – его подарок. Если вы не доверяете мне, то поверьте хотя бы ему.

Отвечая, Аба эль Маан смотрел мимо Стерна:

– Сначала ничего не было заметно. Небольшая рана на голени – говорить не о чем. Крови дали стечь, а потом врачи перевязали рану. Вчера вечером Тимур уже веселился, играл с Фирузой, забавлялся со своей кошкой. И внезапно у него подкосились ноги и руки перестали слушаться. А теперь он вообще не может двинуться.

– И что же говорят арабские врачи?

Аба эль Маан мучительно подыскивал слова для ответа:

– Они в растерянности. Не могут объяснить, что с ним. – Аба эль Маан повернулся к двери.

Стерн не пытался удержать его, только сказал вслед:

– Я не знаю, смогу ли помочь. Однако позвольте мне попробовать. Или вы дадите умереть своему внуку только потому, что я христианин?

Аба эль Маан обернулся.

– Вы можете осмотреть его, – сказал он хрипло, – но ничего больше!

Хозяин дома помедлил на пороге.

– Я пойду впереди.

В первый момент Каролине показалось, что Аба эль Маан ошибся дверью. Помещение, в которое они зашли, могло быть чем угодно, только не комнатой больного мальчика: на цветных диванах и подушках сидели женщины; между ними стояли низкие медные столики, уставленные чашками и кувшинчиками, блюдцами с печеньем и фруктами.

Женщины отмахивались от детей, снующих к столикам и обратно за сладостями. Когда Аба эль Маан и его гости вошли, женщины поспешно набросили на лица покрывала.

В центре комнаты, среди этих болтающих женщин и играющих детей, на низенькой лежанке лежал Тимур. Его лицо было повернуто к террасе, куда выходила настежь раскрытая дверь. Яркий солнечный свет падал ему прямо на лицо. Стерн бросил один короткий взгляд на ребенка, потом вернулся к двери, захлопнул ее, опустил шторы. В комнате все равно было очень светло, однако солнечный свет не слепил теперь больного. Стерн повернулся к Абе эль Маану:

– Велите принести горячей воды и полотенец. И пожалуйста, позаботьтесь о том, чтобы все эти женщины и дети вышли отсюда. Вас я попрошу остаться, однако они должны уйти.

Аба эль Маан покачал головой:

– Наверное, то, что вы говорите, разумно, однако поверьте мне: будет лучше, если женщины останутся здесь. Для вашей же безопасности. Лучше, если они будут видеть, что вы делаете с Тимуром!

Стерн не стал возражать. Он опустился на колени рядом с мальчиком и открыл чемоданчик с медицинскими инструментами. Каролина присела на пол с другой стороны лежанки. Прежде всего ее поразила неестественная неподвижность этого детского лица. Темные, невероятно большие глаза смотрели на нее без всякого выражения, в них не было жизни.

Пришел слуга и поставил рядом со Стерном миску горячей воды, разложил чистые полотенца. Вслед за слугой в комнату вошли несколько мужчин и образовали тесный круг возле кровати. Женщины, тихо переговариваясь, отступили назад. Их молчаливая враждебность напомнила Каролине людей из каравана. Для Района же, казалось, их не существовало. Он снял с больного одеяло. Между ног мальчика сидела черная кошка и облизывала мокрую повязку. Стерн был готов схватить ее и швырнуть в кучу шипящих за его спиной женщин, однако тут же опомнился, аккуратно взял животное и опустил на пол рядом с лежанкой. Нога Тимура была перевязана от голени до середины икры. Сквозь белую материю сочилась желтовато-зеленая жидкость. Стерн протянул руку, собираясь снять повязку, но внезапно один из мужчин вытащил свой кинжал.

– Не дотрагивайся до него! – приказал он.

Стерн посмотрел на араба, как смотрят на помешанных, с удивлением и сочувствием. Однако Аба эль Маан серьезно сказал, повернувшись к нему:

– Я попросил вас осмотреть мальчика. Но пожалуйста, не дотрагивайтесь до него, потому что я не могу отвечать за последствия.

Каролина, ни слова не говоря, воспользовалась моментом и сняла повязку. Под ней оказались какие-то листья, уже начавшие гнить. Стерн благодарно кивнул ей. Он достал из чемодана пинцет и снял им листья. Под пропитавшейся зеленью, отвратительно пахнущей повязкой Каролина ожидала увидеть большую воспаленную рану. Однако то, что предстало ее взору, на первый взгляд не вызывало опасений. Небольшая ранка, начавшая уже затягиваться по краям. Ни воспаления, ни гноя, ни красноты. Стерн намочил спиртом кусок марли и осторожно удалил с ноги прилипшие кусочки подгнивших листьев. Мужчины вокруг стояли тихо. Даже женщины перестали шептаться. Каролина тихо спросила Стерна:

– Почему же он в таком состоянии? Ранка-то смехотворная.

– Я еще не вполне уверен... – Стерн взял мальчика за руку, попробовал согнуть ее в локте, подвигать ею, однако у него ничего не получилось. Стерн ощупал пальцы. Они тоже были словно одеревеневшие. Наконец он подложил свою ладонь под затылок ребенку. Он знал, что мальчик наверняка страдает от сильнейших болей. Рамон осторожно опустил его голову на подушку, достал из сумки мазь и бинт и стал накладывать новую повязку.

– Что это? – нетерпеливо повторила Каролина. – Почему он не может двигаться?

Лицо Стерна было угрюмым.

– Столбняк. И быстро прогрессирующий. – На его лбу появились капли пота. – Существует одно средство против этой болезни, однако у меня его нет. Может быть, его можно здесь приготовить. Но и тогда оно не наверняка поможет. Шансы – один к ста. Столбняк практически неизлечим. Это смерть.

– Так на что же вы надеетесь? Только теперь Стерн поднял голову:

– Не забывайте, как это произошло. Наша лошадь поранила Тимура. И этого было бы достаточно. Но если бы он умер от раны, на это была бы воля Аллаха. Если же он умрет после лекарства, которое я ему дам, все здесь решат, что я приготовил яд и сочтут меня убийцей. Вы можете дать совет, как мне поступить?

Но Каролина уже не помнила, где находится. Она перестала ощущать окружающую ее опасную враждебность. Внезапно она увидела, как в глазах мальчика блеснула искра жизни, и перестала думать о себе.

Каролина видела направленные на них недоверчивые взгляды женщин и мужчин и прекрасно понимала, что слова Стерна абсолютно справедливы: если лекарство не поможет Тимуру, для них это будет смертным приговором. И все же Рамон должен попытаться! Она больше не думала об опасности, которая угрожает им самим. Каролина взглянула на Стерна. Их взгляды встретились. Это был немой диалог, язык, не требующий слов.

Аба эль Маан подошел ближе. В его голосе звучали нетерпение и недоверие:

– Ну как? Можете вы помочь Тимуру?

– Может быть. Если вы достанете то, что мне необходимо. Кору вороньего глаза – только с молодых веточек, гибких и не ороговевших. Один литр чистого спирта, аптечные весы. Еще мне понадобится котелок и сильный огонь. Если вы хотите, чтобы я помог Тимуру, не теряйте времени. – Стерн больше не раздумывал – он был сама решимость.

Каждое его слово вызывало надежду и веру в Каролине. Между ними существовало теперь некое созвучие, как между двумя одинаково настроенными инструментами. В первый раз Каролине пришло в голову, что они очень похожи. Он тоже не мог оставаться рассудительным и осторожным, когда поступки диктовало сердце. Это открытие глубоко тронуло Каролину.

Аба эль Маан отдал приказания. Он уже больше не казался невозмутимым, всезнающим мудрецом. Теперь это был глава клана – властный, неуступчивый, деспотичный – не только с окружающими, но и с самим собой, со своими сомнениями, которые опять возродились в нем. После того как мужчины покинули комнату, он повернулся к Стерну:

– Они приготовят все, что вы велели. Но что вы собираетесь делать? – Его глаза подозрительно сузились. – Из коры вороньего глаза суданские негры делают яд, которым отравляют свои стрелы, отправляясь на охоту.

– У Тимура столбняк. Его тело парализовано. Он умрет в невыносимых мучениях. Если еще что-то и может его спасти, то только этот яд. Я вколю ему под кожу мизерную дозу.

– Но этот яд сам вызывает паралич. – Абу эль Маана нисколько не успокоили его объяснения. – Слоны, раненные такими стрелами, падают в судорогах.

– Истинная тайна любого яда – в его дозировке. И факт состоит в том, что как раз этот яд является лекарством при параличах.

– Яд и противоядие в одном, – пробормотал Аба эль Маан. – Я начинаю понимать.

– Тогда поторопите ваших людей!

– Вы знаете, что делаете? – голос араба смягчился. – Если Тимур умрет после того, как вы дадите ему яд, я больше не смогу защитить вас. – Он минуту помолчал, потом продолжил: – Я буду молиться за ваши жизни.

– Мы все нуждаемся в вашей молитве, – серьезно ответил Стерн.

Он посмотрел на Тимура. До кризиса могли еще пройти целые часы. Но он мог наступить и быстрее.

– Было бы неплохо, если бы Тимуру дали выпить черного кофе, крепкого черного кофе. – Рамон взял свой чемоданчик. – Мы будем ждать у себя, – сказал он. – Позовите меня, когда все будет готово.

В комнате было тихо. Стерн углубился в книгу, время от времени старательно делая какие-то заметки. Он снял бурнус, и под легкой, песочного цвета рубахой рельефно проступили его мускулы. Каролина не в силах была отвести от него взгляда. Она попросила принести чаю и теперь пила горячий и очень сладкий напиток, чтобы избавиться от горечи, оставшейся во рту после посещения комнаты больного. Деревянные ставни потрескивали от жары. Перо в руках Стерна быстро скользило по бумаге, его губы двигались, повторяя химические формулы. Каждая черта этого мужественного лица излучала энергию, и только рот был ртом мечтателя. Каким бывает этот рот, когда из него льются слова любви и страсти, когда эти губы касаются женских губ?

Каролина отвела глаза. Она попыталась думать о чем-нибудь ином, попыталась отделаться от этих нелепых мыслей. Стремление коснуться губ этого мужчины было лишь минутной прихотью, настроением, которое минует через мгновение. И ничего иного. Это женское, эгоистичное желание испробовать страсть любящего ее человека, чтобы еще раз ощутить, что это значит – быть любимой. Разве у нее нет права тосковать по любви? Именно теперь, когда ближайшие часы могли стать последними в их жизни? Быть мужественной, бесстрашной, переносить лишения – разве для этого она родилась женщиной? Она слишком молода, чтобы довольствоваться воспоминаниями или мечтами о будущем.

Она внимала этому сладкозвучному внутреннему голосу, как внимают соблазнителю, – раздраженно и одновременно зачарованно. Это все еще была не больше чем фантазия, игра мысли, и все же она чувствовала, что уже дошла до грани. Она все еще была женщиной, которая принадлежала в этой жизни только одному мужчине. Но не хватало всего одного шага, чтобы эта женщина перестала существовать. Тогда известие о ее смерти, которое, вероятно, уже достигло герцога, в определенном смысле будет справедливым.

Внезапно ей показалось, что Стерн разглядывает ее. Кровь бросилась ей в лицо, будто ее застигли за чем-то недозволенным. Каролина подняла голову. Это был всего лишь самообман. Стерн не обращал на нее ни малейшего внимания, целиком углубившись в книгу. Словно черная волна накатила на Каролину, она вдруг почувствовала ненависть к самой себе, к Рамону, к той власти, которую всегда имеют мужчины над женщинами, – власти, превращающей их в рабынь.

– Вы не могли бы хоть на минуту оторваться от своей книги?!

Стерн почувствовал, что за ее словами скрывается не просто желание на минуту привлечь его внимание, но не мог понять, что именно. Инстинкт подсказывал ему, что дело в нем самом. Он почему-то почувствовал себя виноватым, но не мог найти слов, чтобы успокоить, утешить ее. Рамон подошел, обнял ее, прижал голову Каролины к своей груди, провел ладонью по волосам и мягко отвел ее руки, закрывавшие лицо. Потом заглянул ей в глаза. Он встретил ее взгляд – тот взгляд, который одновременно призывает и отталкивает. Его губы нежно коснулись ее лба. Оба на секунду замерли.

– Скажи мне это! – Нет, это были не слова, сорвавшиеся с губ Стерна, а стук его сердца. – Скажи это. Скажи, пожалуйста, что любишь меня.

Дрожь пробежала по телу Каролины. «Я добилась того, чтобы это случилось. Я желала этого. И теперь ненавижу себя за это», – подумала она.

– Пожалуйста, оставь меня, – тихо попросила Каролина.

Перед ней были его глаза, полные невысказанной нежности и страсти. Ей казалось, что она видит в них саму себя – женщину, ей отвратительную, вызывающую у нее страх. Женщину, которая была близка к тому, чтобы сжечь за собой всё мосты.

– Я люблю тебя!

– Нет! – Она оттолкнула Района от себя. – Уходите! – закричала она чужим, охрипшим от волнения голосом.

«Она погубит меня, – подумал Стерн. – Или станет любить меня так, как никакая женщина».

Но и то, и другое предположение делали его одинаково счастливым. И действительно: лучше умереть, чем жить без нее. Только одна мысль пугала его: мысль о том дне, когда они достигнут своей цели, когда он навсегда потеряет ее...

Рамон не слышал шагов за стеной, не услышал и стука в дверь. Он забыл о том, что существует остальной мир.

Каролина обрадовалась, когда Стерна позвали к Тимуру. Ей нужно было время, чтобы прийти в себя. Мысли унесли ее далеко отсюда. Париж! Юная беззаботная девушка. Почему вдруг она вспомнила об этом? Только потому, что хотела понять, чем же стала сейчас? С того времени не прошло даже года. Но каждый день этого года стоил целой жизни. Она стала другой. Она прошла через пустыню. Ее глаза привыкли к беспощадному свету дня и к железному блеску ночей, а ее сердце – к преследованиям, страданиям и смерти.

Все случайное, условное, привитое воспитанием слетело с нее, как шелуха. Прояснилась ее истинная суть, но ей самой эта суть была пока чужой. Догадываясь, что наконец осознала сердцевину своей натуры, она вместе с тем ужасалась той власти, которую возымели над ней эти черты. Теперь Каролина догадывалась, что мир, в котором, как ей казалось, она была счастлива и из которого ее насильно вырвали, не отвечал ее истинному предназначению. На самом деле все это было не жизнью, а лишь подготовкой к ней: пора цветения, весны и мечтаний миновала. Цветы опали – началось лето ее жизни. Что принесет оно ей?

Она закрыла глаза, пытаясь убежать от навязчивых страшных видений. По спине пробежала дрожь. Всей кожей ощущала она стальной зловещий холод. Это было предчувствие грозящей смерти.

Она схватила пиалу с чаем, глотнула, надеясь, что горячий напиток поможет унять озноб. И тут же вскочила, не в силах сдержаться, повинуясь внезапному желанию вырваться из этой комнаты, убежать от своих мыслей. Не имея никакой определенной цели, бежала она по переходам и лестницам.

Каролина сама поразилась, очутившись вдруг перед комнатой Тимура. Ни одного человека не встретила она на своем пути. Казалось, жизнь всего дома сосредоточилась вокруг этой комнаты.

Справившись со своим дыханием, она взялась за ручку, но дверь вдруг открылась, и из комнаты вышел Стерн. Каролина шагнула к нему, не решаясь, однако, взглянуть в его лицо. Он взял ее руку в свою.

– Что с Тимуром? – спросила она.

– Я дал ему лекарство, – ответил Стерн. – Будем ждать, когда оно подействует.

– Есть ли надежда?

– Надежда, может быть, и есть. Но главное – я сделал все, что мог.

Стерн был напряжен. Они молча пошли обратно – по переходам, галереям, лестницам. В одной из продуваемых ветром галерей Стерн остановился. С внутреннего двора, где к стволу огромного старого дерева была прикреплена голубятня, доносилось мирное воркование. Солнечные лучи пробивались сквозь ажурную крышу, их блики играли в темных волосах Рамона, делали еще более заметным бронзовый оттенок его кожи. Каролине вдруг захотелось коснуться его лица. Стерн медленно повернул к ней голову. Черты его лица смягчились. Он положил руку ей на плечо. Неужели он только что стоял у постели умирающего, боролся за жизнь мальчика? Все это казалось теперь таким далеким. Истинным, настоящим были только эти нежные плечи, которые он обнимал. Он словно вырвался из мрачного холодного подземелья на свободу. Свет и тепло возвратились к нему в момент стремительного объятия.

Не говоря ни слова, они продолжили свой путь, оба ясно осознавая, что это могут быть последние часы их жизни. Только когда они подошли к своим комнатам, Рамон убрал руку с ее плеча. У дверей комнаты сидели на корточках двое слуг. При виде чужестранцев они поспешно отложили в сторону какую-то игру, с помощью которой коротали время. Один из слуг вскочил. Это был Алманзор. На нем была праздничная одежда; волосы коротко подстрижены. Его лицо лучилось радостью:

– У меня хорошие новости! Шейх Томан ибн Моханна вернулся в город!

Каролина невольно повторила про себя эти слова. Напряжение и страх, не отступавшие от нее все эти дни, внезапно схлынули. Она почувствовала себя свободной, будто крылья выросли у нее за спиной.

– Шейх прислал своего слугу, – слышала она слова Алманзора. – Он ждет вас во дворце!