"Остров Весёлых Робинзонов (с иллюстрациями)" - читать интересную книгу автора (Санин Владимир Маркович)

О, ДАЙТЕ, ДАЙТЕ МНЕ ЛОПАТУ!

Начался такой галдеж, что в озере поднялись волны.

– Так вот почему этот академик, эта старая лиса, потребовал, чтобы я доил корову! – надрывался Раков.

– А у меня он щупал мускулы и советовал рыть землю, – пожаловался Прыг-скок. – Я был уверен, что это шутка!

– Когда Иван Максимович дает советы, он никог­да не шутит, – холодно сказала Машенька. – Вы долж­ны понять, что физический труд на свежем воздухе буквально преобразит вашу нервную систему. Оставьте патентованные лекарства и ванны глубоким старикам и инвалидам.

– Нет уж, вы оставьте! – воскликнул Раков. – Я, слава Богу, лечился в двадцати санаториях и всегда уезжал как огурчик, хотя и не доил корову на свежем воздухе. Физический труд! Я лично не для того выло­жил сто новых советских рублей, чтобы колоть дрова и варить щи. Варить щи! Ха-ха-ха!

От одной только мысли, что его хотят заставить ва­рить щи, Раков пришел в такую ярость, что на минуту потерял дар речи.

– Если позволите, Илья Лукич, – вежливо обратился к нему Юрик, – маленькая просьба: не кладите, пожа­луйста, в щи лавровый лист. Перчику немножко куда ни шло.

– А я люблю оладьи из тертой картошки, – заискивающе сообщил Шурик. – Пожалуйста, Илья Лукич, будьте так добры, делайте почаще оладьи из тертой картошки!

– Я тебе таких оладий сделаю!.. – грозно пообещал Раков.

– Большое спасибо, Илья Лукич, – поблагодарил Шурик. – Со сметаной, пожалуйста!

– Они еще могут шутить! – прохныкала Ксения Авдеевна.

– Положение серьезное, – сказал Ладья. – Нужно подумать.

– Чего там думать? – нетерпеливо сказал Борис. – Хватит киснуть! Посмотрите на самого мудрого из нас! Вот с кого брать пример!

Шницель, вне себя от восторга, с радостным лаем носился по опушке. Он гонялся за бабочками, прыгал, становился на задние лапы, всем своим видом давая понять, что он всем доволен, что мирские хлопоты не его собачье дело.

– Этому воришке, видите ли, весело! – возмущался Раков. – Слопал мою ветчину и прыгает от восторга.

– А я завидую псу, – торжественно изрек Лев Ива­нович. – Для меня сейчас глубокой иронии исполне­ны слова, которые я где-то читал: «Нам приятно и лестно, что мы знаем о мире больше, чем знает собака». В неведении тоже есть свое счастье, в то время как зна­ние часто делает человека печальным. Я бы хотел, как и этот пес, не знать о том глупом положении, в котором мы очутились.

– Чепуха какая-то, – возвестил Раков.

– А я не завидую, совсем нет, – мечтательно сказал Игорь Тарасович, медленно пощипывая бород­ку. – Собаке многого не дано. Она лишена вели­чайшего наслаждения, доступного мне, – мышления; она не будет проводить долгие и волнующие часы, размышляя над осколком древнего сосуда и восста­навливая в своем воображении историю его сущест­вования; она никогда не окунется в волшебный мир прошлого, ибо с прошлым ее связывает не мысль, а инстинкты.

– Что вы болтаете? – раздраженно спросил Ра­ков.

– Кто знает, – сказал профессор, – быть может, мы недооцениваем силу ума животных, которые нас окружают. Мы многого еще о них не знаем. Посмотри­те, как Шницель заигрывает со старым козлом. Можете ли вы с достоверностью утверждать, что между этими двумя четвероногими нет интеллектуального контакта? Я верю, что собаки понимают музыку, причем иной раз лучше, чем некоторые люди… Вот вы, Раков, слушали Лунную сонату Бетховена?

– Лично меня оскорбляет сравнение с этой дрян­ной собакой, – обиделся Раков.

Машенька, с улыбкой слушавшая весь этот разговор, знаком остановила новую вспышку Ракова.

– Поговорите, товарищи, в красном уголке, – примирительно сказала она, – а мы с Потапычем поза­ботимся насчет обеда. Пожалуйста, проводите их, Петр Потапыч.

Красный уголок служил одновременно и конторой. У окна стоял письменный стол, а справа на стене ви­села большая картина: Лев Толстой в тельняшке и плавках. Не успели мы изумиться, как выяснилось, что это Потапыч, которого запечатлел художник-турист в благодарность за спасение его жизни. (Потапыч схватил за хвост козла, когда тот пытался поддеть худож­ника на рога. Кстати, дед нам сообщил, что этот козел, по кличке Мармелад, давно пользуется репутацией за­диры и грубияна.) В углу стоял шкаф с книгами, а на нем – невесть как сюда попавший гипсовый бюст Вольтера с нахлобученной бескозыркой. Рядом на сте­не висела балалайка с надписью: «На добрую память товарищу Потапычу от туриста Цыпкина».

Дед ушел, а за ним увязался Антон разыскивать исчезнувшего Шницеля. За стеной послышалось мы­чание. Прыг-скок вздрогнул.

– Недоеная, – с ухмылкой произнес Борис, выра­зительно посмотрев на артиста.

– Что вы хотите этим сказать? – высокомерно спросил Прыг-скок. – Уж не намекаете ли вы…

Борис радостно закивал.

– …на то, – с легким раздражением продолжал Прыг-скок, – что я, заслуженный артист республики, трясся три сотни километров до этого проклятого ост­рова, чтобы подоить корову?

Я внес предложение по процедуре собрания. Я ска­зал, что особая важность нашего производственного совещания требует ведения протокола, и попросил до­верить мне пост секретаря. Этот полный драматизма документ у меня сохранился. Привожу его в первоздан­ном виде.

Борис(энергично жестикулируя). Считаю вопрос праздным. Нужно перестать хныкать и стонать, сего­дня же изучить хозяйство и составить график дежурств.

Прыг-скок(элегантно раскачиваясь на стуле, с усмешкой). Поточная линия в курятнике?

Борис(с деланной наивностью). Я рад, что вы бе­рете на себя это дело. Вам, как специалисту по петухам на сцене, особенно полезно познакомиться с ними в жизни.

Ксения Авдеевна. Боже, о чем вы спорите, когда нужно немедленно отсюда уезжать!

Лев Иванович. На воздушном шаре?

Раков. А может, Потапыч отвезет нас на лодке?

Юрик. На подводной лодке.

Шурик. На ковре-самолете.

Юрик. На палочке верхом.

Шурик. На телеге-амфибии.

Ксения Авдеевна. Тише, дети! Четыре кило­метра на лодке? Я не сумасшедшая!

Прыг-скок(мрачно). Никогда в жизни меня так не обманывали. Возмутительно наглая девчонка!

Раков(со стоном). А меня?

Игорь Тарасович(задумчиво). Я понимаю, друзья, что все потрясены этой неожиданной ситуацией. Однако логика прежде всего! А с точки зрения логики наш академик и его Машенька – две большие умницы. Они знали, что делали, выдернув нас, как редиску, из привычной и суетливой обстановки. Академик Боро­дин – большой ученый. И я ему верю.

Лев Иванович. Вашу руку, коллега! Что мы, мужчины или тряпки? Академик, мировое светило, уверен, что от физического труда у меня исчезнут головные боли, а я буду брюзжать и хныкать? Баста! У ме­ня даже зачесались руки! О, дайте, дайте мне лопату!

Ксения Авдеевна(радостно). Вот увидишь, Левушка, ты еще и лишний вес сгонишь! А потом привыкнешь к работе и будешь дома натирать полы, хорошо?

Лев Иванович(пламенно). Конечно! Хочу ра­ботать! Зовите Машеньку. Пусть она скажет, что я дол­жен копать, рубить или доить!

Раков(мрачно). Даже слушать противно. Эта Ма­шенька просто шарлатанка, помянете мое слово.

Борис(ударив кулаком по столу). Вот что– хватит. Маша – славная девушка, и мы ее вам в обиду не дадим. Давайте немедленно кончать болтовню, или мы с Зайчиком приступаем к самостоятельным дейст­виям.

Игорь Тарасович. Вы правы, юноша! Да­вайте, друзья, представим себе, что мы потерпели кру­шение и оказались на необитаемом острове. Нас могут снять только через месяц. Так создадим же на этой Малой земле производственную ячейку человеческого общества – коммуну!

Лев Иванович. Великолепная идея, коллега! Пока наши инструменты звучат вразнобой, будет какофония. Выберем дирижера и создадим оркестр! Я готов по примеру музыкантов древней Эллады пасти коров!

Игорь Тарасович(весело). Ну, а я обязуюсь произвести тщательные раскопки на огороде!

Борис(удовлетворенно). Мы с Зайчиком берем на себя дрова!

Юрик. А мы с Шуриком будем играть в баскетбол и мыть посуду!

Ксения Авдеевна(вздыхая). Можно, я буду собирать ягоды и грибы? Или попробую доить корову, если она не лягается ногой.

Борис(с веселой дерзостью). Илья Лукич, как работник общественного питания, будет нашей главной кухаркой, товарищу артисту сам Бог велел взять на себя петухов и курей… Ну, а если говорить серьезно, то лучше всего овладевать смежными профессиями, ибо лучший отдых – перемена занятий. А тех, кто к работе отнесется халатно, Зайчик будет бить.

Раков(визгливым голосом). Вы не имеете права! Я приехал сюда по путевке лечиться от вспыльчивос­ти, а не чистить картошку и париться у плиты!

Прыг-скок (с ироническим поклоном). Присо­единяюсь к речи предыдущего оратора.

Борис. Что ж, кто не работает, тот не ест. Будете валяться в гамаках голодные как собаки!

За окном послышался лай. Дверь отворилась, и во­шел Антон, ведя за собой весело скалящего зубы Шни­целя.

Раков(раздраженно). Эта псина небось никогда не будет голодной.

Антон(резко). Оставьте собаку в покое, иначе я не ручаюсь за неприкосновенность вашей священной особы. Шницель отлично понимает человеческую речь.

Раков. Эта дворняга?

– Сам дворняга, – вдруг прошамкал старушечий голос.

Все вздрогнули, а Юрик и Шурик даже пере­крестились. Раков посмотрел на них с глубоким по­дозрением, но братья, как по команде, выпучили глаза, разинули рты и дружно замотали головами. Прокашлявшись, Игорь Тарасович обратился к Зай­чику:

– Ну, а как настроены вы?

– Мы с Борисом, – невозмутимо ответил Зай­чик, – вносим в общий котел мою инициативность и его силу.

В комнату вошла Машенька, серьезная и реши­тельная.

– Итак, на чем же вы остановились? – спокойно спросила она.

– Говорите вы, Борис, – шепнул Игорь Тарасович.

Борис улыбнулся, встал и, чеканя шаг, подошел к Машеньке.

– Товарищ главный врач санатория! – торжест­венно начал он. – Вверенный вам коллектив с неслы­ханным подъемом и огромным воодушевлением ждет ваших указаний. Все, за исключением двух сачков, готовы немедленно выполнять лечебно-трудовые про­цедуры.

Лицо Машеньки вдруг все засветилось и засияло.

– Вольно! – сказала Машенька.