"Тайник" - читать интересную книгу автора (Джордж Элизабет)

4

Рут Бруар наблюдала за бегством мальчика. Она была в кабинете Ги, разбирала пришедшие вчерашней почтой карточки с соболезнованиями, за которые нашла в себе силы взяться только сейчас, как вдруг услышала собачий лай, а потом увидела мальчика — он выскочил из-за беседки, отмечавшей начало дорожки к пруду, и помчался по лужайке прямо под ее окном. Через минуту показалась Валери с рубашкой в руках: отвергнутый дар матери, чьи собственные сыновья оперились и вылетели из родительского гнезда куда раньше, чем она ждала и надеялась.

«Надо было ей завести побольше детей», — подумала Рут, глядя, как Валери медленно шагает по тропинке к дому.

Есть женщины, которые рождаются с неутолимой жаждой материнства, и Валери Даффи давно казалась ей одной из них.

Рут наблюдала за Валери, пока та не вошла в кухонную дверь, находившуюся как раз под кабинетом, занятым Рут сразу после завтрака. Это было единственное место, где она еще ощущала близость брата и где все вокруг, словно вопреки его ужасной кончине, говорило о том, что Ги Бруар прожил хорошую жизнь. Свидетельства тому окружали ее со всех сторон: они висели на стенах и стояли на книжных полках, заполняли изящный алтарь старинной работы в центре комнаты. Дипломы, фотографии, награды, рисунки и документы. Отдельно лежали письма и рекомендации для тех, кто достоин был стать объектом знаменитой щедрости Бруара. И наконец, самое видное место занимал последний перл в короне достижений ее брата — точная копия того здания, которое он пообещал острову, ставшему для них домом. По словам Ги, здание будет памятником страданиям островитян. Памятником, воздвигнутым человеком, который сам познал страдания.

«По крайней мере, таково было его намерение», — подумала Рут.

Когда Ги не вернулся домой после утреннего купания, она забеспокоилась не сразу, несмотря на то что он всегда был пунктуален и неизменен в своих привычках. Спустившись по лестнице и не найдя его в утренней комнате, где он, полностью одетый, обычно слушал новости в ожидании завтрака, она просто решила, что он заглянул в коттедж Даффи выпить кофе с Кевином и Валери. Такое тоже иногда случалось. Он им симпатизировал. Вот почему Рут, недолго думая, взяла свой кофе, грейпфрут и пошла в утреннюю комнату, откуда стала звонить в каменный коттедж на границе владений.

Трубку взяла Валери. Нет, сказала она, мистер Бруар у них не был. Она не видела его с раннего утра, когда он проходил мимо них к морю. Что-то случилось? Он еще не вернулся? Ну, может быть, он где-нибудь в поместье… Возле скульптур, например. Он говорил Кеву, что хочет их передвинуть. Помните ту большую человеческую голову в тропическом саду? Может быть, он решает, куда ее поставить, ведь Валери доподлинно знала, что эту скульптуру мистер Бруар хотел передвинуть. Нет, Кев не с ним, мисс Бруар. Кев тут, на кухне.

Сначала Рут не паниковала. Она просто поднялась в ванную брата, куда он наверняка зашел бы переодеться и где оставил бы свои купальные плавки и спортивный костюм. Но ни того ни другого на месте не оказалось. И мокрого полотенца, верного признака его возвращения, тоже не было.

Вот тогда она ощутила тревогу, как будто кто-то щипцами оттянул кожу у нее на груди, под сердцем. Она вспомнила о том, что видела из своего окна утром, наблюдая, как брат направляется к бухте, — тень, которая выскользнула из-под деревьев неподалеку от дома Даффи и последовала за Ги.

Тогда она подошла к телефону и снова набрала номер Даффи. Кевин согласился сходить в бухту.

Вернулся он бегом, но не к ней. И только когда машина «скорой помощи» появилась на другом конце подъездной аллеи, он пришел в дом.

Так начался кошмар. Часы шли, но облегчения не приносили. Сначала она решила, что у Ги был сердечный приступ, но, когда ей не позволили поехать с ним в больницу в одной машине, сказав, что пусть лучше Кевин Даффи везет ее следом, и унесли Ги раньше, чем она успела на него взглянуть, она поняла, что случилось непоправимое.

Она надеялась, что это был удар. Тогда, по крайней мере, он будет жить. Наконец к ней пришли сказать, что он умер, и только тогда она узнала, как это случилось. С тех пор одна и та же картина непрестанно вставала перед ней: Ги страдает, он в агонии, а рядом никого.

Как бы ей хотелось, чтобы смерть брата была случайной. Но нет, его убили, и это лишало ее присутствия духа, превращало жизнь в поиск ответа на вопрос «за что?». И еще «кто?». Но это была опасная территория.

Жизнь научила Ги самому получать то, что хочется. Никто так просто ему ничего не преподносил. Но не раз и не два он брал то, что ему не принадлежало. В результате страдали другие люди. Его жены, дети, коллеги… В общем, другие.

«Если ты будешь продолжать в том же духе, то просто погубишь кого-нибудь, — говорила она ему. — А этого я тебе не позволю».

Но он только посмеивался над ней и нежно целовал в лоб. Директриса мадемуазель Бруар, называл он ее.

«А если я не послушаюсь, ты будешь бить меня линейкой по ладоням?»

Боль вернулась. В затылок словно вбивали ледяной клин, пока исходящий от него ужасный холод не начинал обжигать, точно пламя. Он протягивал вниз щупальца — посланников болезни, и они ползли, по-змеиному извиваясь. В поисках облегчения она покинула комнату.

В доме она была не одна, но чувствовала себя абсолютно одинокой и, если бы не дьявольский рак, сжимавший ее в своих тисках, смеялась бы во весь голос, В шестьдесят шесть лет оказаться до срока вырванной из утробы братской любви. Кто бы мог подумать, что все закончится именно так, когда в ту давно минувшую ночь ее мать прошептала:

— Promets moi de ne pas pleurer. Sois forte pour Guy.[13]

Ей хотелось продолжать верить в мать, как она верила в нее все шестьдесят лет. Но правда была в том, с чем приходилось иметь дело сейчас. Она не могла больше быть сильной.

Маргарет Чемберлен уже через каких-то пять минут в обществе сына начинала сыпать указаниями: «Выпрями спину, ради бога; смотри людям в глаза, когда разговариваешь с ними, Адриан; ради всего святого, перестань швырять мой багаж; осторожнее, не сбей велосипедиста, дорогой; и, пожалуйста, не забывай включать поворотник, милый».

Однако она вовремя остановила эту лавину распоряжений. Он был самым любимым из четырех ее сыновей, но он же неизменно доводил ее до белого каления, — по мнению Маргарет, это объяснялось тем, что отцы у ее детей были разные, а поскольку своего Адриан только что потерял, то она решила смотреть на некоторые неприятные привычки сына сквозь пальцы. Пока.

Он встречал ее в закутке, который в аэропорту Гернси сходил за зал прибытия. Она прошла в дверь, толкая перед собой тележку, нагруженную ее чемоданами, и увидела сына у стойки аренды автомобилей, где тот ожидал ее появления, а не болтал с хорошенькой рыжеволосой девицей за прилавком, как сделал бы всякий нормальный мужик на его месте. Он же притворялся, будто изучает какую-то карту, и упускал очередную возможность, которую жизнь совала ему прямо под нос Маргарет вздохнула.

— Адриан, — позвала она, а когда тот не ответил, окликнула громче: — Адриан.

Со второго раза он ее услышал и оторвался от своей карты. Подкрался к стойке и положил карту на место. Рыженькая спросила, чем она может помочь сэру, но тот не ответил. И даже не посмотрел на нее. Девушка повторила. Но он только поднял воротник куртки и вместо ответа повернулся к ней спиной.

— Машина на улице, — сказал он матери вместо «здравствуй» и скинул ее чемоданы с тележки.

— Может, спросишь хотя бы, как дорогая мамочка долетела? — предложила Маргарет. — И разве нельзя довезти чемоданы в тележке прямо до машины? Так ведь легче.

Но он уже шагал прочь, неся по чемодану в каждой руке. Делать было нечего, оставалось только идти за ним. Маргарет послала извиняющуюся улыбку в направлении стойки, на случай если рыженькая наблюдала за тем, как встретил ее сын. И пошла следом.

Аэропорт представлял собой одиночное строение, расположенное сбоку от единственной посадочной полосы в окружении непаханых полей. Автостоянка при нем была меньше, чем при железнодорожной станции у ее дома в Англии, так что найти Адриана не составило никакой проблемы. Когда Маргарет поравнялась с ним, он запихивал чемоданы на заднее сиденье рейнджровера, автомобиля, хуже которого для местных дорог-паутинок и выдумать ничего было нельзя, как она убедилась вскоре.

Сама она никогда не бывала на этом острове. Они с Ги развелись задолго до того, как тот оставил свой бизнес в «Шато Бруар» и поселился здесь. Но Адриан не однажды гостил у отца на острове, и почему он разъезжал по нему на каком-то фургоне для перевозки мебели, когда тут явно требовалась «мини», было выше ее понимания. Как и многие другие поступки сына. К примеру, его разрыв с единственной женщиной, с которой он ухитрился вступить в отношения за все тридцать семь лет своей жизни.

«С чего бы это вдруг?» — до сих пор удивлялась Маргарет.

«У нас были разные цели», — пытался убедить он ее, чему она ни на секунду не поверила, потому что из приватной доверительной беседы с самой молодой женщиной доподлинно знала: Кармел Фицджеральд хотела замуж, а из другой приватной и доверительной беседы с собственным сыном также доподлинно знала: Адриан считал, что ему повезло найти молодую, в меру привлекательную женщину, готовую не колеблясь связать свою жизнь с человеком практически среднего возраста, который всю жизнь просидел у матери под юбкой.

Кроме тех трех кошмарных месяцев, которые он провел в одиночку, когда пытался поступить в университет… Но чем меньше она будет вспоминать об этом, тем лучше. Так что же между ними произошло?

Маргарет знала, что спрашивать об этом нельзя. По крайней мере сейчас, накануне похорон Ги. Но она все равно собиралась задать этот вопрос, и скоро.

Она сказала:

— Как справляется бедная тетя Рут, дорогой?

Адриан притормозил у дряхлого отеля.

— Я ее не видел.

— Почему? Она что, не выходит из своей комнаты?

Он смотрел вперед, на светофор, сосредоточенно ожидая, когда загорится желтый.

— То есть я ее видел, но не совсем. Я не знаю, как она справляется. Она мне не говорила.

А спросить он, разумеется, не догадался. И с матерью поговорить нормально, а не загадками ему тоже в голову не приходит.

— Это ведь не она его нашла, правда? — спросила Маргарет.

— Нет, это Кевин Даффи. Садовник.

— Она, наверное, в шоке. Они ведь не расставались… Вообще никогда.

— Не знаю, зачем ты сюда приехала, мама.

— Ги был моим мужем, дорогой.

— Первым из четырех, — не преминул напомнить Адриан. Вот зануда, право. Маргарет прекрасно знала сама, сколько раз она выходила замуж.

— Я думал, что на похороны приходят только к действующим мужьям.

— Как это вульгарно с твоей стороны, Адриан.

— Неужели? Ну уж нет, вульгарности мы не потерпим.

Маргарет повернулась, чтобы видеть его лицо.

— Почему ты так себя ведешь?

— Как?

— Ги был моим мужем. Когда-то я любила его. Благодаря ему у меня есть ты. И если в память об этом я должна пойти на его похороны, я это сделаю.

Улыбка Адриана показывала, что он ей не верит, и ей захотелось дать ему пощечину. Сын слишком хорошо ее знал.

— Ты всегда воображала, будто умеешь лгать, — сказал он. — Что, тетя Рут боялась, как бы я тут без тебя… как бы это сказать? Не наделал глупостей? Не совершил преступления? Или попросту не взбесился? А может, она считает, что я уже это сделал?

— Адриан! Как ты мог подумать… даже в шутку…

— Я не шучу, мама.

Маргарет отвернулась к окну, не желая больше выслушивать бредни сына. Светофор мигнул, и Адриан на полной скорости пронесся через перекресток.

Вдоль дороги, по которой они ехали, сомкнутым строем стояли дома. Под хмурым небом послевоенные оштукатуренные коттеджи соседствовали с разрушающимися викторианскими домами-террасами, что лепились порой к какому-нибудь отелю, закрытому на зиму. Населенные территории вдоль южной стороны дороги уступили место голым полям с фермерскими домами из камня, а на границе каждого участка виднелись деревянные белые лари, куда в другое время года фермеры выкладывали молодой картофель и тепличные цветы на продажу.

— Твоя тетя позвонила мне, как и всем остальным, — сказала наконец Маргарет. — Честно говоря, меня удивило, что ты не сделал этого сам.

— Никто не приедет, — ответил Адриан, меняя тему разговора, — привычка, которая ее всегда в нем раздражала. — Даже Джоанна с девочками. Впрочем, Джоанну я понимаю: скольких любовниц отец сменил, пока был женат на ней? Но девочки-то могли бы и приехать. Они его, конечно, терпеть не могут, но я думал, что жадность не даст им усидеть на месте и они явятся. Завещание, вот о чем я говорю. Наверняка им хочется узнать, сколько им причитается. Куча денег, если, конечно, отец раскаялся в том, как обошелся с их мамочкой.

— Пожалуйста, не говори так об отце, Адриан. Как его единственный сын и наследник, чьи дети будут носить фамилию Бруар, я думаю, ты мог бы…

— Никаких детей не будет. — Теперь он говорил настойчиво и громко, как будто хотел заглушить мать. — И все же я думал, что Джоанна появится, хотя бы ради того, чтобы вогнать кол старику в сердце.

Адриан ухмыльнулся, но больше себе, чем ей. Тем не менее от этой ухмылки Маргарет стало холодно. Слишком живо она напоминала ей те тяжелые времена, когда Адриан делал вид, будто все в порядке, тогда как на самом деле в душе у него назревала гражданская война.

Ей не хотелось спрашивать, но еще больше не хотелось оставаться в неведении. Поэтому она подняла с пола свою сумочку, открыла ее и, притворяясь, будто ищет мятную пастилку, небрежно бросила:

— Я слышала, морской воздух очень полезен для здоровья. Как тебе здесь спится? Кошмары не мучают?

Он стрельнул на нее глазами.

— Зря ты настояла, чтобы я поехал на его чертову вечеринку, мам.

— Я настояла? — Маргарет коснулась пальцами груди.

— «Ты должен поехать, дорогой». — Он передразнивал ее так точно, что даже жутко делалось. — «Ты так давно его не видел. По-моему, с прошлого сентября вы с ним даже по телефону не разговаривали. Или я ошибаюсь? Вот видишь. Отец будет очень разочарован, если ты не приедешь. А нам ведь этого не нужно, Ги Бруар не снесет разочарования». Только это не было нужно ему. Я не был нужен ему. Это ты хотела, чтобы я поехал. Он так мне и сказал.

— Адриан, нет. Это же… Я надеюсь… Ты… ты же не поссорился с ним, а?

— Ты рассчитывала, что он размякнет, если я появлюсь в миг его торжества, и передумает насчет денег, правда? — спросил Адриан. — Покажу свою морду на его дурацкой вечеринке, а он будет так счастлив меня видеть, что подкинет деньжат на бизнес. Ты ведь за этим меня сюда посылала?

— Понятия не имею, о чем ты говоришь.

— Уж не хочешь ли ты сказать, будто он не говорил тебе о том, что отказался дать мне денег на бизнес? В сентябре прошлого года? Наш небольшой… спор. «Ты не выказываешь никаких способностей к бизнесу. Мне очень жаль, мой мальчик, но я не люблю выбрасывать деньги на ветер». И это при том, что он их возами раздает направо и налево.

— Твой отец так сказал? «Не выказываешь способностей»?

— Среди всего прочего. «Идея неплоха, — сказал он. — Доступ через Интернет всегда можно усовершенствовать, а в остальном похоже, что так действительно можно добиться толку. Но с твоим послужным списком, Адриан… точнее, с его отсутствием, что приводит нас к необходимости вникнуть в причины его отсутствия».

Маргарет чувствовала, как бешенство медленно заливает кислой волной ее желудок.

— Вот как? Да как он смел!

— «Так что придвинь-ка стул, сынок. Гм. Да. У тебя были проблемы, так? Помнишь тот случай в саду у директора школы, когда тебе было двенадцать? А что ты натворил в университете, когда тебе было девятнадцать? В тех, кто так себя ведет, деньги обычно не вкладывают, мой мальчик».

— Он так тебе сказал? И все это припомнил? Дорогой мой, мне так жаль, — скроила соответствующую мину Маргарет. — Я вот-вот заплачу. И ты все равно поехал к нему после этого? Ты не отказался его видеть? Почему?

— Очевидно, потому, что я идиот.

— Не говори так.

— Я думал, что надо попробовать еще раз. Я думал, что если все устрою, то мы с Кармел могли бы… не знаю… попробовать начать все сначала. Мне показалось, что увидеть его, смириться со всеми гадостями, которыми он меня будет поливать, стоило ради Кармел, ради нашего с ней будущего.

Делая эти признания, он намеренно не сводил глаз с дороги, и Маргарет чувствовала, как ее сердце разрывается от боли за сына, несмотря на все его замашки, которые порой просто сводили ее с ума; ведь ему так трудно пришлось в жизни, куда труднее, чем его сводным братьям, думала она. И во многом это была ее вина. Если бы она позволяла ему чаще видеться с отцом, чего Ги хотел, требовал, добивался изо всех сил… Разумеется, это было невозможно. Но если бы она все-таки рискнула и позволила им видеться чаще, может, сейчас с Адрианом не было бы так трудно. И она не чувствовала бы вины.

— Значит, ты опять говорил с ним о деньгах? В этот визит, дорогой? — спросила она. — Просил его помочь тебе с новым делом?

— Не успел. Никак не мог застать его одного, мисс Бюст так и увивалась вокруг нас, видно, боялась, как бы я не оттяпал долю наличности, которую она хотела заграбастать сама.

— Мисс… кто?

— Его последняя пассия. Ты ее увидишь.

— Вряд ли это ее настоящее имя…

Адриан фыркнул.

— А жаль. Так вот, она все время отиралась рядом с ним, заглядывала ему в лицо, чтобы он, не дай бог, не забыл о ней. Все время его отвлекала. Мы так и не поговорили. А потом стало поздно.

Маргарет не задала этого вопроса по телефону, потому что голос у Рут был по-настоящему страдальческий. И сына сразу при встрече она спросить тоже не могла, надо было сперва оценить его настроение. Но теперь он сам дат повод, и она немедленно им воспользовалась.

— Как именно умер твой отец?

Они въезжали в лесистую часть острова, где высокая каменная стена, густо заросшая плющом, тянулась вдоль западной стороны дороги, а вдоль восточной поднимались рощи каштанов, сикоморов и вязов. Между ними местами мелькал пролив, стальной в сумрачном зимнем свете. Маргарет не понимала, какая нужда купаться в нем в такую погоду.

Адриан не сразу ответил на ее вопрос. Он подождан, пока они проедут какую-то ферму, и сбросил скорость, когда они приблизились к просвету в стене, оказавшемуся открытыми железными воротами. На вделанной в стену табличке значилось название поместья Ле-Репозуар, и машина, свернув, покатила по подъездной аллее. Она вела к величественному дому, четырехэтажной громаде из серого камня, увенчанной неким подобием площадки с перильцами, идеей предыдущего владельца, очарованного Новой Англией. Сразу под этой площадкой виднелись мансардные окна, украшавшие идеально гармоничный фасад. Ги, подумала Маргарет, неплохо обеспечил себя на старости лет. Но ничего удивительного в этом не было.

Ближе к дому подъездная аллея выныривала из-под деревьев, чьи кроны образовывали над ней подобие тоннеля, и огибала лужайку, в центре которой стояла впечатляющая бронзовая скульптура юноши и девушки, купающихся с дельфинами. Адриан проехал вокруг лужайки и остановил машину прямо у ступеней, которые вели к белой входной двери. Она была закрыта и еще не успела открыться, когда Адриан ответил на вопрос матери.

— Он задохнулся до смерти, — сказал он. — Внизу, в бухте.

Маргарет это озадачило. Рут сказала, что ее брат не вернулся домой после утреннего купания, что его подстерегли и убили на пляже. Но если человек задохнулся, то при чем тут убийцы? Вот если его задушили, тогда другое дело, но Адриан сказал именно «задохнулся».

— Задохнулся? — повторила Маргарет. — Но Рут сказала мне, что твоего отца убили.

На миг у Маргарет даже мелькнула безумная мысль, а не солгала ли ей бывшая невестка, чтобы заманить ее на остров.

— А это и было убийство, — сказал Адриан. — Тем, что нашли у отца в горле, никто случайно не поперхнется, да и нарочно тоже.