"Тупик" - читать интересную книгу автора (Парецки Сара)

Глава 2 Пустые хлопоты любви

«Черные ястребы» платили Бум-Буму целую кучу денег. Немалую их часть он потратил на шикарную квартиру в стеклянном здании на Лейк-Шор-Драйв к северу от Честнат-стрит. Этой квартирой Бум-Бум обзавелся лет пять назад. Я несколько раз бывала у него в гостях, среди гурьбы веселых и нетрезвых хоккеистов.

Адвокат Бум-Бума, Джеральд Симондс, выдал мне ключи от квартиры, а также от «ягуара», принадлежавшего покойному. Все утро мы просидели над завещанием. Этот документ наверняка должен был привести многочисленных тетушек в неистовство: мой двоюродный брат почти все свое состояние завещал различным благотворительным фондам, в первую очередь Фонду вдов хоккеистов. О тетушках в завещании и вовсе не упоминалось. Мне Бум-Бум оставил кое-какие деньги, сопроводив этот пункт завещания пожеланием, чтобы я не тратила указанную сумму на «Блэк лейбл»[4]. Я засмеялась, а Симондс неодобрительно нахмурился. Он сказал, что всячески пытался убедить своего клиента изменить этот пункт, но мистер Варшавски настоял на своем.

Мы закончили около полудня. Раз уж я оказалась в финансовой части Чикаго, можно было бы заняться делами одного моего клиента, но работать не хотелось. Ничего интересного я в данный момент не расследовала — лишь пару обычных рутинных дел. Кроме того, мне нужно было разыскать одного типа, который смылся, прихватив с собой половину средств компании, а в придачу еще и сорокафутовую яхту. Но это могло подождать. Я отправилась на стоянку возле «Форт-Диаборн-Траст», села в свой зеленый «меркури-линкс» и поехала в сторону Золотого Берега.

Как и положено в шикарном доме, у подъезда небоскреба, где жил Бум-Бум, дежурил швейцар, пухлый седоволосый мужчина средних лет. Он помогал выбраться из лимузина какой-то пожилой даме и не обратил на меня никакого внимания. Я долго трясла ключами, пока не нашла тот, который подходил к двери подъезда.

Когда я вошла в вестибюль, открылись двери лифта, и оттуда вышла женщина с крошечным пуделем. Я взглянула на бедного пса с сочувствием — он был весь украшен голубыми ленточками. Собака натянула поводок и попыталась обнюхать мою ногу.

— Ну-ну, Фифи, — прикрикнула на него женщина и дернула поводок.

Аристократическим псам не пристало вести себя по-собачьи.

Вестибюль был не так уж велик. Я успела заметить деревья в кадках, две белоснежные кушетки, на которых могли бы поболтать жильцы, и большой гобелен на стене. В таких зданиях на стенах всегда висит нечто подобное: здоровенные клоки шерсти, свисающие с куска тряпки в виде некоего подобия водопада. Дожидаясь лифта, я разглядывала это произведение искусства безо всякого удовольствия. Оно покрывало целую стену, этакое сочетание пятен зеленого и горчичного цвета. Слава Богу, сама я живу в простецком домике на три квартиры, где нет соседей вроде хозяйки Фифи. И в вестибюле у меня никакой дряни не висит.

Лифт бесшумно распахнул свои двери, и из кабины вышли трое: женщина моего возраста в спортивном костюме и две дамы постарше. Они, судя по разговору, собирались заглянуть в универмаг, а потом вместе пообедать на Уотер-Тауэр. Я взглянула на часы: двенадцать сорок пять. Почему эти красотки во вторник не на работе? Наверное, они тоже частные детективы вроде меня. Приехали сюда, чтобы произвести осмотр имущества покойного родственника. Я нажала на кнопку двадцать второго этажа, и лифт стремительно и бесшумно помчался вверх.

На каждом этаже тридцатиэтажного небоскреба находилось по четыре квартиры. Бум-Бум выложил четверть миллиона за то, чтобы окна его жилища смотрели на северо-восток. Квартирка была что надо: почти полторы тысячи квадратных футов, три спальни, три ванных (в том числе с бассейном в полу) плюс великолепный вид на озеро.

Я открыла дверь в квартиру 22С, прошла через прихожую в гостиную. Ноги тонули в пушистом ковре. Голубые шторы на стеклянной стене были раздвинуты, и открывшаяся взору панорама заставила меня замереть на месте. Озеро и небо сливались в единый гигантский серо-зеленый шар. Насладившись зрелищем простора, я ощутила умиротворенность. Довольно долго я смотрела вдаль, пока вдруг не почувствовала, что кроме меня в квартире есть кто-то еще. Не знаю, что заставило меня насторожиться, но я вся обратилась вслух. Вскоре вновь послышался легкий шелест, словно кто-то шуршал бумагами.

Я бесшумно ретировалась в прихожую. Справа находился холл, куда выходили двери спален и главной ванной. Столовая и кухня располагались слева. Шелест явно доносился из какой-то спальни.

Утром, направляясь к адвокату, я надела деловой костюм и туфли на высоких каблуках — наряд, не приспособленный к тому, чтобы сражаться с грабителем. На всякий случай я пошире распахнула входную дверь, чтобы злодею было куда бежать, потом скинула туфли и положила около газетницы свою сумочку.

Пришлось снова заглянуть в гостиную, чтобы найти какое-нибудь оружие. Я остановила свой выбор на бронзовом кубке, доставшемся Бум-Буму за победу в соревнованиях на Кубок Стэнли. Вооружившись этим предметом, я осторожно направилась в сторону холла.

Все двери были нараспашку. Я заглянула в самую первую — там Бум-Бум устроил себе кабинет. Прижавшись к стене, я занесла руку с кубком для удара и осторожно высунулась из-за косяка.

За письменным столом спиной ко мне сидела Пейдж Каррингтон и рылась в бумагах. Я почувствовала себя полной дурой и ужасно разозлилась. Вернулась в холл, поставила кубок на столик и надела туфли, после чего решительным шагом вернулась в кабинет.

— Что-то вы рановато. Как вы сумели войти?

Пейдж чуть не подпрыгнула на стуле; бумаги посыпались на пол. Ее лицо залилось краской до самых волос.

— Ах! Я думала, вы раньше двух не придете.

— Я тоже так думала. И потом, мне казалось, что у вас нет ключа.

— Не сердитесь на меня, Вик. На два часа назначили репетицию, а мне во что бы то ни стало нужно найти свои письма. Я упросила Хинкли, это швейцар, пустить меня в квартиру. — Мне показалось, что на медовых глазах Пейдж выступили слезы, но она моментально смахнула их рукой и виновато улыбнулась. — Я надеялась, что успею закончить до вашего появления. Понимаете, это очень, очень личные письма, и мне не хотелось бы, чтобы их кто-то прочел. Даже вы. — Пейдж умоляюще протянула ко мне руку.

Я смотрела на нее сузившимися глазами.

— Ну и как, нашли?

Она пожала плечами:

— Нет. Может быть, он их просто выкинул.

Она нагнулась, чтобы собрать рассыпавшиеся бумаги. Я стала ей помогать. В глаза мне бросилось имя Майрона Фэкли, агента Бум-Бума. Судя по всему, это были какие-то деловые документы.

— Я успела осмотреть всего два ящика, — сказала Пейдж. — А тут еще шесть других. У меня такое ощущение, что Бум-Бум ничего не выбрасывал. Целый ящик, например, набит письмами от поклонников.

Я тоскливо осмотрелась по сторонам. Восемь ящиков, набитых бумажками! Больше всего на свете ненавижу делать уборку и сортировать бумажки.

Сев на краешек стола, я похлопала Пейдж по плечу.

— Послушайте, копаться во всех этих бумагах — жуткое занудство. Мне все равно придется их просматривать, даже те ящики, которые вы успели изучить. Я обязана посмотреть, нет ли здесь каких-нибудь документов, касающихся имущества. Положитесь на меня. Обещаю вам, что, если найду какие-то личные письма Бум-Буму, читать их не стану. А если это письма от вас, то положу их в конверт и отдам.

Пейдж улыбнулась, но как-то неуверенно.

— Мне немножко обидно. Оказывается, Бум-Бум хранил даже письма от мальчишек-поклонников. Неужели он не сохранил те, что написала ему я? — Она отвернулась в сторону.

Я еще раз положила ей руку на плечо.

— Не беспокойтесь, Пейдж. Думаю, письма найдутся. Балерина мелодично всхлипнула:

— Наверно, я так беспокоюсь из-за писем просто потому, что не хочу задуматься о самом грустном. Ведь Бум-Бума уже нет...

— Вот именно. И будь он проклят за то, что накопил столько бумажек. Теперь я даже не смогу ему отомстить, назначив его своим душеприказчиком.

Пейдж улыбнулась:

— Я принесла с собой чемодан. Хочу забрать свою одежду и косметику.

Она отправилась в спальню, а я обвела взглядом кабинет, пытаясь прикинуть объем предстоящей работы. Пейдж была права: Бум-Бум ничего не выкидывал. Стены были увешаны фотографиями хоккейных команд, в которых мой брат когда-либо играл. Начиная со второго класса начальной школы. Больше всего было снимков, изображавших «Черных ястребов»: вот они пьют шампанское в честь очередной победы на турнире; вот Бум-Бум лупит клюшкой по шайбе; вот фотографии с дарственными надписями Эспозито, Хау и Халла. И одна старая фотография от Бум-Бума Джефриона с надписью: «Маленькому пушкарю».

Посредине всей этой экспозиции красовался мой портрет — я в коричневой мантии получаю диплом адвоката в Чикагском университете. Солнце сияет, я улыбаюсь. Бум-Бум не учился в колледже и относился к моему высшему образованию с большим пиететом. Я с неудовольствием посмотрела на юную, счастливую Ви.Ай. Варшавски, после чего отправилась в спальню узнать, не нужна ли Пейдж моя помощь.

Чемодан стоял на кровати раскрытый. Рядом — стопка аккуратно сложенной одежды. Пейдж как раз рылась в шкафу, вытаскивая оттуда ярко-красный пуловер.

— Вы ведь все равно будете просматривать всю его одежду? — спросила она. — По-моему, я забрала уже все, но на всякий случай учтите: вещи шестого размера — мои.

Она вышла в ванную и захлопала там шкафчиками.

Спальня Бум-Бума выглядела очень по-мужски, но довольно уютно: посредине огромная постель, накрытая черно-белым покрывалом. Длинные шторы на окнах раздвинуты, открывая вид на озеро. Над строгим секретером орехового дерева — любимая клюшка. На стенах висело несколько картин в красных тонах и пара гобеленов. Обычно холостяки любят украшать свои жилища зеркалами, но у Бум-Бума такого пристрастия не было.

На столике у кровати лежало несколько журналов. Я поинтересовалась, что же читал мой двоюродный брат перед сном. «Иллюстрированные спортивные новости», «Мир хоккея» и скучного вида газета с названием «Новости зерноторговли». Я с любопытством принялась листать это издание. Издается в Канзас-Сити. Масса информации про зерно: урожайность, оптовые цены, тарифы на железнодорожные и водные перевозки, информация о заключенных контрактах. Должно быть, очень занимательное чтение, если, конечно, интересуешься зерном.

— Нашли что-нибудь примечательное?

Я так углубилась в изучение газеты, что не услышала, как Пейдж вернулась из ванной в спальню.

Поколебавшись, я сказала:

— Меня беспокоит, как Бум-Бум угодил под корабельный винт. Случайно или нет? В этой вот газетенке, — я указала на «Новости зерноторговли», — пишут исключительно о зерне и его перевозке. Газета выходит дважды в месяц, а во время уборки урожая — раз в неделю. Судя по тому, что Бум-Бум ее выписывал, его дела в компании «Юдора Грэйн» шли не так уж плохо. Это меня немного успокаивает.

Пейдж внимательно посмотрела на меня, взяла газету и пролистала ее.

— Я знаю, что уход из спорта очень расстроил его, — сказала она, разглядывая страницу. — Представляю, как я себя чувствовала бы, если бы пришлось уйти из балета. А ведь я в танце не такая звезда, какой Бум-Бум был в хоккее. Но знаете, мне кажется, что наши отношения излечили Бум-Бума от депрессии. Надеюсь, вас это не обижает.

— Вовсе нет. Рада это слышать. Если это и в самом деле так.

Тоненькие, выщипанные брови балерины поползли вверх.

— Если это действительно так? Что вы хотите этим сказать?

— Ничего особенного, Пейдж. Я не видела Бум-Бума с января. Тогда он еще пребывал в миноре. Если знакомство с вами вернуло его к жизни, меня это радует... Но на похоронах говорили о том, что у Бум-Бума в «Юдоре Грэйн» были какие-то неприятности. Ходят сплетни, что он украл какие-то документы. Вам об этом что-нибудь известно?

Медовые глаза удивленно раскрылись.

— Нет, я ничего об этом не слышала. Если и ходили такие сплетни, очевидно, Бум-Бум не придавал им значения. Иначе он непременно рассказал бы мне. Мы ужинали с ним за день до того, как он погиб. Но я ни за что не поверю, что Бум-Бум мог сделать нечто подобное.

— Не знаете, о чем он хотел со мной поговорить?

Пейдж удивилась:

— Он что, пытался с вами связаться?

— Да, он записал на автоответчике, что хочет срочно со мной поговорить, но не объяснил, в чем дело. Возможно, Бум-Бум нуждался в моей профессиональной помощи, чтобы как-то разобраться с этой историей.

Пейдж покачала головой и задумчиво расстегнула и застегнула «молнию» на сумочке.

— Не знаю. В понедельник вечером он выглядел совершенно нормальным. Ой, мне пора идти. Извините, что все так получилось. Мне действительно пора.

Я проводила ее до двери и заперла замок. Когда я возвращалась в прихожую за туфлями, то забыла закрыть дверь. Подумав, задвинула еще и засов. Уж теперь-то швейцар никого сюда не приведет. Во всяком случае, пока я нахожусь в квартире.

Прежде чем приступить к нудной возне с бумажками, я еще раз прошлась по квартире. В отличие от меня Бум-Бум славился феноменальной аккуратностью. Если бы кто-нибудь явился ко мне на квартиру через неделю после моей смерти, то обнаружил бы толстенный слой пыли, крайне несимпатичный пейзаж в раковине, не говоря уж о грудах одежды и бумаг.

Кухня Бум-Бума сияла чистотой. Холодильник был белехонький — и снаружи, и изнутри. Я выгребла из него овощи, начавшие портиться. Вылила в раковину два галлона молока. Бум-Бум так и не отвык от своей хоккейной диеты, хоть давно уже и не тренировался. Ах, чистюля! Я часто дразнила этим Бум-Бума. Воспоминание испортило мне настроение. Заныло в желудке, словно кто-то высасывал из меня воздух. Вот как себя чувствуешь, когда умирает кто-то из близких. Мне уже пришлось пережить подобное, когда умерли родители. Боль — лучшее напоминание о былых утратах.

Я вернулась в кабинет и предприняла организованное наступление на ящики стола. Слева направо, сверху вниз. Золотое правило: если делаешь работу, делай ее хорошо, чтобы потом не пришлось начинать все заново. К счастью, Бум-Бум не только копил бумажки, но и хранил их в идеальном порядке. В каждом из восьми ящиков я обнаружила досье и папки.

В верхнем левом ящике хранилась почта от поклонников. Вспомнив, сколько народу собралось на похороны, я не удивилась такому количеству корреспонденции. Бум-Бум до сих пор получал три-четыре письма в неделю, исписанные старательным мальчишеским почерком.

Например, такое:

"Дорогой Бум-Бум Варшавски!

По-моему, вы самый великий хоккеист во всей вселенной. Пришлите мне, пожалуйста, вашу фотокарточку.

Ваш друг Алан Палмерли.

Вот фотография, где я играю за команду «Алгонкинские кленовые листья».

К каждому письму был аккуратно прикреплен листочек, на котором значилось: «Двадцать шестого марта послал фотографию с автографом» или: «Позвонил Майрону. Попросил договориться о встрече». Множество школ приглашало Бум-Бума выступать на выпускных церемониях и спортивных банкетах.

В следующем ящике хранились документы, связанные с контрактами на рекламу. Придется изучить их с Фэкли и Симондсом. Например, Бум-Бум выступал в телевизионной рекламе по контракту с Ассоциацией молочной торговли. Может быть, этим и объясняется такое количество молока в холодильнике: если рекламируешь продукт, обязан сам его употреблять. Еще я обнаружила контракты на выпуск клюшек с надписью «Варшавски», именных маек и коньяков.

В пять часов я отправилась на кухню, нашла там банку с кофе и кофеварку. Сварив себе кофе, вернулась в кабинет. В полдевятого в столовой я обнаружила резной китайский шкафчик, где хранился запас спиртного. Налила себе щедрую порцию «Чивас Ригал». Мое любимое шотландское виски — «Блэк лейбл», но его у Бум-Бума не оказалось.

К десяти часам я совершенно утонула в бумагах, сложенных стопками вокруг меня: одна для Фэкли, другая для Симондса. Еще одна здоровенная кипа — на выброс. Кое-что я решила взять себе — на память. Пара писем могла заинтересовать Пейдж. Отложила я и сувениры для Хоккейного зала славы в Миннесоте, а также взяла кое-что на память для ребят из «Черных ястребов».

Утомилась страшно. Шелковая блузка пропиталась пылью и потом, нейлоновые колготки поползли в нескольких местах. Писем, о которых говорила Пейдж, я так и не нашла. Ужасно проголодалась. Наверное, пора поесть, решила я. Так или иначе, осмотр ящиков стола закончился. Сама не знаю, что я надеялась там отыскать.

Резко поднявшись, я выбралась из бумажного царства и направилась к телефону. Набрала номер, который очень хорошо помню, и с облегчением вздохнула, когда после третьего звонка сняли трубку.

— Доктор Хершель слушает.

— Лотти, это Вик. Я тут сортировала бумаги моего двоюродного брата и впала в глубокую депрессию. Ты уже ужинала?

Да, Лотти поужинала еще несколько часов назад, но согласилась выпить со мной кофе в отеле «Честертон». Там я смогу перекусить.

Я умылась в ванной комнате, примыкающей к спальне Бум-Бума, с завистью глядя на встроенный в пол бассейн с искусственным водоворотом. Очевидно, Бум-Бум устраивал водный массаж для своей поврежденной лодыжки. Может, быть, он и квартиру купил из-за этого водоворота. Бум-Бум всегда отличался дотошностью, но не практичностью.

Внизу я зашла в швейцарскую, чтобы переговорить с этим самым Хинкли. Оказалось, что он уже давно ушел, вместо него дежурил ночной охранник. Он сидел у пульта перед многочисленными мониторами, на которых видно было и улицу, и гараж, и каждый из тридцати этажей. Это был пожилой неф с усталым морщинистым лицом. Я объяснила ему, кто я. Он выслушал молча, сохраняя бесстрастное выражение лица. Тогда я предъявила ему бумагу от адвоката и сообщила, что буду появляться здесь часто — до тех пор, пока не закончу разбираться в делах и не продам квартиру.

Охранник ничего не сказал. Не моргнул, не качнул головой, а просто смотрел на меня бесстрастными карими глазами. Белки пожелтели от старости.

Я почувствовала раздражение, но взяла себя в руки.

— Тот, кто дежурил здесь днем, пустил в квартиру без моего разрешения постороннего. Прошу вас проследить за тем, чтобы это не повторялось.

Негр смотрел на меня все таким же немигающим взглядом. Я вспыхнула от злости, развернулась и пошла прочь. Пусть сидит себе под своим горчичным гобеленом.