"Алый знак воина" - читать интересную книгу автора (Сатклифф Розмэри)

Глава IX ЧЕРНЫЙ КАМЕШЕК

После поединка в течение нескольких лун Дрэм наслаждался славой героя. Рана на руке зажила, и от нее остался розовый след, который постепенно бледнел и должен был со временем превратиться в узкую серебристую полоску. Осень между тем незаметно перешла в зиму, и на вершине Холма Собраний в солнцестояние зажглись костры. И каждый раз, когда год поворачивался к весне и волки покидали стаи, чтобы обзавестись потомством, наступала пора Волчьей Охоты.

Две зимы Дрэм внимательно присматривался к своим товарищам, которые вот уже три года готовились к тому, чтобы убить своего волка. И это время настало. Настало для него и для всех его собратьев. Как он сейчас понимал, оно неотвратимо маячило перед ним с тех самых пор, как он пришел в Школу Юношей, оно темным проливом легло на его пути. И все, что находилось на дальнем берегу этого пролива, было ослепительно ярким, но и недосягаемым. Все остальные, он был уверен, испытывали те же чувства, хотя никто об этом не говорил. Но их выдавали глаза, когда они встречались с ним взглядом, вытягивая священный жребий.

Поскольку выбор новых воинов племени зависит от воли Бога Солнца, мальчики, чтобы решить, чья очередь идти на охоту, тянули жребий: из узкогорлого кувшина надо было выудить черный камешек, единственный среди белых. Каждый раз после очередной охоты из кувшина вынимали один камешек, так что там всегда оставалось столько камешков, сколько было мальчиков, которым еще предстояло убить волка, при этом неизменно один черный, а остальные белые.

Охота начиналась затемно, на следующий день после жеребьевки. Собак брать не полагалось, но зато выходили всем братством, единым охотничьим отрядом. Вместе выслеживали волка и гнали его к заливу, но убить его должен был тот, кто вытянул черный камешек. Эта охота была поединком между охотником и волком, судьбой сведенными вместе, и отныне в мире не было места для двоих.

Медленно тянулось время охоты, но число белых камешков в узкогорлом кувшине постепенно уменьшалось. Как-то раз, прежде чем отложить один из камешков, его смазали красной охрой в память Голта, который промахнулся и теперь уже никогда не будет дурачиться и смешить всех. Для него, как и для Царя, сложили погребальный костер, но костер этот был невысокий, так как Голт был всего лишь мальчик, так и не убивший волка.

Вортрикс вытянул черный камешек и убил волка, за ним Луга, и Туэн, и толстяк Мэлган. Дрэму явно не везло — он вытаскивал одни белые камешки и вынужден был, набравшись терпения, ждать. Весна рано пришла в тот год. В горах перекликались кроншнепы, и на лесных опушках белой пеной вскипал цветущий терновник, когда они с Юрианом вытянули два последних камешка из кувшина. И снова Дрэму достался белый. После того как Юриан убил волка, переменилась погода — поднялась настоящая буря, и зарядил дождь на много дней: ливень хлестал по крыше Школы Юношей, а потом задули весенние ветры. В такую погоду только и можно было, что сидеть у очага. Если иногда кто-то и выскакивал испробовать копье, то тут же, оглушенный ветром и вымокший чуть не до нитки, влетал обратно и шел сушиться к огню. И снова наступило томительное ожидание — уходили дни, а надежды на охоту не было никакой. Дрэм извелся и от этого почти не мог есть. Он исхудал и стал похож на тощего волка: жилы были натянуты как тетива, и даже Вортрикс не пытался с ним заговаривать.

Но как-то под вечер ветер вдруг стих и предзакатное солнце опустилось в желтую туманную влагу за Холмом Собраний. Дождь тоже ушел, покинув мокрую, исхлестанную ветром землю.

— Два дня, погоди еще два дня, дай просохнуть звериным следам и тогда по ним можно будет идти, — сказал старый Кайлан.

Дрэм сидел у очага и начищал копье для Волчьей Охоты. Услышав слова наставника, он поднял голову.

— Ты говоришь два дня, но через два дня снова начнется буря. Осталось всего несколько дней, когда еще можно охотиться. Дай согласие, старейшина этого дома, и я завтра же пойду.

Кайлан, казалось, размышлял, хмуро вглядываясь желтыми, как у волка, глазами в лицо сидящего перед ним мальчика Наконец он кивнул лохматой головой:

— Ну, что ж, быть по-твоему. Это ведь твой след, след твоего волка. Пусть он тебя и ведет.

Охотничий отряд подняли затемно, чтобы подготовиться к походу до того, как начнет светать. Как всегда, в такой день проснулся весь Дом Юношей, и на Дрэма, когда он стоял обнаженный перед очагом в окружении своей братии, из темных углов смотрели любопытные глаза. Стянув ремешком волосы на затылке, чтобы они не лезли на глаза, он повернулся к Вортриксу, который, как и в тот раз, перед собачьей битвой у Царского Костра, опоясал его ремнем из мягкой, пропахшей потом конской кожи, а затем, пропустив ремень через ногу, укрепил его пониже локтя:

— Не слишком туго?

Дрэм подергал рукой и присел.

— Нет, в самый раз.

Глаза их встретились в дымном свете свисающего с потолка светильника: ясные голубые глаза Вортрикса и глаза Дрэма, сейчас совсем золотые от нахлынувших воспоминаний. Возле них были все их товарищи, все, кроме одного, и Дрэм, поглядев на них, вдруг увидел в огне очага лицо с лягушачьим ртом, маленькую бесплотную тень и почувствовал, как мурашки забегали у него по спине. Точно такая же дрожь прошла по его телу, когда он стоял перед погребальным костром Голта. Отправляясь на Волчью Охоту, каждый из них знал, что может не вернуться, но только сейчас, в это мгновение, он понял, как никогда ясно, что из-за руки шансов вернуться у него меньше, чем у других… Завтра, быть может, они сложат погребальный костер и для него… Но он отмахнулся от этих мыслей. Он представил себе, как он возвращается на закате со следами волчьей крови на груди и на лбу, а через плечо у него перекинута шкура.

Протянув руку, он достал со стойки за потолочной балкой широкое копье, предназначенное специально для Волчьей Охоты, и направился к двери. Вслед за ним остальные подхватили свои копья и легкие плетеные щиты, а Вортрикс вынул из глиняной плошки дымящийся факел.

Кайлан ждал у входа. Свирепый старый Кайлан, никогда не расстающийся со своей плеткой, становился непривычно мягким в такие минуты. Положив руку на плечо Дрэма, он сказал:

— Покажи волчьему племени, что не зря я тебя учил. Доброй охоты, сынок! Начинало светать, и островерхие дерновые крыши уже прорезались в

фосфоресцирующем бледно-зеленом небе, когда Дрэм и его спутники, пройдя через двор, подошли к Дому Вождя. При свете факела, который нес Вортрикс, Дрэму его тень, шагающая перед ним, казалась черным гигантским пауком Мудир вышел им навстречу и ждал их у порога. На голове у него была шапочка из перьев беркута, а на груди висел янтарный Солнечный Крест, сразу же вобравший в себя теплоту факельного света.

— Кого ты привел сюда, к священному порогу Дома Вождя? — спросил Мудир, когда они остановились перед ним.

И на этот ритуальный вопрос Вортрикс-факелоносец ответил согласно ритуалу;

— Новое Копье, для того чтобы ты пометил его знаком Волчьей Охоты, святой жрец.

— Пусть он встанет на колени.

Дрэм опустился на колени на священную землю, где священными были пороги всех домов, а порог Дамнорикса самым святым из святых. Старый жрец нарисовал углем и охрой три тонких линии Волчьего Узора у него на лбу. Затем он коснулся янтарным Солнечным Крестом, висящим у него на шее, груди и лба Дрэма, чуть повыше волчьих знаков. Рука, державшая Солнечный Крест, несмотря на свою силу, была такой хрупкой и прозрачной, что, казалось, через нее просвечивает свет от факела.

— Иди и убей волка, который дожидается тебя, сын мой. Да осветит Солнце своим светом этот день.

Дрэм поднялся с колен, осененный Знаком Волка и уже отдалившийся от мира людей.

— Как ты решил действовать? — спросил его Вортрикс, когда позади осталась спящая деревня.

— Тропа под горой, пожалуй, самое верное место, думаю, там мы найдем след.

Дрэм шел впереди, на небольшом расстоянии от своих спутников. Когда они спускались с горы по ячменным полям, он неожиданно задрал голову и потянул носом свежий утренний воздух. Нюх у него был почти собачий, и он легко по запаху мог различить бегущую воду, меловые обнажения или северную часть ствола у дерева. Утро пахло свежестью и прохладой, и, как только стихали порывы теплого ветра, наступала тишина, в которой чуткий нос Дрэма пока не улавливал волчьего духа. Он все время ощущал знаки, нарисованные на лбу, словно уголь и красная глина давила ему на кожу. Свет разгорался, когда они. наконец вышли на дорогу под крутым северным откосом Меловой. После прошедших дождей древняя тропа еще не успела просохнуть, ноги скользили и вязли в мокрой земле. И повсюду сверкали огромные лужи, где в неярких красках утренней зари отражались сплетенные ветки орешника и прутьев ивы. Но для наметанного глаза — мальчишек, с копьями в руках пробивающихся через густой кустарник, эта древняя тропа хранила следы и заметы всего, что здесь произошло со вчерашнего вечера, с тех пор как прекратился дождь.

Обшарив дорогу неторопливым, оценивающим взглядом, Дрэм двинулся по ней, с привычной легкостью указывая приметы: вот здесь, слева направо, пробежал еж, а там недолго шло по тропе стадо оленей, и у самой реки в кусты нырнули четыре взрослых оленя и с ними три годовика. Чуть подальше лисица проскочила через дорогу испить воды на закате, ее следы пересекались со следами охотника, который прошел этой дорогой немного позже, неся добычу на левом плече. Дрэм ясно видел, где тот остановился, чтобы поменять плечо — он оставил улику: кровавое пятно на ноздреватой земле. Когда охотник возобновил путь, по его изменившимся следам можно было легко догадаться, что он переложил ношу на правое плечо. И тут же сразу за этим местом, на клочке мелкого желтого песка, отчетливо проступали отпечатки звериных лап, похожих на следы большой собаки.

Дрэм и Вортрикс заметили их одновременно.

— Вот он, твой волк, — сказал тихо Вортрикс.

Дрэм кивнул. Опустившись на одно колено, он низко наклонился, чтобы получше разглядеть следы. Света все еще было мало, хотя он непрерывно прибывал. Следы были свежие — волк, должно быть, прошел здесь перед самым рассветом и, судя по глубине отпечатков, бежал он легкой ленивой рысцой. Скорее всего, он успел поживиться добычей и, сытый, возвращался к себе в логово.

Мальчики обступили Дрэма как и положено опытным охотникам, они старались встать так, чтобы их случайно не выдала тень.

— Ну, что, пойдешь по следу? — спросил нетерпеливо Луга. — Или без собачки ты не можешь решить, что делать?

— Пойду, когда буду готов, — ответил спокойно Дрэм, продолжая изучать следы, чтобы узнать по ним как можно больше о своем волке. Это был крупный самец, и по тому, как отклонялись следы от тропы, Дрэм сделал вывод, что волк шел к речной отмели и, перейдя через нее, направился к лесу, подступавшему к долине на другом берегу реки. Наконец он поднялся с колен — рука крепко сжимала ясеневое древко копья, а сердце екнуло, как всегда, перед началом охоты. Вслед за ним двинулся весь отряд, и вскоре они скрылись в кустах орешника, усыпанного набухшими почками.

В небе занялась заря, и тропа, теперь хорошо видимая, была пустынной, потом прилетела сорока и, сев на край лужи, стала пить из нее.

Мальчики переправились вброд на другой берег и там снова отыскали отпечатки волчьих лап на рыхлой земле. Все утро, пока солнце поднималось в умытую штормами синь, а над Большой Меловой в хаотическом беспорядке медленно проплывали свет и тени, Дрэм и его товарищи упорно продолжали идти по следу матерого волка, продираясь сквозь лесные заросли, угадывая его путь то по пестрой шерстинке, застрявшей в ветках боярышника, то по примятым травинкам, то по тревожным крикам сойки далеко впереди — то есть по сотне признаков, видимых лишь взору опытного охотника. Кусты орешника, дикие плодовые деревья и ольха, налитая красным весенним соком, уступили место низкорослым дубам, и, по мере того как мальчики уходили все дальше от опушки, углубляясь в сырые дебри, все чаще их обступали заросли остролиста и тиса. Это был низкий темный лес, в зеленоватых сумерках которого таились бурые тени и серый туман.

С быстротой и легкостью собак, выслеживающих зверя, они двигались в этом сумеречном мире, куда блики солнца проникали либо сквозь переплетенные над головой дубовые ветки с лопающимися почками, ли о сквозь черные, как грачиные крылья, ветки упавшего тиса, а пробившись, блики слепили глаза с такой резкостью, что, казалось, будто они вырезаны мечом, безжалостно отсекшим все остальные лучи света, которые могли бы хоть немного рассеять мрак окружающего леса. А летом, когда все было покрыто листвой, сюда не попадало ни капли солнца, и ни одно его пятнышко, ни один светлый штрих не нарушал царящую здесь тьму. Холодный тяжелый дух стоял в тусклых просветах между деревьями, и нигде не было птиц. И вдруг неожиданно, где-то совсем близко, тревожно прокричала сойка.

Дрэм застыл на мгновение, сердце беспокойно сжалось. Затем он побежал, делая широкие обходные круги, чтобы против ветра подойти к месту, откуда донесся тревожный птичий крик. Остальные старались не отстать от него.

Это был какой-то странный бег молчаливых теней среди деревьев.

Свет, более яркий, пробивался впереди меж темных, оплетенных лианами стволов. Дрэм пригнулся и, скользнув под нависающие ветви огромного тесного тиса, очутился на краю вырубки. Посреди открытого пространства буйно разросшиеся кусты боярышника, бузины и калины почти скрывали от глаз какую-то низкую, выступающую вперед насыпь из песка и камней, образовавшуюся, очевидно, в давние времена в результате обвала после зимних дождей. Насыпь эта как бы ограничивала вырубку на дальнем конце. Дрэм был уверен — как если бы он ясно видел вход в пещеру, — что там, под нависшей глыбой, в густом кустарнике, находится логово волка, чьи следы привели их сюда. Он незаметно сделал знак своим спутникам и сразу же почувствовал, хотя их не выдало ни одно движение, как они в мгновение ока рассеялись в разные стороны, чтобы затем стянуться кольцом вокруг вырубки.

Дрэм, скорчившись, неподвижно застыл в бурой мгле под ветками тиса, рука его с такой силой сжимала древко копья, что побелели костяшки пальцев, ноздри раздувались, и, когда ветер доносил волчий запах, по телу его, как у собаки, пробегала дрожь.

Какие-то, казалось бы, незаметные сигналы — то шорох ветки, то вдруг дождик из пыльцы куманики — говорили ему о том, что его товарищи окружили вырубку. Теперь все зависело от нею. Он выпрямился, и в то же мгновение поднялись все остальные. Он видел, как они двинулись вперед, стягивая кольцо вокруг насыпи, где волк, должно быть, почуяв их приближение, следил за ними. Кончилось молчание, и все разом зашумели. Голоса, сливаясь в единую мелодию, поднимались к верхушкам деревьев: тай-йи-йаа-йи! Вместе с голосами воспарялось и сердце Дрэма, которое, пока он продирался через высокую траву и куманику, в каком-то яростном восторге отстукивало ритм: тай-йи-йи! Иа-а-йи-тай-йи-йи!

И вдруг неожиданно волк оказался перед ним. Ломая с шумом ветки, он выскочил на вырубку, но при виде охотников замер и, прижав уши, поводил теперь из стороны в сторону морщинистой мордой — огромный самец с полосатой шкурой, грозно вздыбивший шерсть. Затем, словно он знал, с кем из охотников ему придется иметь дело, он посмотрел Дрэму прямо в глаза, будто поджидал его. Так он стоял довольно долго, готовясь к прыжку и не отводя от взгляда мальчика своих кровожадных янтарных глаз, как бы приветствуя давнего знакомого. Остальные остановились на небольшом расстоянии, держа наготове копья. Но Дрэм уже никого не видел, никого, кроме своего волка. Один на один, жизнь за жизнь. Сейчас волк стоял между ним и алой воинской славой.

Он прыгнул и побежал зверю навстречу, пригибаясь низко к земле и отведя руку с копьем назад для удара. Он видел разверстые челюсти и болтающийся язык, и ему вдруг показалось, что волк ухмыльнулся и затем тоже сделал прыжок.

Дрэм так никогда и не узнал, что же произошло. Все случилось ошеломляюще быстро. Он наступил на что-то острое, может быть торчащий корень, который прошел через мягкую сыромятную кожу его башмака и вонзился глубоко в ногу.

От боли он едва не потерял сознание. Все это продолжалось какую-то долю секунды, но, пытаясь восстановить равновесие, он упустил время, и волк бросился на него.

Он не успел еще ничего осознать, как в поле зрения появилась оскаленная пасть, заполнившая собой все пространство, — он видел желтые клыки и мокрое черное горло. Небо и кусты закружились перед глазами. Зверь навалился на него всем телом, и рвущая боль обожгла правое плечо. Ноздри его ощущали запах смерти. Горячее дыхание опалило ему лицо, когда он сделал отчаянную попытку ухватить копье поближе к груди, изо всех сил стараясь защитить горло, но в то же время какой-то другой Дрэм, его двойник, смотрел на все происходящее спокойно, как бы со стороны, и видел ясно, будто в прозрачном небе летнего вечера, неотвратимость своего жребия. "Это конец. Для меня сложат костер, как для Голта… "

Он слышал крики и краем сознания ощутил удар копья, занесенный кем-то сверху. Ему казалось, что над ним идет битва, и, как сквозь сон, он почувствовал, что волк отодвинулся куда-то от его горла. Он слышал, как рычание неожиданно перешло в повизгивание — и исчезла тяжесть. Он слышал звук ломающихся веток и шум в кустах и снова крики, но уже где-то вдали.

А потом настала странная жуткая тишина. И тогда он, не до конца понимая, что делает, попытался встать на колени. Он вздрагивал и ловил ртом воздух, все еще сжимая в руке копье. Откуда-то сверху спустилась рука Вортрикса и помогла ему подняться на ноги.

Кровь хлестала из пропоротого клыком плеча, окрашивая руку Вортрикса, точь-в-точь как в тот день, три года назад, когда они стали побратимами. В этой наступившей тишине они смотрели друг на друга и вдруг, устыдившись того, что теперь разделяло их, смущенно опустили глаза. Остальные мальчики, с трудом переводя дыхание, стояли вокруг.

Кто-то сказал:

— Зверь исчез. Берлога пустая. Вряд ли он вернется.

И тут же послышался второй голос:

— Это не обычный волк. Это какой-то оборотень. Иначе он живым бы не ушел после твоего удара, Вортрикс.

Дрэм в изнеможении оперся на копье и снова взглянул на Вортрикса:

— Ты напрасно вмешался. Решать надо было нам с волком вдвоем.

Во рту у него пересохло, и говорил он прерывающимся шепотом, как будто его кто-то душил.

Вортрикс был мертвенно бледен, и даже губы у него посерели. Он посмотрел на Дрэма невидящими глазами и покачал головой, ничего не ответив. Сказать ему было нечего — Дрэм знал, и ничего нельзя было сделать. И если бы он, предположим, остановил льющуюся из раны кровь и, снова выследив волка, убил бы его до заката — ибо волка полагалось убивать до заката, — это все равно ничего бы не изменило, поскольку вмешался Вортрикс.

Убийство волка — это всегда поединок. Так требует обычай.

Будущее представлялось Дрэму нереальным и бесконечно далеким. Кто-то принес горсть мха для того, чтобы приложить к ране. Он протянул руку, просунув ее через ремень, и с трудом заставил себя принять вертикальное положение. Он поглядел на мальчиков. Они отводили глаза, боясь встретиться с ним взглядом. Он заметил, что они, по какому-то молчаливому соглашению, раздвинули круг возле него, чтобы он мог уйти. Его товарищи по Школе Юношей таким образом проявили милосердие, и это было все, что они могли для него сделать. Они давали ему возможность уйти в лес, чтобы избежать позора, а лес сам должен был решать — жить ему или умереть, хотя надежды выжить почти не было. Теперь он был волен искать убежища в лесу, как в ту памятную ночь, с которой все началось, шесть весен назад. Это был бы самый легкий для него путь, но после той ночи вот уже шесть весен как он не сдавался перед трудностями.

Он сражался так долго и так упорно, что сейчас уже был не в состоянии прекратить борьбу. Он не мог выбрать легкий путь, хотя жаждал его всем сердцем.

— Лес кругом, — сказал Луга.

Дрэм покачал головой.

— Нет, — сказал он. Больше он не мог произнести ни слова из-за сухости во рту.

Он собрался с силами и вскинул копье на плечо. Все еще прижимая к груди мох, он двинулся обратно. Остальные шли сзади чуть поодаль, и только Вортрикс был рядом с ним.