"А ты попробуй" - читать интересную книгу автора (Сатклифф Уильям)Книга.Назавтра мы отправились в Ред-Форт[5]; он оказался огромным и жутко скучным. Мужик у входа продавал мягкие шляпы с полями, взгромоздив их высокой кипой себе на голову – такая реклама. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы почувствовать, как на моей собственной голове можно обжигать кирпичи. Мне срочно понадобилась шляпа. – Привет, друг. Ты покупай шляпу? – Сколько? – Дешево. – Сколько? – Сколько дашь. – Сколько я дам? – Твоя цена. – Сколько они обычно стоят? – Твоя цена, друг. Любая цена – хорошая цена. – Хм... пятьдесят рупий? Это было меньше двух фунтов, и казалось вполне подходящим, но не успел я закрыть рот, как он нахлобучил мне на голову одну из своих шляп и застыл в ожидании. Кажется я сказал больше, чем нужно, но переигрывать было поздно, поэтому я протянул деньги. Лиз, словно ничего не слышала, спросила, сколько я заплатил, и рассмеялась мне в лицо. Я сказал, что мне плевать, и подумал, что совсем немного отдал за такую клевую шляпу. – В этих шляпах ходят все европейцы, ты что, не видел? С таким же успехом можно таскать на себе плакат “Турист”... Я огляделся по сторонам. Из ворот форта выползали вслед за экскурсоводом человек тридцать европейцев среднего возраста. На половине из них красовались мои же шляпы. – Где же твоя экскурсия, Дэйв? Иди догоняй своих приятелей. – Знаешь что, Лиз – здесь не показ мод. Мне так удобно и хорошо. Не хочешь быть похожей на туристов, хочешь получить солнечный удар – твои проблемы. – Я непременно куплю себе шляпу. Но только не у первого встречного прохиндея и не там, где толпятся туристы. Я предпочитаю поменьше бросаться в глаза. – Классная идея. Наденешь шляпу, и никто тебя не узнает. Что дальше? Будешь мазаться гуталином? – Расист. Я уже сто раз пожалел, что связался с этой дурацкой шляпой, но теперь ничего не поделаешь – придется все время таскать ее на голове, иначе она решит, что я сдался. Интересно, сколько платили другие туристы? Джереми предупредил, что рикша до форта и обратно должен стоить не больше десяти рупий в каждую сторону (примерно тридцать пенсов). Однако на все наши попытки назвать эту цену ответом был дружный смех. Лиз просила водителей сказать, сколько хотят они – результатом становилось еще большее веселье, и дело оба раза закончилось двадцатиминутным спектаклем. То Лиз, то водитель попеременно и через равные промежутки времени оскорбленно удалялись прочь, при этом всякий раз, когда наступала очередь Лиз, мне приходилось проявлять солидарность и тащиться за ней. В конце концов, она доторговалась до пятнадцати рупий туда и двадцати обратно, оба раза считая это серьезной моральной победой. Скрючившись на сиденье за спиной у сопящего вонючего мужика, я сообразил, что она ждет благодарности за проделанную работу. – Лиз, ты молодец. – Спасибо. – Ты сберегла нам целых 15 пенсов. Почти по 8 пенсов на каждого. – Ты ведешь себя, как избалованный европеец. Не забывай, мы в Индии. – И что? – Здесь нужно торговаться. Это стиль жизни. – Фигня. Сунь им сразу на два пенни больше – и не надо будет торчать на солнцепеке и визжать как психованная мемсаибиха[6]... – Дело не в деньгах, и ты это прекрасно понимаешь. – А в чем? – Неужели до тебя не доходит, что здесь только идиоты соглашаютя на первую цену. Люди будут смеяться тебе в спину. – Ну и что? Кого это колышет? – А если европейцы будут переплачивать за все вдвойне, они испортят себе репутацию. Это подает плохой пример. Мы выглядим избалованнее и богаче, чем мы есть на самом деле. – Но мы действительно богаты. Рупии – мусор. Можно заплатить вдвойне, и даже не почувствовать. – Не в этом дело. Мы подрываем их экономику. – Ага. Я понял. Как с теми нищими. Я думал, ты воспитываешь в себе жесткость и скупердяйство, а ты, оказывается, заботишься о местной экономике. – Мне осточертел твой вселенский сарказм, Дэйв. Я не воспитываю в себе ни жесткость, ни скупердяйство. Но я не позволю этим людям держать меня за идиотку. – Когда ты готова удавиться за двадцать пенсов, они тебя держат за очень умную. – Ох, отъебись. Мы остановились на перекрестке, и двое детей-нищих принялись стучать в борта тележки, и тянуть внутрь сложенные ладошки. Лиз стала рыться в сумке, очевидно демонстрируя, что она отнюдь не скупердяйка. Мы с детьми с интересом наблюдали, как она колдует над кошельком, в котором красуется пачка банкнот в полдюйма толщиной. Глаза детей благоговейно округлились. – У меня нет мелочи. – сказала Лиз. Водитель, не двигаясь с места, нажал на газ. Лиз судорожно копалась в банкнотах, пытаясь найти бумажку помельче. – Дай им что-нибудь. – Я думал... – НЕ НАЧИНАЙ ОПЯТЬ, – злобно вскрикнула она. Ее запал был явно подорван пререканиями с рикшей. И отсутствием шляпы на голове. Водитель обернулся и прорычал детям что-то на хинди. Те, чувствуя близость денег, не обратили на него внимания. Пока я рылся в карманах, водитель продолжал орать на детей. Наконец я сунул монету в руку ребенку, но в это время тележка начала двигаться, и меня отбросило назад. Рука ударилась о борт, и монета упала на землю. Обернувшись, я смотрел, как дети стоят на коленях посреди улицы, а машины, гудя и грохоча, проезжают в нескольких сантиметрах от их голов. С уже приличного расстояния я видел, как к поискам присоединился еще один нищий, и как началась драка, когда мальчик подобрал, наконец, с земли монету. Когда мы вернулись в отель, Джереми сидел на веранде и читал книгу. – Ну как? – спросил он. – Нормально, – ответил я. – Сколько вы заплатили за рикшу? – спросил он. Лиз встряла до того, как я успел открыть рот. – Пятнадцать. – И двадцать обратно, – сказал я. – Неплохо, – сказал Джереми, – немного тренировки, и все будет в порядке. – Что ты читаешь? – спросила Лиз. – Гиту, – сказал он, показывая нам обложку “Бхагавад-Гиты”. – О! – сказала Лиз. – Хорошая книжка? – спросил я. Он покровительственно на меня посмотрел. – “Хорошая книжка”? Эй, дружок, это Гита. Ты о Библии тоже спрашиваешь хорошая она или плохая? – Он пальцами нарисовал в воздухе кавычки. – Не знаю. Я ее ни разу не читал. Говорят, там интересные приколы. Он повернулся к Лиз, демонстративно адресуя свои комментарии ей, а не мне. – Это Книга. Она объясняет все, что нужно знать об Индии. Как вы вообще сюда попали, если не читали Гиту?. – А я думал, что Книга – это “Одинокая планета”. Неужели “Бхагавад-Гита” лучше. Там что, цены точнее? Они меня проигнорировали. – Дашь, когда дочитаешь? – спросила Лиз. Он усмехнулся. – “Бхагавад-Гиту” невозможно дочитать. Я перечитывал ее уже столько раз, что сбился со счета. На. – Он закрыл книгу и бросил ей. Лиз никогда не была хорошим вратарем, но умудрилась поймать книжку и посмотрела на дарителя несколько смущенно. Тот благодушно улыбнулся. – От меня, – сказал он. – Пусть это будет тебе первый подарок. В Индии. – Он положил руки за голову, откинулся на спинку и уставился в потолок. – Можешь, если тебя это смущает, подарить мне какую-нибудь из своих книжек. В результате в обмен на свою жеваную шестидесятистраничную “Бхагавад-Гиту” он получил новеньких, ни разу не читанных “Оскара и Люсинду”[7]. – Теперь мы знаем, что делать, – сказала Лиз. – Что? – переспросил Джереми. – Мы решили изменить план. Здесь внизу слишком жарко, и скоро начнется муссон, так что мы поедем в горы. Мы подумали, что самое лучшее остановиться в Симле. – В Симле? – Как тебе эта идея? – Лиз, ты должна делать то, что подсказывает чувство. Я не могу говорить, что хорошо, а что плохо. – Я не понимаю. Что плохого в Симле? – Иди туда, куда ведет тебя чувство, Лиз. Для этого ты здесь. Здесь нет плохого и хорошего. – Я не это имела в виду. Я просто... – Просто иди. Ищи успокоения. – А ты не хочешь ... пойти с нами? НЕТ! Нет – только не это! Только не Джереми. Я этого не вынесу. – Я бы с радостью, – сказал он. Нееееет. – Но я не могу. – Почему? – спросила Лиз, – Я думала, ты можешь идти туда, куда ведет тебя чувство. – Если бы. Но я не могу. Я застрял здесь, и жду, когда придут деньги. – Ждешь, когда придут деньги? – переспросил я. – Ага. Мои все кончились. – Откуда же они должны придти? – спросил я. – Из дома. – Как? От кого? – От родителей. Я не мог удержаться от смеха. Вот это жизнь, думал я. Как только сыночек оказался на мели, мамочка с папочкой тут же шлют денежки. – Я не понимаю, – сказал он, – что тут смешного. – Ничего. – Над чем же ты смеешься? – Ни над чем. Разве я смеюсь? Разве это смех? – Ты смеешься. И я хочу знать, над чем ты смеешься. – Просто так... знаешь... – Нет, не знаю. – Просто – ну это же смешно, когда родители шлют деньги. – Почему? – Просто смешно. – Я улыбался как можно язвительнее. Теперь он был в моей шкуре. – Я просто думал, что ты немного старше. Он встал, уронив на пол “Оскара и Люсинду”. – Что ты хочешь этим сказать? – Ничего. Ситуация напрягалась; мы молчали и не сводили друг с друга глаз. – Прости. – сказал я. – Я не должен был смеяться. Я хочу сказать – я сам заработал деньги на путешествие, но это не дает мне права относиться к тебе свысока. Хотя, тут нет ничего удивительного. Я просто не должен был смеяться. Как только ты открыл рот, я должен был сразу понять, что ты маменькин сынок. Прости. Я не должен был смеяться. Вот теперь он озверел окончательно. – Я не маменькин сынок. – Нет? Прости. Неудачное слово. – И я сам заработал деньги на путешествие. Так уж вышло, что родители выслали мне еще. – Да. Точно. Я не прав. – И я не маменькин сынок. – Прости. Больное место. Он дрожал от ярости. – Такие как ты... такие... у тебя... у тебя просто... навязчивая классовая идея... которая... которые по-настоящему... это такое ребячество, это так по-английски. Ебаный ты англичанин, меня от тебя тошнит. Ты, узколобый идиот, что ты обо мне знаешь? Вали отсюда, ничтожество. – Ты прав. Давай узнаем друг друга получше. Например – в какую школу ты ходил? – А ты что, не из частной школы? – Может и из частной, но я не маменькин сынок. – Я НЕ... еб твою мать... – Если бы он не был таким слизняком, он бы меня ударил. Я почти видел, как эта мысль проскочила у него в голове. Но он только похватал ртом воздух, поднял книгу и поплелся к дверям. В дверях он обернулся и проорал: – Чтоб ты... Чтоб ты... получил малярию. |
||
|