"А ты попробуй" - читать интересную книгу автора (Сатклифф Уильям)Ты меня зовешь на свидание.Первую половину года я трудился в магазине носков на Кинг-Кросс[2]. Работа в любом магазине одежды заключается в том, чтобы вешать на вешалки разбросанные покупателями шмотки. Это превращает работу в носочном магазине в нечто потустороннее, потому что носки не нужно вешать на вешалки. В жизни становится так мало смысла, что начинаешь сомневаться, жив ли ты вообще. Следом возникает резонное подозрение, что никаких носков тоже не существует. Большинство моих друзей, отпахав на похожих (хотя, может и не на столь сюрреалистических) работах, теперь тратили деньги, путешествуя по Индии, Юго-Восточной Азии или Австралии. Каждый из них был уверен: найти себя, что бы под этим ни понималось, можно только в нищей блошиной дыре, запрятанной среди малярийных гор на другой стороне планеты. Все свято верили, что долгие и малоприятные каникулы крайне необходимы делу превращения существа в человека. Я вернулся из Швейцарии, и никаких планов на остаток года у меня не было; одно я знал точно – меньше всего на свете мне хочется лезть в далекую грязную дыру. Во-первых, я терпеть не могу болеть, и с содроганием представлял, как вляпаюсь в дизентерию или еще во что похуже. Еще я не понимал, что можно делать в стране нищей настолько, что там нет даже музеев. Не то чтобы я так уж любил музеи – я просто хочу сказать, что можно убить некоторое время на осмотр достопримечательностей, ну, скажем, недели две – но что делать, если нет даже их? Неужели просто болтаться по улицам, глазеть на нищих, жрать дерьмо и портить себе печень на всю оставшуюся жизнь? Чем заниматься целыми днями? Лучше всего по поводу путешествий выразился Пол. “Хуй знает”, – сказал он, – “найдем, чем заняться. Трава там дешевая.” Джеймс тут же пустился в долгие ветвистые рассуждения об условностях, внушенных нам империалистической культурой, и о том, насколько полезны ситуации, в которых приходится бросать вызов тому, что считается на Западе само собой разумеющимся, но я прекрасно понимал, что на самом деле он хотел сказать – “Трава там действительно дешевая”. Кроме всего прочего, если человек говорит о вызове условностям, а потом отправляется в Таиланд, то он совершенно определенно порет херню. Хоть я и был уверен, что все это полная бессмыслица, я все время чувствовал, как какая-то посторонняя сила заставляет меня делать то же самое. Как бы я ни объяснял свое желание остаться в Европе, в глубине души я понимал, что просто трушу. Другие объяснения не проходили. Раз я шарахаюсь от третьего мира, значит я трус. Подсознательно я ждал, что случится нечто, схватит меня и унесет в мир опасностей, страданий и нищеты, но не хотел сам становиться этим нечто. Я мечтал о времени, когда большое путешествие будет уже позади, но у меня не было ни малейшего желания лезть в него сейчас. Страдания, опасности и нищету я бы пережил, но так уж вышло, что я терпеть не могу грязь и болезни. Я не хотел никуда ехать. При одной мысли о том, чем я буду заниматься, когда вернусь из Швейцарии, я впадал в депрессняк. Я заработал довольно прилично денег, и получалось так, что просто обязан был отправиться путешествовать. Или придумать какой-то другой способ их потратить, но так, чтобы это не выглядело отмазкой. Работа в Швейцарии оказалась не менее тупой, чем в носочном магазине – альпийская скука отличается от галантерейной только менее приторным запахом. За все четыре месяца мне как-то не попалось недотраханной миллионерши, так что я вернулся в Англию, по-прежнему не имея ни малейшего представления, чем заняться до конца года. Был март, и все мои друзья разбрелись кто по заграницам, кто по университетам. После бесконечного и бесцельного перелистывания записной книжки я понял, что, если я хочу выжить, нужно придумать что-то радикальное. Я раскопал на дне ящика картонную подставку для пива и уставился на телефон Лиз. Несколько дней подряд пульс у меня начинал бешено колотиться стоило мне пройти мимо телефона. Но я не мог заставить себя позвонить. Не меньше недели я ежедневно проделывал одну и ту же процедуру: набрать половину номера – походить кругами по дому; набрать половину номера – сходить в магазин за молоком; набрать половину номера – сбегать за свежей газетой; набрать половину номера – поваляться в саду и помучить насекомых, – после чего сделал героическое усилие. – Алло? Позовите, пожалуйста Лиз. – Угу, это я. – О... Я не знал, что сказать. А что вообще говорят в такой ситуации? – Привет, – первая попытка. Сработало. Очень правильный ход. – Привет. Кто это? – Хм – это я. Дэйв. Дэйв Гринфорд. Друг Джеймса. – Дэйв! Черт, как я рада тебя слышать. Как дела? – Хорошо. – Чем ты занимался все это время? – Ну – всем понемножку. Как тебе сказать... Недавно вернулся из Швейцарии. – Ага. Точно. Ну и как она? – Фигня. Сплошные алкаши. – Правда? – Ага. – Неужели все? – Все, кого я видел. – Ужас. Тебе просто не повезло. – Да нет, по статистике то же самое. – Похоже, ты вжился в тамошнюю культуру. – Еще как. Тирольские песни и резиновый сыр – что еще человеку надо. – Значит, скоро опять туда поедешь? – Ага, разбежался. Ладно, ты-то как? Чем занимаешься? – Ничем. Тоска зеленая. – Тоска? Это серьезно. – Все разъехались. Все мои друзья провалились под землю. – Это просто здорово! У меня те же самые проблемы. Прям трагедия. Все куда-то исчезли. Скоро на стенку полезу от скуки, как опарыш в сортире. – Мне всегда казалось, что у опарышей много друзей, – сказала она. – То есть, ты когда-нибудь видел одинокого опарыша? Какие умные вещи она говорит. Я чувствовал, что краснею. Вот оно. Я опять в нее влюбился. – Представь себе опарыша с дефектом речи и прыщами, – сказал я. – Лучше с дефектом ползания. Это невероятно! Мы понимали друг друга с полуслова. – Представь, что ты опарыш с дефектом ползания, – сказал я. – Никто с тобой не разговаривает. Ты можешь ползать только одной стороной, все время описываешь круги, и никому до тебя нет дела. – А ты можешь представить себе красивого и сексуального опарыша? Но с искривленным ползанием? Меня уже парализовало от желания. – Слушай, Лиз. Ты занята? – То есть? – Ну, то есть... Может ты свободна на этой неделе? – Ты меня зовешь на свидание? – Нет, нет, нет, Что ты, что ты. Я просто... я просто подумал, что может мы встретимся, выпьем чего-нибудь. – Нет, ты меня явно зовешь на свидание. – Нет, ничего такого, я просто... – Хватит выкручиваться, как опарыш. Я тебе нравлюсь. Ты друг Джеймса. Ты же не собираешься лезть мне под юбку, как только он отвернется, правда? Я тихонько хмыкнул. – Значит вы все еще вместе? – Конечно. Слушай – у меня до хрена дел. Давай встретимся в Кэмдене[3] часов в восемь? – Хорошо. ОК. Просто здорово. – На выходе из станции. – На каком? Их там два. – На главном. – Они оба главные. – Ох, не будь таким мудилой. На том, который красивее. Она повесила трубку. Ччерт! Со мной еще никто так не обращался. Обычно я тратил полчаса, чтобы выбрать подходящее место, а она... Черт бы драл! Это невероятно. |
||
|