Щелоков АлександрЗарево над Аргуном

Александр ЩЕЛОКОВ

ЗАРЕВО НАД АРГУНОМ

Книга вторая

Офицерам и солдатам, их матерям и отцам,

живым и мертвым, всем, кого опалила своим

огнем война, посвящается эта книга.

"Собственно "триллерская" составляющая

у профессионального военного Щелокова

очень неплохая, но роман все-таки глубже,

честнее, важнее и говорит о самом больном

- без гнева, пристрастия, взвешенно и откровенно"

"Книжное обозрение" 18 марта 2002 г.

ЧЕЧЕНСКИЙ СЛЕД.

2000 г.

- Ряхин, притормози на углу Масловки.

- Чо так? - Ряхин мужик простой, бесхитростный, кто-то вдолбил ему в дурью башку суворовский принцип, что каждый солдат должен знать свой маневр, и он всегда лезет к старшим с вопросами, даже тогда когда лучше смолчать.

- Ты рули, рули, - недовольно буркнул лейтенант Валидуб, - все вопросы потом.

Ряхин обиженно насупился и ударил по тормозам. Завизжали, запели шины, дымясь на асфальте. Пассажиров в машине качнуло.

- Здесь встать?

- Здесь, будь ты неладен. Что так тормозишь резко? - Валидуб злился, и Ряхин довольно улыбнулся в рыжие усы, благо пассажиры, сидевшие позади, не видели выражения его лица.

Валидуб увалисто вылез из машины. Поманил в открытую дверь за собой сержанта Лысова, и они вдвоем направились к месту, где торговали астраханскими арбузами.

Огромная куча темно-зеленых с черными полосами плодов лежала запертая в железном решетчатом ящике. Возле неё стояли два азербайджанца - молодые крепкие парни, усатые и горбоносые.

- Как у вас тут с общественным порядком? - спросил лейтенант Валидуб, подходя. Он остановился, расставил ноги на ширину плеч и стал выразительно помахивать "демократизатором" - резиновой дубинкой длинной и толстой. Никто вас не обижает?

- Никто, начальник, - продавец, который выглядел постарше, заискивающе улыбнулся.

- Вот и отлично, ребята. Если что - прямо ко мне. - Валидуб пристукнул дубинкой по прутьям арбузной клетки. Металл глухо застонал от тяжелого удара. - А сейчас выбери пару "шариков". Вот этот и этот. Пусть твой напарник отнесет к машине.

Младший сержант Лысов, стоявший за спиной Валидуба, лыбился. Ну, лейтенант! Ну, хват! В случае чего лопнешь, а ничего противозаконного не докажешь. Азер сам предложил арбузы, сам донес до машины, сам уложил их в багажник. Что поделаешь - уважают милицию торговцы. Хорошо знают, кто их защищает и бережет.

Когда "ментовоз" - белый "Мерседес" с синими номерами и буквами "ПГ" на бортах и крышке багажника скрылся из виду, азербайджанец, сам оттащивший и загрузивший товар в машину, вслух выругался и смачно сплюнул на асфальт.

- Гёт вере, вере... Слушай, Рустам, надо взять два-три арбуза и вколоть туда шприцем дзентрию...

- А, Керим, лучше холер или спилис. Где я тебе дзентрию достану?

- Да здравствует мир во всем мире, - сказал Керим, - и холер на московский милиций!

Оба понимающе рассмеялись.

- Ряхин, - сказал Валидуб, когда машина тронулась. - Гони на Писцовую. Надо один адресочек проверить.

Лысов скрыл улыбку. Он знал: лейтенант навещает на дому проститутку Люсю Макухину, с которой схлестнулся во время одной из облав на "ночных бабочек" столицы, и теперь поддерживает с ней постоянную связь.

Когда машина остановилась, Валидуб вынул из багажника самый крупный арбуз.

- Остальное вам, мужики. Пока!

Вечером свои торговые владения объезжал хозяин арбузной торговли Джабраил Мамедов крутой бакинский авторитет, глубоко пустивший корни в московскую почву и прижившийся здесь. Торговец Керим доложил шефу о событиях дня, не забыв рассказать о милицейском налете и о своем желании напустить на ментов дзентрию. Кериму казалось, что его забота о товаре будет оценена по достоинству. Однако шеф все воспринял всерьез.

- Ты понимаешь, что такое дзентрия? - спросил он строго. - Это бактрологическая война. Совсем не то, что нам нужно. Необходимо действовать политическими методами. Ты понял?

- Как это политически? - спросил Керим.

- Очень просто. Как ты думаешь, почему йахуды не сумели завоевать Сирию, Ливан, Ирак, и легко завоевали Россию? Ладно, скажу сам: они шли на арабов с оружием и получали отпор. А в Россию они приехали со своей хитростью и деньгами. Русские раскатали губы и попали в зависимость. Какой вывод?

- Какой? - спросил Керим.

- Ты ахмак. Свою выгоду видишь только в копейках. Выгода в другом, Керим. У денег инфляция. У отношений между людьми инфляции нет. Есть процент. Ты радоваться должен, что у тебя мент арбузы берет. Пусть берет. Если я ещё услышу про дзентерий, отверну тебе башку. Мент, который берет это очень хорошо. Когда не берет - плохо.

Керим вздохнул.

- Этот готферран много берет. Скоро торговать будет нечем.

- Замолчи. Ты думаешь, он ещё сегодня приедет?

- Обязательно. Этот паразит как муха на мед летает сюда.

- Хорошо, Керим, я здесь останусь с тобой и посмотрю на него со стороны. Ты заранее отбери четыре арбуза. Самых лучших. И отложи в сторону.

- Ага, зачем? Он как голодный пес их ухватит и спасибо не скажет.

- Пусть хватает. И спасибо не надо. Если ты, Керим, хочешь войти в чужой дом, который охраняет злая собака, не стесняйся подкармливать её мясом. Злые собаки хорошо запоминают руки, которые дают ей пищу. К каждому бесплатному арбузу можешь добавлять ему ещё три рубля сдачи. Ты меня понял?

- Понял, ага.

- Отлично. А ты Рустам, - теперь Джабраил обратился ко второму торговцу, - слетай на Петровско-Разумовский рынок. Найди там Стопора. Ты его знаешь?

- Э, конечно знаю...

Петька Стопор - наркоман и мелкий карманник был известен всем, кто связан с торговлей. За дозу этот хмырь был готов выполнить для заказчика любое дело, вплоть до того, что мог найти дешевого киллера или взломщика, для проникновения в чужую квартиру. Главное для Стопора - заработать порцию кайфа.

- Вот найди его и тащи сюда. Пусть он посмотрит на мента вместе со мной.

- Зачем, ага? - любопытный Керим все хотел знать и понимать. Он старательно учился у шефа искусству владеть Москвой.

- Много знать будешь - скоро помрешь, - отрезал Джабраил. Тем не менее пояснил: пусть учится молодежь. - Пусть этот наркоман походит за ментом и узнает о нем все, что можно узнать. Знание - сила. Слыхал такое? Учти - это верно.

* * *

Валидуб сел на смятой постели подруги, свесил ноги, почесал грудь. Потом встал и потянулся, разведя руки в стороны. По солдатской привычке одевался быстро: поддернул штаны, задернул замок-молнию на ширинке, подтянул брючный ремешок.

Опустился в низкое мягкое кресло, заложил ногу на ногу. Вынул из кармана пачку сигарет "Ява". Прежде чем закурить звучно зевнул, широко раскрывая рот с ровными белыми зубами.

Люся, подпрыгивая на одной ноге, надевала черные полупрозрачные трусики. Полные красивые груди с темными окружьями сосков возбуждающе подрагивали.

- Все забываю спросить, какой у тебя размер? - лениво спросил Валидуб, доставая зажигалку.

Люся, уже подтянувшая трусики, подхватила обе груди ладошками, будто выложила на блюдо.

- Четвертый.

Валидуб удовлетворенно хмыкнул.

- Как у Арины Шараповой.

- Кто это, - спросила Люся.

Валидуб имел в виду известную дикторшу московского телевидения, чье лицо ежедневно мелькало на голубом экране и то, что его сопостельница её не знала показалось ему удивительным.

- Ты что, телик не смотришь?

- У меня ночная работа, - объяснила Люся и вдруг в её голосе прорезалась нотка ревности. - Ты что её лапал?

Валидуб закурил, с наслаждением затянулся, выпустил струю дыма.

- Нет, детка, лапаю я тебя, а об этой читал. В газете. Телевизионные сучки от зрителей размеров своих титек не скрывают

- А-а, - разочарованно протянула Люся и прошла к гардеробу. Валидуб звучно шлепнул её по упругой попе ладонью.

- Вот что, лошадка, завтра поедем рыбачить.

Люся перед вечерним выходом на творческий поиск клиентов выбрала платье и повернулась к нему лицом.

- Это ты сам моей мадам скажи. У меня завтра рабочий день. Может она меня не отпустит.

- Еще чего? Я, этой суке, такое устрою. Запалю её салон досуга с двух сторон. Так и передай.

"Рыбачили" Валидуб и Люся на диком пляже Москва-реки. И в тот раз он поступил, как всегда. Поставил свое личное "Ауди" в тень раскидистой ветлы, сам отошел в кусты тальника, постелил на траву старое одеяло и прилег так, чтобы видеть свою машину и пляж.

Люся, покачивая бедрами, легкой походкой двинулась вниз к реке. Осмотрелась. Бросила на песок дерюжку и легла на спину. Купальный ансамбль - бюстгальтер и трусики - шириной напоминавшие узкие ленточки, плотно облегали её грудь и живот, подчеркивали богатый рельеф молодой фигуры.

Щука, которую рыбак пытается поймать на живца, ведет себя в реке куда осмотрительней, чем мужик, внезапно увидевший на берегу привлекательную и по всем признакам одинокую женщину. Поэтому охота щучки на рыбака бывает более простой и результативной.

Уже через две минуты после того, как Люся улеглась на песочке, с места поднялся уже немолодой, но все ещё достаточно фигуристый мужчина. Его имидж слегка портила только большая плешь и небольшое брюшко, начинавшее наливаться внутренними силами.

Он прошел к Люсе уверенным шагом, бросая ленивые взгляды по сторонам. Подошел, сел на песок рядом с ней и только после этого спросил:

- Можно присесть?

Люся небрежно взглянула на него поверх оправы темных модных очков. Одного взгляда ей хватило, чтобы определить в подошедшем искателя бесплатных удовольствий. Ответила ему с откровенным пренебрежением:

- Посидите, только не долго.

Мужчина, судя по всему, слегка растерялся.

- Что так? Я мешаю?

- Конечно, - голос Люси звучал спокойно. - Вы здесь кайфуете на солнцепеке, а я пришла поработать.

Чего-чего, а подобной откровенности от красивой, вызывающе сложенной девицы мужчина не ожидал.

- Вы... - начал он, ещё не веря себе, что правильно понял её слова.

- Да я. - Люся поправила очки. - Что, не похожа? Ладно, не нравится отвали...

Она никогда не лебезила перед мужиками, если видела, что с них нельзя сорвать свой куш.

- Ах ты, курва!

Мужчина возмущенно вскочил, отряхнул трусики от песка и двинулся к своему зонтику.

- Пошел, козел! - бросила ему вослед Люся и улеглась поудобнее.

Рыбалка начиналась не очень удачно. Ко всему вокруг не было заметно одиноких мужиков, которых можно было бы подцепить на крючок. Говорят, что в Тулу не принято ездить со своим самоваром. Какого же черта мужики ездят на пляжи с женами? Разве это не такая же глупость?

Люся прикрыла глаза, с удовольствием греясь под лучами умеренно жаркого солнца. Томная лень все больше овладевала ею, навевала легкую дрему.

Неожиданно рядом хрустнул песок. Люся приоткрыла один глаз и увидела, что возле нее, загораживая свет солнца стоял плотный мужчина типичной кавказской наружности в красных плавках и белой панамке с торговым знаком фирмы "Найк".

- Познакомимся? - спросил он. - Имею особое желание.

- Почему нет? - ответила Люся спокойно и с хищным прищуром посмотрела на подошедшего. - Иметь желания хорошо.

- Куда поедем? - спросил кавказец низким взволнованным голосом. Похоть его оказалась сильнее осторожности. - К тебе или ко мне?

- Можно и здесь, - Люся решительно отвергла предложение куда-то поехать. - У меня рядом машина. В ней удобно...

- Пошли.

Они двинулись к машине. Люся шла впереди с нарочитой задиристостью вихляя задом. Клиент тянулся за ней, обалдевший от накатившего желания. Он то и дело прикладывал руку к причинному месту, чтобы бугрение плоти под плавками не сильно бросалось в глаза и сопел, будто взбирался на крутую гору.

Подойдя к машине, Люся открыла дверцу. Посмотрела на страждущего сына Кавказа.

- Сюда.

Тот пригнул голову и полез внутрь машины. Немного выждав, Люся нырнула за ним...

Человек, носящий форму, только тогда соответствует назначению, когда гордится своим мундиром и чином. Валидуб в этом отношении был образцовым служакой. Ох, как он любил свою форму! Мундир - это власть. Это авторитет. Это, ко всему, красота - погон новенький, звездочки на нем граненые. На рукаве красочная нашлепка - "МВД РФ". Сила и блеск! Он идет, а все видят здоровенный как лось дядя не просто прохожий чувак, к которому запросто могут пристать хулиган, попрошайка или обнаглевший вконец рэкетир. Дядя при исполнении. Сунься к такому, он сгоряча применит оружие и прокурор признает правомерность подобного деяния, поскольку настоящая власть держится на страхе и повиновении. Настоящей власти умной быть не обязательно, а вот собственной строгости ей опасаться незачем.

Увидев, как Люся с клиентом влезли в машину, Валидуб вышел из-за кустов. Одернул китель, поправил бронежилет, чтобы сидел поудобнее. Проверил ребром ладони прямоту линии нос - кокарда на форменном кепи. Выправил грудь, чтобы гляделась она колесом, и, помахивая резиновой палкой, пошел к машине.

Сценарий, отработанный до мелочей, Люся выдерживала с точностью до секунды.

Медленными ласкающими движениями рук она готовила поле деятельности. Мужик-сластолюбец заводился все больше и больше. Он мурлыкал как кот, которого гладит хозяйка. И бормотал заплетыкающимся языком:

- Ну, давай! Давай! Начинай же!

Когда Люся поймала ладонью жилистую шею распалившегося страстью лебедя и сделала вид, что готова откусить его задорную голову, дверца машины распахнулась.

- Так!

Ох, сколько строгости наполняло голос Валидуба. Зевс-громовержец и тот вряд ли сумел бы так выразительно продемонстрировать возмущение - без громовых раскатов, но с холодной подавляющей чужую волю угрозой.

- Так! Значит совокупляж? В извращенной форме?

Глаза мужика-сластолюбца чуть не вылезли из орбит. Он дернулся, но женская рука все ещё твердо сжимала внезапно ослабевшую шею синей птицы счастья, и вырваться ему не удалось.

- Сейчас вы, гражданин, - Валидуб приставил конец дубинки к подбородку дурака, которого застукал на горячем, - пройдете со мной в отделение. В том виде как есть.

- Плавки! - заорал кавказец. - Где они?! Ты куда их дела?

- Да уж сиди, - Люся нервно дернула перепуганного клиента за то, что держала рукой и тот взвыл от боли. - Я сейчас переговорю с товарищем милиционером. - И без паузы воркующим голосом заговорила с Валидубом. - С вами можно пошептаться, гражданин начальник?

- О чем собственно? О взятке, что ли?

Валидуб не убавил строгости в тоне, но сделал шаг в сторону от машины.

Люся вылезла наружу, захлопнув за собой дверцу. О чем она шепталась с ментом, несчастный затворник, торопливо натягивавший плавки, не слышал.

Вскоре дверца открылась.

Люся говорила хриплым шепотом.

- Он готов тебя отпустить за две сотни.

Герой-любовник любил сладкое, но деньги ценил не меньше.

- Давай так, сто я, сто - ты.

- Пошел ты! - Люся не сдерживала эмоций. - Это он с тебя берет, козел!

Мужчина тяжело вздохнул.

- Ну, ты и курва! - Посмотрел на мента. - Пошли, заплачу.

Вдвоем они прошли к месту, где лежала одежда кавказца. Тот нагнулся, вынул из кармана пиджака портмоне, раскрыл его. Дразня взгляд, там лежала пачка сотенных кредиток с зелеными яркими спинками.

Валидуб нервно облизал губы.

- Бери, сколько надо, - сказал мужик обречено. - и забудем. Ты меня не видел, я тебя. Понял?

Валидуб протянул руку к деньгам. На мгновение она зависла над портмоне. Пальцы хищно подрагивали. Лейтенант примерялся. Он боялся продешевить и в то же время опасался ухватить лишку. Для этого надо было точно оценить состоятельность лоха. Пачка баксов выглядела солидной и, если взять пять купюр, заметно её толщина не уменьшится.

Решившись, Валидуб щелкнул пальцами, ещё раз облизал губы и сдвинул в свою сторону пять бумаг.

- Так можно? - спросил но, демонстрируя умеренность аппетита.

- Бери, - с нотками безразличия в голосе согласился кавказец.

Валидуб дернул банкноты на себя, как игрок, сдающий карты, сложил их вдвое и сунул в карман. Сказал строго:

- В другой раз... Надо уважать общественный порядок... Надеюсь, вы понимаете... Мораль и все такое...

- Надейтесь, - пообещал обобранный. Тут же отвернулся и стал собирать вещи.

* * *

Нежданный посетитель вошел к начальнику отделения милиции без стука, небрежно толкнув дверь ногой. Вошел, на мгновение задержался на пороге. Вдохнул воздух, густо провонявший табачным дымом и кислым запахом не стиранных носков, потом решительно шагнул к столу.

Начальник отделения подполковник милиции Кошелев не только не встал, но даже не шевельнул на стуле задом. При обращении к нему граждан на улице, подполковник обязательно делал отмашку рукой от пупка к виску и назад, но поскольку к пустой голове ладонь не прикладывают, посетителям, заходившим в кабинет, почестей он не оказывал. Тем приходилось довольствоваться лицезрением милицейского начальника.

- Депутат государственной Думы Курчалоев, - представился вошедший. Вынул из кармана удостоверение, закатанное в прозрачный пластик и положил на стол под нос Кошелеву. Пластик громко щелкнул. - Член комитета Думы по безопасности.

Кошелев, бросив беглый взгляд на документ, встал и вытянулся.

- Милости прошу. Присаживайтесь. - И сразу представился. Подполковник Кошелев Денис Константинович.

- Спасибо, - гость чинно сел, предварительно поддернув брюки, чтобы штанины не сминались на коленях. - Буду говорить без предисловий. Можно?

Кошелев кивнул.

- Насколько мне известно, у вас служит лейтенант Валидуб, - Курчалоев пристально смотрел на подполковника. - Я правильно назвал фамилию? Есть такой?

Кошелев склонил голову, показывая, что ошибки нет.

- Вы его можете пригласить для участия в разговоре?

Кошелев потянулся к мультитону. Нажал клавишу.

- Валидуба ко мне! Бегом!

Минуту спустя в кабинет вошел лейтенант. Остановился у двери.

- Это он? - спросил Курчалоев.

- Он, - мрачно подтвердил подполковник, инстинктивно предчувствуя, что разговор не будет приятным.

- Тогда значит что именно этот ваш лейтенант, если говорить прямо, силой вытряс у азербайджанских торговцев арбузами пятьсот долларов наличными...

- Товарищ подполковник, - Валидуб чуть не задохнулся от возмущения. Какие пятьсот долларов?! Этот гражданин что, вел следствие? У него есть доказательства?! И кто он вообще такой?!

- Молчать! - Кошелев в запале стукнул ладонью по столу. - Обосрался и стой, пока тебя не спросили. Когда спросят - ответишь.

- Значит, нужны доказательства? - Курчалоев встал, прошелся к двери, открыл её. - Войдите, господин Мамедов.

Одного взгляда оказалось достаточно, чтобы Валидуб понял о каких арбузах пойдет речь. Вошедший был тем самым кавказцем, которого он нахально обобрал на пляже вчера.

- Вы не знакомы? - спросил Курчалоев издевательски. - На всякий случай у меня есть видеоматериал о вашей вчерашней встрече...

Он с ехидством посмотрел на подполковника.

- Если честно, Денис Константинович, случай мелкий, и я бы не хотел из-за него вас подставлять. Однако дело идет о Мамедове, гражданине иностранного государства. Правда, ближнего зарубежья, как иногда говорят, но практически это дела не меняет. Вы сами знаете, как все может сложиться. Положат на стол вашего министра ноту посольства Азербайджана. Уверен, он сразу скажет: дайте ответ министерству иностранный дел, что лейтенант Валидуб и подполковник Кошелев у нас давно не работают. Их уволили по неполному служебному соответствию месяц назад. Может так быть?

- Может, - согласился Кошелев и тяжко вздохнул. Ладони у него стали мокрыми. - Надо же, что натворил этот засранец? Простите, но вы понимаете, господин депутат, с каким народом мне приходится работать? То одно отмочат, то другое. А отдувается за все их начальник.

В голосе Кошелева звенели страдальческие нотки. К своей нынешней должности подполковник, начавший службу простым милиционером, двигался с тем же трудом, с каким шахматная пешка одолевает шесть клеток, отделяющих её от ферзевого поля, не пропустив ни одного хода, не съев ради карьеры ни одной противостоявшей ему фигуры и только за счет старательности и преданности делу добрался до цели, которую наметил ещё в начале карьеры.

- Виноват, - вдруг сказал Валидуб. Он понял, что версия с арбузами подброшена ему как спасательный круг. Чего потребуют кавказцы взамен не было ясно, но это все может случиться потом, а сейчас лучше признаться. Да, я взял деньги, но взял в долг. Господин Мамедов должно быть меня не понял. Я отдам. Могу прямо сейчас.

- Конечно, отдайте, - охотно согласился Курчалоев.

Валидуб вытер пот со лба и полез за бумажником.

- Я сейчас, сейчас...

Курчалоев, наблюдая за ним, улыбался. После того, как деньги вернулись к законному владельцу, депутат обернулся к Кошелеву.

- Вот что, Денис Константинович, вы мне понравились. Своей справедливостью. Если бы у нас в милиции все были такими...

Кошелев смутился. Лесть была откровенной, по-кавказски напористой и принимать её без сопротивления особенно в присутствии Валидуба ему не хотелось.

- Но, но оставьте! Какой я там справедливый.

- Не скажите, - Курчалоев цвел улыбкой. - Я не из тех, кто кому-то старается угодить. У нас на кавказе так: вы к нам хороший, мы к вам тоже такие. Только взаимность. Только так должны жить люди.

Кошелев не стал возражать. В конце концов превосходные степени и восхваления у кавказцев в традиции и на это просто не стоит особо обращать внимание - они разойдутся и все забудется. Однако произошло неожиданное.

- Слушайте, командир, - Курчалоев вдруг вспыхнул новой волной вдохновения. - Есть идея. У Мамедова скоро из Дагестана в Москву пойдет трайлер. Большой фургон с товаром. Груза в нем не очень много. Он загрузит туда полторы тонны арбузов. Для московской милиции. Бесплатно. Благотворительный подарок. Как на такое смотрите?

- Хорошо смотрю, - без сопротивления одобрил идею Кошелев.

Он не видел причин для возражения. Благотворительность никто осудить не сможет, а выгода её очевидна. В уме Кошелев уже прикинул раскладку: кому и сколько арбузов, полученных на халяву он выделит. В министерство полтонны. В городское управление внутренних дел - тоже. И себе... Короче, по честному. И, утверждаясь в готовности поддержать здоровую инициативу, спросил:

- Что для этого нужно?

- Пустяк, - Курчалоев потер лоб, соображая. - Сможешь послать своего сотрудника в Махачкалу? Туда он поедет за мой счет. Назад возвратится с трайлером. Сейчас у нас на дорогах сложности: посты, мосты, блокпосты... Сам понимаешь, такая обстановка. Вот его, Валидуба и посылай. Дай ему бумагу с печатью, чтобы не чинили препятствий. А лейтенанту будет урок: если в долг брал, надо отдавать не из под палки. Как, пойдет?

Он протянул подполковнику руку.

* * *

Молодой мужчина в черной шапочке-бейсболке с большими желтыми буквами USA на тулье, в джинсовых брюках и белой рубашке, с небольшим чемоданчиком-дипломатом в руке, быстрым шагом поднялся из подземного перехода, и вышел на шумный проспект в одном из спальных московских районов. На мгновение остановился и огляделся. Небо затягивали серые угрюмые тучи. Моросил мелкий нудный дождь.

Мужчина поднял вверх сложенный зонтик, нажал на кнопку, и над его головой распахнулся большой черный купол.

В нескольких метрах от перехода у обочины стоял серебристый "Мерседес". Со стороны универсама "Перекресток" к машине спешил её владелец - крупный человек в сером под цвет своего авто костюме. На ходу он вынул из кармана темную коробочку - электронный ключ противоугонной системы - и нажал кнопку. Узнав хозяина, защита пискнула, сообщив, что отключилась и открывает владельцу доступ в машину.

В тот же миг без малейшего интервала рядом с машиной ухнул тяжелый взрыв.

Мужчина в сером костюме вскинул голову, не поняв, в чем дело. И увидел, как большой черный зонт, растерзанный в клочья, взлетел высоко вверх, а человек, державший его исчез с глаз.

Исчез, испарился в полном смысле слова - был и его вдруг не стало.

Там, где он только что стоял, вспух большой огненный шар. Вспух и с грохотом лопнул, рассыпавшись ошметками плоти, оплеснув все вокруг кровавыми брызгами.

Автомобилист инстинктивно закрыл руками, но все же опоздал. В лицо ударили капли ещё горячей, но уже мертвой крови. Серый костюм покрылся множеством бурых пятен.

Автомобилист по инерции сделал шаг к машине и в ужасе увидел, как на чистый серебристый капот с мокрым стуком шлепнулся кусок мяса...

- А-а-а!!! - дико завопила женщина, белое платье которой вдруг стало красным от забрызгавшей её крови.

Старик в шляпе с палочкой в руке громко закричал:

- Милиция! Где милиция?!

А молоденький милиционер в серой форме и бронежилете, что-то взволнованно говорил в микрофон портативной рации.

* * *

Оперативные группы федеральной службы безопасности и управления внутренних дел появились на месте происшествия почти одновременно. Большой участок асфальта, залитый кровью и опаленный огнем, а также серебристый "Мерседес", запятнанный бурыми кляксами и с помятой взрывом дверцей, с лежавшей на капоте частью ноги человека, были окружены белой пластиковой лентой с широкими красными полосами.

Как всегда в подобных случаях, напирая на хлипкое ограждение, стояла довольно плотная толпа зевак, которых как мух привлекает вид крови, разбитых автомобилей, искалеченных тел и чужих страданий. Привычные к показу сцен насилия в кино и на телевидении, люди хотят обогатиться живыми впечатлениями, чтобы потом делиться ими с друзьями и знакомыми, говоря при этом: "Я все видел сама".

Дождик сеял и сеял, мелкий, промозглый, противный и это заставляло следователей спешить - морось быстро стирала с предметов следы страшного происшествия, которые следовало закрепить, занести в протоколы, пока они не исчезли совсем.

Следователь-криминалист капитан Василий Карпенко работал в паре с заместителем начальника отдела подполковником Алексеем Ярощуком.

Первым делом они опросили сержанта Пряхина, милиционера патрульно-постовой службы, который стал свидетелем случившегося и первым сообщил об этом в отделение.

Впрочем, рассказать что-либо полезное Пряхин сразу не смог. Взрыв это взрыв: бух! - и что было, того не стало. Сообразить не успеваешь, а все уже и окончено, где уж там успеть разглядеть. Поэтому следователи буквально терзали сержанта вопросами.

- Вспомните, - давил на Пряхина Ярощук, - подозрительные лица, подозрительные машины... Ну, так и ничего?

Свидетель, если это даже работник милиции, инструмент следствия ненадежный, но без него в работе не обойтись.

Пряхин, в который уже раз за время их разговора, пытался изобразить предельную сосредоточенность.

- Что я видел? Поначалу вон та серая машина... ну, пискнула у неё система сигнализации... Громко вякнула... Потом взрыв. Я уже туда не смотрел. Взялся за рацию. Да, точно. Нет, ещё видел как сразу от универсама отъехала машина...

- Какая машина?

- Черный "Ниссан".

- Номер заметили?

- Ну, это 222 ху, - Пряхин запнулся и продублировал буквенный индекс словами. - Харитон, Ульяна... Первую букву не запомнил.

- Хорошо, - похвалил Ярощук. - Почему запомнили? Было что-то подозрительное?

- Нет, но как-то уж так... просто обратил внимание. Все сразу сюда бросились, а машина вдруг отъехала.

- И куда она отъехала? Заметили?

- Пошла сразу направо, потом на разворот и встала на той стороне бульвара.

- И долго там стояла?

- Не обратил внимания. Во всяком случае, когда опергруппа подъехала, она ещё там была.

- Кто-то из машины выходил? Приближался к месту взрыва?

- Нет, такого не было.

- Хорошо, какой номер у машины? Повторите.

- 222. Харитон, Ульяна.

- Ну, "ху" запомнить несложно. А как с цифрами?

- Это ещё проще. 22 в "Блэк Джек" - проигрыш по чистой.

- Играете в казино?

- Нет, дежурил там и вник.

- Молодец, Пряхин. Отлично. Глаз у тебя - алмаз. Спасибо, ты заметил многое...

Дольше других они занимались с владельцем серебристого "Мерседеса" коммерсантом Бражниковым.

- Простите, Валентин Матвеевич, - начал с ним разговор Ярощук, - мы вас ни в чем не подозреваем. Скажу больше, то что вы оказались в зоне взрыва, то как выглядят ваш костюм и ваша машина, лучше всего доказывает, что подвергать себя такому риску причастный к террористическому акту человек не стал бы. Тем не менее вы, на наш взгляд, приняли в происшествии непосредственное участие. Уточню: возможно, приняли...

- Это каким же образом?

- По случайному совпадению. Вы инициировали электронный замок в своей машине. По показаниям свидетелей, взрыв последовал сразу за сигналом охранной системы.

- Я это тоже заметил, но оба события не связал воедино...

- Тем не менее, придется у вас попросить электронный ключ на экспертизу. Его вам возвратят. Вместе со справкой, что машина повреждена взрывом, а не в результате вашей ошибки на дороге...

Опросив ещё несколько человек, назвавшихся свидетелями, и ничего нового не узнав, Ярощук и Карпенко осмотрели собранные в пластиковые пакеты материальные свидетельства преступления, на юридическом языке именуемые "вещественными доказательствами".

В какой-то момент капитан Карпенко посмотрел на бетонный козырек, нависавший над входом в универсам. Подумал.

- Пожалуй, я туда заберусь.

Ярощук бросил взгляд вверх.

- Ты думаешь стоит?

Они понимали друг друга с нескольких слов.

- Где наша не пропадала!

Карпенко прошел в универмаг. Спустя некоторое время "секьюрити" "Перекрестка" в форменном костюме с желтой нашивкой на нагрудном кармане открыл ему окно. Карпенко выбрался на козырек.

Ярощук наблюдал за его действиями снизу.

- Ничего?

- Кое-что...

Карпенко поднял с бетона какой-то предмет, положил его в полиэтиленовый пакет и вернулся к открытому окну.

Вскоре он уже был внизу. Сунув руку в перчатке в пакет, он извлек из него обрывок джинсовой ткани, перепачканной кровью. Это был фрагмент брюк убитого взрывом человека с боковым карманом.

- Что там? - спросил Ярощук.

- Сейчас глянем.

Карпенко сунул два пальца внутрь кармана, вывернул его наружу и вынул оттуда прямоугольную карточку с фотографией, закатанную в прозрачный пластик...

- Подполковник Ярощук? Алексей Николаевич? - от следственной группы федеральной службы безопасности отделился человек, такой же безликий, как остальные. Только по голосу и уверенности, с какой он держался, можно было догадываться - он здесь старший. Мужчина держал в руке раскрытую трубку мобильного телефона. - Это вас. Генерал Куликов.

Ярощук взял трубку без особой охоты.

- Слушаю.

Громкий и хорошо узнаваемый голос начальника управления был по-командирски строг, и требовал беспрекословного подчинения.

- Ярощук, сворачивайся. Мы тут взвесили и решили - пусть дело ведут соседи. Ты меня понял? Закрывай все и возвращайся.

- Ефим Лукич, - Ярощук пытался хотя бы выяснить, что случилось. На работу он никогда не напрашивался, но и бросать начатое не любил. - Мы только начали, и я хочу понять...

- Вот и отлично, - генерал не собирался давать объяснений. - Только начал - не жалко бросить. А понимать незачем.

Связь прервалась.

Ярощук вернул трубку владельцу. Посмотрел на него, и качнул головой, обозначая согласие.

- Нет, так нет. Мы уезжаем.

- Что-нибудь интересное у вас есть? - спросил конкурент, который так и не захотел представиться Ярощуку. - Мы приобщим к делу.

- И рад бы, - ответил Ярощук, - но ничем помочь не сможем. У нас пусто, - он развел руки, открыв ладони собеседнику: вот, мол, глядите.

Не прощаясь, Ярощук повернулся и отошел к Карпенко.

- Вещдок не отдаем. Есть желание кое-что проверить. Соседи зашевелились, значит, уже догадались, в чем дело. Попробуем и мы, как ты думаешь?

- Согласен, - сказал Карпенко.

* * *

Уильям Б. Редгрейв со школьной скамьи мечтал стать публичным политиком. В идеальном варианте - сенатором Конгресса США. Воображение Билла, так Редгрейва звали приятели, поражали лощеные джентльмены, которые решали судьбы Штатов, определяли политику правительства и обо всем - будь то экономика, международные отношения, военно-политические проблемы или перспективы развития цивилизации - говорили уверенно, судили без сомнений, и речи их в Конгрессе на любые темы звучали чертовски убедительно.

Способности к политическому анализу у Билла в полной мере обозначились в университете, когда он написал дипломную работу "Европейский Союз как глобальный вызов экономическому влиянию Соединенных Штатов". Именно с этой работы и началось вхождение студента в большую политику.

Билл отнесся к выбранной им самим теме с большим старанием. Он собрал массу оригинальных материалов, найденных в прессе, в сети Интернета, обобщил их, проанализировал и сделал вывод, что объективное развитие и укрепление Европейского Союза ни в политическом, ни в экономическом отношениях не выгодно Соединенным Штатам.

Работая над темой, Билл никогда не думал, что дипломные работы интересны кому-то кроме их пишущего и преподавателя, обязанного поставить студенту оценку. Однако он ошибся. Несколько дней спустя после сдачи рукописи профессору Райту у выхода из университета Билла остановил молодой джентльмен, одетый в строгий официальный костюм в техасской шляпе с большими полями.

- Мистер Редгрейв? Я доктор Уильям Форстер из Колумбийского центра политических исследований. Мы можем поговорить?

- О чем? - первым делом хотел поинтересоваться Билл, но сдержался и ответил согласием: - Да, конечно, сэр.

- У меня машина, - сказал Форстер, - но может быть мы немного пройдемся пешком?

Прогулка длилась более часа. За это время Форстер доказал Биллу, что он серьезно изучил его дипломную работу и высоко её оценил.

- Если вас устроит, мистер Редгрейв, - предложил Форстер, - мы готовы купить ваше исследование.

Предложение потрясло Билла. Он никогда даже не задумывался, что на университетском дипломе можно сделать деньги.

- Что значит купим, сэр?

- Это означает, что вы получите сумму, о которой мы договоримся. Однако после того вы потеряете на свою работу авторское право. Об этом мы тоже договоримся.

- И сколько может стоит диплом?

- Назовите свою цену.

- Две тысячи, - не надеясь на согласие сказал Билл, но ошибся.

- Это конечно много, - ответил Форстер не задумываясь, - но чтобы вы поняли серьезность наших намерений - пойдет. И еще. Мы предлагаем вам работу в нашем Центре. Как вы на это посмотрите?

Билл на предложение посмотрел хорошо и уже три месяца спустя, после множества проверок и тестов работал в специальной группе аналитиков, которая, как оказалась, входила в состав Центрального разведывательного управления, знаменитого на весь мир ЦРУ.

С первых шагов на поприще разведки Билл понял, что впрягся в колесо огромного насоса, который перекачивал информацию по закрытым каналам в Центр. Она собиралась в огромном отстойнике, в глубинах которого могла утонуть любая истина. Аналитики Центра, сидевшие у краев резервуара, вычерпывали содержимое, выбирали из него наиболее вкусные кусочки, выкладывали на блюдо в виде официальных записок, украшали гарниром умных слов и несли к тем, кому по чину положен было дегустировать информационное хлебово.

При этом те, кто стояли ближе других к столу, за которым государственные мужи вкушали предназначенные только для их глаз сведения, точно знали вкусы джентльменов, которым подавались блюда. Они инстинктивно опасались подложить на тарелочку информацию, которая вызывала у начальства несварение, изжогу или стойкую аллергию. В результате те, кто принимали ответственные государственные решения, были уверены в мудрости собственных действий, хотя на деле почти все они, хотя и в разной степени оказывались жертвами информационных манипуляций аналитиков.

Поэтому Билл нисколько не удивился, когда в речи сенатора Доула, произнесенной на закрытом заседании комиссии Конгресса по безопасности узнал свою дипломную работу. Так для него открылась одна из тайн высокой эрудиции американских сенаторов и то, почему их речи всегда звучат столь убедительно.

Специальная группа аналитиков, в которую вошел Редгрейв, после уик-эндов начинала работу с совещаний, где определялись задачи каждого сотрудника на неделю.

Как и всегда шеф спецаналитиков Стивен Кальверт появился в офисе конторы за пятнадцать минут до начала рабочего дня. Он прошел по пустому коридору к лифту. Охранник - агент секретной службы - сухощавый с холодными стальными глазами ирландец Питер О'Брайен узнал шефа и открыл решетчатую дверь подъемника.

- Спасибо, Питер, - поблагодарил Кальверт. - Есть новости?

- Все спокойно, сэр, - ответил О'Брайен. - Это хорошо, разве не так?

Поднявшись на пятый этаж. Кальверт прошел в кабинет, открыл сейф, выложил на стол подготовленные с вечера документы. Через несколько минут к нему должны подойти сотрудники группы специального планирования и начнется обязательное утреннее совещание.

Подчиненные входили по одному. Рассаживались в заведенном порядке, каждый на свое место.

Кабинет руководителя группы специального планирования не был приспособлен для больших заседаний, да это и не требовалось. В группу входили всего пять человек. Но каких! Каждый из них обладал знанием огромного объема информации, Такого, что группа была способна быстро и квалифицированно обсудить и сделать выводы по любой из проблем, возникавших в мире с пугающей неожиданностью.

Когда все расселись, Кальверт объявил тему совещания.

- Джентльмены, от нас срочно требуют дать оценку новых угроз, которые бросает стране международная обстановка, сложившаяся после операции НАТО в Югославии. Есть ли что-то новое, что правительство не учло в своей работе? Нужна записка для президента.

- Мне кажется, - подал голос доктор Перри Мортон, один из старейших сотрудников группы, - надо внимательней присмотреться к проблемам Китая...

- Трамвай, - сказал Кальверт, взял со стола курительную трубку и стал раздраженно выколачивать из неё пепел на лист бумаги, лежавший перед ним.

- Что сэр? - переспросил Мортон.

- Только то, Перри, что рельсы, по которым вы едете, проложены полвека назад. И ни у кого из вас не хватает смелости свернуть. Получается, что тут все выучили перечень опасностей в порядке, который был задан в давние времена: Советы, Китай, Иран, Ирак, Ливия... Советы отпали, вы это успели заметить, а вот остальную часть списка твердите как молитву...

Кальверт хорошо знал, что в свои сорок шесть лет Перри Мортон уже в достаточной мере притупил нюх и не улавливал ароматы новых политических реалий. Кальверт понимал, что говорить о физической старости Мортона ещё рано, хотя его взгляды, сформировавшиеся во времена "холодной войны", ничуть не изменились. Мортону не хватало гибкости в оценке событий, и Кальверт, который никогда не был сентиментальным, если кто-то мешал делу. Шеф группы мог запросто вывести Мортона из команды планировщиков, если бы не... Это "не" стоило дорого. Мортон слыл мастером изощренной интриги. Когда ему определяли задачу, он умел тонко оценить ситуацию, быстро находил уязвимые точки и просчитывал возможные варианты её развития на пять-шесть ходов вперед. Поэтому, задавая вопрос, Кальверт и не рассчитывал услыхать от Мортона нужный ответ. На его долю оставалась разработка оперативной комбинации.

- Позвольте, сэр, - подал голос Билл Редгрейв, - я сегодня на автомобиле и могу свернуть с рельсов.

- Попробуй.

- Если говорить о реальных угрозах, их две. На мой взгляд, - последнюю фразу Редгрейв выделил интонационно и замолчал, ожидая реакции Кальверта. Та последовала немедленно.

- Не обкладывайся прокладками, Билл. Я слушаю.

- Первая глобальная опасность для Штатов сегодня связана с угрозой нашей финансовой системе. Если точнее, с угрозой прочности доллара. В настоящее время эта валюта является основой международных платежей и расчетов в торговле. Она используется банками многих стран при создании финансовых резервов. Простите, если напоминаю известные вам вещи, но для лучшего понимания проблемы целесообразно заранее условиться о терминах. Так вот, говоря о евродолларе, я буду иметь в виду доллары США, которые находятся в виде вкладов в европейских банках и в любое время по требованию клиентов должны быть возвращены. В настоящее время семьдесят процентов финансовых операций на европейском рынке ведется в евродолларах. Далее. Свыше 300 миллиардов долларов обращается вне территории США. Только в России по некоторым подсчетам на руках у населения сосредоточено около 60 миллиардов долларовой наличности. Это посылка. Теперь возможный сценарий развития событий. Появление в обращении европейской валюты - евро серьезно угрожает финансовой стабильности доллара. Представим, что тот же Китай, имеющий примерно 140 миллиардов решит перевести половину своих резервов из долларов в евро. Это означает, что будет предъявлено к обмену около семидесяти миллиардов зеленых. Последствия такого акта для американской финансовой системы трудно просчитать. Наша валюта может обрушиться...

Кальверт в жизни добивался успехов во многом благодаря своему умению слушать. Если человек говорил по делу, он никогда не перебивал его, позволяя выговориться в полную меру. Вопрос, которые он задавал собеседникам, четко формулировались и всегда точно указывали на те места, которые докладчик либо упустил, либо изложил расплывчато. Посылка Редгрейва была сделана безупречно, и Кальверт понял, что они нашли проблему, которую можно взять за основу аналитической записки в Белый дом.

Кальверт поднял палец, привлекая к себе внимание. Редгрейв замолчал.

- Вот, джентльмены, вот, что нам надо иметь в виду. Угроза ядерной войны хотя и существует, но не она сегодня должна нас беспокоить. Эта проблема давно на контроле у военных. Пусть они пока и занимаются ею. Китай оставим на попечение государственного департамента. Что касается валютной системы - тут опасность реальнее и ближе. Что у вас еще, Билл?

- Второе...

- Билл, - бросил реплику Мортон, - если это наркотики, то вряд ли надо продолжать. Ими тоже всерьез занимается другое ведомство...

Кальверт благоразумно промолчал. Обычно авторитарный в праве прерывать докладчиков или обязывать молчальников подавать голос, он прощал Мортону его раздраженные реплики. Такого рода подкусывания хотя и обостряли отношения между сотрудниками, но в то же время вносили в их работу дух жесткой конкуренции, что всегда давало положительные результаты.

- Нет, сэр, - Редгрейв, обычно называвший Мортона по имени, на сей раз обратился к нему словно к начальнику. Последующая расправа с оппонентом в таком случае должна была выглядеть более впечатляющей. - В качестве второй угрозы я назову нечто иное. Новым пунктом в списке опасностей мы должны считать перспективу создания Единой европейской армии. Эта тема уже не просто обсуждается главами правительств Евросоюза. После коллективной акции НАТО в Югославии антиамериканские настроения в Европе стали сильнее. Все чаще политики и публицисты вспоминают де Голля, который вывел в 1966 году Францию из НАТО под предлогом нежелания попасть в военную авантюру, которую могут организовать Штаты. Сегодня уже очерчена структура Единой европейской армии. Ее ядром может стать еврокорпус, в который войдут подразделения Германии, Франции, Испании, Бельгии, Люксембурга. Инициаторы создания Единой евроармии говорят, что структуры НАТО не будут сломаны, однако объективный анализ ситуации позволяет легко понять, что над блоком нависла угроза. Если НАТО будет распущено, это окончательно подорвет наши позиции в Европе. Более того, приведет к размежеванию интересов США и Евросоюза во всем мире. - Редгрейв замолчал. Посмотрел на шефа. - Тезисно это все, сэр

- Спасибо, Билл, - он отложил трубку, которую все время крутил в руках. - Я думаю, джентльмены, общими усилиями мы сумели определить актуальную проблему политики. Сейчас мы прекращаем обсуждение и соберемся завтра. Я заслушаю ваши предложения о специальных операциях, которые необходимо разработать для того, чтобы парировать угрозы. Не обманывая себя, хотим мы того или нет, надо признать, что страны Евросоюза определенную часть евродолларов сбросят. Потерь избежать не удастся. Значит, главное минимизировать ущерб. Отсюда следует обратить наше внимание на Россию и Китай, с тем, чтобы как можно дольше удержать их в долларовой зоне. Начнем с России. Думаю, что весьма перспективным в этом направлении может оказаться использование преимуществ, которые нам дает война, идущая в Чечне. Обдумайте все возможности для использования этого фактора...

После того, как группа нащупывала болевую точку политики, тема получала название "корзины", которой тут же присваивалось кодовое наименование.

- Мерфи, - Кальверт посмотрел на знатока российских проблем Мердока, бывшего офицера разведки США, которого русская контрразведка застукала в Москве на горячем в момент получения информации от тайного агента. Мердоку пришлось в срочном порядке оставить Москву и с тех пор он обосновался в группе Кальверта. Поскольку московские чекисты задержали Мердока в Измайловском парке, друзья любили его разыгрывать, задавая вопрос: "Слушай, Мерфи, Измайловский парк - это Парк Горького?" Мэрдок краснел и взрывался русским отборным матом, что приводило коллег в восторг.

- Мерфи, столица Чечни - Грозный. Можно это как-то перевести?

- Грозный, значит ридаутэбл, сэр.

- Отлично, джентльмены. Мы так и назовем корзину: "Ридаутэбл". Теперь за дело. Надо наполнять эту емкость содержанием.

На другой день под руководством Кальверта совещание обсуждало план специальных акций в рамках операции "Ридаутэбл".

- Кто начнет? - спросил Кальверт. Как всегда перед началом дискуссии он сосредоточивался, выбивая пепел из трубки.

- Могу я, - подставился Мортон. Он ещё не отошел от обвинения в езде на трамвае прошлого и ждал возможности реабилитироваться. Еще вчера по мере того, как Редгрейв очерчивал круг новых опасностей, которые Штатам неизбежно придется парировать, Мортон начал набрасывать в уме тезисы своих предложений. За ночь они оформились в стройную систему, способную стать основой долгосрочной операции.

- Что ж, - сказал Кальверт и отложил трубку, - мы слушаем.

- Мне кажется, сэр, что противодействие Европейскому Союзу нам следует вести на комплексной основе. Возможность ослабления позиции доллара и НАТО взаимосвязаны. Поэтому и противодействие должно одновременно сдерживать оба процесса.

Первая точка, давить на которую мы можем уже сегодня психологическая. Бомбардировки НАТО Югославии породили у многих европейцев неприятие войны как средства решения политических проблем. Эти настроения легко канализировать в сторону российских операций в Чечне. Чем больше мы сумеем раздуть антивоенный психоз в настроениях европейцев, тем более жесткую позицию вынужден будет занять Евросоюз в отношении к России. Если мы добьемся, чтобы ЕС прекратил поставки продовольствия русским, заморозил подписание новых соглашений с ними, поставил вопрос о целесообразности выделения кредитов, это вызовет в России антиевропейские настроения, будет разрушать экономические связи и уменьшать тягу к евровалюте. В то же время администрации США следует в вопросе чеченских событий проявлять подчеркнутую сдержанность. Тезис: мы против терроризма, но Москва в борьбе с ним злоупотребляет применением силы. Таким образом в отношениях между Россией и Евросоюзом мы надолго снимем экономические моменты и выдвинем на первый план политические противоречия.

- Есть ещё один аспект, - вступил в разговор Редгрейв. - Надо подталкивать Евросоюз к жесткой антирусской риторике. Особенно финнов, норвежцев. Им очень хочется чувствовать себя влиятельными структурами в европейской политике. Так пусть и проявляют себя в суждении России. Финляндия, которая долго оставалась вне политических и военных блоков, теперь может использовать чеченскую проблему как средство рекламы своей самостоятельности. Надо этому способствовать.

- Хорошо, - подвел итог Кальверт, - с Евросоюзом на первых порах определились. Что можно сделать еще?

- Позвольте, - сказал Мэрдок.

- Да, Мерфи, мы слушаем.

- Необходимо всячески добиваться большего отчуждения от России её ближайших соседей. В первую очередь это касается Азербайджана и Грузии. Оба лидера современного Закавказья - и Шеварднадзе и Алиев - это политики, которые выпали из ширинки штанов покойного Брежнева. Им хочется заставить всех забыть о своем прошлом угодничестве и выглядеть самостоятельными политиками. Однако они давно потеряли способность к эрекции и потому не способны оплодотворить свое правление ни новыми идеями, ни поступками. Они боятся открыто признать, что промышленная база их государств создана на деньги Советского Союза, что сейчас у них на развитие денег нет. Чтобы убедить свои народы в приближении счастливого будущего, они готовы заложить инвесторам свой суверенитет, свои земли... Именно этим и надо пользоваться, пока эти политики не сошли со сцены.

- Что следует делать конкретно?

- Есть несколько болевых точек, на которые надо давить постоянно. Прежде всего стоит постоянно напоминать Азербайджану о поставках российского оружия в Армению. Отношений Москвы с Ереваном это не прекратит, но заметно усилит отчуждение азербайджанцев от России. С другой стороны стоит чаще напоминать русским, что моджахеды из Афганистана и других стран в Чечню проникают через Азербайджан и Грузию.

- Сэр, - вступил в разговор Редгрейв, - у последнего предложения есть опасный подтекст. Нельзя переусердствовать в создании у русских враждебности к Азербайджану.

- Что так, Билл?

- Россия может ввести визовый режим на границе с Баку.

- В чем опасность такого шага?

- По нашим данным в России нашли работу около трех миллионов азербайджанцев. То есть больше половины взрослого населения этой страны. Если их коснуться визовые ограничения и придется возвращаться в Азербайджан, то внутри этой страны возникнет мощная оппозиция господину Алиеву. Случись в Баку переворот, трудно сказать победят ли там силы, которые настроены прозападно.

- Наверное, резон в этом опасении есть. Что тогда делать?

- Следует более активно разыгрывать грузинскую карту.

- Мортон, а как на это смотрите вы?

- Я согласен в Биллом. Думаю, надо разыграть с грузинами несколько простеньких комбинаций.

- Какие именно?

- Прежде всего постоянно напоминать, что Россия настроена агрессивно против Грузии. Для этого у нас достаточно возможностей. Среди парламентариев Грузии есть немало таких, кто с надеждой смотрит в сторону Запада. Пусть они знают, что Вашингтон однозначно поддерживает суверенитет и территориальную целостность Грузии.

- По-моему, - сказал Редгрейв, - русские также придерживаются такой позиции.

- На этом не следует акцентировать внимания, и все.

- Есть и другие возможности, - вернулся к теме Мердок. - Фирма "Ордонанс энд эквипмент трейдинг" не так давно обратилась в администрацию за разрешением на продажу и вывоз за границу партии военного обмундирования. Судя по всему оно закупается для Чечни...

- От чьего имени заключается сделка?

- Покупатель некий грузин Бадришвили, тесно связанный финансовыми интересами с Грозным.

- Разрешение на вывоз дано?

- Пока нет.

- Куда по заявке будет адресован груз?

- В Тбилиси.

- Груз большой?

- Три тысячи комплектов обмундирования. Это несколько тонн...

- О'кей. Попробуйте поторопить выдачу разрешения. И сделайте так, чтобы товар был адресован в Грузию транзитом через Москву. Можно подбросить русским информацию, что груз содержит военное снаряжение. Гарантирую, русские взбесятся.

* * *

Честность восхваляют все, но в то же время её все боятся.

Честность - в жизни часто оказывается сродни глупости. Когда её мало, можно на это жаловаться, если стало много - приходит пора бояться.

Честность должна быть выборочной, тогда она оплачивается. Тотальная честность может стать для общества и, особенно для его отдельных членов, такой же опасной, как СПИД или чума.

Честность - соль отношений в демократическом обществе равных возможностей, но люди умные должны понимать - пересол не только неприятен, но и опасен. Он портит вкус пищи, мешает людям жить.

Ярощук в свои сорок семь лет все ещё оставался дураком. Он слишком однозначно воспринимал истины, которые вещались публично и навязли на слуху и языке у всех.

Он не хотел понимать, что когда президент страны обещает гражданам положить голову на рельсы, если тем жить не станет легче, то это не ложь, не обман - это высокая политика. И что именно после таких обещаний, президент вынужден усиливать личную охрану от дураков, которые, не понимая ничего в политике, могут потащить его на рельсы, потому что жить им стало ещё хуже прежнего.

Ему говорили, что вор должен сидеть в тюрьме, он верил, что это мнение однозначное, и возмущался, когда ему объясняли, что определяя кто такой вор, нужно подходить к делу не узколобо обывательски, а масштабно, с учетом реалий современной жизни.

Пластиковая карточка, которую обнаружил Карпенко на козырьке универмага, была пропуском-вездеходом, при предъявлении которого служба автомобильной инспекции не имела права задерживать водителя, даже если тот совершил наезд на пешехода. Серьезный документ. Ко всему на нем значилось: "Подполковник Артемьев", без указания к каким войскам или формированиям собственно он принадлежит. Короче, что-то темное таилось в этой истории со взрывом, и дурак Ярощук, вместо того, чтобы отступиться от дела, опасного даже на взгляд его начальства, решил искать неприятности на свою задницу.

Располагая номером подозрительной машины, Ярощук выяснил адрес её владельца. Им был некто Казбек Исрапилов московский предприниматель чеченец по происхождению.

Вечером того же дня при въезде в кооперативный гараж на улице Зорге Исрапилов был задержан. При обыске у него изъяли пистолет "ТТ" и две снаряженные обоймы. В машине в водительском "бардачке" лежала граната РГД-5 с ввернутым взрывателем. Помимо паспорта советского образца в кармане Исрапилова лежала пластиковая карточка с цветной фотографией владельца, на которой значилось, что предъявитель документа является сотрудником шариатской безопасности республики Ичкерии.

- Что такое "шариатская безопасность"? - спросил Ярощук, проглядев документ.

- Это правительственный орган республики Ичкерия.

- Он входит в состав российского МВД или ФСБ?

- Э! - Исрапилов сделал кислую мину. - Республика Ичкерия государство самостоятельное.

- Василий, - сказал Ярощук, обращаясь к Карпенко, - занеси в протокол, что задержанный с оружием подозреваемый признал свою принадлежность к иностранному государству. Это дает нам право рассматривать его как диверсанта..

Исрапилов, маленький живчик с черной трехдневной щетиной на впалых щеках, держался с удивительным нахальством и нескрываемой наглостью.

- Ты думаешь, что меня поймал? - Он смотрел на Ярощука и улыбался, открывая ровные белые зубы. - Пистолет, патроны - это нарушение закона?

Исрапилов говорил, а с его лица не сходила усмешка. Такое бывает у неопытных игроков в преферанс или покер, когда на руках у них карта с откровенно хорошими шансами на выигрыш. Значит, чеченец что-то держал в рукаве и надеялся в нужный момент шлепнуть свой козырь на стол.

Но Ярощук понимал, что пока о задержании не стало известно, преимущество на его стороне и это следовало как можно полнее использовать в своих интересах.

Ярощук отвел в сторону Карпенко и дал ему указание:

- Отвези этого типа в какое-нибудь отделение милиции и упрячь до утра. Нельзя дать ему возможности связаться с кем-то из своих.

- Сделаю. Я его доставлю в отделение к Ивану Багаеву. У него под Грозным в прошлой войне убили брата. Уж он-то этого Исрапилова упрячет как надо.

Отправив Карпенко с задержанным чеченцем, Ярощук тут же позвонил старому приятелю из Главного разведывательного управления полковнику Георгию Бойко.

- Жора, ты ещё не охладел к путешествиям по Кавказу?

Ярощук знал, что Бойко занимается чеченскими проблемами и хотел услыхать от него не изменилось ли что-то в этом плане.

- Кавказ подо мною, - продекламировал Бойко. - Тебя волнует не забыл ли я эти стихи? Нет, конечно.

- Жора, у меня на уках прекрасные образцы документов. Может возникнет желание скопировать? Могу предоставить такую возможность...

- Где и когда?

Они договорились о месте и времени встречи. Едва Ярощук повесил трубку, телефон разразился психованной трелью.

- Ярощук, твою дивизию! Тебе что сегодня приказал Лукич? Чтобы ты не лез в дело по "Перекрестку". Было это сказано?

- Было, - не стал возражать Ярощук, узнавший голос заместителя начальника управления генерала Лапшина. - Я и не лезу.

- Тогда какого рожна ты повязал Исрапилова?

- Имеете в виду чеченца? Разве он имеет отношение к "Перекрестку"? Ко мне поступила информация, что этот тип имеет оружие...

- Этот тип, как ты изволил сказать, находится в разработке, а ты влез не в свое дело. Немедленно освободи его.

- Не могу.

- Что значит, "не могу"? Ты подчиняешься приказам или нет?

- Не могу означает, что о факте задержания террориста я уже поставил в известность прокуратуру. Если хотите, начинайте раскручивать дело оттуда.

- Кому доложил?

- Лично Пономаренко.

Заместитель прокурора города Пономаренко слыл человеком бескомпромиссным, считался ревнителем закона во всех мелочах и на этой почве находился в конфронтации с Лапшиным. Ярощук знал, что шеф звонить Пономареву ни за какие коврижки не рискнет.

Сообщенное заставило Лапшина взорваться.

- Ну, начальник склада, ты у меня дождешься! - зло выкрикнула трубка в ухо Ярощуку. Тот отодвинул её подальше и спросил:

- Вы кончили, Иван Константинович? Можно выключать запись?

- Ярощук! Ты это писал?! Сдурел совсем?!

- Почему сдурел? Я пишу все разговоры, потом изучаю каждое слово. Начальство их не бросает зря. Я так понимаю, Иван Константинович?

- Ну, смотри! Ты меня слышишь?

- Слышу, слышу. Дальше что, последует предупреждение: "Ну, заяц, погоди"?

В ухо ударил щелчок брошенной трубки и тут же запиликали сигналы отбоя.

- Зря вы его дразните, - сказал Карпенко, слышавший разговор от начала и до конца. - Он злопамятный.

"- Ну, начальник склада, ты у меня дождешься!" - пригрозил шеф.

Ярощук никогда начальником склада не был. В милицию он пришел после увольнения из армии. Последней в его послужном списке, предоставленном отделу кадров МВД, значилась должность начальника службы охраны арсенала центрального подчинения в Дальневосточном военном округе, которую он занимал в звании майора. Но, если бы кто-то всерьез решил покопаться в архивах, где находились документы расформированного арсенала, то там фамилии Ярощука не обнаружилось бы. Должность начальника службы охраны была частью легенды, с которой подполковник Ярощук уволился из Вооруженных Сил.

Его биография была не похожей на ту, которую он изложил на бумаге при поступлении в милицию.

Алексей Ярощук, родившийся в Бухаре. После окончания средней школы поступил в Рязанское военно-десантное училище. Став лейтенантом, попал в Туркестанский военный округ, где командовал разведывательным взводом парашютно-десантного батальона специального назначения. Вместе с этим батальоном он попал в Афганистан. Прекрасное знание таджикского языка и хорошее - узбекского, которыми он владел с детства, обратили на себя внимание служб, заинтересованных в специалистах особого рода. Ярощуку предложили поступить в Военно-дипломатическую академию Генерального штаба, которая на деле выпускала кадровых закордонных военных разведчиков.

При выпуске Ярощуку, который к знанию уже известных ему языков добавил ещё урду и арабский, присвоили звание майора, вручили именные часы от ЦК КПСС и назначили на высокую должность личного шофера Чрезвычайного и полномочного посла Советского Союза в Пакистане. Всего у посла имелось два сменных шофера, один из которых был обычным водилой, если не принимать во внимание его квалификацию инженера с дипломом Московского автодорожного института. Вторым оказался кадровый разведчик Ярощук, превращенный в силу специфики должности в Ивана Потапова.

Появление нового человека за баранкой посольского автомобиля пакистанская служба безопасности не оставила без внимания. Вскоре Ярощук уже знал, кто стал его опекуном. Им оказался капитан Исмет, примечательный своей худобой и напоминавший видом и янтарным цветом кожи не известную в Пакистане сушеную воблу. Исмет всегда носил темные очки, периодически меняя форму оправы. Она у него была то прямоугольной, то круглой, то овальной. Этим и ограничивалась маскировка. Впрочем, слежка велась так, чтобы Ярощук её замечал, и это должно было удерживать его от нелегальной деятельности.

Ярощук сделал все, чтобы свести с опекуном знакомство. Такую возможность предоставил случай.

Ярощук толкался на городском базаре, где толпа вынуждала его спутника держаться к объекту сопровождения как можно ближе. Неожиданно длинное загорелое лицо Исмета сморщилось, и он чихнул, но не громко, а как кот, отфыркивавшийся от воды.

- Йахди-кум-Ллаху ва юслиху ба-ля-кум, - тут же участливо проговорил Ярощук. - Да укажет вам Аллах правильный путь и да приведет он в порядок все дела ваши.

Капитан Исмет на мгновение опешил. Он вскинул брови, с удивлением поглядел на Ярощука, но чистота интонаций, с которой русский произнес доброе пожелание чихнувшему и благоговение, с которым правоверным обязан воспринимать каждое упоминание об Аллахе, заставили его ответить вежливостью:

- Ва фи-кя баракя Ллаху. - И тебя да благословит Аллах.

Теперь уже Исмету трудно было делать вид, что он не знаком с русским. А вот по тому, что он продолжал свою миссию, стало ясно - об этом знакомстве капитан по команде никому не доложил.

При первом же удобном случае Ярощук на мусульманский праздник преподнес Исмету подарок. Тот его принял. Вскоре отношения сопровождаемого и его сопроводителя сделались предельно доверительными. Этому способствовала щедрость Ярощука, который периодически преподносил опекуну небольшие подарки. Поэтому Исмет стал иногда оставлять своего подопечного без присмотра и отправлялся к своей любовнице с небольшим браслетом или перстнем, которые ему со словами уважения передавал русский Иван.

В один из дней Ярощуку предстояло выехать из Исламабада в сторону Мари на конспиративную встречу со связником. Тот должен был ожидать Ярощука на обочине автомобильной магистрали, что позволяло свести контакт к полуминутной остановке.

Связника, одетого в халат нищего дервиша, справа от шоссе Ярощук заметил издалека. Тот сидел на камне, который лежал метрах в ста от дорожного указателя. Рядом, привязанный к столбику за повод, стоял серый длинноухий ишак.

Ярощуку надо было притормозить и, не выходя из машины на урду спросить сидевшего правильно ли он держит путь на Риват, который заведомо находился в другом направлении. На что дервиш должен был ответить: "Правильно, но приедете только в Мари". Именно в слове "правильно" и заключался тайный смысл пароля. Однако Ярощук решил не останавливаться. По условию, которое было заранее обговорено для проведении встречи, дервиш не должен был привязывать ишака, а стреножить его и пустить вольно пастись рядом с собой.

Не останавливаясь, Ярощук проехал мимо дорожного знака, лишь едва сбавив скорость, чтобы получше разглядеть дервиша и понять, почему тот привязал ишака к столбику. Внезапно в салон ворвался звук недалекого выстрела и машину резко рвануло вправо.

Ярощук был заядлым автомобилистом, любил скорость, но никогда не позволял себе двух вольностей - включаться в гонку с обгонявшими его машинами и снимать с руля вторую руку, как любят делать обладатели крутых иномарок. Последнее обстоятельство, помноженное на молниеносную реакцию, не позволило произойти катастрофе.

Крутанув руль влево, Ярощук удержал джип на дороге, а сыграв тормозами - ножным и ручным, заставил машину сделать пируэт и повернуться капотом в сторону откуда он только что ехал.

Джип ещё не остановился, а Ярощук уронил голову на баранку руля, лбом утопив кнопку сигнала. Клаксон заорал, противным козлиным голосом огласив пустыню.

Ярощук знал, что именно этот звук заставит тех, кто стрелял в него, покинуть укрытие и поспешить к джипу. Хотя шоссе в обе стороны выглядело пустынным, появись с любой из них машина, ревущий клаксон неизбежно заставит обратить на себя внимание, в то время как просто джип, стоящий на обочине со спущенным колесом покажется явлением обычным.

Расчеты Ярощука оправдались. Из-за гряды камней одновременно выбежали два человека. Один чернобородый, одетый в армейскую камуфлированную форму, бежал к машине первым. В правой руке он держал пистолет с поднятым вверх стволом. За бородатым, путаясь в полах длинного серого халата, следовал сообщник в черной чалме.

Оружия у Ярощука с собой не имелось, но, воспитанный стажировкой в московском таксопарке, где он для тренировки накатал за рулем более ста тысяч километров, он всегда держал под сиденьем у правой руки монтировку. И потому, когда голова упала на руль, свободно свисавшая вниз рука ладонью легла на теплую твердь металла.

Не добегая до джипа нескольких шагов, чернобородый полуобернулся к поспешавшему за ним в халате помощнику. И, заставив Ярощука вздрогнуть от неожиданности, крикнул по-русски:

- Ахмед! Он сапсем готов!

Ах, дурак! Охотнику опасней всего расслабляться, когда подстреленный им медведь встречает его приближение закрыв глаза. Ах, дурак! Надо же так проколоться!

Едва чернобородый, успокоенный и довольный легким успехом, подошел к машине, монтировка, выдернутая из под сиденья, коротким секущим ударом обрушилась на его правое плечо. В тишине, наступившей сразу после того как перестал занудно ныть клаксон, стал слышен сухой древесный хруст сломавшейся ключицы.

Бородатый, утратив способность ощущать мир, начал валиться на Ярощука. Тот подхватил его, выдрал из костлявых пальцев пистолет и в упор наставил его на чалмоносца, который уже подбежал к джипу вплотную.

- Стоять! Подними руки!

Ярощук говорил по-русски, зная точно, что его поймут.

Запутавшийся в полах халата тип под наведенным на него пистолетом неожиданно опустился и сел на камни. Это могло быть реакцией на сильный испуг, а могло оказаться маневром, призванным отвлечь внимание Ярощука от чего-то существенного. Чтобы не отвлекать себя разгадыванием загадок, Ярощук ногой как по летящему навстречу мячу, ударил чалмоносца в солнечное сплетение. Тот согнулся, хватаясь обеими руками за живот и из рукава выпал звеневший сталью нож. С хрипом заглатывая широко открытым ртом воздух, человек повалился на бок.

Ухватив поверженного противника за руку, Ярощук оттащил его в сторону за камни. Там, не целясь, нажал на спуск. Грохнул выстрел. Ноги чалмоносца дернулись и он застыл, верив остекленевшие глаза в бесцветное южное небо.

Быстро вернувшись к машине, Ярощук подхватил под мышки тело бородача, поверженного в шок ударом монтировки, и уволок за те же камни, где лежал его сообщник.

Оглядев шоссе в обе стороны и не заметив на нем машин, Ярощук склонился к бородачу и стал хлестать его по щекам, стараясь привести в чувство. Наконец тот открыл глаза и огляделся блуждающим тупым взглядом.

- Ту ки? - спросил Ярощук на пушту. - Ты кто?

Бородач его явно не понял.

- Ты кто? - повторил он вопрос по-русски.

Бородач утомленно прикрыл глаза, демонстрируя нежелание говорить.

- Как хочешь, - сказал Ярощук спокойно и приставил не остывший ещё ствол к лбу бородатого. - Ля илляха илля Ллаху, инна ли-ль-маути ля-сакяратин. - Нет бога кроме Аллаха, поистине смерти предшествуют беды!

Эти слова известны большинству мусульман как заупокойная молитва. По преданию незадолго до своей кончины пророк Мухаммад погрузил руки в сосуд с водой, омыл лицо и произнес прощальную фразу.

- Не убивай, - открыв глаза проговорил страдальчески бородач. - Я Абдурахман Усманов. Узбек.

- Как попал сюда?

- Служил в Советской Армии. Попал в плен под Кандагаром.

- Откуда сам?

- Из Бухары.

- Где там жил?

- На улице Ленина.

- Рядом с Арком? - Арк это историческая крепость-дворец бухарских эмиров, и не знать о ней бухарец не мог.

- Да, там.

- Ближе к медресе Чар-Минару или дальше?

- Ближе.

- Ты вообще в Бухаре бывал? - этот вопрос Ярощук уже задал по-узбекски с типичным для бухарских хулиганов интонацией, которую освоил ещё в детстве. Дело в том, что крепость Арк с четырех сторон окружали улицы Карла Маркса, Комсомольская, Коммунаров и Балиманова, но никак не Ленина. И медресе Чар-Минар - мусульманская богословская школа - находилось совсем в другой стороне от Арка.

Черные брови под чалмой приподнялись, выгнулись дугами. Узкие глаза широко раскрылись. Он застонал от боли.

- Я ингуш. С Кавказа.

- За чем же врал?

- Я попал в плен. Это правда.

- Что вы делали здесь?

- Нас послали убить дервиша с ослом и человека в советской посольской машине.

- Значит, дервиша вы убили?

- Да.

- А кто привязал ишака?

- Мы.

- Зачем?

- Чтобы не убежал. Он был отвязан.

- Лежи. Я пойду посмотрю.

Ярощук прошел к дервишу, с которым должен был встретиться на дороге. Тот сидел прислоненный спиной к большому плоскому камню. Он был настолько мертв, что мертвей не бывают. На шее поверх надорванного ворота халата темнела странгуляционная полоса - неопровержимое доказательство, что связника задушили шнурком. Скорее всего тем, который Ярощук обнаружил в кармане чернобородого.

Тяжело вздохнув, Ярощук подхватил дервиша под мышки и оттащил подальше от дороги, так чтобы его нельзя было заметить с проезжей части. Потом снял со спины ишака перекидные сумы - хурджины, отвязал повод от столбика дорожного указателя, снял с морды животного старенькую потертую уздечку, забросил подальше в камни и ткнул осла в зад рукой, отпуская его на волю.

Вдали, у самого горизонта показалась машина. Ярощук быстро подтащил хурджины в и бросил их в машину. Затем поддомкратил

джип и стал менять простреленный скат на новый.

Он справился с делом за две минуты - опыт московского таксиста пригодился ему в полной мере.

Не возвращаясь к бородачу, - было не до него - Ярощук запустил двигатель и погнал машину в город.

Закладка с микропленкой, лежавшая в хурджинах дервиша, оказалась не тронутой, но информация, которую она содержала, была признана ненадежной. Более того, водитель Иван Потапов по внезапно возникшим семейным обстоятельствам был вынужден оставить Исламабад.

Вернувшись в Союз, Ярощук ещё некоторое время отдал армейской службе, потом попал под сокращение штатов.

После развала КПСС он не примкнул ни к одной из множества политических партий России. Недолгое пребывание в компартии навсегда отбило у него веру в преданность партийных функционеров идеям и идеалам. В то же время он понимал, что политические партии, коалиции, блоки, группировки, фракции в жизни цивилизованного общества неискоренимы. Охота за большими деньгами, стремление отнять от каждого трудового рубля десятину в свою пользу естественный закон жизни любого общества. Больше того, право церкви отнимать часть производимого верующими продукта закреплено божьим авторитетом в священном писании христианства. Право облагать граждан налогами государство не только обеспечивает законами, но и поддерживает силой.

Никогда в обществе не прекращалась и не прекратиться скрытая борьба за передел власти. А раз так, то связав себя с одной из политических сил, ты должен делать все, что укрепляет её влияние. Этого Ярощук не хотел. Он понимал, что отстаивать общие интересы можно только в случае, если имеешь дело сразу со всеми противостоящими или сотрудничающими партиями, не выказывая ни одной из них предпочтение. Для реализации своих целей Ярощук нашел возможность воздействовать на общественное мнение через прессу. Он одновременно дарил конфиденциальную информацию двум журналистам конкурировавших изданий, но при этом обставлял дело так, чтобы те сохраняли веру, будто это они хитро опутали доверчивого мента и доят его в своих интересах. Это обязывало газетчиков строго блюсти тайну своих источников, поскольку от этого зависела их информированность и влиятельность.

В то же время, чтобы Ярощук не почувствовал себя дойной коровой, поскольку оба информационных факира снабжали его сведениями и политическими сплетнями, которые к ним приходили по другим каналам и часто вообще не попадали в прессу.

Теперь, чтобы выяснить причины, побудившие милицейское начальство потребовать от него освобождения Казбека Исрапилова, Ярощук решил привлечь к случившемуся внимание своих знакомых журналистов. Не откладывая дело в долгий ящик, он сразу позвонил одному из шустрых московских репортеров и назначил ему встречу.

Они встретились на Второй песчаной улице у магазина "Продукты", подъехав сюда с разных сторон. Рукопожатиями не обменивались, не обнимались. Их отношения не нуждались в публичной демонстрации дружеских чувств.

- Есть забавный сюжет, - сказал Ярощук. - Сегодня на севере города у большого универсама произошел взрыв. Сработало не установленное взрывное устройство большой мощности. На клочки разнесло человека...

- Если заказное убийство или терракт, много из такого факта не выжмешь. - Было видно, как журналист старался сбить цену сообщенной новости. - Читателям эта тема приелась.

- Не скажи, - возразил Ярощук. - За взрывом вполне возможно скрыто нечто интересное. У нас расследование сразу отобрало ФСБ. Больше того, нам категорически запретили лезть в это дело.

Журналист задумался, машинально тряхнул головой, сбрасывая со лба челку, налезавшую на глаза.

- Кто же за этим может стоять?

- Если учесть, что отлуп милиция получила быстрее, чем через час после начала расследования, просматривается мохнатая лапа какого-то крупного чина. И потом этот строгий приказ отпустить Исрапилова, хотя он был задержан с оружием и разрешением носить его, которое выдано министром шариатской безопасности Ичкерии. Все это по меньшей мере странно.

- Хорошо, я погляжу. Если покажется интересным...

- Вот и ладно. Если узнаешь, кто наложил вето - шепни. Я кое-что поищу для тебя...

Поздно вечером того же дня они встретились снова, но на другом месте.

- Мой генерал, - журналист всегда старался подчеркнуть, что беседует с человеком при погонах, - дело, которое вы копнули, и в самом деле странное. Насколько я сумел выяснить, утром прямо с места происшествия кто-то позвонил господину Резовскому. Тот среагировал мгновенно и выдал звонок кому-то из своих друзей в администрацию президента. Оттуда последовала команда милиции отойти в сторону. Теперь это расследование отобрали и у службы безопасности.

- Спасибо, старик, это кое-что проясняет.

- Что именно?

- Я выяснил, что погибший при взрыве подполковник Артемьев бывший сотрудник КГБ работал в частном охранном агентстве "Коралл".

- В сводке происшествий по городу об этом ни строчки. Больше того, утверждается, будто личность погибшего не установлена.

- Ты ждал иного? Знаешь, на чьи деньги создано и на кого работает "Коралл"?

- Если имеешь в виду Резовского, то знаю.

- Теперь давай думать. Пострадал кто-то из доверенных лиц магната. Он заинтересован в том, чтобы дело замяли. Исрапилова мне приказали выпустить. Почему? Я вижу чеченский след, но доказать пока ничего не могу.

Журналист задумался.

- Хорошо, я попытаюсь в этом разобраться. Если будет что-то интересное, то сообщу.

Интересное появилось на следующий день. При встрече, но уже в другом месте, журналист передал Ярощуку магнитофонную кассету.

- Послушай на досуге. Это копия перехвата телефонных переговоров Москвы с Грозным. Они кое-что тебе прояснят. Учти, из Москвы говорит Патриций, из Грозного - Мовлади Удугов, член правительства Ичкерии.

- Кто такой Патриций? - спросил Ярощук.

Журналист посмотрел на него с недоверием.

- Это Патрик Бадришвили. Неужели не знаете? Удивительно.

- Бадри? Знаю, но то что он ко всему Патриций, первый раз слышу.

* * *

Запись оказалась на удивление чистой. Голоса сохраняли свою индивидуальность, были легко узнаваемыми.

- Мовлади, э-э, в последнее время, э, ты так и норовишь взять меня за горло. Учти, в этом, э, нет смысла...

Ярощука уже с первых фраз стала раздражать манера говорить, которая была присуща московскому абоненту. Тот подбирал слова и выстраивал их в фразы замедленно, постоянно кряхтел, будто сидел с трубкой в руке на унитазе и боролся с одолевавшим его запором: после нескольких произнесенных слов мекал, экал и заикался. Позволить себе таким образом вести беседу по космической связи, где автоматика насчитывала абонентную плату в долларах за каждую секунду разговора мог только человек, не привыкший ограничивать свои расходы.

Тем не менее сам разговор для Ярощука представлял интерес и, сдерживая постоянно обуревавшее его раздражение, он продолжал слушать заикания москвича и энергичные выпады чеченца из Грозного.

- Бадри, я тебя не беру за горло. Я тебе напоминаю, что игра началась. И пришла пора делать ставки. Чтобы не опоздать к игровому столу. Ты должен знать, что игроков, желающих сорвать банк в этой игре достаточно. Наше казино пользуется вниманием зарубежных игроков.

- Мовлади, это похоже на шантаж. Ты начинаешь трясти яблоню, которая, э-э-э, едва-едва зацвела. Я говорю о другом. Да, вы начали игру. И когда обозначатся первые успехи, я их поддержу. Возьмите какой-то город. Буйнакск, Хасавюрт, я не знаю. Объявите столицей свободного государства. Тогда к вам весь мир будет относиться иначе. Это облегчит мне действия. Вот тогда я, э-э, вложу в это дело не двести, а пять раз по двести, э-э, ты понимаешь...

- Бадри, ты говоришь о плодах. Это правильно. Но хозяин должен поливать дерево, чтобы снять хороший урожай. Поливай и яблоки будут...

- Вопрос слишком сложный...

- Все равно его надо решать.

- Не по телефону. Я пришлю к вам Гоги Кудидзе. Поговорите и все решим. Это окончательно, Мовлади. Э-э, окончательно.

- Когда ждать Кудидзе?

- Не позднее, чем завтра.

Второй разговор был записан с несколько худшим качеством, но Ярощук уже без труда узнал говоривших.

- Слушай, Мовлади, давай рассуждать разумно. Я тебе не абрек из Урус-Мартана. При мне ты не должен кричать "Аллах акбар!"

- Я не кричу.

- Тогда прими серьезно, что я говорю. Зеленый цвет знамени, свою бороду и слова о джихаде на каждом шагу оставь для публики. Для меня сейчас главное - это большая труба. Ты понял?

- Всегда имею её в виду.

- Тогда вдумайся. Если не наложить руку на Дагестан, у России останется возможность протянуть новую трубу мимо Чечни и закрыть на старой линии задвижки. Это бы они уже давно сделали, если бы нашлись деньги. Значит, пока нет средств надо пользоваться моментом. Можете говорить о единоверии, о великой Кавказе, но если ты упустишь из виду Дагестан, цена всем вашим разговорам нулевая. Ты понимаешь?

- Без Дагестана и огород городить незачем, мы здесь все понимаем.

- Ну, не надо. Ты сейчас говоришь так, будто все в ваших силах. А это не так.

- В твоих силах тоже не все.

- Верно. Как ты сказал, в моих силах далеко не все. Но я и не делаю вид, что все обстоит иначе. Я исхожу из реальности и никогда, между прочим, не произношу лозунгов.

- Без лозунгов тоже нельзя. Национальная независимость - это вековая мечта нашего народа.

Удугов, явно привыкший к митинговой риторике, не мог принять предельно циничную точку зрения Бадришвили, который при определении сил своих противников исходил только из их финансовых возможностей.

- Опять ты за свое!

Бадришвили, судя по голосу, начинал злиться.

- Что дала Ичкерии независимость, если её не подкреплять большими денежными вливаниями? Жизнь чеченцев одним воровством людей не обеспечишь.

- Причем тут воровство?

Удугова упоминание о национальном чеченском промысле, связанном с похищением людей больно задело.

- При том, Мовлади, что именно это настраивает против вас весь мир, а вы продолжаете делать вид, будто ничего не замечаете. Даже Масхадов, хотя он и президент, ни разу не высказал своего отношения к похищению иностранцев. Это затрудняет общение с вами не только мне.

- Причем тут Масхадов?

- При том, дорогой. Ты, конечно, слыхал выражение: "местечковый еврей"? Так называли людей, делавших мелкие деньги, но веривших, что они занимаются серьезным бизнесом. Подобным образом ваш Масхадов - местечковый вайнах.

- Бадри, я могу обидеться.

- Попробуй.

Должно быть Бадришвили хорошо знал, что обидеть Удугова, критикуя или даже осмеивая Масхадова невозможно. При всей демонстрации их внешней лояльности друг другу Удугов не любил президента и давно уже примерялся к его креслу. Примерялся, хотя и понимал, что реальной возможности - ни путем выборов, ни путем переворота перейти в президентский кабинет у него нет шансов. Реальной властью в Чечне обладали те, кто возглавляли вооруженные формирования своих сторонников. Именно они и создавали политический климат в республике. Больше того, надеяться, что приход кого-то из конкурентов Масхадова на высший государственный пост не сметет Удугова с его стула было бы опрометчиво. У каждого волка свои волчата.

- Попробуй, но сперва подумай, я тебе хоть раз говорил неправду? Короче, не спеши изображать обиду. Иметь самолюбие хорошо, но бизнес с самолюбием не считается. Бизнес знает один критерий - выгоду. И от этого надо скакать. Давай честно. Ты веришь, что не наступит момент, когда тебе придется бежать с Кавказа?

- Мы не поддадимся русским и скорее поляжем, чем оставим родину.

- Мовлади! Отбрось риторику. Пусть в кровавой борьбе путь к аллаху пробивают себе другие. Ты уже вкусил политики и бизнеса и не тебе становиться моджахедом. Кстати, я не говорил, что бежать вам придется от русских. Побежите от своих, которые сейчас живут хуже некуда.

- Хорошо, я понял. Скажи, как там обстоит с Исрапиловым?

- Все нормально. Команда прошла, его выпустили.

- Отлично. Когда мне ждать Кудидзе?

- Он вылетит сегодня, э-э, тебя устроит?

* * *

Ярощук сошел с троллейбуса на остановке "Улица Демьяна Бедного". До дома отсюда ему оставалось пройти метров триста по удивительно красивой для большого города березовой аллее. Он любил это место, тихое и уютное.

На углу рядом с палатками, забитыми стандартными для столичной торговли товарами - пивом, сигаретами, жвачкой. И тут же, отойдя от одного из ларьков, к нему навстречу шагнула высокая стройная дама. Она сделала это так уверенно, что Ярощук сперва даже попытался угадать не знакомы ли они, но тут же пришел к выводу, что не знакомы.

- Вы в этом районе живете? - спросила дама. И, не ожидая ответа, поинтересовалась. - Это улица Демьяна Бедного?

- Она самая, - ответил Ярощук. - Вы что-то ищите?

- Тухачевского девятнадцать. Это далеко отсюда?

- Нет, рядом. Если хотите, я вам покажу.

- Спасибо, вы очень любезны...

Они двинулась за Ярощуком, высказывая свое мнение о том, что видела.

- Какой прекрасный район. И улица - буквально березовая аллея. - Она бросила взгляд налево и весело воскликнула. - Бар "Трюм"! Какая прелесть! И оформлено под корабль. Чудесно! Вы бывали внутри?

Ее восхищение было столь естественным, что появись у Ярощука желание "закадрить" незнакомку, ему стоило только предложить: "Если вы не против, мы можем зайти в этот трюм".

Тем более, по всем признакам женщина стоила того, чтобы холостому мужчине свести с ней знакомство: симпатичное полное лицо с розовыми щеками. Тонкие черты лица, умеренных размеров подтянутая грудь, точеные ноги, стройность которых подчеркивали черные колготки. На ней был черный блестящий кардиган, надетый на шелковую белую блузку с золотыми пуговичками, темная юбка на палец не доходившая до колен и туфли на каблуке с золотой прямоугольной пряжкой у мыска. А судя по легкости манер, по разговору, женщина была веселой, имела легкий характер и умела держаться раскованно с незнакомыми.

Однако её восторженное восклицание о "Трюме" Ярощук пропустил мимо ушей. Он уже давно не завязывал знакомств на улицах, хотя оставался любителем и поклонником женского обаяния и уж тем более красоты.

Что такое интуиция точно объяснить не сможет никто. Должно быть наших далеких предков суровая жизнь научила угадывать и обходить западни и ловушки, которые не видит глаз, не чувствует обоняние. Неосознанная тревога заставляет человека проявлять необъяснимую осторожность там, где она казалась бы совсем не нужна. Слабее всего интуиция такого рода сохранилась у потомственных горожан, привыкших верить, что милиция бережет их покой и безопасность и потому чаще других попадающих в чрезвычайные ситуации. Сильнее всего это чувство присуще путешественникам, охотникам, пограничникам, сыщикам. У Ярощука оно развилось за годы службы в разведке и не оставляло его до сих пор.

Убедительно объяснить даже себе, чем его насторожила женщина, которая спросила дорогу и которую он сам вызвался проводить к нужному месту, Ярощук не смог бы. Она выглядела обычной горожанкой, попавшей в чужой и совсем незнакомый ей район, в меру растерянной, но в то же время в её поведении прочитывалось желание обратить на себя внимание.

Произойди такая встреча на Тверской, где проститутки разной цены - от дорогих валютных до самых дешевых, готовых последовать за мужчиной за пол-литра водки сомнительного происхождения - прогуливались и без лишних слов одним своим видом предлагали себя, и когда видели, что клиент созрел позволяли ощупать и огладить себя на предмет проверки телесного качества, Ярощук вряд ли насторожился. Но в спальном районе поведение женщины, подчеркнуто выставлявшей свою привлекательность, показалось ему подозрительным.

Они дошли о нужного места довольно быстро.

- Вам дом девятнадцать? - спросил Ярощук деловым тоном, чтобы показать отсутствие у него интереса к разговорам а отвлеченные темы.

- Да, - ответила его спутница и, как показалось Ярощуку, с некоторым разочарованием. Женщину, особенно красивую, броско одевающуюся, стремящуюся быть замеченной, больно задевает, когда мужчина, к которому она обращается, не расплывается, не начинает таять как масло на солнце и не выражает вслух своего восхищения.

- Вон он, - сказал Ярощук. - Простите, а мне в семнадцатый.

Он качнул головой, показывая, что они расстаются и шагнул к двери подъезда. Потянул дверь, вошел, прошел к лифту, нажал кнопку вызова, но тут же, движимый необъяснимым чувством, вернулся к выходу. Осторожно приоткрыл дверь и вышел из дома.

Женщина быстрым шагом шла по асфальтированной дорожке. Она уже приблизилась к соседнему дому, но почему-то ни в один из подъездов входить не стала. Когда она поравнялась со стоявшим у обочины джипом "Патруль", дверца машины широко распахнулась и женщина скользнула внутрь. Тут же, полыхнув ярким светом фар, джип тронулся с места и покатил в сторону улицы Народного Ополчения.

Вторая встреча произошла через два дня. Он увидел женщину в подземном вестибюле метростанции "Пушкинская". Увидел её и узнал, но тут же отвел глаза, чтобы не встретиться с ней взглядом. Женщина пробиралась через толпу с целеустремленным видом, какой бывает у людей, торопящихся по своим делам и не желающих пропускать подошедший поезд, хотя следующий обязательно подойдет минуту спустя.

В таком огромном мегаполисе как Москва случайные встречи, которые часто меняют судьбы людей - одних неожиданно сближают, других разводят происходит почти ежедневно и редко кто относится к подобным фактам с настороженностью, а уж тем более с подозрением. Ярощук относился именно к этой редкой категории людей. Нелегальная деятельность за рубежом, потом служба в криминальной милиции выработали в нем твердую привычку "проверяться", с тем чтобы своевременно заметить проявление чужого интереса к себе.

За границей такой интерес к сотрудникам иностранных посольств - без различия представляют ли те дружественные, нейтральные или откровенно враждебные страны - постоянно проявляют службы безопасности. В Москве личный состав криминальной милиции, особенно её руководители, находятся в зоне пристального внимания организованных преступных структур и теневого бизнеса.

Уезжая на работу или возвращаясь с неё общественным транспортом, Ярощук часто встречал знакомые лица и без ошибки узнавал тех, кто были его попутчиками в силу одного времени выезда на работу.

Поведение незнакомки, которой он показывал девятнадцатый дом на улице Тухачевского, но которая подошла к зданию, однако в подъезд не вошла, а тут же села в поджидавшую её машину и уехала, показалось Ярощуку странным, но особых подозрений не вызвала. Разве не могли люди договориться о том, что сразу уедут куда-то, встретившись в определенном месте? Могли.

Но Ярощук строго исповедовал правило, привитое ему в разведке: первая встреча с одним и тем же человеком может быть случайной, при повторении её можно объяснить обычным совпадением, а вот третья случайная встреча таит в себе закономерность, смысл которой необходимо выяснить.

Конечно, встреча с женщиной - со знакомой старой или недавней в городской спешке Ярощука ничему не обязывала. Милая улыбка, слова: "Ах, а мы ведь не так давно встречались" и все. В случае, если к тебе не проявят интереса можно спокойно сделать ручкой и уйти без какого-либо конфуза. Но во втором появлении на его пути случайной знакомой Ярощук ощутил нечто настораживающее. Он видел, что женщина его заметила и даже сделала непроизвольное движение ему навстречу, но вдруг отвернулась и остановилась в раздумье. Почему?

Ярощук решил это выяснить.

Вместо того, чтобы сесть в подошедший поезд, он вместе с толпой выходивших из вагона людей прошел под лестницей перехода на станцию "Чеховская" вернулся в вестибюль.

Женщина по прежнему стояла у колонны, но тут словно бы случайно возле неё задержался проходивший мимо мужчина. Со стороны легко было подумать, что человек, не знавший как ему найти дорогу, решил спросить об этом у прохожих. Но Ярощука сразу насторожило то, что подошедший взял женщину за руку так, как позволительно хорошему знакомому, а может быть только мужу: выше локтя, крепко и властно. Они обменялись фразами и тут же разошлись. Мужчина двинулся к эскалатору; женщина пересекла платформу и села в поезд, который шел в направлении, противоположным тому, откуда она только что приехала.

Третья их встреча снова произошла в метро, на этот раз на "Октябрьской".

Незнакомка вышла вслед за Ярощуком из вагона, задела его плечом, и тут же обернулась, чтобы извиниться.

- Здравствуйте, - сказал Ярощук столь буднично, словно они были невесть как давно знакомы.

- Здравствуйте, - ответила женщина и расцвела улыбкой.

Он заметил, как из уголков глаз к вискам разбежались тоненькие лучики, но взгляд при этом оставался настороженным и в глубине зрачков таилась тревога. - Вы меня узнали?

Она замолчала и в голливудской улыбке открыла ровные белые зубы.

- Да, конечно, - сразу став улыбчивым, признался Ярощук. - Рад видеть вас. - Не сдержался и по инерции отпустил стандартный для таких случаев комплимент. - А вы ещё больше похорошели... Мы встречались на улице Демьяна Бедного.

Радостный блеск в её глазах потух.

- Я не это имело в виду.

- А что?

- Ладно, не будем, - в её голосе звучала либо усталость, либо безразличие.

- И все же?

- Я привыкла к тому, что меня узнают как актрису.

Ярощук смущенно улыбнулся.

- Простите великодушно! Так вы актриса? К сожалению, я не театрал и не хожу в кино...

- Нет, ничего, - женщина снова повеселела. - Это даже хорошо. Если честно, поклонники мне надоели своей назойливостью.

- Разве слава надоедает?

- Еще как! Вам это трудно представить.

Ярощук понимал, что она лукавила. Люди, считающие себя известными, болезненно переживают, когда прохожие не узнают их на улице или в транспорте, не оборачиваются во след, не шепчут друг другу: смотри кто пошел!

Нет способа действеннее, чтобы оскорбить и довести до белого каления человека, который претендует на всеобщую известность, чем сделать вид, будто он тебе не знаком.

Однажды Ярощуку представилась возможность проверить это при общении с публичным политиком. Тот лично явился в милицию, чтобы попросить прекратить уголовное дело, касавшееся его нештатного помощника. Ярощук без труда узнал вошедшего. Это был известный своим нахальством и скандальным характером депутат Государственной думы. Он прошел в кабинет, не снимая фуражки, не спрашивая разрешения и не ожидая приглашения, с грохотом вытащил стул из-под стола и сел, демонстративно заложил ногу на ногу.

- Я к тебе, полковник.

Политик, повысив подполковника в звании на одну ступень, считал, должно быть, что уже это компенсирует его нахальство во всем остальном.

Ярощук политика недолюбливал, а хамства не терпел вообще.

- Будьте добры, гражданин, предъявите документы.

Сказал и встал, показывая, что лучше ему подчиниться.

Нервно вскочил и незваный гость.

- Ты... ты что? Охренел?! Какие документы? Не узнаешь меня в лицо?!

- Гражданин, - Ярощук сделал шаг вперед. - Будьте добры. Я просил документы.

Он взял с тумбочки, стоявшей за его спиной, резиновую дубинку и постучал ею по открытой ладони левой руки.

Политик, обычно наглый, но как часто бывает достаточно трусоватый, сбавил тон. И перешел на "вы".

- Неужели вы меня не узнали? А ведь народных законодателей стоит знать в лицо.

- Когда эти народные законодатели примут закон, отменяющий документы, мы будем им руководствоваться. А пока...

- Я не беру с собой документы. Меня везде узнают и так... Что вы сделаете?

- Задержу до выяснения личности.

- У меня, между прочим, в коридоре вооруженная охрана...

Ярощук нажал клавишу внутрипереговорного устройства..

- Дежурный? Группу немедленного реагирования к моим дверям. В коридоре вооруженные люди. Брать осторожно. Проверить документы на оружие, составить акт.

- Вот, - политика трясло от бешенства, но держался он корректно. - Вот мои документы.

Подрагивавшей рукой он протянул удостоверение Ярощуку.

Тот взял, просмотрел документ.

- Прошу, Владимир Вульвович. Садитесь. Итак, что у вас?

- У нас ничего, - политик сунул документ в карман. - Это теперь у вас. Я сейчас еду прямо к министру внутренних дел. Пусть он лично займется вами...

Трудно сказать, ездил ли законодатель к министру или нашел какие-то другие пути, но уже к вечеру сверху прошла команда помощника депутата отпустить и расследование о его хулиганстве прекратить.

Так что поверить в безразличие актрисы к известности Ярощук не мог. А она тем временем, вдруг так просто, словно они были век знакомы, спросила:

- Вы меня не проводите? Здесь недалеко. Я приглашаю вас на чай.

- Почему нет? - ответил Ярощук. Он ни мгновения не колебался. Он был готов услышать нечто подобное, хотя и не знал где, когда и в какой форме предложение будет сделано. Он слишком долго в своей жизни занимался тем, что отсеивал случайное от закономерного и старался предугадать обстоятельства, которые порождают те или иные явления. Три встречи с незнакомой женщиной, происходившие в трех разных районах города в самый короткий срок, он уже не мог квалифицировать как случайные. Скорее всего они были запланированными, неплохо организованными и срежиссированными. А коли так, значит ещё кто-то, чье присутствие рядом с собой он не замечает, водит его по городу, заранее зная, где он может оказаться. Однако этот неведомый кто-то не очень высокий профессионал, поскольку не учитывает, что случайность и закономерность в подобных обстоятельствах неплохо просчитываются. Ко всему он либо наивно верит, что Ярощук беспредельно сластолюбив, что тут же прилипнет к бумаге, намазанной медом, либо обстоятельства вынуждают его торопиться, и он во чтобы то ни стало торопится организовать сближение с красивой женщиной.

- Тогда пошли, - она явно обрадовалась. - Я Валентина. А вы?

- Алексей, - темнить в этом случае, чтобы не вызвать её настороженности, если она знает кто он, было неразумно. - Алексей Вадимович.

- Можно, я буду называть вас Ал?

- Пожалуйста, при условии если мне будет разрешено называть вас Аля...

Они проехали две остановки на троллейбусе, прошли к кирпичному дому, которые в московском просторечии называются "сталинскими", поднялись на лифте на шестой этаж.

Квартира, в которой они оказались, поражала размерами - просторная прихожая, три огромные комнаты, широкая светлая кухня, большой балкон.

В гостиной был накрыт стол. Заметив, с каким интересом на него посмотрел гость, Валентина изобразила смущение.

- Ой, не обращайте внимания, - она кокетливо улыбнулась и легким движением руки поправила и без того прекрасно лежавшую на голове прическу. - У нас вчера с подружкой был междусобойчик. Сейчас я уберу.

Она взяла со стола фужер и тонконогую рюмку и, элегантно покачивая бедрами, вышла на кухню. Быстро вернулась, сдвинула стеклянную створку серванта, вынула чистый фужер и рюмку, поставила на столик.

- Присаживайтесь, Алексей Вадимович. Прошу вас.

Коньяк, кисти винограда, живописно свисавшие с краев вазы. Лососинка, аккуратно разложенная на удлиненном рыбном люде, красная икорка в икорнице, прикрытой серебряной крышкой - все это выглядело чрезвычайно заманчиво и вряд ли осталось после какого-то "междусобойчика". Здесь явно ждали гостя, но хотели создать вид, что угощение приготовлено случайно.

- Спасибо, Аля, у меня вечером много дел. И вообще я на службе...

- Вы меня обижаете.

Сделав вид, что уступает просьбам, Ярощук сел за стол.

- Поухаживайте за мной, - кокетливо предложила Аля. - Вино должен разливать мужчина. Разве не так?

Ярощук налил коньяк в благородные хрустальные рюмки. Предложил тост:

- За вас!

Но Аля перебила его.

- Сперва за наше знакомство.

Они выпили.

- У вас прекрасная квартира, - сказал Ярощук, которому нужно было сориентироваться в обстановке. - Куда выходит балкон?

- На проспект, - ответила хозяйка. - Можно взглянуть, если хотите.

Она вышла на балкон и встала у парапета. Внизу в быстро густевшей синеве лежал город. Словно разрубая его на две части вдаль тянулась прямая линия проспекта, с обеих сторон обозначенная сверканьем огней.

Ярощук стоял позади её, и она ждала что он её обнимет. Не мог мужчина не воспользоваться таким моментом. Даже если он сомневается в своей обольщающей силе и не знает - выйдет у него что-то из это затеи или нет он должен, нет, коли следовать психологии самца, он просто обязан попытаться её облапить и проверить свои шансы на успех действием.

Время шло, а гость ничем себя не проявлял. Он так и стоял за её спиной, совершенно не выказывая никаких желаний.

- Здесь прохладно, - сказала она.

После таких слов самый тупой ухажер должен был сделать что-то, чтобы женщине стало теплее.

- Принести платок? - спросил он. - Можно?

Его предложение заставило её обернуться. Он стоял на пороге и его мощная фигура атлета закрывала почти весь свет, падавший на балкон из комнаты.

"Дура, - подумала она. - Вот дура!" Надо было вести себя более вызывающе. А ей показалось, что мужчина, так легко и охотно принявший приглашение зайти к ней на чашку чая, окажется человеком более зрелым и опытным, которому будет не так уж трудно понять, зачем и почему одинокая женщина зовет в гости незнакомца. Теперь приходилось быстро менять тактику.

- Зачем платок? - сказала она с улыбкой и озорной ноткой в голосе. Обнимите меня.

"Ну, вахлак, обними же, рискни", - собрав всю свою волю, она попыталась мысленно отдать ему тот же приказ. И сделала шаг навстречу.

Он неожиданно отступил, не оборачиваясь перешагнул порог и вернулся в комнату.

- Заходите, здесь теплее.

Она подошла к нему вплотную и положила обе руки на его плечи.

- Вы меня боитесь?

Ярощук осторожно отстранился.

- Аля, вы угадали. Простите, но я старый трусливый и не раз битый бабник. Как святой апостол Павел я не раз спускался из чужих окон на веревке, спасаясь от ревнивых мужей...

Она не приняла его тона.

- У меня нет мужа. Зря вы испугались.

Но Ярощук видел - она нервничает. Вот прошла, взяла с серванта пачку сигарет. Руки её подрагивали. Прикурила и хотел подойти к окну, но он преградил ей путь.

- А к окну не надо. Сядьте, пожалуйста. Я гарантирую вам безопасность, если сумею обеспечить свою. Кстати, у вас есть оружие?

Она посмотрела на него с нескрываемым презрением.

- Что хотите найти? Гексоген или тротил?

- Не надо шутить. Я спросил серьезно. Чтобы вы это поняли, вот...

Ярощук вынул из кармана удостоверение и положил перед ней на стол.

- Прочитайте внимательно, оно подлинное. И поймете, почему встречаться даже с вашим ревнивым поклонником мне совсем не с руки.

- У меня нет ни мужа, ни поклонника.

Она повторила это с упрямой настойчивостью.

- Значит, мне показалось, что за вами следят. Если это так, я признаюсь, что поддался приступу трусости, извинюсь и с позором исчезну с ваших глаз. А пока - сядьте. Мы подождем моих друзей.

Он вынул из кармана трубку мобильного телефона, отстукал номер, приложил к уху.

- Василий, - сказал он спокойно. - Бери двух ребят. Запомни адрес. Ленинский проспект. Да, Ленинский. Дом... корпус первый. Шестой этаж, квартира двадцать. Внизу могут быть двое. Один - обязательно. Не сочти за труд прихватить их с собой.

Она сидела выпрямив спину и заливавшая лицо бледность стала заметна даже через слой румян. Глаза с расширившимися зрачками застыли.

Ярощук захлопнул клапан и убрал трубку в карман.

- Ну, не надо так, Валентина Ивановна. Не переживайте. Насколько я понимаю, вы в этой игре только маленький красный червячок на крючке-проглотушке. Мне важно выяснить, кто же держит в руках удочку. Если за вами нет ничего серьезного, обещаю, что вреда вам не причиню.

Она опустила голову, уткнула лицо в ладони и плечи её задрожали от рыданий.

- Вы замерзли? - спросил он участливо. - Хотите, я вас обниму?

- Нет, - голос её, сдавленный слезами, прозвучал неприязненно и глухо.

- Как угодно, - сказал он, взял с дивана висевшую на спинке белую пуховую шаль и накинул ей на плечи.

- Подождем моих людей. Это недолго. Главное - не томите себя.

Теперь её лицо выглядело совсем иным, чем совсем недавно. Бледное, увядшее, все в мелких морщинках. Широко раскрытые глаза глядели испуганно. Прическа, аккуратная и хорошо уложенная, теперь лишь подчеркивала свою бессмысленность. Она сделала шаг в сторону и отрешенным, полным страдания голосом произнесла:

- Меня надо убить. Я так утомилась! Отдохнуть бы...отдохнуть!

* * *

Природа человека сохраняется неизменной многие тысячи лет подряд. Болезни, несчастья, радости, любовные страсти и сердечные разочарования во всем этом нет ничего нового, неизвестного для ушедших в небытие поколений. Новыми всякий раз оказываются только персонажи, которые проходят по жизни, считая себя первооткрывателями того, что уже давно открыто и пережито другими.

Впервые читая откровения маркиза Де Сада или осваивая позы "Кама сутры", человек уверен, что ступает на неизведанную тропу, хотя идет по давно утоптанной миллиардами ног торной дороге. И в этом нет ничего удивительного: мир для каждого из нас не вечен. Он ограничен рамками нашей жизни и простирается от дня рождения до дня смерти. Все, что случалось до нас и случится после, нас не касалось и не коснется. Значит, человеку следует жить настоящим, поскольку жить прошлым - печальный удел обессилевших стариков, а призывы, обращенные к молодым, жить ради будущего - это лицемерная болтовня демагогов.

Валентина Зеркалова с детства умела жить настоящим. Папа - офицер генерального штаба был женат на дочери одного из заместителей министра обороны. Две квартиры в Москве. Две дачи - собственная в Сосновке и казенная в Баковке. Служебная машина, отвозившая в спецшколу с английским и французскими языками, где учились отпрыски номенклатурных советских пап и привозившая домой, все это создавало ощущение постоянного комфорта и обещало прекрасное будущее.

Валёк - так звали Валентину дома, окончила театральное училище и мечтала об артистической славе на подмостках известных столичных театров. Но её после выпуска распределили в областной драмтеатр. Поскольку папа-военный связей в театральных кругах не имел, Валентине пришлось смириться со своей участью. Тем более, что она верила - пребывание в провинции будет недолгим: талант не может остаться не востребованным..

Только в оценке своих способностей Валентина сильно ошибалась. Даже в труппе областного театра она уступала многим из тех, кого считала соперницами.

Помимо любви к искусству, Валентина испытывала постоянное влечение к мужчинам. Вопросы пола и секса стали волновать её уже с пятого класса. Однажды, забравшись из любопытства в один из шкафов, в котором стройными рядами стояли книги папиной библиотеки, Валечка обнаружила несколько прекрасно иллюстрированных томов, которые потрясли её своим содержанием.

Наугад, без особого интереса открыв толстенную книгу - просто так, чтобы взглянуть на то, что в ней есть, Валя испытала сперва удивление, потом настоящий шок.

На каждой страничке книги были изображены любовные игры мужчин и женщин в диковинных положениях и позах, запечатленных разными художниками китайскими, индийскими, японскими, европейскими...

Первым инстинктивным желанием было закрыть книгу. Она даже сделала это, однако ставить в шкаф на прежнее место не стала. Ни отца, ни мамы дома не было и бояться кого-то не приходилось.

Валечка уселась в кресло, в котором с газетой и книгой вечерами сиживал папа, положила фолиант на колени и начала листать одну за другой страницу, разглядывая картинки.

Эти книги обладали удивительной и в то же время плохо объяснимой притягательной силой. Рассматривая их, Валя испытывала противоречивые чувства. С одной стороны ей казалось, что она подглядывает в щелку за чем-то недозволенным и постыдным и это порождало в ней ощущение вины. С другой - откровенность и предельная вольность в изображении художником поз и действий телесного общения людей возбуждали и притягивали её.

В один из вечеров, когда родители уехали на дачу и Валечка, а стукнуло ей восемнадцать, осталась дома одна, она взяла наиболее интересовавшую её книгу, зажгла торшер, улеглась в постель и отдалась разглядыванию картинок, совершенно не боясь, что кто-то застанет её за этим занятием.

В какой-то момент обычное возбуждение, сопровождавшее это занятие, сразу переросло в новое качество. Валя ощутила, что внутри её, где-то чуть ниже пупка сперва затеплился, потом, делаясь все горячее вспух светящийся шар. Он медленно перекатывался от низа живота к груди, возбуждая чувство сладостного томления.

Чтобы отвлечься от всего, что мешало ощущать золотистое ласкающее свечение в самой себе, Валечка замерла, остановив взгляд на возбудившем её интерес рисунке.

А шар все раскалялся, подкатывал к сердцу, заставлял его биться сильнее и чаще. Валя стала все теснее и теснее сжимать колени, словно старалась удержать и сохранить родившуюся внутри её медовую сладость. И вдруг раскаленный шар лопнул, опалив все её существо жарким взрывом. Багрово-золотистое пламя полыхнуло в глазах, заставило тело содрогнуться. И тут же Валечка рухнула в оглушающую тишиной пустоту. Она уронила голову на подушку, книга с тупым стуком упала на прикроватный коврик.

Потом Валя долго полулежала в кресле, откинувшись на мягкую спинку, расслабленная, не способная шевельнуть ни рукой, ни ногой.

Медленно приходя в себя и возвращаясь к обычному состоянию, она ощутила испуг. Шок от испытанного был настолько силен, что возникла мысль: не проявление ли это психического расстройства. Позже Валечка научилась сама вызывать приятые ощущения и уже не пугалась их.

Вышла замуж она по любви. Однажды на выездных гастролях в подшефной театру воздушно-десантной дивизии Валентина встретилась с молодым офицером Игорем Полуяном. Они поженились. Вскоре в связи с переводом мужа на Дальний восток, Валентине пришлось оставить театр и уехать к новому месту службы супруга. Помотавшись за ним по гарнизонам, хлебнув в полной мере невзгод армейского неустроенного быта, пережив крушение надежд, которые в молодости связывала с золотыми погонами мужа, Валентина оставила Полуяна и вернулась в Центральную Россию, в Тверь. Там жила её лучшая подруга Лидочка Царапкина, которая обещала женщине, утомленной жизнью в глуши, ввести её в настоящее "светское общество" новых русских, умевших веселиться и ценить женскую красоту.

Лидочка не обманула подругу. Круг богатых ценителей женского тела оказался обширным и разнообразным.

Ночная жизнь - коньяк, виски, тосты за дам; музыка, оглушающая, бьющая по мозгам; певички, то разудало-развязные, то со слезливым надрывом в голосах; русский стриптиз (длинные ноги, огромные вялые титьки с обкусанными сосками) - все это поначалу казалось Валентине тем настоящим, что наполняет серое будничное существование человека смыслом, делает его интересным. Но вечера вскоре пошли конвейером, с надрывом и перебором утех: до утра шли гулянки, которые оканчивались в постели с таким же поддатыми как и сама Валентина мужчинами, пропахшими потом и табачарой. Затем долгие и утомительные до изнеможения попытки прорваться через отупевшую чувственность к вспышке удовольствия, которое все время от неё ускользало. И, наконец, тяжелый сон с последующим похмельным пробуждением.

После полудня, разглядывая себя в зеркало, Валентина все чаще видела помятое бледное лицо, кожу, терявшую эластичность, мешки под глазами, глубокие морщинки в уголках губ и с трудом сдерживала слезы. "Меня надо убить. Я так утомилась...", - она дрожащим голосом, искренне жалея себя, произносила слова монолога Аркадиной из чеховской "Чайки".

Меняя измятые, залитые вином, пропахшие потом и мускусом простыни; глотая таблетки пенталгина, чтобы снять тупую тяжесть в затылке, она все чаще задумывалась над тем, что бурные ночи под кайфом - это не сама жизнь, а попытки убежать от нее, стремление забить чувство гнетущего гложущего душу одиночества; желание задавить страхи, возникающие при мыслях о будущем, хотя убежать от себя нельзя.

Потом приходил новый вечер т все начиналось с начала.

После смерти Валентина переехала из Твери в Москву, где вступила во владение огромной отцовской квартирой. Однако она привезла в столицу старые связи и привычная жизнь продолжалась. Поначалу Валентина собиралась предложить свои таланты какому-нибудь театру, начать работу, но так ни разу никуда и не сходила и дальше пустых мечтаний дело не двинулось.

В один из вечеров в казино "Голден палас" на Ленинградском проспекте её познакомили с высоким стройным кавказцем, который представился ей Муратом Нахаевым. Новая любовь закрутилась в тугую пружину. Вечера в казино щекотали нервы. Выигрыши и проигрыши в равной мере возбуждали приступы чувственности, обостряли желания. Казалось новому увлечению не будет конца. Но это только так казалось.

Как-то хмурым осенним утром после ночи, проведенной в казино "Корона", где Мурат просадил свыше тысячи долларов, Валентина проснулась и открыла глаза, не совсем понимая, что с ней. Она лежала нагая в своей постели под одеялом. Тупая боль тянула затылок. Ныло левое плечо. На груди, мешая дышать, лежало нечто теплое и тяжелое. Она скосила глаза и увидела слева от себя горбоносое лицо незнакомого мужчины. Тот лежал на спине с открытой грудью, густо поросшей черными вьющимися волосами. Это его правая рука, откинутая в сторону поверх одеяла давила на нее.

Валентина слышала его дыхание, спокойное, глубокое, ровное.

Она провела пальцами от груди до бедер, ощутив бархатистую теплоту собственной наготы. Коснулась мягких волос под животом и вернула ладонь к груди. Она никак не могла вспомнить, когда легла в постель и почему оказалась раздетой.

Разбуженный её движениями мужчина шевельнулся, убрал руку, скользнул ею под одеяло, положил на грудь Валентине и сжал пальцы, словно проверял упругость её тела.

Валентина строптиво дернулась и попыталась вскочить, но мужчина перехватил её и придавил к постели.

- Э-э, - протянул он лениво, - ещё лежи. Не скакай.

- Вы кто? - в голосе Валентины смешалось в равной мере удивление, возмущение и непонимание.

Мужчина приподнялся на локте, посмотрел на неё с откровенной насмешкой. Он был черноволосый, черноглазый, черноусый с двухдневной колючей щетиной на смуглых щеках. Из под мышки, которая оказалась возле её лица, на неё остро пахнуло запахом старого перебродившего пота.

- Ты уже забыла? - спросил мужчина и широко улыбнулся, открыв ровные белые зубы. - Я Виса. Теперь помнишь?

- Где Мурат? - Аля все ещё не могла прийти в себя и понять что происходит.

- Зачем тебе Мурат? Я его отправил домой.

- Как отправил? - она опять попытался вырваться, но Виса не позволил ей этого сделать.

- Лежи спокойно. Ты теперь моя женщина. Понимаешь? Я тебя у Мурата купил.

- Вы что с ума сошли?!

Валентина сумела выкрутиться из под его руки и села на постели. Он тут же схватил её за плечо и сжал крепкими пальцами горло. У неё перехватило дыхание. Она захрипела.

- Я сказал: ещё лежи. - Он придвинулся вплотную, дохнул ей в лицо винным перегаром. - Ты что, забыла? Всю ночь целовалась и говорила: ах, Виса! Ах, Виса! Теперь не помнишь?

Он отпустил её горло, повел рукой вниз, скользнул ладонью по животу, коснулся бедер. Валентина инстинктивно их сжала.

- Так не надо, - укоризненно заметил Виса. - Если я хочу играть, ты тоже хоти. Будешь глупая - убью.

Она почувствовала его напрягшуюся плоть и, понимая, что бороться бесполезно, закрыла глаза и раскинулась, принимая его в себя.

Виса согревал её постель не больше двух месяцев. За это время Валентина так и не сумела понять, чем занимается этот чеченец в Москве, откуда у него такие огромные деньги и большие связи. Он часами вел беседы по сотовой связи с депутатами Думы, с чиновниками муниципалитетов столицы, с милицейскими чинами, всем что-то обещал и одновременно от всех чего-то просил и, судя по всему, что-то регулярно получал.

В одно из обычных похмельных полудней Виса стал складывать вещи в свой небольшой чемоданчик.

- Ты куда? - спросила Валентина с тревогой в голосе. Возможный отъезд покровителя, который уже сумел отвадить от неё многих знакомых, всерьез беспокоил.

- Перееду в другое место, - спокойно разъяснил Виса. - Завтра в Москву приедет большой человек. Член правительства Ичкерии. Мы приведем его сюда. Он будет твой гость.

Было в тоне, которым Виса сообщил новость нечто, заставившее её насторожиться.

- Будете обедать? - спросила она.

- Все будем. Все. Обедать, гулять. Надо его хорошо встретить.

- Прикажешь бегать по магазинам?

- Э, глупая баба! Закажем все в ресторане. Я тебе сказал - будет большой человек и встречать его надо хорошо.

- Что делать мне? Уйти?

- Нет, оставайся здесь. И, если понравишься гостю, я должен подарить тебя ему. Мы уедем тогда, он останется.

Она понимала, что спорить с Висой бесполезно и все же сказала со злой иронией:

- Передаете меня друг другу как эстафетную палочку?

Виса воспринял сказанное спокойно.

- Э, женщина. Ты не палочка, а эстафетная дырочка. Во-вторых, если не нравится, я найду десять других шлюх. Таким товаром Москва богата.

Валентина смирилась. Ей надо было жить.

Так в её жизни появился новый человек - влиятельный кавказский делец Казбек Исрапилов. Чуть позже он уступил место своему приятелю Руслану Адугову, который, судя по всему, собирался поселиться в Москве всерьез и надолго.

* * *

В дверь позвонили. Звонок в прихожей от чрезмерного усердия или почтенного возраста потерял голос и старчески дребезжал.

Валентина, сидевшая за столом, напряглась. Глаза её широко раскрылись. За все время ожидания, она не произнесла ни слова: ушла в свое прошлое, застряла там, не зная как выйти в настоящее, а ещё больше боясь неясного будущего.

Ярощук пружинисто встал с дивана, вынул из наплечной кобуры табельный пистолет, щелкнул предохранителем и вышел в прихожую.

Встав в простенок, чтобы не оказаться в простреливаемом с лестничной клетки пространстве, спросил:

- Кто?

- Алексей Вадимыч, - голос, чуть приглушенный дверью, принадлежал Карпенко. - Эт-то я.

Ярощук, не убирая пистолета, щелкнул замком и открыл дверь.

- Входи, - сказал Карпенко и пистолетом подтолкнул вперед себя мужчину в сером дорогом костюме и в шляпе. Руки тот держал за спиной, и Ярощук сразу понял, что стабильность их положения зафиксирована сталью наручников.

Ярощук отступил в сторону, пропуская вошедших. Закрыл за ними дверь и посмотрел на Карпенко.

- Этот был один?

Карпенко отрицательно мотнул головой.

- Их было два. Один рванул дворами. Наши его ищут.

Он ещё раз подтолкнул задержанного пистолетом, направляя в комнату.

Ярощук убрал оружие и всмотрелся в лицо задержанного. Чтобы лучше разглядеть его, снял шляпу и швырнул на диван. Узнал человека, который беседовал с Валентиной в метро на Пушкинской. Бросил взгляд на хозяйку дома.

- Сдается мне, что мы знакомы. А вы, госпожа, Зеркалова, его знаете?

Валентина опустила голову на руки, лежавшие на столе и заплакала. Прическа, ещё недавно удивлявшая своей искусной ухоженностью, сбилась и растрепалась.

Снова обернувшись к Карпенко, Ярощук спросил:

- Обыскали?

- Обязательно.

Карпенко стал вынимать из карманов найденные у задержанного вещи. Сперва положил на стол красный паспорт гражданина СССР, затем зеленый паспорт с золотым затейливым иностранным гербом на обложке, пластиковую карточку автомобильных прав, несколько разных удостоверений в разноцветных корочках. Сверху, придавив документы, положил пистолет "Вальтер", а рядом поставил на стол две зеленых наступательных гранаты РГД-5 с ввернутыми взрывателями.

- Все, - сказал Карпенко с усмешкой. - Полный джентльменский набор.

Ярощук снял пистолет с документов, отложил в сторону, потом взял красный паспорт. Прочитал вслух:

- Джунид Давлатмирзаев. Гражданин России. Так, - Ярощук отложил красный паспорт. Взял зеленый. - Башир Абу Мажид. Гражданин Иордании. А кто же он по автомобильным правам? Так, Руслан Адугов. Красиво.

Ярощук щелкнул пластиковой карточкой по ногтю. Посмотрел на хозяйку. Валентина Ивановна, как вы думаете, кто же ваш знакомый на самом деле?

Зеркалова даже не подняла головы.

- А ты что скажешь нам, многоликий Джунид-Башир-Руслан?

Задержанный зло посмотрел Ярощука из под густых черных бровей.

- Ничего не скажу. Все равно скоро отпустишь.

- Василий, - Ярощук бросил многозначительный взгляд на Карпенко, - Мне этот деятель кого-то напоминает, но кого именно вспомнить не могу. Так что я его заберу с собой и увезу подальше, и скоро не выпущу. Пусть не надеется.

- Что будем делать с дамой?

- Пусть остается дома. Ей есть о чем подумать.

* * *

Генерал-майор Георгий Шалманов приехал на Арбатскую площадь в министерство обороны с утра и уже более часа ожидал приема у министра. Тот, как сообщили Шалманову в приемной, был срочно вызван к премьеру и должен был вернуться с ценными указаниями с минуты на минуту.

- Вас, Георгий Петрович, - любезно улыбаясь, сообщил щеголеватый арбатский полковник, - он примет первым.

Шалманов не знал зачем и с какой целью его вызвали из Зауралья в Москву, хотя и догадывался в чем дело. Бандформирования чеченца Шамиля Басаева и отряд террористов Хаттаба организовали военную заварушку на территории Дагестана, тем самым обеспечив московским политикам очередной приступ головной боли. Удалять нарыв, о котором все знали давно, в срочном порядке предстояло военным. Но поскольку боевых генералов, способных вести серьезную войну в Российской армии не так уж много, вспомнили о Шалманове, который уже имел боевой опыт. Если учесть, что генерал в мирной службе считался человеком неудобным и несговорчивым, то иной причины, чтобы вспомнить о нем в министерстве не было.

Ничего не поделаешь, в мирное время между офицерами идет жесткое соревнование за очередную должность и звание. Чаще всего в фаворитах оказываются не те, кто способен проявить себя в бою, а те, кто больше нравится начальству безропотностью и угодливостью. Умение лейтенанта костенеть и тянуться струной перед старшими влияет на карьеру куда заметнее умения стоять на своем и не отказываться от убеждений.

Говорят, что однажды встретились однокашники - офицеры одного года выпуска из училища. Один старший лейтенант, другой - майор.

- Как это ты сумел так выскочить? - удивился старлей. - Воевал?

- Нет, - усмехнулся майор.

- В чем же секрет?

- Ты как открываешь дверь к своему начальнику?

- Что значит "как"? Берусь за ручку...

- А вот я открываю её ногой.

- Это же невежливо.

- Если руки свободны, то да. А если обеими держишь подарок - иное дело.

Ногой открывать двери начальства Шалманов никогда не умел. С детства дед-фронтовик вбил ему в голову дурацкую мысль о том, что офицер служит Отечеству, а не начальству, и Шалманов честно придерживался принципов деда. А старик, как оказалось, не был диалектиком. Великую Отечественную войну он начал сержантом, а закончил с капитанскими звездочками на погонах. Это и породило его убежденность в справедливости правил военной службы и в том, что в армии быстро выдвигают людей смелых, самоуверенных и решительных.

Как потом понял Шалманов, дед заблуждался. Армия мирного времени живет по иным законам и естественный отбор офицеров здесь строится не так, как на войне. В итоге ни Советская армия, ни её наследница российская к серьезным военным переделкам как правило оказывались неподготовленными. В конфликте на озере Хасан, в финской войне, которую Красная Армия сама же и начала, в Великой Отечественной, наконец в чеченской, мы раз за разом получали в зубы, пока не приходили в себя. Для успокоения общественности все неудачи объяснялись словами: "Мы, русские, долго запрягаем, но быстро ездим". Успокоение дурацкое, но его охотно принимают все, и никто не пытается понять, в чем же истинная причина неудач и почему вступая в войну великая армия первым делом врезает собственной челюстью по чужому кулаку, чтобы потом сплюнуть выбитые зубы, прийти в себя и сделать замах на поражение.

Шалманов никогда не отличался покладистостью и угодливостью. Он был дерзок, смел и строптив. В одну из аттестаций ему вписали страшные для карьеры слова: "Бывает груб и невыдержан со старшими и начальниками".

Так бы и окончил офицер карьеру командиром мотострелкового батальона, если бы министр обороны России Павел Грачев для потехи президента не организовал войну в Чечне. Первые же бои убедительно показали беспомощность российских военачальников нового поколения и неподготовленность войск.

Генштаб тут же обложил данью внутренние военные округа. Командиру дивизии, в которой служил подполковник Шалманов, момент показался удобным для того, чтобы избавиться от комбата, которого он терпеть не мог за строптивость и самостоятельность.

Шалманова откомандировали в резерв Генерального штаба. Он получил под команду собранный с бору по сосенке мотострелковый полк, погоны полковника и предписание через две недели отбыть в Чечню.

Приняв командование, новый командир в первую же ночь по тревоге вызвал офицеров штаба. В двадцать три часа по местному времени небольшой пеший отряд под командованием Шалманова вышел из гарнизона. За пять часов пути, проклиная самодура полковника, офицеры прошли двадцать пять километров и расположились в ставропольской степи. В четыре утра по радио подразделения полка были подняты по тревоге и получили приказ в пешем строю к девяти часам выйти на рубеж, где их уже ожидал штаб. К семи часам Шалманов приказал в условную точку прибыть полевым кухням, чтобы обеспечить для солдат и офицеров горячий завтрак.

То, в каком виде появился личный состав в указанном командиром полка районе, описать трудно. Более трети отставших от своих подразделений солдат пришлось собирать по степным дорогам в разобранном состоянии.

Заместитель Шалманова по воспитательной работе майор Луговой на марше набил мозоль и стер до крови мошонку. Как и других, не выдержавших испытания пешим маршем, его на машине отправили в гарнизон. Там, обиженный и обозленный, Луговой написал в штаб военного округа докладную записку, в которой язвительно изложил события страшной ночи и ужасы, которые командир заставил пережить офицеров и солдат.

Докладная дошла до командующего войсками. Тот её перечитал, сделал две пометки красным карандашом на полях и отодвинул от себя. Посмотрел на порученца, который передал ему документ.

- Сделайте майору Луговому замечание от моего имени. Документы, которые он посылает в штаб округа, следует писать грамотно. У него пропущены две запятые.

- Понял. А что в отношении Шалманова?

Командующий пальцем пригладил правую бровь. С возрастом волосы на ней стали быстро расти, загибаться вниз и часто мешали глазу.

- Через неделю я заеду к нему. Тогда и решим.

На другой день после отдыха, который проходил в поле, полк вернулся в гарнизон пешим порядком. Недовольных выпавшими на их долю испытанием оказалось немало даже среди офицеров. Но жаловаться никто не мог. Шалманов прошел весь путь туда и обратно вместе со всеми.

И только попав в горы, где по кручам и над провалами особенно на резиновом ходу не покатаешься, люди поняли, что командир полка мучил их не ради удовольствия. Боевикам, научившимся устраивать засады и безнаказанно громить колонны бронетехники в узких ущельях гор, не удалось проявить своих способностей при встречах с батальонами и ротами шалмановского полка. За полковником в стане противника установилась слава человека, которому покровительствует сам бог войны. За голову Шалманова была установлена крупная премия, исчислявшаяся в долларах, но получить её так никому и не удалось. После нескольких удачных операций Шалманову передали под командование мотострелковую дивизию и присвоили звание генерал-майора.

Первая чеченская война окончилась позорным хасавюртовским соглашением, которое скрепил подписью другой генерал, который считал себя специалистом заключать перемирия. Шалманова, который не скрывал недовольства происшедшим, перевели в один из военных округов Центральной России в надежде, что больше он не понадобится и о нем можно будет забыть.

Однако дерзкое вторжение чеченских воинских формирований в Дагестан заставили полководцев с Арбатской площади вспомнить о генерале, который мог ходить не только по асфальту, но лазить по горам и грязи.

Министр, приехавший из Белого дома принял Шалманова без промедления. Встретил у двери, протянул навстречу вошедшему генералу руку.

- Здравствуйте, Георгий Петрович. Поздравляю с присвоением очередного воинского звания генерал-лейтенант. Указ сегодня подписал президент.

Рука у министра была влажной и мягкой. С того времени, как они виделись в последний раз, Сергиенко заметно постарел. Не чувствовалось в нем и той уверенности, без которой нельзя повелевать людьми. Дворцовые интриги, постоянная необходимость лавировать, чтобы сохранить чин и место, надломили министра и, как это давно заметил Шалманов, заставили потерять уверенность в себе и своих силах. В таком состоянии люди правят другими исключительно в силу авторитета своей должности, а не волевыми усилиями, которые заставляют им подчиняться других.

Сообщение о повышении в воинском звании могло порадовать Шалманова ещё лет пять тому назад, но не сейчас. Теперь он ясно понимал, что очередная звезда возложена на его погон лишь для того, чтобы о в знак благодарности согласился нырнуть с головой в дерьмо, которое ему уготовили заранее. Поэтому произносить слова, полагавшиеся по уставу, Шалманову не хотелось, и он ограничился коротким:

- Благодарю.

Сергиенко сделал вид, что не заметил отступления от устава, а может и заметил, но выговорить генералу не решился. Он лишь вздохнул и вернулся к столу из-за которого вышел, чтобы встретить Шалманова. А тот увидел опущенные плечи и старческую сутуловатую спину маршала и ему стало не по себе. Видимо не легко жилось кремлевскому мандарину, человеку скорее всего честному, но не способному сказать президенту: "Вы уж тут оставайтесь, а я пойду ко всем матерям подальше" и потому вынужденному играть жалкую роль военной марионетки в бездарных политических маневрах Кремля.

- Прошу к столу, - министр приглашающим жестом показал генералу на кресло.

В это время открылась дверь и в кабинет вошел начальник Генерального штаба генерал армии Кащлев. Протянул руку Шалманову. Крепко пожал.

- Искренне поздравляю, Георгий Петрович! - И без паузы предложил. Давай сразу пройдем к карте.

Они подошли к столу, на котором лежала большая топографическая карта Северного Кавказа - Чечни и Дагестана.

Сергиенко оперся обеими руками о стол, склонив лобастую голову.

Не глядя на Шалманова спросил:

- Как смотришь, чтобы принять по свою руку направление? Вот это...

Министр провел рукой, прихватив пограничные территории Чечни и Дагестана.

- Плохо смотрю, - ответил Шалманов.

- Сейчас здесь будет решаться судьба державы, - сказал министр. Поэтому нужна твердая рука и свежая голова. И пойми, Георгий Петрович, речь идет не об услуге министру, а о службе Отечеству.

Шалманов поморщился, как от внезапно возникшей зубной боли.

- Не надо меня убеждать такими доводами. В Чечне защищается не Отечество, а солдатской кровью замываются ошибки, которые совершены правительством. По хорошему операцию следовало начать с суда над теми, кто вооружал Дудаева, кто его финансировал.

Сергиенко обиделся.

- Ты в чем-то меня обвиняешь?

- Не в этом дело. Когда солдат идет в бой, он должен искренне верить в то, что его начальники в состоянии реально оценивать обстановку и умеют отделять правду от лжи.

- Считаешь, что я не умею этого делать?

- У меня не доверять вам нет оснований.

Сергиенко снова поморщился.

- Ой, спасибо, генерал. Так уважил министра!

Шалманов на это не обратил внимания.

- Прежде, чем я дам согласие, позвольте выдвинуть три условия.

Сергиенко бросил выразительный взгляд на Кашлева.

- Ты видишь? Вместо того, чтобы сказать: приказывайте, я доверие оправдаю, генерал-лейтенант мне ставит условия. Каково?

- Не надо так говорить со мной, - Шалманов произнес это с нескрываемой усталостью. - У нас разговор с глазу на глаз. И потом вы спросили приму ли я командование, а не просто приказали его принять.

Сергиенко снова посмотрел на Кашлева. То одобрительно кивнул.

- Хорошо, давай свои условия.

- Первое, - Шалманов кашлянул в кулак, выгадывая время, чтобы точнее сформулировать мысль. - Если я начну боевые действия, то прекращу их только после безоговорочной капитуляции боевиков. Второе, никакие миротворцы, никакие хасавюртовские лебеди в Чечне с мандатами Москвы появляться не должны. Я хочу заранее предупредить правительство, что второго предательства верхов армия не потерпит.

Сергиенко сидел, безвольно положив на стол руки со старчески вздутыми жгутами вен и в глазах его стояло холодное безразличие.

- Вот ты ставишь условия, - сказал он вяло, когда Шалманов замолчал. В принципе я с ними в чем-то согласен. Теперь скажи, ты веришь, что решения правительства по вопросам войны и мира зависят от меня?

- В целом вряд ли, но если мнение министра обороны ни во что не ставится, я бы на его месте встал и хлопнул дверью. Россия уже досыта нахлебалась крови из-за бездарных политиков.

- Знаешь, Шалманов, почему ты не на моем месте?

- Знаю.

- Тогда слушай, я тебе приказываю принять командование группировкой. Сейчас встанешь, повернешься кругом и - шагом марш!

- Слушаюсь! - Шалманов тяжело встал и одернул китель.

- Погоди, - уже в дверях остановил его Кашлев. - Ты не назвал третьего условия. Потом вспомнишь о нем и поставишь нас в дурацкое положение.

- Третье условие самое простое, - Шалманов остановился, держа руку на большой бронзовой ручке министерской двери. - Ни городов, ни аулов, даже хуторов к государственным праздникам по заказу я брать не стану. Даже к дню рождения президента.

- Разумное условие, - сказал Кашлев. - Но к моему дню рождения ты все же хоть какой-нибудь хутор возьми.

Шалманов не принял шутки.

- Нет, - сказал он твердо и вышел из кабинета.

Когда дверь закрылась, министр посмотрел на Кашлева.

- Как тебе нравится? И такому вот генералу мы должны вверять судьбы России.

- Не переживай. С войной всегда так бывает. Ты думаешь хлыщеватому императору Александру нравился одноглазый старик Кутузов? Однако речь шла о сохранении престола...

- О сохранении России.

- Не надо. С Россией ни хрена бы не произошло. Как ничего не произошло с Германией, Австрией, Италией. А вот с трона Александра Наполеон Бонапарт мог шугануть. Или назначить своим наместником. Сатрапом так сказать. Поэтому одноглазый и неудобный оказался главнокомандующим... Что касается первого условия, которое нам поставлено, это не мнение одного Шаманова. Это мнение большинства офицеров армии. И об этом следует проинформировать президента.

- Кончай, других дел у нас нет, так?

- Игорь Родионович, я обращаюсь к вам официально. - Кашлев тяжело встал с кресла, вытянулся перед министром как того требует устав от подчиненных. - Вы обязаны доложить президенту правду.

- Сядь, сядь! - Министр выглядел не просто раздраженно, он с трудом сдерживал ярость. Его злил Кашлев. Люди, поднявшиеся до столь высокого уровня, на котором стоял начальник Генерального штаба, должны понимать, что служат уже не самой армии, а большой государственной политике. Это только маршал Жуков в порыве раздражения мог ляпнуть Сталину слова, содержавшие в себе смертельное оскорбление Верховному главнокомандующему: "Если по вашему мнению начальник генерального штаба способен молоть чепуху, то прошу освободить меня от должности и послать на фронт". Он, Сергиенко, не Жуков. Он будет упомянут в истории лишь в случае, если сумеет удержаться в министерском кресле как можно большее время. Ни то, что он приколачивал медным гвоздем полотнище министерского штандарта к древку, ни то, что сумел подхватить президента под мышки и помог тому устоять на ступенях Вечного огня в минуту, когда старика обуял недуг, ни стремительный бросок российских десантников в Косово не давали первому российскому маршалу право на почетное место в истории. Его и без того злые языки называют "неизвестным полководцем России, конца двадцатого века".

Министр прекрасно знал о невысоком авторитете в войсках среди той части офицерства, которая несла на своих плечах тяжесть изнуряющих страну внутренних вооруженных конфликтов. Он, министр, никогда не был способен переломить ход событий и противопоставить свою волю камарилье, которая взяла власть в стране, пользуясь недееспособностью президента. Если честно, то он часто просто не понимал, не представлял, что надо предпринять в сложных обстоятельствах, в которые армию ставили локальные войны.

Сергиенко обижался на то, что в офицерских кругах сухопутных войск его называли "гептиловым маршалом", имея в виду его ракетно-ядерную компетенцию, которая не стоила и ломанного гроша, там, где нельзя пустить в ход стратегическое оружие.

- Сядь, сядь! - сказал Сергиенко и для убедительности пристукнул по столу ладонью. - Не старайся быть благочестивее римского папы! Ты знаешь, что случится, если я скажу президенту правду, которой он не знает и не хочет знать.

- Кто-то же в конце концов должен её ему сказать.

- Только не я, потому что не люблю и не намерен лгать.

- Мы же говорим о правде.

- Это ты говоришь. Но мне, прежде чем попасть к главкому, придется подробно отчитаться перед его администрацией зачем мне нужна встреча с ним и что я собираюсь ему сказать. Придется лгать, иначе встречи мне не разрешат. А я врать не хочу принципиально. Ты хоть это понял?

Кашлев так и не сел. Он стоял, опершись руками о спинку кресла. Он прекрасно понимал состояние министра. В целом тот был обычным человеком, неплохим технарем, больше чиновником, чем самостоятельным политиком, достаточно честным, но уже хорошо понявшим, что честность сама по себе в жизни не гарантирует ни успехов, ни стабильной карьеры. За любым делом, особенно если оно хоть каким-то краем касалось политики, кроются корыстные интересы. А все, что замешано на корысти не любит света, потому что любой уровень честности - это разговор на свету.

Кашлев понимал и то, что ни особыми военными талантами, ни железной волей Сергиенко не выделялся из шеренги таких же как и он ракетных генералов, но на него обратили внимание именно из-за его незаметности, отсутствия подчеркнутой индивидуальности, из-за неумения возражать тем, кто стоял выше его по должности. Способность прогибаться, сохраняя пристойный вид стала главным карьерным стимулом. И, конечно, преодолеть свою сущность, выпрямить спину и сказать президенту правду о происходящем на Северном Кавказе министр не сможет. Никогда.

- Хорошо, Игорь Родионович, давайте поступим так. Вы доложите шефу президентской администрации, что собираетесь доложить главкому о впечатляющих результатах испытаний новой ракеты. Это нянек не насторожит. Пойдем на доклад вместе. И я скажу все, что собираюсь.

- Да сядь ты! - Сергиенко явно раздражало что Кашлев возвышался над ним. Министр всегда болезненно ощущал недостатки своего роста и с трудом терпел в своем окружении тех, кто возвышался над ним. - Ты всерьез веришь, что тебя он выслушает? А если и выслушает, ты, только честно, знаешь разницу между оргазмом и маразмом? Да не делай удивленных глаз: объяснять не буду. Если заинтересовало, прикажи второму управлению подготовить тебе справку. Они разъяснят.

- Хорошо, что делать с маразмом?

Сергиенко пожал плечами и погоны на плечах приподнялись как крылышки у орленка, которому не суждено опериться и стать орлом.

- Претензии не ко мне, Не я отвечаю за то, что у нас такая конституция, такие избиратели и такие государственные мужи...

- Хорошо, тогда я попробую прорваться на прием один.

- Это ультиматум?

- Нет, это попытка застраховать политиков от ошибок, которые могут сделать армию неуправляемой.

Сергиенко встал.

- Хорошо, если ты так ставишь вопрос, пойдем вместе. Только учти, надо подготовить материалы ещё на два-три вопроса. Чтобы наш доклад не прозвучал вызовом.

- Как прикажете.

* * *

Патрик Бадришвили родился в Тбилиси на Авлабаре в тихой семье грузинского еврея. В детстве это был робкий и незаметный мальчик, который чувствовал свою отчужденность и небрежение к себе буйной ватаги дворовых приятелей. Отец - правоверный иудей по закону предков сделал сыну обрезание и эта мелкая казалось бы деталь оказалась сразу замеченной сверстниками.

Гоги Кудидзе - главарь ватаги, происходивший из обедневшего, но все же княжеского рода, однажды поставил Патрику диагноз: "обрезанный грузин" и это определило место мальчишки в уличной иерархии. Он не всегда участвовал в играх сверстников, предпочитая наблюдать как играют другие. Попытки ввязаться в игру чаще всего кончались печально. Патрику тумаков доставалось больше, чем другим. Он получал то по шее, то возвращался домой с расквашенным носом.

Именно в те годы и определился характер Патрика, который понял, что управляет людьми не только сила, но и хитрость. Он быстро оценил любовь городских грузин к показухе и пижонству. Хилый интеллигент, пробивавшийся заработком, получаемым в поганенькой жилконторе, встречаясь с приятелями на проспекте Руставели возле гостиницы "Тбилиси" считал нужным небрежно вынуть из кармана пачку "Мальборо" и со смаком пустить при всех в тбилисский воздух струю импортного дыма. Подметил Патрик и то, что большинство его приятелей приводили в восторг простые вещи, если на них за словами "Made in" стояли буквы "USA".

Сам Патрик относился к вещам без особого почтения и отдавал предпочтение тем, которые сделаны добротно и недорого стоили. Особенно это чувство укрепилось в нем после того, как н узнал, что знаменитые мотоциклы "Харлей и Давидсон", которые заставляют балдеть рокеров всего мира, стали порождением двух типов из России - русского Харламова и еврея Давыдова.

К двадцати годам Патрик регулярно появлялся на шумном базаре в Сабуртало и сумел сколотить деньжат, часть из которых пускал на укрепление своего влияния. Гоги Кудидзе, княжеский потомок в десятом колене, с трудом освоивший азы школьной науки, стал местным уголовным авторитетом, которого Патрик сумел приобрести со всеми потрохами.

Влияние Бадришвили на деловые круги в Грузии и России приобрело новый вес сразу после того, как Патрик зарегистрировал на имя Кудидзе юридическую фирму с названием "Укос плюс". Расшифровывалось оно довольно просто: "Улаживание конфликтных ситуаций". Что такое "плюс" Бадришвили и сам объяснить не мог, но добавка такого рода знака была модной и сама просилась, чтобы её уложили в строку.

В разговорах между собой те, кто имел дело с фирмой "Укос плюс", Бадришвили называли по-разному: Патриций, Бад, Бадай, Бадри, вкладывая в эти имена свое отношение - от почтения до парализующего страха.

Главным качеством, определявшим характер Бадришвили было отношение к людям, как статистам, которыми ему позволено манипулировать в своих интересах. У него никогда не было настоящих друзей. Все, кто оказывались рядом, стояли выше или ниже его, делились на три категории - на быдло, на тех с кем приходилось считаться и тех, кого ещё предстояло использовать в своих интересах.

Русских Патрик не ставил ни во что. По опыту Иосифа Джугашвили он знал, что это ему ничем не грозит. Доверчивость и бесхитростность качества дураков, и они не способствуют выживанию нации.

Русских легко охмурить, ободрать, обчистить, пообещав им высокое благосостояние при низких затратах труда, огромные проценты дохода на минимум вложенных средств, изобилие водки и закуси при постоянном понижении цен. А потом, когда русские доламывали и теряли все, что сумели создать для себя ранее, и тут же узнавали, что водка и закусь ещё больше подорожали, бояться их гнева не стоило. Русские вздыхали и причитали: "Ах, суки! Опять нас кинули!" Повздыхав, шли слушать новые обещания светлого будущего из уст очередных прохиндеев.

В какой стране кроме России грузин может публично заявить, что вместе со сперматозоидами отца социалистической демократии Иосифа Сталина к нему в четвертом поколении передалось право править Россией и на этом основании предлагать свою кандидатуру в законодательное собрание?

В любой национальной республике - в Грузии, Армении, Азербайджане русского, который объявил бы себя внуком Брежнева и выставил на выборах свою кандидатуру, просто бы побили и вышвырнули вон. В России терпят любого залетного нахала, особенно если он что-то обещает бездельникам.

Сколотив капитал Бадришвили значительную часть его вложил в чеченскую нефть. Кланы и наиболее ухватистые чеченцы разделили между собой нефтяное богатство Ичкерии, закрепив за собой скважины, расположенные в зоне проживания родных тейпов. Здесь они качали нефть, которую Бадришвили по лицензии, купленной у государства, вывозил за рубеж и в отдаленные регионы России, где продавал с немалой выгодой для себя. На полученные деньги, владельцы скважин создавали и содержали собственные отряды боевиков, вооружали их, а сами становились так называемыми "полевыми командирами".

Заглядывая в будущее, Бадришвили делал все, чтобы поддерживать сепаратистов в их стремлении сохранить добычу и транспортировку нефти из Азербайджана через Чечню, расширить сферу влияния на Кавказе. В то же время он строго следил за тем, чтобы "Укос" не забывал, что он "плюс" и приращивал доходы хозяев.

Финансовые трудности в России, внезапное падение русского рубля открыло перед "Укосом" широкое поле улаживания конфликтных ситуаций. Конечно, главные обязанности лежали на плечах костолома Гоги Кудидзе, но иногда, когда дело касалось перспективных случаев, в него вмешивался и сам Патриций.

Уладить конфликтную ситуацию до конца в интересах заказчика Бадришвили не удалось всего один раз. Произошло это на фоне трудностей, которые сам Патриций начал испытывать в реализации чеченской нефти. Российские военные, ответившие на вторжение отрядов полевых командиров Басаева и Хаттаба в Дагестан, направили свои удары не только против боевиков, но и против их экономической базы.

Генерал шалманов, едва приняв командование, отдал приказ группам спецназа выводить из строя и уничтожать действующие нефтяные скважины и мелкие нефтеперегонные заводики.

Грузинский предприниматель некий Анзор Нодаришвили, строивший бизнес на ввозе в Россию контрабандного спирта через Северную Осетию, полностью разорился, как только российские пограничники задержали несколько пьяных караванов на пути из Грузии и конфисковали товар.

Кредиторы Нодаришвили обратились в "Укос плюс" с предложением уладить конфликтную ситуацию. Заказ был принят и уже на другой день в офис предпринимателя явился господин Гоги Кудидзе. Он приехал во всем блеске своего могущества. На небольшой улице, убегавшей от проспекта Руставели вверх по склону горы Мта Цминда, появились три "Мерседеса-600". У нужного дома крутой кортеж остановился. Разом открылись дверцы всех машин и на булыжную мостовую вышли крутые ребята с бычьими шеями в черных кожаных куртках. Все разом повернулись лицами к дому. После этого из второй машины вылез Гоги Кудидзе.

Охранник, стоявший у входа в офис Нодаришвили, предусмотрительно отступил в сторону. Он знал, что за ребята к ним пожаловали. В Тбилиси их знали все - от базарного карманного вора до начальника столичной полиции. Но ко всему последний знал ещё и то, что поделать что-либо с людьми Гоги Кудидзе у него не хватит ни сил, ни влияния, ни главное - решительности.

Батоно Гоги пребывал в офисе всего несколько минут. Он прошел в кабинет бизнесмена, положил ему на стол визитную карточку "Укоса плюс" и сказал всего две фразы:

- Долги ждем завтра. Советую не тянуть.

После этого повернулся и вышел.

Анзор тут же вызвал начальника охраны Шалико Рухадзе.

- За что я тебе плачу? - начал он с выговора верному стражу. - Ко мне врываются всякие личности. Открыто угрожают...

- Это не какие-то личности, - сказал Шалико угрюмо. - Это люди Бадая.

- Почему они вошли сюда совершенно свободно? - Анзор задавал вопросы, ответы на которые и сам знал прекрасно, но дать выход обуревавшему его раздражению можно было только перевалив ответственность на чужие плечи. Куда смотрела охрана?

- У меня нет возможности вести перестрелку в центре города. Это был Бадай...

- Хорошо, может ты скажешь, что мне теперь делать?

- Босс... - Шалико смотрел на Нодаришвили исподлобья, словно буравил его взглядом.

- Что, босс?

Анзор любил, когда его положение определяли этим крутым американским словом, но сейчас, когда Шалико возражал, оно ему явно не нравилось.

- Надо платить, - упрямо повторил Шалико.

- А если у меня нет денег?

- Аргумент был железным в своей убедительности, но на телохранителя впечатления он не произвел.

- Продайте машину, дом и расплатитесь.

- Пхе! - сказал Анзор брезгливо, - ты же прекрасно знаешь: у меня нет машины и дома. Все это принадлежит жене.

- Босс, это аргумент для налоговой инспекции. Бадай на него не обратит внимания.

Анзор задумался.

- А если мне уехать на время?

- Босс, это ничего не изменит. Им нужны не вы, а ваши деньги. Вы уедете, а вашей жене придется продать "Мерседес" и дом. Ко всему она народит вам детей, похожих не на вас...

- Ты выбирай выражения, - вспылил Анзор, понимая, что Шалико в чем-то прав. - Я тебе за что плачу? За физическую защиту. Вот и думай, как её обеспечить.

- Тогда приехали, - сказал Шалико упрямо. - Самоубийством я кончать не хочу и потому выхожу из этого поезда.

- У тебя контракт.

- Верно, но где там сказано, что мне придется защищать вас от Бадая? Есть там такое?

В тот же вечер Анзор улетел в Москву. Он поднимался по трапу в самолет, низко опустив голову и надвинув на глаза шляпу: наивная уловка человека, смотревшего детективные фильмы. Небольшой черный кейс с документами и деньгами он нес, прижимая обеими руками к груди.

Поднявшись на верхнюю площадку трапа, перед тем как сделать шаг в открытый люк, Анзор бросил быстрый взгляд на летное поле. Ничего подозрительного не заметил. С облегчением вздохнул и вошел в самолет.

Бортпроводница, молоденькая черноволосая, приветливо улыбнулась новому пассажиру и, почему-то выделила его из общего ряда. Она вежливо предложила:

- Я проведу вас к месту. Прошу, пожалуйста.

Анзору это понравилось, и он, преисполненный чувства достоинства, двинулся по проходу за стюардессой с удовольствием наблюдая как у той аппетитно покачиваются широкие бедра.

- Вот сюда, - предложила проводница, показав Анзору на место. - Здесь будет очень удобно.

Рядом у иллюминатора кресло уже было занято. В нем сидел плотный блондин, читавший московскую "Независимую газету".

То, что он русский, Анзору сразу понравилось. От соотечественников он ничего хорошего в тот момент не ожидал.

- Здравствуйте, - сказал Анзор соседу и опустился в кресло.

Сосед, не отрываясь от чтения, буркнул нечто невразумительное. Он явно не собрался заводить беседу, и это Анзору понравилось ещё больше.

Они прилетели в аэропорт Внуково в сумерках. Еще в самолете Анзор надел шляпу и надвинул её на глаза. Вслед за ним по трапу спустился его сосед. При выходе из аэропорта, он неожиданно прибавил шагу и взял Анзора под локоть.

- Спокойно, Нодаришвили. Пойдешь со мной. И без шума.

Что-то твердое, полное скрытой угрозы уперлось в правый бок Анзору. В то же мгновение с другого бока к нему пристроился мощный грузин с фигурой борца.

Сжав Анзора печами, они повели его к черному "Мерседесу", стоявшему прямо под знаком "Остановка запрещена".

Анзор бросил взгляд на номер машины. На белой табличке с большим прямоугольником, раскрашенным в цвета российского флага - белый, синий и красный четко смотрелись буквы и цифры: "В-018 АА". Запомнить их было совсем нетрудно.

- Садись, садись, - блондин подтолкнул Анзора к машине и профессиональным ментовским движением попытался придавить ему голову вниз, чтобы пассажиру было проще пролезть в салон. Именно в тот момент Анзор пошел на рискованный аг. Согнутым локтем он ударил блондина под ложечку, сбросил с рук плащ, прикрывавший наручники, и потрясая ими, подбежал к милиционеру, стоявшему неподалеку.

- Товарищ капитан! Меня захватили!

- Стоять! - в самое ухо Анзора выкрикнул блондин, тут же оказавшийся рядом. Он ударил кулаком Анзору поддых.

Анзор согнулся в поясе и захрипел.

- Федеральная служба безопасности! - объявил блондин милиционеру и протянул удостоверение.

- Нет проблем, товарищ полковник, - сказал капитан, даже не взглянув на документ, который ему предъявляли. - Пока вас не было я уже проверил водителя.

Прямо из машины Гоги позвонил Бадришвили по сотовому телефону.

- Бадай, посылка прибыла. Мы её получили. Куда везти?

- Остановишься на Университетском проспекте. На старом месте. Я там буду вас ждать.

- Бадай! - голос Гоги завибрировал. - У этого поца шикарная баба. Учти: красавица княжеских кровей. И все такое...

- Это намек? - Патриций сально хихикнул.

- Бадай, это просто предложение от нашего стола вашему.

- Спасибо, дорогой, я понял.

Улаживать некоторые конфликты Бадай любил лично. Ему доставляло немалое удовольствие видеть, как при разговоре с ним слетает спесь с людей, считающих себя крутыми дельцами, деловыми авторитетами, как они утрачивают гонор, бледнеют, начинают трястись и терять голос, когда начинают понимать, что из их рук уплывает все - власть, деньги, положение в обществе, а возможно и сама жизнь.

К бульвару, разделявшему две полосы движения на Университетском проспекте Бадришвили подъехал, когда Москва утонула в глубоких сумерках. На перекрестках в автоматическом режиме переключали света светофоры: красный, желтый, зеленый, красный...

- Здесь, - сказал хозяин водителю и тот плавно притормозил. Машина дважды мигнула подфарниками и погасила огни. Сразу же кто-то из людей, стоявших плотной группой на бульваре, сделал в воздухе круг горящей сигаретой.

- Я выйду, - сказал Бадришвили. - Пойду посмотрю, что там у них...

Минуту спустя он уже объяснял земляку положение, в которое тот попал.

- Ты дурак, Анзор! Высшее образование тебе не пошло впрок. Тебе требуются репетиторы. Ну, что молчишь?

В это время Гоги толкнул рукой Анзора в плечо.

- Тебя спрашивают или меня?

Нодаришвили гордо молчал.

- Знаешь, в чем твоя ошибка? - продолжил Бадай. - Деньги можно скрывать от налоговой инспекции. А вот личный долг для коммерсанта при капитализме - дело святое. Э-э... Ты эту святость опорочил. Теперь тебя ждет строгая кара. Эти ребята могут убить тебя прямо сейчас, но я решил иначе. Э-э-э... Они отвезут тебя домой. Там ты объяснишь супруге, что ей придется расстаться с домами в Тбилиси и в Москве, с дачей в Каджори, с обеими машинами. Добровольно расстаться... э-э-э... чтобы спасти жизнь. И не пытайся бежать. Мои люди тебя будут стеречь, пока мы не уладим конфликт. Ты понял? Завтра я приеду к тебе в гости. Встречай. Там все и решим окончательно. Э-э, ты понял?

* * *

Анзор Нодаришвили гордился женой. Тина была женщиной видной. Богатое тело, молодая восточная красота заставляли мужчин бросать на неё завистливые и откровенные взгляды.

В советской Грузии на каждый квадратный километр площади приходилось больше кандидатов наук, чем на любой из стальных территорий страны.

В царской России на тех же площадях Картлии и Мегрелии места кандидатов наук занимали князья - гордые грузины голубые по крови.

Тина Гогуадзе родилась в семье бухгалтера республиканского аптекоуправления, но в её жилах текла благородная кровь князей рода Гогуадзе, последний из которых служил в личном конвое российского императора Николая Второго.

Княжеский род Гогуадзе был небогатым, но члены его всегда отличались высокими амбициями и безмерным гонором. Революция сослужила наследникам хорошую службу: у них появилась возможность говорить, что проклятые большевики лишили их всего - недвижимости, виноградников, скакунов, которые в принципе уже до революции были заложены-перезаложены, проиграны в карты, промотаны и пропиты.

Когда стало известно, что на Тину положил глаз и сделал ей предложение процветающий предприниматель Анзор Нодаришвили, безродный, но богатый, члены княжеского клана - далекие и близкие - ощетинились неприятием. Родной дядя тины Шалва Гогуадзе, играя французским прононсом, произнес ужасное слово "мезальянс". Казалось все окончится, не состоявшись. Тем не менее оказалось, что никто из родни и пальцем не шевельнул, чтобы расстроить брак. В глубинах благородных душ носители голубой крови были не прочь образовать союз с владельцем предприятия, которое было основано не на фундаменте благородной грузинской валюты - лари, равной по амбициям американскому доллару, а на самом зеленом долларе, который далеко не равен грузинскому лари.

Тина любила роскошь и с удовольствием купалась в ней. Она отдавала предпочтение одежде, которая придает женщине сексуальный шарм: платья в обтяжку, хорошо подчеркивавшие обильную грудь и крутую попу; глубокие декольте, открывавшие плечи, спину и демонстрировавшие привлекательную ложбинку между грудей.

Неожиданному приезду мужа Тина обрадовалась. Они не виделись около месяца и в княжеской молодой крови уже бродил хмель желаний.

Тина сразу заметила, что муж неожиданно хмур, расстроен и даже чем-то испуган. Едва появившись дома, он приказал задернуть все тяжелые шторы на окнах, несколько раз проходил к двери, проверяя запоры.

- Что с тобой? - спросила Тина за ужином. - Что-то случилось?

- Случилось, - признался Анзор и рассказал историю с вмешательством в его финансовые дела агентства "Укос", что сулило массу неприятностей.

- Кто за всем этим стоит? - спросила Тина.

- В первую очередь мой долг, а уже затем подонок господин Бадришвили.

- Ты мне никогда не рассказывал, что знаком с ним.

- Никогда не знал и знать не хотел. А вот сегодня нас познакомили, черт подери такое счастье!

- Он женат? - невесть по какой причине спросила Тина. При этом вопрос был задан с подчеркнутым безразличием, как нечто само собой разумевшееся.

Анзор доедал яйцо, выскребая ложечкой остатки белка из скорлупы.

- Зачем ему? Бадри обычный сперматозавр. Ему достаточно поманить бабу пальцем, и она распластается перед ним даже на Красной площади.

Тина смяла льняную салфетку и осторожно, промокнула уголки губ, чтобы не стирать помаду.

- Все же он был женат?

- Официально у него было три жены. После второго ребенка он каждую оставлял. Всего у него шестеро законных детей.

- Анзор, но у него ни рожи, ни кожи. Занюханный черт второго разряда. Неужели он нравится женщинам?

- Женщинам, милая, нравятся его деньги. Это я тебя содержу в хрустальном замке и потому ты не представляешь, что за его стенами сплошной рынок тел...

- И он этот рынок посещает?

- Зачем? Теперь существует виртуальная система торговли. "Магазин на диване". Достаточно выразить желание и тебе на дом доставят что угодно. Газеты полны объявлений "Досуг".

- Я видела.

- Не думаешь ли ты, что организаторы отдыха приглашают людей на конные или байдарочные прогулки? Нет, родная, это рекламируется досуг для нижнего этажа натуры. Звонок и тебя обслужат, как пишется в объявлениях, "с выездом", "дешево" и "быстро".

- Неужели он пользуется этим? Ведь сегодня кругом только и слышишь: "СПИД", "сифилис"...

- Ему хватает светской тусовки. Все эти актрисы, киношные и телевизионные дивы - патентованные шлюхи.

- Фу, Анзор! Ты все же говоришь о женщинах, - Тина брезгливо фыркнула, но супруг обнял её и положил руку на грудь.

- Эти женщины не скрывают своих интересов, дорогая. Они их рекламируют. А он - рыбак. Ему нравится забрасывать удочку в чужих угодьях. Жена или дочь министра, госпожа депутатка...

- Фу, какая гадость! Ты говоришь так, будто им восхищаешься.

- Тина, цветок уши моей, - Анзор растрогался, - какая же ты наивная. Ты не представляешь, сколько людей ему откровенно завидует. Он талантливый шулер. Наглец, нахал, приспособленец, но при этом крупный хищник. Из всего, с чем соприкасается, делает деньги.

- Оставь! Судя по тому, что ты рассказал, он не волк. Скорее бактерия...

- Тина, - голос у Анзора мягкий, ласкающий. Когда он так говорил, Тина ощущала приливы тепла и у неё возникали сладостные желания. - Милая, не стоит так говорить. Завтра в любое время он может нагрянуть к нам в гости.

- Ты его пригласил?! - вопрос прозвучал так эмоционально, что Анзор не понял чего в нем больше - возмущения, любопытства или удивления.

- Нет, княгиня, он пригласил сам себя. И отказать ему я не мог. Так что придется тебе распорядиться. Все по высшему разряду. И к шестнадцати часам... нет, к семнадцати, отпусти прислугу. Нам никто не будет нужен. А теперь в постель...

Тина отнеслась к предложению с нескрываемым удовольствием. Но её быстро постигло разочарование. Когда она вернулась из ванной в тонком шелковом пеньюаре, супруг уже лежал в постели. Она легла рядом. Однако в Анзоре отсутствовала обычная пылкость. Правда, он положил ей руку на колена и оттуда провел ладонью к животу, коснулся курчавых мягких волос, на миг задержал на них пальцы, словно раздумывал, что делать дальше. Тина вздохнула. Она знала значение этого жеста. Если бы рука мужа скользнула сверху вниз...

Она не ошиблась.

- Ты знаешь, дорогая, - Анзор громко зевнул. - Давай спать. Я умотался вдрызг. Смерть как хочу спать...

Тина уже давно заметила, что супруг, с головой погрязший в делах, суть которых Тина не всегда могла понять, а он их объяснить даже не пытался, заметно охладел к ней. Это можно было объяснить двумя причинами: либо его выматывали заботы, либо у него на стороне появилась пассия. Тина давно предполагала, что супруг никогда не пропускал возможность поволочиться за новой юбкой, но её предположения не имели серьезных доказательств. Бывало муж возвращался домой, пропахший чужими стойкими духами, иногда она обнаруживала на его пиджаке чужие волосы, но ни то ни другое вещественными доказательствами назвать было нельзя.

- Больше ты ничего не хочешь? - В голосе Тины зазвенела холодная ярость, но в то же время полные губы подрагивали от обиды - вот-вот расплачется.

Анзор пружинисто сел на постели, хлопнул ладонями по голым ляжкам. Хлопок получился звонкий и прозвучал как пощечина.

- Ты...ты... - выкрикнул он, вскочил и отбежал к окну. - Нимфоманка! У тебя от безделья бешенство матки. А у меня...

Тина смотрела на его кривые ноги, на брюшко, переливавшееся через резинку трусов, на волосатую впалую грудь и в ней закипел отвращение, смешанное с презрением. Боже! Она, благородное создание княжеских кровей, отдалась этому торговцу с привокзальной тбилисской площади, пыльной и гамной, подарила ему свою девственность, радовала его огнем своей страстности, возбуждала своими фантазиями, а он... Плебей! Хам! Неотесанный телавский крестьянин!

- Что у тебя?! - выкрикнула Тина и в голосе её уже не было ноток обиды, в нем оставался только напор обвинения. - Что у тебя?! Новая курва, с которой ты успел расплескать остатки своей потенции? Тогда собирай манатки, прясь свою немочь в штаны и вон из этого дома! Вон!

- Тина! - Анзор заорал так выразительно, что она поняла: в таком запале этот плебей может её и убить. Она ударила его больно, ударила в самое чувствительное для грузина место, которым он гордится с юности, как кинжалом отца, и даже в восемьдесят лет объявляет нимало не затупившимся.

Она замолчала и легла на спину, натянув одеяло до подбородка.

- Что? - спросила она устало. - Что ты хочешь сказать?

- Я мертвец, Тина...

* * *

Весь следующий день Анзор провел под домашним арестом. Вокруг коттеджа, купленного им у муниципальных московских властей, нисколько не маскируясь, прохаживались ребята в черных кожанках. Они периодически менялись: одни уезжали на дорогих иномарках, другие занимали их место. Чтобы не ставить себя в дурацкое положение, Анзор даже не пытался уйти из дома. Телефон, обычно услужливый, не работал.

Ближе к вечеру к дому подкатили два серебристо-голубых "Кадиллака". В сопровождении двух амбалов из одного вышел Бадришвили. Пригибая голову, будто спасаясь от обстрела, он быстрым шагом прошел в дом. В просторном холле, чуть скособочившись, шаркая ногами по дорогому ковру, подошел к хозяйке. Посмотрел снизу вверх. Протянул маленькую холодную и сырую ладошку.

Первым, что пришло в голову Тине - в гости к ним пожаловал садовый гномик. В Германии, где они с мужем купили дом и однажды прожили в нем целый месяц, таких карликовых уродцев бюргеры ставят во дворах на цветочных клумбах. Подозрительно бегающие глаза, нос, загнутый крючком к верхней губе, лысина от лба до макушки...

- Патрик... - гость выдержал паузу, растерянно моргнул и окончил. Бадришвили.

Говорил он невнятно, будто держал во рту воду и боялся, что она выплеснется наружу.

Тина ослабила пальцы, и его рука выскользнула из её ладони как мокрый обмылок.

Анзор, возвышавшийся за спиной невзрачного гостя, гостеприимно распахнул руки:

- Прошу к столу.

Бадришвили сел рядом с хозяйкой. В какой-то момент его рука опустилась под стол затем коснулась колена Тины и скользнула вверх по её бедру. Липкие, подрагивавшие от возбуждения пальцы легли на его внутреннюю сторону.

Тина напряглась, не зная что делать и как вести себя. Поступи с ней так кто-то другой, во всяком случае не Бадришвили, она не размышляя, плеснула бы в лицо нахалу все, что было в её бокале. Пусть бы утерся. С молодых лет Тина умела постоять за себя и поставить на место зарвавшегося мужика, не задумываясь о последствиях. Однако прожитые годы не прошли даром: жизнь не только старит, но и учит.

Она смотрела на мужа, надеясь что он что-нибудь заметит или хотя бы заподозрит неладное и поможет ей. Но Анзор увлеченно занимался жареным поросенком, обсасывал тонкие молочные косточки.

Бадришвили тем временем не терялся. Коснувшись бедра хозяйки, обтянутого приятным на ощупь плетением дорогих чулков, сжал его и погладил.

Тина бросила умоляющий взгляд на мужа, но Анзор продолжал привычно изображать широкое кавказское гостеприимство, подливал вино в свой фужер, произносил велеречивые тосты, то и дело весело шутил, громко хохотал при шутках, которые отпускал Бадришвили.

Тина стало немного не по себе. Ей даже показалось, что обычная строгость и надменность мужа, которые характеризовали его отношения с другими людьми, в присутствии Бадришвили вдруг слиняли. Анзор делал все, чтобы угодить гостю, и как сформулировала для себя Тина, "перед ним стелился". Это её сперва неприятно задело, потом разозлило.

Тем временем Бадри продолжал гладить её ногу, забираясь пальцами все выше и выше...

В какой-то момент Тина ощутила приятную теплую волну, исходившую от пальцев мужчины. Она слегка прикусила губу, потянулась, взяла бутылку, плеснула в свою рюмку коньяку и залпом выпила. Потом поставила бокал на стол, опустила руку вниз и ладонью прижала пальцы Бадришвили, лежавшие на её бедре, к своему телу.

Где-то около девяти часов Бадришвили взглянул на часы. Сказал негромко:

- Наверное, нам пора кончать, как думает наш хозяин?

Анзор окаменел, не найдя в себе сил что-то ответить.

- Простите, княгиня, - Бадришвили почтительно склонил голову в сторону Тины, - но ваш супруг прекрасно знал, чем кончаются авантюры. Деловые ли всегда рискуют, но это не освобождает их от обязанности платить по долгам. И вот так вышло, что он теряет все - дома, дачу, машины... Это, э-э, объективно и неизбежно.

Анзор сидел безмолвный, похожий на надувную резиновую куклу, из которой сдули часть воздуха: голова легла на правое плечо, грудь наползла на живот, руки безвольно обвисли...

Ему надо было что-то сказать. От него ждали каких-то слов, объяснений, просьб о прощении, но он утратил все - мысли отупели, слова не приходили на язык.

И тут вдруг Тина поднялась из-за стола.

- Ты, - сказала она Анзору, - встань и уходи. Вон из моего дома!

А вы, - рука княгини величественно указала на костоломов, Бадришвили, которые во время обеда топтались у двери. - Вы его отпустите, не сделав ему ничего. А вы, Патрик, - дамский палец с ухоженным ярко-красным ногтем коснулся плеча Бадришвили, - проследите, чтобы с этим жалким виноградарем ничего не произошло. Пусть он живет. Прикажите вашим людям проводить его до метро.

Бадришвили встал с места.

- Сделайте так, как просит княгиня.

- Пошли, - один из амбалов подхватил хозяина под мышку.

Двери за охранниками закрылись.

Бадришвили полулежал в плетеном кресле-качалке. На коленях он держал тарелку с черным виноградом. Отщипывая ягодки по одной, он отправлял их в рот и блаженно щурился.

- Подойдите ко мне, княгиня. Вы понимаете, что только что произошло?

- Вам такие сцены нравятся?

- Нет, но ко всему привыкаешь.

Тина величественно приблизилась и встала перед ним. Его рука тут же приподняла подол её платья и коснулась ягодицы.

Тина строптиво дернулась и сказала:

- Перестаньте.

Он ухмыльнулся и ущипнул её.

- Мне кажется, княгиня, вам стоит переодеться. Идите, я подожду.

Он встал с качалки, прошел в глубину гостиной к кожаному глубокому креслу и опустился в него. Мягкая подушка с ленивым вздохом смялась, и Бадришвили утонул в кресле настолько, что руки, лежавшие на подлокотниках, оказались на уровне его плеч.

Некоторое время спустя хозяйка вернулась в гостиную. Она вошла и остановилась в дверях.

Тина была в черном свободном платье из дорогой полупрозрачной ткани. Яркий свет, падавший из гостиной, просвечивал её насквозь, и Бадри видел стройные крепкие ноги княгини и округлые тяжелые бедра, по теням угадывал очертания больших грудей.

- Разденься, - сказал он насморочным гнусавым голосом. Сказал и повелительно взмахнул рукой, так, будто что-то отбрасывал в сторону.

- Как вы, - пыталась оказать сопротивление Тина. - Как вы можете...

- Дорогая, - сказал Бадри и облизал губы быстрым движением языка, долг приличиям ты отдала. Теперь разденься. Мы же не маленькие, верно? Тебе же самой хотелось, чтобы муж остался жив. Верно?

Тине вдруг показалось, что все происходит во сне. Она медленно подняла руки и выдернула из прически заколку, тряхнула головой. На плечи упали роскошные иссиня-черные блестящие волосы.

Затем таким же мягким и ласкающим движением рук она сдвинула с округлых плеч бретельки и платье бесшумно скользнуло на пол.

Бадри загоревшимися маниакальным блеском глазами уставился на матово светившиеся в полумраке груди, с темными ореолами вокруг возбужденных сосков.

Тина разделась и неожиданно для себя ощутила томное волнение. Она позволила мужчине разглядывать себя и это доставляло ей ранее незнакомое вдохновение.

В чужой постели Бадришвили валялся до полудня. Княгиня, хотя и проснулась рано, продолжала лежать рядом с карликом, она боялась вставать, чтобы его не потревожить.

Проснувшись, Бадришвили посмотрел на Тину. Эта женщина уже была ему не интересна. В свете дня он видел сеточку морщинок в уголках её глаз, увядающую кожу на лебединой шее, потемневшие полукружья глазниц и подумал, что она не так уж хороша, как это выглядело вечером.

Тина, укрывшись простыней до горла, смотрела на Патрика настороженно. Он улыбнулся, тускло сверкнув глазами. Те уже не блестели, как маслины, а были подернуты пыльной пеленой и походили на погасшие экраны маленьких телевизоров.

Встретившись взглядом с женщиной, Патрик сдернул и отбросил в сторону прикрывавшую её простыню. Тина лежала перед ним обнаженной. Он посмотрел на нее, не чувствуя пробуждения желаний. Положил руку ей на живот. Лениво погладил.

Когда потянулся к брюкам, лежавшим на кресле возле кровати, громко пискнула трубка мобильного телефона, втиснутая в карман его пиджака. Этот номер знало не так уж много людей. Он сообщил его только избранным руководителю президентской администрации, некоторым доверенным депутатам Федерального собрания, членам правительства. На звонки этого аппарата он отвечал немедленно, даже если лежал в чьей-то постели, поскольку знал - по пустякам его беспокоить не станут.

- Ало, - в трубке прозвучал голос с типично кавказским акцентом, - это ты?

Бадришвили узнал Исрапилова, одного из тех, кто представлял интересы Чечни в России.

- Да, Казбек, слушаю.

- Бадай, только что мне позвонили. Несчастный случай. Менты замели Адугова. Ты понимаешь? Это может доставить нам огромные неприятности.

- Э-э, Казбек! Что с вами стало? - Бадришвили не скрывал раздражения. - Вы меня превращаете в скорую помощь. Только недавно я вытаскивал из ментуры тебя. Теперь надо извлекать оттуда неизвестного мне Адугова. Когда вы начнете заботиться о себе сами?

Исрапилов не обратил на причитания ровным счетом никакого внимания.

- Бадай, Адугова прихватил тот же мент, который брал и меня. Боюсь, он что-то прознал о "Коралле" и теперь копает в этом направлении. Это опасно для тебя не меньше, чем для нас.

- Э-э, Казбек. Я понял. Понял. Сейчас позвоню... Э-э-э... Я позвоню Саше. Он примет меры. Успокоился?

- Спасибо, я очень на тебя надеюсь.

- Да, Казбек, подошли ко мне надежного человека. У меня есть бумаги совета безопасности по Чечне. Их надо переслать Удугову. Для сведения.

- Спасибо, я понял.

* * *

Анзор Нодаришвили спустился в метро на станции "Тверская". Потолкался на перроне поездов, идущих к центру, пропустил два состава и быстрым шагом направился к переходу на "Пушкинскую". Там он снова потолкался на линии в сторону "Баррикадной", но опять не сел в поезд, а быстро перешел на "Чеховскую". Войдя в один из средних вагонов состава, который следовал в Чертаново, на "Боровицкой" Анзор перебежал в первый вагон и доехал до станции "Полянка". За все это время он не заметил за собой никакой слежки, однако настороженность его не оставила.

Потолкавшись у торговых киосков на Большой Полянке, Анзор перешел улицу на противоположную сторону. Сперва двинулся к красно-голубой удивительно красивой церквушке Григория Неокесарийского. С видом любителя старины и архитектуры прошелся вдоль фасада храма, прочитал все надписи на чугунных досках. Потом ещё раз осмотрелся, круто повернулся и двинулся в сторону голубой церкви Успения в казачьей слободе. Ничего подозрительного приметить не удавалось. И тогда он свернул в Первый Казачий переулок.

Шел с подчеркнутым интересом рассматривая шикарные особняки с зеркальными окнами, отгороженные от тротуаров литыми решетками красивых заборов. Читал надписи на вычищенных до солнечного блеска табличках: "Банк Австрия. Кредитанштальт", "Немецкий торгово-промышленный центр".

Неторопливым шагом вышел на Большую Ордынку.

Прежде чем решиться, несколько раз прошел мимо Израильского посольства по противоположной стороне улицы. И только в очередной раз убедившись в отсутствии слежки у храма Святой великомученицы Екатерины перебежал проезжую часть и двинулся в сторону посольского комплекса.

Здание произвело на Анзора впечатление крепости, изготовившейся к осаде. Поникший флаг с синим "Моген Давидом" на белом полотнище. Огромная серая тарелка космической антенны во дворе. Окна по фасаду на всех этажах, закрытые синими жалюзи. Амбразура в стене с надписью "Раздача паспортов". Наглухо закрытая калитка...

Не зная, как поступить, Анзор вернулся к храму Святой Екатерины, вошел в тесный грязный дворик и на крышке мусорного контейнера написал записку:

"Прошу кого-то из дипломатов посольства принять меня срочно. Хочу сообщить сведения, касающиеся безопасности государства Израиль".

Немного подумал и подписался "Рабинович"

Неторопливо вернулся к посольству. Подошел к окну раздачи паспортов и постучал. Амбразура открылась, и Анзор подал туда записку.

Форточка тут же захлопнулась. Анзор замер, не сходя с места. Спустя некоторое время со стороны ворот посольства к нему приблизился мужчина в черном строгом костюме. Тронул за рукав. Спросил негромко:

- Это вы передали записку? Пойдемте со мной. Я вас провожу.

Они прошли заветную калитку и оказались на охраняемой территории двора.

Только здесь вежливый сопровождающий поинтересовался, что привело господина Рабиновича в посольство.

- Мне необходимо побеседовать с кем либо из офицеров военного атташата, - торопливо изложил свою просьбу Анзор, и боясь, что его примут за психа или провокатора, тут же пояснил. - Дело касается безопасности вашего государства.

- У вас есть документы? - спросил сопровождающий. Когда и кому он подал знак, Анзор не заметил, но рядом с ними тут же оказался ещё один человек спокойный, однако предельно настороженный. Он пристально следил за тем, как посетитель полез в карман и заметно расслабился лишь когда тот вытащил паспорт.

- Моя фамилия Нодаришвили, - предупредил Анзор, передавая документ в чужие руки.

- Почему вы назвались Рабиновичем?

Явное несовпадение фамилий заставило сопровождающего заметно встревожиться.

- Я считал, что своего вы примите быстрее, - честно признался Анзор.

- Вот как? - только и сказал сопровождающий. - Прошу вас. Мы пройдем в приемную.

Десять минут спустя туда же вошел высокий моложавый мужчина в строгом черном костюме.

- Моя фамилия Бен Ари, господин Нодаришвили.

Он увел Анзора с собой в комнату, предназначенную для конфиденциальных бесед.

Анзор даже не удивился, что собеседник так легко запомнил и произнес его достаточно трудную фамилию.

- Вы просили о встрече с кем-либо из военного атташата. Я именно оттуда. О чем вы собирались поставить нас в известность?

Анзор устало вздохнул.

- Прошу прощения, но мне нужны гарантии, что все, о чем расскажу, не станет известно за стенами посольства.

- Гарантии - это что? Письменное обязательство?

- Мне хватит вашего слова.

- Хорошо, я его дам, но при одном условии. Если вы собираетесь изложить мне план подрывных действий против России и её правительства, ни о каких гарантиях речь идти не может.

- Нет! - Анзор возбужденно замахал руками, будто отгонял комаров от лица. - Ничего такого!

- Тогда говорите. Из этих стен информация бесконтрольно не утекает.

- Один вопрос, мистер Бен Ари. Можно ли выяснить, является ли гражданином Израиля некий Патрик Бадришвили, еврей по матери, грузин по отцу.

- Простите, господин Нодаришвили. Вы заявили, что готовы сделать сообщение, касающееся безопасности государства Израиль. И вдруг выясняется, что у вас другие интересы.

- Прошу прощения, это был попутный вопрос. Если вы против, я его снимаю. Хотя господин Бадришвили наносит ущерб безопасности государства Израиль.

- Давайте так, господин Нодаришвили, начните с начала. Кто и какой ущерб наносит Израилю?

- Мистер Бен Ари, я читаю газеты и знаю о том, что некий исламский террорист шейх Абу Бакр причинил большой вред вашему народу. Так вот, недавно я выяснил, что благодаря помощи гражданина Грузии Патрика Бадришвили этот убийца нашел убежище на территории Чечни. Сперва по документам, которые были оплачены Бадришвили, под фамилией Ирзаева через Турцию и Аджарию шейх Абу Бакр приехал в Грузию. Затем через села Ардати и Муцо чеченцы-кистинцы переправили террориста в Чечню. Там он сейчас и находится.

Бен Ари - офицер "Моссада" - прекрасно знал, что спецслужбы Израиля уже длительное время пытаются обнаружить следы террориста Абу Бакра, но до сих пор это сделать не удавалось. И вдруг появился Нодаришвили со своим сообщением.

Бен Ари представлял, какой интерес вызовет это известие в Тель-Авиве, но сделал все, чтобы скрыть свою реакцию. Прежде всего предстояло выяснить, насколько точно известно грузину о месте пребывания Абу Бакра. Затем надо понять какие мотивы побудили Нодаришвили явиться в посольство со своим заявлением. Что это - искреннее желание поставить израильские спецслужбы в известность о том, где укрылся террорист, или скрытая попытка чем-то насолить еврею Бадришвили, чье имя играет в этой истории немаловажную роль. Только понимание истинного мотива сообщения позволяло точно определить его ценность.

- Я вас благодарю, господин Нодаришвили, - сказал Бен Ари. - Мне трудно судить, насколько ваше сообщение заинтересует правоохранительные органы страны, которую я здесь представляю. Оценивать содержание такой информации - дело специалистов. Тем не менее, выражаю вам нашу официальную признательность за искреннее желание содействовать борьбе израильского народа и мировой общественности с терроризмом.

Анзор почтительно склонил голову, приняв благодарность.

- Кстати, - сказал Бен Ари, - в самом начале беседы вы спросили является ли Патрик Бадришвили гражданином Израиля. Чем был вызван ваш интерес?

- Мне хотелось привлечь внимание посольства к связям Бадришвили с преступным миром.

- Это личное?

Анзор скорбно вздохнул

- Мужчине стыдно в таком признаваться, но я и моя семья стали жертвами гнусного насилия и преступного рэкета со стороны Бадришвили. В Грузии он известен как видный член преступного сообщества, имеющий клички Бад, Бадри, Бадай и Патриций...

- Сейчас он в Москве?

- Где же ему быть, мистер Бен Ари? Москва - отстойник преступников для всех стран бывшего Советского Союза. Здесь эта публика неплохо устраивается. У Бадришвили крупный пакет акций одного из каналов московского телевиденья. Надо ещё что-то добавить?

- Еще раз благодарю вас, господин Нодаришвили. Ваша информация останется в тайне. Мы проведем проверку фактов. И, даю вам слово, если Бадришвили связан с Абу Бакром, вопрос о его гражданстве будет рассмотрен в законном порядке.

- Это я и хотел услышать.

Анзор встал, полез в боковой карман и вынул оттуда пачку плотной бумаги.

- Это фотографии шейха Абу Бакра, сделанные в Грузии. При пересечении границы в Батуми. Во время пребывания в гостях у кистинцев, которые поддерживают чеченских сепаратистов. На них вы увидите и Бадришвили...

* * *

Мембрана в телефоне жалобно дрожала, не в силах вместить всю злость, которую выплескивал голос абонента на том конце провода.

- Ярощук! Ты окончательно охренел или как?

Ярощук узнал голос генерала Лапшина и ответил бодро, с подчеркнутым рвением старого служаки:

- Или как, Иван Константинович!

- Я те поострю, поострю! Ты чеченца опять схватил?

- Товарищ генерал! - голос Ярощука трепетал от показного верноподданнического старания. - Как вы приказали, я этого Исрапилова тут же под зад коленом.

Лапшин, которому не так давно в министерстве намекнули, что возможно ему не дадут дослужить до конца года, если он не умерит несанкционированное рвение, кипел раздражением.

- Какой Исрапилов? Ты о ком вспомнил?! Мне доложили, что ты ухопил Удугова.

- Иван Константинович! Это клевета! Господин Мовлади Удугов сидит в Грозном в каком-нибудь бункере и носу на свет не кажет.

- Ты у нас умник, я знаю. Ну, оговорился. Повторяю по буквам: Алексей, Дмитрий, Ульяна, Григорий... Адугов. Теперь дошло? Ты его взял? Где он?

- Адугова брал, Иван Константинович. Но как взглянул в документы, сразу отпустил. Оружие у него было, так и его отдал. Пару фальшивых паспортов на разные фамилии - все вернул. Я чеченцев теперь брать боюсь. Знаю, вы за них горой. Зачем мне неприятности?

- Ярощук! - трубка телефона казалось раскалилась и жгла руку. - Где он, если ты его отпустил.

- В Москва реке, Иван Константинович. Я его отпустил, а он на радостях в угодил в воду. Недавно из гибидэдэ доложили.

- Где это произошло?

- У поворота улицы Девятьсот пятого года на Краснопресненскую набережную.

- Выезжай туда немедленно. Я сейчас тоже подъеду. Да, сам.

Когда Ярощук приехал на Краснопресненскую набережную, генерал Лапшин был уже там.

- Товарищ генерал, - Ярощук отдав честь, представился начальнику, - по вашему приказанию прибыл.

Два офицера дорожно-патрульной службы с растянутой рулеткой в руках замеряли тормозной след, а точнее искали его признаки.

У чугунной ограды, отделявшей реку от узкой пешеходной дорожки, стоял автокран.

Ярощук миролюбиво подошел к выбитой чугунной секции парапета и заглянул вниз в реку. Увидел черную крышу автомобиля, торчавшую из воды. На ней стоял дорожный рабочий в сапогах и красной куртке. Он заводил стропы, то и дело помахивая рукой крановщику.

- Сейчас будут извлекать, - сказал офицер дорожной службы, скручивая ленту рулетки. - Отойдите в сторону, иначе обольет грязью.

Ярощук вернулся к генералу. Тот посмотрел на него сверлящим взглядом и негодующе спросил:

- Почему ты отпустил задержанного?

- Какого? - спросил Ярощук и сделал непонимающий вид. - У меня их за день набегает десятка два. Говорите без намеков, Иван Константинович.

Ярощук понял: Лапшин не хочет раскрываться, называя фамилию. Он перекладывал ответственность за происшествие на чужие плечи. Так можно будет чувствовать себя спокойнее и перед своим начальством и перед теми, кто на это начальство давил сверху, понуждая выпустить сына Ичкерии без процессуальных формальностей.,

- Имеете в виду Адугова? Так я его выпустил по вашему приказанию. Вернул машину, ключи. Куда он поехал - следить не мое дело. Вам может быть об этом известно больше.

- Да, - рассвирепел Лапшин окончательно. - Да, мне известно больше. Вот он где! Вот! - Генерал указал рукой на реку. - А виноват ты. Я так и буду докладывать.

В это время двигатель автокрана заурчал, тросы натянулись и черная машина начала медленно выдираться из скрывавшей её воды и грязи. Мутные струи хлынули наружу из всех щелей. Левая - водительская - дверца машины оказалась распахнутой и свободно болталась над пустотой, то прикрываясь, то открываясь во всю ширь.

- Это его машина? - спросил Лапшин.

- Я сверял номера. Его.

- Как он в реку заехал?

- Где сам пострадавший?

- Это я хочу спросить у тебя. Водолаз осматривал кузов ещё на дне. Там никого не было.

- Чему тогда удивляться, - съязвил Ярощук. - Значит утоп. Как говорится, концы в воду и в деле точка.

- Вот я и хочу разобраться, кто эти концы в воду сунул.

- Скорее всего это выгоднее тем, кто просил вас его выпустить. Абрек что-то знал и вот...

Такая версия не пришлась Лапшину по душе. Он знал, что по факту катастрофы гаишники заведут расследование и приплетать свою фамилию к происшествию со скользкими обстоятельствами ему не хотелось. Это только кажется, что генералы сидят в своих креслах уверенно и твердо. Нет, никто из лиц номенклатурных такой уверенности не испытывает. Каждого прикрывает кто-то другой, сидящий этажом выше. Поэтому тактика подковерной борьбы в том, чтобы замарать поначалу звено низовое и уже потом выставить начальника в роли покровителя дураков.

- Можешь быть свободен. Уезжай, - Лапшин устало махнул рукой, всем видом показывая, что подполковник ему настолько надоел, что на него и смотреть не хочется.

Ярощук козырнул и пошел к машине.

- И напиши на мое имя докладную, - послал ему вдогонку генерал. Изложи подробно: где, как и почему этот тип был задержан, где, как и когда ты его отпустил. Ты меня понял?

* * *

Утром нового дня Ярощук выехал на своем "жигуленке" за город. На двадцатом километре, свернув с магистрали на узкую лесную дорогу под знак "кирпич", который запрещал въезд на нее, через пять минут оказался у зеленых железных ворот, перекрывавших проезд на территорию, огражденную таким же зеленым высоким забором.

У ворот Ярощук притормозил и стал терпеливо ждать.

Два прибора наружного наблюдения, укрепленные на вереях - столбах, которые держат ворота, бесшумно сдвинулись с места и с высоты, как пулеметы, нацелили объективы на стоявший внизу автомобиль.

Минуту спустя сработала автоматика и ворота бесшумно открылись.

Миновав их, Ярощук предъявил документы охраннику, который подошел к машине слева, держал в правой руке автомат. Второй такой же охранник стоял справа, держа автомат нацеленным на машину.

Убедившись, что все в порядке, охранник отдал честь и разрешающе махнул рукой:

- Проезжайте.

Ярощук тронул "жигуль" и на втором ответвлении центральной дороги лесного городка свернул направо. Подъехал к двухэтажному коттеджу. Окружая его мирно шумел девственный, не тронутый рукой человека березняк.

Сюда, на одну из загородных резиденций военной разведки ещё вчера полковник Бойко привез чеченца, который по документам выступал как Джунид-Башир-Руслан.

Бойко встретил Ярощука на крыльце. Протянул руку.

- Салам, мохтарам амер, - поздоровался он с ним на дари. - Привет, уважаемый командир.

- Алейкум ассалам, ман дагарвал, - ответил Ярощук на том же языке. - И вам мир, мой полковник.

Боль и горечь Афганистана до сих пор жили в душах обоих военных востоковедов, и они не хотели о ней забывать.

Руслана Адугова привели в небольшую светлую комнату на втором этаже. Плотный старший прапорщик, или как ещё говорят "ночной генерал-полковник" с тремя звездочками в один ряд на погонах, снял с задержанного наручники. Адугов сразу стал растирать запястья, натруженные металлом.

Ярощук смотрел на Адугова внимательно и вдруг сказал:

- А ведь я, Жора, всю ночь пытался вспомнить, откуда мне знакомо это лицо. И только сейчас понял.

Он ещё раз вгляделся в лицо чеченца и неожиданно по-арабски произнес обращение к аллаху, просящее защиты от шайтана:

- А узу би-Лляхи мин аш-шайтани-р-раджими! Старый знакомый! Вот радость какая! Господин Абдурахман Усманов из Бухары, в которой он никогда не бывал! Он же Давлатмирзаев, Абу Маджид и Адугов. Вот так встреча!

Из глубины темных глазниц чеченца на Ярощука смотрели два глаза, светившимися нескрываемой неприязнью..

- Значит, не узнаешь? - спросил Ярощук.

По блеску глаз чеченца, который старательно избегал встречи со взглядом Ярощука, угадывалось, что он вспомнил их первую встречу, но боится в этом признаться.

- Хорошо, - сказал Ярощук. - Сними рубаху. Хочу взглянуть на твое плечо. Помнится, я Абдурахмана пометил своим тавром.

Злая гримаса перекосила лицо Адугова.

- Зачем снимать? Это я. Тебе станет легче?

- Мне не легче, а вот тебе тяжелее.

Ярощук обернулся к Бойко, который с вниманием следил за разговором.

- Жора, ты сможешь навести справку?

- Понял, сейчас попробую.

Бойко вышел из комнаты и прошел к дежурному, где стоял телефон закрытой связи. Связался с военной контрразведкой. Коротко объяснив ситуацию, попросил своего старого знакомого полковника Михайлова навести справку:

- Будь добр, Андрей, просмотри две позиции по афганской войне. Сперва дезертиров чеченцев. Затем чеченцев военнопленных.

- Бу сделано, - сказал Михайлов и замолчал. Спустя несколько минут его голос снова зазвучал в телефоне. - Господин полковник, докладываю. Среди военнопленных лиц искомой национальности не обнаружено. А дезертиров двое.

- Фамилии назовешь?

- Погоди, дослушай. Итак, их было двое. Один был ранен и погиб в бою. Второй жив.

- Кто?

- Припекает?

- Похоже на то.

- Муса Хорхороев. 1968 года рождения. Место рождения - город Кустанай ныне самой демократической республики Центральной Азии - Казахстана. Военно-учетная специальность - водитель. Осужден военным трибуналом Туркестанского военного округа.

- Фото имеется?

- У нас как в Греции - есть все...

- Андрей, стукни все по факсу.

- Нет проблем. Стукну. За тобой бутылка.

- Пива.

- Дождешься от вас благодарности...

Факс зашипел, оживая. Наружу поползла распечатка.

Бойко с листом бумаги в руках вернулся в комнату, где Ярощук оставался с Адуговым.

- Так вот, Алексей, господин Давлатмирзаев, Абу Маджид и Адугов это всего лишь дезертир Муса Хорхороев. Можешь его не любить, но жаловать придется. Как считаешь, Муса?

Хорхороев упрямо поджал губы:

- Отвечать не буду. Требую прокурора и адвоката.

- Ну, кацо, ты сразу требуй все, - Сказал Ярощук серьезно. - Чтобы потом не отвлекаться на мелочи. Я запишу. Значит, тебе прокурора, адвоката... Предпочитаешь коньяк или виски? Апельсиновый сок надо?

Хорхороев набычился, опустил голову и смотрел на Ярощука исподлобья.

- Я думал, Муса, что ты умнее и сам догадаешься в чем дело. Увы, приходится объяснять. Ты газеты читаешь? - спросил Ярощук и посмотрел на чеченца. - Вот просмотри. Материал для размышления.

Он положил перед Хорхороевым свежий номер "Московского комсомольца" и ткнул пальцем в заметку под рубрикой "В номер. Срочно".

"Смерть на вираже.

Искусство проезжать крутые повороты никак не дается столичным водителям. Вчера ночью на выезде с Улицы 1905 года на Краснопресненскую набережную водитель черного "Гранд-черроки" не справился с управлением. Машина сбила чугунный парапет, отделяющий Москва-реку от дороги и с ходу влетел в реку. Судя по силе удара, машина летела со скоростью свыше ста двадцати километров в час. При ударе о преграду дверцы салона распахнулись, водителя выбросило наружу. Несмотря на то, что река здесь не очень глубокая, тело водителя найти не удалось.

Как нам сообщили в Государственной инспекции безопасности дорожного движения, машина зарегистрирована на имя президента мелкооптовой торговой фирмы "Кизлярка" г-на Руслана Адугова..."

Хорхороев прочитал заметку и молча отодвинул газету.

- Думаю, - сказал Ярощук, - теперь тебе не надо объяснять, что мы сейчас беседуем с мертвым. Тебя нет физически. Ты утоп. А у тех, кого нет не имеется и прав. Ни на прокурора, ни на адвоката.

- То, что вы делаете, незаконно.

- Догадливый, - сказал Ярощук, - но из этого ничего не вытекает. У меня при взрыве дома в Печатниках погиб старый знакомый. Как думаешь, та акция была законной? Время расплаты всегда наступает.

- Думаешь, испугал?

- И не старался. Просто проинформировал.

- Тогда учтите, все, что предложу сейчас пришло в голову не со страха. Просто я оценил реальность и считаю, что лучше с вами пойти на сотрудничество. На моих условиях.

- Вот как? И что за условия?

- Прежде мне надо выяснить, кто здесь будет принимать решение как со мной поступить? Ваш генерал?

- Тебе трудно поверить, но решения принимаю я, - сказал Бойко и вздохнул. - Какое бы оно ни было, отвечаю за все я.

- А генералы? Неужели над вами их нет?

- Есть, но с делами о мертвых душах они стараются не связываться. Высокое начальство не любит отвечать за людей, которые утонули.

- Мне нужны гарантии. Пусть вас не смущает, если я скажу, что сыт играми, в которые так долго играл. Вот так сыт, - Хорхороев ребром ладони провел по горлу. - Я всегда бы ваш враг. Это вы знаете. Но иногда интересы врагов могут совпасть. Я дам вам сведения, вы меня отпустите под мое обязательство больше никогда не выступать против России. То, что я в глазах своих мертв, дает мне возможность выйти из игры. У меня есть заграничный паспорт на другую фамилию. Я исчезну с горизонта навсегда. С вашего и с нашего - чеченского.

- Договор такого рода возможен, если он будет подкреплен серьезными сведениями, которые покажутся нам интересными.

- Сведения серьезные.

- Например?

- Хотя бы такое. Некто Патрик Бадришвили, грузинский делец и московский предприниматель, закупил у американской фирмы "Ордонанс энд эквипмет трейдинг" три тысячи полных комплектов армейского обмундирования. Зимние камуфляжные куртки, брюки, обувь... Закупка по подложным документам оформлена через торговый дом "Фешн дресс", как модная одежда. Груз транзитом через Москву пойдет в Грузию в адрес военного атташе США в Тбилиси.

- Американцы в курсе?

- Имеете в виду военного атташе?

- И его тоже.

- Думаю, в курсе все. Просто не верю, что "Ордонанс энд эквипмент" продает партию военного снаряжения, не поинтересовавшись, кому оно предназначено. В Ирак или Ливию отправить подобный груз правительство США не позволит. Больше того, за одно намерение фирму сотрут в порошок.

Ярощук усмехнулся.

- Ты неплохо разбираешься в этих делах.

- Надеюсь.

- Ладно, допустим, что все сказанное - правда. Только вот три тысячи брюк для боевиков - слишком малая плата за свободу.

- Я назвал факт, который без труда проверяется. Когда вы мне начнете верить, я расскажу о более интересных для вас вещах.

- Все же, Хорохороев, - сказал Бойко, - мне кажется, что к откровенности вас подталкивает страх. В таких делах это заставляет сомневаться в искренности сотрудничества.

- Нет, полковник, - Хорхороев запнулся. - Я не ошибся в звании? Так вот, полковник, свое я уже отбоялся. В 1994 году мне довелось воевать с вами в Бамуте и Грозном. У меня два ранения. Поэтому дело в другом. Мне страшно думать, что льется кровь моего народа не за правое дело, а ради поддержки амбиций авантюристов. Пять лет так называемой самостоятельности Чечни ввергли народ в нищету. Дети не учатся. Два моих племянника, а им по восемнадцать лет, бегают по горам с автоматами. Они нигде ничему не учились. Их школа - курсы диверсантов Хаттаба в Сержень-Юрте. В помещениях, где при Советах жили пионеры. Я смотрю и думаю, что будет с ними, когда это безумие кончится.

- Не слишком ли поздно вы об этом задумались?

- Вполне возможно. Однако о многом серьезно не думаешь, пока... как это по-русски? - пока жареный петух в зад не клюнет...

- Выходи, клюнул?

- Вы думаете оценивать собственные поступки просто? Вы почему сами в свое время не встали и публично не сказали, что ваш Павел Грачев преступник, авантюрист, дурак, наконец, поскольку своими руками вооружает Дудаева.

- Почему не сказали? Наши газеты об этом писали.

- Что такое газеты? Где были вы, военные, пушечное мясо, которым распоряжался дурак?

- Говорили об этом и военные.

- Но не вы, верно? Тогда и не удивляйтесь, что и я все осознал слишком поздно.

- Хорошо, какие сведения ещё вы можете нам сообщить?

- Мне известны имена всех людей, которые располагают документированными сведениями о финансовой поддержке Патриком Бадришвили бандитских структур Басаева.

- Хорошо. Это раз.

- Нет, уже два. Раз - о военных поставках Чечне через Грузию.

- Пусть будет два. Что еще?

- Могу указать районы расположения секретных арсеналов, заложенных в Урус-Мартановском, Веденском и Итум-Калинском районах на случай ведения партизанской войны.

- Это уже серьезно. Дальше.

- Так вы принимаете мои условия? Мне необходимы гарантии.

- Как вы их мыслите? Мне дать клятву на Коране?

- Не надо богохульствовать. Достаточно слова чести русского офицера.

- Я его даю.

- Спасибо.

- Итак?

- В настоящее время в горах в районе Тазбичи - это Итум-Калинский район с батальоном охраны находится известный арабский террорист шейх Абу Бакр. Когда у вас говорят о Хаттабе, то его роль слишком преувеличивают. Хаттаб - пешка по сравнению с Абу Бакром. Хаттаб, воюя в Чечне, делает деньги и имя борца за веру. Шейх Абу Бакр эту войну финансирует и контролирует. Все связи с экстремистскими исламскими организациями Саудовской Аравии, Афганистана, эмиратов и денежные потоки оттуда проходят через него. Недавно Абу Бакр профинансировал закупку радиотехнических товаров для Шамиля Басаева. По их замыслу в Сванетии на грузинской территории в труднодоступной горной местности будет смонтирован мощный приемо-передающий центр радиосвязи. Для осуществления замысла уже ведутся переговоры с лидерами движения "Свободная Сванетия".

- Это все?

Хорхороев подумал. Посмотрел на Бойко.

- Мне известны охранные системы, которые применены при закладке тайных арсеналов в горах.

- Откуда тебе известны такие подробности? - Ярощук не скрыл сомнения.

- Элементарно, Ватсон, - Хорхороев ещё и острил. - Я сам через фирму "Кизлярка" покупал сейсмомагнитометрическую аппаратуру "Дуплет" и получал консультации специалистов по монтажу системы. - Хорхороев облизал пересохшие губы. - Может позволите мне попить?

Бойко встал, прошел к стенному шкафчику, открыл, достал початую бутылку "Тархуна". Вернулся к столу. Налил зеленоватую жидкость в стакан. Хорхороев взял его и жадно большими глотками выпил. Поставил стакан на место и вытер губы тыльной стороной кисти.

- Может вы теперь зададите свои вопросы? Мне будет легче на них ответить.

- Муса, - Ярощук смотрел на чеченца с сомнением, - ты по всему не дурак. Почему же так глупо подставился со мной у мадам Зеркаловой?

- Это был план Исрапилова. Он озверел, когда его задержали. Казбек не прощает обид.

- И ты ему поддался?

- Что значит "поддался"? Я не частное лицо. В боевой организации строгий порядок подчинения.

- Выходит, тебе приказали меня убрать?

- Задержать.

- Почему не ликвидировать? Нанять киллера и...

- Это проще, но Исрапилову хотелось спустить с вас шкуру.

- Кто такая Зеркалова?

- Курва на содержании.

- Она знала о ваших планах?

- Шлюх в такие дела не посвещают.

- Где сейчас Исрапилов?

- Уехал.

- Смылся?

- Можно сказать и так.

- Его что-то испугало?

- Ему это посоветовал Бадришвили.

- Ты уже дважды упоминаешь эту фамилию. Сперва в связи с покупкой военного снаряжения для Чечни, теперь - в связи со мной и Исрапиловым. Кто этот тип?

- Казбек начинал карьеру на Кавказе в группе Бадришвили.

- В банде?

- Не спорю.

- Как был связан Исрапилов с Артемьевым?

Ярощук задал вопрос так, будто ему точно было известно, что Исрапилов не случайно оказался на месте взрыва, который погубил Артемьева. Хорхороев это так и понял.

- С полковником? Артемьев должен был передать нам радиовзрыватели и пластид.

Они беседовали с Хорхороевым два часа. Только потом Бойко приказал увести задержанного. Когда они остались с Ярощуком вдвоем, Бойко задумчиво произнес:

- Странно, но иногда мне кажется, что даже в простые дела вмешивается мистика.

- Что имеешь в виду?

- Ты опознал в Хорхороеве старого знакомого. Хорхороев здесь назвал тебе имя Абу Бакра и Патрика Бадришвили. А мне незадолго до твоего появления звонили из израильского посольства. И дали ориентировку, что именно Бадришвили переправил в Чечню через Грузию этого самого шейха.

- Причем тут израильское посольство? - Ярощук посмотрел на Бойко с интересом.

- Мы сотрудничаем с ними в борьбе с терроризмом.

- Вот уж чего не знал. Даже странно...

- Ничего странного. Именно с Израилем в этом еле мы лучше всего понимаем друг друга. С Европой хуже. И Франция и Германия обделались в Югославии. Янки это прекрасно поняли и теперь подзуживают европейцев, чтобы те доказывали своим народам, будто смердит не от их штанов, а от действий России в Чечне. Забавно видеть, как на такую наживку клюнули даже умные и независимые люди. А вот правительство Израиля в этой свистопляске участия не принимает. В Тель-Авиве знают, что такое исламский терроризм. Да, постой...

Бойко замолчал. Взгляд его стал отрешенным. Он о чем-то напряженно думал. - Постой. Постой...

- Стою, - усмехнулся Ярощук. - Не переживай.

- Алексей! - оживился Бойко. - Есть идея. Шикарная. Ты знаешь во сколько оценена голова шейха Абу Бакра?

- Какой реакции ты ожидаешь? Чтобы я спросил: сколько, а когда ты скажешь, то охнул бы от удивления?

- Удивиться можно. Миллион долларов - это впечатляет, хотя дело в другом. Если собрать крепкую группу лихих ребят, можно материально обеспечить себя до конца дней.

- Для этого надо взять Абу Бадра за бороду. Так? Извини, это не по мне. Ты знаешь, я авантюрист, но все же не такой, как тебе кажется. Миллион на кон просто не выставляют. Если выставили, значит дело не просто серьезное, но по-настоящему трудное. Такая сумма даже по западным меркам обещает операции высшую категорию сложности. Чтобы её провернуть, потребуются крутые парни с большим боевым опытом.

- Разве я тебе говорил, что стоит потрясти деревце и с него посыплются баксы? Сложность операции я представляю не хуже тебя.

- Так в чем же дело? Не кажется тебе, что вы тут пытаетесь чесать правое ухо правой рукой через левое плечо. У вас солидная контора, могли бы сами собрать мобильную группу и - вперед!

- Группу? Из кого? - Бойко скептически хмыкнул. - Из генералов?

- У вас что, перевелись майоры и капитаны?

- Есть, конечно. Но ты не учел три фактора. Первый, - Бойко стал загибать пальцы. - Премию в миллион баксов установило правительство иностранного государства. Поэтому посылать штатное подразделение, обязав его работать на чужого дядю, никто не осмелится. Если будут потери, попробуй объясни общественности, в чьих интересах выполнялось задание. Второе. Те генералы, которых я знаю, от миллиона долларов не откажутся, но только в случае, если ты им его принесешь в конверте. Уже готовым. И третье. Капитаны и майоры, которые смогут сделать дело добровольно свой приз генералам отдавать не захотят.

- Что же ты предлагаешь?

- Собери толковых ребят. Добровольцев, не имеющих заработка на гражданке, но имеющих опыт спецопераций - и вперед!.

Бойко проговорил последнее слово с той же интонацией, с которой незадолго до этого его произнес Ярощук.

- А что? Предложение и в самом деле забавное. Придется ещё поспрошать Хорхороева как и что. Потом уже дам ответ.

* * *

Хасавюрт - городишко одновременно зеленый и пыльный, прохладно-ветреный и удушающе жаркий. Провинциально тихий уголок, приспособленный к жизни спокойной и неторопливой вторжение чеченских боевиков в Дагестан наполнило федеральными войсками, сделало бестолково шумным и тесным, забило машинами и людьми в камуфляже; задымило голубыми газами отработанной солярки, которыми щедро отравляли воздух военные тягачи, бронетранспортеры, боевые машины пехоты.

При этом обывателям, привыкшим к тишине и неторопливому ритму дней было трудно понять, куда и зачем движется военная техника, одни колонны которой с грохотом шли на запад к Чечне - к Герзель Аулу, к Тухчару, к Новолакскому, другие с не меньшим грохотом возвращались обратно. В такой же мере оставалось гадать, чем занято армейское начальство, чьи машины сновали по городу и днем и ночью.

Прапорщику Никите Репкину суетная армейская жизнь нравилась. Она оставляла ему не только беспокойство, но и дарила удовольствия.

Прапорщик служил Отечеству и поворовывал для себя. На приватизацию крупной государственной собственности у него не имелось достаточных средств и не хватило ума. Зато война открыла возможность обогащения иным способом. Приставленный начальством блюсти сохранность боеприпасов, предназначенных действующим войскам, Репкин счел нужным получать свою десятину со всего, что проходило через его руки.

Особенно выгодным оказалось делиться с войсками гранатами и патронами. Тем более, что по удачному стечению обстоятельств Репкин познакомился с двумя аварцами - Манапом и Джахпаром. Те охотно приобретали у него товар и исправно платили за него долларами, или, как любовно говорил Репкин, "баксиками".

Вскоре для прапора открылась ещё одна возможность подправлять свой бюджет. Правда, началось все довольно неприятным эпизодом, заставившим Репкина пережить несколько трудных минут, в течение которых он чуть не напустил в штаны.

Репкин вечером шел из штаба по тихой зеленой улочке. Уже темнело. Вдруг из-за ствола чинара, мимо которого он проходил, появилась чья-то рука и рванула Репкина на себя. Тут же в затылок ему уперлось нечто твердое и тупое. Репкин не видел, что именно приставлено к его голове, но уверенность, с которой это было сделано позволила понять - то было оружие.

- Руки на стену, - сказал незнакомый голос в самое ухо. Фраза была хорошо знакома Репкину. Он обычно слышал, как её орали спецназовцы тем, кого захватывали на операции. Орали надсадно, с подчеркнутой диковатостью, чтобы вселить в противника страх и ещё больше распалить боевую злость в себе самих. Но в данный момент спокойствие, с которым было отдано приказание, испугало Репкина куда сильнее, чем испугал бы крик.

- Медленно! - предупредил тот же голос. - И ноги раздвинь. Шире!

Тут же последовал удар по внутренней косточке голеностопа. Удар резкий, злой и боль иглой проскочила к самому паху. Репкин с трудом удержался, чтобы не застонать.

Твердые руки уверенными движениями обшарили его. Пистолет, заправленный под пояс и нож, висевший на боку в ножнах собственной работы, были найдены и изъяты.

- Ложись на живот! Быстро!

Репкин покорно исполнил команду. Он находился в состоянии полусонного оцепенения и даже не пытался сдерживать мандраж, заставлявший дрожать колени.

- Перевернись на спину!

Репкин перевернулся. Только теперь он увидел стоявшего над ним кавказца с лицом, подернутым синими жилками застарелого пьяницы и с большими руками, в которых он сжимал автомат "узи".

Прапорщик шевельнулся, чтобы лечь поудобнее и сразу его одернули.

- Лежи, не дергайся! И отвечай на мои вопросы. Крутить не пытайся.

- Я лежу, - сказал Репкин, боясь, что его движение будет воспринято как попытка сопротивления.

- Это ты продал Джахпару пять гранат? Верно?

Прапорщик не ответил, соображая что лучше - отрицать или признаваться.

Кавказец поставил ему ногу на живот и слегка поднажал. Прапорщик инстинктивно напружинил мышцы брюшного пресса.

- Харашо, - сказал кавказец (теперь Репкин был уверен, что он чеченец), осклабившись, - когда пузо крепкое, резать приятно - оно скрипит. Физзарядку делаешь, да?

И опять Репкин промолчал.

- Ладно, - сказал чеченец, - пять гранат - это твой бизнес. Сообщать о нем твоему командиру не будем. Нам тебя проще убить. Чик-чик, и башка долой. - Рассуждая, чеченец поигрывал автоматом, то нацеливая зрачок ствола в правый глаз то в лоб прапорщика. - Не бойся, стрелять не буду. Не люблю шум. Все ножом сделаю. И здесь оставлю. Люди не найдут, значит через два дня крысы до костей обглодают. Но зачем так себя не любить? За родину, за Ельцина умереть хочешь? Дурак! Ему на тебя и на всех вас, русских, наплевать и забыть. А у тебя жизнь одна... Поможешь нам, будешь её продолжать.

- Что надо сделать? - подсевшим до сипения голосом спросил Репкин. Оружие?

- Э, - похвалил чеченец. - Ты умный. Будешь моим кунаком. Оружие нам тоже надо. Заплачу по цене. Но главное ты мне каждый день говорить будешь, кому и сколько отпускаешь боеприпасов, когда и куда какая часть будет направляться. Через тебя много проходит солдат. Верно? Тоже платить буду. Мне приятно и тебе хорошо.

- Дай я встану.

- Почему не встать? Вставай. - Чеченец подал Репкину руку и помог подняться с земли.

Прапорщик отряхнул штаны от пыли.

- Как мне тебя звать?

Чеченец открыл в улыбке ровные зубы.

- Зови Джохаром, не ошибешься. А начнем прямо сейчас. Кто у тебя сегодня получал оружие? Куда эта часть пойдет?

В тот вечер Репкин за просто так получил сотню баксов. За просто так, или как ещё говорят "за здорово живешь". Зря что ли он оказался на войне?

* * *

После долгих бесед с Хорхороевым Ярощук принял решение и позвонил старому приятелю полковнику запаса Денису Резванову. Они условились встретиться на Пушкинской площади в начале Тверского бульвара.

Ярощук вспомнил о Резванове не случайно. Тот родился и вырос в Грозном, мальчишкой выучил нахский язык, восприняв с детской непосредственностью не только строй речи, но и её диалекты.

За двадцать лет службы военный контрразведчик Резванов участвовал в афганской и первой чеченской войнах и приобрел немалый боевой опыт.

В Чечне он не раз проникал в горные районы, где располагались тайные базы боевиков. Не менее важным Ярощуку казалось то, что Резванов близко знал боевых офицеров, которых можно привлечь в состав диверсионной группы.

Они, измеряя шагами знаменитый Твербуль, - Тверской бульвар - ходили вперед и назад около двух часов, в деталях обсуждая предложение провести операцию, оценивая степень её риска, возможности успеха и вероятность неудачи.

- Насколько я понял, - сказал Резванов, - операция будет проводиться в интересах иностранного государства. Насколько это легально для нас, офицеров спецслужб?

- Я первым делом для себя выяснил этот вопрос у Бойко. Все делается на легальном основании. Бойко прямо аккредитован в иностранных посольствах тех государств, с которыми Россия имеет договоры о совместной борьбе с терроризмом. В ряде случаев он готовит специальные бумаги - меморандумы, запросы, ответы на аналогичные документы для других спецслужб. Однако в случаях, когда возникает необходимость в неформальном обсуждении проблемы, он имеет право обращаться к тем, с кем ведет дело.

- Это именно тот случай?

- Да. Шейх Абу Бакр - один из террористов, который организовал несколько взрывов на территории Израиля. Объявлен в международный розыск как по линии Интерпола, так и через взаимодействующие спецслужбы. Если бы речь шла о Басаеве или Хаттабе, то это фигуранты, которые должны нести ответственность перед Россией. На шейха Абу Бакра у нас нет серьезных материалов. Он оказался в Чечне с одной стороны чтобы укрыться от розыска, с другой - поднять свой авторитет активного борца с неверными среди своих сторонников. Однако на деле его роль сводится к контролю за финансовыми потоками, идущими в Чечню из экстремистских мусульманских организаций. Самое большее, что ему можно инкриминировать - нарушение госграницы и незаконное пребывание на территории России. Затевать спецоперацию для задержки Абу Бакра никто не станет. Это связано с большими расходами и риском. В то же время за голову этого проходимца Израиль объявил награду в миллион долларов. Он их допек, и они хотят с ним посчитаться. Как думаешь, стоит потрудиться за такой приз?

- Потрудиться стоит, но требуется объяснение, почему в разведке сами не могут сколотить группу? Может просто кому-то выгодно подставить других, чтобы в случае чего списать на них неудачу?

- Я задавал Бойко тот же вопрос. Он все объясняет просто. Причем, я уверен, объясняет абсолютно честно. Ты прикинь, сколько начальников от командира спецназа до министра обороны, стоит в цепи, по которой пойдет бумага о разрешении на проведение акции, а затем вернется доклад об успехе её или провале. И каждый, прежде чем завизировать документ, подумает о себе, о том, что сулит ему удача и чем будет грозить неудача. Ты уверен, что пять-десять инстанций бумага к министру пройдет в один день, и что все начальники охотно поставят свою подпись под ней, а не отбросят наше предложение в сторону? Ты уверен, что этого не произойдет на последнем этапе, когда министру не захочется брать на себя ответственность за дело, провал которого грозит политическим скандалом?

Резванов потер руки и хрустнул костяшками пальцев.

- Алеша, то что ты предлагаешь, звучит заманчиво. Но чтобы провести такую операцию, нужен лидер. Боевой командир с опытом. Который знает что такое горы и водил там людей.

- Вот и подумай о таком. За твоими плечами две войны. Наверняка знаешь толковых офицеров.

- Из всех, кого знаю, душа расположена к одному. Я уже делал однажды на него ставку.

- И выиграл?

- Если бы нет, чего о нем вспоминать? Может слыхал о разгроме чеченской бандгруппы под Ковыльной?

- Об этом писали?

- Алексей! Если нам дают по морде - это материал для газет. Если мы кому-то по рогам врежем, об этом можно и промолчать. Или дать две строчки мелким шрифтом.

- Кто он?

- Полуян.

- Попробуй, прозондируй его отношение. Только не тяни.

Они расстались, договорившись встретиться на следующий день.

* * *

Резванов и Ярощук поехали к Полуяну вместе. Пятьсот километров они одолели в один прогон. С магистрали свернули на районную, не знавшую ремонта по меньшей мере десяток лет. Поэтому участки асфальта казались странными проплешинами на пыльной дороге, змеей извивавшейся между полей, заросших высоким бурьяном. И вдруг на одном из перекрестков, от указателя со стрелкой "Фермерское хозяйство "Медведь" в глубину полей потянулась прямая дорога с прекрасным твердым покрытием.

- Нам туда, - сказал Резванов и повернул налево.

Проехали метров пятьсот и увидели треугольный знак, изображавший две черные округлые выпуклости, которые водители между собой называют то титьками, то бюстгальтером.

Резванов притормозил, поскольку впереди лежал асфальтовый барьер, заставлявший машины сбрасывать скорость. Тут же по обе стороны дороги, друг напротив друга, стояли два деревянных столбика. На них висели металлические таблички, которые обычно закрепляются на опорах высоковольтных линий:

НЕ ВЛЕЗАЙ!

У Б Ь Е Т!

Центральное место на табличках занимали мертвые головы с пустыми глазницами, с оскаленными зубами и двумя скрещенными берцовыми костями под нижней челюстью.

Справа за кюветом лежал обгоревший кузов легковой машины. Угадать её марку было трудно - огонь поработал хорошо, а ржавчина доделала дело.

- Сурово, - сказал Ярощук. - Этот... Полуян, он нормальный?

- Сейчас увидим, - ответил Резванов. - Кто-то уже едет навстречу.

Он увидел, что к ним приближалась голубенькая "Нива" - бодрый сельскохозяйственный бегунок.

"Нива" остановилась посреди дорожного полотна, не доехав до "Жигулей" метров двести. Из машины с двух сторон вышли двое. Тот, что был слева, поднял руку вверх ладонью вперед, предлагая остановиться.

Резванов аккуратно притормозил и тоже вышел из машины. Ярощук остался на месте.

- Господа, вы к кому? Здесь частная территория и сквозного проезда нет.

- Суров! - насмешливо сказал Резванов, узнав в крепком загорелом мужчине старого знакомого. - Суров, бродяга!

Полуян тоже узнал Резванова и шагнул к нему, держа правую руку на отлете, чтобы рукопожатие началось со звонкого шлепка.

- Денис Егорыч! Черт! Значит, если мы не идем в ЧК, то оно само к нам является? Или опять чеченцы близко?

- Ты как в воду глядишь, - засмеялся Резванов и принял ладонью шлепок руки Полуяна. - Рад тебя видеть, Игорь Васильевич! Вижу - крепок, бодр, улыбаешься.

- Пора раскулачивать, верно?

- За что?

- Раскулачивали не за что, а во имя справедливости. Вот сейчас у меня есть пчелы, а у тебя нет. Раскулачишь, не будет ни у тебя, ни у меня. Но восторжествует идея равенства и справедливости.

- Ладно, кончай. Мы вот с другом приехали к тебе поднабраться ума-разума. Посмотрим, может и в нас пчеловоды проснутся.

- Ну, ну, валяйте, попытайтесь. Если хватит пороху. А пока едем к нам. И знакомьтесь: это мой компаньон - Иван Медведев.

- И вся земля тут твоя?

- Наша. Здесь когда-то располагалась радиолокационная станция ПВО. Охраняемая территория. Казарма. Склады. Вокруг поля, посадки липы. Прекрасное место для медосбора.

- А это? - Резванов указал на табличку с надписью "ЗОНА ПОСТА. СТРЕЛЯЮТ!" Ты понавешал предупреждений?

- Зачем? Просто оставил, что было раньше. Я ведь совладелец хозяйства на паях. Но предупреждение соответствует правде.

- Приходилось?

Полуян усмехнулся.

- Не раз. Любителей меда развелось больше, чем у меня пчел.

- Рэкетиры? Как вы от них спасаетесь?

- Помаленьку отстреливаемся.

- А местные власти как? Администрация? Милиция? Помогают?

- Власти тоже любят медок.

- Обирают?

- Не без этого.

- И вы это терпите?

- А куда денешься? Ладно, обо всем потом. Поехали.

За холмом, который они перевалили, открылся вид на поля гречихи, на липовую рощу и пруд. На его берегу стояли два новеньких кирпичных домика, двухэтажных, аккуратных, без прибамбасов, которые отличают коттеджи новой московской финансовой знати, строящей свои загородные обиталища так, чтобы те кричали: "Во, какой я! Во, сколько наворовал!"

- С дорожки за стол, - предложил Полуян и провел гостей на застекленную веранду, с которой открывался прекрасный вид на озеро и рощу за ним. - Женщины наши мотнули в город, так что прошу прощения, если что будет не так.

Вскоре на столе появились самовар, тарелки с яблоками, домашние закуски и разносолы, несколько хрустальных ладей, заполненных медом разных цветов - янтарно-прозрачного, темноватого, белесого...

- Свой огород, - сказал Полуян и рукой обвел стол. - Угощайтесь.

Начали с водочки, которую на стол, преодолев сопротивление хозяина, выставил Резванов.

- "Гжелочка", - объяснил он. - Вез из столицы специально для встречи.

Застольный разговор длился около часа, но хозяин и гости понимали, что ходят вокруг да около. Наконец, Полуян не выдержал.

- Вы, как я понимаю, вы своего рода рэкетиры и ко мне тоже за медком. Только признаться боитесь.

- Почему боимся? - Резванов открыто улыбнулся. - Только не за медком, а за самим пчеловодом. Хотим пригласить тебя на прогулку. Небольшая диверсионная операция.

- Понял, - Полуян хмуро кивнул. - Изложил доходчиво. А в чем её суть?

- Нам разрешено сообщить подробности только после получения твоего согласия повоевать ещё раз. Короче, мы должны толкнуть тебе кота в мешке, не предупреждая здоровый он или бешеный. Насколько я тебя знаю, на таких условиях ты нас сразу пошлешь подальше и будешь прав. Короче, Игорь, мы нарушим свои полномочия, ради того, чтобы ты имел возможность увидеть открытые карты.

- Может не стоит, полковники? Я выслушаю, не соглашусь, а вы нарушите поставленные вам условия.

- Игорь, не волнуйся. Мы возьмем с тебя слово.

- Нет, Денис, не надо. Я слова давать не буду. Так что даже не начинай. Поживите у меня, отдохните, от столичной суеты.

- Игорь, я решил посвятить тебя в дело уже тогда, когда предложил твою кандидатуру. Поэтому приехал сюда. А теперь ты советуешь все закончить, даже не раскрыв тебе сути предложения.

Влетевшая в окно пчела, погудев над головой Резванова, вдруг села ему на переносицу и, перебирая мохнатыми лапками, поползла к кончику носа.

- Сиди спокойно, - сказал Полуян, - Она сама улетит. А ты попробуй огурцы. С медом - это нечто.

Резванов отрицательно качнул головой.

- На мой взгляд мед уже сам по себе - нечто. Макни в него ластик, и проглотишь за милую душу. Так что огурцы пойдут с солью, а медок - с чайком. Да, кстати, чай у тебя есть?

- Резванов, что за вопрос?!

- Все равно, попробуем моего. Разливай кипяток по стаканам. У меня чай в пакетиках...

За чаем Резванов неторопливо и обстоятельно изложил Полуяну причины, которые поудили обратиться к нему. Назвал он и сумму приза за шейха Абу Бакра, хотя сделал это в конце рассказа, чтобы у Полуяна не возникла мысль, будто весь расчет построен на том, чтобы соблазнить его деньгами.

Но Полуян обратил внимание на другое.

- С чего это вы приехали именно ко мне с таким предложением? Только честно.

- Не доверяешь?

- Скорее удивляюсь. Мы ведь тут не отрезаны от мира. По вечерам в ящик смотрим. Каких наших в Чечне спецов показывают, ай да ну! Крутые в сиську: ложись перед ними и не шевелись. Проще простого взять готовую группу и вперед! А вы к отставному подполковнику с неснятой судимостью.

Резванов усмехнулся.

- Ты как был идеалистом, так и остался. Да, конечно, взять готовую команду проще, но кто её даст? Все спецы кому-то подчинены. Начни их выпрашивать, не оберешься вопросов: кого, куда, зачем, почему? Потом подсунут тебе таких, которые меньше всего подходят для дела. Не мне тебе объяснять...

- Короче, предлагаешь снова надеть форму и взяться за автомат? А я, между прочим, отдал своим близким распоряжение, когда будут хоронить, то пусть делают это где и как угодно. Однако есть два условия - без креста, без попа и ни в коем случае не надевать на меня военную форму. Теперь ты вдруг предлагаешь мне обрядиться в неё живому.

- Форма, дорогой, это в первую очередь знаки различия - погоны, нашивки, награды... Надевать её от тебя никто не потребует. А камуфляж, он нейтрален. Сегодня в нем даже бомжи расхаживают.

- Спасибо, утешил. Особенно с бомжами.

Сказать, что Полуяна не заинтриговал приезд Резванова, а уж тем более его загадочный намек на возможное предложение дела, значило бы покривить душой. О, конечно, смирился бы с тем, если Резванов уехал, не сообщив ему всего, что мог, но осадок неудовлетворенности остался в душе надолго. Короче, его колебания походили на сомнения девственницы, которой очень хочется чего-то попробовать, но ей страшновато потерять невинность. Проницательный Резванов сумел заметить, что Полуян не ушел в глухую защиту, а лишь принял оборонительную стойку.

- Ладно, спорить не стану. Сперва выслушай. Тебе о чем-нибудь говорить фамилия Дага Берсаев?

- Если ты имеешь в виду того, который готовил диверсию в Ковыльную то да.

- Он самый.

- Есть шанс встретиться.

- Забавно, - с усмешкой сказал Полуян.

- Но в прицеле все же не Дага. Это шейх Абу Бакр.

- Поднимаю руки: не слыхал.

- Вот мы и приехали тебя с ним познакомить.

- Вы своего добились. Заинтриговали.

Человеку сугубо мирной профессии и душевного склада бывает трудно понять психологию того, кто желает добровольно попасть на войну. Но внутренний склад профессиональных военных таков, что в определенные моменты жизни они испытывают свою боевую невостребованность, которая усиливает тягу к риску и обостряет желание испытать себя в условиях, связанных с преодолением опасности.

Отделившись от животного мира, человек сохранил в себе страсть к охоте. А охота, как и война, всегда была и будет связана с убийством, пролитием крови.

Респектабельные господа, в избранном обществе носящие фраки, крахмальные воротнички и галстуки-бабочки, тратят огромные деньги, чтобы на африканском сафари завалить выстрелом носорога, бегемота или слона только для того, чтобы пощекотать нервы опасностью, ощутить в крови прилив адреналина.

Более культурно и замаскировано свою страсть к охоте и убийству обставляют стрелки-спортсмены. Но и они свои дипломы и медали мастеров меткого выстрела воспринимают как свидетельства об умении при нужде кого-то убить одним метким выстрелом. Вспомним, кто из нас, овладевая оружием, не стрелял по мишеням, которые изображают то голову человека, то его погрудную фигуру. Вызывало ли это у кого-то протест или неприятные чувства?

Полуян многому научился в морской пехоте. Служба выдубила ему кожу, приучила не падать духом в безвыходных обстоятельствах, стойко без нытья переносить голод, холод, усталость. Обучая морпехов трудному искусству выживать в экстремальных условиях, Полуян в первую очередь заставлял подчиненных ходить на пределе возможности и сил. Он раз за разом твердил: "нестоящий мужчина должен идти, пока не обессилит и не упадет. После этого он обязан встать и пройти ещё столько, сколько уже прошел".

Еще два необходимых элемента боевого мастерства, которыми, как считал Полуян, необходимо было обладать бойцу, включали стрельбу и рукопашный бой.

Сам он обладал всеми необходимыми навыками. К нему в батальон не раз приходили служить патентованные каратисты и дзюдоисты, зарабатывавшие на соревнованиях пояса разных цветов и даны мастеров, а потому считавшие себя крутыми ребятами. Но он вызывал их на схватку и, не ожидая, когда на нем продемонстрируют какой-то хитрый прием, валил соперников одним точным ударом.

Он долго смеялся, когда впервые увидел фильм, в котором "Крутой Уокер" разбрасывал противников, получал удары и наносил ответные, обходясь без синяков и не позволяя сбиться на сторону модному галстуку. Киношная драматургия требует многократного повторения драк. В жизни иначе. Если Полуян доставал противника, то с одного удара ломал ему кости, выбивал сознание.

И стрельба. Он многим видам оружия предпочитал снайперскую винтовку. С Афгана он принес с собой лозунг: "Один выстрел - один дух".

Для чего армиям потребовался пистолет-пулемет и автомат? Не надо угадывать, если точно не знаете. Автомат сконструирован вовсе не для поражения противника меткими выстрелами. Во всяком случае это мнение подтверждает статистика боевых потерь в войнах последних лет двадцатого века. Выстрелами из стрелкового оружия на полях сражений поражается где-то около пяти процентов убитых и раненых, прошедших через госпиталя. А если выбросить из этого число убитых и раненых снайперами, то цифра окажется ещё меньше. Главное поражающее средство современных войн - гранаты, снаряды, авиационные бомбы, осколки которых выкашивают людей слепо и надежно.

Научить солдата метко стрелять на бегу, в нервной атмосфере боя почти невозможно. В большинстве армий мира для успокоения начальственных душ, солдаты выполняют стрелковые упражнения по неподвижным мишеням из положения лежа, стоя или с колена. Это было и в суворовские времена, когда полководец подвел итог своим наблюдениям словами: "пуля - дура"; и в более поздний период, когда винтовку решили заменить на автоматы.

- Ты с компьютером как? - спросил Резванов.

- Чать-то не в тундре живем, - съерничал Полуян. - С лектричеством и тому подобное. И писюк имеем.

- Обиделся? - Резванов выглядел удрученно. - Я ведь без подначек.

- Я так и понял, - сказал Полуян. - Вы же в столицах вежливые.

- Ну, будет. Вот мой ноутбук. А вот дискетки. Досье по Чечне. Прогляди для интереса. Потом обсудим все остальное.

Резванов включил компьютер и передал Полуяну.

- Поработай.

Аслан Масхадов, президент Чечни для Полуяна не представлял ровным счетом никакого интереса. Он набрал в рамке "Найти" слово "Басаев".

На экране тут же возникли строки текста. Несколько медленнее электронная память выводила на экран фотографию фигуранта.

Басаев был запечатлен на фоне каменистого кряжа с портативной рацией в руке. Было видно, что снимок отнюдь не репортажный и фотограф не случайно поймал в объектив главаря чеченских террористов. Басаев самодовольно позировал перед камерой. Он стоял, одетый в новенькую, хорошо отутюженную камуфлированную форму - ни замина, ни складочки - на голове пятнистая кепочка с мягким козырьком. Ее перетягивала широкая зеленая лента с хорошо читаемой арабской надписью "Аллах акбар". Большая черная борода с проседью, рано поседевшие виски. Однако внимание на себя обращало улыбчивое выражение лица: Басаев не просто позировал, он самолюбовался.

За фотографией следовал текст.

"Басаев Шамиль Салманович. Родился в 1965 г. в селе Дышне-Ведено Веденского района Чечено-Ингушской АССР. Считается, что Дышне-Ведено возник на правом берегу реки Хулхулау в прошлом веке как хутор, в котором селились беглые русские, которые в столице Имамата Шамиля - Ведено возводили фортификационные сооружения. Таким образом есть предположение, что сам Басаев потомок этнических русских, принявших ислам. Его род среди вайнахских тейпов особой влиятельностью не пользуется.

Окончил школу в 1982 г. В Советской армии проходил службу в пожарной команде батальона аэродромного обслуживания. После увольнения из армии в 1987 принят в Московский институт инженеров землеустройства. Из-за отсутствия упорства и недостаточного уровня знаний образовал большую академическую задолженность и уже в 1988 его отчислили из института. Однако за год проживания в Москве преуспел в налаживании связей в криминальных кругах чеченской диаспоры. Это помогло ему сколотить достаточно неплохой стартовый капитал и приобрести известность у тех, кто

в последующем стал определять политику, направленную на отделение от России.

В октябре 1991 года, прекрасно представляя, что имеет немного шансов на победу, выставляет свою кандидатуру на президентских выборах в Чечне. На выборах большинство голосов получил Джохар Дудаев.

9 ноября 1991 года участвовал в криминальном угоне пассажирского самолета ТУ-154 из аэропорта Минеральные Воды в Турцию. Акция по заявлению террористов проводилась против введения чрезвычайного положения в Чечне. Вернувшись из Турции в Грозный получил назначение на должность командира специального полка президентской гвардии с присвоением воинского звания полковника.

Следующей ступенью карьеры стало назначение на должность командующего сводных добровольческих отрядов, сведенных в подразделения так называемых войск Конфедерации Народов Кавказа (КНК), которые финансировались дудаевским правительством.

Уже через пять дней после начала войны в Абхазии Басаев прибыл в Гудауты с первым боевым отрядом КНК.

В августе 1992 года он, оставаясь командующим войсками КНК, получает должности заместителя министра обороны Абхазии и командующего Гагринским фронтом.

В Абхазии Басаев скомпрометировал себя тем, что по его вине в одной из боевых операций не была вовремя оказана поддержка осетино-кабардинскому отряду добровольцев. В результате из ста человек на поле боя осталось более половины бойцов. За это Басаева публично избил и по-русски выматерил командир того батальона, который заместитель министра обороны Абхазии обрек на гибель.

В апреле 1994 года в одном из лагерей Ахмад Шах Масуда в Афганистане, под руководством пакистанских военных инструкторов Басаев прошел подготовку для ведения диверсионных действий. С началом междуусобной войны в Чечне в 1994 году выступил на стороне Джохара Дудаева, узурпировавшего власть, и получил под командование специальную бригаду и звание бригадного генерала.

20 июня 1995 года провел глубокий рейд на территорию Ставропольского края и захватил город Буденновск. Началу рейда предшествовала религиозная церемония, которая прижизненно объявляла участников операции "шахидами" мучениками, погибшими за веру.

Ворвавшись в Буденновск, отряд Басаева уничтожил отдел внутренних дел, захватил районную больницу вместе с больными и медицинским персоналом, объявив всех заложниками.

На беспрепятственный проход отряда террористов Басаев получил личное разрешение премьер-министра России Черномырдина.

Возвращение басаевцев из рейда стало триумфальным. Боевики его отряда, сознававшие, что шли на смерть, вернулись домой живыми и здоровыми. Это означало что на самого Шамиля Басаева и его дела снизошла милость Аллаха..."

Со следующей фотографии на Полуяна смотрело знакомое по телевизионным картинкам лицо арабского террориста Хаттаба. Рассматривать его не было ни причины, ни желания. Ткнув в клавишу "Page Down", Полуян убрал фото и начал читать справку.

"Хаттаб - псевдоним полевого командира интернационального мусульманского отряда ваххабитов, действующего на территории Чечни.

Настоящее имя - Хабиб ар-Рахман. Родился в шатре кочевников-бедуинов в пустыне Саудовской Аравии. Точное место неизвестно, поскольку такое не фиксируется. Подростком был направлен семьей на обучение в США. Имеет иорданское подданство.

Боевую деятельность в террористических мусульманских организациях начал под руководством Шейха Азама. В период с 1988 по 1993 год принимал участие во всех крупных операциях афганских моджахедов против Советской армии (Джелалабад, Хост). Был несколько раз ранен.

В Чечене с 1995 года. Участвовал в боях у Харачоя (1995), у Шатоя и Ярышмарды (1996).

Организовал и руководил нападением на российский военный гарнизон в Буйнакске в ночь с 21 по 22 декабря 1998 года.

Содействовал превращению дагестанских аулов Карамахи и Чабанмахи в военные базы ваххабитов.

Укреплению влияния Хаттаба в кругах дагестанских экстремистов способствовала его женитьба на Фатиме Бидаговой, дочери мухтара старейшины аула Карамахи.

В Чечне авторитет Хаттаба укрепила дружба с семейством Басаева. Отец известного террориста Шамиля - Салман подарил Хаттабу дом в ауле Дышне-Ведено и назвал его приемным сыном. Это резко усилило позиции арабских и афганских наемников в чеченских событиях.

Отряд Хаттаба вырос за счет привлечения молодежи и на его базе в ауле Сержень-Юрт создан центр подготовки диверсантов "Кавказ" или "Саиб Абу аль-Вакас".

Воспитывая у подчиненных ему диверсантов, Хаттаб лично проводит пытки и казни. Кровавые расправы с теми, кто не одобряет и не поддерживает идеи ваххабизма сделали Хаттаба символом религиозного фанатизма и терроризма..."

Проходя по страницам досье, Полуян вышел на справку, которая тут же привлекла его внимание и он прочитал её с особым интересом.

"Боевой состав и дислокация армейских формирований Чечни.

Президентская гвардия. В неё организационно входят десантно-штурмовой батальон (три десантно-штурмовые роты); мотострелковый батальон (три мотострелковые роты, рота личной охраны президента); рота почетного караула; конная рота. Общая численность около 2000 человек. Командующий Ильяс Талхадов.

Чеченская армия, подчиненная президенту. Боеготовые подразделения общей численностью до 1500 боевиков. Приписанные к армии резервисты - до 15 000 человек.

Локальные формирования боевиков, подчиненные полевым командирам, находящихся в оппозиции к правительству Масхадова:

"Абхазский" десантно-штурмовой батальон - диверсионно-террористическое формирование. Командир Шамиль Басаев. Место дислокации - Веденский район.

Мусульманский батальон. Командир Арби Бараев. Район дислокации Алхан-Юрт.

Галанчожский полк специального назначения. Командир Руслан Гелаев. Район дислокации Ачхой-Мартан.

"Армия генерала Дудаева". Бандформирование, в котором больше всего преступников, находящихся в федеральном розыске. Командующий Салман Радуев. Дислокация в районе города Гудермеса.

Полк иностранных наемников. Командир подданный Саудовской Аравии Э. Хаттаб. Дислоцирован в Сержень-Юрте и других рядом расположенных селах.

В число ударных мобильных сил входят:

Шалинский танковый полк. Состав - три танковых батальона и дивизион самоходных орудий. Командир Сайпутдин Исаев..."

- Нравится? - спросил Резванов, заглянув на экран через плечо Полуяна.

- Сволочи, - не сдержался Полуян, - я бы мудозвонов, которые их вооружали, повесил за яйца! Ведь все оружие российское.

Резванов засмеялся.

- Ты угадал. Теперь смотри, - Резванов поменял дискету и по своему паролю вызвал файл, до которого Полуян добраться не имел возможности. - Это из переписки, которая относится к периоду, когда Чечня вооружалась. Перед той войной, которую ты лично послал подальше.

На экране высветился документ, снятый со сканера с факсимильной точностью:

"ШИФРОГРАММА.

Командующему войсками Северо-Кавказского военного округа.

Лично.

Разрешаю передать Чеченской Республике боевую технику, вооружение, имущество и запасы материальных средств в размерах:

- боевую технику и вооружение - 50%.

П. ГРАЧЕВ".

- Думаешь, - сказал Резванов, - Грачев посмел принять такое решение без санкции нашего общего гаранта конституции? Без Ельцина?

- Не думаю.

- Так будешь вешать или как?

Резванов убрал текст с экрана.

- Слушай, я человек простой и чего-то верно не до понимаю. Как это так можно? Даже представить трудно, что президент России дает министру обороны разрешение отписать часть вооружений Московского военного округа Рязанской области в самостийное пользование. Кстати, сколько оружия подарили Чечне?

- Не так уж мало. - Резванов вывел на экран ещё один файл. - Можешь взглянуть. Это то, что вошло в грачевские пятьдесят процентов.

- 42 танка. 34 БМП, 14 БТР! Идрит твою поперек! 139 артиллерийских систем. 9 зенитно-ракетных комплексов. Зенитных управляемых ракет С-75 105. Да они что, сдурели?

- Не думаю. Все было заранее просчитано. Чечню вооружали сознательно для того, чтобы в последующем одержать над ней блестящую победу. Маленькая победоносная война была нужна Ельцину, чтобы укрепить его авторитет Верховного главнокомандующего. А Паша Грачев мечтал получить на погоны маршальские блямбы и славу покорителя мятежного Кавказа. Он сделал все, чтобы убедить Ельцина в безопасности такой авантюры. И попал в глубокую Катманду.

- Хорошо, общий фон ясен. Но кто этот тип, ради которого все затевается? Кто-то серьезный? Почему на него нет справки?

- Мы её получим в случае, когда подтвердим готовность к операции.

- Неужели о нем ничего не известно?

- Известно, но немного. Причина проста: в сфере наших спецслужб фигурант не оказывался. Тем не менее, кое что мы установили. В публикациях "Кто есть кто в Саудовской Аравии" фамилии основных владельцев крупного капитала имеют обычно окончания "ибн Сауд". Это вроде фирменной марки, свидетельствующей о принадлежности человека к правящей королевской фамилии. Поэтому исследователи в первую очередь обращают внимание на чужаков. В первую очередь это Бен Махзуф, сколотивший и оставивший наследникам капитал в семь миллиардов долларов. Затем следует Усама Бен Ладен с четырьмя миллиардами и Абу Бакр, оцененный в два миллиарда. Два последних фигуранта объявлены американскими спецслужбами в розыск в связи с террористическими актами против посольств США в Кении и Танзании.

- Мужики, - Полуян повернулся лицом к полковникам, - вы меня заинтриговали. Но есть одно сомнение. Вы начали с денег. Отлично, это в духе нашего времени: все на продажу. Но меня беспокоит юридическая сторона дела. При желании, а такое желание неизбежно возникнет у тех, кто узнает о нашем призе, группу по закону можно объявить преступной организацией. Это потянет за собой букет статей из Уголовного кодекса. Таких как организация преступного сообщества, бандитизм, даже терроризм. На этом фоне обвинения в убийствах и захвате заложников - а эти деяния в ходе акции неизбежны покажутся детскими забавами на фоне первых трех обвинений.

Резванов посмотрел на Полуяна с искренним удивлением.

- Игорь, можно подумать, что ты готовился к такому разговору и штудировал Уголовный кодекс. Если честно, я потрясен.

- А ты не трясись. Чтобы защитить свое право заниматься производством, обороняться от грабителей и чиновников, которые часто оказываются одними и теми же людьми, мне пришлось купить Свод законов и читать его вечерами вместо Священного писания. Если ясно, ответь на мой вопрос.

- Постараюсь тебя успокоить. Для придания акции законного характера с группой военных профессионалов будет заключен контракт на проведение диверсионной акции в горных районах Чечни. Это даст группе возможность вооружиться, передвигаться с оружием по территории России, наконец, вести боевые действия против незаконных вооруженных формирований.

- Кто с нами заключит такой контракт?

- Давай пока не будем об этом. Во всяком случае его заключит с нашей группой контора, облеченная законом на такие действия.

Полуян молча протянул руку Резванову и положил её вверх открытой ладонью. Резванов щелкнул по ней двумя пальцами.

- Забито. И ещё вопрос. Кто из вас вышел на это дело?

- Я, - сказал Ярощук, не подозревая в какое опасное положение мог поставить и себя и миссию по привлечению к делу Полуяна.

- Как это произошло?

Ярощук потянулся и свел вместе лопатки за спиной. Он засиделся и у него побаливал позвоночник.

- Трудно сказать, что это произошло. Меня хотели прихватить на живца. На актрисульку...

- Я знаю, как это бывает, - усмехнулся Полуян. - Меня самого однажды именно так закадрили. "Меня надо убить, - это говорила она. - Я так утомилась..." И все так натурально... Девочка-очаровашка...

"Меня надо убить. Я так утомилась", - эти слова Валентины Зеркаловой Ярощук хорошо запомнил и совпадение его сразу заставило насторожиться.

- Откуда эти слова?

- Чайка. Антон Павлович Чехов, - в голосе Полуяна звучала ирония.

Резванов смотрел на Ярощука страшными глазами, пытаясь хоть как-то передать ему свое беспокойство, но тот ничего не понял.

- Как фамилия твоей жены? - спросил он. - Если не секрет.

- В несчастной армейской жизни она носила фамилию Полуян. В счастливых мечтах называла себя народной артисткой Зеркаловой.

"Валентина Зеркалова" - так должны ыли бы писать крупным шрифтом на афишах. Вроде "Алла Тарасова". Правда, дождаться этого ей не удалось.

Ярощук глубоко вздохнул, поперхнулся слюной и закашлялся. Полуян участливо стукнул его по спине, помогая одолеть кашель. А Ярощук обалдело думал: как это я не ляпнул фамилии актрисульки.. было бы дело!

Чтобы уйти подальше от фамилии, прозвучавшей в разговоре, отвлечь от неё внимание, Ярощук спросил:

- Кто от кого ушел? Ты или она от тебя?

- Мужику трудно сознаваться, что от него уходит женщина, но ушла она.

Ярощук чувственно вздохнул.

- В жизни всегда есть место подлости.

- Ну, зачем так? Дело это житейское. Тем более с семьей у меня порядок. Жена. Двое детей. Оба мальчишки. Одно беспокоит - чему их в нынешние времена научит жизнь.

- Опасаешься? - спросил Резванов.

- Есть причины, Денис Егорыч. В ранешние, как говорит мой младший, времена уму разуму молодых учили старцы, имевшие опыт жизни и его осмыслившие. Учили писатели, философы, ученые. Теперь понимание жизни подростки черпают с голубого экрана домашних ящиков. И кто им оттуда вещает? Артисты и актрисульки. Вроде моей бывшей жены. Она на любой вопрос отвечала всегда не задумываясь. Сказать "не знаю", ей не позволяла уверенность в том, что на все вопросы ответы можно найти в пьесах. Самое страшное, что она была в этом уверена искренне, так же как в своем таланте и праве поучать. Теперь итог. Молодых в стране миллионы. Ящиков в домах тоже. Но программы у них почти одинаковые. Это значит, что мозги формируются как пельмени - одной формы и с одинаковой начинкой. Потом чья-то морда из ящика выкрикивает: "Кожугета на царствие!" И все хором подхватывают: "Кожугет - наш рулевой!" Вот я и опасаюсь, как бы мои не записались в это же стадо.

- Кто этот Кожугет? - Резванов не совсем понял о ком идет речь.

- Им может быть любой чукча, - усмехнулся Полуян. - Мы, русские, любим сажать себе на шею варягов.

* * *

Меир Бен Ари закончил юридический колледж в США, где его отец, гражданин Израиля, работал в консульстве своей страны. По закону Бен Ари был призван в израильскую армию, прошел курс начальной военной подготовки, затем после сурового тестирования получил предложение продолжить службу в специальном антитеррористическом подразделении разведслужбы. Важную роль в назначении сыграло знание им четырех языков, в том числе русского и арабского.

По долгу службы Бен Ари участвовал в нескольких боевых операциях, был ранен в руку и награжден военной медалью. После стажировки в штаб-квартире разведывательной службы "Моссад" стал помощником военного атташе в посольстве Израиля в Вашингтоне, где занимался вопросами антитеррора.

В Вашингтоне Бен Ари встретился и познакомился с Георгием Бойко, который работал в военном атташате советского посольства.

Полуяна Бен Ари принял в то, о котором они условились с российским коллегой. Сам Полуян, демонстрируя пунктуальность, появился на Большой Ордынке за пять минут до назначенного часа.

Его у входа уже ожидал Бен Ари, и они вместе прошли в помещение, отведенное для переговоров.

Бен Ари во время беседы сидел за столом, сцепив пальцы рук и поставив их перед собой заборчиком, словно хотел отгородиться от собеседника.

- Господин Полуян, мне назвали вас специалистом своего дела и сомневаться в рекомендациях тех, кто вам их дал, я не собираюсь. Больше того, не попрошу от вас никаких подтверждений вашей квалификации. Сотрудничество в таком деле, как наше, может строиться только на полном доверии. Вы согласны?

- Да, - ответил Полуян, наклонив голову.

- Теперь о человеке, ради которого затевается операция. Скажу прямо, шейх Абу Бакр не просто террорист. Он вирус терроризма. Это фанатик, который сеет вокруг себя зло, поддерживает любое насилие, совершаемое под знаменем ислама. Именно спекуляции на борьбе за чистоту веры долгое время обеспечивали Абу Бакру поддержку правительств Саудовской Аравии, эмиратов Персидского залива. Он пользуется большим авторитетом в Ираке, Ливии, Афганистане. Нашим политикам пришлось потратить немало усилий, чтобы изменить в исламских государствах представления об этом человеке. Вы сами понимаете, что никто из них до сих пор не хочет публично осудить его, поскольку такое осуждение может прозвучать как осуждение борьбы с врагами ислама. Но Саудовская Аравия, Эмираты и Пакистан сегодня уже дистанцировались от исламского терроризма. И если Абу Бакр окажется в наших руках, это не вызовет протеста официальных властей ближайших соседей Израиля...

Полуян улыбнулся. Речь господина Бен Ари напомнила ему о времени, когда в подчиненных ему ротах замполиты с серьезным видом объясняли солдатам международные события, о которых сами только что вычитали из газет.

Бен Ари заметил эту улыбку и психологически точно определил её смысл.

- Господин Полуян, вы улыбнулись. Но поверьте, для понимания нашей позиции мой рассказ имеет определенное значение. И это не политбеседа, как вам показалось.

Полуян улыбнулся снова.

- Вы не совсем точно поняли мою улыбку. Я всегда придерживаюсь принципа, что информация не бывает избыточной.

- Вот фотография того, о ком мы говорим.

Полуян рассмотрел фотографию. Обычное лицо с правильными арабскими чертами. Глаза смотрели прямо, взгляд невыразительный - скучающий или бездумный, понять было трудно. Большая неухоженная борода, какая-то клочковатая, похожая на куст степной верблюжьей колючки. Такие же неухоженные усы. Тонкие брезгливые губы. Уши, торчавшие в стороны, напоминали ручки кастрюльки.

- Вы мне её дадите?

- Безусловно.

- А вот материалы космической съемки. Сделана она с разведывательного спутника армии Соединенных Штатов. По существующей договоренности, передать вам снимки я не могу. Но наш чертежник обработал материал на компьютере, и я готов предоставить вам копию в виде топографической карты. Вот она.

Бен Ари взял со стола папку в зеленой пластиковой обложке и положил перед Полуяном. Тот раскрыл корочки. Карта, судя по координатной сетке, представляла узкую полосу горной местности, ограниченную параллелями в 42 градуса 50 т 30 минут и меридианами 45 и 46 градусов 15 минут.

- Синим овалом очерчена зона, в которой предполагается место расположения Абу Бакра. Это так называемый Мертвый город, а на деле группа развалин горских аулов при впадении реки Мешехи в Аргун.

- Я изучу это, - сказал Полуян, откладывая чертеж.

- Теперь финансовое обоснование договора. Может быть я огорчу вас, но условие одно: живой шейх Абу Бакр - миллион долларов. Мертвый - половину этой суммы.

- Какая разница - живой или мертвый? - Полуяна требование такого рода удивило. - Обычно, устанавливая цену за голову, имеют в виду любое состояние разыскиваемого.

- Абу Бакр нам нужен живой. Мертвый по ряду причин он стоит дешевле.

- Да, но достать этого типа во всех случаях достаточно трудно. Разве не так?

- Вы профессионал, господин Полуян, потому, задавая вопрос, лукавите. Но я отвечу. Ликвидировать шейха можно одним выстрелом с дальнего расстояния. Выследить, найти позицию и, - Бен Ари сделал указательным пальцем движение, имитируя нажим на спусковой крючок. - Верно?

Полуян кивнул, соглашаясь.

- А вот взять его живым куда сложнее. Придется войти в соприкосновение с личной охраной. Захватить и увезти пленного на определенную территорию также составит трудности. И немалые. Мы все это понимаем и оцениваем оба результата по разным тарифам.

- Можно ещё вопрос? - Полуян посмотрел на Бен Ари в глаза. - Правда, он касается больше политики.

- Да, пожалуйста. Я предпочитаю устранить все неясности заранее, чтобы позже не возникало недоразумений.

- Скажите, зачем шейх вам нужен обязательно живым.

- Я не сказал, что это обязательно. Точнее сказать мы предпочитаем видеть его в таком состоянии.

- Почему?

- Его будут судить в Израиле. И приговорят к смерти.

- Вы говорите о приговоре так уверенно, будто не суд будет определять судьбу шейха, а это уже сделано вашим правительством.

- Конечно, это определит суд. Но по статьям, которые будут предъявлены, смертный приговор предопределен законом.

- В чем смысл суда?

- Вы не следили за делом Оджалана? Это бывший лидер курдской рабочей партии, организатор множества террористических актов. Для курдских фанатиков Оджалан был непререкаемым авторитетом для курдов. У турецких спецслужб имелась возможность устранить Оджалана физически без суда. Но решили этого не делать. Мертвый Оджалан стал бы считаться святым великомучеником и его смерть вдохновляла бы террористов. Турецкие спецслужбы сумели задержать Оджалана. Это вызвало бурю эмоций у его сторонников. Вы, конечно, знаете об акте самосожжения молодых курдов перед Государственной Думы в Москве. И вот начался суд. Испуганный смертным приговором, Оджалан публично заявил, что в обмен на жизнь призовет курдов сложить оружие. Так был развенчан образ отважного бойца. Оджалан оказался обычным трусливым политиканом-подстрекателем. Судя по тем сведениям, которые мы имеем о шейхе Абу Бакре, он обычный спекулянт идеями ислама и развенчать его публично куда полезнее, чем превращать в шахида - мученика, отдавшего жизнь за веру.

- Хорошо, я понял, но исключить смертельный исход операции трудно. Короче, если шейх погибнет, что от меня потребуется для доказательства этого факта?

- В ваши руки может случайно попасть нижняя челюсть с зубами. У нас есть зубная формула этого террориста. Он лечил зубы у дантиста в Саудовской Аравии. Нужные свидетельства случайно попали в руки нашей службы.

- Я понял, - Полуян понимающе улыбнулся. - Кстати, зубы - это на крайний случай. Надеюсь, что трофей вам придется сличать с его фотографией. Кстати, миллион - большие деньги... Мне придется составлять отчет о проделанной работе?

- Нет, отчет напишет наш сотрудник. Это значит, господин Полуян, что вам придется отказаться от славы. Никто никогда не должен узнать, как была выполнена задача. Во-первых, это в интересах безопасности всех членов вашей группы. Нам бы не хотелось, чтобы исламские радикалы объявили на вас охоту. Во-вторых, учтите, я делаю крайне честное признание: нам желательно приписать успех в задержании своей спецслужбе. И ещё одно. В случае полного провала вашей миссии, господин Полуян, мы об операции ничего не знали и не могли знать.

- Спасибо, доктор Бен Ари. Вы предельно откровенны и это меня устраивает. Только один вопрос. Как мне и моим коллегам объяснить налоговой службе появление у нас огромных денег, да ещё в иностранной валюте?

Бен Ари засмеялся.

- Очень просто. Все будет оформлено как оплата лекций и специальных консультаций.

- А в это поверят? Сто сорок тысяч на человека - это не мало.

- Поверят. Когда ваши кандидаты в депутаты Госдумы декларируют миллионы, которые получают за лекции и консультации им верят. Тем более, мы сделаем для вас легальные документы... Вас устроит?

- Вполне. После того, как мои лекции будут оплачены, я тоже стану именовать себя доктором.

- Я первым вас так назову, - Бен Ари засмеялся. - Тем более, что наша беседа подтвердила ваш профессионализм. Но не обижайтесь - вы профессионал советский.

- Для меня это не оскорбление.

Бен Ари усмехнулся.

- Советское - значит отличное?

- Нечто в этом роде. А теперь скажите, почему вы сделали такой вывод?

- Очень просто. Специалист с торговой маркой "Мэйд ин ЮэСэЙ" начал бы беседу с выяснения вопроса об оплате. Вы первым делом стали выяснять технические вопросы задания.

- Тогда я продолжу. Куда поступят деньги?

- Счет для вас откроют в швейцарском банке после перечисления авансовой суммы в двадцать пять тысяч долларов. Это будет сделано сразу после заключения договора между нами. Остальная сумма ляжет на счет сразу после представления и опознания интересующего нас субъекта. Номер счета и все инструкции об управлении счетом по факсу и телефону, получите от представителя банка в Москве. Он сообщит вам кодовые слова и цифры для идентификации владельца вклада.

* * *

Из израильского посольства они поехали в дипломатическое представительство Грузии в России.

Их встретил военный атташе, господин среднего роста, спортивно сложенный, одетый в дорогой темный с металлическим блеском костюм. Галстук в косую черно-красную полоску был завязан аккуратным ровным узлом. От атташе одуряюще пахло французским одеколоном, и весь он светился довольством и ухоженностью.

- Полковник Окропиридзе, - представился атташе и протянул Полуяну руку.

- Васильев, - назвался Полуян фамилией, которую проще всего запомнить, не посчитав при этом нужным упоминать о своем воинском звании.

Они прошли в небольшой кабинет, отделанный темными дубовыми панелями, сели за стол. На его полированной поверхности стояла бутылка вина и две вазы с фруктами. Окропиридзе занял место так, что за его спиной оказался большой портрет президента Грузии Шеварднадзе.

- Рекомендую, - Окропиридзе взял бутылку и показал Бен Ари красочную этикетку. - Лучшее грузинское вино. "Атенис мцвани". Его любил сам генералиссимус Сталин. У вас считают, что он предпочитал "Киндзмараули", это неточно. "Атенис мцвани" вино с его родины.

С лица полковника, когда он смотрел на Полуяна, не сходило выражение надменного превосходства, но едва он переводил взгляд на Бен Ари, надменность сменялась подчеркнутой почтительностью. У Полуяна это вызывало не раздражение, а насмешку.

Разливая вино, Окропиридзе повернулся к Полуяну.

- Вино у меня настоящее. К сожалению, сейчас в Москве из десяти бутылок грузинского вина восемь - российские подделки.

- Знаю, - легко согласился Полуян. - В основном наши подделки производятся из винограда, выращенного в Заполярье, в Мурманской и Архангельской областях.

Бен Ари улыбнулся. Окропиридзе промолчал.

После того, как они попробовали сухонький кислячок с грузинских холмов, Бен Ари отставил бокал и сказал:

- Мы не будем вас утомлять, господин полковник. Главное в предстоящем деле мы обсудили детально. Господин Васильев тот человек, который доставит на границу с Грузией интересующего мою страну субъекта или сведения о нем. Мы заинтересованы, чтобы в процессе передачи не возникло непредвиденных ситуаций, а также в том, чтобы сведения о предстоящем акте передачи не попали в третьи руки.

Полковник Окропиридзе выслушал Бен Ари, не выражая эмоций. Он лишь сосредоточенно крутил в руках дорогую авторучку с золотым пером, будто именно это в тот момент для него являлось главным делом в переговорах. Ответил, взвешивая каждое слово и нескрываемой торжественностью, как и подобало дипломату.

- Позиция правительства Грузинской республики в обсуждающемся вопросе определяется интересами государственного суверенитета и безопасности наших границ. В соответствии с договоренностью, которая достигнута между компетентными органами Грузии и государства Израиль, грузинская сторона готова принять на границе Грузинской республики и республики Ичкерия...

Полуян хлопнул ладонью по столу. Шлепок получился громкий и дорогая ручка, которую Окропиридзе аккуратно положил рядом со своими бумагами, шевельнулась и покатилась. Грузин задержал её, вскинул брови. Шлепок Полуяна ломал чинность дипломатического протокола.

- Если я правильно понял, - сказал Полуян, - вы имели в виду границу между Российской Федерацией и Грузией?

Бен Ари бросил выразительный взгляд на Окропиридзе, показав, что тому незачем затевать пикировку, когда переговоры ведутся по серьезным вопросам. Грузин понял молчаливый упрек израильтянина и, не признавая своей ошибки, все же исправил её.

- Грузинская сторона на пограничном переходе Шатили готова принять от вас задержанного субъекта для передачи представителям государства Израиль.

Полуян посмотрел на израильтянина и пожал плечами.

- Мистер Бен Ари, вас устраивает такая постановка вопроса?

- А вас? - спросил Бен Ари.

- Меня? Нет. Я готов передать террориста в случае его задержания в руки представителя государства Израиль в присутствии должностных лиц грузинской стороны.

- Ваше предложение, - Окропиридзе демонстрировал непреклонность, может оказаться неприемлемым для государственных структур Грузии.

- Вполне возможно, - миролюбиво согласился Полуян. - Но я уверен великая Грузия пойдет навстречу маленькому Израилю. Сильные всегда должны проявлять благородство...

Бен Ари скрыл улыбку, но глаза его блеснули.

- Не беспокойтесь, господин Васильев. Я думаю, не надо загружать посольство Грузии и господина военного атташе лишними заботами. Наш посол переговорит лично с господином президентом Грузии и они решат эту проблему.

Окропиридзе, пытаясь хоть как-то задеть русского, неожиданно сказал:

- Должен вас предупредить, господин Васильев, что в случае, если группа сопровождающих фигуранта, интересующего господина Бен Ари, пожелает вернуться из Ичкерии в Россию через территорию Грузии, на границе она будет разоружена и вопрос о её пребывании на нашей территории грузинские власти рассмотрят особо.

Полуян сделал вид, что его совсем не задело откровенное стремление Окропиридзе показать израильтянину как он может унизить русского. Ответил спокойно, изобразив снисходительную улыбку.

- Далась вам эта Ичкерия! Наша группа будет работать на территории России и просить разрешения на проезд через Грузию мы не намереваемся. Если вы имеете в виду наше возвращение в центр - это другое дело. После окончания акции я собираюсь поехать отдохнуть в Сочи. Но туда легко добраться вертолетом через республику Абхазию. Разве не так?

Окропиридзе прикусил губу. Глаза Бен Ари лучились смехом. Русский оказался твердым орешком и грузину при всех стараниях ни разу не удалось поставить его в неловкое положение.

Они вышли из посольства вдвоем.

- Может вас куда-то нужно довезти? - спросил Бен Ари предупредительно.

- Спасибо, не надо. Будет лучше, если вы согласитесь немного пройтись со мной. Допустим по Поварской до Садового кольца.

Бен Ари кивнул, давая согласие.

Они двинулись неторопливым шагом.

- Простите за откровенность, мистер Бен Ари, - начал разговор Полуян, - но я не доверяю грузинам.

- Это у вас личное?

- Нет, я не националист, если это интересует вас. Мое недоверие профессиональное. Беспокоиться заставляют две причины. Во-первых, я отвечаю за жизнь людей, которых поведу на операцию. Во-вторых, я привык выполнять условия договоров. В данном случае моя обязанность передать вам шейха живым. Теперь представьте, что здесь, в Москве, произойдет утечка информации о нашей группе и точке границы, где должна будет произойти передача Абу Бакра...

- В такой же мере утечка может произойти и на грузинском пограничном пункте в Шатили.

- Именно потому я сказал, что не доверяю грузинам, а не этому торговцу мандаринами, с которым мы говорили.

- Он в самом деле торговал мандаринами?

- Не знаю, но судя по тому как он пытался со мной говорить, вежливость ему прививали на базаре.

- Как говорят, за словом вы в карман не лезете. И все же грузин, мне кажется, вы не любите.

- Сказать откровенно?

- Да, конечно.

- Я скорее не люблю американцев.

- Не боитесь испортить со мной отношения? Американцы - наши союзники.

- Мистер Бен Ари! Можно подумать что американцы любят нас, русских.

Бен Ари засмеялся.

- Откровенность за откровенность. Сказать, что я вас люблю, было бы неправдой. Но ваша прямота подсказывает, что вам можно полностью доверять.

- Спасибо.

- Значит, вы мне тоже доверяете? Почему? А если я вас обману? В игре находятся большие деньги...

- Обманывать меня вам не резон. Во-первых, по той причине, что на кону ваша личная репутация. Из-за суммы, о которой идет речь, вы её портить не станете. Ведь в случае если все пройдет успешно, вы получите куда большие дивиденды. Разве не так? Во-вторых, вы понимаете, что я не бросаюсь в воду, не подумав, как из неё выплывать. Верно?

- Вы правы, - согласился Бен Ари. - Что касается полковника Окропиридзе, он, возможно, не плохой военный.

- Я ему не судья, однако замечу, что грузины никогда не были хорошими военными. Артисты, футболисты, киношники - это да, но только не вояки. Армяне - другое дело. Советские маршалы Баграмян, Бабаджанян, адмирал Исаков... Для меня эти имена что-то значат. А теперь другие. Вы их конечно знаете. Маршал Советского Союза Берия. Генералы Гоглидзе, Рухадзе, Церетели, Цанава, Рапава. Этих монстров сегодня не помнят, но все они состояли в штате сталинских палачей, там получали звезды на погоны и ордена. Впрочем, давайте вернемся к нашему делу. Скажите, на переходе в Шатили нас будут ждать только ваши люди или вы появитесь там сами?

- Там будут и мои люди и я. Вас устраивает?

- Вполне. Куда важнее, чтобы после того, как мы возьмем шейха у меня была возможность связаться с вами. Я сообщу время, когда выйду к Шатили. Вы добавите к этой дате пять или шесть дней и назовете это время грузинам. Сами останетесь на границе.

* * *

Вечером Полуян отправился на Ленинский проспект, навестить своего старого командира генерала Буслаева, под началом которого служил в Афганистане.

Дверь квартиры открыл сам хозяин. Полуян, не встречавший генерала более десяти лет, был потрясен тем, насколько постарел и сдал некогда крепкий и дышавший здоровьем мужчина. Стараясь не показать своих чувств, протянул руку:

- Здравия желаю, Василий Митрофанович!

- А ведь не узнал, верно? Ладно, не тушуйся. Жизнь нас украшает не столько орденами, сколько ранами и болячками.

- У вас было два ранения, это?

- Ну, о ранениях я уже забыл. Все давно заросло. А вот уже в отставке у меня отняли желчный пузырь, вырезали аденому, прооперировали грыжу. Теперь я весь в шрамах, как старый морской разбойник.

- А как мотор? Это ведь главное, - Полуян задал вопрос тоном большого знатока сердечных проблем, хотя его самого они ещё никоим образом не коснулись.

- Стенокардия, - сказал Буслаев и вздохнул. - Грудная жаба, по-русски.

- Болезнь неприятная, но надо надеяться...

- Ладно, оставим эту тему. Тем более для меня стенокардия не болезнь, а образ жизни. Мы же жили под пулями и не думали каждую минуту: попадет или пролетит мимо. Нет, мы жили, хотя и знали, что кто-то носит нашу смерть в рожке своего автомата. Это единственная разница для нас между войной и миром. В мирное время мы носим свою смерть в себе. И здоровые, и те, кого именуют больными. Все болезни от самой жизни, смерть - тоже. Лучше скажи, что тебя привело в Москву? Бизнес, как теперь говорят, или обычное любопытство? И давай, проходи в комнату. Посидим, как положено.

Генерал сам разлил коньяк: себе поменьше, Полуяну - побольше..

- За тех, кто с нами, - поднял свою рюмку Буслаев. Выпил и повторил вопрос. - Так ты по делам?

- Да, конечно. Если позволите, то и вас помучу вопросами. Разрешите?

- Что за церемонии? Я даже рад, что кому-то ещё могу пригодиться.

- Василий Митрофанович, вы долго служили на Кавказе. Знаете особенности театра военных действий. Мне было бы полезным послушать ваши советы.

- Я понимаю, спрашивать о причинах такого интереса не стоит.

- В общих чертах обычное дело. Глубокая разведка и захват языка.

- Ты же вроде ушел из армии. Значит, по линии штаба РАП?

Полуян смущенно улыбнулся.

- Я лежу, Василий Митрофанович. Что такое РАП?

- Ты не знаешь? Это координационный штаб Российских армейских профессионалов. Обычно он предоставляет боевую работу по контрактам тем, кто ушел из кадров.

- Нет, меня отыскали друзья, с которыми приходилось работать.

- Значит, говоришь, захват языка? С шумом или без?

- Предельно тихо.

- Группа большая?

- Минимальная. Шесть человек, не больше.

- Разумно. Чем короче строй, тем меньше в нем лишних... А район, как я понимаю - Чечня.

- От вас мне нет причин таиться.

- Дело не только в тебе. Дело в нашей общей дурости. Разве можно представить, что в армии, которая имеет ракетные войска, имеет военно-воздушные силы и ПВО нет ни одного горно-стрелкового полка? Я не говорю уже о дивизии. Ты бы спросил министра обороны Сергиенко, почему это так. Думаешь, ответит? Сидя в бункере ракетной шахты он никогда не задумывался, что такие нужны. Потому, если где-то бывает нужна затычка бросают спецназ, десантуру или морпехов. Между тем, горы - стихия особая. Даже если ты сумел заползти на вершину и увидел сверху орлов, горцем ты ещё не стал. Ты вот что...

Буслаев смущенно кашлянул и замялся.

- Слушаю вас, Василий Митрофанович.

- Неудобно и говорить, ещё обидишься... Но ты сразу к вершинам не рвись. Дай людям хотя бы пять дней на акклиматизацию. Спешка в горах подводит...

Они проговорили почти три часа. Прощаясь, генерал долго тряс Полуяну руку.

- Спасибо тебе, не забыл. Я ведь провожу время в одиночестве. И ничего не поделаешь - такова генеральская участь. У начальства мало друзей. Те, кто стояли ниже тебя - подчиненные. Те, кто выше - начальники. Возвращаешься в первобытное состояние, снимаешь погоны и сразу оказываешься никому не нужным. Особенно это стало ясно, когда умерла жена. Дети выросли. У них свои проблемы. С моим мнением они не считаются. Видимся редко. Да я их и не виню...

Когда Буслаев закрывал дверь, Полуян заметил в его глазах слезу. А может это ему просто показалось.

* * *

С утра следующего дня Полуян, Ярощук и Резванов на конспиративной квартире в центре города встретились с полковником Бойко. Разговор был деловой и профессиональный.

Сперва Полуян подробно рассказал о беседе с Бен Ари, затем описал встречу с господином Окропиридзе, не забыв упомянуть о вине, которое лучше в полной мере отвечало вкусам тех, кого мучает низкая кислотность.

Затем Полуян разложил карту-схему, полученную у Бен Ари. Он просидел над ней всю ночь и был готов доложить свои соображения.

- Я прикинул возможный маршрут группы в район Мертвого города, так чтобы он увязывался с обстановкой боевых действий в Северной Чечне. Если интересно, взгляни. Кстати, примерно в этом районе проходят и группы моджахедов, которые идут через Азербайджан на заработки в Чечню.

- Показывай.

Все склонились над картой.

- Границу Дагестана и горной Чечни, - продолжил доклад Полуян, водя по карте карандашом, - мы перейдем через перевал на Снеговом хребте с отметкой 2997. Дальше по реке Хуландойахк до её впадения в Шарааргун. Там место пустынное и есть брод...

- Есть иное предложение...

Все посмотрели на Бойко, который прервал докладчика.

Полуян склонил голову.

- Мы слушаем.

- Снеговой хребет вам целесообразней перейти по перевалу Ягодак. Пути здесь более нахожены, а само седло несколько ниже по высоте - всего 2838. Затем надо двигаться до устья правого притока Шарааргуна и по нему выйти к развалинам аула Хашелдой. У старого кладбища на берегу Шарааргуна переправится через реку к развалинам Духархой. Здесь у аула Шара начинается дорога, которая ведет в райцентр Итум-Кале.

- Я думал о таком варианте как о запасном, - сказал Полуян. - Но этот маршрут проходит по населенным местам и более труден.

- Тем не менее он быстрее выведет вас к первой цели. Где-то здесь между хребтами Басхой и Ханча-Ройдук на восточных склонах горы Рогкорт расположена секретная материально-техническая база Басаева и Хаттаба. Низкие складские сооружения покрыты камнем-плитняком и потому их точное расположение не выявляется космической и аэрофотосъемкой. Короче, у командования нет координат для точечного удара. Смотрите сюда. Вот несколько точечных овалов. Это развалины аулов, которые давно оставлены людьми, здесь же условный знак "сар" - сарай...

- Намек понят, - сказал Полуян. - Что требуется от нас?

- Совсем немного. Поскольку удобный маршрут выхода в район, где находится шейх Абу Бакр проходит вблизи базы, её разведка и визуальное обнаружение поможет получить точные координаты...

- Скромненько, но со вкусом. И что мы с этого будем иметь?

- Определение координат базы, является условием, на основании которого с группой будет заключен контракт. Он придаст её действиям легальность. Кроме того это позволит обеспечить вам поддержку фронтовой авиации при доставке группы в исходный район и её возвращение после выполнения задания.

- Ради такого пустяка мы готовы попотеть. - сказал Полуян. - Только ещё один вопрос: сколько человек будет знать об истиных целях нашей группы?

- Все те, кто о ней знает сейчас, плюс один.

- Кто он, это "плюс один"?

- Генерал Шалманов.

- Как насчет вертолетчиков?

- Исходный район выбран в Дагестане так, что куда вы пойдете и какую цель ставите перед собой угадать нельзя. Перед вами будет сто дорог.

- Добро, мы берем базу на себя.

Бойко облегченно вздохнул.

- Я думал вас придется уговаривать дольше.

* * *

К удивлению Полуяна заключение контракта на выполнение диверсионной акции в глубине Чечни прошло без задержек. Бумага, пущенная полковником Бойко по субординации быстро обросла разрешающими визами. Начальников, которые имели право принимать решения, секретная база снабжения боевиков оружием и боеприпасами серьезно беспокоила, а то что её можно уничтожить чужими руками, ни в коей мере не рискуя штатным спецназом, устраивало всех.

Уже на следующий день Резванов уехал в Российский штаб армейских профессионалов подбирать трех остальных членов группы.

- Нужны два снайпера и инженер-минер, - провожая его, наставлял Полуян. - Лучше из морпехов или десантников.

Сам же вместе с Ярощуком отправился к Бойко, утрясать вопросы вооружения группы.

С первых же слов Полуян начал осуществлять нажим. Он по опыту знал, что у армейских снабженцев, чтобы получить самое необходимое, просить надо в два раза больше. На встречу Бойко привел капитана с артиллерийскими эмблемами - специалиста по вооружению.

- Вот списочек, - Полуян выложил на стол лист компьютерной распечатки и подвинул его Бойко. - И скажу сразу - отказов не приму. Ставить на карту жизнь свою и тех, кто пойдет со мной из-за того, что какой-нибудь майор... (Сперва он хотел сказать "капитан", но решил не обижать присутствовавшего вооруженца и повысил предполагаемого противника в звании) сочтет наши требования завышенными, я не соглашусь.

- Успокойся, - сказал Бойко. - Мы ещё не видели списка. Если он разумный и ты не воткнул туда ядерную боеголовку...

- Не воткнул.

- Хорошо, - читаю. "Бинокли призменные широкоугольные. Шестикратного увеличения. Загорского производства. Всего пять..."

- Стоп, стоп, - сказал капитан. - Георгий Петрович, вы знаете цену этим изделиям? По пятьдесят долларов за единицу. Всего пять. Мы с вами сразу оставим без штанов управление.

- Что предложишь?

- Давай так. Пусть получают армейские полевые бинокли со склада. Нас никто не поймет, если мы начнем выдавать новейшие системы, если в достаточном количестве имеются старые аналогичные изделия.

- Признайся, Игорь Васильевич, ты ведь составлял свой запрос, чтобы подначить нас?

- Наверное не без этого, - охотно согласился Полуян. - Но больше для того, чтобы убедиться, с кем мы имеем дело. С людьми, которые знают, что Басаев и Хаттаб получили двадцать пять миллионов баксов на снаряжение, а на то, чтобы бороться с ними нам выдают дубинку, или эти люди уже чему-то научились за последнее время.

- Бинокль не дубинка, - упрямо возразил капитан и подшмыгнул сырым носом. Он явно либо простыл, либо у него была на что-то аллергия. - Оптика мало изменилась со времени, когда её изобрели.

- Давай, - Полуян потянул к себе по столу список. - Кончили, и я пойду по холодку к едрёне Фене. Спорить по пустякам с вами - себе дороже. Я ставлю жизнь, а мне говорят, что она не стоит бинокля. Спасибо за понимание.

Бойко положил на лист ладонь, не позволяя его забрать.

- Хорошо, объясни, зачем тебе такие бинокли и в чем их удобство?

- Во-первых, нужны они не мне, а моей группе. Во-вторых, у изделия небольшой вес, обрезиненный корпус, В горах это защитит оптику от случайных ударов. Далее, оптика с многослойным просветляющим покрытием с полем зрения в двенадцать с полтиной градусов.

- Товарищ Полуян, - снова заговорил вооруженец, - давайте поступим проще. Возьмите несколько биноклей с двадцатикратным увеличением. Они есть н складе и все проблемы будут решены.

- Не обижайся, капитан, но пошел ты... Двадцатикратник тянет весом за полтора килограмма. А потом ты смотрел в него хотя бы один раз в горах, да ещё в туман?

- Нет, не смотрел, а что?

- А то, что будешь крупным планом рассматривать не местность, а капли тумана, плавающие перед носом.

Бойко тяжело вздохнул.

- Я теперь понимаю, Полуян, почему тебя не любило начальство. Мне говорил об этом Резванов, но теперь сам вижу: ты кого хочешь достанешь. Никакого понятия об экономии и финансовой дисциплине...

- Тебе нужна экономия? Убеди начальство сократить пять запланированных вылетов авиации. Этого хватит нам на экипировку. А летуны один хрен профукают деньги на ветер.

- Ладно, бинокли капитан выдаст. Пошли дальше. "Тепловизионный прибор обнаружения - ТПО". Это что за зверь?

- Зверь, именуемый "тепловизор". Преобразует невидимое глазу инфракрасное излучение в видимое и дает возможность наблюдать за ним через окуляр. Дальность обнаружения человека - безразлично пойдет он ночью открыто или затаится в кустах - четыреста метров.

- Откуда тебе о таком известно?

- У меня на пасеке такой есть.

- Так, а цена?

- Это спрашивают представители спецслужбы государства, которое все ещё пыжится выглядеть могучим и самостоятельным?

Так предмет за предметом Полуян выколачивал то необходимое, что могло обеспечить успех группы при действиях в отрыве от своих войск. Когда они прошлись по списку, Бойко сказал:

- Ладно, Игорь Васильевич. Ты знаешь, что у каждого из нас есть право на посмертную реабилитацию. Я постараюсь реабилитироваться в твоих глазах при жизни, прямо сейчас.

- Интересное кино. Интригуешь?

- Стараюсь.

- Тогда валяй.

- Капитан решил передать вашей группе два спутниковых портативных телефона "Моторола". Оба номера зарегистрированы на археологическую экспедицию. Аппараты обеспечивают прямую связь с любой точки вашего маршрута с Москвой и с нами через спутник Иридиум. Можно было выбрать и другую модель, например, Куосеру, но она тяжелее и берет больше энергии...

Прямо после того, как все вопросы были утрясены, Полуян простился с Ярощуком и решил пройтись по оружейным магазинам.

Первый из них он нашел на одной из старых московских улиц в центре города. Магазин помещался в полуподвале многоэтажного дома. Легкий навес, покрытый металлическими листами, которые имитировали черепицу, прикрывал десять ступеней вниз. Над входом красовалась вывеска. Золотые буквы, наложенные на эмалированную пластину, складывались в слово "ЗАЩИТА".

Полуян толкнул дверь и сразу зазвенел колокольчик. Плотный парень в сером форменном комбинезоне, вооруженный укороченным автоматом, с подозрением оглядел посетителя.

Полуян прошел к прилавку, где под стеклом лежали газовые и пневматические пистолеты, один к одному воспроизводившие формы широко известных марок огнестрельного оружия - Вальтер ПП-38, Кольт Хай-Пауэр, Беретту, Глок.

Несколько секций витрины заполняли ножи самых разных форм и размеров. На полках а прилавком размещались спортивные и охотничьи ружья - дробовые и пулевые, с оптическими прицелами и без них.

Арбалетов Полуян не обнаружил. Продавец - толстошеий парень с фигурой борца - должно быть заметил разочарование на лице одинокого посетителя и тут же предложил ему свои услуги.

- Могу я чем-то помочь?

- Да вот ищу арбалет...

- Это можно найти.

- У вас есть техническое описание?

Продавец ещё раз оглядел Полуяна проницательным взором. Он пытался понять, насколько серьезен интерес покупателя и позволит ли ему состояние кошелька приобрести дорогую забаву. Затруднившись с определением, решил, что шансы покупателя пятьдесят на пятьдесят, нагнулся, вынул из под прилавка технический паспорт оружия. Положил на прилавок перед Полуяном. Тот быстро просмотрел страничку текста и нахмурился. Арбалет для боевых целей не годился. Устройство имело длину около метра и было удивительно громоздким. Сила натяжения тетивы составляла 20 килограммов, а дальность полета стрелы достигала 35 метров. И все это при цене в тысячу долларов.

- Слабовато, - сказал Полуян, возвращая паспорт продавцу. - Вы не знаете, где можно найти такую стрелялку помощнее?

- Вас она интересует всерьез? - по всему было видно, что продавец решал трудную для себя задачу: определял заслуживает ли покупатель доверия.

- В самый что ни есть серьез, - сказал Полуян и улыбнулся. - Охота на слонов.

Продавец вздохнул. Наклонился над прилавком. Сказал негромко:

- В продаже таких не бывает. Но есть мастер. Делает шикарные вещи на любителя.

Полуян достал из кармана сотенную купюру, прикрыл её ладонью и по стеклу витрины продвинул к продавцу.

- Где бы узнать его адрес?

Продавец взял книжку товарных чеков, быстро написал несколько слов, вырвал листок и протянул Полуяну.

Из центра Полуян поехал на Рязанский проспект, где на улице Паперника в тихом зеленом районе жил мастер оружия, которое стреляет стрелами.

Вести разговор с заказчиком дома мастер не стал. Они вышли на улицу и провели беседу, прохаживаясь в зеленом садике возле дома.

- Нужен арбалет.

- Спорт? Охота? - спросил мастер и поправил очки.

- Нечто большее, - сказал Полуян. - Альпинизм. При попадании в дерево стрела должна надежно и прочно закреплять тросик. Затем по тросику через провал или щель перебрасывается канат...

- Хорошая идея, - дал свою оценку заказу мастер. - Ваши требования к инструменту?

Полуян обратил внимание, что мастер ни разу не употребил слова "оружие".

- Элементарные. Минимальный вес и размеры. Дальность не менее шестидесяти метров. Стальные стрелы с возможностью раскрытия наконечников в виде якорей. Это сложно?

Глаза мастера засветились довольным блеском.

- Такой заказ будет приятно исполнить. Меня обижает, когда с серьезным видом заказывают ширпотреб. Его проще и дешевле купить в магазине.

- Как долго придется ждать заказ? - спросил Полуян.

- Приходите в конце недели, подумав ответил мастер. - Мне этого хватит...

С тремя кандидатами, которых с помощью штаба организации Российских армейских профессионалов отобрал Резванов, Полуян беседовал с глазу на глаз. Он полностью доверял опыту Резванова, но хотел поближе познакомиться с теми, кого ему предстояло вести на трудное дело.

Первый, вошедший в комнату по приглашению Полуяна, сразу же заставил его раскинуть руки в стороны во весь мах:

- Гера! Вот уж действительно гора пришла к Магомету! Ну, не ожидал!

Это был Герман Таран - сослуживец Полуяна по бригаде морской пехоты. В то время он командовал ротой разведки и его подразделение часто взаимодействовало с батальоном Полуяна.

- Ты сколько операций прошел? - спросил Полуян.

- В Чечне? Три. Глубокие рейды в тыловые районы банд. Был контужен. За все время потерял двух солдат легко ранеными.

Последнее сообщение Таран сделал с явной гордостью: он всегда относился к той категории командиров, которая бережет солдат.

- Уволился сам?

- По сокращению штатов.

- Кто из наших остался в кадрах?

- Никто. Всех вытурили в запас после первой чеченской. Заехали грачевские генералы на наших спинах в грязь, вовремя соскочили, отмыли сапоги и разошлись. А мы вот до сих пор ищем места в жизни...

Полуян потер переносицу, потом лоб. Таран улыбнулся: иногда он и сам делал точечный массаж, успокаивая себя и помогая сосредоточиться.

- Гера, ты "Японский камень" помнишь?

Вопрос прозвучал так неожиданно, что Таран поначалу его не понял. И вдруг до него дошло. В бригаде, когда они несли службу рядом, подразделения часто штурмовали "Японский камень" - голую скалу, торчавшую в море. Подойти втихую к скале, вокруг которой кипела пена прибоя, затем высадиться на скользкий как стекло базальт было делом нелегким, требовало смелости, умения, ловкости. Требовало всего этого каждый раз, хотя учения повторялись раз за разом.

Выработать какой-то шаблон и потом пользоваться им постоянно море, бушевавшее вокруг "Японского камня" никогда не позволяло. За это и они чаще звали скалу "Японским городовым" и ругались на неё в "япону маму".

- Разве его забудешь? - сказал Таран. - А в чем дело?

- В том, что игра, которую я предлагаю, будет покруче высадки на "Городового"...

- Мы с Резвановым на эту тему уже перекинулись словечком.

- Ты Егорыча откуда знаешь?

- В Чечне пару раз бегали вместе в горы.

- А кто те двое, которых пригласили с тобой? Кто они?

- Майор Сережа Бритвин. Как и я мастер спирта по пулевой стрельбе.

- Ты все ещё ударяешь по спирту?

- А почему нет? Спирт - сила, спорт - могила. По профессии мы не врачи, а убивцы. Я не стараюсь себя обманывать. Занимаемся по найму самым грязным делом, какое могло придумать человечество. И нет разницы, платит нам государство или кто-то другой. Как в данном случае... Так что спиртом и лечимся.

- Ладно, не расцарапывай душу. А теперь учти - пойдем на дело, будешь в сухом законе.

- Игорь! - Таран вскинул руки в паническом жесте. - О чем речь! Я в конце концов не алкаш.

- Тогда договорились А кто третий?

- Костик Столяров. Прапорщик. Минер. Золотые руки.

- Ты его хорошо знаешь?

- Еще бы. Все три выхода вместе.

Смотринами пополнения Полуян остался доволен. Организация армейских профессионалов веников не вязала.

В назначенный день Полуян снова приехал на Рязанский проспект. Вместе с мастером они прошли в гараж, где умелец расположил свою мастерскую.

Мастер открыл замок, открыл железную дверь. Они вошли в бокс, протиснувшись к верстаку вдоль борта старенького "Москвича".

Мастер открыл железный шкафчик. Вынул изделие.

- Ну что?

Арбалет в исконном понимании этого слова всего лишь лук, снабженный ложем, в котором просматриваются обычные для этой детали элементы - цевье и приклад. Но то, что взял в руки Полуян походило на классический арбалет в той же степени, как царь-пушка походит на ручной противотанковый гранатомет.

Тетиву заменила витая пружина, уложенная в цилиндрическую полость ствола. Для постановки оружия на боевой взвод из цилиндра выступала педалька, требовавшая в конечной точке сжатия пружины усилия не менее чем в восемьдесят килограммов. Стальная стрела с острым наконечником вставлялась внутрь цилиндра через дульный срез. Точность выстрела обеспечивало прицельное устройство, а устойчивость полета стрелы гарантировало оперение стабилизатора, которое раскрывалось после вылета снаряда из ствола.

Полуян подержал арбалет в руках, определяя его вес. Мастер заметил это. Сказал спокойно:

- Около двух кило. Основную тяжесть дает пружина. Все остальные детали из легкого титанового слава.

- Отлично. Мы можем проверить бой?

- Что за вопрос? Пройдемте за гараж. Там пустырь.

Мастер взял с полки картонный тубус, предназначенный для переноски чертежей.

- Вложите сюда.

Они вышли из гаража. За бетонным забором стояла трансформаторная будка. На её стене был прибит деревянный щит, в центре которого черной краской кто-то нарисовал концентрические круги мишени.

- Можете стрелять, - сказал мастер. - Людей тут нет, а кто и увидит, то все здесь привыкли к моим чудачествам. Арбалет устройство малошумное, стрельба никому не помешает.

Полуян хотел шагами отмерить дистанцию в шестьдесят метров, но мастер остановил его.

- Идите к столику под тополем. Там ровно шестьдесят пять.

Полуян прошел к указанному месту, принял удобную стойку, прицелился и нажал на спуск. Шума и в самом деле не возникло.

Стрела вылетела из арбалета с легким свистом, какой издает тонкий прут, если им с силой рубануть по воздуху.

Полуян считал, что боевая пружина, разжимаясь, должна зазвенеть, но металлических звуков арбалет не издавал...

* * *

Рассказывают, что однажды старый мудрый еврей напросился на прием к главнокомандующему войсками НАТО американскому генералу Кларку. Тот его принял.

- Сэр, - задал вопрос посетитель, - это правда, что машина войны в Югославии в одну минуту сжигает два миллиона долларов?

- Правда, - ответил сэр Артур.

- Господи! - сказал старый и мудрый еврей, - и вы при таких возможностях сидите тут на обычном генеральском окладе? Да я берусь обогатить вас за совершенно символическую плату. Давайте так. Вы останавливаете эту чертову войну ровно на пять минут. Это десять миллионов долларов. Пять берете вы, пять получаю я. И вы снова запустите боевые действия...

Когда прапорщику Репкину рассказали этот анекдот, он хохотал так, что заболели мышцы живота. И смеялся Репкин именно над евреем, который был старым и мудрым во всех других вопросах кроме войны. Ну кто же останавливает военную машину, если есть желание заработать? Наоборот, чем быстрее вращаются её колеса, тем больше разлетается по сторонам тугриков, пиастров, рубчиков, баксиков, чтобы прилипнуть к чужим рукам.

Как только война в Дагестане начала набирать обороты, дела Репкина пошли веселее. Боеприпасы и вооружение войска получали уже не из стационарных хранилищ, а прямо с колес, подвозившего их транспорта.

Что привезли на базу боепитания, то и раздавал Репкин по нарядам артснабженцам боевых подразделений. А когда запасы боеприпасов регулярно расходуются и требуют быстрого пополнения, запустить руку в ящик с ручными гранатами, отсыпать патронов из цинка для своих нужд становится проще. Если же недостаток обнаруживается на позициях, то о недостаче даже не вспоминают: списать пять недостающих гранат в обстановке, когда их в день подрывают по двадцать штук - не проблема.

Нет, молодой, но уже очень умный Репкин никогда бы не пошел к главнокомандующему просить придержать машину войны на какие-то пять минут: оказалось бы это себе дороже.

Репкин перекуривал у штабного фургона, в котором располагалась походная канцелярия артснабженцев, когда его окликнули.

- Товарищ прапорщик!

Репкин обернулся. Увидел что к нему обращается лейтенант и решил, что перед ним тянуться не стоит. Офицер молод, зелен, судя по не обмятой камуфляжной форме без дыр на рукавах и пятна соли на спине между лопатками попал на войну впервые.

- Слушаю вас, - лениво отозвался прапор, нагло глядя в безбровые белесые глаза офицера.

Лейтенант смутился. Он не знал как вести себя в сложившейся ситуации. Приехал бы он сюда с передовой, с поля боя, то сумел бы одернуть прапорщика, который стоял перед ним расставив ноги циркулем и не сплюнув даже прилипший к губе окурок. Заставил бы принять подобающую стойку и застегнуть на груди рубаху, в прорехи которой выглядывала волосатая грудь. Но могло быть, что именно прапор вернулся с поля боя на склад, дослуживать срок контракта после ранения или контузии. Как снимать стружку с такого?

- Вы эту местность знаете? - спросил лейтенант.

Репкин увидел, что лейтенант достал из пластиковой папочки топографическую карту и сразу оживился. В последнее время все,

что было связано с передвижениями войск, их дислокацией и маршрутами выхода на позиции стало интересовать его всерьез. Каждая новость, сообщенная Джохару, приносила прапорщику больший доход, чем проданная граната, хотя с гранатой было больше мороки..

- Что за вопрос? Ежедневно езжу туда-обратно. - Репкин проницательно взглянул на лейтенанта. - Новая дивизия? Кто командир?

- Генерал-майор Мохнач.

- Знаю, - подтвердил Репкин. - Недавно два ваших полка добирали боеприпасы до комплекта.

- А я из разведбата.

Лейтенант командовал всего взводом разведки, но разведбат звучало солиднее и возвышало его даже в собственных глазах.

- В каком направлении отсюда двинетесь? - спросил прапорщик.

Он мог бы спросить "куда едете", но кудыкать в военной среде, особенно в боевой зоне не очень-то принято. "Куда едете" - это вопрос к соседу по купе в поезде дальнего сведения, а не к офицеру, который ведет солдат на позицию.

- Вот я и хотел у вас спросить, как лучше проехать к нужному месту.

Лейтенант развернул карту. Поставил палец в середину обведенного красным карандашом овала.

- Высота шестьсот семь и два. Туда три дороги. По какой удобнее ехать? Главное, чтобы побыстрее добраться.

В месте, которое интересовало лейтенанта, Репкин никогда не бывал, но расписываться в своем незнании не собирался. Он решительно провел пальцем по линии, обозначавшей грунтовую дорогу. На карте было видно, что она тянется к высоте 607, 2 и заметно короче других двух.

- Жмите по этой. Грунт каменистый, техника пройдет.

- Спасибо, товарищ прапорщик. - Лейтенант протянул Репкину руку. - Я так и хотел по ней двинуться, но все же решил попросить совета.

Репкин ответил крепким пожатием.

В тот же день прапорщик направился на базар. Потолкался в овощных рядах, купил килограмм яблок, оттуда прошел к палатке, где торговали обувью.

Джохар, завидевший Репкина издалека, встал с раскладного стульчика. Когда прапорщик приблизился, он спросил:

- Что желаете, уважаемый?

Взяв в руки адидасовскую кроссовку, скорее всего контрафактную, прапорщик стал её с деловым видом разглядывать, одновременно рассказывая все, что узнал за день. О приходе в состав группировки новой дивизии, которой командовал генерал-майор Мохнач, о лейтенанте, который со взводом разведки двинулся к высоте 607, 2.

Джохар внимательно слушая Репкина, периодически брал с прилавка новые образцы обуви и передавал ему их.

- Может возьмете это? Может это? Недорого.

Со стороны было трудно предположить, что на самом деле продавец выступает покупателем, а покупатель продает ему самый дорогой военный товар - оперативную информацию.

Поскольку сведения, доставленные Репкиным показались чеченцу заслуживающими внимания, прапорщик получил свою сотню и даже заслужил похвалу.

- Хорошо, Иван, иди служи. С нас тебе премия.

Он сунул в руку прапора смятую сторублевую бумажку.

Репкина звали не Иваном, а Никитой, но за те деньги, которые ему платили, он был готов отзываться на любое имя.

Довольный содеянным, Репкин направился к знакомому домику на одной из окраинных улочек. Там за вполне умеренную плату можно было получить и со смаком долбануть стаканчик виноградной самогонки - вонючей, как керосин, но шибающей по мозгам ничем не хуже молотка.

На полдороги он встретил сержанта-контрактника Федю Кулемина. Было видно, что тот уже успел припасть к животворному источнику и находился крепко навеселе.

- С-у-шай, Никита, - язык Кулемина и без того не очень проворный ворочался еле-еле. - А что ты тут? Там на посадочной площадке ждут вертолет. С гуманитаркой. Шел бы туда, пош-шупать.

Репкин дружески шлепнул ладонью Кулемина по плечу.

- Спасибо, Федя. Я успею.

Прапорщик веселее зашагал вперед, поскольку притягательная сила стаканчика на данный момент была столь велика, что никакая новость не смогла свернуть Репкина с траектории.

* * *

До Моздока группа Полуяна летела на транспортном "Иле", забитом коробками с гуманитарным грузом, который отправляли в войска организации движения в поддержку армии.

Бортинженер, следивший за погрузкой, выглядел хмуро.

- Вы впервые? - спросил он Полуяна.

- Туда, впервые.

"Туда" прозвучало столь убедительно, что авиатор понял - мужики прошли в самолет стреляные. Это было видно и по их виду, но удостовериться в этом не мешало. А с такими можно говорить откровенно.

- Вы уж приглядите за грузом, - сказал он Полуяну. - Иначе растащат сволочи. При разгрузке.

- Да вы что? - Полуян не смог сдержать изумления. - Как можно?! Это же солдатам.

- Увидите сами. До солдат на передовую дойдут только крохи. При перегрузке и по пути все растащат тыловые шакалы.

Резванов выругался. Спросил зло:

- Неужели об этом никто не знает?

Авиатор посмотрел на него, как смотрят на недоумков.

- У нас всегда все всё знают. От и до. Только что толку?

- Расстрелять бы на месте двух-трех мародеров, - сказал Таран мрачно. - Другие задумались бы...

- Вот вы и расстреляйте, - предложил авиатор с безразличием в голосе, пнул какую-то картонную коробку и ушел в кабину.

В Моздоке группа перебралась в вертолет.

Простучав коваными ботинками по металлическому трапу, Полуян вошел внутрь машины и его движения вдруг утратили напористость. Прогретый жарким августовским солнцем воздух в вертолете, показался ему густым и тяжелым, ко всему сладковато-тухлым, таким, что поднявшись на борт, он словно уперся в невидимую стену.

Полуян посмотрел на техника, который с невозмутимым видом возился внутри машины, протирая откинутую лавку у борта тряпкой, пропитанной хлоркой.

- Мясо тухлое перевозили, что ли? - спросил Полуян и брезгливо поморщился. - Ну, навоняли...

Техник оторвался от дела, посмотрел на него. Встряхнул тряпку, окунул её в ведро с хлоркой, и, не скрывая раздражения, сказал:

- Какое мясо? Это только сейчас от вас потом пахнет. А повезут назад "двухсотым" грузом - успеете провонять...

Полуян ошеломленно смотрел на техника, не зная, что и сказать. Запах тлена был ему хорошо знаком. Вертолет, который должен был увезти их туда, живых и здоровых, оттуда уже привез отработанный материал войны - мертвые тела людей, которые ещё недавно о чем-то думали, что-то любили, испытывали голод и жажду, пели песни и травили анекдоты и для которых вдруг все внезапно кончилось...

- Прости, - сказал он технику и покаянно сдернул кепку.

- В первый раз, что ли? - спросил тот с пониманием.

- Нет, не в первый. Этого я уже нанюхался вдосталь, но не здесь...

- Выходит, не узнал, - усмехнулся техник. - А надо бы. Все мы в отработанном виде так вот воняем... Если честно, это запах будущего. Для любого из нас. Жаль только, что молодых пацанов, которым надевают военную форму, сразу не знакомят с тем, чем пахнет смерть... И ещё скажу так: кому не нравится, могут остаться.

Репкин подошел к вертолету, стуча коваными ботинками по металлической лесенке, забрался внутрь. Огляделся. Увидел сложенный на полу груз. Подошел к ближайшей картонной коробке. Пнул ногой. Нога заныла. Репкин поморщился. В упаковке лежало нечто твердое.

- Посмотрим.

Репкин достал нож. Полоснул по скотчу, который широким поясом охватывал разрез. Пленка хрустнула под острым лезвием.

Двумя руками развернул в стороны разрезанную крышку.

Коробка была набита плотно прижатыми одна к другой банками со сгущенкой.

Репкин вынул из сумки скомканный вещмешок, деловито встряхнул его, расправил и стал перегружать содержимое коробки в сидор.

Полуян отодвинул ногой тючок с касками, подошел к прапорщику.

- Кто такой?

Репкин распрямился. Внимательно посмотрел на подошедшего. По возрасту тот тянул на полковника, но, прилети сюда полковник из Москвы, возле него уже крутились бы два-три солдата Швейка. Да и знаков различия никаких не имеется. А коли их нет, значит он не больше, чем экспедитор при гуманитарном грузе. Таких Репкин имел и будет иметь во всех позициях и обстоятельствах. Главное сразу поставить себя.

Он повернулся к Полуяну.

- Это "гуманитарка"? А я здесь - первый потребитель.

Волна спирто-табачного запаха ударила Полуяну в ноздри.

- Стервятники уже тут, - с безразличием констатировал авиатехник. Первое время он пытался бороться с налетами любителей поживиться на халяву, но понял, что сил на это не хватит и перестал дергаться.

Таран отложил сумку, с которой возился и подошел к Репкину. Взял его за ворот, приподнял и поставил с корточек на ноги.

- Ты слыхал вопрос? Тебя спросили, кто ты такой.

Репкин дернулся и высвободил воротник из чужих рук. Полнясь пьяной наглостью, ни в малейшей мере не прогнозируя того, что может произойти, он зло сверкнул на Тарана глазами:

- С-слушай, пошел ты... Назвать куда?

- Не надо, - ответил Таран. - Я адреса знаю. Даже тот, куда сейчас пойдешь ты.

Он схватил Репкина за плечо, крутанул его, повернув к себе спиной и, уже не в силах соизмерять силу действий с необходимостью, врубил тяжелым армейским ботинком с высоким берцем в пухлую задницу, обтянутую брюками.

Удар и его направление оказались настолько точными, что прапорщик вылетел в дверной проем, не имея возможности задержаться. Он пролетел по воздуху несколько метров, плашмя ляпнулся на твердо утоптанную посадочную площадку.

Авиатехник, со стороны наблюдавший за происшедшим, одобрительно сказал:

- А ещё говорят, что у России нет в резерве достойных футболистов. Ерунда! - Он поднял нож, который вылетая из вертолета выронил прапорщик. Подержал в руках осмотрел и спросил у Тарана. - Можно я его возьму себе?

- О чем речь?! - Таран не поскупился. - Трофеи всегда принадлежать победителям. Разве не так?

* * *

Базар легко было угадать по шуму и запахам. О стороны торжища тянуло дымом и дразнящими аппетит духом жареного мяса. Из киоска с надписью "Аудио-видео", что стоял у входа на рынок, неслись гортанные звуки песни. Надрывный женский голос, наполненный слезой тоски, выводил слова, скорее всего турецкие.

В тени большого тутового дерева на большом камне, вытертом до блеска, сидел бородатый старик в барашковой папахе с ниткой четок в руке. Быстрыми до автоматизма отработанными движениями пальцев, он перебирал костяшки и спокойно взирал на проходивших мимо людей. В его глазах не угадывалось любопытства. Это был взгляд человека, стоявшего в стороне от бурных потоков жизни, но ещё окончательно не потерявшего интереса к их бурлению. Он созерцал происходившее как философ, на собственном опыте познавший, что все вокруг лишь суета сует, в которую люди попадают без их желания и уходят из неё вопреки желанию задержаться в ней.

- Здравствуйте, отец, - сказал Полуян и приложил два пальца к козырьку кепки.

Старик, не переставая перебирать пальцами четки, поднял голову.

Посмотрел Полуяну в глаза.

- Здравствуйте, господин.

- Какой я господин? - спросил Полуян обиженно. - Неужели похож?

- Э, уважаемый! Как можно узнать кто на кого похож?

- Все же у нас демократия. Верно?

- Э, уважаемый, я старый человек и давно ни во что не верю. Демократия, партократия, бюрократия - для народа разницы нет.

- Все же демократия, наверное, для всех нас лучше. Люди сами выбирают власть. Разве это плохо?

- Сынок, ты молод. Это и хорошо и плохо. Молодость не принимает чужого опыта. Она считает, что надо учиться на собственных ошибках. И наступает на грабли, след которых уже отпечатался на лбу их отцов и дедов.

- Я всегда старался учиться на чужих ошибках.

Старик огладил бороду ласкающими движениями правой руки.

- Это хорошая уверенность, но от повторения чужих ошибок избавляют только сомнения.

- В чем сомневаетесь вы, отец?

- В том, что народ от выбора власти получает пользу. Какая нам разница, кто его будет погонять? Раз Путин, два Путин. Раз Рушайло, два Рушайло. Тебе есть разница? Нам здесь нет.

Полуян сразу заметил, что два раза слова прозвучали весьма символично: Распутин и Разушайло. Фамилии премьера и министра внутренних дел неожиданно обрели новый смысл и тревожащую законченность.

- Неужели выборы ничего не дают? Меняются люди...

- Меняются всадники, - поправил его старик. - Шпоры у них остаются прежние. Так тебе будет понятней. И всегда слишком много преимуществ над конем у всадника, который держит в руках поводья и плеть. Оттого сколько бы ни старались лошади выбрать голосованием хорошего седока, любой кто окажется в седле, будет натягивать поводья и размахивать плетью. И смахнуть его со спины до новых выборов может только своенравный конь. Разве не так?

- Что же тогда делать?

- Просто жить и никогда не забывать, что гибель государства происходит из-за возвышения низких людей. Где низкий берет власть над войском, там все области страны идут войной друг на друга. Потому, сынок, избегай низких людей, как избегаешь фальшивых денег.

- Отец, - Полуян был искренен в своих словах, - вы удивительно мудрый человек. Я бы с вами с удовольствием побеседовал и дольше, но зовут дела... Мне надо купить ишака.

- Один из владык сказал: "Если бы все люди знали, какое удовольствие испытывает моя душа, вкушая лакомство чужих похвал, они бы не прекращали ублажать меня своим угождением". Мне, сынок, как и любому человеку, приятно слышать восхваления, но я за них заплачу, чтобы твоя лесть не стала казаться подарком. Если ты хочешь купить хорошего ишака, обратись от моего имени к Аббасу Багирову. Он всегда здесь, на базаре. Найди его и скажи: "Меня к тебе направил старый Фатих" и получишь то, что не смогут найти другие.

Найти Аббаса оказалось нетрудно. Это был тощий мужчина неопределенного возраста с козлиной бородкой, большим кадыком и жилистой шеей. Когда Полуян передал ему просьбу старика, Аббас почтительно приложил руку к животу.

- Пройдем, уважаемый, к месту, где животные ждут новых хозяев, а их старые владельцы шевелят пальцами, чтобы пересчитать деньги.

Они прошли к месту, где продавали баранов, овец, ишаков и лошадей.

- Товарищ, - обратился к Полуяну первый же продавец ослов, едва они оказались рядом. - Вот хороший ишак. Очень лучший, - продавец потрепал животное по щетинистой гриве. - Работать любит.

- Не, сказал Аббас, - нам глупый ишак не нужен.

- Он умный, уважаемый Аббас-оглы, - сразу же заступился за животное хозяин. - Очень умный.

- Тогда почему любит работу? Любят её дураки. Умные любят власть.

- Вах! - сказал хозяин сокрушенно. - Где ты видел у власти умных? Ишаков там хватает, но где умные? Назовите кого-то, и я уступлю скотину бесплатно. И потом, уважаемый, я вам предлагаю не депутата, а осла. Есть разница, верно?

Аббас засмеялся. Посмотрел на Полуяна.

- Может возьмем? Ишак так себе, посредственный. Но мне понравился продавец.

- Хозяин, - сказал Полуян, - какой язык понимает ваш умный ишак? Русский или аварский?

- Э-э, дорогой, умный ишак понимает все языки, если они похожи на плетку.

Животное, будто поняв хозяина, открыло желтозубую пасть и разразилось диком воплем:

- И-а, и-а!

- Меня такой ишак увезет? - Полуян пытался на глаз прикинуть, сколько в таком осле лошадиных сил.

Продавец оглядел покупателя. Почмокал губами.

- Два, - сказал он. - Два таких увезет. - Подумал и добавил. - Можно с бабой ехать.

Бритвин, ведавший казной, расплатился наличными и взял ишака за повод.

Когда Полуян отошел от продавца, к нему приблизился молодой крепкий парень. Глаза быстрые, бегающие. Руки в карманах. Что там - оружие? Граната, пистолет или нож?

- Слушай, - спросил он Полуяна, глядя в сторону, - патроны есть?

Полуян сделал вид, будто не уловил вопросительной интонации. Сказал, понизив голос:

- Если есть автоматные, возьму целый цинк.

- Э, - парень был явно разочарован, - думал у тебя купить...

Полуян понимающе кивнул.

- Сам вот ищу.

Они разошлись. Парень, вихляя задом, обтянутым потертыми джинсами, не вынимая рук из карманов, отошел в сторону.

Некоторое время спустя он снова очутился возле Полуяна. Подтолкнул его локтем в бок.

- Я тебе патроны нашел. Возьму немного - пять процентов.

- Спасибо, друг, - Полуян в свою очередь подтолкнул парня локтем. Уже купил.

Парень отошел, потолкался в толпе и снова возник возле Полуяна.

- Может пистолет нужен? Макаров, Стечкин, ТТ?

В это время к ним подошли Бритвин и Таран. Каждый вел в поводу по ишаку. Пока Полуян вел беседу с торговцем оружием, Аббас подобрал ещё одну животину.

Парень поспешил отойти. Лишние свидетели его пугали.

Они ещё потолкались на торжище и к паре ишаков прибавили двух новых. Прощаясь с Аббасом, Полуян протянул ему бумажку в пятьдесят рублей. Тот взял её, поднес к губам, и, не касаясь самих денег, сделал вид, будто поцеловал банкноту

- Спасибо вам, уважаемый, - сказал он Тарану. - Не потрудившись, нельзя обладать сокровищем желания. Ибо сказано, что нет богатства без мужей, и нет истинных мужей без доброты.

Они распрощались, пожав друг другу руки.

* * *

Пресс-конференцию для иностранных и российских журналистов, аккредитованных при штабе направления, генерал Шалманов решил провести в палатке, которую по размерам скорее всего стоило именовать шатром. Здесь размещалась полевая столовая армейского штаба. Палатка, судя по всему за срок своей службы видала виды: её парусина, при рождении имевшая цвет хаки, выцвела от дождей и солнца, стала серой.

Внутри шатра в несколько рядов солдаты расставили легкие стулья для гостей. Те себя ждать не заставили. За десять минут до времени, назначенного Шалмановым, стол, который был приготовлен для генерала, заняли микрофоны разных форм и марок, плотно притиснутые друг к другу.

Генерал вошел в шатер быстрым шагом. Проходя через проем полога, он слегка нагнулся, потом выпрямился и внимательно оглядел собравшихся. Сказал, громко обращаясь ко всем сразу:

- Здравствуйте.

Не ожидая ответа - журналисты не солдаты - направился к столу и сел. Легкий алюминиевый стульчик, приняв его вес, скрипнул.

Шум в шатре сразу стих, и все устремили взгляды на генерала. Участники пресс-конференции знали, что на встречу отпущено всего сорок минут и терять понапрасну время журналисты не хотели.

Шалманов оглядел собравшихся.

- Судя по всему, ни господин Пидоренко, ни господин Секилев на нашу встречу не пожаловали.

Фамилии двух московских телекомментаторов, считавших себя известными и влиятельными политиками, были у всех на слуху и собравшиеся понимающе засмеялись. Но тут же кто-то с сильным гыркающим английским акцентом спросил:

- Вы предполагали увидеть их среди нас?

- Втайне, - сказал Шалманов. - Было нескромное желание выяснить у них свой рейтинг.

- А без них? - спросил тот же голос. - Как вы его оцениваете?

Вопрос задал худой блондин с шевелюрой, стриженной под ежик.

- В чем? - спросил Шалманов. - В тротиловом эквиваленте?

- Можно и в нем.

- Это вы, господин Хофман? - спросил Шалманов. - Судя по тому, что вы здесь, интерес ваших читателей в Германии ко мне не меньше, чем к великому немцу Горбачеву. - И сразу, пресекая дальнейшие шутки, сказал. - Все. Повеселились и хватит. Перейдем к делу.

Он достал из кармана стеклянную баночку из под майонеза, закрытую крышкой и поставил перед собой. Все сразу направили внимание на этот странный предмет. В банке шевелились крупные черные тараканы. Засверкали блицы фотоаппаратов, зашипели видеокамеры. Все понимали, что просто так генерал с собой тараканов не носит, и их появлению он отводил какой-то особый смысл.

- Уважаемые и неуважаемые представители прессы...

Под шатром прошел шумок: к подобному обращению к себе на публике журналисты не привыкли и кого-то слова генерала шокировали. Шалманов успокаивающе поднял руку.

- Если вы хотите полной откровенности, господа, иначе я обратиться к вам не могу. Если вас моя честность не устраивает, я всех тут же назову уважаемыми, и мы прекратим разговор. Так как?

- Говорите, - раздалось несколько ободряющих голосов.

- Вы с удивлением смотрите на эту баночку, - Шалманов приподнял её и снова поставил на стол. - Попытаюсь объяснить, почему я её захватил с собой. Мне хотелось чтобы вы видели тех, кто вместо людей заселит землю, если человечество ввергнет мир в ядерную катастрофу... А это может случиться, если в России верх возьмут террористы...

Журналисты заволновались. И опять генерал успокоил их.

- Спокойно, господа. Я не угрожаю. Просто напоминаю тем из вас, кто в свои газеты и на телевидение передает репортажи, поддерживающие бандитов Басаева и Хаттаба, что Россия великая ядерная держава. Термоядерный джинн у нас до сих пор заперт в надежной бутылке. Но к этому сосуду во всем мире давно тянутся руки разного рода фанатиков. Я редко смотрю кинобоевики. Вы их видели больше меня. Тогда постарайтесь вспомнить, сколько в США вышло фильмов о том, как террористы пытаются завладеть ракетно-ядерным оружием. К чему может привести один только атомный взрыв вы хорошо представляете сами. А сегодня атомное оружие есть не только у России и США. Им обладают Англия и Франция, Китай, Индия, Пакистан. Судьба мира сегодня решается здесь, у подножия Кавказских гор. Нравится это вам или нет, посмотрите на тех, кто может заселить землю вместо нас с вами. Поэтому, господа, чтобы вы ни писали и не говорили, мы доведем свое дело до конца и никому не позволим помочь террористам спастись.

С места поднялся и задал вопрос Джек Батлер корреспондент Би-би-си, который в своих сообщениях обязательно находил возможность подковырнуть Шалманова в надежде, что когда-то все же выведет генерала из равновесия. Но тот или не знал о предназначенных ему уколах, либо просто не замечал их. Подобное безразличие к их стараниям кого-то задеть заставляет журналистов с ещё большей силой исходить желчью.

- Скажите, генерал, вы были участником чеченской войны номер один?

- Так точно.

- Видите ли вы разницу между прошлой войной и настоящей?

- Да, вижу. Первая была начата по преступному умыслу российских властей. В её ходе была выкована вооруженная сила сепаратистов, с которой нам пришлось столкнуться сейчас. Вторая война вынужденная мера, поскольку речь идет об утверждении мира на Северном Кавказе.

- Насколько я понял, вы назвали войну 95-96 годов в Чечне преступной. Я так вас понял?

- Да, вы поняли так.

- Но за преступления в нормальном демократическом обществе виновные должны нести наказание...

- Согласен с вами.

- Значит ли это, что кто-то может быть привлечен к ответственности?

- Думаю, да. Если произойдет демократическая смена власти в стране, суд над организаторами и вдохновителями первой войны возможен. Наше общество само его потребует.

- Вы имеете в виду наказание бывшего министра обороны Павла Грачева?

- И его тоже.

- Разве история России знает такие прецеденты?

- Да, знает. За поражение в русско-японской войне судили генерала Куропаткина.

В беседу снова вмешался стриженный под ежик господин Хофман.

- Хасавютовскую капитуляцию России подготовил и подписал генерал Лебедь. Как вы решите с ним?

- Господин Хофман, я вообще таких вопросов не решаю. Прерогатива привлекать к ответственности и судить принадлежит прокуратуре и суду. Инициатива должна исходить от общества.

- Скажите, господин генерал, - Джек Батлер старался не дать немцу себя обойти, - все что сказано вами сейчас, было согласовано с министром обороны, премьер-министром и президентом?

- Мистер Батлер, приглашая меня не беседу, вы и ваши коллеги просили откровенно изложить взгляды на происходящее. Я их вам коротко изложил. А поскольку это взгляды личные, согласовывать их ни с кем не намеревался. Если вам интересно узнать, что думает министр обороны, то обратитесь по адресу Арбатская площадь дом два. Взгляды премьер министра можно выяснить на Краснопресненской набережной.

- Вы не рискуете, делая такие заявления?

- Чем, службой? Может быть. Но здесь я каждый день рискую жизнью, разве не так?

- Как вы оцениваете действия правительства в данной ситуации?

- Оно нам не мешает.

- Значит ли это, что армия заставила Кремль считаться с собой?

- В какой-то мере. Правда, куда большее значение имеет изменение общественного мнения. Террористические акты в Центральной России заставили население понять, что пришло время ликвидации бандитизма.

В Шалманове с удивительной органичностью сочетались замашки паренька, выросшего во дворе рабочего поселка, где авторитет и влияние устанавливались только на основе кулачного права и грубоватая военная интеллигентность, заложенная воспитателями военного училища, затем отшлифованная за годы учебы в военной академии. Генерал никогда не стеснялся открыто выражать свое мнение, причем умел делать это с тонкой желчностью, которая нередко доводила до белого каления его начальников.

Сейчас он сидел выпрямившись и внимательно слушал журналистов.

- Генерал, насколько я понял, вы против переговоров?

- С террористами, да. С другими я веду их каждый день. Сегодня перед вами встречался с муллой, с местными предпринимателями и старейшинами одного аула.

- Это не то. Имеется в виду легитимное правительство Чечни.

- Пожалуйста. Только пусть представители такого правительства докажут, что владеют ситуацией в Чечне. Для этого от них потребуется сдать мне главных террористов...

- Главные - это Басаев и Хаттаб?

- В том числе и они. Для начала переговоров будет достаточно одного из них.

- Они вам нужны живыми или мертвыми?

- Живыми.

- Почему так?

- Вероятность, что кто-то из них будет убит в бою велика. Поэтому мне нужно быть уверенным, что их арестовали и выдают те лица, которые претендуют на право вести переговоры.

Шалманов потянулся к стакану, налил его до половины из термоса и выпил.

- Что вы пьете? - сразу же поинтересовался Батлер. .

- Не волнуйтесь, это не кока-кола. И не пепси. Я человек другого поколения и выбрал русский квас.

* * *

Распрощавшись с прессой, Шалманов вернулся в палатку, где располагались операторы, круглосуточно работавшие. Здесь его уже ожидал полковник Бойко.

- Георгий Петрович, - сказал он, перехватив генерала у входа, группа, которой поручена разведка глубинного объекта, готова к выходу. Вы знаете, о чем я. Нужна только ваша команда на предоставление вертолета.

- Максаков, - Шалманов повернулся к одному из офицеров. - Полковник тебе даст координаты, а ты обеспечь доставку туда его людей. Вертолетом.

Попрощавшись с Шалмановым, Бойко вышел. А через минуту в штабную палатку вошел генерал-майор Мохнач, сразу создав впечатление, что внутрь полога невесть с какой целью втиснулся шкаф. Широколицый, скуластый, с узким разрезом глаз, он дышал свежестью, здоровьем и уверенностью.

На него сразу обратились все взоры.

Армия - большая российская деревня. Здесь многие знают друг друга в лицо, а ещё больше понаслышке. У генерала Мохнача была своя, особая слава, делавшая в офицерских кругах его фигуру одиозной.

Тарас Григорьевич Мохнач начинал службу как любой профессиональный военный. Воевал в Афганистане. Отличился в боях под Хостом. Неплохо проявил себя в командовании подразделениями и был быстро выдвинут на новую должность. Из Афганистана по замене попал в Западную группу войск, принял под командование мотострелковый батальон. Этот период службы Мохнача по времени совпал с началом развала Советской армии и выводом войск из Восточной Германии. Пользуясь моментом, Мохнач провернул аферу, незаконно продав две новых транспортных автомашины. Афера раскрылась. Ему грозило увольнение из армии с позором, но все для подполковника закончилось благополучно. Когда решался о привлечении Мохнача к уголовной ответственности, он оказался в Москве. Здесь срочно потребовались офицеры, которые должны были принять участие в расстреле Белого Дома. Мохнач без колебаний дал согласие и оказался на Арбатском мосту в составе команды карателей. Это обеспечило Мохначу прощение прошлых проступков и быстрый карьерный рост, но уважения в офицерском кругу не прибавило. Жандармов в армии не жалуют.

Сомнительные заслуги Мохнача отметили назначением на должность командира полка морской пехоты. Позже его наградили медалью, затем орденом мужества.

Обо всем этом в армейской деревне, население которой заметно уменьшилось после сокращения войск прекрасно знали и полковника, ставшего генералом, принимали настороженно.

Шалманов до сих пор не встречал Мохнача, но знал о нем многое. В генерале, выходце с Арбатского моста, Шалманова не устраивало многое. Будучи командиром полка морской пехоты в первую чеченскую войну он послал в бой батальон новобранцев, отдав его под командование офицеров, от которых хотел избавиться в силу их профессиональной малопригодности. В бригаде нашелся лишь один офицер - подполковник Полуян, который отказался вести в бой юнцов, прослуживших в армии всего несколько месяцев. Он просил дать ему небольшой срок, чтобы привить солдатам элементарные навыки поведения под огнем. Подполковника обвинили в трусости, в нежелании исполнить приказ и отдали под суд. Суд состава преступления в действиях Полуяна не обнаружил, его оправдали, однако из армии вышибли.

Необученный батальон под командованием офицера, который не имел боевого опыта, попал в горной Чечне в засаду и понес ужасающие потери. На судьбе Мохнача это не отразилось. Более того, некоторое время спустя он был повышен в должности и стал генералом.

На море с давних пор существует благородное правило, по которому капитан, потерявший корабль в силу собственных ошибок или недостаточного профессионализма, предстает перед судом. Спасая остатки своей чести, морские офицеры предпочитают уйти в пучину с тонущим кораблем, чем предстать живыми перед судьями на земле.

На сухопутье иные понятия о морали.

Бездарный российский военачальник генерал Грачев, вошедший в историю боем на Арбатском мосту, а потом запустивший чеченскую мясорубку, похвалялся тем, что под его водительством "восемнадцатилетние юноши умирают под Грозным с улыбкой на губах". Это циничное заявление заставило содрогнуться тысячи матерей и отцов, чьих сыновей обрек на смерть преступник, которого президент назвал "лучшим министром обороны России".

Морской закон не коснулся Грачева.

Позже, когда выручая своего министра другой генерал из грачевского птичника подписал в Хасавюрте капитуляцию и остановил войну, Грачева не отдали под суд, а пустить себе пулю в лоб у него не хватило смелости.

Шалманову, вояке, который тащил на плечах груз двух кровавых авантюр афганской и первой чеченской - было неприятно видеть Мохнача, но не принять явившегося к нему командира дивизии он не мог.

- Генерал, - голос Шалманова прозвучал совсем по другому, чем на встрече с журналистами. Там в нем не угадывался металл командирской воли. Здесь он звенел в каждом слове. - Чем обязан вашему появлению?

Мохнач ел глазами начальство, и весь его вид выражал скрытую неприязнь и в то же время подчеркнутую готовность по первому приказу броситься его исполнять.

- Прибыл лично доложить о том, что вверенные мне части заняли назначенный район.

Шалманов приподнял на уровень груди левую руку и взглянул на часы.

- Где же им быть еще? Вас встретили мои офицеры в Моздоке?

- Так точно, - Мохнач все ещё изучал уверенность.

- Вы получили карты с указанием маршрутов выхода на позиции, зоны ответственности и разгранлинии?

- Так точно, - в ответе чувствовалось недоумение. Зачем спрашивать о том, что указания получены, если он докладывает об их исполнении.

- Вы лично проехали по всему участку? Побывали на позициях?

- В основном.

- Район Годобери на левом фланге тоже посетили?

- Нет. Принял решение сперва доложить вам, потом поеду на левый фланг.

- О чем собирались мне доложить? - Шалманов сдерживал раздражение, но оно так и прорывалось из него наружу. - О том, что у вас там пропало пятеро солдат?

Мохнач ошеломленно посмотрел на командующего. В глазах его туманилась отрешенность, с какой смотрит на мир боксер, схлопотавший нокаутирующий удар.

- Докладывайте, я слушаю. Что там у вас произошло?

- Товарищ командующий, когда я уезжал из штаба к вам, все было в порядке... Поеду сейчас же и во всем разберусь. Лично.

- Спасибо, сделайте одолжение, - Шалманов почтительно склонил голову. - Здесь все вам заранее благодарны.

Понимая, что визит не состоялся, Мохнач с удрученным видом приложил ладонь к фуражке.

- Разрешите ехать?

- Не задерживаю. И в другой раз прошу без приглашения здесь не появляться. Оставайтесь там, где идет война. Когда командующий наберется смелости, он к вам приедет сам. А пока оставьте ему право отсиживаться в тылу...

Офицеры штаба, согнувшись над картами, со вниманием слушали беседу двух генералов и скрывали усмешки. Они то уж знали, что Шалманов не вылезал оттуда, где идут бои и сюда приехал с целью побывать в бане и встретиться с прессой.

- И еще, генерал. Установите контакты с местной властью. Познакомьтесь с ополченцами. Найдите проводников, которые могут подсказать горные проходы и тропы. Карты-картами, а овраги изучайте на местности.

Когда Мохнач вышел из палатки, не глядя ему во след Шалманов негромко сказал:

- Герой Арбатского моста, прости его господи!

Офицеры штаба молчали. Некоторые, работавшие с картами, даже не подняли голов, но было ясно: слышали сказанное все. При живом президенте, который удержался у власти лишь расстреляв парламент, подобного рода высказывание звучало неприкрытым вызовом. Но Шалманов не боялся, что кто-то в Москве скосит на него недоброжелательный глаз: не так уж много в полуразложившихся, пронизанных коррупцией и безответственностью войсках, оставалось генералов, которые способны пожертвовать собой во имя так называемых "интересов державы". Тем более, что в Кремле все прекрасно понимали, что мало-мальски заметные успехи во второй чеченской войне работают на правительство, которое по любому счету должно нести ответственность за бардак в государстве.

* * *

Вертолет мог лететь только утром и Мохнач решил этим воспользоваться. Он прямо из штаба проехал в районный военкомат. Там, в связи с боевой обстановкой, постоянно находился военком и все его сотрудники.

У двухэтажного кирпичного здания стоял ополченец с автоматом.

- Где военком? - спросил Мохнач растерявшегося караульного. Тот никогда так близко не встречался с генералами.

- Он в зале. Беседует со стариками, - сказал ополченец.

Мохнач вошел в помещение, выступая солидным животом вперед. Камуфляжная куртка на груди была расстегнута - жарко - и наружу лезли седеющие завитки тонких волос.

Он решительно прошел через небольшой зал к столу, за которым сидел военком, остановился, оперся рукой о край столешницы, оглядел исподлобья собравшихся. Спросил с бесцеремонностью командира, говорящего с призывниками:

- Ну что, мужики, будете воевать?

Военком посмотрел на генерала снизу вверх и не вставая с места зло чеканя слова сказал:

- Мужики там, у вас в России. Здесь у меня собрались уважаемые аксакалы. Старейшины. Они мои гости. Мы ведем разговор. А вы вошли, ни у кого не спросив разрешения. Вошли и начали говорить...

Мохнач нервно дернул головой, лицо и шея его побагровели.

- Подполковник, как вы смеете...

- Смею, господин генерал. Смею. Это мой дом и в нем я не подполковник, а хозяин. И по закону гор и по конституции ко мне без разрешения не может войти даже милиция...

Собравшиеся насмешливо смотрели на генерала, которого отчитывал подполковник и одобрительно трясли бородами.

Мохнач понял, что сделал глупость и постарался её исправить. Первым делом придал голосу кокетливую игривость:

- Как же законы гостеприимства?

- Законы гостеприимства требуют от гостя, чтобы входя в дом, он сказал "салам". - Подполковник посмотрел на генерала с насмешкой. - Салам - это означает мир. А вы вошли и сразу произнесли слово "воевать"...

Мохнач попытался отшутиться.

- Что поделаешь, мы же люди военные...

- Но это не значит, что увидев мирных людей, надо сразу командовать им: "Руки вверх!"

- Хорошо, - сказал Мохнач. - Признаю свою вину и приношу извинения. Я не знал обычаев гор и допустил ошибку, но не умышленно. Нас всех подгоняет время. Мне срочно нужен переводчик с дагестанского...

- Сколько? - Военком с интересом посмотрел на генерала.

- Что "сколько"? - переспросил тот с недоумением.

- Сколько требуется переводчиков?

- Разве я неясно сказал: требуется один.

- С какого языка на какой?

Мохнач нервничал. Он инстинктивно понял, что над ним посмеиваются, но что стало тому причиной угадать не мог. Ответил, с трудом сдерживаясь, чтобы не выругаться:

- С русского на дагестанский. Неужели не ясно?

- В Дагестане сорок языков, не меньше. Здесь живут горцы, которые говорят на аварском, ботлихском, андийском, годоберинском, лакском, даргинском, лезгинском, табасаранском и ещё и еще. Я спросил, вам с какого на какой?

Мохнач выглядел опупело. Старики прятали язвительные улыбки в седые и черные бороды. Хреновый к ним зашел человек, но все же гость...

- Я, - продолжил военком, - их тоже все не знаю. Мы здесь общаемся на русском.

- Я вас попрошу, подполковник, выйти со мной во двор. На пару слов. Это можно?

- Пожалуйста.

Военком встал из-за стола, что-то сказал аксакалам, прошел к двери, приоткрыл её, показывая рукой, что вежливо пропускает вперед себя гостя:

- Прошу.

Они вышли на улицу. Черное небо, перепоясанное блестящим поясом Млечного пути, переливалось сверканием звездной пыли. Ручка ковша Большой Медведицы торчала из-за темных силуэтов гор. В лицо со стороны хребтов тянуло освежающей прохладой. Но остудить злость, от которой кипел внутри, Мохнач не мог. Он, генерал, не привык, чтобы с ним разговаривали тоном, каким говорил подполковник.

- Слушаю вас, - сказал Кахраманов.

И опять Мохнача задело, что тот не добавил слов "товарищ генерал". Чего тогда можно ожидать от людей гражданских, которые позволяют себе не уважать власть, если тлен анархических воззрений поразил военных?

- Хочу сделать вам замечание, подполковник, - голос Мохнача звенел сталью плохо скрываемой ярости. - Вы не уважаете авторитета старших...

- Авторитет - это не должность. Можно быть президентом государства и не иметь авторитета в своем народе. Правда, для отвода глаз теперь отсутствие авторитета называют низким рейтингом.

- На кого ты намекаешь?

Голос человека - инструмент тонкий. Это ишак орет "Иа-иа", одним тоном, в котором слышится одновременно и рычание льва и предсмертный хрип его жертвы. Люди свои голосовые связки используют виртуозно. Одну фразу "Ну, ты и дурак", можно произнести так, что она станет оскорблением или даже высшей похвалой. Голоса политиков и любовников, когда одни очаровывают избирателей, другие - избранниц, сочатся благоуханным нектаром. У рэкетиров и налоговых инспекторов жизнь выработала одинаковый тембр голосов и похожие интонации. Своими словами они стараются внушить собеседникам страх, чтобы облегчить переживания, вызванные необходимостью расстаться со своими деньгами, с другой - доказать неизбежность этого акта.

- Генерал, - голос военкома звучал спокойно и холодно, - уезжайте отсюда, пожалуйста. Не знаю, что вам было нужно, но помочь вам ничем не могу. У меня сидят уважаемые люди и оставлять их хозяин одних надолго не может. Это тоже закон гор. Езжайте.

* * *

Подполковник Кахраманов собрал в военкомате по просьбе Полуяна, которую военкому передали из штаба генерала Шалманова. Вторжение Мохнача оказалось для всех неожиданным и взбудоражило стариков. Поэтому то, как повел себя Полуян понравилось всем.

Войдя в помещение вместе с военкомом, Полуян приложил руку к груди и вежливо поздоровался. Затем, сняв кепку, обратился ко всем сразу.

- Уважаемые, вы люди мудрые. Хочу у вас просить совета...

Бородатые мудрецы, занявшие первый ряд, степенно закивали. Это хорошо, когда ищут их совета.

Таран, сопровождавший командира, развернул заранее приготовленный рулон и прикрепил к классной доске карту-схему.

Полуян взял указку, заранее вырезанную из ветки орешника, и стал водить по схеме.

- Думаю, эти места вам знакомы. Это Веденский район Чечни.

Старики узнавали на схеме знакомые им с детства места и одобрительно кивали. Карта, вычерченная с предельной простотой оказалась точной и легкой для понимания.

Линия границы Веденского района, по которой бежала указка, походила на гриб с кривой шляпкой и толстой ножкой. Верхняя часть шляпки была обжитой, о чем свидетельствовало множество теснившихся рядом черных прямоугольников, изображавших аулы. Райцентр - аул Ведено лежал между гор в долине реки Хулхулау. Аул Дарго протянулся по берегам реки Аксай. Мелкие населенные пункты также выстраивались вдоль речушек, на лесистых склонах хребтов.

Южная часть района - ножка гриба - горный массив Кашкерлам с одноименным пиком высотой в две тысячи восемьсот метров чертежник прорисовал так удачно, что даже человек, не знакомый с топографией, но знавший горы, мог понять с чем имеет дело. Самый большой аул, лежавший за Кашкерламом носил название Макажой. Здесь фактически оканчивалась единственная автомобильная дорога, по которой от Макажоя можно добраться до чеченских аулов Харачой, Дышне-Ведено и в другие места, расположенные на севере. При этом не меньше десяти километров этой трассы проходило по территории Дагестана. Если точнее, то по территории Ботлихского района. На высоте две тысячи сто семьдесят семь метров дорога преодолевала перевал Харами и вдоль реки Харач по восточному фасу хребта Заргубиль возвращалась в Чечню.

Все передвижения на территориях южнее хребта Кашкерлам, о чем собравшимся было прекрасно известно, осуществлялись только по грунтовым дорогам и тропам.

Западнее Веденского в горах со средними высотами около двух тысяч метров раскинулись Шатойский и Итум-Калинский районы.

- Мне приказано совершить рейд в тыл боевиков. Вот сюда, - продолжал объяснение Полуян и указкой очертил место предстоявшей операции. - В зоне неподалеку от административной границы Чечни и Дагестана у боевиков размещены базы снабжения. Наша задача их выявить и уничтожить. Граница этой зоны на востоке со стороны Дагестана от горы Годобери до горы Заинкорт. Южная сторона уходит на запад до реки Шарааргун. В середине зоны расположены аулы Кенхи, Етмуткатлы, Кабардатлы, Бицухе. Ну, и другие. Многим из вас, как я думаю, эти места знакомы. Здесь горы, а вы горцы. У кого, кроме вас спросить совета, как лучше и спокойнее пройти в интересующие нас места.

Тщательно вычерченная и аккуратно растушеванная чертежником разведотдела схема обращала внимание обилием темного цвета, насыщенность которого колебалась от оттенков кофе с молоком до темно-шоколадного. Выписанные крупными цифрами отметки высот пугали своей четырехзначностью 2661, 2905, 3308...

В зале старики оживились. Подполковник Кахраманов, сидевший за столом, нахмурился. Когда его попросили собрать для совета старейшин, он не знал о чем пойдет речь, и пригласил всех, кто мог прийти. Совсем по другому он бы поступил, если бы его поставили в известность о чем пойдет речь. Тогда бы в числе приглашенных оказались только те, кому можно доверить секрет операции. Теперь ничего не оставалось как только надеяться, что утечки информации не произойдет. Но на это выпадало слишком мало шансов: слухи и звуки в горах движутся с одной скоростью.

Более часа Полуян выслушивал советы тех, кто знал горные тропы и ходил по ним в гости к родственникам до тех пор, пока военные действия не отгородили Чечню от Дагестана стеной незримой опасности.

Прощаясь с Полуяном, Кахраманов так и не высказал своего неудовольствия, тем что его не предупредили о чем тот собирается посоветоваться со стариками. Гости пожелали, он их пожелание выполнил. Гости оказались глупыми, от хозяина нельзя требовать, чтобы он их учил уму-разуму... Конечно, при встрече с генералом Шалмановым он свое неудовольствие выскажет. Напомнит, что в ворота благодушия враг проникает без всякого труда. Скажет, что храбрец без осторожности подобен соколу без крыльев. Значит, зачем смелость беспечным?

* * *

Запись радиопереговоров, сделанная разведотделением штаба генерала Шалманова:

"3. 04. Неустановленная рация, работавшая в районе аула Дылым и высоты 971.

- Я "Леча". "Борз", как слышишь?

- "Леча", я "Борз", слышу отлично.

- "Борз", совершенно точно. Завтра или послезавтра в район Кенхи отправляется диверсионная группа федералов. Состав не более десяти человек. Похоже, все контрактники. Их цель - разведка баз снабжения и боепитания и наведение на них авиации.

- "Леча", это хорошая новость. Мы всех гостей встретим. Что у тебя еще?

- Завтра генерал Мохнач вылетает в сторону Годобери.

- Спасибо, будем иметь в виду.

- У меня все, связь кончаю.

- Аллах акбар!

- Аллах акбар!"

* * *

Вертолет, ожидая пассажиров, стоял за небольшим домом, который прикрывал его своими стенами от возможных выстрелов со стороны гор. В облике винтокрыла ощущалась усталость.

У открытого люка стоял техник-авиатор. Увидев Тарана, выделил его из всей группы, подошел, протянул руку:

- Рад такой встрече. Думаю, прапор надолго забудет дорогу к посадочной площадке.

Команда начала погрузку.

Труднее всего оказалось затащить в вертолет ишаков. Длинноухие упирались всеми четырьмя ногами, не желая переставлять их по трапу. Их пугало огромное гулкое нутро машины, в которую люди старались их втолкнуть. Приходилось применять силу. Таран, стоя впереди ишака на трапе, тянул его за повод вверх, Бритвин и Столяров, упираясь руками в круп, толкали животное снизу.

Самое смешное заключалось в том, что попав в вертолет, ишаки смирялись и вели себя достойно, если не считать, что один из них помочился внутри машины ещё до взлета.

- Мы готовы, - сообщил Полуян командиру экипажа.

- Немного подождем, - ответил тот. - Есть попутный груз в генеральском чине.

Ждать пришлось недолго. К вертолету, пыля колесами, полетел и круто тормознул "Уазик". Из него вышли три офицера и направились к трапу. Лопасти несущего винта, которые до того момента безвольно свисали, стали неторопливо раскручиваться. Звук работавшего двигателя усилился, стал быстро нарастать и превратился в свирепый рев, больно бивший по барабанным перепонкам.

Через мгновение машина зависла над землей, слегка опустила нос, приподняла хвостовую балку и двинулась вперед, будто вынюхивая дорогу.

Продолжая набирать высоту, вертолет слегка накренился и повернул влево. Лопасти несущего винта слились с сплошной серебристый круг, сверкавший над горбатой спиной машины.

Полуян, узнавший генерала, когда тот подходил к машине не имел никакого желания заводить разговор. Начал его Мохнач. Оглядевшись и узнав Полуяна, он удивленно спросил:

- Ты то здесь как?

- Служу. Наемником у Басаева.

В это время в вертолет ворвался ветерок и сразу остро потянуло мертвечиной.

- От тебя воняет, - генерал Мохнач недовольно поджал губы. - В дерьмо вляпался, что ли?

- Все нормально, - возразил Полуян спокойно. - Это пахнет внутренней политикой нашего государства. И президентом. Специфический запах трупа, верно?

Мохнач нахмурился. Сжал кулаки, хрустнув при этом костяшками пальцев.

- Ты нисколько не поумнел, Полуян. - Подумал и постучал себя согнутым пальцем по лбу. - Неужели так и не научился думать, где и когда можно болтать, а где лучше промолчать?

- Пошел ты, генерал!

После того, как Мохнача высадили в точке, которая была указана на маршруте, Ярощук с интересом спросил:

- Вы что, давно знакомы?

- Давно, - сказал Полуян. - Но лучше бы его не знать.

- Что он здесь делает?

- Не знаю, но думаю ждет вакансии. Окончится война, Шалманова тут же с почетом изгонят, а место его получит Мохнач. Он свой, прирученный. И боевой опыт какой - Афганистан, Арбатский мост, теперь покантуется в Дагестане. Готовый заместитель министра обороны в любом новом правительстве президента Ельцина.

Больше о генерале они не обмолвились ни словом.

Вертолет летел над самой землей. Летчик напряженно следил за рельефом, то подбрасывая машину вверх, чтобы перемахнуть через очередную возвышенность, то направлял её вниз, стараясь прижаться к верхушкам деревьев.

Все это походило бы на аттракцион, предназначенный для увеселения любителей острых ощущений, если бы не пулеметчик, сидевший у открытой двери и периодически вспыхивавшие за бортом шары тепловых ловушек. Никто не знал, где "вертушку" могла поджидать опасность и как она способна вдруг проявиться.

Ярощук, не поднимая головы, искоса оглядел спутников. Они сидели с хмурыми сосредоточенными лицами. О чем они думали можно было только догадываться.

По мере того как солнце нагревало землю, болтанка усилилась и временами начинало казаться, что машина летит не по воздуху, а катится по ухабистой дороге.

Горы, над которыми пролетал винтокрыл, не выглядели высокими. И это впечатление усугубляла тень машины, которая то скатывалась по склонам очередной гряды в лощину, то тут же легко взбегала на крутой подъем.

Мысль о том, что человеку потребуется на то же самое действие час или два, в голову как-то не приходила.

Они приземлились в зеленой лощине, окруженной высокими грядами скал. Быстро разгрузились. Махнули вертолету рукой и тот, прошмыгнув по земле стрекозьей тенью, умчался на север.

- Мы прибыли, - сказал Полуян, обращаясь ко всем сразу. - Будем располагаться. Места здесь глухие. Средняя высота над морем около трех тысяч метров. Крупные поселения в основном на севере на склонах хребтов Аржута и Зоногох. У нас за спиной гора Тлимкапусли - высота три семьсот. Перед нами другой пупок, чуть повыше - гора Аддала-Шухгельмеэр - четыре пятьдесят.

Дня четыре мы потопчемся здесь. Погуляем по горкам. Если это окажется не по зубам - спускаем шины и вызываем вертолет на возврат. Идти через перевалы на Снеговом хребте не сумеем. И еще. Люди вы опытные, учить вас только портить. Поэтому прошу всех постараться понять, что ставка в деле, которое мы начинаем, не шестизначная цифра. Забудьте о деньгах. Забудьте начисто. Ставка - шесть жизней. Моя и ваши. Каждый ход - только с козырей. Иных карт у нас нет и не должно быть. Стрелять очередями категорически запрещаю. Один выстрел - один дух. Очередь в три патрона только в момент, когда кто-то прикрывает бросок товарища.

- Командир, - сказал Столяров, - надо вынуть батарейки из телефонов. Это аппаратура хитрая. Она даже без выхода на связь позволяет нас запеленговать. Вряд ли нам нужно подставляться.

- Добро, - поддержал Полуян. - Можно было доложить мне об этом и раньше.

Стоянку они организовали в широкой котловине, вырытой водопадом, который в дни бурных дождей срывался с крутого отвеса вниз. С тыла их надежно прикрывала скала, перед ними вниз уходил пологий склон, поросший старыми буками.

Водопад не просто вырыл глубокую и просторную яму, он приволок с высоты и разбросал по её краям валуны разных размеров, создав естественное укрепление, пригодное для длительной обороны. Потребовалось лишь немного усилий, чтобы придать крепости не достававшие ей качества.

Каждый стрелок выбрал сектор обстрела, расчистил его от бурьяна и закрывавших обзор камней.

Солнце ушло и сразу стало зябко: горы есть горы. Здесь приход сумерек сразу заявляет резким похолоданием о своей враждебности человеку. Не даром именно горцы создали бурку - накидку из шерсти, которая служила путникам, пастухам и воинам ложем, одеялом и укрытием от дождя, ветра и снега.

В тихом уголке, образованном стенами скал, развели костер. Чтобы собрать сушняк на целую ночь, им потребовалось не так уж много времени. Лес, неухоженный, захламленный валежником и сухими ветками был полон топлива.

Костер разгорался. Языки пламени осторожно облизывали хворост, словно проверяя его готовность к горению. Потом огонь ярко вспыхивал, набрасывался на сучья и с плотоядным треском начинал их пожирать.

Столяров молча и сосредоточенно ломал палки и подкидывал в очаг. Огонь оранжевыми трескучими снопами вскидывался к небу. Во тьму улетали и тут же гасли сотни мелких блескучих искр.

Огонь, морские волны, набегающие на берег, и степной ковыль, волнуемый ветром - это стихии, на которые человек может смотреть не уставая. Их игра и движение умиротворяют душу, навевают думы о красивом и вечном.

От костра веяло теплотой и сухостью. А со стороны гор, к которым сидевшие у огня люди были обращены спинами, веяло холодом снеговых вершин. Их не было видно в этих местах: Главный кавказский хребет лежал чуть южнее, но его ледники во многом определяли здесь и погоду и климат.

Где-то в стороне от стоянки в лесу недовольно ухала ночная птица. Но в её крике не слышалось тревоги. Она просто жаловалась на свое одиночество.

Новая обстановка взбудоражила всех и никто не собирался спать. Говорили о пустяках, не касаясь дел завтрашнего дня. Пикировались между собой.

- Ты долго служил погранцом? - спросил Бритвина Таран.

- Пятнадцать, - ответил тот.

- Суток? - спросил Таран с невинным удивлением.

- Пошел ты в шойгу!

- Никак не пойму, - продолжал допрос Таран. - Как ты мог оставить границу? Теперь все мы волнуемся, на замке она или нет?

- Что за вопрос? Уходя, я лично закрыл замок.

- Ключ в надежных руках?

- Зачем? Я его закинул подальше. Для надежности.

Разыграть и раззадорить Бритвина оказалось не так-то просто и Таран прекратил напрасные усилия.

Некоторое время все молчали. Потом, лежа на спине и глядя в небо, заговорил Бритвин.

- Неужели где-то там среди этих звезд могут быть наши братья по разуму?

- Если во Вселенной есть настоящие разумные существа, - сказал Резванов, - то вряд ли они когда-то признают нас братьями.

- Это почему? - голос Бритвина прозвучал с нескрываемой обидой и недоумением.

- Потому что в поведении человечества очень мало разумного.

- Открылась бездна, звезд полна, звездам нет счету, бездне дна, продекламировал Резванов.

- Сам сочинил, или как? - спросил Столяров.

- Или как, по фамилии Ломоносов.

- А я поэзию не признаю, - сказал Таран. - Лютики-цветочки. Это не для солдата.

- Точно, - тут же согласился Резванов. - Это ещё у гитлеровцев был такой стиш. "Если ты настоящий солдат, если ты со смертью на "ты", улыбаясь пройди через ад, сапогом растопчи цветы".

- Зачем ты так? - обиделся Таран. - Я о том, что мне стихи не задевают душу. Вот песни - другое дело.

- Значит ты хороших поэтов никогда не читал.

- А ты читал, так?

- Хочешь послушать?

- Ну.

- Тогда ляг на спину и смотри в небо.

- Ну, лег.

Таран устроился на твердом ложе, подложил руки под голову.

Небо над ними, по южному черное, сверкало льдистым блеском множества звезд. От края до края широкой лентой его перепоясывал Млечный путь.

- Если я заболею...

Резванов начал задумчиво, неторопливо, с чувством произнося слова:

- Если я заболею, к врачам обращаться не стану,

обращусь я к друзьям (не сочтите, что это в бреду):

постелите мне степь, занавесьте мне окна туманом

в изголовье поставьте ночную звезду...

Шевельнулся и приподнялся на локте Бритвин. Стал прислушиваться.

Я ходил напролом. Я не слыл недотрогой.

Если ранят меня в справедливых боях,

забинтуйте мне голову горной дорогой

и укройте меня одеялом в осенних цветах.

Лежавший поодаль Ярощук встал, подошел к костру и присел у огня.

Порошков или капель - не надо.

Пусть в стакане сияют лучи.

Жаркий ветер пустынь, серебро водопада

вот чем надо лечить...

Таран тоже поднялся и молча сел рядом с Ярощуком,

От морей и от гор так и веет веками,

Как посмотришь - почувствуешь: вечно живем.

Не облатками желтыми путь наш усеян, а облаками.

Не больничным уйдем коридором, а Млечным Путем...

Резванов замолчал.

- Слушай, - сказал Таран, скрывая смущение, - Кто это написал?

- Поэт написал. Ярослав Смеляков.

- Будто про нас.

- Хорошая поэзия всегда про нас.

- Не скажи. У каждого времени свои чувства. Когда это написано?

- В сороковом году.

- Брось ты! Не может быть!

- Почему не может? В конце тридцатых годов он отмотал срок в сталинских лагерях. Умер в семьдесят втором.

- Баб-эль-Мандеб! - сказал Бритвин с восхищением. - И много у него стихов?

- Какая разница, - заметил Резванов, - много или мало? Можно написать одно настоящее стихотворение и считаться поэтом...

- Вернемся с дела, - произнес Таран задумчиво, - запишу это и выучу для души.

- Нет уж, - сказал Резванов, - коли учить, так сейчас и начинай.

- Если я заболею, - продекламировал Таран запомнившееся, - к врачам обращаться не стану... Потрясно. Особенно про Млечный Путь. Лучше не скажешь...

- Почему? - возразил Ярощук. - Был такой поэт Серей Орлов. Он ещё во время войны написал о солдате так:

- Его зарыли в шар земной,

А был он лишь солдат,

Всего, друзья, солдат простой,

Без званий и наград.

Ему как мавзолей земля

На миллион веков,

И Млечные Пути пылят

Вокруг него с боков...

- Все, мужики, вы меня добили, - сказал Таран обречено. - Сколько умников заставлял умолкнуть, когда болтали о поэзии... и вдруг... Ладно, давай дальше.

На рыжих скатах тучи спят,

Метелицы метут,

Грома тяжелые гремят,

ветра разбег берут.

Давным-давно окончен бой...

Руками всех друзей

Положен парень в шар земной,

Как будто в мавзолей...

- Это тоже выучу, - сказал Таран, прерывая общее молчание. - А теперь ложитесь. Я подежурю. Все равно теперь не засну. Его зарыли в шар земной, а был он лишь солдат! Надо же, как в душу выстрел! Все, всем спать!

Утро обозначило свой приход появлением серой полосы за гребнями дальних гор. Но этого сигнала оказалось достаточным для пробуждения природы. Совсем рядом, но где именно, Бритвин не видел, задолбил, застучал клювом по гулкому дереву дятел. В кустах, перессорившись между собой, надрывались назойливым щебетом невидимые пичуги.

На небе ещё догорали наиболее яркие звезды, а с востока в долину вползал рассвет. Бритвин почесал колючку волос, которые быстро превращались в рыжую бороду, зябко повел плечами и пошел собирать ишаков. Умные животные, должно быть инстинктивно предполагали, что где-то рядом в этих горах могут бродить хищники и потому не уходили далеко от места, на котором люди расположили бивак. Ишаки бродили по росистому лугу рядом с опушкой леса, нисколько не прельщаясь буйными травами, которые росли на дальних склонах.

Бритвин, охотно принявший командование над вьючными животными, первым делом решил дать им всем клички. Долго думать не стал. Еще в вертолете он объявил о крестинах.

- Запоминайте, называю транспортную команду по месту в строю слева направо: Дудай, Басай, Хоттаб, Радуй.

- Отставить! - прервал его Полуян. - Ты бы этому транспорту сперва под хвосты заглянул. Сдается мне, что Хаттаб - девица.

Все дружно грохнули.

думать не стал

- Не спорю, - согласился Бритвин. - Пусть она будет Хаттабочкой.

Ишачья команда оказалась весьма своенравной. Темно-серый Радуй с большими хитрыми глазами терпеть не мог, когда его взнуздывали. Завидев в руках человека уздечку, он изо всех сил задирал башку вверх, прижимал уши, чтобы помешать накинуть налобный ремень и взбрыкивал задними ногами.

Бритвину, чтобы вложить удила в пасть животного приходилось разжимать строптивому ослу челюсти. Возясь с упрямцем, Бритвин приговаривал:

- Ну, Радуй! Погоди, отдам тебя контрактникам!

Хаттабочка, большеглазая мышастой масти ишачка, была трудолюбивой и покорной, однако мучилась приступами сексуальной озабоченности. Отдохнув после перехода и пожевав травки, она начинала приставать к кастрированному Басаю, напрыгивала на него сзади, будто показывала, каких действий от него ожидает. Однако Чубайс на такие провокации не поддавался и, помахивая ушами, продолжал пощипывать травку.

Прежде чем выйти из под полога леса Бритвин осмотрелся. Сперва оглядел местность невооруженным глазом. Не заметив ничего подозрительного, вторично осмотрел пространство в бинокль. Потом поднял с земли хворостину и пошел к пасшимся животным. На ходу повторял строки, которые прочно засели в памяти:

Не облатками желтыми путь наш усеян, а облаками.

Не больничным уйдем коридором, а Млечным путем...

* * *

Утром все поднялись чуть свет. После скорого завтрака Полуян оглядел свою команду. Крепкие люди с боевым опытом и готовностью к преодолению трудностей стояли перед ним полукругом. Но Полуян знал - все они не были людьми гор. Занятия в спортивных залах, накаченные мышцы, утренние пробежки по улицам, плаванье в бассейне - это далеко не гарантия того, что оказавшись на высоте среди скал, каждый будет чувствовать себя в своей тарелке.

- У нас четыре дня, - сказал Полуян и задумчиво потер подбородок. - Вы можете костить меня, я не боюсь крепких слов. Но учтите, с этого момента я постараюсь вымотать вас до предела. Чтобы каждый понял сам, а я узнал кто на что способен.

- Кто кого, - ухмыляясь сказал Бритвин. И не без гордости добавил. Как никак - десантура.

- Отлично, - согласился Полуян. - Сколько раз ты прыгал?

Сто двадцать?

- Командир! - Бритвин вложил в голос обиду. - У меня пятьсот соскоков.

- Это пока ничего не значит, - пресек попытку сопротивления Полуян. Потому как падать с высоты пяти тысяч метров, имея за плечами парашют, совсем не то, что подняться на три тысячи с вещмешком за спиной. А упасть с грузом на горбе с десяти метров ещё неприятней.

- Я знаю, - подтвердил Столяров, стоявший рядом. - В Средней Азии говорят: упадешь с верблюда - намнешь бока. Упадешь с ишака - свернешь шею.

- Это почему? - не понял Таран.

- Ишак не высокий, и если упал с него, то шмякнешься башкой о землю. Пока летишь с верблюда можно собраться...

- Все, - сказал Полуян, - Теперь, за мной!

Сразу от тропы, на которой они стояли, начинался крутой подъем на склон горы. Издали он казался живописным и на фотографии несомненно выглядел бы удивительно красиво. Но сейчас, когда по этому склону предстояло подниматься к вершине, то каждому сразу стала ясна сложность предстоявшей задачи. Кусты кизила росли удивительно тесно, ко всему их переплели гибкие стебли лиан, делая заросли непроходимыми. Значит, чтобы подняться к водоразделу, следовало расчистить дорогу вверх.

- Начнем рубить кусты? - спросил Бритвин.

- И установим указатель, чтобы было видно куда мы двинулись. Так?

Теперь Полуян уже не сомневался, что в группе только он один до конца представляет себе, что такое горы. Всем остальным это предстояло понять на собственном опыте. К человеку, который не знает гор, они не бывают доброжелательными. Крутизна склонов потребует от отряда максимальных физических усилий, поскольку по мере того, как ни станут подниматься все выше и выше разрежение воздуха будет увеличиваться и утомление может оказаться неодолимым.

Место для подъема они нашли пройдя по тропе почти два километра. Здесь кусты расступились, открыв свободное пространство.

Солнце уже выползло из-за дальнего хребта на востоке и тени, лежавшие в глубоких складках гор растворились в жарком свете дня.

Полуян, не переходя на бег, ускоренным шагом двинулся вверх по склону. Под ногами зашуршала щебенка, а там, где росла трава, не просохшая от росы, подметки скользили по ней, сбивая с темпа.

Уже через десять минут Полуян почувствовал, как между лопаток по спине скользнула первая струйка пота. Хотелось обернуться и посмотреть, как держатся его партнеры, но он не позволил себе этого сделать.

Путь к водоразделу занял у них более часа. На гребне, откуда открывался вид во все стороны, Полуян остановился, глубоко вдохнул и вдруг ощутил, что земля под ногами качнулась, словно палуба корабля. Он инстинктивно расставил ноги. "А ведь я думал, что сохраняю отличную форму", с раздражением отметил он.

- Отдых, - сказал он и дал отмашку рукой.

Ярощук опустился на землю, лег на спину, но тут же снова сел. Ему было явно не по себе. Он посмотрел на Полуяна смущенно.

- Должно быть утром съел что-то не то. - Он коснулся рукой горла. Тошнит и кружится голова. Похоже отравился.

Таран обычно сдержанный рассмеялся.

- А я в порядке. Завтрак был нормальный.

Полуян положил ему руку на плечо.

- Не надо, лучше приляг.

- Зачем? - Таран опять засмеялся. - Да я ещё столько же отмотаю.

- Я сказал: лечь!

Неожиданно лицо Тарана посерело, и он стал оседать. Полуян успел подхватить его и опустил на камни. Тот, посидев немного, быстро вскочил, отошел в сторону, оперся рукой о камень, поросший сизым лишайником, опустил голову и застонал. Его тошнило. Желудок был пуст, но спазмы сотрясали человека, словно его внутренности стремились вырваться наружу.

Через некоторое время обессиленный Таран вернулся на место, где до того сидел, опустился на землю и лег на спину.

- Я облажался, верно?

- Не бери в голову. Это с тобой познакомились горы, - успокоил его Полуян. - И с первого раза ты им не понравился. - Он повернулся к Бритвину. - Как ты?

- Все хоккей.

- Сто двадцать плюс сорок девять, сколько будет? Быстро!

- Сколько, сколько?

- Сто двадцать плюс сорок девять.

- Во, Баб-эль-Мандеб! Не могу сообразить...

- Это тоже горы...

На отдых ушло около часа. Потом они сложили из плитняка небольшую стенку около полутора метров высотой. За ней на земле расставили пустые консервные банки, которые принес Столяров.

- Это, - объяснил он, - типовая огневая ячейка боевиков, которые создаются в горах. Стрелять по такой из автомата - не уважать в себе профессионала. Бить из гранатомета в середину - далеко не лучшая тактика. Зато удар чуть ниже верхней кромки разбивает укрытие и сметает камнями стрелков. Показываю.

Столяров зарядил гранатомет, положил трубу не плечо, прицелился.

На волне оглушающего выстрела, граната, оставляя дымный след, понеслась к цели.

Прицел был точным. После взрыва на верхней кромке каменного укрытия обозначилась большая щербина.

- Пойдем, взглянем.

Результат попадания оказался впечатляющим. Взрыв, сорвав верхнюю часть кладки, разбросал груду камней и осколков широким конусом.

Все банки, расставленные в шахматном порядке за стеной, оказались разбросанными.

- Убеждает? - спросил Полуян и пнул жестянку, оказавшуюся под ногой. Каждом по гранате. Для пробы. Дистанция сто метров.

На другой день Полуян усложнил маршрут. Они по крутому склону поднялись на хребет. Гребень его был узкий и острый. Делая очередной шаг, каждому приходилось внимательно глядеть под ноги, чтобы не оступиться.

Солнце светило им в спины и перед глазами открывался удивительный вид горной страны, поражавшей суровой красотой. Отвесные стены скал, огромные каменные глыбы, сорвавшиеся со склонов и загромоздившие ущелье, по дну которого струился горный поток, синева неба, пронзенная острыми гребнями далекого хребта - поражало воображение горожанина.

Полуян прибавил шаг. Очень важно было проверить, насколько люди адаптировались на высоте. Еще не поздно было кого-то оставить в лагере и не подвергать испытаниям, которые окажутся не по плечу. Может быть несколько самонадеянно, но эталоном годности к походу Полуян взял свое собственное состояние. В команде он был самым старшим по возрасту и считал, что нагрузки, которые в состоянии перенять, оказаться по плечу другим.

Ко второму часу безостановочного движения ноги у Полуяна стали будто ватные от усталости. Стоило лишь на минуту остановиться, и он чувствовал как подгибаются и подрагивают колени. Сердце билось учащенно и сильно, так, что толчки крови он ощущал биеньем в висках.

Бросив взгляд через плечо, Полуян увидел, что пятеро его товарищей не отстают от него. Лица их выглядели замкнутыми и суровыми. Люди выкладывались и это не располагало к веселости и шуткам.

Спуск по крутому склону оказался ничуть не легче подъема. Когда они достигли дна котловины и земля стала ровной, Полуян почувствовал, что ноги не держат его. Они подгибались и нестерпимо хотелось сесть.

Однако он не поддался минутной слабости и вместо того, чтобы дать команде отдохнуть, перешел с бега на быстрый размеренный шаг.

Они вернулись на стоянку молчаливые и сосредоточенные. Теперь все знали, что впереди их ждет не туристическая прогулка, а напряженная, требующая на каждом шагу полной затраты сил работа.

* * *

- Амер! - радист Салах смотрел на Хаттаба большими вытаращенными глазами. - Есть сообщение от Джохара.

Хаттаб, полулежавший на ковре, раскинутом в развалинах дома, которому война сохранила крышу, приподнялся и сел. Он только что плотно пообедал, пища удобно расположилась в животе и командира боевиков тянуло ко сну. Однако любое сообщение, поступавшее со стороны федералов Хаттаб воспринимал с серьезностью. Только он один решал какую ценность содержит информация и как ей воспользоваться, поэтому даже желание поспать не могло преодолеть необходимости выслушать то, о чем сообщает один из лучших агентов Басаева учитель чеченского языка Рамазан, взявший себе псевдоним Джохар.

- Докладывай, - Хаттаб расслабленно махнул рукой и благодушно рыгнул. Пища в желудке уже начала перевариваться и вызывала отрыжку.

Радист Салах, работавший под позывным "Борз" - "Волк", машинальным движением руки огладил бороду и подробно, слово в слово изложил командиру сообщение "Лечи" - "Сокола" о том, что в район Кенхи отправилась русская диверсионная группа, а в Годобери вылетел командир дивизии, которая недавно прибыла на театр военных действий.

- Хорошо, Салах, - Хаттаб вяло махнул рукой, показывая радисту на выход. Два последних ночных перехода и жирная баранина, нашедшая убежище в благородной утробе, требовали покоя. - Я обдумаю твое сообщение. Иди...

* * *

Прапорщик Репкин возвращался после принятия обычного для него стаканчика виноградного самогона до предела раздраженный. День был ветреный, жаркий. Со стороны калмыцких степей тянуло жаром и мело пыль. Но раздражало Репкина не это. Майор Ларьков, новый начальник, принявший службу снабжения боеприпасами, оказался настырным и недоверчивым типом. Он во все совал нос, всем интересовался, все хотел знать и главное было похоже никому не доверял. Не офицер, а настоящий культ личности. Во все лезет, всем старается заправлять. Репкина это раздражало до крайности. Воинская служба должна строиться на взаимном доверии. Как можно идти в бой, а тем более в разведку, если ты не доверяешь тем, кто рядом с тобой? Командир просто обязан доверять подчиненным, а уж они его не подведут никогда.

Злиться Репкина заставляло то, что сразу после появления на службе майора Ларькова упали его заработки. Две заявки Манапа на два десятка гранат РГД он ещё так и не выполнил.

Навстречу Репкину шел Федя Кулемин, мрачный и злой. Он веселел только после принятия стакана "слезы пророка", как называл местную самогоночку, а до этого лютовал смертной лютостью.

Увидев Репкина, Кулемин махнул рукой, привлекая к себе внимание.

- Ты куда, голубь мира, пропал? Там майор Ларьков землю роет, тебя все ищет. У него сидит капитан из прокуратуры. Ты им срочно понадобился.

- Иду, ну их всех в Катманду! - ответил Репкин и беспечно махнул рукой: мол, отстань.

А самого кинуло в жар и пот, отчего он сразу стал злым, как собака. Он давно уже ожидал какой-нибудь подлянки от этой дурацкой жизни, и вот она на тебе! Как теперь жить человеку, который делает свой бизнес и вынужден всех опасаться? Как?! Надо же, суки, вынюхали что-то теперь зажмут в угол и начнут тянуть жилы. Нет уж, хренка вам с бугорка, господа хорошие!

Репкин круто свернул в переулок и направился к дому, в котором квартировал. Быстро достал из заначки нож, пистолет Макарова, прихватил и сунул за пазуху пачку баксов, перетянутую красной резинкой.

- Нет уж, хренка вам, господа! Репкин не Чапаев. Чтобы спастись ему через Урал плыть не надо. Он так уйдет, и потом ищите Репкина, если нужен, а вы ему до Фени.

Прямым ходом прапорщик двинулся на базар и вскоре уже стоял возле обувной палатки Джохара, которого местные жители называли Рамазаном.

- Я горю, - сказал Репкин, взяв в руки полуботинок, блестевший лаком. - Ты обещал мне новые документы. Можешь помочь прямо сейчас? Нужно по быстрому сматывать удочки.

- Если обещал, значит будет, - сказал Джохар озабоченно. - Сейчас иди к автостанции. К тебе подойдет человек. Спросит прикурить...

До автостанции Репкин дойти не успел. По пути его догнал старенький красный "Москвич" с местным номером. Передняя правая дверца приоткрылась.

- Э, прапорщик! Дай прикурить... - и сразу же за этими словами последовала команда. - Быстро садись.

Задняя дверца широко распахнулась. Из машины наружу выскочил молодой парень и подтолкнул прапорщика.

- Садысь, садысь!

Когда Репкин расположился на заднем сидении, с двух сторон его сжали крепкими плечами молодые парни. Один из них, тот, что сидел слева, накинул на голову прапора большой полиэтиленовый пакет и сжал его на шее. Репкин два раза судорожно вдохнул вонький дурманящий эфир, который заранее плеснули в пакет, захрипел и обвис, погрузившись в туман балдежа.

"Москвич" с бумажным пропуском "МВД Дагестана" на ветровом стекле выскочил из города и покатил в сторону Калининаула.

В тот же вечер в лесу на берегу реки Ярыксу неподалеку от аула Гиляны сопровождавшие прапорщика ребята передали его с рук на руки группе боевиков.

Придя в себя, Репкин не сразу понял всю глубину вероломства Джохара и пытался объясниться с окружившими его бородачами.

- Мужики, это ошибка. Я свой. - Репкин утер рукавом вспотевший лоб и ткнул себя в грудь толстым пальцем. - Я ваш...

Он засуетился, достал из кармана деньги, которые ему отдал Джохар. Потряс двумя сотенными билетами.

- Это ваши мне заплатили. За сведения. Я свой. Понимаете? С вами. Аллах акбар!

Арабы, бородатые, смердевшие перебродившим потом, стояли, явно не понимая что им старался объяснить перепуганный русский. Они видели его растерянность, слышали невнятное лепетание и понимали: вояка, попавший в крутой переплет, испытывает смертельный ужас. Он готов на все. Чтобы откупиться предлагает деньги. Чтобы избежать расплаты кричит "Аллах акбар!"

Командир отделения Хуссейн сделал шаг вперед и вырвал из рук Репкина банкноты. Посмотрел на них, сложил пополам и сунул в карман. Сказал по-русски универсальную фразу: "Давай, давай" и отошел, не обращая внимания на стенания Репкина.

На трех замызганных дорожной грязью джипах подкатил амер Хаттаб со своей охраной. Едва головная машина притормозила, дверцы распахнулись и наружу высыпали мюриды - соратники и телохранители араба. Они взяли автоматы наизготовку и только потом из второго джипа вылез Хаттаб. Он огляделся, заметил пленного и, не подходя к нему, махнул рукой:

- В машину его!

Амер торопился. Он ехал в аул Симсир, куда доставили четырех солдат федеральных войск, взятых в плен несколько дней назад.

Исполнительный Хуссейн крепким пинком в зад подтолкнул прапорщика к последнему джипу. Репкина тут же подхватили несколько жилистых рук и втянули в открытый кузов.

Мгновение спустя машина тронулась вдогонку за двумя первыми, а прапор лежал на жестком металле под ногами боевиков.

После того, как Хаттабу радист Салах доложил неприятную новость о том, что в горный район аула Кенхи отправился отряд русских диверсантов, сообщение о взятие в плен сразу нескольких солдат федеральных войск принесло некоторое успокоение кипевшей от ярости душе. В последнее время дела шли совсем не так, как хотелось бы и Хаттаб злился. Он видел, что даже те его соратники, которые никогда не сомневались в своем командире, начинали бояться будущего. Этот страх трудно вытравить из чужих душ молитвой и заговором. Его можно задушить только другим, ещё более сильным ужасом. Поэтому Хаттаб и поспешил в Симсир, где существовала возможность показать своим мюридам, что ждет тех, кто пытается противостоять воинам Аллаха.

Перед приездом Хаттаба пленных построили на лысом пригорке в стороне от аула. Они стояли рядом друг с другом, понимая, что ничего хорошего судьба никому из них не сулит.

Солдаты были похожи на проростки картофеля, которые пробились из вялых клубней в темном сыром подвале. Узкоплечие, недокормленные с прозрачными восковыми лицами, лопоухие, коротко стриженные, с глазами испуганно затаенными в темных глубинах глазниц, они жались один к другому, словно старались в тесном общении обрести потерянную уверенность. Им недоставало еды дома, когда они приближались к возрасту, который позволял призвать их в армию; им не хватало солдатской пайки, чтобы налиться мужской настоящей силой, когда их одели в военную форму. Потом, когда они научились разбирать и собирать автомат Калашникова, их отправили в Дагестан, как им объяснил пламенный комиссар демократического правительства, чтобы покончить с чеченскими террористами и бандитами.

В первый же день прибытия в заданный район всех четверых командир взвода, безбровый с белесыми глазами лейтенант Пыжиков направил на левый фланг батальона в боевое охранение.

Выйдя к высоте, которую им указал командир, солдаты начали обустраиваться. Для укрытия он нашли удобную яму. Из неё когда-то брали камень на строительные нужды, потом забросили. Края ямы обсыпались, бока поросли бурьяном, и она показалась солдатам убежищем надежным и удобным. Они вповалку улеглись у одной из стенок, для тепла прижавшись друг к другу. Договорились, что по очереди будут нести охранение.

Формально виноватым в том, что произошло потом, можно назвать рядового Ивана Нечипая, который нес караул в три часа ночи. Но по честному в нагрянувшей на солдат беде вины его не так уж много. Четырех бедолаг, избравших для укрытия яму, боевики приметили ещё в светлое время. Три бородача из отряда иорданца амера Хаттаба устроились в кустах на краю кручи, которая нависала над долиной и прекрасно видели, что творится внизу под ними. В тройке боевиков один был вооружен ручным гранатометом, второй пулеметом, а третий - снайперской винтовкой Драгунова с прекрасным оптическим прицелом. Все они имели прекрасную возможность перещелкать солдатиков едва те заняли для ночевки яму. Для этого хватило бы одной гранаты, длинной прицельной очереди из пулемета или четырех выстрелов снайпера. Но боевики избрали иной вариант. Они решили повязать солдат живьем и привести к Хаттабу в подарок. За это им светило получить материальное вознаграждение, плюс право сексуально позабавиться с пленными, и, наконец, испытать удовольствие получить право собственноручно в присутствии всего отряда перерезать цыплячьи шеи солдат ножами.

Когда стемнело, солдаты даже не попытались сменить позицию и остались в яме на ночь. Караульный, которому поручалось охранять покой группы, сидел на краю ямы, свесив в неё ноги и держал автомат на коленях. Он, конечно, вслушивался в тишину, крутил головой, но когда пост принял Иван Нечипай, команда была обречена. Никто - ни медики, призывавшие Ивана в армию, ни его командиры не знали - у парня "куриная слепота". Он терял зрение с наступлением темноты и превращался в крота.

Их взяли как куропаток, не позволив даже трепыхнуться. И вот они стояли перед гогочущей группой арабов, которых эмиссары "Мусульманского братства" собрали на базарах ближневосточных стран, чтобы воевать под зеленым знаменем ислама за суточные выплаты в зеленых американских долларах.

Приезда амера Хаттаба удачливым боевикам пришлось ждать достаточно долго. Полевой командир где-то задерживался. Планы, которые он и Басаев с таким вдохновением намечали, рушились один за другим. Они не учли главного - новой тактики русских, которую внес в действие федералов новый командующий генерал Шалманов.

Пока великий амер боевиков Хаттаб у заднего колеса джипа справлял малую нужду, услужливый Хуссейн взашей подогнал прапорщика Репкина к пленным солдатам и поставил на правом фланге небольшой шеренги.

Оправившись, Хаттаб снова принял привычный для него командирский вид.

- Раззак, - сказал он своему переводчику, - пойдем посмотрим, кого там поймали наши герои.

Хаттаб приметил парнишку-узбеченка Раззака, в числе добровольцев, прибывших воевать в Чечню из разных мест. Раззак окончил духовную исламскую школу - медресе в Бухаре. Он знал наизусть весь Коран и одинаково свободно говорил на узбекском, арабском и русском языках.. Амер быстро понял, что как боевая единица хилый парнишка в строю ничего не стоит, а вот хорошим переводчиком он ему послужит. Амер сразу приметил и то, что у юноши розовые пухленькие щечки, узкая талия и круглая, аккуратная, аппетитно покачивавшаяся при ходьбе попка. Уже на третий день пребывания Раззака в отряде, Хаттаб увел переводчика в сторону и спустил с него штаны.

Это ничего не значило, что у амера уже была законная жена Фатима Бидагова, дочь мухтара даргинского села Карамахи. Моджахеду, ведущему джихад и оторванному от ложа супруги никто не может запретить совершать акт с мужчиной - истнах, который неверные лицемерно окрасили в голубой цвет.

Трудно сказать, какое уложение священной книги ислама помогло Раззаку смирится с положением наложника, но он принял эту роль без сопротивления.

О том, что проводник в поле заменяет суровому Хаттабу жену, в отряде знали все и никто на прелести переводчика больше не посягал.

- Пошли, - сказал Хаттаб и ласково потрепал Раззака по щеке: он знал, что пустит русским кровь и это его возбуждало.

Первым допрашивали Репкина, по виду которого нетрудно было определить, что он самый старый и потому старший среди пленных.

- Я с вами, - отвечая на первый вопрос, в отчаянии простонал Репкин. Добровольный помощник. Я работал с Джохаром.

- Наш значит? Хорашо, - довольно сказал Раззак.

- Вы его обыскали? - спросил Хаттаб с подозрением.

- Сейчас, амер, - с готовностью отозвался Хуссейн. Он тут же

ощупал карманы прапорщика и вынул из его бокового кармана пистолет.

- Это твой? - спросил переводчик.

- Мой.

- Карашо, - сказал Хуссейн, который уже поднабрался русских слов.

Затем из внутреннего нагрудного кармана прапорщика он извлек пачку долларов, перетянутых красной резинкой.

- Твой?

- Мои.

- Карашо, - сказал Хуссейн.

Остекленевшими глазами Репкин наблюдал, как его баксики скрылись в чужом кармане.

- Э, - сказал переводчик, - не надо, не волновай. Ты наш, деньги тоже наши. Верно?

Раззак перевел слова Хуссейна Хаттабу, и тот сыто зареготал.

- Давай поговорим с другими, - приказал он Раззаку, не удержался и положил ему на плечо тяжелую руку

Хаттаб внимательно осмотрел на пленных и обнаружил у одного из них типичные тюркские черты - узкий разрез глаз, широкие скулы, жесткие упрямые волосы.

- Спроси, кто он, - приказал Хаттаб Раззаку.

- Амер спрашивает, как тебя зовут? - сказал тот по-русски.

- Нури.

- Нуралла, Нурмухаммад, Нурали или Нураддин?

- Какая разница?

- Для безбожника может её и нет, но для верующего она велика. - Раззак возмутился невежеством пленного. - Нураала - свет Аллаха, Нурмухаммад свет пророка Мухаммада, Нурали - свет имама Али, Нураддин - свет веры. Понимаешь разницу?

- О чем вы болтаете? - нетерпеливо спросил Хаттаб. Тот объем русских слов, который он приобрел в Чечне, не позволял ему понять всего, о чем говорил переводчик с пленным.

- Я выяснял, великий амер, как правильно звучит имя этого отступника.

- Он что, мусульманин?

- Да, амер.

- Откуда?

- Из Башкирии, амер.

- Дайте ему автомат, - приказал Хаттаб. - Если он убьет всех этих неверных, я прощу его и возьму в отряд. Объясни ему мою волю, Раззак.

Раззак, презрительно улыбаясь, перевел слова Хаттаба. От себя он присовокупил объяснение, что если пленный не повинуется, ему отрежут башку первому, чтобы неверные русские свиньи видели, что их всех ждет.

- Согласен? - спросил Раззак.

Сил ответить словами у Нури не хватило, и он смог только кивнуть.

- Дайте ему оружие, - приказал Хаттаб.

Нури взял автомат, который ему протянул худой араб с нездоровым румянцем на щеках, и первым делом отщелкнул магазин. Рожок был пуст.

Нури отбросил ненужную железку, и она звякнула, упав на камни.

- Оружие без патронов не стреляет, - сказал он переводчику. - Решили надо мной посмеяться? Хрен вам!

Хаттаб расплылся в довольной улыбке, тряхнул бородой, кокетливо заплетенной в косички как у хеттского жреца. Кивнул своим.

- Дайте ему заряженный.

Бородатый круглолицый араб отсоединил магазин от своего "калаша" и протянул Нури. Тот вставил рожок в гнездо. Потом передернул затвор, вогнал патрон в патронник. Осторожный Хаттаб сразу отошел и встал за спиной парнишки. Тот направил оружие на прапорщика.

- Значит, ты был их подтиркой, собачье дерьмо?!

Автомат громким стуком отмерил расход всего трех патронов.

Репкин схватился за живот обеими руками, так будто старался зажать все дырки, из которых вместе с кровью уходила его жизнь.

Он умер, так и не поняв, насколько мудрее его был старый еврей, решивший хотя бы на две минуты приостановить военную машину, чтобы сделать свой бизнес. Во всяком случае для него этот капитал был бы честным и чистым, без крови на каждой банкноте. Это был бы капитал, который сберег нескольких людей, не убитых, не искалеченных на мгновение прекращенной войной.

Ничего не понял Репкин в жизни, ничего не понял перед смертью, а уж после неё понять что-либо не дано никому.

Хаттаб плотоядно захохотал. Он знал, что расправа со своими не спасет жизнь солдата. Не страх за свою шкуру превращает правоверного в моджахеда, а только вера в Аллаха, которой у этого выкормыша безбожья не было и не будет.

- Давай, давай других! - прерывая паузу, подтолкнул солдата словами старательный переводчик.

- Даю! - закричал Нури голосом, полным отчаянья и решимости.

Сделав правой ногой шаг назад, он развернулся лицом к арабам. Не поднимая оружия, прямо с руки от живота полоснул длинной очередью по толпе бородачей, которые с интересом ожидали конца представления. Первые пули попали в переводчика, сбили его с ног, отбросили на спину..

Внезапный огонь застал бандитов врасплох. Никто из них даже не попытался вскинул оружие... Промахов Нури не сделал...

Хаттаб выстрелил солдату в затылок. Но это произошло уже в тот момент, когда автомат Калашникова, выжрав полный рожок патронов умолк.

В воздухе пахло пороховым дымом и свежей кровью.

По натуре араб никогда не был бойцом. Выйди против него кто-то с кулаками один на один, Хаттаб не продержался бы и одного раунда. Он вырос и заматерел в расправах над безоружными. Он пьянел, когда понимал, что жертва не окажет сопротивления, что властен над её душой и телом. Его мозги отключались, когда он чуял запах крови. Он мгновенно заводился, глаза расширялись, руки начинали дрожать от возбуждения, сердце билось бешено, как в минуты сладострастного обладания женщиной.

Не было таких мук и издевательств, которые бы не испробовал на своих пленниках араб, состоявший из алчности, злобы и похоти.

Он с азартом перерезал человеку горло, макал в горячую липкую кровь пальцы с куцыми грязными ногтями и мазал лица сообщникам, приобщая их к кровавому беспределу.

Он вспарывал животы, извлекал наружу кишки. Вот, мол, смотрите, какие муки уготованы отступникам веры в мусульманском аду - джаханнаме.

Опустив автомат, Хаттаб зашелся в истерическом крике:

- На куски! Режьте их на куски! Пластайте ножами!

А сам подскочил к уже мертвому Нури и долго бил его ногой в лицо, превращая его в кровавое месиво...

* * *

Три дня и ночи, проведенные группой Полуяна в горах, с ночевками на голой земле у трескучего костра, отделили её глухой стеной от того, что принято называть цивилизацией. После запрета бриться, все обросли щетиной, камуфляж приобрел не хватавшую ему помятость и пропах смолистыми запахами дыма.

Каждое утро начиналось с обязательных марш-бросков по кручам.

Ярощук уже втянулся в пробежки. В тот раз он двигался головным по тропе, которая от родника змеилась по склону среди цепких кустов терновника и забиралась все выше и выше. За ним на удалении в несколько шагов бежал Резванов.

Неожиданно Ярощук обо что-то споткнулся и ему под ноги из кустов выкатилась пустая консервная банка. Ярощук инстинктивно подпрыгнул и остановился.

- Откуда она тут? - спросил он с подозрением, поднял жестянку и посмотрел на нее. Посмотрел на этикетку. - Надо же, это наша.

Вся группа уже подтянулась к Ярощуку и собралась вместе.

Таран взял протянутую ему жестянку и передал Полуяну. Тот потряс банкой, в которой загремели положенные внутрь камешки.

- Все, мужики, - сказал Полуян хмуро. - Одного человека мы потеряли. Не начиная войны. Это мина-растяжка. Единственное, что спасло нас Столяров по моему указанию прикрепил поводок не к гранате, а к банке...

- Господа генералы, - сказал Столяров насмешливо, - на этих тропах нужно забыть привычки городского асфальта. Эти горы не ждут альпинистов. Это стреляющие горы. Здесь надо ходить не ногами, а в первую очередь глазами. Мины-растяжки - вещи гнусные. Их ставят на разных уровнях. На низком, когда рассчитывают, что поводок заденут ногой. Как то было в сегодняшнем случае. А среднем, чтобы поводок оказался в метре - метре двадцати над землей. Ночью и на лесных тропинка такую мину подрывают грудью. Наконец, третий вариант. Поводок растягивают на высоте около двух метров. Сюрприз срабатывает, когда бронетехника задевает растяжку антеннами. Всех, кто сидит на броне, поражают осколки. Хороший минер может поставить две гранаты с разных сторон дороги и закрепить поводок к кольцам чек обоих...

- Двинулись дальше, - подал команду Полуян. - Головной - Резванов.

Так они прошли свои дневные десять километров и после обнаружения очередной мины меняли направляющих.

Теперь каждому стало ясно, почему вчера Столяров все время шел позади и постоянно отставал от группы. Он успел понаставить на тропах столько сюрпризов, что к обеду у всех асфальтовая беспечность уступила месту внимательности и осторожности.

Вечером у костра Полуян подвел итоги вольной жизни туристов и объявил:

- Завтра выступаем.

Они отправились в путь едва забрезжил рассвет. Впереди шли два автоматчика - Столяров и Резванов, за ними семенил караван ишачков, который вел Бритвин. Колонну замыкали Полуян, Ярощук и Таран.

Вдоль склонов хребта Кад протекают две речки - притоки Андийского Койсу: с северной стороны - Тиндинская, с южной - Хварши. Истоки обоих в ледниках западного плеча Богосского хребта, который тянется от границы с Грузией вглубь Дагестана и служит водоразделом двух Койсу - крупных притоков Сулака - Андийского и Аварского.

Полуян решил вести группу по северным склонам Када, вдоль русла Тиндинской.

К вечеру они успешно выполнили задачу первого дня - сделав крюк, обошли стороной перевал Аридамеэр, по которому проходила торная дорога, перевалили Богосский хребет, спустились с него на западную сторону и вошли в леса, которые тянулись о Андийского Койсу. Если судить по карте, их маршрут е превышал пятнадцати километров, но подъемы и спуски увеличили расстояние почти вдвое.

Полуян был доволен: его команда могла бы идти даже быстрее, но людей сдерживали ишаки. Старательные животные с поклажей на спинах, двигались по горам с осторожностью, и подгонять их не имело смысла. Рассчитывая скорость ордера - походного строя кораблей, за основу берут скорость самого тихоходного судна. Полуян, намечая маршрут дня, имел в первую очередь способности ишаков.

На исходе дня они подошли к лесному массиву. Этот лес рос не для людей, а только для себя самого. Деревья здесь прорастали из семян, ростки их пробивались наружу сквозь сумрак, создаваемый кронами старых гигантов, крепли и незаметно набирали силу. Приходило время и старики, не дававшие ходу молодой поросли, гибли на корню, умирали и оставались торчать, вздымая голые ветви к небу, как руки, молящие о пощаде. Древоточцы тут же начинали работы. Они прогрызали множество тайных ходов под морщинистой броней коры, пожирая вкусные ля них части древесины. Дятлы в красных шапочках, не переставая стучали носами по коре, пробивая в поисках прожорливых червей множество дыр, расширяя щели.

Постепенно кора трескалась и опадала. Ветры доламывали то, что основательно подгрызли пожиратели древесины. Старожилы, немногим не дотянувшие до полного века, падали, окончательно уступая поле жизни молодому, быстро набиравшему силы подросту.

Идти по такому лесу трудно, и Полуян вел группу по опушке. Так было удобней и сохранялась возможность при острой необходимости быстро свернуть в чащу, укрыться в лесу.

По мере того, как склон уводил людей все выше и выше, лес начинал редеть, уступая место альпийскому лугу. Трава здесь росла густая и буйная, доходя людям до пояса. Но постепенно пологий склон стали сжимать камни, выступавшие из земли и трава становилась все ниже ростом и росла только в прогалах между скалами.

Они поднимались все выше и выше. С каждым шагом крутизна требовала все большей затраты сил. Мало того, что людям приходилось самим одолевать высоту, они вынуждены были тащить за собой ишаков. Утомленные подъемом животные в полной мере испытывали кислородное голодание. Они то и дело упрямо останавливались и, опустив морды, судорожно дышали. Бока их, мокрые от пота, тяжело вздымались и опадали.

К полудню они вышли к горной реке. Прозрачный, весело шумевший на перекатах поток сжимали с обеих сторон сырые каменные отвесы. Казалось, вода рядом - свежая, вкусная, только пей и пей, но добраться до нее, чтобы напиться не так-то просто. Последние пять-десять метров спуска к ложу реки стояли глухими неприступными стенами. Спуститься к воде можно было лишь на канате.

Бритвин, после того как они прошли по карнизу около часа, остановился и сказал с восхищением:

- Во Баб-эль-Манеб! У воды и от жажды умрешь, не напьешься. Кто пить хочет?

Оказалось пить хотели все.

- Эх, ребята! Чтобы вы без меня, - сказал Столяров. Он достал из вьюка брезентовое ведро из которого поил ишачков, привязал к ручке веревку.

Вода была холодной и удивительно вкусной.

Полуян с усмешкой подумал, как быстро в горах отлетают от людей предубеждения цивилизации: никто не выразил неудовольствия тем, что ведро в одинаковой мере послужило им и ишакам одновременно. Все они уже ощущали себя единой командой.

* * *

Ночевали на пологом склоне горы, покрытом кустарником. Костра не разводили. Поднялись с рассветом, поеживаясь от холода.

Высота и вчерашний большой переход не оказали существенного влияния на людей. Видимых признаков усталости Полуян ни в ком не замечал. Это его порадовало.

После завтрака они навьючили ишаков и тронулись в путь.

Идти пришлось в гору, пологий тягучий склон которой покрывал редкий буковый лес..

Двигались медленно. Передвигаться в горах так, как привыкли к этому горожане, где спешка и толчея подгоняют людей к бессмысленной гонке, заставляя их бежать за троллейбусами или к закрывающимся дверям вагонов метро, Полуян не мог позволить ни себе, ни товарищам. Он всячески старался помочь им отбросить городские привычки и принять неторопливый ритм жизни горцев. Конечно, можно было достичь водораздела и быстрее, но что даст выигрыш в полчаса, если на восстановление затраченных сил потом потребуется в два раза больше времени?

Особенно хорошо людям отучиться от спешки помогали ишаки. Маленькие лошадки двигались по склону осторожно перебирая ногами и никакие силы не могли заставить их шагать быстрее.

Полуян с интересом наблюдал за Бритвиным, который на первых порах все же пытался подгонять свою длинноухую команду, но в конце концов был побежден спокойствием и упрямством ослов и смирился, приняв темп, навязанный ему животным.

Чем ближе они подходили к перевалу, тем Полуян острее замечал, что начинает нервничать. Нет, он не испытывал страха, но в нем росла напряженность. Он попытался разобраться в том, что его тревожит и понял: причина беспокойства в неопределенности, которую таила в себе обстановка на перевале. В глухой местности вероятность встречи с людьми была ничтожной. Но если где-то в округе имелся хотя бы один отряд боевиков, то умный и осторожный командир мог посадить на перевале секрет.

Полуян поднял руку. Не произнося ни слова, двумя указательным пальцами как регулировщик движения качнул вперед, показав Столярову и Резванову, что им следует уйти вперед.

Предосторожность оказалась не лишней.

Некоторое время спустя Резванов вернулся к отряду.

- Справа по другому склону горы примерно в километре от нас движется группа людей.

Полуян вместе с Резвановым вышли на гребень. Оттуда в бинокль отлично просматривал противоположный склон и долина, лежавшая у его подножья.

Судя по всему отряд составляли опытные вояки. Несмотря на то, что местность позволяла им идти плотной группой, отряд растянулся в колонну по одному, строго выдерживая дистанции.

- Раз, два, три, - считал людей Полуян. - Двадцать два, двадцать пять, двадцать восемь...

Замыкали колонну шесть вьючных лошадей, которых цугом по две вели в поводу погонщики и боевое охранение из трех человек, вооруженных пулеметом и автоматами.

Ни миномет, ни граната, ни пулеметная очередь, с какой бы стороны ни прицеливаться, существенного урона такой группе нанести не могли.

- А ведь у нас с ними одна дорога, - сказал Резванов. - Они туда же, куда и мы. Что станем делать, командир?

- Думать.

- Ситуация, - сказал Столяров, наблюдавший за колонной дольше других. - Это явно не наши. Ввязаться с ними в бой, хуже не придумаешь. Один против пяти - что-то не вдохновляет. А если сообщить нашим?

- Наши, это кто? - спросил Полуян.

- Выйти на Шалманова. Объяснить ситуацию.

- Нет.

- Почему?

- Мы не можем раскрывать себя, раз. У нас нет позывных Шалманова и кодовых таблиц, два... Наконец, я не могу ставить под удар наше дело, Полуян говорил неторопливо, старательно подбирая слова. - Что это боевики, которые идут в Чечню через Дагестан сомнений не может быть. Нас они не видят, это точно. Судя по всему, они свернут к какому-нибудь аулу. Мы возьмем южнее и уже через день о них забудем.

- И все же, - сказал Резванов озабоченно, - двадцать восемь боевиков с вооружением, втянутых в пешие переходы - сила серьезная. Я согласен, это явно не отряд врачей без границ. Разогнать такую компашку не мешало бы...

- Нет, - твердо отрезал Полуян. - Уходим южнее. Мы с ними разойдемся.

Они изменили маршрут: не переваливая хребет быстро стали уходить на юг.

Для маскировки слегка углубились в буковый лес. Вдоль опушки двигался только разведозор.

Первым сигнал тревоги подал Бритвин. Он заметил человека, который находился впереди метрах в двадцати. Он небольшими бросками передвигался вдоль кромки леса и явно был насторожен. Об этом свидетельствовало его стремление быстро преодолевать прогалы между деревьями. Оказавшись под укрытием ствола, человек замирал, вытягивал шею, осторожно оглядывал склон. В правой руке он держал короткоствольный автомат, хотя ни разу не сделал попытки нацелить его во что-либо.

Бритвин огляделся, стараясь понять нет ли поблизости других людей. Ничего подозрительного не заметил.

Приняв решение, Бритвин затаился за стволом векового бука с бурой потрескавшейся корой и замер в ожидании.

Человек медленно приближался. Он ступал, едва поднимая над землей ноги, словно скользил по льду, при этом не создавал никакого ума. Теперь Бритвину стало ясно, что их отряд не замечен.

В том, как ему предстояло поступить Бритвин ни мгновения не сомневался. Он приготовил боевой нож, плотно сжал ладонью рубчатую рукоятку так, чтобы рука оперлась в крестовину...

На войне грань между жизнью и смертью чрезвычайно тонка, но разные люди видят и воспринимают её по разному.

Артиллерист, посылающий смертоносные снаряды на несколько километров вглубь территории противника, не видит ни разрушений, ни рук и ног, которые разбрасывают по сторонам мощные взрывы.

Снайпер, выцеливающий врага в оптический прицел и даже видящий как тот падает, не может быть уверен в том убил ли он человека или нет.

Иное дело спецназовец, несущий смерть на острие своего ножа, вынужденный бить в упор, ощущающий сопротивление чужого живого тела, слышащий хруст чужих связок и костей.

За солдата, ведущего дистанционный бой, решения принимает его командир, который берет на себя ответственность за чужую смерть в момент, когда подает команду "Огонь!"

Спецназовец, разведчик, диверсант принимают решения сами и переложить ответственность за них на кого-то другого у них нет возможности.

Неизвестный, стронув сухую листву ногой, обутой в кроссовку, миновал дерево, за которым затаился Бритвин.

Секунда и тот увидел чужую спину, плотно обтянутую зеленой выцветшей на солнце курткой-ветровкой. Вложив всю силу в удар, Бритвин в стремительном рывке ударил рукояткой ножа в затылок неосторожному автоматчику.

Привести сраженного ударом Бритвина человека удалось только после десяти минут беспрерывных стараний реаниматора Ярощука.

Пленный оказался чеченцем из глухого горного аула Хуландай. Русским он владел на уровне "твоя моя не понимай" и допрос проводил Резванов.

Чеченец, которому не было и двадцати, явно не был готов к происшедшему и не сразу понял, что с ним. Молчаливые бородатые люди, склонившиеся над ним, туман в голове после оглушающего удара, вопросы, которые задавались на отличном южном диалекте чеченского, заставили парня решить, что произошла ошибка.

- Я шел вас встречать, - сказал он слабым голосом.

Резеванов сразу понял свое преимущество и спросил:

- Ты из какого отряда? Кто командир?

- Майор Астемир Везирханов, - сказал парень.

- Тебя самого как зовут?

- Саду, господин.

- Ты шел так, Саду, что мои люди приняли тебя за чужого, - объяснил происшедшее Резванов.

- Я остерегался, господин.

- Куда тебе приказано нас отвести?

- Здесь неподалеку есть пещера. Там для вас запасы еды и боеприпасы.

- Их охраняют?

- Да, там нас ждут два человека. Ширвани и Юсуф.

- Так мало?

- У них засада перед узким карнизом, амер. Двоих с пулеметом и винтовкой там достаточно, чтобы сдержать сто человек.

Сломала игру нетерпеливость Тарана.

- Что он там лопочет? - спросил он Резванова, и Саду, должно быть поняв все, замолчал.

- Кто тебя за язык тянул?! - вспыхнул Резванов. - Он же нас за своих принял!

- Во, Баб-эль-Мандеб! - Бритвин расстроено хлопнул себя руками по ляжкам. - Ты хоть что-то из него вытянул?

- Именно кое-что, - сдержав раздражение ответил Резванов. - Что теперь делать с ним?

Полуян взял правую кисть парня и ощупал указательный палец. На второй фаланге нащупал фасолину ороговевшей кожи. Такую мозоль набивают стрелки, которым приходится регулярно палить из автоматов.

- Скажи ему, пусть помолится, - сказал Полуян Резванову. - Больше мы для него ничего сделать не можем.

- Аллах акбар! - помертвевшими губами проговорил Саду.

* * *

Ширвани, боевик из аула Тазбичи, уже вторую войну не выпускал из рук снайперскую винтовку.

Великий кормчий китайцев Мао Цзэдун говорил, что винтовка рождает власть. К власти Ширвани не стремился, но вот деньги, которые ему приносила стрельба, брал охотно. Именно с винтовкой в руках он обрел для себя и двух рабов, которых он держал дома в подвале новой усадьбы, которую построил для всей семьи Шовхаловых.

Вместе с Юсуфом Салмановым Ширвани занял удобную позицию перед горным узким карнизом, по которому шел единственный путь через этот хребет в Южную Чечню.

По приказу своего командира Астемира Везирханова они охраняли полевой склад боеприпасов, предназначенный для вооружения групп наемников, которые шли в Ичкерию через Азербайджан и Дагестан.

Для встречи очередного отряда они выслали вперед Саду Шовлахова, который приходился племянником Ширвани. И теперь ждали его возвращения.

Неожиданно на узкой тропе появился человек. Он медленно шел по карнизу, словно выверяя каждый шаг. Заложенный за спину посох, он придерживал руками, согнутыми в локтях. От посоха тянулся повод, прикрепленный к уздечке ишака. Покорное животное, помахивая ушами плелось за хозяином.

Человек был чужим и ходить ему в этих местах было незачем. Ширвани подвел мушку под черную бороду.

У каждого хорошего стрелка бывает излюбленная точка прицеливания. Ширвани предпочитал простреливать шею. Человек от такой раны редко умирал сразу. Он мучался - хватался за горло, хрипел и видеть это было приятно. Уходя из жизни твой враг должен терпеть муки и понимать, что именно ты достал его и заставил страдать, прежде чем позволить душе уйти из тела.

- Я стреляю, - сказал Ширвани, выбирая свободный ход спускового крючка.

- Нет, - сухо сказал Юсуф Салманов. - Убери винтовку. Узнаем, кто такой и что ему здесь понадобилось.

Ширвани прислонил винтовку к стволу бука, за которым выбрал позицию, и вышел на тропу. Юсуф, держа автомат у бедра, встал рядом с ним.

- Ассалам алейкум, - произнес незнакомец и у обоих боевиков не осталось сомнения, что тот чеченец.

- Салам, - сокращая формулу приветствия, ответил Юсуф и опустил автомат стволом к земле. По его круглому лицу прочитывалась крайняя степень любопытства.

Два пистолетных выстрела, произведенные Резвановым с левой руки тут же решили дело. Правой он с трудом удержал перепуганного стрельбой Радуя.

Путь был свободен.

Резванов не произнося ни слова, дважды включил рацию, послав в эфир громкие щелчки.

Группа, выйдя из леса, тут же тронулась в путь.

Тропа тянулась по узкому карнизу, который опоясывал скалы, обозначая переход каменного отвеса в крутой наклонный откос. Полуян шел осторожно, стараясь плотнее держаться возле стены и осматривал путь метр за метром. За небольшим выступом карниз поворачивал к югу, делая плавный полукруг. Полуян прошел ещё двадцать шагов, когда увидел, что стена в этом месте расколота мощным тектоническим сдвигом. Образовавшаяся щель, узкая внизу, клином расширялась вверх. Пустое пространство плотно забивали каменные глыбы разных размеров. Видимо, многие годы осколки скалы скатывались вниз и застревали в расселине. Они нависали над карнизом огромной неподвижной угрозой. Неожиданный толчок, а в горах его могут вызвать не только землетрясения, но и удары молнии, даже грохот грома, мог породить могучий камнепад.

Самым трудным делом в этот раз оказалось заставить ишаков идти по карнизу, который нависал над пропастью. Животные упрямо отказывались делать первый шаг. Приходилось каждого тянуть за поводья, одновременно подталкивая руками в круп. Только сделав несколько шагов и убедившись, что под ногами надежная опора, животные уже равнодушно шли навстречу судьбе.

Вскоре группа пришла к месту, где их ждал Резванов. Он успел оттащить убитых боевиков за деревья и рассматривал найденные при них личные документы - паспорта советского образца и удостоверения, выданные правительством Ичкерии..

Укрыв животных в лесу, все начали искать пещеру, о которой успел сообщить Саду Шовлахов.

Первым её обнаружил Таран, обратив внимание на едва заметно натоптанную среди камней дорожку.

Черный проход, похожий на треугольник вел в глубину поросшей лишайниками скалы.

- Осторожно, - предупредил всех Таран, когда группа собралась возле входа в каверну, - там может стоять растяжка.

- Почему может? - спокойно сказал Столяров. - Она и стоит.

Сейчас факир будет работать. Всех прошу отойти.

Первым по праву сапера внутрь вошел Столяров.

Пол пещеры был гладким и скользким как стекло. Должно быть подземный коридор промыла вода, выгладившая камни до блеска.

Столяров шел осторожно, подсвечивая фонариком под ноги. Хотя потолок находился высоко инстинкт самосохранения заставлял на всякий случай пригибать голову.

Метрах в десяти от входа коридор превращался в огромный зал. Где-то слева из темноты слышалось урчанье воды.

После того, как Столяров дал разрешение, под гулкие своды скалы вошли остальные. Их глазам открылось впечатляющее зрелище.

В пещере, сложенные один на один, лежали зеленые стандартные ящики с противотанковыми гранатами для ручных гранатометов. Рядом стояло несколько упаковок, в которых под прозрачным полиэтиленом виднелись банки консервов. Арабская вязь на этикетках убедительно свидетельствовала о том, откуда поставлено продовольствие.

Ярощук пригнулся, посветил фонариком и прочитал: "Эль мамлакат эль арабиат эль Саудиат". - Перевел. - Королевство Саудовской Аравии.

- Суки! - выругался Бритвин. - Во, Баб-эль-Мандеб! Куда только МИД смотрит? Ноту бы шарахнуть этим саудовцам.

- Шарахни, - сказал Резванов язвительно. - Они тебе и ответят, что продовольствие поставлено исламским братьям Чечни в порядке оказания гуманитарной помощи, а уж где оно оказалось и сжевали его мирные горцы или боевики - это уже не забота благодетелей.

- Сколько же дней они таскали сюда эту прорву груза? - спросил Бритвин, переводя разговор на другую тему.

- Сорок человек могли доставить все в один день, - тут же прикинул Столяров. - Десять - носили неделю. Но такой караван был бы очень заметен. Поэтому груз переносили человек пять и затратили на это недели две, не меньше.

- И никто ничего не заметил, верно? До ближайшего дагестанского поселка здесь не более пяти километров, так?

- Успокойся, - сказал Резванов. - Ты сам только что видел, какой строй наемников ползет к границе, и кто их видит?

- Имеешь в виду нас? - сказал язвительно Таран. - Так мы старательно обходим жилые места.

- Нет, я о тех что сейчас ползут в нашу сторону.

- Все нормально, - объяснил Ярощук. - Как может заработать на жизнь российский мент? Скажу по себе. Он может что-то увидеть, а на что-то закрыть глаза. За то, что он увидел, ему платит зарплату государство. За то, чего не видят, кладут на лапу богатые люди. И кладут много... К тому же в ближайшем поселке милиционеры скорее всего отродясь не водились...

Из-за отрогов ближайшего хребта натянуло тучи. Начал накрапывать дождь.

- Хватит, - прервал разговоры Полуян. - Займемся делом. Если группу здесь ждали, то убегать от неё нет смысла. Надо встречать.

Вместе со Столяровым они отправились на карниз. Оба, ещё в движении обратили внимание на трещину, забитую камнями. Внимательно осмотрели её ещё раз.

- Ловушка мощная, - подвел итог осмотру Столяров. - Пару ящиков гранат...

- Думаешь сдвинет? - усомнился Полуян.

- Еще как.

- Хорошо, пусть будет три. А как их подорвать?

- Было бы что, - сказал Столяров, - а уж подорвать сумеем.

Они закончили минирование скалы, когда началась гроза.

За дальним хребтом вспыхивали ослепительно белые разряды. И на светлом фоне как на фотографическом негативе прорисовывались острые гребни гор. Вспышка гасла, а в глазах ещё несколько секунд сохранялся отпечаток увиденного. Потом накатывалась ударная волна грома. Тяжелый грохот сотрясал землю и временами казалось, что могут обрушиться своды пещеры, нависавшие над их головами.

Больше всего Полуяну не хотелось, чтобы ливень пришел в их сторону. Однако закон подлости тем и силен, что по его велению происходит то, чего нам меньше всего хочется.

Сперва сверху прокатилась упругая волна ветра. Он дул, сметая жухлую листву, мотая кроны деревьев и кусты, росшие на склонах. Мир наполнился пульсирующим шумом, в котором при некотором воображении можно было уловить морской прибой, посвист стрел и стоны людей.

Потом на землю обрушился ливень. Сперва пристреливаясь упали крупные капли, а за ними как мутный занавес, колеблемый ветром, на мир налетела сплошная стена воды.

Сумерки пришли под звуки дождя. В пещере было удобно и тихо, а от костра, который сложили из оружейных ящиков, тянуло теплом.

Как всегда после сытной еды (а мясные саудовские консервы пошли за милую душу) начались разговоры и взаимные подначки, которые скрашивали отсутствие привычного телевидения.

- Гера, - с серьезным видом обратился к Тарану Бритвин. - Это правда, что ты президентские часы загнал ювелирам за десять тысяч баксов?

- Иди ты в дупу! - с неожиданной злостью откликнулся Таран.

Промолчи он, может бы разговора не получилось, но экспрессивность реакции на вопрос помогла всем понять, что за словами о часах скрыта нечто забавное.

- Сережа, - обратился к Бритвину Ярощук, - не тронь ты Геру. Лучше расскажи сам, что за часы.

История оказалась простой, но полной большой лжи, лицемерия и политики. Во время первой чеченской войны в Грозный прилетел президент Ельцин. Встреча с отважными защитниками целостности России произвела на Верховного главнокомандующего такое впечатление, что он растрогался и в порыве благодарности снял с собственной руки часы, подарил их отважному капитану Тарану. Тот, обласканный и обогретый высочайшей лаской, растрогался и когда президент его обнял, ответил ему с таким же откровенным порывом. Задеть душу солдата, не привыкшего к вниманию не так уж сложно.

Позже, когда президент уехал, к Тарану подошел ещё один счастливец сержант внутренних войск.

- Товарищ капитан, - ехидно улыбаясь, предложил он Тарану. - Махнемся? Президентские на президентские.

И показал на руке часы Московского часового завода "Слава" на черном недорогом ремешке. У Тарана на левом запястье красовались такие же.

- Откуда у тебя? - спросил Таран, смутно ощутив скрытый подвох.

- Дядя Боря подкинул, - объяснил сержант. - От президентских щедрот.

И рассказал, что раздача подарочных слонов была поставлена на конвейер. Едва президент снимал с руки одни часы и в радостном порыве дарил их кому-то, один и швейков президентской администрации доставал из черного портфеля новые ходики и главком нацеплял их на запястье.

- Весь фокус в том, чтобы награждаемые не находились в тот момент рядом и не догадались о трюке, - объяснил сержант. - Вот так и дурят православных. - И добавил. - Только когда дядя Боря собрался улетать, он достал свои законные из кармана и надел их на руку. Наши ребята это своими глазами видели.

Таран брезгливо снял с руки царский подарок и сунул его в карман. Когда вернулся в роту, отдал одному из сержантов.

- Держи, Кульков. Хреновые, но президентские. Тебе от меня.

Однако избавиться от подначек, что он загнал часы за доллары любителям исторических раритетов Тарану не удалось.

Столяров, внимательно обследовавший склад боеприпасов новых взрывных ловушек не нашел, но зато принес к костру тугую пачку десятидолларовых купюр. Протянул Полуяну.

- Как будем делить, командир. Там этого добра два ящика.

- Покажи, - Резванов взял пачку у Полуяна и стал рассматривать деньги. Некоторое время спустя изрек непререкаемым тоном:

- Сплошь фальшаки.

- Брось ты! - Столярову не хотелось смиряться с таким приговором. - Я не знал, что ты эксперт. Давай, докажи. Я сам кое что понимаю в таких делах...

Резванов тряхнул пачкой долларов, держа её за один угол.

- Ты составил мнение по одной купюре, а я посмотрел другие. Давай повторим проверку.

- Давай.

Резванов выдернул десятку из пачки, посмотрел на просвет. Потом осмотрел лицевую сторону..

- Что мы имеем? Год выпуска девяносто пятый. Буква "В" в черной печати слева перед зеленым номером банкноты и четыре двойки в углах белого поля означают, что она выпущена в обращение Федеральным резервным банком Нью-Йорка. Теперь смотрим номер. В 82384541 А. Берем пачку. Считаем банкноты. Обращай внимание на последние две цифры номеров. Сорок один, сорок два, сорок сем... пятьдесят. Так? Идем дальше. Смотри: сорок один, сорок два, пятьдесят. Что скажешь?

Столяров смущенно молчал.

- Так вот, Константин Васильевич, денежки откатаны с высоким качеством. Но они не оригинальные, а копии. Печатаны листами по десять штук с одной формы. Оттого идет повторение номеров через каждый десяток купюр. Работа скорее всего иракская...

- В смысле? - спросил Таран.

- Вся долларовая фальшь, которая просачивается из Чечни в центральные области, делится условно на четыре категории. Самые примитивные бумажки, которые чаще всего стремятся всучить торговцам в Казахстане и Узбекистане, называют "грозненскими баксами". Их без труда удается впаривать только тем, кто не очень то разбирается в защитных признаках денег. Затем идут "иранские". Эти классом выше и требуют для распознания специальной аппаратуры. "Ливанские" клепают в лаборатории движения Хезболлах в долине Бекаа в Ливане. Наконец. "иракские". Никто не доказал, что их печатают под крылом Саддам Хуссейна, но кое-какие подозрения говорят об этом. "Иракские" баксы сделаны профессионально и только при обладании большими суммами можно установить фальшаки по повторению номеров. Их потоки идут на Кавказ через Турцию, Ирак и Иран. Далее через Азербайджан и Грузию - в Чечню. Короче, теперь они пойдут сюда.

Резванов бросил банкноту в костер.

- Баб-эль-Мандеб! - сказал Бритвин с нескрываемым изумлением. - На старости лет буду внукам рассказывать, как жег полмиллиона зеленых! Сидел и по штучке подкидывал в костерчик. Руки грел. У огонька.

Он бросил в пламя купюру, которую держал в руке. Она мучительно скорчилась, согнулась пополам, зачернела по краям и радостно вспыхнула. Сгорев, поддутая жаром, поднялась над костром, полетела как черная бабочка в темноту ночи.

- Шустрят баксики, - сказал Таран и тоже бросил десятку в огонь. Расскажи кому такое - за шизика примут.

* * *

При первых пролесках света Таран занял позицию. Он устроился у комля старого бука, набросил на плечи плащ-накидку, под которой укрыл снайперскую винтовку. Моросил мелкий нудный дождь. Серая туча, та что зацепилась за вершины хребта ещё вечером, запуталась в острых скалах и зависла над лесом, не желая сдвинуться с места и уходить.

Таран сел, привалившись спиной к широкому стволу и застыл, отдавшись спокойствию ожидания. Именно спокойствию, поскольку настоящие охотнику и снайперу азарт противопоказан. Этому не учат ни в военных училищах, ни на стрелковых курсах, потому что научить искусству ожидания человека с характером нервным, дерганым невозможно.

Далеко не каждый мастер спортивной стрельбы может показать снайперский класс на поле боя. Таран сам не раз проверял умение стрелков, имевших спортивные разряды, тем, что в момент прицеливания бросал рядом с ними взрывпакеты. Иногда после такой встряски спортсмен-пулевик, привыкший целиться и стрелять в обстановке строго регламентированной правилами соревнований, долго не мог прийти в себя не столько от испуга, сколько оттого, что он выпал из условий, к которым привык.

Главным качеством натуры Тарана была обстоятельность. Он ничего не делал по методу "тяп-ляп"., чем часто вызывал неудовольствие начальников, которые порой было наплевать на то, какой вкус будет у заказанного ими блюда, лишь бы оно оказалось горячим. В конце концов Тарана приучили к тому, что он, прежде чем взяться за дело, спрашивал командира:

- Так что вам надо? Быстро или хорошо?

И лишь немногие офицеры понимали: быстро и хорошо не всегда совместимые качества, хотя кажутся вполне достижимым требованием. Сделал выстрел и задача решена. Что набивать себе цену? Однако совместимость быстрого результата с хорошим качеством не всегда сочетались. И это вызывало раздражение тех, кто планировал спецакции.

Однажды на каменной гряде под Ачхой-Мартаном капитану Тарану приказали занять позицию и снять командира бригады боевиков Арслана Беноева. Источники в разведке дали наводку, сообщив, что Беноев проедет в указанном районе где-то около десяти утра. Планировщики операции для себя уточнили время: десять ровно. Это и должно было стать временем "Ч" для начала действий по разгрому бригады боевиков.

Таран занял позицию и приготовился ждать столько, сколько потребуется. Но его тут же стали дергать.

Полковник Котов из штаба армии то и дело возникал в эфире и раздраженно запрашивал полк:

- Он что телится ваш снайпер?

Полковник окончил Академию Фрунзе, не был дураком, что оправдывало бы его вопросы, однако считал возможным высказать командиру полка претензии за то, что цель не поражена и время начала операции сдвигается вопреки всем планам.

Теперь Таран был предоставлен самому себе и никто его не волновал. Сквозь прогалы между деревьями он отлично видел основание скалы с расселиной, в которой завис язык камнепада. Видимость сквозь пелену дождя была невысокой, и чтобы не потерять из виду места, где заложен заряд, Таран воткнул в камни сухую ветку.

Тропа, тянувшаяся по карнизу, не была видна, но это мало беспокоило Тарана. Человек, который по ней пойдет, обязательно окажется на виду как учебная поясная мишень.

То, что моджахеды не появлялись, снайпера абсолютно не затрагивало. Тропа - не железная дорога, на которой властвует расписание. Духи обязательно пойдут по ней сегодня. В это "сегодня" укладывался отрезок светлого времени дня. Значит, появления людей на карнизе скалы можно ожидать с трех утра до двадцати трех вечера. Это занимает двадцать часов. В засаду он сел в половине третьего. В пять духи на карнизе не появились. Можно было предположить, что боевики тронутся в путь до восьми, поскольку сумерки могут застать их на самом трудном месте перевала. Значит, оставшееся время ожидания сокращалось до пятнадцати часов. В случае усталости, как и было договорено, его сменит Бритвин. Стоило только подать знак.

Моджахеды вышли на карниз в шесть пятнадцать. Таран специально посмотрел на часы, на свои, не президентские. По царю Борису он свое время уже давно не сверял.

Таран поднял винтовку спокойным, много раз повторенным на тренировках движением и положил цевье на плоскую глыбу плитняка, которую приволок к засидке и уложил заранее.

Он и сам мог бы уже лежать, если бы точно знал, когда на карнизе появятся "духи". Но лежать под дождем на пропитанной холодной влагой земле не имело смысла. Теперь приходилось занимать позицию в авральном порядке.

Таран сперва уложил, а потом упер приклад в плечо со старанием новичка. Он знал, что именно умение сохранять приобретенные на тренировках навыки, отличает мастера от дилетанта. Излишняя уверенность в себе, небрежение мелочами неизбежно приводит к неудачам.

Он отключился от всего, что могло помешать ему, отвлечь от дела. Капли дождя попадали на шею, собирались в струйки и стекали за шиворот, но он этого не замечал.

Он установил незримую связь между глазом, который сквозь прицел видел взрыватель гранаты, предназначенной послужить детонатором для всего заряда и двумя гибкими фалангами указательного пальца, которые мягко касались спускового крючка.

Когда винтовка толкнула в плечо и тут же, не отделенный от выстрела временным интервалом, который можно измерить чувствами, на скалой, слившись со звуком взрыва яростно загремел, загрохотал камнепад, Таран понял - он попал и свое дело сделал.

Неожиданный обвал огромной массы камней прихватил колонну моджахедов в самом опасном месте карниза. Людей, буквально смяло и смело с тропы, не позволив кому бы то ни было укрыться и спастись.

Только погонщик лошадей, замыкавший караван, заметно отстал от ядра группы и успел увидеть, как сверху на тропу катится лавина камней. Она пугающе гремела, вздымая над собой облако рыжей пыли.

Временами огромные валуны вырывались из гремучего потока, высоко подскакивали и как пушечные ядра, обгоняя лавину, летели вниз по воздуху,.

Лишь мгновение длилось оцепенение. Погонщик понял - промедление будет стоить ему жизни. Он круто повернулся и побежал назад - туда, откуда пришел караван.

Таран поежился на своем мокром ложе, сдвинул винтовку влево. Легкая птичка смерти - "галочка" оптического прицела легла в темное пятно на спине погонщика между лопаток.

Однажды ещё во время афганской войны Тарану пришла мысль, что марка снайперского прицела напоминает булавку, на которую энтомологи насаживают жуков и бабочек прежде чем поместить их в коллекцию. И ему стало неприятно, что он накалывает на это острие людей. Но потом дело стало привычным, и мысли о том, что приходится убивать для того, чтобы самому оставаться живым больше его не тревожили.

Плавным движением пальца Таран потянул вытертый его рукой до блеска спусковой крючок. Грохот камнепада ещё не стих, со дна ущелья доносились тугие удары камней и одиночный выстрел утонул в этом шуме.

Пуля догнала погонщика и ударила его в спину. Он вскинул руки, по инерции сделал ещё два шага по карнизу, потом похилился влево и полетел в пропасть.

Когда грохот обвала стих и стало ясно, что операция удалась, группа вышла на карниз. Обвал изрядно погрыз края тропы, местами над пропастью образовались провалы, которые должны надолго закрыть натоптанный моджахедами путь в Чечню.

- Что там? - спросил Полуян, взглянув под обрыв, где заметил нечто непонятное. Они пригляделись и вскоре стало ясно: одного из моджахедов камнями сбило с ног и швырнуло в пропасть. Он рухнул с обрыва и повис на деревце, которое проросло из камней метрах в двух ниже террасы. Несостоявшийся боевик упал на комель животом, тело его согнулось и повисло над провалом.

- Надо вытащить, - сказал Полуян, взглянув вниз.

- Ну его к дьяволу, - возразил Бритвин. - Зачем время терять? Пусть висит. Орлы быстрее увидят.

- Нет, - Полуян был тверд в решении. - надо поднять.

Погибшего моджахеда удалось извлечь из пропасти после немалых трудов. Когда его положили у входа в пещеру, Ярощук буквально застыл в изумлении. Он узнал в мертвом заметно постаревшего, но в основном сохранившего прежние черты капитана пакистанской спецслужбы Исмета, с которым судьба столкнула его ещё в Исламабаде. Однако, судя по документам, капитан уже числился Ханпашой Хамидовым, уроженцем Чечни.

Объявлять товарищам о том, что узнал знакомого Ярощук не стал. В их деле это не играло никакой роли.

* * *

Дождь окончился к полудню.

Полуян никогда не думал, что в горах может быть так красиво. Едва уползли тучи и выглянуло солнце, деревья с висевшими на листве каплями кристально-чистой воды, вспыхнули тысячами бриллиантовых блесток. И тут же ещё недавно казавшийся вымершим лес ожил, зазвенел птичьими голосами. Повеселевший дятел, выражая радость, нашел в чаще сухое дерево, оттягивал от ствола щепу и отпускал её. По лесу прокатывался громкий пулеметный треск: тр-р-р... Едва он стихал, дятел снова приводил свой звуковой инструмент в движение.

Они стояли на восточном склоне хребта. В солнечном сиянии неба промытого дождем до сапфировой голубизны, раскрылись просторы горной Чечни. Слева от них из лесного массива вниз змеилась вьючная тропа, по которой им предстояло идти.

- Двинемся напрямую, - объявил Полуян, взглянув вниз со склона.

- Пошли, пошли, - прикрикнул Бритвин на караван. Но Басай, стоявший впереди остальных не сдвинулся с места.

Бритвин огляделся, ища чем бы огреть упрямого ишака.

- Ишь, зараза, взял моду! Сейчас выломаю дрын и охожу по бокам!

Басай свернул морду, брезгливо посмотрел на него и пошел вниз по тропе.

Поняв, что ослов не переупрямишь, Полуян махнул рукой.

- Хорошо, - сказал он. - Бритвин и Резванов - давайте по тропе. Это затянет время. Встретимся внизу. А мы, - командир вытянул руку, намереваясь показать куда им предстояло идти. Но больше он ничего сказать не успел.

Грунт, на котором они стояли, неожиданно сдвинулся с места и пополз вниз под уклон по крутому плечу горы.

Полуян пытался удержаться на ногах, как мог расставил их в стороны, но устоять ему не удалось. Ноги внезапно сильно дернуло, и он спиной упал на траву, которую быстро заливала бурая жидкая грязь.

Полуян видел, как вслед за ним упали три его товарища и покатились вниз вместе с ним.

Промокший и пропитавшийся водой грунт, утратил на склоне опору, сдвинулся, пополз и потом все ускоряясь понесся в лощину.

Валы жидкой грязи и воды, скопившиеся в расселинах скал и овражках, стронутые с места, вырывались на свободу и вливались в общий поток бушевавшей грязюки. Она волнами настигала людей, окатывала их, перекатывалась через тела, залепляла илом глаза и уши, заставляла людей барахтаться в густых волнах, задирать головы и жадно хватать воздух забитыми вонючей жижей ртами.

Они ещё не докатились и до середины склона, когда сверху донесся гул взрыва. Это сдетонировал склад боеприпасов в пещере, которую заминировал Столяров.

Скольжение прекратилось столь же стремительно, как и началось. Смачно хлюпавший и шипевший вал селя достиг дна лощины. Его первая волна ударилась о крутой склон, оплеснула голые камни грязью и остановилась. Последующие валы потока стекали в ложе нового грязевого озера уже более спокойно и вскоре грязь замерла, не имея возможности двигаться дальше. Над густой бурой гладью как поплавки торчали четыре головы в касках, до неузнаваемости облепленные жидкой глиной.

В другой ситуации вид четырех здоровых мужиков, которых стихия вываляла с ног до головы в жидкой глине, вызвал бы у них самих дикий смех. Но обстановка не позволяла расслабиться.

Полуян был зол и серьезен.

- Бритвин! Резванов! Ишаков в укрытие! Прикройте тропу с обеих сторон, пока мы не приведем в порядок оружие. .

Причины для опасений были серьезные. Автоматы и боеприпасы, перемазанные глинистой жижей не могли действовать, и четыре бойца из шести, имея оружие, оказались на время обезоруженными.

Случившееся повергло всех в уныние. Все тут же разделись донага, но никто не начал отстирывать одежду от грязи. В первую очередь мыли оружие.

Автоматы пришлось разбирать полностью. Потом каждую деталь промывали в проточной воде. Таран, занявшись своей винтовкой, набирал в рот воду, прикладывал к губам дуло и продувал её через ствол, до тех пор пока вытекавшие из патронника струи потеряли глинистый цвет. Только вымыв металл, его протирали насухо и смазывали тонким слоем оружейного масла.

Все торопились. Каждый хотел поскорее почувствовать себя вооруженным.

После того как удалось закончить возню с автоматами люди принялись за стирку одежды.

В течение получаса река, до того кристально чистая, несла вниз мутные, окрашенные в глинистый цвет, струи.

Еще два часа ушло на то, чтобы подсушить одежду и главное дать подсохнуть на солнце обуви...

* * *

В Махачкале Валидуба, прилетевшего в Дагестан из столицы, встретили на милицейской оперативной машине со спецсигналами. Щеголеватый капитан с черными аккуратно подбритыми усами, с цветными милицейскими эмблемами в петлицах, увидев московского коллегу, как пистолет направил ему в грудь указательный палец:

- Вали? - капитан словно проглотил второй слог,

Валиуб отметил это, но значения оговорке не придал.

Они пожали друг другу руки.

Машина, сверкая мигалками, понеслась по улицам.

- Куда мы? - спросил Валидуб, привычно отвалясь на спинку заднего сидения.

- Принять тебя нас просил хороший человек. Мы тебя принимаем. Сейчас встретим машину и поедешь на границу с Азербайджаном. Будешь жить в Магарамкенте. Ой, какое место! Воздух, - капитан одной рукой держал руль, на второй сложил пальцы щепотью, поднес к губам и чмокнул их кончики, курорт! Река Самур. Вода - кристалл!

- И что я буду там делать?

- Немного арбузы ждать будешь. Дышать воздухом будешь. Воду пить будешь...

Они с ветерком, местами с подвыванием спецсирены, они доехали до Айзербаша, городка на самом берегу Каспийского моря. Здесь их ждала другая машина - "Мерседес" серебристо-голубого цвета. Валидуб попрощался с коллегами и пересел в салон, охлажденный стараниями кондиционера.

- Драстуй, - водитель-азербайджанец протянул руку Валидубу. - Меня зовут Джафар. Фамилия Везиров. Ты теперь наш гость.

В Магармкенте - дагестанском городке на границе с Азербайджаном - они остановились возле двухэтажного кирпичного дома с высокой деревянной верандой, густо оплетенной виноградными лозами.

- Проходи, - сопроводив приглашение широким жестом руки пригласил Валидуба Джафар. Отдыхай, гуляй. Машина с арбузами скоро придет.

Они прошли в светлую прохладную комнату, убранную коврами.

- Что будешь пить, майор? Водку? Коньяк?

Валидуб не стал ничего доказывать - зовут майором, пусть будет так. Спросил с интересом:

- Водка небось плохая?

- Небось плохая.

- Коньяк хороший?

- Очень лучший.

- Серьезно?

- Серьезно. Его пьет сам президент Азербайджана эфенди Гейдар Алиев. Джафар сложил пальцы правой руки в щепотку и поцеловал их, при этом громко сглотнул слюну. - Половина удовольствие, половина - счастье.

- Буду коньяк.

- Молодец, майор. Теперь скажи, бабу надо?

- А мне говорили, что у вас, горцев, на этот счет строго.

- Правильно говорили. На этот счет строго.

- Как же тогда с бабой?

- Э, не беспокойся. Хочешь русскую? Хочешь грузинка будет.

- Грузинка хорошая?

Джафар облизал губы жадным движением языка.

- Грузинка хорошая. Горячая! Ой, какая! Я сейчас

Джафар отсутствовал минут десять не больше. Вернувшись, вошел в комнату, огляделся, потом махнул рукой в открытую дверь.

- Заходи.

Вошла женщина. Крупная, плечистая, с черными волосами, лежавшими на плечах. Валидуб сразу обратил внимание на непомерно большой нос, на черную щетинку усов под ним, на полные губы, обильно покрашенные яркой помадой.

- Она тебе сделает все, что надо, - сказал Джабраил и понимающе осклабился. - Ты оставайся, я пошел.

Женщина осмотрела Валидуб и густым прокуренным баском спросила:

- Тебя как зовут?

- Лиана, - ответила женщина и засмеялась. - Красивое имя, верно? Можно звать Лиля. А ты кто?

- Давай за знакомство, - предложил Валидуб и рукой, дрожавшей от предвкушения удовольствия наполнил фужеры коньяком.

Природа, для того, чтобы обусловить тягу мужчины к женщине, создала инстинкт продолжения рода. Цивилизация расширила мотивацию, введя в отношения полов такое понятие как любовь. Но, если честно, юношеская влюбленность основана на аберрации - на отвлечении человека от действительности в чувствах и оценках происходящего.

Молодому мужчине кажется, что его избранница являет собой нечто неземное, воздушное и относится к ней можно только как к богине. Трудности совместной жизни, далеко не божественный характер избранниц постепенно открывают глаза мужчине. Он начинает понимать, что божественная красота не является гарантией ума, сердечности, верности, доброты. Любимая может быть сварливой, скупой, алчной, тщеславной, корыстной и лживой, как и другие женщины, которых ты до того просто не замечал.

Валидуб дважды был влюблен и дважды женат, пока не понял, что женщины влекут его только умением дарить чувственное наслаждение.

Что может сравниться с этим взрывом чувств, с этим чудом, которое создала природа, сведя воедино токи всех эмоций живого тела?

Лиана словно век ждала, когда её обнимет мужчина. Едва Валидуб положил ей на плечо руку, она вся подалась ему навстречу, затрепетала и закатила глаза.

Сближение оказалось быстрым и сладостным. Валидуб, как ему казалось, никогда ещё не испытывал такого жаркого чувства.

Ощущение приближающегося взрыва нарастало в нем, обнаруживая себя легкими толчками, напоминавшими волнение, которое заставляет сильнее биться сердце перед первым в жизни парашютным прыжком. Томительные медовые спазмы рождались внизу живота и горячими волнами перекатывались к голове, заставляя щеки пламенеть чувственным жаром и рождая радостное предвкушение: сейчас, вот уже сейчас!.

Но он приостанавливал движения тела, на миг замирал в сладостной истоме, вбирая ртом её жаркие губы, с такой же страстностью, как и его собственная, отвечавшие на его поцелуи. Ощущение приближавшегося удара медленно ослабевало, т волна, только что грозившая все опрокинуть и смять, умиротворялась и тихо гасла, рождая ещё более острое желание пережить, испытать её новое приближение.

Внезапно он почувствовал, что стихия тела ему уже неподвластна. Мышцы его напряглись и мир вокруг стих, как все стихает в душе смертника, когда он слышит свист топора, который должен опуститься на его шею.

Он сжал женщину руками так, что казалось должны были затрещать её кости, но она уже сбросила с себя груз повседневных забот и печалей, обрела удивительную свободу. Душа её воспарила в чудесной невесомости и рванулась ввысь, будто розовый воздушный шарик, вырвавшийся из рук ребенка. И тут же солнце, яркое, красное, ударило в закрытые глаза, ослепило, заставило ещё сильнее зажмуриться. Ее пальцы впились в его спину. Она вся изогнулась, напряглась, сделав все, чтобы поплотнее прижаться к нему животом и грудью, потом ослабела, будто растаяла, мелкая дрожь сотрясла её и заставила исторгнуть протяжный стон, в котором слышалось и невообразимое по силе страдание и сжигающее торжество неизбывной радости.

Она забилась, захлебываясь в потоках солнечного света, затихла, опала, расплескав до конца страсть и желания и беззвучно погрузилась в теплую воду блаженной истомы.

Отгремела, отзвенела, отгрохотала взрывная сила страсти и мир погрузился в тихую радость утоленной любви.

Три дня, пока пришлось ждать фуру с арбузами из сопредельного государства, Валидуб и Лиана проводили вместе.

Но вот в доме появился Джафар.

- Послезавтра будь готов, - предупредил он Валидуба. - Придет машина.

Они встречали трайлер на мосту через Самур. За день до этого Валидуб уже побывал здесь, познакомился с пограничниками, свел дружбу с таможенниками. Объяснил, что ждет с сопредельной стороны арбузы для столичной милиции. Раздавил с новыми знакомыми две бутылки кизлярского коньяка. Поэтому, когда трайлер с дагестанскими номерами двинулся через границу, ему никто не чинил препятствий.

Миновав таможенный пост по зеленому коридору, машина остановилась. Дверца кабины открылась и оттуда высунулся водитель - черноусый джигит с черными усами в кепке, надвинутой на лоб, в черной майке с зеленым полумесяцем на груди. Махнул рукой Джафару. Что-то крикнул по-своему.

- Поехали, - сказал Джафар. - Залезай к нему в кабину.

- Привет, - подойдя к фуре произнес Валидуб, дружески обращаясь к водиле. - Тебя как кличут?

Тот посмотрел на русского с удивлением.

- Нэ понимэ, - ответил он и махнул рукой, приглашающе.

- Слушай, Джафар, как я с этим турком поеду в Россию? Он же ни бум-бум по-русски, - Валидуб для наглядности надул щеку и дважды щелкнул по ней пальцем, как по барабану. - Нэ понимэ, и хоть ложись.

- Не беспокойся. Муслим дело знает. Ты только сиди.

- Ладно, посмотрим.

Едва Валидуб устроился в кабине, машина тронулась. С ветерком они выскочили на Махачкалинскую трассу - магистраль М-29 - и покатили на север.

То как управлял машиной Муслим Валидубу не понравилось сразу. Запустив двигатель тот либо не выжал педаль сцепления до упора, либо тяги были отрегулированы халтурно, но при включении передачи коробка заскрежетала так, что Валидуб поморщился.

- Запорешь тачку, - сказал Валидуб водителю нравоучительно. Но тот не повел и ухом. Даже "нэ понимэ" не сказал.

Черт знает, может быть этот абрек просто не хотел заводить разговор с ментом, а может в самом деле выбрался на асфальт больших дрог из какого-то горного глухого аула и потому лыка не вяжет по-русски. Впрочем, пропади н пропадом!

Мысли Валидуба приняли иное более приятное направление. Он подумал о проведенном в ауле времени. Вот грузинка Лиана была действительно хороша! Оторва, по высшему счету. Люська, конечно, профессионалка, но ей далеко до такой игры. И ведь зараза ко всему гордая. Приглашал её Валидуб поехать в Москву - не согласилась. А уж он бы её устроил как надо. С такой нефтяной скважиной, ух как просто качать из распускающих слюни мужиков тугие сексобаксы! Но она, стерва, гордая...

Потом мысли перешли к другому. Перебирая события, которые привели его в Дагестан, Валидуб мучился противоречивыми чувствами. С одной стороны азербайджанцы со своими арбузами, если на то пошло, его крупно подставили. Поделом или нет, с основанием на то или без оного его подловили на бизнесе, за который можно схлопотать срок. Что он пережил, глядя на своего шефа Кошелева и депутата Курчалоева, рассказать трудно. Испуг в первое время сковал его. Потом, когда все обошлось, в душе забурлила злость. Валидуб начал вынашивать планы страшной мести азербайджанцам и только ждал момента, когда сорвется с крючка. Но когда ему организовали поездку в Дагестан, отношение к происшедшему стало меняться. Он вынужден был признаться себе самому, что лажанулся из-за собственной жадности и неосмотрительности и винить во всем азербайджанцев нельзя. Они играли свою игру и играли неплохо, переиграв даже его самого. При этом оказались мужиками ладными и не стали стирать мента в порошок, что могли сделать легко и быстро. В виде откупного они устроили ему поездку на юга, больше того, поездку на халяву с полным комплектом радостей и удовольствий, о чем он и мечтать не мог.

Конечно, теперь от него что-то потребуют, но самое большее это будет крыша торговцам с юга. Бояться такого не приходилось...

Валидуб сидел в кабине, удобно привалившись к спинке сиденья и с интересом разглядывал места, в которых до того никогда не бывал.

Дорога, как река, текла вдоль берега моря. Временами она отходила к горам, временами снова приближалась к воде, пространство которой простиралось до горизонта.

Они проехали Дербент, миновали городишко с красивым названием "Дагестанские огни", и задержались у развилки дорог перед поселком Первомайское, пропуская встречные машины..

У поворота стоял дорожный указатель. Точнее то, что от него осталось железная труба, окрашенная в белые и черные полосы. Табличку с названием населенного пункта, куда вела дорога, сорвали и на столбе сохранились только два винта.

Муслим притормозил, включил мигалку, пропустил встречный грузовик и повернул налево.

- Куда мы? - спросил Валидуб Муслима. Он знал, что на Махачкалу нужно ехать прямо через Первомайское и поворачивать куда-то в сторону нет нужды.

- Нэ понимэ, - сказал Муслим с безразличием.

- Куда, едрена вошь! - повторил Валидуб вопрос и его кажется поняли.

- Ташкапур, - сказал Муслим и махнул рукой вдоль дороги.

Проселочная дорога была круто присыпана гравием. Шины с хрустом приминали камень. Под крыльями барабанила отбрасываемая колесами крошка.

Поняв, что маршрут, избранный теми, кто владел трайлером, своей властью не изменишь, Валидуб расслабился. Он сидел откинувшись на спинку сиденья и любовался горами, которые в жизни ему ещё так близко не приходилось видеть.

После долгой и тряской езды по пыльным проселочным дорогам они добрались до небольшого поселка. Подъехали к длинному одноэтажному складскому зданию с бетонной погрузочной площадкой, которая тянулась вдоль фасада. Одни из больших ворот пакгауза оказались распахнутыми настежь. Водитель задом сдал фуру, подогнав её к воротам.

Из помещения наружу вышел Джафар. Махнул рукой Валидубу.

- Сиди, - сказал он. - Это недолго.

Но Валидуб вылез вслед за азербайджанцем и подошел к ржавой цистерне, стоявшей в стороне - облегчиться. Прошелся по сухому бурьяну неторопливым шагом, сделал дело и вернулся к машине.

То, что он увидел, удивило его. Автопогрузчик, выехавший из склада уже извлек большую часть контейнеров с арбузами и из-за них на погрузочную площадку из фургона стали вылезать люди.

Пять, шесть, десять, двенадцать - считал Валидуб. Все мужики, примерно одинакового роста и возраста. Неспешные, уверенные в себе. Не будь они наголо бритыми, Валидуб подумал бы, что это отряд боевиков. А так...

- Кто они? - спросил он, приблизившись к Джафару, который следил за выгрузкой.

Тот даже не посчитал нужным обернуться.

- Э, - сказал он небрежно. - Это мои родственники. Живут в Азербайджане. Сюда приехали в гости. У нас будет большая свадьба.

- Почему же не перешли границу открыто?

- Э, московский милиций! Ты знаешь, как мы тут живем, да? Шаг ступишь - давай бакшиш. Сейчас их увезут.

И в самом деле со стороны дороги послышался гул подъезжавших машин. Два небольших фургончика - "Газели" - остановились со стороны торца склада. К ним сразу потянулись приехавшие в трайлере мужчины. Валидуб обратил внимание, что они двинулись гуськом, легкой трусцой и полупригибаясь, как солдаты, преодолевавшие опасную зону обстрела. Но особого значения этому не придал.

Подумав, Валидуб отошел в сторону от машины и закурил. В это время грузчик, вошедший в трайлер, стал выкидывать оттуда мягкие тюки. Мешковина упаковки одного из них разорвалась и наружу выперла камуфляжная ткань. Валидуб подошел поближе, пощупал материю.

- Харош, - сказал грузчик. - Инглизски.

Джафар тут же что-то сердито сказал грузчику по-своему, и тот отскочил в сторону, как ошпаренный. Тогда Джафар пнул тюк и сказал:

- Куртки. Гуманитарная помощь. Нравится? Могу подарить одну.

- А в ящиках что? - спросил Валидуб.

Джафар деланно засмеялся.

- АК. Арбузы Калашникова. - Видимо он понимал, что скрыть от Валидуба, содержимое ящиков трудно и решил не темнить. - Выпить хочешь?

- Ну, - согласился Валидуб.

Джафар сходил внутрь пакгауза и вынес оттуда початую бутылку коньяка со стаканом, который висел на горлышке.

- Заправляйся.

Валидуб с удовольствием оттянулся и подобрел душой.

- Слушай, как бы заменить этого чудика за рулем? Он только и знает: нэ понимэ.

- Зачем заменить? Он хороший человек. Дорогу знает отлично. Машину водит как надо. Тебе обязательно с ним говорить надо? Помолчи, отдохни.

Ночевали они в Изербаше во дворе частного дома. Ранним утром сова двинулись в путь. Не доезжая Манаскента Муслим притормозил и съехал на обочину. Несколько минут спустя рядом с ними остановился ЗИЛ-"бычок".

Муслим выскочил из кабины и помог двум кавказцам перегрузить из фургона в "бычок" два оружейных ящика. Валидуб видел это в зеркало заднего вида, но решил не вмешиваться. Хрен с ними, пусть обтяпывают свои дела: жить людям как-то необходимо. Хороший мент должен уметь не видеть того, что видеть ему не выгодно.

Они без приключений проехали Кизляр, а за Александро-Невским их задержали у блок-поста.

Валидуб вылез из машины размяться. Прапорщик в милицейской форме, увидев коллегу, спросил удивленно:

- Московский, что ли?

- Что за вопрос! Вот возвращаюсь. С арбузами для управления.

- Этого добра здесь навалом, - сказал прапорщик.

Из помещения поста вышел майор.

- Наш, - объяснил ему прапорщик. - Московский.

Майор посмотрел на Валидуба внимательно и вдруг попросил:

- Слушай, лейтенант, будь другом. Возьми в Москву письма. Ребята сейчас накатают. Сам понимаешь, почта пока дойдет.

- О чем речь, мужики. Пишите.

- Тогда тебе подождать придется, - майор махнул рукой в сторону площадки-отстойника. - Пусть водила загонит машину туда. А тебя прошу к нашему шалашу. На чай сахар и калач.

Валидуб вспомнил знакомую с детства полублатную песенку: "Мой муж в тюрьме, я о нем хлопочу, сама туда не хочу". И веселенький припев к ней: "Чай, сахар и калач".

Встреча со своими обрадовала Валидуба. Уже сколько дней он общался с азербайджанцами и слегка опупел от этого. Конечно, к нему относились нормально, даже предупредительно, но он все же ощущал отчужденность, которая незримой, но прочной стеной отделяла его от проникновения в мир хозяев. И вот снова вокруг все свои.

Валидуб вошел в строительную бытовку, которую спецы приспособили под кубрик. За столом в табачном дыму сидело несколько человек в сером камуфляже.

- Плесните ему, - предложил майор. - Для знакомства.

Мрачный капитан достал пузырь, оплетенный лозой, взял стакан, посмотрел на просвет, снял пальцем со стенки какую-то крошку и набулькал до краев.

- За вас!

Валидуб дернул одним глотком, подчеркивая свое умение принимать горькую радость и чуть не задохнулся от неожиданности. Водка по крепости не уступала спирту, хотя вкус и запах у неё оказались иными..

- Что это? - спросил Валидуб, отдышавшись.

- Прошибло? - Командир смотрел на гостя, проверяя его реакцию. Виноградный первач. Местное производство. Хорош, зараза! Пробивает до пяток.

- Меня только до колен ударило, - похвалился Валидуб своей спиртостойкостью.

Никто не засмеялся, хотя ему показалось, что шутка удачная.

- Что вы головы повесили, соколики? - пропел Валидуб удивленно. Дальше по тексту следовало добавить: "не пора ли выпить алкоголики?". Но майор не дал ему договорить.

- Ты извини, у нас поминки. Сегодня ночью убили товарища.

- Кто он?

Задавать такого рода вопрос было не очень тактично, но Валидуб не удержался.

- Прапорщик Соломин.

- Соломин?! - Валидуб посмотрел на майора ошеломленно. - Игорь?

- Он.

- Так я его знал. Он у нас в отделении служил. Потом ушел в ОМОН.

- Вот как сложилось, - сказал майор виноватым голосом.

- Можно с ним попрощаться?

- Что за вопрос.

Убитый прапорщик лежал за стеной блиндажа, прикрытый белой простыней. Бледное без кровинки лицо казалось спокойным. Всем своим видом он словно говорил: "Свое я отстрелял, а что оставил вам - не взыщите, не сумел".

Валидуб снял кепи. Постоял над телом, склонив голову.

- Кто его?

- Находился ночью в секрете. А него напоролась группа боевиков. Их было человек десять. Можно было их пропустить, а он взял все на себя и открыл огонь. Четверых положил. Живые прорвались в Чечню.

- Убитых утащили с собой?

- Не сумели.

- Где они? - Валидуба мало интересовали "духи", и он спросил просто так, по инерции любопытства, чтобы потом в Москве рассказывать о том, что видел на Кавказе своими глазами.

- Хочешь взглянуть?

Можно было и отказаться, но Валидубу показалось, что это можно воспринять как трусость: мент испугался жмуриков. Но он в Москве нагляделся всякого, вид мертвых тел его не пугал, и он кивнул, давая согласие.

Майор подвел его к площадке, устланной бетонными плитами, которая стала свалкой разбитых и обгорелых машин. Сдернул серый в бурых пятнах брезент и открыл четыре трупа, лежавших рядком - один к одному - на спинах.

- Почему у них нет бород? - спросил Валидуб удивленно. В его представлении боевики должны быть обросшими.

- Должно быть только появились в Чечне. Они едут туда бритыми, чтобы не привлекать внимания, а уже на месте обрастают шерстью.

Валидуб пригляделся внимательней и вдруг возле желудка почувствовал неприятную сосущую пустоту. Его стало подташнивать. Лица двух "духов" показались ему знакомыми. Он пригляделся получше и понял: то были мужики, которых они привезли в трейлере якобы на свадьбу в Ташкапур.

- Суки! - сказал Валидуб, облизнул губы и сплюнул. - Вот суки!

Сказал, имея в первую очередь в виду себя и свое участие в гнусном деле, в смерти прапорщика Соломина.

Но майор его понял иначе.

- Суки, они и есть суки. Ничего, со всеми разберемся.

Час спустя они покатили дальше.

Где-то под Новочеркасском Валидуба ожидал сюрприз. Пузырь, наполнившийся водой, стал вдруг подпирать. Справа от дороги за дренажной канавой тянулись кусты желтой акации.

- Останови, - приказал Валидуб Муслиму. - Меня приперло.

И он жестами показал, что именно собирается делать. Трайлер замедлил ход, съехал на обочину остановился.

Валидуб выпрыгнул из кабины, добежал до кустов, расстегнулся и блаженно прикрыл глаза, готовясь ощутить избавление от излишнего давления воды на нежную душу. И вдруг испуганно дернулся, застонал. Действо, которое доступно человеку с момента рождения до смерти и ни у кого не вызывает особых затруднений, причинило ему нестерпимую боль. Резь оказалась такой сильной, что заслезились глаза.

Две последовавшие за первой попытки облегчиться принесли тот же результат. Валидуб вернулся к машине понурый, убитый неожиданным открытием: он п о д ц е п и л...

Сел на место, глухо ругаясь. Муслим понял в чем дело и громко засмеялся.

- Э, Москва, сипилис, да?

- Пошел ты, нэ понимэ! Поехали!

Они тронулись. Валидуб сидел мрачный и злой. Случайные радости обернулись для него бедой, от которой ещё предстояло потерпеть немало неприятностей.

- Сук-ка! - поносил он случайную подругу по развлечениям с такой убежденностью, будто не сам был виноват в происшедшем.

Внезапно Валидуб заметил, как в полукилометре от места, к которому они приближались, на шоссе вышел человек и поднял руку. Там же на обочине справа по ходу движения стоял черный джип-внедорожник. Около него расположились ещё несколько человек в черных кожаных куртках.

Муслим сбросил газ и стал притормаживать. Валидубу это не понравилось.

- Не останавливайся! - приказал он строго, волевой ноткой в голосе подчеркнув, что не просит а приказывает. И вдруг вместо обычного "нэ понимэ" Муслим сказал:

- А пошел ты, мент! Надо остановиться. У них к нам дело.

Сказал по-русски без малейшего намека на кавказский акцент.

Валидуб вдруг с ужаснувшей ясностью понял: его используют. Его употребили, как последнюю дешевку поймали на крючок и поимели по полной программе. Опустили, как последнего лоха.

Понимание этого больно обожгло самолюбие. "Дешевка, - подумал он о себе. - Ты, Валидуб, дешевка. И этот черноусый, довольный собой "нэ понимэ", употреблял тебя раз за разом!"

Злость вспыхнула в нем с такой силой, что горячая волна залила лицо багрянцем, а ладони стали мокреть от пота.

Ну, "нэ понимэ", держись! Я сейчас тебе покажу!

Все, что пережил и осмыслил Валидуб за последние дни внезапно вылилось в действие. Ребром правой руки он резко ударил Муслима по горлу. Тот хрюкнул, будто захлебнулся, неудачно глотнув воды. Хватаясь руками за шею, отпустил руль.

Сбив его ногу с педали газа и перехватив баранку, Валидуб нажал на тормоз. Машина дернулась, запели шины, обдирая протекторы о шершавое бетонное полотно. Двигатель захлебнулся и умолк. Машину метров сто волокло юзом, потом она встала.

Валидуб ещё раз рубанул Муслима ладонью по шее. Тот захрипел и повалился на бок. Валидуб сбросил его себе под ноги и быстро пересел за руль.

Разогретый двигатель принял вызов с полуоборота. Валидуб резко вдавил педаль сцепления до самого пола, воткнул первую передачу, нажал на газ. Машина, словно ей понравилась такая игра, бешено взывала и рванулась с места.

В зеркало заднего вида Валидуб видел черный джип, который шел метрах в пятидесяти позади трайлера. Выстрелов он не услышал, но понял преследователи стреляют. Стекло зеркала внезапно треснуло и разлетелось множеством острых осколков, а в месте попадания пули засветила сквозная дырка.

Муслим, лежавший справа, заворочался и застонал. Держа руль левой рукой, Валидуб достал пистолет из кобуры и, чуть нагнувшись, вмазал водителю рукояткой по затылку.

Будто оправдываясь перед самим собой, Валидуб выругался, добавив при этом:

- Я те дам "нэ понимэ"!

Чтобы не позволить джипу приблизиться, Валидуб то и дело покачивал руль из стороны в сторону. До этого ему не приходилось водить автопоезд, и он удивлялся как чутко реагирует машина на его движения. Огромный фургон, посвистывая шинами, угрожающе вилял, перекрывая дорогу с разных сторон.

Автоматная очередь, пущенная поверху, попала в аэродинамический обтекатель. Над головой сперва послышалась барабанная дробь, затем раздался хруст коловшегося на части пластика.

Эти сволочи решили перехватить его во что бы то ни стало. Значит, груз, который должен был им передать Муслим, в самом деле представлял немалую ценность для бандитов.

Стрелка спидометра медленно закручивалась вправо. Восемьдесят, девяносто...

Вечернее шоссе было пустынным, и Валидуб, не страшась, поддавал газу. Двигатель, будто радуясь, что в кои-то веки, не боясь дорожно-патрульной службы, получил право показать свою мощь во всей её силе, работал устойчиво. Скаты, которые Муслим поменял в Махачкале, устойчиво держали дорогу.

Джип упорно преследовал трайлер. В крупном осколке зеркала, который не вывалился из металлической оправы, Валидуб видел своих противников. Они продолжали стрелять. Из окон внедорожника то и дело сверкали вспышки автоматов. Но это не пугало Валидуба. Его надежно прикрывал фургон, набитый арбузами и другим грузом. Лишь бы эта сволочь не попала в покрышки.

На скорости близкой к ста двадцати, Валидуб выскочил на гребень подъема и перед ним открылась панорама местности на многие километры вперед. Серая лента дороги убегала вдаль, спускаясь по длинному тягучему склону в долину Дона. Река и поселок виднелись далеко внизу.

- Суки! - Зло выругался Валидуб и повернул руль влево.

Тяжелый трайлер сбился с дороги, перемахнул через пологий кювет.

Валидуб сгруппировался, пытаясь совершить прыжок в стиле, который не раз видел в исполнении лихих киногероев. Но в жизни это оказалось сделать не просто. В какой-то момент инерция распрямила тело, и Валидуб во весь рост шлепнулся на землю, хрястнувшись при этом спиной так, что хрустнули все суставы..

Преодолевая боль, он перевернулся на живот и посмотрел на шоссе. Черный джип не остановился. Трайлер, преодолевший кювет, в круто качнулся, накренился, но устоял на колесах и, выписывая зигзаги, мчался по зеленому лугу.

В каком-то месте переднее колесо налетело на большой валун. Кабину повело влево и она стала заваливаться на бок, увлекая за собой весь фургон. Все это происходило будто в замедленном кино...

Валидуб видел как распахнулась задняя дверь и из неё одна за другой стали вылетать наружу клетки контейнеров. Арбузы, прыгая по кочкам, покатились по косогору к реке. Зеленые в темную полоску мячики раз за разом подскакивали, ударялись о землю и разваливались на части, разбрызгивая в стороны сок, затем падали на траву красными сочными кусками.

Джип завизжал тормозами и замер. Дверцы его распахнулись и несколько человек дружно выскочили наружу, торопясь к упавшему трайлеру.

- Эй вы, - крикнул Валидуб и выстрелил в воздух, привлекая к себе внимание.

Мужики в черных кожанках повернулись к нему, торопливо доставая оружие. Сомнений не оставалось - то были боевики.

Валидуб никогда не был хорошим стрелком. Не давалось ему это искусство. И он был рад, когда на инспекторских проверках в тире выполнял упражнение на шаткую троечку. И всякий раз слышал упреки начальника, который недовольно говорил: "Когда ж ты, соколик, стрелять научишься?" Но сейчас он не желал уступать. Перевернувшись на живот, он уперся локтями о землю, обжал рукоятку табельного "Макарова" двойным хватом.

Боевики набегали на него, раскинувшись цепью.

Валидуб не чувствовал волнения, наваливавшегося на него в тире. От злости и отчаянья он будто закаменел. Он не искал глазами "яблочко", он сосредоточил внимание на мушке и целился не в головы набегавших на него бандитов, а направлял ствол чуть ниже животов, к которым те прижимали свои автоматы, сверкавшие пучками пламени.

- На тебе, сука!

Пистолет дернулся в руке Валидуба. Бежавший в центре бандит споткнулся и с размаху грохнулся лицом о землю.

- На тебе, гад! От московской милиции!

Второй выстрел - второе попадание. Боевик, крайний левый в цепи, поймал пулю грудью, взмахнул руками и рухнул на спину.

Перекатиться бы Валидубу, сменить позицию, но это делается легко только в кино и воображении. Пули двух автоматов ложились рядом, крошили гальку, усыпавшую берег реки. Браться из-за камня, который его прикрывал, Валидуб просто боялся.

- Держи, подонок!

Третий выстрел, третье попадание!

Автоматная пуля все же нашла Валидуба, попав между шеей и ключицей. Он ощутил удар, но пистолет удержал. Боли не чувствовалось. Только весь правый бок от плеча до поясницы залубенел, стал нечувствительным. Чтобы не уронить пистолет, Валидубу пришлось напрячь левую руку.

- Вот тебе от меня!

И опять попадание!

Кровь струей била из раны. Валидуб сунул руку под куртку, где лежали письма в Москву. Они уже пропитались жаркой и липкой влагой, но были целы.

Небо гасло, словно кто-то выключал лампочку за лампочкой.

Валидуб умирал.

Все никчемное, наполнявшее его жизнь до этой минуты, медленно отлетало, уступая место тому, что принято называть исполненным долгом.

* * *

Радиоперехват, сделанный разведотделением штаба войсковой группы.

Полковнику БОЙКО Г.

22. 10. Неизвестная рация в районе высоты 1625 южнее Ведено. Позывной "Ахмет" и рация в районе горы Баумкорт (отметка 1661)

Итум-Калинского района с позывным "Чадыри".

Представляется содержательная часть переговоров. Техническая часть (обмен паролями, приветствия, обмен вопросами о качестве слышимости и т. п.) нами снята. Капитан Еремеев

"Ахмет": Астемир, нас здесь беспокоит один момент. Через соседей с востока к вам направлялась группа специалистов Ханпаши Хамидова. Вел ваш проводник Ихороев. Первый контрольный пункт в Эчеде она прошла нормально. Затем связь прекратилась. Что у вас по этому делу?

"Чадыри": "Ахмет", я этим занимаюсь сам. Группу Ханпаши встречали мои люди. От них тоже нет известий. Что там произошло не могу сказать. Пока у меня одно предположение. В горах прошла буря. Пролился дождь. Сильный. Были оползни и обвалы. Группа могла задержаться. Я с отрядом пройдусь по маршруту и все проверю. Не беспокойтесь.

"Ахмет": Астемир, очень прошу тебя - не расслабляйся. Если это стихия одно дело. Но у нас есть опасения, что там могут оказаться федералы. Были известие, что диверсионная группа контрактников вышла в район Кенхи. Прошло много времени, наши там эту группу ждали, но она не появилась. Астемир, будь осторожен. На перевале могут оказаться федералы.

"Чадыри": "Ахмет", спасибо за предупреждение. Мы всегда осторожны и все проверим точно. Сделаем дело - сообщим".

Примечание: Рация с позывным "Ахмет", судя по её расположению, организационно находится в подчинении Аслана Масхадова. "Чадыри" скорее всего позывной полевого командира Астемира Везирханова, отряд которого действует в Итум-Калинском районе.

* * *

Группа Полуяна продолжала движение в глубину Итум-Калинского района Чечни, двигаясь по северному плечу хребта Сусулкорт.

Шли осторожно, остерегаясь случайных встреч с боевиками. Впереди, выполняя функцию головного дозора двигались Таран и Столяров.

У людей, чья профессия связана с постоянным риском, вырабатывается особое, по-звериному тонкое ощущение близкой опасности. Ничто не говорило о возможности близкого присутствия посторонних: все таким же тихим как и раньше выглядел лес - ни подозрительного шума, ни хруста ветки под неосторожной ногой, ни крика или хлопанья крыльев перепуганной птицы, а Таран вдруг почувствовал незримую угрозу. Из-за кустов орешника, из темного, захламленного буреломом леса струились тяжелые волны опасности, заставившие его остановиться и замереть.

Одновременно, подняв руку, Таран остановил Столярова. Тот изготовил оружие.

Таран укрылся деревом и осторожно оглядел поляну, открывшуюся перед ним. Судя по всему здесь недавно побывали люди.

Боевики на своей территории чувствовали себя спокойно и даже не пытались маскировать следы пребывания. Трава была вытоптана, пустые консервные банки из под сгущенки и мясных консервов валялись на поляне. Похоже, что каждый кто опустошал банку тут же швырял её от себя подальше, куда глядели глаза. Большое количество золы кострище позволяло предположить, что боевики в этом месте провели всю ночь.

Не заметив опасности, Таран вышел на поляну и присел у кострища. Прутиком расшевелил серую кучку пепла. Оттуда потянуло теплом и поднялся легкий дымок. Значит, боевики ушли отсюда на рассвете, даже не залив костра.

Неожиданно послышался треск кустов. Таран быстро укрылся за деревом.

На поляну вышел чеченец, по виду ещё совсем молодой парень. Он должно быть что-то потерял на стоянке и обнаружил пропажу, когда все отсюда ушли. Парень двинулся по поляне, нагнув голову. Временами останавливался, носком ботинка разгребал траву, ничего не обнаружив, шел дальше.

Резванов, к которому парень оказался в тот момент ближе, чем к другим, поднял руку, сжал пальцы в кулак и тут же разжал их. Было ясно, что он предлагает взять боевика.

Полуян показал большой палец.

Когда чеченец прошел мимо дерева, за которым скрывался Резванов, тот бесшумно вышел на поляну и оказался за спиной противника. Негромко спросил по-чеченски:

- Что ты ищешь?

Боевик обернулся и тут же ему в лицо прямо под нос уперся ствол пистолета.

- Не дергайся! - предупредил Резванов.

Тут же с подоспевшим на подмогу Тараном они отвели пленного в чащу и заставили лечь.

Остальные, собравшись неподалеку и держа оружие наготове, молчали. Все хорошо помнили к чему первое же русское слово привело в случае с Саду Шовлаховым.

- А ты кто? - ответил чеченец вопросом на вопрос.

Судя по всему он в первый момент онемел не от страха, а от неожиданности.

Резванов вспомнил фамилию человека, труп которого они сняли с дерева над пропастью.

- Мы из особого отряда Ханпаши Хамидова. Я майор Идрис Мугуев.

- А я Канташ Нухаев. Разведчик. - Парень шевельнулся. - Разреши мне встать.

- Полежи ещё немного, - отказал ему в просьбе Резванов и кивнул Тарану, чтобы тот обыскал пленного.

Пока Таран ощупывал одежду и шуровал по карманам чужого обмундирования, Резванов спросил:

- Кто твой командир?

- Полковник Астемир Везирханов.

- Сколько у него в отряде человек?

Канташ вдруг с подозрением посмотрел на Резванова и сказал:

- На такие вопросы я отвечать не стану. Сколько у кого человек не ваше дело. Я же не спрашиваю, сколько вас.

- Но положил на землю я тебя, а не наоборот, - возразил Резванов.

- Наши недалеко, - зло предупредил Канташ. - Я сейчас закричу...

Щелчок курка, звяканье затвора, откатившегося назад и выбросившего гильзу, было самым большим шумом в момент, когда выстрелом Резванов выбил жизнь из тела боевика. Убирая пистолет, сказал:

- Глупый, если собрался кричать, то об этом не надо предупреждать.

- Уходим! - сказал Полуян и взмахом руки обозначил направление дальнейшего движения.

Отряд двинулся вверх по склону хребта, стараясь уйти севернее от маршрута, по которому шли до этого.

Они быстро миновали лес и оказались на альпийском лугу, поросшем редким кустарником.

Уже у самого хребта им стал а видна вся панорама лежавшей внизу местности.

- Командир! - Бритвин указал вниз рукой. - Взгляните!

Далеко за лесом, раскинувшись по пологому склону широкой цепью, двигались маленькие фигурки людей.

- Они нас зажмут, командир.

- Это ещё как посмотреть.

- У хребта нет северного склона. Там вертикальный отвес. Как ни смотри, выхода у нас нет...

- Нам он не нужен. А вот у духов действительно, выхода нет.

- Как это так?

- Смотри, их внизу две роты не меньше. Сюда ведет только одна тропа. По ней вверх можно идти небольшими группами. Значит, мы в состоянии выбить целый полк, если хватит боеприпасов. Надо готовить позицию. Константин Васильевич, как насчет минных заграждений?

- Управляемые минные поля нас устроят? - Столяров с удовольствием смотрел на удивленные лица товарищей. - Разгружайте ишачков. Нужны гранаты. И побольше.

Когда вьюки разгрузили, Столяров попросил Полуяна назначит для заграждений рубежи. Они вместе походили по склону, выбирая те места, на которых даже минутная задержка сулила наступающим потерю темпа и большие потери.

Заграждения создавали в несколько рук. Как из делать показал Столяров

- Все крайне просто. Вот, смотрите.

Столяров взял "лимонку" в рубчатой оборонительной рубашке, поставил её на грунт вертикально и стал осторожно обкладывать со всех сторон плитняком. Укладывал каждый новый камень и пояснял:

- Главное плотно зажать гранату. Одновременно сделать её малозаметной. Вот так. Теперь закрепим к кольцу чеки леску. Разматываем...

Столяров поднялся с колен и, не натягивая, протянул леску на пятьдесят метров вперед к месту, где заранее приготовил позицию. Придавив конец капронового поводка камнем, вернулся к гранате.

- Теперь сгибаем загнутые концы чеки и выравниваем проволоку. Мина готова. Это та же растяжка, только управляемая...

- Толково, - оценил его работу Полуян. - Задумка достойная.

Поставив заграждения, группа заняла оборону не в высшей точке водораздела на гребне, как подсказывала примитивная логика, а на середине склона, оставив позади себя пространство для маневра и смены позиции. Такую тактику Полуян выстроил исходя из предположения, что боевики, руководствуясь собственным опытом, как всегда посчитают, что чем выше ты поднялся в горы, тем менее уязвима твоя позиция. А коли так, то на середине подъема к гребню внезапный удар по наступающим может дать наивысший эффект, если...

Вот это "если" и является в каждой войне решающим фактором. Надо было сделать все, чтобы притупить бдительность боевиков, заставить их поверить в боязнь небольшой группы диверсантов принять открытый бой.

Бездарные военачальники из "курятника" министра обороны Грачева в первую чеченскую войну, которую сами и организовали, из всего арсенала боевых действий выбирали только тактику огульного наступления и потому гнали войска вперед и вперед, не взирая на потери. Именно они и научили чеченцев обороняться, хотя в то же время сами не научились ничему. Теперь все поменялось местами. Освоив тактику ведения огневой обороны, боевики проигрывали в умении наступать. А именно к этому действию их понуждал своим поведением Полуян, который демонстративно показывал, что боится открытого боя и старается оторваться от преследователей, скрыть свои следы и укрыться в горах..

Боевики не предполагали, что группа в шесть человек изберет тактику построения огневого мешка. Профессионалы рискнули.

Полуян выстроил боевой порядок в виде большой дуги, обращенной концами вниз.

Бритвин и Столяров заняли позицию на скале слева от склона, по которому неизбежно должны будут двигаться боевики. Таран и Ярощук - справа в зарослях терновника, а Полуян и Резванов ушли к плоской вершине и там оборудовали позицию.

Такое расположение стрелков при благоприятном раскладе давало возможность простреливать кинжальным огнем весь склон, тем самым создать огневой мешок, выбраться из которого вряд ли кому удастся.

Ожидание подхода боевиков длилось долго, но к тому, что оно будет длительным все готовили себя заранее.

Где-то около часу ночи Таран услыхал тихое лязганье. Так обычно звучат соударяющиеся части металлического снаряжения у тех, кто не придает значения звукомаскировке.

Таран вгляделся, но ничего не заметил.

Луна, освещавшая мир мягким серебристым светом, то и дело скрывалась за облаками, и глаза никак не могли приспособиться к меняющимся условиям освещения.

Таран слегка расслабился. Он знал, что напряженное желание что-то заметить в таких условиях часто заставляет людей впадать в самообман. Человеку начинает казаться будто он обнаружил то, чего на самом деле не существует. Обычный пень может показаться стрелком в засаде, а ночная птица, пролетающая над головой, - гранатой, брошенной в тебя.

Однако там впереди все же что-то было. Металлическое лязганье не повторялось. Зато сухая трава громко шелестела, но только не от ветра, который давно утих.

Таран продолжал вглядываться и вдруг заметил, как по склону вверх медленно движутся зыбкие тени. Боевики ползли, стараясь застать врасплох своих противников.

Таран включил рацию. Тихо шепнул в микрофон:

- Идут!

И сразу в наушнике послышался голос Полуяна:

- Добро. Видим.

- Их много, - вмешался в разговор Бритвин. - Десятка два, не меньше.

- Где? - спросил Полуян. - Вижу только человек шесть. Ползут.

- Остальные в кустах. Внизу на исходной.

- Добро, - сказал Полуян. - Когда первая группа выйдет на рубеж минирования, одновременно подрываем крайние заряды. Команда: "Дай!" Потом смотрите по обстановке.

Боевики продолжали двигаться беззвучно и незаметно, но группа уже приготовилась приять на себя их удар.

Прошел час томительного ожидания, однако боевики на открытой части склона не появлялись. Они старательно и методично прочесывали буковую рощу, тянувшуюся от ручья в нижней точке ущелья до места, где ясно обозначалась спина горы.

Оставаясь невидимыми, боевики в то же время не пытались скрывать своего присутствия. Из глубины рощи слышались гортанные голоса, иногда раздавались смех и ругань.

Лежа за остроконечным скальным образованием, которое походило на клык собаки, Ярощук прекрасно видел опушку рощи. Тем не менее он регулярно прикладывал к глазам бинокль, стараясь как можно раньше заметить опасность.

- Идут, - неожиданно сообщил он, хотя ещё ничего не было видно.

Внимание всех сразу сосредоточилось на линии, разделявшей лес и поляну.

Боевики на этот раз не заставили себя ждать. В бинокли было прекрасно видно, что выходившие из под тени деревьев люди находятся далеко не в лучшей физической форме. Командир, который вел этот отряд, должно быть перестарался, подгоняя своих людей. Он делал все, чтобы загнать русских на гребень, не дав им возможности подготовиться к обороне. То, что позиция диверсантов заранее выбрана и оборудована, что размечены сектора обстрела и поставлены минно-взрывные заграждения боевики даже не догадывались.

Теперь, когда преследователи, правда, соблюдая предельную осторожность, вышли на опушку, стала заметна их усталость. Оказавшись на свободном пространстве, боевики стали садиться на землю, а некоторые ложились на спину, чтобы отдохнуть перед подъемом.

Без малого в три часа, видимо решив, что предрассветное время самое удобное для атаки, боевики на опушке леса поднялись в рост.

Из-за гор в небо выплыла бледная ущербная луна. Ее очертания напоминали лицо со щекой, изуродованной флюсом.

В прицел винтовки Таран отлично видел, как в цепи появился командир.

Это был крупный мужчина в пятнистом камуфляже, с большой черной ухоженной бородой, в черном берете и с традиционной зеленой лентой с вышитой на ней золотой канителью надписью "Аллах акбар", которая перетягивала широкий лоб. На шее на длинном ремне, опущенный до уровня пояса, висел автомат "Узи". Боевик был настолько уверен в своей неуязвимости, что стоял на открытом месте во весь рост, не пытаясь пригнутся или найти укрытие.

Двух секунд Тарану было достаточно, чтобы взять командира отряда на мушку. Задолго до начала боя они условились, что эта фигура принадлежит снайперу и никто другой на её уничтожение отвлекаться не должен.

Чтобы рванутся в атаку боевикам предстояло подняться с земли. Лежа на пузе можно стрелять, даже швырять гранаты, но ворваться на чужую позицию нельзя.

Ожидая мгновение первого броска вперед, Полуян выбрал слабину лески, намотав её на палец. То же самое сделал Резванов. Оба замерли в тревожном ожидании.

Наконец, боевики побежали. Их тени ясно обозначились на фоне неба.

Им позволили спокойно пройти не менее двухсот метров. Отсутствие сопротивления вселило в наступавших уверенность и они, перебегая от камня к камню, все меньше внимания уделяли маскировке.

Выбрав момент, когда первая линия наступавших приблизилась к участку минирования, а вторая заняла позицию на опушке рощи, Таран сделал выстрел. Пуля попала командиру боевиков в скулу, чуть пониже уголка правого глаза, пробила кость, отразилась от неё и вылетела наружу, оторвав часть нижней челюсти. Крупное, налитое силой тело безжизненно рухнуло на камни, внеся переполох в ряды наступавших.

- Дай! - подал команду Полуян в микрофон и рванул леску.

- Даю! - подбадривая себя, зло выкрикнул Резванов.

Звук двух взрывов, слившись в один затяжной хлопок, ударил по ушам. С некоторым запоздание внизу, где начинались заросли кизила и ежевики, лопнули ещё четыре гранаты.

Для наступавших все это оказалось неожиданным.

Первый же удар выкосил четырех из шести боевиков в первой линии атаки, а боевое ядро, засевшее в кустах, потеряло сразу десять человек.

И снова воцарилась тишина. Молчание, в котором можно было услышать посвистывание ветра в стеблях полыни.

Боевики, отступившие в лес, ничем не проявляли себя.

Солнце палило неимоверно жарко. Оно не походило на желтый кружок, каким дневное светило изображают дети. Оно расплескало белый огонь во все стороны и небо вокруг выглядело не голубым, а белесым, выжженным и выцветшим.

- Я спущусь вниз, - предложил Резванов. - Надо узнать, что там у них творится.

- Будь осторожен, - Полуян осторожно хлопнул товарища по плечу.

Резванов скрылся в темноте. Перебегая от куста к кусту, он спустился к опушке леса. Когда до деревьев оставалось не более десяти метров, он лег на землю и укрылся за камнем.

Он лежал, вжавшись в траву и держа автомат перед собой стволом вперед. Рычаг предохранителя не давал оружию случайно выстрелить, но указательный палец правой руки в любое время был готов привести автомат в боевое положение.

Резванов был уверен, что заметить его невозможно. Густая трава и ночь надежно его укрывали. Главным в тот момент была неподвижность. Глаз человека совершенное орудие познания мира, но у него есть и свои слабости: в сумерках он с трудом различает неподвижные предметы. Выдать засаду могло только движение. Однако лежать неподвижно занятие не из простых.

Десять минут внимательного наблюдения показали, что боевиков на опушке нет. Ни втянулись в глубину лесного массива и находились где-то там.

Резванов встал и в полный рост, переходя от дерева к дереву двинулся в сторону, откуда доносились неясные звуки голосов.

Вскоре он уже знал, что происходит в чужом стане.

Боевики собрались у костра.. Отсутствие командира, моральное состояние, подорванное боевой неудачей и в то же время поразительная беспечность, заставляли их совершать непростительные ошибки. Более того, рассевшись у костра кружком, чеченцы стали выяснять отношения. Они говорили громко, размахивали руками, вскакивали и снова садились.

Резванов прислушался и вдруг понял: боевики выясняли отношения, пытаясь найти виновных в провале операции. К тому же все они явно находились под кайфом. Где и когда успели ширнуться и какой наркотик употребляли сказать было трудно.

Стрелки показывали четыре часа. Движение боевиков у костра прекратилось, стихли разговоры. Усталость и разочарование минувших суток взяли вверх. Сморенные пережитым люди заснули. Только охранник, движимый ответственностью за жизнь сообщников, либо просто физически более выносливый, чем другие, держа автомат наготове, прохаживался в тени деревьев.

Сделав несколько щелчков рацией, Резванов вызвал группу. Когда все собрались вместе, было решено покончить с боевиками, забрать боеприпасы, оставить ишаков на воле и уходить в сторону аула Шары. Оставаться здесь не имело смысла.

Первым потребовалось снять караульного. Он все ещё топтался в стороне от спавших боевиков, то и дело поправляя на груди автомат.

Догоравший костер бросал на него красные колеблющиеся отсветы. Это позволяло хорошо прицелиться.

Бритвин достал арбалет. Нажимая ногой на лопатку домкрата, взвел стреляющее устройство, затем осторожно поставил стрелу в лоток. Глубоко вздохнув, вскинул оружие, прицелился и надавил на спуск.

Стрелка и цель разделяло не более пятнадцати метров, которые составляли одну четверть расстояния, на котором при пробах стрела пробивала доску двухсантиметровой толщины.

Сорвавшись с тетивы, стрела сверкнула в свете костра стальной искрой и врубилась точно в то место, куда её и хотел послать Бритвин: в ложбинку между грудиной и шеей.

Остальное доделали ножи. Это было грязным и неприятным делом, но иного выхода не было: когда бой ведется за выбор между жизнью и смертью, каждая воюющая сторона имеет право выбирать жизнь, какими бы средствами её ни приходилось сохранить.

В зыбких сумерках хмурого утра, перегрузив некоторые пожитки на Радуя, они вброд, придерживая друг друга перебрались через Шарааргун и вышли горную дорогу. Судя по карте, она вела в райцентр Итум-Кале.

Найдя удобное место в развалинах домов старинного аула, группа устроилась на отдых. Спали не больше двух часов и поднялись остаточно отдохнувшими. В боевых условиях недостаток сна восполняется расходом нервов.

Завтракали лениво, без особого аппетита. События минувшей ночи все ещё стояли в глазах у каждого.

Полуян достал карту и определился на местности по риентирам.

- До первой нашей цели, - сказал он, - отсюда не менее пятнадцати километров. Пешком мы не потопаем. Нужны колеса. Посему будем ждать машину.

- Ага, - отозвался Бритвин с обычной своей язвительностью. - Здесь московская кольцевая дорога. Только поток машин пожиже. Одна в месяц.

- Значит, будем ждать месяц.

- Не придется, - возразил Ярощук. - Кто-то будет искать пропавший отряд. Это однозначно.

* * *

Мулла Дага Берсаев, командир тылового Хача-Ройдукского участка, два дня назад послал на поиски моджахедов, которые должны были из Дагестана через перевал Ягодах прийти в Чечню, отряд полевого командира Астемира Везирханова. За это время Астемир всего один раз вышел на связь и больше на вызовы не отвечал.

Взяв с собой семерых мюридов, хорошо вооруженных и имевших немалый боевой опыт, погрузил их в "Тоёту" с открытым кузовом и сам поехал на поиски.

Пыля по каменистой дороге, машина бежала на восток. Дага любил сидеть за баранкой и редко кому уступал за ней место. За одним из крутых поворотов, где проезжую часть сжимали каменные стенки, дорогу перегородил человек.

Расстелив на обочине намазжай - молитвенный коврик, бородатый мужчина стоял на коленях, держал перед глазами сложенные развернутой книжкой ладони, шевелил губами, произнося молитвы и бил глубокие земные поклоны, касаясь лбом коврика. Рядом с ним на проезжей части узкой дороги стоял ишак, груженный переметными сумами.

Дага Берсаев помянул про себя шайтана: осел мешал проехать. В ином случае он бы не пожалел скотины и столкнул её с дороги бампером. Но то, что рядом находился молящийся мусульманин, заставило Дагу поумерить гнев. На глазах подчиненных потревожить покой человека, который беседует с Аллахом, он просто не рискнул.

Дага нажал педаль тормоза. Заскрипела под колесами щебенка, грузовичок плавно замедлил ход и замер, почти касаясь радиатором серого ослиного бока. Упрямая скотина только подняла голову и скосила на человека, сидевшего за рулем большой черный унылый глаз: не на того напали - Радуй мог переупрямить кого угодно.

"Тоёта" остановилась, не съезжая с дороги на обочину. На горных дорогах вооруженные джигиты ездят не думая о чьем-то удобстве, кроме своего.

- Э, крикнул водитель, по пояс высунувшийся из машины. И жестом показал, чтобы хозяин убрал своего ишака в сторону.

Ярощук приложил руку к сердцу и смиренно поклонился.

- Асалям алейкум ва-рахмату Ллахи ва-баракатуху! - Мир вам, милость Аллаха и его благословение!

Дага качнул головой, принимая приветствие в той же вежливой мусульманской манере ответил:

- Ва алейкум ассалам ва-рахмату Ллахи ва-баракатуху! И вам мир, милость Аллаха и его благословение!

Сказав это, Дага скосил глаза на тех, кто сидел за его спиной. Они должны были видеть и слышать, насколько ревниво соблюдает их полевой командир заветы пророка, который говорил: "Не войти вам в рай, пока вы не уверуете, а не уверуете вы до тех пор, пока не станете любить друг друга, так не указать ли вам на то, благодаря чему вы полюбите друг друга, если станете делать это? Приветствуйте друг друга часто!"

Объясняя своим людям необходимость строго следовать вере, Дага Берсаев - "воюющий мулла", как он любил сам себя называть, не раз напоминал, что лучшее проявление ислама состоит в том, чтобы угощать людей и приветствовать тех, кого знаешь и кого не знаешь.

Сидевшие за спиной амера боевики вежливо качнули головами и из машины раздалось нестройное "Ва алейкум ассалам!"

- Я отстал от своих, - сказал Ярощук на урду и огладил бороду.

Дага уловил знакомое звучание слов, которые не раз слышал во время учебы в Афганистане и Пакистане. Ткнул пальцем в сторону незнакомца. Спросил:

- Ту Пакестан? - Ты пакестанец?

- Бале, амер, бале, - затряс бородой Ярощук, изображая радость встречи. - Да, командир, да.

- Это один из тех, кого мы ищем, - сказал с облегчением Дага, оборачиваясь к своим мюридам. - Сейчас мы выясним, где задержалась их группа.

Мгновение спустя Ярощук, прижав пистолет к щеке Даги Берсаева, который неосторожно вылез из машины, держа его согнутой левой рукой за горло отступил к скале. И сразу кузов "Тоёты" накрыло.

Три боевика сдались в плен.

Полуян никогда не воспринимал слово "закон" с однозначной прямотой. Он считал, что оно всего лишь служит для обозначения свода правил, которые признали удобными для себя люди, в руках которых находится реальная государственная власть в любой стране. Возьмут или перехватят эту власть другие люди, они неизбежно поспешат переделать законы под себя. Так было всегда и будет впредь.

Особенно дико с точки зрения здравого практического смысла выглядят международные конвенции, которыми юристы пытаются "гуманизировать" правила ведения войны. Запрещение химического и бактериологического оружия, разрывных пуль, запреты на взятие заложников, на добивание военнопленных все это выглядит красиво и человечно но только на бумаге, которую дипломатические представители цивилизованных стран подписывают в тиши швейцарских дворцов, где после подписания документов обязательно подается шампанское и все чувствуют себя творцами истории. А вот ворвись в момент подписания в зал террорист, поставь дипломатов к стенке и задай им вопрос о том, в какой мере им в данной ситуации понравятся не разрывные, а обычные, признанные конвенцией "законными" пули, не надо быть провидцем, чтобы узнать, каким окажется ответ.

Поэтому, уводя группу в рейд, Полуян знал, что неизбежно снимет с себя обязанность подчиняться любым законам, когда речь пойдет о жизни подчиненных и его собственной.

Когда он служил в армии, решение послать его на смерть неоспоримо принадлежало людям, которые сами принимают законы, возносящие их над обществом и обязывающие других их исполнять. Тут уж ничего не поделаешь. Это только в пору дикости племенной вождь Тумба-Юмба с поднятой над головой дубиной первым бросался на врагов рода, увлекая за собой своих соплеменников. В условиях развитой цивилизации президенты, сенаторы, парламентарии только указывают, кто должен бросаться в пекло сражения и умирать, а сами они, охраняемые законами, чтобы их не заставили идти на смерть впереди других во главе подчиненного их власти войска, прячутся за спинами мощной охраны, сытно подкармливаемой и хорошо оплачиваемой.

Реально оценивая свою армейскую службу и не желая обманывать самого себя, Полуян всегда считал, что он сам и его подчиненные всего лишь недорогой инструментарий для осуществления кровавой части государственной политики. Инструментарий, который в случае поломки или уничтожения легко заменить на новый. Умрет ли он или нет, погибнут его товарищи или вернуться - это ни в коей мере не беспокоило тех, кто сидит в Кремле и верит в свое право повелевать другими. Какой-то чиновник пробежит сводку потерь и на уголке бумаги напишет: "В архив", а затем, возможно, подвинет к себе другой, более интересный и близкий его сердцу документ - ведомость на получение заработной платы.

Спорить со сложившимися в обществе порядками Полуян никогда не собирался. Он прекрасно понимал, что все это будет бесполезным. Он знал Россия не исключение и весь мир свою военную мощь основывает на принципах показного миролюбия и гуманизма, а также на праве властей посылать на смерть своих сограждан.

Больше того, Полуян понимал, что кому-кому, а ему протестовать против сложившихся порядков глупо: он был военным-профессионалом и другого применения своим способностям и знаниям, кроме как воевать, вряд ли сумел найти. Поэтому, заключив контракт на проведение глубокого рейда, он исключил из своей морали понятие "законы войны".

Вот перед ним стояли четверо моджахедов, бойцов ислама, выступивших участниками священной войны против неверных. На их лицах - хмурых, посеревших от страха, не читалось радости от перспективы скорой встречи с Аллахом. Он видел, как у бледного худолицего паренька помокрела левая штанина камуфлированных брюк. От испуга он не сумел совладать со строптивым мочевым пузырем. Он заметил, что у боевика с бородой, тронутой проседью, дергается щека. Он представлял с какой радостью, с торжеством и азартом, доведись такая возможность, боевики его самого испластали ножами, причем резали бы долго, чтобы продлить мучения. Но в то же время Полуян сознавал, что даруй он этим людям жизнь, они сочли бы его дураком и трусом. Они, в полной мере исповедовавшие культ жестокости, относили чужое миролюбие и добросердечие к проявлениям слабости и страха, перед лицом силы, которой они сами себя считали.

Решение, которое он принял, не стоило отдавать на исполнение другим.

Полуян от колена, не поднимая автомата, длинной очередью полоснул по стоявшими перед ним боевиками.

Несколько минут потребовалось для того, чтобы оттянуть тела боевиков в сторону от дороги. Когда все было покончено, Полуян подал команду:

- Поехали!

За руль "Тоёты" сел Резванов. Он развернул машину и они двинулись в направлении обратном тому, куда ехал мулла Берсаев.

Одинокий ишак Радуй, получивший свободу, все ещё не знал как ей распорядиться и стоял, растерянно глядя во след уехавшим от него людям.

Дорога извилистой лентой тянулась по дну ущелья, повторяя изгибы бурливого потока, катившего в Аргун прозрачную холодную воду гор. Если смотреть на обстановку с точки зрения не туриста, а тактика, то ехать среди этих красот природы и беспечно ими любоваться было крайне опасно. Любую машину здесь можно было обнаружить с большого расстояния. Чтобы пресечь возможность движения целого батальона достаточно посадить двух пулеметчиков и гранатометчиков на противоположных склонах лощины и они смогут держать под огнем колонну, пока артиллеристам не удастся развернуть минометы.

Полуян это прекрасно понимал и потому слегка нервничал, хотя ничем ни словами, ни жестами не выдавал волнения. Он считал, что тем, кому поручена охрана трассы, знают "Тоёту" и даже если она будет замечена, то не вызовет подозрения и настороженности. Здесь, в глубине чеченских гор, могли ездить только свои.

Они быстро приближались к району, где предстояло бросить машину и идти к объекту пешком. На карте в этом месте стоял черный прямоугольник, обозначавший строение и читалась легенда "кош" - "кошара" или проще обиталище для овец.

В этом месте была вероятность столкнуться с людьми. И в самом деле, дорогу перегораживала слега примитивного шлагбаума, возле которого на большом чурбаке сидел вооруженный человек.

"Тоёта" затормозила у самого шлагбаума. Черт знает, зачем в этой глуши понадобилось сооружать его на горной дороге. Скорее все командир местного отряда боевиков ещё не сумел избавиться от привычек, приобретенных за годы службы в Советской армии и по-своему демонстрировал военную выучку своего отряда.

- Стой! - подал команду молодой чеченец по-русски и поднял вверх левую руку, как российский гаишник на дороге, решивший сорвать с водителя штраф. В правой руке он держал автомат, опущенный стволом вниз.

Из шалаша, сложенного из веток и обтянутого поверху пологом старой палатки, потягиваясь и поддергивая штаны, наружу выбрался второй стражник возрастом постарше и с бородой погуще.

- Иса, - спросил он тоже по-русски, - в чем дело?

Таран, не вылезая из кузова, выстрелил боевику, стоявшему у шлагбаума, в живот. Поднимать пистолет и терять время на прицеливание он не собирался. Глушитель надежно зажал звук выстрела, и Таран слышал лишь как стукнул затвор, откатываясь назад и звякнула вылетевшая в машину гильза.

Чеченец, выбравшийся из шалаша, выстрела тоже не услышал и потому с удивлением смотрел как его напарник согнулся в поясе и будто надломленная ветка ткнулся лицом в землю.

Второй выстрел поставил точку в существовании поста у шлагбаума...

* * *

Генерал Аслан Масхадов сидел за столом, положив руки на стотысячную склейку карты Чечни и Дагестана. Карта, на которой каждый сантиметр соответствовал одному километру, позволяла судить о топографических особенностях местности с максимальной точностью. На ней можно было найти не только населенные пункты, но и определить расположение отельных построек сараев, амбаров, складов, проследить течение ручьев от истоков до впадения в реки, узнать все о полевых дорогах, вьючных и пешеходных тропах, найти колодцы, овраги, памятники, курганы, могильники. Получивший отличную подготовку в советском военном училище - Тбилисском артиллерийском - где немало места уделялось специальной горной выучке, он без затруднений читал карту и гнутые линии горизонталей рисовали ему горы, впадины, лощины с такой ясностью, словно они были вылеплены стараниями топографа в ящике с песком.

Докладывал начальник разведки главного штаба ичкерийской армии. Вести были не радостные и Масхадов слушал их с особым вниманием: умный учится не на победах, а на неудачах.

- Сведения агента Джохара из Дагестана не подтвердились. Через границу Ножай-Юртовского района разведгруппа федералов не проникала. Там нами были перехвачены все пути и появление шести человек было бы замечено обязательно. Зато стал известен целый ряд странных и пока не объясненных фактов. На территории Дагестана, где-то в Тляратинском или Цумадинском районах пропала группа афганцев моджахедов и пакистанских военных, которая шла к нам. Если её перехватила регулярная армия или спецназ МВД, русские подняли бы пропагандистский шум. Двадцать шесть человек, попавшие в плен или уничтоженные в бою - прекрасный козырь для пропаганды. Но группа пропала бесследно. Наши проводники, которые ждали её в Шаре, никого не встретили. Человек, высланный навстречу, также исчез. Внезапная гибель такой группы опытных горных бойцов могла произойти только при боевой стычке с профессионалами или отрядом, превосходившим их по силам. Поэтому у меня возникло мнение. Сообщение Джохара было верным, но он ошибся в определении маршрута российского отряда.

- Или ему подсунули дезинформацию и заставили ошибиться, - перебил Масхадов докладчика.

Кто-кто, а он умел оценивать обстановку и делать логические выводы из материалов, которые поставляла разведка.

Шамиль Басаев, который с трудом сдерживался, чтобы не демонстрировать на каждом шагу неприязнь к человеку, который в Чечне считался легальным президентом и главнокомандующим, все же не утерпел и съязвил:

- Агент Джохар сообщил о группе в шесть человек. Через Дагестан к нам шли двадцать шесть специально отобранных, умеющих воевать в горах людей. Чтобы совладать с ними, русским потребовалось бы не менее мотострелкового батальона.

- Генерал, - Масхадов прервал Басаева, - район, через который шли моджахеды, исключает возможность использования бронетехники. Высоты там в среднем около трех тысяч метров. К тому же, если федералы сумели уничтожить или задержать двадцать шесть бойцов ислама, они бы подняли шум на весь мир. Значит, речь идет о спецах, которые имеют задачу, не позволяющую им открывать себя и свой маршрут... Они работают без связи со штабами по особому плану. И в этом особая опасность такой группы.

Басаев хмуро сгреб в кулак бороду и нервно мял её.

- Из тебя, президент, так и лезет русская логика...

Дверь отворилась и в комнату вошел адъютант Масхадова. Мягким кошачьим шагом прошел к столу, за которым сидел генерал. Нагнулся к уху, что-то шепнул и положил на стол бумажку. Масхадов её прочитал, нервно смял и посмотрел на Басаева.

- Значит, из меня лезет русская логика?

Участники совещания с интересом уставились на президента. Было видно, что известие, доставленное ему не из приятных и каждому хотелось поскорее узнать в чем дело.

- Вот, - Масхадов положил на стол смятую бумажку и прихлопнул её ладонью, как муху, - к тому, о чем мы говорили. Со стороны Дагестана через перевал Ягодак в зону ответственности Даги Берсаева прорвались федералы. Их встретила и окружила боевая группа Везирханова.

- Взяли? - нервно спросил Басаев. Он с давних пор поддерживал Дагу Берсаева, и ему не понравился тон Масхадова, который с явной целью подкусить Дагу упомянул его как ответственного за оборону зоны на востоке Итум-Калинского района.

- Федералы уничтожили группу Везирханова. Целиком.

- Много их?

- Убитых? Четырнадцать человек.

Басаев, словно пытаясь уличить Масхадова в злорадстве по случаю потерь боевиков, зло сказал:

- Я спросил много ли там было русских собак?

- Русских шестеро. Об этом Везирхан успел сообщить Берсаеву.

- Дага сотрет этих псов в порошок.

- Шамиль, эти шестеро - настоящие волки. Не стоит недооценивать тех, с кем воюешь. На участке дороги между аулом Шикара и перевалом Джеинджаре они захватили Дагу Берсаева вместе с охраной и всех расстреляли. Потом на машине прорвались через блокпост и ушли в сторону Итум-Кале.

- Собачьи дети! - Басаев не мог прийти в себя. - Они никуда не денутся! Я сам нарежу и сниму с них шкуру на тонкие ремни.

- Их ещё предстоит обнаружить. Группа исчезла. Машина не найдена.

Захрипел рация, торчавшая наполовину из кармана куртки Басаева. Генерал вытащил её и приложил к уху.

Басаев этот трюк с рацией проделывал почти на каждом заседании совета командиров, когда их собирал Масхадов. С этой целью он загодя предупреждал своих приближенных, когда его надо вызвать на связь. Долгих переговоров он не вел, но даже двух-трех минут, на которые Масхадову приходилось умолкать, показывали тем, кто присутствовал на совете, что Шамиль ни во что не ставит главнокомандующего и президента, если того требует боевая обстановка.

- Что у вас? - спросил Басаев с неудовольствием в голосе. Докладывайте.

Рация потрескивала и голос говорившего прорывался сквозь помехи, но все притихли, стараясь услышать, что сообщат генералу его верные мюриды.

- Мы их прихватили! - в голосе докладывавшего новость слышалось ликование. - Их шестеро... Шесть федеральных крыс...

- Что значит "прихватили"? - последние события уже научили Басаева сомневаться в победных реляциях своих подчиненных. Да и сам он не придерживался правды: раздувал небольшие удачи, преуменьшал поражения, тщательно скрывал потери: на войне нельзя без обмана.

- Мы знаем, где они и готовы их уничтожить.

Так и есть: выражение "мы их прихватили" было всего лишь обычным бахвальством.

- Пусть ими займется Дауд Арсанукаев, - приказал Басаев. - И смотрите, не промахнитесь.

- Не промахнемся! - пообещал невидимый собеседник генерала.

Басаев встал, одернул куртку, убрал рацию в карман. Посмотрел на Масхадова торжествующим долгим взглядом.

- Вот так, Аслан.

Масхадов промолчал, стараясь не выдать раздражения. Привычки, приобретенные им в Советской Армии, сохранились, и он никому не позволил бы прервать себя во время совещания. Но цапаться с Басаевым в присутствии полевых командиров, среди которых у Шамиля имелось немало сторонников, он не хотел. Надо было делать вид, что успех его порадовал.

- Иншалла, - сказал Масхадов так, будто благословлял Басаева. - На все воля Аллаха.

И в то же время он со злорадством подумал, что генерал слишком рано начал радоваться. Что-то не то было с шестеркой, о которой ему доложили.

* * *

Расследование исчезновения большого отряда моджахедов, следовавшего в Чечню, встревожило закордонных благодетелей, которые собирали деньги, подбирали и готовили к походу опытных бойцов. Абу Бакр, внимательно следивший за происходящим в Чечне, воспылал гневом. Если так пойдет и дальше, то отказать чеченским сепаратистам в поддержке могут многие исламские общества зарубежья. Во всяком случае такое предупреждение высказал Айман-аз-Завахири, руководитель египетской организации "Аль-Джихад, Аль-Гихад", Мунир Хамза, секретарь Ассоциации пакистанских улемов "Джамиат-уль-Улема-е Пакистан" и другие видные деятели, возглавляющие борьбу против неверных и евреев в любой точке земного шара.

Абу Бакр, взявший на себя в Чечне роль уполномоченного "Всемирного исламского фронта борьбы против иудеев и крестоносцев" пригласил к себе полевого командира Хаттаба и дал ему задание лично разобраться в причинах чрезвычайного происшествия. Гордому и самолюбивому иорданцу пришлось подчиниться. Он выехал в аул Хакмада, откуда решено было начать расследование.

Хаттаб провел на перевале, где полег отряд Везирханова, почти два часа. Сопровождавшие его боевики, держа оружие наготове, следили за тем, как их амер лазит среди кустов кизила, присаживается на корточки, поднимает с земли стреляные автоматные гильзы, вертит их в руках и внимательно разглядывает.

Тем не менее сам Хаттаб ничего определенного о происшедшем сказать не мог. Гильзы автомата Калашникова калибром 7, 62 мм не доказывали, что они оставлены российской диверсионной группой. Точно такими же автоматами вооружены большинство чеченских боевиков и вполне могло случиться так, что одна из групп покончила с арабами, которые имели при себе немалую сумму в долларах, которые предназначались для выплаты иностранным участникам боевых операций. Платить своим фальшивыми банкнотами посылавшие их из-за рубежа люди не решались.

Хаттаб в глубине души презирал чеченцев в том числе и самого Басаева. Он был убежден, что ни борода, ни обрезание не делают человека мусульманином. И вообще существо ислама во всей его глубине, со всеми тонкостями и мудростью способен понять только араб, для которого каждая фраза Корана, каждый стих не просто понятны, а ко всему услаждают слух музыкой ритма и аллитерациями. Чтобы понять ислам по настоящему, надо дышать с детства воздухом Мекки и Медины. Человек, учившийся в Москве и деливший хлеб с неверными, не может сохранить в чистоте свою душу. Ничем не лучше Басаева и его воины. Хаттаб не раз убеждался, что у этих людей религиозный фанатизм сочетался с плохо скрываемым стремлением к обогащению. Над было видеть, как алчно вспыхивали глаза чеченских боевиков, едва приходило время выплаты денег за проведенную боевую операцию. Однажды Хаттаб заметил как получивший двести долларов удачливый боевик отвернулся от всех и чмокнул поцелуем в портрет американского президента на сотенной купюре.

Ко всему Хаттаба в последнее время все больше и больше тревожило нараставшая неприязнь местного населения к арабами пакистанцам, афганцам и туркам, входившим в его отряд. Не раз возникали перепалки и стычки экспансивных чеченцев с людьми пришедшими им помогать вести священную войну против неверных. И хотя дело до стрельбы не доходило, Хаттаб был уверен объяви Москва награду в миллион долларов за его голову, уже через неделю её привезут в Кремль на блюде.

Опытный в ведении горной войны, Хаттаб быстро воссоздал для себя обстановку боя у перевала.

Судя по многим признакам федералы, если это были они, организовали и провели засаду по схеме, которая стала классической для чеченцев. Стрелки расположились на склонах, о чем свидетельствовали кусты, помятые в нескольких метрах по обе стороны поляны. Боевики Везирханова втянулись в огневой мешок, где их закидали гранатами и расстреляли кинжальным огнем из автоматов.

Столь же странно выглядело и уничтожение такого опытного бойца, как Дага Берсаев с его охраной. Если предположить, что то это проделали русские, то не понятно, как им удалось остановить машину с людьми, в способности к сопротивлению которых Хаттаб нисколько не сомневался. Тем более, что ни следов разрывов гранат на дороге, ни самой "Тоёты" расстрелянной и искореженной взрывами обнаружить не удалось.

Остановить машину и понудить выйти из неё моджахедов мог только кто-то свой, знавший пароли и сигналы опознания.

Чем больше Хаттаб пытался разобраться в происшедшем, тем более крепло его убеждение в том, что расправу над его группой учинили чеченцы. Иначе как можно объяснить, что на донцах стреляных гильз были выбиты те же номера и значки, которые стояли на патронах, набитых в его магазине. Это Хаттаб установил совершенно случайно, поддавшись неожиданно возникшему желанию сличить гильзу, поднятую с дороги со своими. И теперь он был убежден, что такое совпадение не могло быть случайным.

Чтобы окончательно убедиться в этом предстояло проверить маркировку боеприпасов, хранившихся в арсенале.

С перевала Хаттаб вернулся в Итум-Кале, куда вызвал из Шатоя Шамиля Басаева.

Басаев приехал на встречу в угнетенном настроении. В других условиях он бы мог и не явиться для беседы с названным братом, но обстановка на фронтах складывалась так, что приходилось думать о времени, когда придется бежать из Чечни за границу. А в таких условиях портить отношения с иорданцем Хаттабом было бы величайшей глупостью.

Басаев воспользовался гостеприимством старого знакомого Асланбека Саноева и занял в его доме комнату для почетных гостей.

Басаев сидел за столом разувшись, чтобы дать ногам, натруженным за день, слегка отдохнуть. Ночевать в этом доме он не собирался. В последнее время он все больше и больше поддавался чувству страха, которого не испытывал даже в Буденновске, где его отряд окружали спецназовцы, готовые к штурму больницы. Теперь все изменилось. Что-то неясное, но тревожное носилось в атмосфере и обостренным чувством хищника Басаев предугадывал близость беды.

Есть ему не хотелось. Сейчас он с удовольствием выпил бы стакан "Столичной", в чем не отказывал себе в годы, когда не был вынужден демонстрировать окружавшим его людям свое благочестие и приверженность шариату.

Потребность расслабиться, согнать стресс, вгонявший в бессонницу и порождавший приступы ярости, была неодолимой. Все теперь словно ополчилось против его удачливости. По пути из Шатоя он заезжал в аул Борзой. Там произошло неприятное событие. Боевики отряда Тавзанова, подчиненного ему и находившегося на переформировании, изнасиловали снайпера украинку Галю. Получившая звание мастера спорта ещё в советские времена, она через организацию УНА-УНСО подрядилась за хорошую плату проявить свое стрелковое искусство в Чечне, стреляя в российских солдат.

Сказать, что Галя была бабой красивой трудно, но вот в её доступности было известно всем. Желающим хохлушка никогда не отказывала, но случилось так, что шестеро молодых парней, не тратя усилий на уговоры, повалили Галю и терзали её до бесчувствия с животной яростью. Теперь назревал серьезный конфликт с представителями УНА-УНСО, с которыми в трудное время портить отношения Басаеву не хотелось. Предстояло откупиться, затратив на это большие деньги, а счет им Басаев вел со скупостью настоящего банкира. Не радовало его и то, что отношения с Хаттабом портились все больше и больше. Будь этот араб своим, чеченцем, Басаев бы знал как с ним обойтись.

Выводило Басаева из себя и то, что судя по некоторым намекам, Хаттаб считал, что гибель группы моджахедов, а также ликвидация отряда Везирханова и группы Даги Берсаева - дело рук самих чеченцев. А поскольку зона ответственности Басаева охватывала и район, где случились неприятности, косвенным их виновником становился он сам. Полностью реабилитировать и снять с него все подозрения мог только захват русских спецназовцев. Уж попади они в его руки, Басаев заставит их признаться даже в том, чего они никогда и не совершали. Поэтому все надежды теперь связывались с успехом действий отряда Дауда Арсанукаева.

Дауд Арсанукаев происходил из некогда могущественного княжеского рода и гордился тем, что в его жилах текла благородная кровь. Однако его угнетало, что жизнь не оставила за ним наследственного права на власть и каждый шаг для достижения успеха приходилось делать самому.

Самолюбивого и горячего чеченца злило буквально все. Окончив школу, он пытался поступить в сельскохозяйственный институт, но провалился на первом же экзамене. Пытался зарабатывать деньги, собрал бригаду строителей-шабашников, поехал в Ставрополье, но потерпел неудачу и на этом поприще. Джигиты, не имевшие специальностей и ко всему не умевшие трудиться были с позором изгнаны из русского села, где подрядились строить коровник. Кирпичная стена, которую они выложили в рост человека, одной из ночей рухнула от сильного порыва ветра. Денег за такую работу правление колхоза шабашникам не заплатило и Дауду пришлось возвратиться домой.

Выход из положения Арсанукаеву показала война, начавшаяся в Чечне. Дауд собрал несколько одногодков, маявшихся без дела, и из горной глубинки направился в Гумс - так в их ауле называли город Гудермес. Еще по дороге в Шали его записали в народное ополчение, выдали обмундирование, снаряжение и оружие. Потом, заставив дать клятву на Коране, отправили воевать. Дауд при этом стал командиром отделения. Ему отдали под начало шестерых парней, которых он привел с собой. Дауд долго сожалел о том, что не догадался собрать отряд побольше числом, тогда бы он мог считаться офицером.

Война понравилась Дауду тем, что поднимала уровень адреналина в крови, заставляла сердце биться сильнее. Правда, в открытом бою он со своими людьми не побывал ни разу. Его отделение, ставшее разведывательно-диверсионным, действовало преимущественно из засад. Обстреляв федералов - лучше если их силы не превышали численностью стрелковую роту - Дауд подавал команду на отход. Отделение срывалось с места и уходило в горы.

Со временем Дауд стал одним из наиболее доверенных командиров Басаева. На него возлагались сложные задачи, выполнять которые он бросался с большой охотой и рвением.

Дауд Арсанукаев считал себя командиром удачливым и непобедимым и делал все, чтобы оправдать свою славу.

* * *

На "Тоёте" группа Полуяна добралась до родника в лощине у перевала Дурзуме. Дальше предстояло идти своим ходом.

Они загнали машину в камни так, чтобы её не было видно с тропы.

Бритвин сунул в горловину бензобака веревку, помотал ею, потом перевернул и воткнул в бак другим концом. Огляделся. Махнул рукой.

- Уходите!

Поднес зажигалку к веревке и выбил язычок пламени. Огонь вспыхнул и яростно затрещал, рванувшись к горловине бензобака. Бритвин спрыгнул с обрывчика и пригибаясь отбежал от машины.

"Тоёта" ещё чадно дымила, а шесть человек уже ушли в леса за перевалом. Где-то в этих местах им предстояло отыскать секретное хранилище боевиков, приготовленное заранее на случай ведения партизанской войны в горах.

Трудность заключалась не только в том, что база была хорошо замаскирована. Безопасность её территории обеспечивали самые совершенные электронные охранные системы. В частности сейсмомагнитометрическое средство "Дуплет" российского производства было основано на регистрации колебаний грунта, которые возникали при перемещении человека, а также на изменении магнитного поля вызывавшееся появлением в охранной зоне оружия.

Достоинства системы "Дуплет" заключалось и в том, что она является полностью пассивным средством обнаружения, наличие которого в охраняемой зоне нельзя засечь ни электронными средствами разведки, ни визуально. Система обеспечивала надежное обнаружение нарушителей в любое время года, даже в экстремальных зимних условиях. "Мертвые зоны" по всей длине перекрытого "Дуплетом" участки отсутствовали.

Чтобы забросить в центр базы радиомаяк, предстояло в полном смысле исхитриться.

Лес оказался не таким густым, как это виделось с перевала. Дышалось легко и вольно. Высоты в две тысячи метров стали для них привычными, и разреженность воздуха совершенно не ощущалась.

Больше всего Полуян опасался птиц. Здешний лес был идеальным местом для их обитания и любая сорока, заметив людей, могла поднять хай, протестуя против вторжения посторонних в её владения. Ко всему от сорок, которые охраняют территорию своего гнездования, бывает трудно отвязаться. Горластая птица, издавая громкое стрекотание, долго и неотвязно преследует человека, вызывая в лесу тревогу среди его обитателей.

Но им в этот раз повезло. Птичьи посвисты и шум крыльев долетали до них со стороны. Видимо там, поближе к опушке они и гнездились.

Группа двигалась медленно и крайне осторожно. Сделав несколько шагов, они останавливались и замирали на минуту, а то на две. С каждым метром по мере приближения к охраняемой зоне вероятность натолкнуться на неожиданные сюрпризы возрастала. А что если помимо пассивной системы охраны объект оберегали секреты? Люди, вбухавшие огромные средства в приобретение оружия и боеприпасов, не могут быть глупы и беспечны. Они способны привлечь к охране не только тренированных и хорошо вооруженных боевиков. За соответствующую плату, охрану периметра базы могут обеспечивать и люди пожилого возраста.

Ярощук, который шел на правом фланге группы, поднял руку и слегка качнул указательным пальцем, привлекая внимание Полуяна. Тот застыл на месте с занесенной для очередного шага ногой и, чтобы сохранить равновесие, оперся ладонью о ствол бука. Только потом осторожно и тихо поставил ступню на землю.

Металлический лязг послышался снова. Он донесся справа снизу. Полуян посмотрел на склон сквозь кусты, но ничего не увидел. Зелень оказалась настолько густой, что закрывала видимость.

Полуян осторожно сдвинулся вправо к каменистой гряде, где кустарник рос значительно реже, потом согнулся в поясе и быстрым рывком проскочил открытое место, и залег под основанием скалы.

Металлические звуки больше не повторялись. Листва мерно шелестела, создавая спокойный фон, но Полуян продолжал напряженно следить за местом, откуда, как ему показалось, он слышал подозрительный шум. Во всех случаях, когда на карту ставится не только успех предприятия, но собственная жизнь, надо уметь выжидать.

Полуян повернулся и посмотрел в сторону Ярощука. Тот продолжал стоять на том же месте, где замер, едва услыхал звяканье металла в первый раз.

Полуян сделал легкое движение кистью, показывая, что лучше не двигаться и оставаться на месте. Ярощук показал ему большой палец, поднятый вверх, демонстрируя, что понял предупреждение.

Их терпение было вознаграждено. Впереди в кустах возникла фигура человека. Он медленно поднимался по склону, закинув автомат на плечо. Тело боевика опоясывал патронташ и скорее всего звук издал автомат, ударившись о патроны.

Таран, предпочитавший решать все проблемы одним выстрелом, сделал несколько движений, сгибая и разгибая указательный палец. Он спрашивал у Полуяна разрешения. Тот поднял кулак и погрозил им. Дело не в том, что выстрел с глушителем будет бесшумным. Куда опаснее, если пропавшего боевика хватятся и начнут искать. Тогда неприятностей избежать не удастся. Нет, их пребывание в зоне базы должно оставаться в секрете.

Боевик, продолжая позвякивать снаряжением, прошел мимо и скрылся в отдалении. В лесу снова стало тихо.

И снова они двинулись вперед.

Время, как казалось Полуяну, тянулось как резина. Даже капли воды, падавшие со скалы, возле которой они задержались на некоторое время, падали осторожно с удлиненными интервалами: кап - длинная угнетающая пауза и снова - кап...

Наконец они выбрались на открытое место, где березы и буки росли по одиночке или небольшими группами. Расположившись на опушке, группа залегла и повела наблюдение. Стрелки часов показывали ноль тридцать. Раньше двух часов начинать операцию не имело смысла. Опыт подсказывал, что следует дождаться, когда природные факторы заставят тех, кто охраняет базу, в полной мере ощутить угнетающие позывы к сну.

Оттуда, где ни ещё днем засекли движение людей, доносился неясный шум. Он становился то сильнее, то угасал. Полуяна это встревожило.

- Что там? Прислушайся, - сказал он Бритвину, который лежал рядом. Как уже все заметили тот обладал обостренным слухом охотника, отточенным пограничной службой.

- Похоже, работает движок.

Все снова вслушались.

- Точно, движок, - окончательно утвердил свое определение Бритвин. Вскоре будто в подтверждение его слов впереди сверкнула яркая вспышка. Ярощук, наблюдавший за базой в прицел ночного виденья, заметил как наружу из подземного хранилища кто-то вышел. Из открытой им двери вырвался сноп яркого света.

- У них там электричество, - сказал Бритвин. - Ну, Баб-эль-Мандеб!

Вспышка света повторилась ещё раз. Тот, кто выходил из помещения, вернулся в него обратно.

В час ночи звук работавшего движка стих Его выключили.

В час десять Полуян поднял руку, подержал её и опустил:

- Пошли!

Группа двинулась к цели. Надо было успеть завершить дела до того, как на горы накатит рассвет.

Полуян шел с осторожностью человека, пересекавшего реку по ненадежному льду. Делая шаг, он не переносил на опорную ногу всю тяжесть сразу, а делал это постепенно, будто проверял прочность земли. Предосторожность была не лишней: ни один сучок не хрустнул под подошвой его ботинок, ни один камень предательски не заскрипел.

Временами Полуян останавливался и вглядывался во тьму. Он видел тени своих товарищей, заметить которые удавалось только в момент движения. Едва люди останавливались их силуэты сливались с темнотой, растворялись в ней.

Через несколько минут они вышли на утоптанную тропинку. Она тянулась от базы к роднику, который был истоком ключа, сбегавшего в реку Дзумсэрк. Именно на этой тропе Бритвин, наблюдавший днем за местностью, засек людей, таскавших в пластмассовых канистрах питьевую воду в сторону базы.

Штурм непреодолимой полосы, которую прикрывал "Дуплет" начал Таран, отлично овладевший арбалетом. Еще до сумерек они выбрали одинокий бук, который рос на территории базы.

Стрела с резким свистом сорвалась с тетивы. Петля капроновой струны, которую увлекал за собой снаряд, быстро разматывалась.

Прицел оказался точным. Разящий стержень попал в рогатку между стволом и самым толстым из нижних сучьев бука. От резкого толчка лапки стального якоря распахнулись. Таран осторожно подергал леску. Якорь надежно держал стрелу.

Тогда Таран ловко взобрался на дерево и стал тянуть верхнюю струну капрона на себя. Нижняя жила побежала вперед, увлекая за собой стальной тросик. Вскоре его головка достигла кольца на тупом конце стрелы, проскочила его и тут же раскрыла лапки второго якоря.

Таран натянул на руки перчатки, ухватился руками за струну, сразу чуть провисшую вниз, закинул на неё ноги крюками и пополз в сторону заграждения.

Все напряженно следили за его действиями.

Внезапно Таран замер на месте и сделал рукой предупреждающее движение. Потом перехватился и правой рукой достал пистолет.

Раздался звук сломавшегося сучка - это глушитель надежно погасил звук выстрела. И опять наступила тишина. Все встревожено вслушивались, но ничто не говорило о том, что выстрел кем-то услышан.

Таран медленно двинулся дальше.

Добравшись до дерева, на котором крепился трос, он с облегчением ухватился за длинную горизонтальную ветку, подтянулся и сел на толстый сук, нависавший над самой землей. Огляделся, прислушался. Скользнул по стволу на землю. Подошел к лежавшему на земле боевику. Выстрел был точный. Пуля попала в затылок и на выходе разнесла лоб, изуродовав лицо до неузнаваемости.

Таран быстро обыскал ещё теплое тело боевика. Вынул из-за пояса пистолет "Вальтер" ПП-38, сунул в карман куртки. Поднял автомат, отщелкнул магазин, положил в другой карман. Передернул затвор, вышвырнув патрон из патронника. Положил автомат под ствол бука.

Быстро пробежав к месту, где по всем расчетам должен был находиться центр подземного хранилища, Таран положил маячок и включил его.

Через четыре минуты тем же путем, но в обратном направлении, Таран выбрался из охраняемой зоны.

- Все на мази? - спросил Полуян и удовлетворенно подтолкнул Тарана плечом. - Тогда я выхожу в эфир.

Он взял трубку. Вызов прошел без малейшей задержки.

- Василий Васильевич? - спросил Полуян настороженно. Имя и отчество были паролем, о котором знало всего несколько человек.

- Вы ошибись, это Николай Николаевич..

Это был отзыв.

- Прошу прощения. Я набирал номер правильно...

- Не беспокойтесь, все в порядке.

Невинный разговор абонентов космической связи. Как ни препарируй его, ничего секретного не извлечешь. На деле разговор запускал в действие сложный боевой механизм, нацеленный на уничтожение.

- Уходим, - сказал Полуян озабоченно. - Здесь скоро станет слишком жарко.

* * *

Бомбардировщик с погашенными аэронавигационными огнями шел с северо-востока на высоте шести тысяч метров. Проследить его полет в ночи с земли без радара у противника не имелось возможностей, и летчик выдерживал курс, не применяя противозенитных маневров.

То, что нес на борту самолет к далекой цели только в силу традиций называлось авиационной бомбой. На самом деле это была современная сложнейшая система оружия, сочетавшая в себе электронные устройства самонаведения, корректировки траектории, взведения взрывателей и мощный подрывной заряд.

Сложные электронные датчики, расположенные в контейнере системы уже засекли источник радиоволн определенной длинны и запустили в работу процессоры, которые приводили в действие механизмы прицеливания.

Компьютер проверил исправность блоков системы и тут же спокойный голос бортового суфлера сообщил экипажу:

- До цели сто пятьдесят километров. Контакт устойчивый.

На современных самолетах пилоту, особенно в сложных боевых ситуациях бывает нелегко уследить за показаниями десятков разных приборов. Поэтому конструкторы дополнили визуальное восприятие летчиком параметров полета звуковыми подсказками. Специальная аппаратура в нужный момент сообщала экипажу на что следует обратить внимание, какие действия нужно срочно предпринять. Любую, самую поганую новость бортовой суфлер сообщал экипажу голосом спокойным, отрешенным от тревожных событий. Он одинаково бесстрастно, произносил фразу вроде "Пожар в правом двигателе" в полете или "Не вышла передняя стойка шасси" при посадке.

Психологи, изучавшие воздействие слов суфлера на состояние летчиков, пришли к выводу, что голос мужчины подсказчика воспринимается более нервозно, чем когда то же самое сообщает женщина. Поэтому невидимую суфлершу в зависимости от личных впечатлений от её подсказок пилоты звали "Черный ангел" или "Ангел смерти".

- До цели пятьдесят километров. Контакт устойчивый.

Система наведения оружия работала в автономном режиме и в помощи штурмана не нуждалась. Теперь он мог только прервать подготовку к пуску, если с земли последует отмена приказа на поражение цели.

- Цель захвачена в перекрестие. Удержание надежное. Сброс!

Идея создания оружия объемного взрыва родилась в умах тех, кто совершенствует средства массового поражения, с появлением баллистических ракет. Их топливные баки заполняли высокоактивными агрессивными сортами синтетического топлива. Именно тогда в язык военных вошли такие названия как гидразин, аэрозин, пентаборан, гептил, обозначавшие вещества летучие, образующие в смеси с воздухом гремучие смеси, обладающие огромной разрушительной силой.

Первые аварии ракет на пусковых столах и в моменты их заправки ошеломляли испытателей мощностью взрывов. Но создатели новых видов оружия увидели в силе и свойствах ракетного топлива перспективное направление конструирования боевых систем, которые позже получили название "термобарических" или, если определять их по-русски, - боеприпасов объемного взрыва..

У нового оружия страшная разрушительная сила. На определенной высоте у контейнера, содержащего летучую огнеопасную смерть, разрушается оболочка. Вырывающийся в атмосферу газ мгновенно распространяется во все стороны и заполняет огромный объем. Точно в рассчитанное время специальное устройство выдает огневой импульс. Облако агрессивного состава мгновенное детонирует.

С точки зрения физики у такого рода боеприпасов двойное действие. В первой фазе взрыва масса детонирующей смеси устремляется огненным валом во все стороны от центра. Она сжигает и сметает все, что оказывается в сфере её воздействия.

Весь кислород воздуха, оказавшийся внутри зоны взрыва, мгновенно выгорает и там создается зона пониженного давления, своеобразный вакуум.

Во второй фазе действия боеприпаса атмосферное давление с огромной силой схлопывает вакуумный пузырь, довершая разрушения, которые не доделал взрыв. Именно по этой причине бомбы такого рода получили неверное название "вакуумных". Кстати, подобный вакуумный эффект присутствует и при ядерных взрывах, но сила их впечатляет иными последствиями и эффект возвратной воздушной волны в нашем представлении остается как бы не замеченным...

Некоторое время бомба, отделившаяся от носителя, летела тем же курсом, что и самолет, но постепенно её траектория начала прогибаться к земле. Головка системы наведения передавала импульс радиомаяка в бортовой компьютер. Там в безмолвных чипах микропроцессоров поступавшая с датчиков информация обрабатывалась и преобразовывалась в команды, которые передавались на органы управления полетом бомбы. Умная система учитывала менявшуюся на разных высотах силу ветра, его направление и атмосферное давление. Все природные факторы, способные сбить бомбу с боевого курса, парировались рулями и цель, запечатленная электронной памятью, все время оставалась в центре перекрестия прицела.

Бомбардировщик, заложив вираж по широкой дуге, ложился на обратный курс, когда горы осветила яркая вспышка.

Огромный оранжевый шар, играя и переливаясь тугими жгутами багрового пламени, заполнил все пространство ущелья, опалив всепожирающим жаром его склоны, заставив трескаться камни, поджигая как свечки деревья в ближайшем лесу, иссушая ручьи, стекавшие с гор.

Мощный наземный удар, сотрясший чрево хранилищ, укрытых толстым слоем железобетона, вызвал детонацию запасов боеприпасов, собранных в одном месте. Могучий взрыв распорол бетонную крепость изнутри, как жестяную консервную банку.

Оранжевый шар ещё не погас, когда из глубины земли, догоняя его, вырвался столб огня и черного дыма...

Утром над горами пролетел самолет-разведчик. А уже через час в штабе генерала Шалманова рассматривали свежие аэрофотоснимки. На листах крупного формата хорошо просматривалась огромная яма. Увеличительное стекло позволяло увидеть торчавшие вверх и в стороны, изогнутые страшной силой, стержни стальной арматуры.

- Что скажете, Георгий Петрович? - спросил полковник Бойко Шалманова.

- Отличная работа.

- Тогда вот, - Бойко положил на аэрофотоснимки и открыл пластиковую папочку. - Это акт о выполнении задачи. Мне надо списать затраченные на контракт средства.

* * *

Считается, что горный туризм - это очень трудное испытание физической и духовной выносливости человека. Но то, что выпало на долю боевой группы Полуяна с мирным туризмом сравнить нельзя.

Туристу незачем постоянно думать о том, как скрыть свой маршрут от чужих глаз. Он может останавливаться в населенных пунктах, в местах удобных для ночевок и дневок, любоваться пейзажами, наслаждаться восходами и закатами, распевать с вечера до утра песни под гитару.

Группе Полуяна приходилось старательно обходить места, где живут люди. И каждый такой обход превращался в крюк, всякий раз требовавший затраты сил. Суровая необходимость заставляла её уходить с нехоженых троп и преодолевать неудобья, ради того, чтобы внезапно оказаться там, где её не ждали.

Столь же часто группа прерывала движение для того, чтобы понаблюдать за маршрутом, старательно изучить подозрительные места, где можно устроить засаду, замаскировать секрет или поставить стационарный пост боевиков.

В штабе Басаева сразу связали взрыв секретной базы с пребыванием в местах её расположения таинственной группы федералов. Группы, следы которой обнаруживались довольно быстро, но встать на которые и пойти по ним никому не удавалось.

Чтобы хоть каким-то образом успокоить себя, Басаев на президентском совете сообщил, что по сведениям, которые добыли его доверенные люди, группа составлена из чеченцев, уроженцев горных аулов, которые прекрасно знали места, где им приходится действовать, где им помогали скрываться от погони родственники и знакомые.

Масхадов, выслушав это сообщение, дал резкую отповедь.

- Мы знаем, Шамиль, как ты умеешь оправдываться. Хорошо знаем. Но не вздумай повторять эту глупость на людях. Никто тебе не позволит распространять слухи о том, что горные чеченцы поднялись против нашей с тобой власти. Хотя я прекрасно понимаю, Шамиль, что наши шашни, не ужасайся, я ещё раз повторю, - что наши шашни с арабами, с ваххабитами, надоели народу. Надоели. Ты меня понял? И когда ты уйдешь отсюда, то займись делом и заставь тех, кто на это ещё способен, найти русских. Я повторяю - русских, которые шастают в твоем тылу, как у себя дома.

С совета Басаев ушел накаленный до точки плавления. Его давно так не унижали. С того момента, когда в Абхазии, осетин, командир батальона, преданный им, публично врезал прикладом, свалил и добавил несколько пинков ногой. Тогда пришлось вытерпеть не только боль, но и оскорбительные слова, от которых в других условиях кавказец хватается за кинжал.

- Я найду их, - успокаивал себя Басаев. - Я изрежу их на куски. Запихаю в рот по гранате и подорву.

Планы мести возникали в голове один страшнее другого. Оставалось их воплотить в жизнь.

* * *

Дауд Арсанукаев с энтузиазмом воспринял приказ Басаева отыскать группу федералов, которая оказалась в Итум-Калинском районе и действовала без какой бы то ни было связи с основными силами. Дауд сразу обратил внимание на приказ "уничтожить" и отсутствие обычного для Басаева требования взять кого-либо в плен. Это свидетельствовало о том, что генерал встревожен, а может даже напуган решительностью, с которой русские ворвались в Чечню и разметали тех, кто прикрывал опасные горные проходы от возможного проникновения небольших диверсионных групп спецназа.

Дауд сам отобрал боевиков, уже имевших боевой опыт. Каждый из них проверен в деле, как с точки зрения физической выносливости, так и со стороны беспощадности в отношении к неверным.

Погрузив команду в бортовой "Урал", Дауд приказал водителю гнать на юг по дороге, которая тянулась по ущелью Аргуна к грузинской границе. Посвящать боевиков в тонкости предстоявшей им операции Дауд не стал. И уж тем более он умолчал о том, какую опасность представляет группа профессионалов, жертвами которой уже стали группа Даги Берсаева и отряд Везирханова.

* * *

Полуян прилег, плотно уперся локтями в землю и приложил бинокль к глазам. До аула Керой, видневшегося вдали оставалось не более двух километров. Чтобы добраться туда предстояло спуститься с крутого склона в ущелье, перейти вброд маленькую речушку. Дома аула располагались на узкой полоске берега, которую за многие века вода отвоевала у гор.

Полуян насчитал шесть новых особняков, яркими заплатами выделявшихся на фоне старых домов аула сложенных из естественного горного камня. Полуян легко представил, сколько усилий потребовалось приложить тем, кто пробивал сюда дорогу, вез арматуру, бетон, облицовочные и отделочные материалы.

По тому, как дома выглядели снаружи, все для их строительства было завезено из центральной России. По узкой горной дороге, пробитой по трассе старой вьючной тропы и соединявшей аул Итум-Кале с грузинским поселком Шатили, который расположен в верховьях Аргуна на южной стороне Муцосского хребта можно протащить в эти края небольшие партии боеприпасов и вооружения, но тащить по горам цемент, кирпич, бетонные блоки вряд ли кому-то приходило в голову.

Обращало на себя внимание, что дома ещё в процессе строительства приспосабливались к долговременной обороне. Едва ли хозяева особняков предполагали, что сюда доберутся российские военные, но доверия к добропорядочности своих соседей - горцев они явно не испытывали. Страна, где в каждом ауле имеется свой отряд "самообороны", который обязательно именуется "полком", в любой момент может обернуться бандой абреков, для которых все равно что грабить, лишь бы нашлось кого.

Судя по схеме, которую вручил Меир Бен Ари, усадьба, стоявшая в стороне от остальных домов поселка, принадлежала шейху Абу Бакру.

Это был тот объект, ради которого, преодолевая трудности и опасности, они пришли в долину Аргуна, в глубокий тыл чеченской вольницы.

Полуян рассматривал дом методично, не торопясь.

Первый этаж представлял собой бетонный монолитный блок. На разных уровнях по фасаду тянулись четыре узкие амбразуры - две располагались у самой земли, две - в метре от нее. Еще по две прорези для стрельбы виднелись в торцах здания.

Второй этаж - жилой, был выложен из прекрасного кирпича песчано-желтого цвета. В широких светлых окнах хорошо просматривались фирменные рамы из полихлорвинила.

Внимательно вглядываясь, Полуян определил, что чуть ниже оконных переплетов под подоконниками, прикрытые металлическими пластинами, находились небольшие прорези амбразур.

Крутые скаты крыши покрывала зеленая черепица. В двух местах над крышей торчали два черных прута антенн.

С тыловой стороны двора, обращенной к горам, к дому примыкала одноэтажная хозяйственная пристройка. Судя по металлическим воротам там мог находиться гараж на две машины и помещение мастерской. За оградой ближе к крутому склону горы стояла высокая мачта с тарелкой космической связи на макушке.

Шейх, устраивая гнездо в горах, наверняка был уверен, что нашел для себя надежное убежище и селится здесь на долгое время

В горах было тихо и лишь далекий заунывный звук, походивший на волчье подвывание, доносился до ушей по трубе ущелья. Таран долго прислушивался, пока понял, что в невидимом горном ауле муэдзин гнусаво тянет азан - призыв к полуденной молитве. Где располагался аул и далеко ли до него определить на слух было трудно: в горном воздухе звуки распространялись легко, не теряя своей тональности.

Неожиданно пение муэдзина, доносившееся издалека, заглушил громкий звук пробудившейся рации.

- Русский, ты меня слышишь?! - голос, рвавшийся из эфира, бил в перепонки. Полуян улыбнулся. В интонациях вопроса слышались волчьи нотки, хорошо знакомые многим по знаменитому мультфильму. Казалось что то, кто вышел в эфир сейчас завопит: - Ну, заяц, погоди!

- Ответить? - спросил Резванов.

Полуян отрицательно качнул головой.

- Я знаю, русский, ты меня слышишь. Так вот знай, я сдеру с тебя шкуру. Сдеру!

В последнем слове, произнесенном с нервным надрывом, чудилась не уверенность, а нескрываемое отчаянье.

- Эх, - сказал Бритвин с сожалением, - я бы ему ответил!

- Не надо, - Полуян на этот счет имел свои соображения. - Эта публика сейчас чувствует себя в роли волков. Не будем их разочаровывать. Они пытаются угадать, куда мы от них побежим. О том, что мы пойдем навстречу мысль им наверняка не приходит. В этом наш козырь.

- Мы не знаем сколько их, - высказал сомнение Таран, - вот что плохо.

- Узнаем, - сказал Полуян. - Сейчас пойдем и узнаем.

Умение преодолевать трудности - это не столько физическое, сколько моральное качество человеческой натуры. Выносливые люди, ощущают усталость в той же мере, как и все остальные, но они не обращают на неё внимания и переносят тяготы как явления неизбежно сопутствующие напряженной работе.

В течение часа Полуян вел группу ускоренным шагом, поскольку они двигались параллельно склону горы по старой овечьей тропе и это давало им возможность побыстрее уйти подальше от опасного района. Когда потребовалось брать подъем, они перешли на размеренный шаг, чтобы не сбивать дыхания.

Тропа, змеясь среди камней, выступавших наружу из тела горы, снизу просматривалась плохо, и группа двигалась перекатами. Пока двое уходили все выше вверх, остальные занимали позиции, готовясь отразить нападения с флангов и тыла.

Они заметил "Урал" в долине Аргуна издалека. Машина задержалась на дороге у большой воронки, которую оставила авиационная бомба, сброшенная ночью прилетавшим сюда штурмовиком. Боевики, вооружившись лопатами, наспех устраняли повреждение полотна, пытаясь обеспечить машине возможность проезда.

Чтобы выбраться на проезжую часть, группе надо было пройти далеко вперед по склону и найти удобный спуск. Тропа пролегала в узкой щели, прорытой ливневыми потоками, стекавшими со склонов горы. Перегораживая путь, в овражке лежала большая куча сухих кукурузных стеблей.

Полуян поднял руку, останавливая людей.

- Столяров, спустись туда.

Группа изготовилась к ведению огня, чтобы при необходимости прикрыть товарища, а Столяров двинулся вниз, проверить нет ли на тропе мин.

Минуту спустя, он замахал руками, приглашая остальных подойти к нему.

Оказалось, что под стеблями кукурузы стоит черный джип. В нем все было исправно, кроме левого переднего колеса. Шины выглядела изрядно изжеванной, а диск оказался смятым слабым взрывом или сильным ударом.

- Проверено, мин нет, - слегка ёрничая доложил Столяров.

- И все же что-то смущает? - спросил Резванов.

- Есть маненько. Зачем такую машину бросили, если не заминировали?

- Не ломай голову, - сказал Резванов. - Передок хозяин повредил неплохо, но вся тачка цела. Чтобы она забегала, надо сменить диск и поставить новый скат. Машину загнали в щель и замаскировали. Не столько от людей - чужие здесь не ходят, сколько от авиации. Чтобы ненароком какой-нибудь летун не вмазал в неё нурсиком. А местные ничего не тронут.

- Она может ехать? - Полуяна больше всего интересовало именно это.

- Потихоньку и с большим скрипом.

- Тогда сойдет. До грузовика не более километра. Если мы подпилим к нему в такой колымаге, никто ничего не заподозрит.

Они поехали.

Резванов шел впереди машины, придерживая рукой автомат "Узи", который снял с полевого командира Астемира Везирханова. Автомат висел на длинном ремне, что позволяло с предельной легкостью направлять его в любое место.

Заросший черной густой бородой, полковник внешностью теперь ничем не отличался от боевиков, действовавших в этих краях. Зеленая широкая повязка, расшитая вязью арабских букв, плотно перетягивала лоб и придавала ему законченный вид бойца джихада.

Резванов медленно двигался по дороге, обходя лужи, оставленные недавно прошедшим ливнем. Джип, скособочившись в сторону спущенного колеса, окончательно доминая шину и звякая диском по камням, осторожно полз за ним.

Метрах в двадцати от места, где дорога, повторяя изгиб реки, делала поворот, стоял грузовик "Урал". Рядом беспорядочной кучкой толпились боевики, отдыхавшие после того, как засыпали воронку, мешавшую им ехать дальше. Они увидели постороннего, за которым как подбитая утка, припадая на поврежденное колесо, медленно полз джип. Вид приближавшегося человека не вызвал у них ни подозрения, ни настороженности. Черная неопрятная борода, замусоленная камуфляжная куртка, автомат "узи" на груди - все выглядело привычным и тревоги не вызывало. Да и машина, которая еле ползла из-за хорошо видимого повреждения располагала к благодушию. Чужие в горной Чечне так нахально себя вести не могли.

- Салам, - сказал Резванов, подходя к боевикам.

Дауд Арсанукаев выступил навстречу Резванову. Тот сразу понял, что молодой боевик и есть командир, иначе он не посмел бы влезать в разговор первым, поскольку рядом стояли люди заметно старше его по возрасту.

- Салам, - ответил на приветствие Дауд, - но мне кажется, что слово джихад сейчас подошло бы больше.

"Салам" - по-арабски означает мир. Это слово вошло в языки всех народов, исповедующих ислам.

В классической полноте приветствие мусульманина при встрече с единоверцем звучит так: "Ас-салам алейкум ва-рахмату-Ллахи ва-баракатух!", что переводится как "Мир вам, милость Аллаха и его благословение!" Вежливый ответ на эти слова звучит чуть иначе: "Ва алейкум ас-салам ва-рахмату ллахи ва - баракатуху!" - "И вам мир, милость Аллаха и его благословение!".

В части, касающейся мусульманского гостеприимства и вежливости пророк Мухаммад оставил правоверным такой завет: "Лучшее проявление ислама состоит в том, чтобы угощать людей и приветствовать тех, кого знаешь и кого не знаешь".

Повседневность упростила формулу привествия и ответа на него. Достаточно сказать "Ас-салам алейум", - "Мир вам", чтобы получить ответ: "Ва алейкум ас-салам" - "И вам мир".

Дауд, услыхав слово мир из уст человека, который имел автомат, заметил не без остроумия, что им обоим в конкретной обстановке для взаимного приветствия куда больше подошло бы слово война.

Резванов уже пересчитал боевиков. Их было тринадцать. Одиннадцать вместе с командиром стояли за кузовом "Урала", водитель топтался возле кабины слева и ногой обстукивал колесо, а последний отошел в сторону к кустам, чтобы справить нужду.

- Кого вы ждете? - спросил Резванов и остановился так, чтобы видеть свой джип.

Оттуда один за другим оттуда на дорогу выбрались четверо. Все бородатые, неопрятные, в камуфляже, бронежилетах с подсумками, полными гранат.

Командир боевиков не ответил на вопрос. Он посмотрел на появившихся из джипа людей и спросил:

- Вы куда и откуда?

Резванов уловил в голосе собеседника подозрительность, а в глазах настороженность. Ответил спокойно:

- Служба шариатской безопасности. Вот мое удостоверение.

Он сделал рукой движение, показав что собирается достать документы из кармана. Но вместо этого повернул автомат и нажал на спуск.

"Узи" захлебнулся в безудержном треске.

Пули, попавшие в грудь Арсанукаева, отшвырнули его под задние колеса "Урала". Автомат, не смолкая ни на миг, поливал свинцом стоявших за кузовом боевиков.

Едва Резванов открыл огонь, Полуян побежал вдоль левого борта "Урала", направляясь к водителю. Тот был безоружен, но мгновенно среагировал на стрельбу. Ловко подпрыгнув, он попытался вскочить в кабину, когда пуля ударила ему в спину.

Водитель широко взмахнул руками, словно старался удержаться за воздух, и упал на спину.

Помогая Резванову, Ярощук и Бритвин направили оружие на основную группу боевиков.

Таран в два выстрела поразил бородатого моджахеда, выскочившего из кустов, но ещё не успевшего поддернуть штаны.

Это не было боем. Это было расправой. Те, кто ещё несколько минут назад были живыми, теперь лежали в маслянистых лужах крови, бездыханные и неподвижные.

Это была война - безжалостная, кровавая, в которой один закон, одно правило: либо я, либо ты меня.

Гуманизм - прекрасная тема для обсуждения в залах законодательных собраний, в кругу умных собеседников, осуждающих жестокость и защищающих человеколюбие. Два собеседника, направившие друг на друга оружие, чаще всего решают спор языком огня.

Полуян стоял над холодеющими телами боевиков и отдавал распоряжения. Он не думал, даже не позволял себе размышлять о происшедшем. Он не пытался давать случившемуся моральных оценок. Он знал одно - в боевом отношении операция удалась.

Он знал, что террорист Хаттаб, который в девяносто шестом году сумел заманить в огневой мешок в ущелье Аргуна между Дачу-Борзоем и Ярышмардами батальон мотострелков и превратил его в кровавое месиво, ни минуты не мучился сожалениями. Война есть война. Идешь с оружием, значит умей его применять. Не умеешь стрелять первым - поднимай белый флаг или падай в лужу собственной крови.

Полуян знал, куда вел людей и чем им грозила минутная нерешительность. Знал и поступал так, как повелевала логика боя - он стрелял на поражение первым.

Кузов "Урала" был забит рухлядью, в которой команда Полуяна отказывала себе: спальные мешки, изрядно засаленные и потертые; большой казан с боками, покрытыми сажей; большой куль мелкой картошки, ящики с банками говяжьей тушенки и "Кока-Колы"; несколько связок репчатого лука и боеприпасы, Именно этого добра оказалось слишком много: несколько запаянных цинковых упаковок с автоматными патронами, два ящика гранат и отдельно от них коробки со взрывателями; длинные зеленые контейнеры с ручными гранатометами и десятка два противопехотных мин.

К Полуяну подошел Ярощук, держа в руках стопку собранных у боевиков документов. Протянул полиэтиленовый пакет с какими-то бумагами.

- Взгляни.

Полуян взял пакет. Достал из него иностранный паспорт. Открыл. С фотографии на него глянуло лицо Дауда Арсанукаева. Документ, судя по надписям, которые скрепляли официальные печати, принадлежал гражданину Турции Исмаилу Гюпгюпоглу, 1953 года рождения, уроженцу города Измира. Вместе с паспортом хранился оплаченный авиационный билет с открытой датой. Судя по нему, турецкий подданный Гюпгюпоглу в любое время имел возможность вылететь из Тбилиси в Анкару.

- Еще у кого-нибудь есть такие? - поинтересовался Полуян и потряс книжкой авиабилета.

Ярощук покачал головой.

- Нет. Возможность вовремя смыться, судя по всему, предоставлена только полевым командирам. Аллах акбар и вперед!

На то, чтобы погрузиться в "Урал" команде хватило нескольких минут. Резванов, отойдя от джипа поднял автомат и выстрелил в бензобак. Пуля пробила металл, но машина загораться не хотела. Это только в кинобоевиках от любого столкновения американские машины взрываются и превращаются в пылающие костры. На деле пришлось потрудиться, чтобы запалить джип.

Сперва Резванов зажигалкой поджег клок соломы, валявшийся на обочине, бросил её в лужицу бензина, который вытек из пробитого пулей бака, и только потом огонь быстро побежал к джипу.

Пламя громко охнуло, выбросило вверх высокий желтый язык. Пары бензина, заполнявшие машину изнутри, вспыхнули с громким взрывом и огонь забушевал со всех сторон, превратив джип в пылающий факел.

- Поехали! - крикнул Полуян, отбегая к машине.

Все бросились за ним.

Столяров с неудовольствием посмотрел на огонь, пожиравший металл.

- Зря, командир. Я бы мог такой сюрприз замастырить...

- Не надо, - отрезал Полуян. - Где попало сюрпризы мастырить не надо. Мы оба не гуманисты, верно? Но думать, что к машине первым мог подойти пастух или мальчика...

- Ага, - буркнул Столяров, мальчишка вроде Саду Шовлахова. Да здесь в каждой сакле ребенку сначала дают подержать автомат, потом уже в рот пихают соску...

Дымный факел скрылся за поворотом и разговор окончился сам собой.

В глухой теснине они обогнали беженцев. Несколько женщин, два старика и дети, нагруженные мешками с каким-то скарбом, шли в сторону границы с Грузией. При виде грузовика они пугливо сошли с проезжей части, освобождая дорогу. Никто не остановился, не поднял руки, просясь подвезти. По опыту беженцы знали: война - дело серьезное. Джигитам, ведущим джихад, нет никакого дела до тех, кто не держит в руках оружия. Самое большое, на что нужны старики и женщины на войне, это послужить живым щитом, когда джигитам потребуется прорваться сквозь окружение федералов и уйти в леса.

* * *

С дороги, тянувшейся вдоль Аргуна, они свернули в узкое ущелье реки Бара и укрыли машину в лесу. Здесь, судя по многим признакам, часто останавливались вооруженные группы боевиков. Удобные для стоянки места были забросаны ржавыми консервными банками, полиэтиленовыми пакетами, в некоторых местах лежали груды стреляных гильз, а на стволах берез и грабов виднелись пулевые отметины: джигиты проверяли меткость...

На отсутствие или недостаток боеприпасов жаловаться они не могли. То, что было израсходовано, группа восполнила за счет вооружения, которое они забрали вместе с машиной Даги Берсаева. А вот с продуктами оказалось труднее. Последние дни они питались впроголодь, экономя остатки консервов и галет. Зато в "Урале" Дауда Арсанукаева, они обнаружили запасы продуктов, которые позволили им закатить настоящий пир.

Переходы, которые они совершали, с точки зрения жителя равнины могли бы показаться смешными - десять-пятнадцать километров в день, но в горах это требовало немалой затраты сил. К концу дня ноги у всех гудели и каждый шаг давался им с огромным трудом. За ночь усталость не проходила, потому что всем выпадала обязанность нести караульную службу, отрывая время от полноценного отдыха. Днями каждый беспрестанно боролся с отупляющим желанием сна.

Утомление накапливалось, преодолевать его становилось все труднее. Чтобы избавиться от него требовалось несколько полноценных дней беспрерывного отдыха, полного расслабления и регулярного питания. Но такой возможности у них не имелось и приходилось продолжать движение, изматывая себя. Полуян слишком хорошо усвоил тактику диверсионных подразделений. Он знал, что группа, перестав двигаться или позволив себе длительный отдых на одном месте, потеряет все преимущества, которые удалось сохранить благодаря перенапряжению сил.

Моральный дух - материя трудно уловимая, но он у всех уже на исходе. Поставь вопрос о прекращении операции на тайное голосование, большинство бы подали голос "за", против одного миллиона долларов, который оставался в одиночестве и требовал продолжения. Однако никто из офицеров своих сомнений не высказывал.

В тот вечер они пировали. Печеная картошка с подогретой на костре тушенкой, лучок, нарезанный кружками, казались всем лучшим из того, что могла предложить суровым усталым мужикам самая изысканная кухня.

Ночью над ними, невидимые во тьме, без аэронавигационных огней пролетели двадцать пятые "сушки". После их пролета издалека то с севера, то с юга доносились тяжелые удары взрывов. Шла плановая бомбежка горных баз боевиков.

Все ещё сидели у костра, допивая чай, когда из кустов с автоматом, который вольно висел на шее, вышел человек и подошел к костру.

- Салам!

Полуян поднял голову, стараясь понять, как мог Бритвин, несший караул, не заметить неожиданного гостя. Но тут же успокоился. За спиной чеченца в двух шагах с пистолетом в руке стоял Таран.

- Салам! - за всех отозвался Резванов. Остальные напряглись, готовые в любой момент пустить ход оружие.

Чеченец поднял обе руки вверх открытыми ладонями вперед. Сказал по-русски:

- Здравствуйте, люди.

Ни по виду, ни по форме отличить от боевиков никого из сидевших у костра было нельзя. Тем не менее, Полуян не стал темнить.

- Здравствуй, человек. Почему ты решил говорить с нами по-русски?

- Не удивляйтесь. Я за вами наблюдаю второй день.

Полуян сжал кулаки. Значит, на самом последнем этапе операции они начали утрачивать настороженность. Конечно, чувство опасности, когда с ней имеешь дело долгое время, неизбежно притупляется. Тем более, что в какой-то момент они перестали чувствовать себя дичью и полностью освоились с ролью охотников. Но даже это не извиняло утраты бдительности.

Чеченец должно быть понял, что думает командир и тут же постарался смягчить удар:

- Вы работаете классно. Я держался от вас на большом расстоянии и потому вы меня не смогли заметить.

- Хорошо, - сказал Полуян жестко. - Если тебе известно кто мы, то должен понимать, на какой риск шел, подходя к нам. Зачем?

- Пришел потому, что вам не враг. Я абрек.

- Как это понять?

- Понять просто. Я ушел с оружием в горы из мест, где мне угрожает опасность. Вы знаете, что такое "чир"?

- Кровная месть, - подсказал Резванов. - Может есть другое значение?

- Верно, - согласился чеченец. - Чтобы все было честно, скажу, я Виса из рода Загаевых. И мой кровник - Шамиль Басаев. Этот гнилой мочевой пузырь в горской папахе. Победитель стариков и больных, которые лежат на больничных койках.

- Если вы родственник Амира Загаева, - сказал Резванов, - я знаю в чем дело.

Действительно, он был осведомлен об этой истории достаточно полно.

Создав себе на крови Буденновска славу безжалостного и смелого борца с русскими, Басаев стал добиваться реальной власти в Чечне. Роль странствующего рыцаря ислама его не устраивала. Взгляд террориста упал на родной Веденский район, где главой администрации был некто Амир Загаев. Для передела полномочий Басаев избрал обычный для него кровавый метод. Однажды в дом Загаева ворвалась группа боевиков, которые увезли Амира в другой аул. Там состоялся военно-полевой суд, на котором Загаева обвинили в пособничестве федеральным властям, приговорили к расстрелу и публично казнили. Обвинение было предельно абсурдным. Престарелый Загаев якобы закладывал в нужных местах радиомаяки, чтобы наводить на чеченские военные объекты российскую авиацию. Пост главы администрации Веденского района занял родной брат Шамиля - Ширвани Басаев.

Трудно сказать, что подтолкнуло Басаева на столь очевидное нарушение обычаев гор, но родственники казненного тут же этим воспользовались и объявили Басаева своим кровником. Чтобы исполнить приговор и кровью смыть позор оскорбления рода, им пришлось уйти в горы и вести жизнь абреков бродячих разбойников. Басаев обладал немалыми возможностями для того, чтобы противостоять кровникам.

- Хорошо, Виса, - сказал Резванов, - постарайся коротко объяснить: чем мы можем тебе помочь и почему должны тебе верить?

- За тем и пришел, но говорить коротко не буду. Чтобы вы поняли и поверили.

- Говори, - согласился Полуян.

- Совсем недавно я был рабочий. Нефтяник. Работал поначалу в Сургуте, получал хорошие деньги. Потом меня послали в Арабские эмираты. Никто не спрашивал чеченец я или русский. Смотрели на то, как вкалывал, как дело знал. Я его знал хорошо. Потом вдруг меня вызвали по телефону из Грозного. Виса, приезжай. У нас, чеченцев, свобода. Свое государство. Нужны специалисты. Зачем тебе пропадать на чужбине ради денег? Денег и здесь навалом.

- И ты соблазнился? - спросил Резванов.

- Что поделаешь, у слова "свобода" крепкие градусы. Как у водки. Когда это слово слышишь, никто не догадывается спросить: от чего свобода? От закона? От морали? От уважения человека человеком? От работы? Свобода стрелять, грабить, умыкать людей? Я тоже этих вопросов не задал. Прилетел как на крыльях. А зачем, объясните, дураку крылья? Что получилось на деле? Промысел, на который меня пригласили, уже принадлежал новому владыке Удугову. Если мой денежный интерес в эмиратах защищал договор, за которым стоял советский авторитет, то на чеченском промысле за меня никто заступиться не мог и не хотел. Кидали мне в месяц сотню долларов как собаке и заставляли ишачить на Удугова день и ночь. Ему была нужна нефть. Не хочешь, Виса? Уходи, держать не будем. Вернуться в эмираты я уже не мог. Как это говорят? "Святое место пустым не бывает"?

- Свято место пусто не бывает, - подсказал Резванов.

- Вот, вот. Нефть, которую мы качали, от господина чеченца Удугова шла русским господам Резовскому и Бадришвили. Они получали денежки и богатели. Так что мне дала свобода и новая чеченская власть? Если на то пошло, сколько помню, власть в Чечне всегда правили чеченцы. Председатель аулсовета - вайнах, председатель исполкома в районе - наш, секретарь райкома - тоже. Военком - наш. Были русские. Были. Геологи, учителя, врачи. Кого ни спроси из специалистов, всех их выучили русские. А теперь оказалось - они враги... Так я потерял честь своего рода, свое лицо, потерял все. И вот решил вернуть хотя бы главное - честь.

- Я понял, - сказал Полуян. - Теперь о деле.

- Дело простое. Мне нужны патроны и гранаты. У вас их много. Поделитесь со мной. Мне они пригодятся, когда Басаев появится здесь. А он появится обязательно...

- Добро, поделимся.

- Тогда я вам помогу в вашем деле.

- В каком?

- Добраться до араба.

Полуян буквально опешил. Взглянул на Резванова. Тот удивленно вскинул брови.

- Почему ты решил, что мы собираемся добраться до араба? И кто он?

- Командир, это несложно.

- Все же объясни.

- Целый день вы наблюдали за аулом Керой. Военных объектов там нет. Зато есть три дома, которые могли заинтересовать вас. Два принадлежат полевым командирам, которые связаны с Басаевым. Один - богатому арабскому шейху Абу Бакру. Полевых командиров я отбросил сразу...

- Почему?

- Они только актеры на сцене войны. Араб по меньшей мере режиссер. Скорее даже главный. Чтобы сорвать спектакль, можно устранить актера. Чтобы погубить весь театр, лучше всего убрать известного режиссера. То, как вы работаете, говорит, что на мелкое дело вас не послали бы. Значит главная цель - араб...

Полуян не стал возражать.

- Ты считаешь, что араб режиссер?

- Можно сказать больше: продюсер. Кровавый спектакль здесь разыгрывают на деньги, которые отсчитывают арабы.

- Допустим, ты прав, Виса. Насколько реальны наши шансы прикрыть театр?

- Не буду гадать. Скажу только, что это трудно. Подходы к дому со стороны фасада можно спокойно вычеркивать из всех планов. Здесь защита мощная и даже танкам придется нести потери.

- Значит, по твоему, в дом прорваться нельзя?

- Этого я не сказал. У каждого дома четыре стороны, даже если он круглый.

- Что посоветуешь?

- Бумага есть? Начертить схему.

Полуян достал план, полученный от Бен Ари. Расправил на колене. Передал Висе.

- Такая устроит?

Виса бросил на чертеж быстрый взгляд. Спросил с интересом:

- Космос? Классная работа. Вот, - он провел ногтем черту. - Если начать здесь...

- Почему именно?

- За тыл охрана шейха опасается мало. Он прикрыт скалой. Между ней и высоким забором узкое пространство. Оно хорошо простреливается. Считается, что подойти сюда нельзя.

- А если отбросить слово "считается"?

- Тогда будет можно. На схеме не видно, но тут стоит мачта антенны. Космическая связь...

- И что? - Резванов не сразу понял мысль Висы.

- А ничего, - ответил тот отрешенно. - Вспомнил детство. У нашего соседа большой забор окружал сад, где были сладкие яблоки. Но рядом с забором росло тутовое дерево. Ох, какие мы ели яблоки!

- Все же, что-то не вяжется, - сказал Полуян. - Мачта меня пока не волнует. А вот в то, откуда простреливается пространство между скалой и забором понять не могу.

- Вот здесь, - Виса воткнул палец в схему, - расположен блокпост. Он прикрывает ущелье реки Мешехи. Одновременно перекрывает огнем пространство, о котором мы говорим.

- Откуда ты все знаешь? - с острой подозрительностью задал вопрос Столяров.

- Я долго ждал, что здесь может появиться Басаев. Пока все ещё не дождался.

- Хорошо, два цинка патронов ты заслужил, - Полуян разом отмел подозрения Столярова.

- И два десятка ручных гранат, - добавил Виса смиренно и посмотрел на небо.

- Над этим стоит подумать.

- Лучше, если недолго. Мне пора уходить.

* * *

На подготовку завершающей операции Полуян отвел два дня.

Первый ушел на проверку наводок, которые дал кровник Басаева Виса Загаев. Шаг за шагом группа отрабатывала маршруты подхода к объекту. Полуян убеждался, что абрек не лукавил, указывая слабые места в охране и обороне усадьбы шейха.

Ночевали в лесу. С утра уходили в горы на разведку.

В результате бомбежки бомбы, сброшенные в темное время "сушками" одна к одной - легли на дорогу, испортив и без того неровное полотно проезжей части. Чуть свет чеченцы выгнали для ремонта военнопленных. С лопатами в руках у каждой воронки работало по одному солдату. Все трое были одеты в заношенную, рваную на коленях и рукавах армейскую форму. Их стерегли три охранника - бородатые чеченцы, уверовавшие, что благополучие и достаток в их жизнь способно привнести только оружие. Они расположились на склоне, чтобы легче контролировать труд пленных и изредка перебрасывались гортанными фразами.

Пленный, работавший ближе других к месту, куда подобрался Полуян, был рыжим. В лучах низкого солнца, которые пробивались через его шевелюру, волосы казались сияющим нимбом, возложенным на голову христианского великомученика.

- Рыжий, - негромко произнес Полуян, - только не оборачивайся. Здесь свои...

Рыжий с хрустом врубил лопату в щебенку и отпустил черенок. Потом склонил голову и из под мышки бросил взгляд в сторону, откуда послышался голос.

- Чё тебе? - спросил он и кашлянул, чтобы утопить вопрос в кашле.

- Сделай так, чтобы чеч подошел к тебе. Я его сниму.

Рыжий снова взялся за лопату и тут же повернулся к охраннику.

- Э, усатый, посмотри, что я нашел.

- Гиде? - спросил стражник и лениво поднялся с камня, на котором сидел. Неторопливо пошел к рыжему.

Когда он поравнялся с расселиной, в которой затаился Полуян, тот выбросил руку вперед и ударил ножом под левую лопатку боевика.

В тот же момент Таран и Бритвин сделали по выстрелу из винтовок.

Еще два боевика свалились сраженные пулями.

- Ребята! - крикнул рыжий товарищам. - Бросай работу! Здесь наши!

- Стоп, стоп! - перебивая его, подал команду Полуян. - Столяров! Заложи в воронки по мине. И надо их засыпать по быстрому!

Только после закладки фугасов команда, захватив с собой трех солдат, отошла в гору.

- Откуда вы здесь? - задал вопрос Полуян, когда все отошли от дороги на безопасное расстояние.

- Всех взяли в разных местах, - начал объяснение рыжий.

- Не надо, - перебил его Полуян. - Как и где вас взяли в плен, расскажете дома. Меня интересует другое. Где вас содержат?

Худой парень лет двадцати с лицом, перемазанным сажей, сказал:

- Тут недалеко в ущелье блокпост. Рядом каменный сарай. В нем яма...

- Сколько вас там?

- Все здесь.

- Тебя как зовут?

- Ленчик.

- Хорошо, Ленчик. Сколько боевиков на блокпосту?

- Шестеро. Иногда приезжают ещё двое. Сейчас их там нет.

- В усадьбе приходилось бывать?

- У шейха? Приходилось, ети его в бороду! Дрова пилили.

- Охрана там большая?

- Человек восемь, не больше.

- Вояки?

Ленчик понял вопрос правильно.

- Как из говна пули. Одно слово - арабы, - он замолчал и вдруг добавил, - Я им однажды гембель учинил.

- Что, что? - Полуян не понял, о чем собирался сказать солдат.

- Шухер устроил. Они у меня до утра бегали, как ошпаренные.

- Ты скажи, что сделал?

- Пригнал в усадьбу баранов. Тогда у них сработала сигнализация, и арабы очумели. Хай до утра стоял.

- Ну, молоток!

Полуян сразу понял, сколько возможностей таит в себе сообщение Ленчика.

- Откуда появились бараны?

- У шейха своя отара. Ночью она в кошаре. Овцы и три коня.

- Охрана?

- Один чабан. Мухаммад. Днем держится, вечером ширяется. И до утра балдеет под кайфом.

- Спасибо, орлы. Теперь вы свободны. До границы с Грузией здесь не более десяти километров. Их можно проползти даже на пузе. Так что ноги в руки и - вперед! Оружие возьмите с собой. На границе сдайте его грузинам и сразу, ничего не ожидая, заявите, что требуете убежища.

- Нет, - сказал Ленчик. - мы с вами.

- Мы от вас не уйдем, - поддержал товарища рыжий.

Полуян понимал, что предложение сделано отнюдь не из вежливости или в порыве показать героизм. Плен влияет на людей двояко. Слабых душой он ломает, закрепляет в их характерах потребность беспрекословного подчинения победителям. У сильных укрепляет ненависть, стремление сопротивляться, порождает нестерпимое желание рассчитаться за перенесенные унижения, боль и лишения. Все трое без сомнения горели жаждой мщения. Такие обычно дерутся яростно и в бою оказываются безрассудно храбрыми: страх смерти в них бывает мертв..

Но принять на себя ответственность за судьбу трех ребят Полуян не мог.

- Нет, мужики. Я признателен вам за готовность помочь, но ваша помощь нам не нужна. Мы здесь свое дело сделали и уходим в горы. А у вас ни одежки, ни обуви...

Он протянул ребятам открытую ладонь.

- Вот моя рука, и вперед!

* * *

Решающие действия группа начала на второй день.

Сперва в полном составе они вышли на южные склоны горы Цузункорт. Боевики, занимавшие блокпост, судя по всему, после взрыва базы были готовы к появлению диверсионной группы, но никак не ожидали, что она подойдет к ним с юга со стороны крутых склонов высоты, господствовавшей над местностью в этих местах. Федералы не любят тратить силы и взбираться на кручи. Они скорее всего должны подойти с севера, спустившись с хребта Кюрелам. Поэтому позиция для их встречи была избрана и подготовлена неверно. Деревья, росшие на склонах за спинами боевиков, не позволяли им видеть цели. Сектора обстрела оказались не расчищенными.

Полуян махнул рукой, подавая команду группе рассредоточиться влево.

Пять минут спустя стрелки заняли прекрасную позицию, с которой просматривались стрелковые ячейки боевиков, выложенные полукругом брустверами из камней. Со стороны, где расположилась группа, ячейки были полностью открыты. В устье потока, впадавшего в речку Мешехи, виднелся бетонный колпак. Его чеченцы даже не пытались замаскировать, поскольку появление артиллерийских орудий в этих местах вряд ли стоило ожидать. Зато под обстрелом пулеметчика или гранатометчика, находившегося в укрытии, оказывалась вся узкая щель, по которой текла Мешехи до самого места её впадения в Аргун.

У центральной ячейки на склоне собрались в кружок пятеро бородачей. Шестой безвылазно сидел у пулемета в бетонном укрытии. Здесь в глубоком тылу, надежно прикрытые горами со всех сторон, никто из них не чувствовал опасности. Изредка прилетавшие сюда штурмовики и вертолеты федеральных войск мелким оборонительным позициям боевиков не угрожали. Для бомбежки они выбирали крупные объекты и дорогу, проложенную по ущелью Аргуна в сторону дружественной Грузии.

Боевики о чем-то оживленно беседовали. Двое из них курили.

Стрелять в людей, спокойно сидевших и дымивших сигаретами, по канонам рыцарства и гражданской морали неудобно. Однако война в двадцатом веке не придерживалась добродетелей, не руководствовалась велениями чести и совести. "Иду на Вы!" - это история. Более того, история сомнительная. Все, кто взял на прицел беззаботно куривших боевиков, знали: промахнись ты, они не промахнутся.

Все ждали одного: выстрела Тарана, которым тот должен был снять боевика, укрывшегося в колпаке. Даже оставшись один, он мог сорвать хорошо продуманную акцию.

Таран, заняв позицию, первым делом расчистил сектор обстрела. Он знал, как нервируют стрелка казалось бы незначительные мелочи - сучья, мотающиеся перед глазами, камни, оказавшиеся на линии прицеливания и отвлекающие взгляд. Чистая линия визирования цели - одно из важных условий меткого выстрела.

Таран напряженно всматривался в прицел. Пулеметчик был надежно прикрыт толстым слоем железобетона и в амбразуре лишь изредка появлялась его спина, обтянутая бронежилетом. Конечно, лучше всего было бы подловить его, когда он выглянет в амбразуру, но время шло, а этого не происходило.

Солнце близилось к полудню. Боевики, исправно соблюдая обряды, уже дважды совершали намаз. Три раза в колпаке сменялись пулеметчики, но ни разу при смене оба одновременно не выходили из укрытия.

Приходилось терпеливо ждать.

Любая война состоит из боев и сражений. Любой бой связан с кровопролитием.

Первая чеченская война стала для истории эталоном бездарности нового поколения молодых российских военачальников. К этому времени они уже успели провести радикальные военные реформы. Разворовали и разбазарили вооружение и боеприпасы Советских вооруженных сил. Военные академии преобразовали в университеты. Потрясая мир лицемерием, создали первый в мире "Гуманитарный военный университет".

На поле боя, придавая взаимоистреблению вид гуманности выплеснулась волна словоблудия.

Война против регулярной армии самопровозглашенной республики Ичкерии, обладавшей современным вооружением и собственной тактикой, была названа "антитеррористической операцией". Бои против формирований сепаратистов получили названия "операций по вытеснению" и "зачисток местности". Одного не могли и не могут объяснить наши военные "гуманитарии", почему такие жертвы понесла и несет российская армия, если велась всего лишь операция против лиц, похожих на террористов.

В группе Полуяна никто не обманывал себя. В бою огнем и ударом дается ответ на один вопрос: кто кого. Если врага не убьешь ты, враг убьет тебя. И никакие гуманные прокладки с крылышками или памперсы не скроют этой жестокой истины.

В один из моментов пулеметчик в бронеколпаке чуть нагнулся. Таран в прицел увидел его горло, не прикрытое защитным жилетом.

Пять боевиков, коротавших время за разговорами, выстрела не услышали и потому не поняли, что произошло. А возможности выяснить в чем дело им не дали.

Это не было двусторонним боем. Это был расстрел, исполненный с типичным для чеченцев-боевиков коварством и жестокостью. Действо кровавое, но необходимое, отработанное в смертельных стычках с противником, а не в аудиториях гуманитарного военного вуза. Не даром же говорят: с волками жить...

Бритвин попал точно в ложбинку на затылке араба, который направился к бронеколпаку на смену пулеметчику. Моджахед умер раньше, чем успел взмахнуть руками. Он рухнул как подрубленный на камни лицом.

Полуян срезал третьего моджахеда, который первым среагировал на падение товарища. Он вскочил, чтобы броситься на помощь упавшему, когда пуля ударила ему в позвоночник.

По одному выстрелу затратили на свои цели Резванов и Столяров.

Только Ярощук сделал два выстрела. Его моджахед в момент первого нагнулся за автоматом, и пуля прошла мимо. Вторая попала в цель.

Главное, чего добивался Полуян, было сделано: над ущельем не прозвучало ни одного выстрела. Оружие, которым пользовалась группа, имело надежные заводского производства глушители. В этом была острая необходимость. Догадайся хоть один из моджахедов пальнуть хотя бы в воздух, звуки стрельбы долетели бы до усадьбы шейха и там на них обязательно обратили бы внимание. А это усложнило бы задачу.

Нет, никто не пальнул.

Над полем боя, над ущельем царила тишина, а в поднебесье, никем не потревоженный, раскинув крылья, широкими кругами парил орел.

Убрав трупы, группа разделилась на две части.

Полуян, Столяров и Ярощук остались на блокпосту, чтобы к ночи выйти в тыл усадьбы шейха.

Резванов, Таран и Бритвин кружным путем направились через горы к кошаре, куда на ночь пастух Мухаммад пригонял отару.

* * *

В сумерках чабан Мухаммед Рахим загнал овец в загон и сам сел на плоский камень, чтобы растереть болевшую ногу. В последнее время судороги все чаще сводили икры даже в состоянии покоя. Боль при этом случалась такая, что темнело в глазах и хотелось завыть по-волчьи тоскливо во весь голос. Чтобы смягчить страдания, приходилось вскакивать с ложа и вставать, перенося вес тела на болевшую ногу. Тогда судорога медленно уходила, но икра в том месте, которое только что нестерпимо болело, ещё некоторое время ныла, как потревоженный зуб.

Стараясь предупредить рецидивы болезни, Мухаммед Рахим, находясь на посту, периодически присаживался и массировал икры, крепко сжимая, растирая и поглаживая их.

Вот и сейчас он устроился у стены овечьего загона, положив на колени автомат и накинув на плечи развернутый спальный мешок. Из-за зазубренных скал далеко на востоке медленно поднималась луна. Небо, темное и холодное, опоясывала серебристая лента Млечного пути. Глубоко внизу лежала тихая долина. Над ней, выползая из щели, по которой протекала река, стлалась серая пелена тумана.

Мир, свободный от людей, от суеты, которая наполняет их жизнь, казался удивительно спокойным и умиротворенным.

Внезапный шум, послышавшийся за спиной, заставил чабана вздрогнуть. Но он не успел даже встать: чужие крепкие руки повалили его, прижали к земле.

Чабан - пролетарий отгонного скотоводства - был единственным, кто остался живым после встречи с группой. Связав, его оставили ночевать в кошаре. И он лежал до утра, мучаясь оттого, что не принял дозу, ставшую для него необходимой...

* * *

Ровно в двадцать три пятьдесят обе части группы вышли на исходные позиции. Полуян включил рацию.

- Мы готовы, - сообщал он и подал команду. - Первый, гони!

- Пошли! Пошли!

Таран ожег плетью гнедого коня, которого держал в поводу, затем стегнул рыжего.

Кони помчались в сторону дома.

Проследив за ними несколько мгновений, Бритвин бросился вправо, добежал до тутового дерева, упал за него и приготовился к стрельбе.

Со стороны дома послышался топот нескольких пар ног. Это к стрелковым ячейкам устремилась охрана. Значит, сигнализация сработала четко.

- Второй, гони!

Резванов взмахнул палкой и начал лупить по спинам баранов, сбившихся в тесную кучку. Бараны беспорядочно заметались, но Резванов как опытный чабан управился с ними, сгрудил и направил в сторону дома.

- Гэй, гэ-гэй! Пошли! Пошли!

Еще несколько взмахов палкой, и бараны поняли, что от них требовалось. Дробно стуча копытцами по каменистому грунту они гурьбой побежали к дому.

И опять из особняка выбежала группа охранников. Она спешила к ячейкам северного сектора.

Резванов швырнул в их сторону гранату и укрылся за камнями развалин.

Полуян, Столяров и Ярощук уже были у забора, ограждавшего участок со стороны гор.

Столяров осмотрел мачту антенны.

- Бетон, армированный сталью. Такую можно повалить бампером грузовика, но мы это сделаем взрывом.

- Ой, Константин! - тяжело вздохнул Полуян. - Что если эта бандура рухнет, но не в ту сторону? Тогда наше дело - труба!

- Мы эту заразу положим как надо.

Столяров раскатал колбаску из пластида и старательно, что-то бурча себе под нос, прилепил её к столбу. Осмотрел работу и спросил:

- Даю?

- Давай!

Столяров поднес зажигалку к срезу шнура и выбил пламя. Пороховая сердцевина вспыхнула. Огонек с треском рассыпал искры в сторону и побежал к заряду.

Расчет Столярова оказался верным. Бухнул взрыв. Столб качнулся.

"Зараза, - подумал Полуян с тревогой, - сейчас по закону подлости рухнет в сторону".

Но закон подлости против расчетов подрывника не выстоял.

Мачта, как сломленная ветка, с тугим стоном обрушилась в сторону усадьбы. Ее макушка с тарелкой упали на хозяйственную пристройку. Громко затрещала лопнувшая от удара черепица, но выстрелы, гремевшие со стороны фасада, отвлекали внимание от непонятного хруста.

- Командир, так сойдет?

Столяров понимал, что дело сделано ювелирно, но ему хотелось услышать оценку.

- Круто! - Полуян поднял вверх большой палец. - Пошли!

Он первый лег грудью на мачту, оплел её ногами и пополз вверх.

С пристройки Полуян дотянулся до нижнего края балкона. Ухватился за деревянные резные балясины, отжался на руках и перемахнул через перила.

Дверь в комнату была закрыта изнутри. Подпрыгнув, Полуян выбросил вперед правую ногу и, прицелившись чуть ниже дверной ручки, всем весом тела впечатал ботинок в филенку.

Дверь распахнулась. Верхнее стекло, зазвенев, вылетело из гнезда и рассыпалось осколками по полу. Полуян, стеганув очередью по потолку, внутрь.

Это была большая просторная комната с полами и стенами, которые сплошь покрывали дорогие ковры. Низкая софа помещалась у стены слева от двери. Над софой висели две сабли, положенные крест накрест остриями вниз. У софы стоял маленький резной столик, на котором возвышался серебряный кувшин кальяна. Ни полок с книгами, ни картин, ни фотографий на стенах.

За дверью, которая вела в коридор, раздался шум. Полуян быстрым движением снял с ковра одну из сабель и прижался к стене.

Дверь распахнулась и в комнату ворвался охранник с большой черной бородой, из под которой от подбородка к носу тянулся кривой, похожий на полумесяц шрам. В руках он держал изготовленный к стрельбе автомат.

Увидев Полуяна, он на миг замешкался на пороге. Этого Полуяну хватило для принятия решения.

Сперва, едва эфес шашки оказался в руке, его подмывало желание рубануть духа по голове, как это делают лихие кавалеристы в кинофильмах о войнах далеких лет. Однако он избежал соблазна.

Удар саблей, сделанный неумелой рукой, можно сравнить с ударом тяжелой палкой. Еще в военном училище Полуян пробовал рубить шашкой лозу, но самое большее, что ему удалось - согнуть и надломить её. А ведь после удара настоящего сабельного бойца на обеих частях срубленного прутика обнаруживаются ровные срезы.

Поэтому Полуян не занес клинок над головой. Он просто отвел руку назад до упора и со всей силой выбросил острие шашки вперед, целясь духу в пупок.

Удар оказался сокрушающим. Клинок пробил ткань и вонзился в живот. Бородатый моджахед вытаращил глаза, широко открыл рот, уронил автомат и схватился обеими руками за лезвие клинка.

Полуян, не выдергивая шашки, толкнул её вперед. Дух потерял равновесие и рухнул на спину, согнув ноги в коленях.

Полуян отпустил эфес, сменил магазин автомата и выбежал в следующую комнату.

Там он и увидел шейха.

Абу Бакр - клювоносый, козлобородый недомерок - метр пятьдесят ростом и сорок пять килограммов весом, не больше - был палачом, никогда не боялся крови, получал удовольствие от чужих страданий, умел посылать в бой под знаменами ислама других людей, но сам никогда не был бойцом. При виде Полуяна его выпуклые рачьи глаза в ужасе застыли. Чего-чего, а увидеть русского в этот час в своем собственном доме, окруженном мюридами, обустроенном хитроумными системами сигнализации, огражденном минными заграждениями, он не ожидал.

Шейх Абу Бакр явно относился к тому типу людей, в которых религиозный фанатизм воспитал подлинное безразличие к смерти. Шейх её не боялся. И чем больше он рисковал собой, тем, как ему казалось, Аллах все дальше отводил от него угрозы. Большинство людей в самых разных обстоятельствах думают о кончине, боятся её, в самых сложных ситуациях следуют инстинкту самосохранения. Абу Бакр настолько пренебрегал опасностями, что многие из тех, с кем он имел дело, считали его заговоренным.

Ярощук уже стоял рядом: он знал - потребуется перевод.

- Мне кажется вы не дурак, - Абу Бакр подумал, как ему лучше назвать русского: мистер, амер или эфенди. Остановился на втором. - Вы не дурак, амер. Вокруг мои люди. Вам отсюда не уйти.

- Не беспокойтесь, шейх. Сколько бы правоверных ни оказалось рядом, они не смогут удержать грешную душу, если она рванется к Аллаху.

- Я не боюсь этой встречи, - гордо сказал Абу Бакр. - Поистине мы принадлежим Аллаху и к нему возвращаемся! - Инна ли-Ллахи ва инна иляй-и раджи уна!

- Воистину гордыня порождает заблуждения, - Ярощук сокрушенно вздохнул. - Я постараюсь сделать так, чтобы Аллах, увидев вас, сплюнул и отвернулся.

Ярощук набросил сыромятный ремешок на шею Абу Бакра.

- Вот так мы и пойдем дальше.

Он затянул ремешок. Руки шейха, скованные наручниками, не могли найти опоры и Абу Бакр закрутил головой, пытаясь хоть немного ослабить давление на горло. Но это не удавалось. Он захрипел, глаза и без того выпуклые, стали вылезать из орбит. Мир тускнел и цвета его быстро блекли. В кишечнике вдруг противно заурчало. Обильная пища, которую шейх уже в достаточной мере переварил, рванулась вниз в поисках выхода.

Ярощук ослабил петлю.

- Так вот, эфенди, дышите. Пока. А если те, кем вы нас пугаете, попробуют вас выручить, я выпущу вашу бессмертную душу через обделанные штаны. Уверен, Аллаху она не понравится и он отвернется.

Вжимая в затылок шейху ствол пистолета, левым локтевым сгибом притягивая его за шею к себе, Ярощук вывел Абу Бакра в гараж.

Полуян открыл дверцу "Мерседеса", сел за руль, вставил ключ в замок зажигания. Распахнул заднюю дверь. Ярощук забрался внутрь и втянул за собой шейха. Стартер тонко запел и тут же бесшумно заработал двигатель.

Машина вырвалась из гаража в темную ночь. На выезде из ворот гаража Полуян включил фары. Из под колес в разные стороны сразу шарахнулось несколько человек. Но вдогонку не прозвучало ни одного выстрела: охрана знала, что налетчики захватили шейха с собой.

Как и предполагалось, погоня за ними увязалась сразу. Из-за дома на дорогу вырвался "Камаз", который при начале атаки было решено не сжигать, чтобы не освещать поле боя.

Полосуя фарами темноту ночи, свет которых отражался в зеркале заднего вида и сильно слепил, грузовик несся за легковушкой, словно забыв об опасности горной дороги. Полуян, выстрелил из пистолета и расшиб слепившее его зеркало: протягивать руку наружу не было времени.

Проскочили круглый валун, нависавший слева на руслом реки. Значит в ста метрах впереди лежала первая мина.

Полуян притормозил.

- Всем в гору! Шейха с собой! Хвост беру на себя.

Ярощук крюком правой руки сжал шею Абу Бакра, вытолкнул его из машины и волоком потащил в расселину.

За ним бросился Столяров. Держа автомат наизготовку, он двинулся за Ярощуком.

Дверцы "Мерседеса" тут же захлопнулись. Двигатель взревел во всю сумасшедшую мощь. Расшвыряв колесами каменную крошку, машина сорвалась с места.

Секундами позже из-за поворота на бешенной скорости вырвался "Камаз". Боевики, стоявшие в кузове плотной кучкой, палили в воздух из автоматов. Огненные струи трассеров расчерчивали небо прямыми линиями.

Дальше по дороге ехать было нельзя. Полуян сгруппировался и повернул руль влево.

"Мерседес" резко накренился и некоторое время бежал, прижимаясь левыми колесами к каменному завалу вдоль края дороги. Стальные колпаки скрежетали и сыпали в стороны пучки искр. Потом машина резко дернулась и, опрокидываясь на бок, в свете фар "Камаза" показала свое грязное брюхо, под которым бешено вращался карданный вал.

Глухо охнув при ударе о камни, "мерс" перевернулся и, вращаясь через крышу, переваливаясь с боку на бок, покатился по крутому склону к шумевшей внизу реке.

Мир за лобовым стеклом закрутился в бешеном ритме, все вокруг стало одноцветно черным. Изредка машина врывалась в кустарники, и стебли с хрустом хлестали её по бокам и стеклам.

Временами, налетая на препятствие, которое становилось трамплином, "Мерседес" подскакивал, пролетал какое-то расстояние по воздуху и снова гулко грохался на камни. При одном из таких ударов сила инерции вырвала лобовое стекло из гнезда, свернула его и отбросила в сторону. В салон ворвался свежий ветер, пахший рекой, а по лицу хлестанула колючая каменная крошка.

Машина рухнула в воду. Поток, встретив неожиданное препятствие, забурлил, вода вспенилась и поволокла "мерс" вниз по течению.

"Камаз" остановился. Боевики выпрыгнули на дорогу и с обрывчика смотрели как бурлящие струи тащат за собой, перехлестывают и заливают машину...

"Камаз" проехал вперед и начал разворачиваться.

Оранжевое пламя вырвалось из под его колес. Взрывом тяжелую машину приподняло вверх, качнуло. Заваливаясь на бок она со скрежетом сорвалась в Аргун...

Полуян выбрался на берег и первым делом снял каску, в которую как в котелок набралась вода. Посидел на скользких холодных камнях, потирая колено. Обо что и когда он его разбил, вспомнить не удавалось.

Некоторое время спустя он выбрался на дорогу.

На месте, где взорвался грузовик, ещё дымила разлившаяся солярка. Со склона ему поморгали фонариком.

Дальше группа двинулась пешком.

До границы оставалось не более часа пути.

На одной из остановок, которые делались для того, чтобы осмотреться, Абу Бакр опустился на колени и стал бормотать слова молитвенного проклятия в адрес врагов. Ярощук прислушался.

- О, Аллах, - бубнил шейх, - ниспославший писание и скорый в расчете, нанеси поражение этим людям, о Аллах, разбей и потряси их.

Когда он кончил молиться, Ярощук сказал:

- Вряд ли эта молитва дойдет до ушей Милосердного. Аллах стоит на стороне справедливых.

Абу Бакр посмотрел на Ярощука внимательно.

- Ты мусульманин, - сказал он негромко, даже не спрашивая, а утверждая. Помоги мне, я помогу тебе.

- Нет, - сказал Ярощук, - помоги себе сам, если сможешь. - И закончил словами Корана. - "Пришла Истина и Ложь отринута. Лжи суждено было поражение".

Абу Бакр замолчал.

* * *

Горы южной Чечни плавно, без видимых отличительных признаков переходили в горы северной Грузии.

В стороне от торной дороги возвышались старинные сторожевые сооружения, выложенные из сырого камня - серые монументы войнам прежних времен.

Еще издалека Полуян заметил группу вооруженных людей, стоявших поперек дороги. Это их встречали грузинские пограничники. В их числе выделялись несколько штатских лиц. В одном из них Полуян без труда узнал Меира Бен Ари. Значит, их ждали.

Затормозив на подъеме, Полуян вылез из "Урала" и пошел к встречавшим их людям пешком. Не доходя метров десяти до них, остановился.

- Где тут линия границы? - спросил Полуян. - Это? Тогда, мистер Бен Ари, я позволяю вам войти в Россию.

Грузин пограничник в майорских погонах посмотрел на русских с некоторым недоумением.

- Почему вы не хотите зайти к нам? Мы приготовили угощение. Немного посидим. Здесь глухие места и мы рады гостям. Проходите.

- Спасибо, майор, - Полуян дружески улыбнулся, - но я вынужден оставаться в России. Еще в Москве военный атташе Грузии батоно Окропиридзе предупредил, что на вашей территории нас разоружат и интернируют.

- Дедес шенес проч, могитхан! - Майор явно выругался по-грузински, это было ясно по выражению его лица и интонации, хотя смысл остался не понятным. - Тогда разрешите мне ступить на вашу землю.

- Будьте добры, майор! Прошу!

- Майор Долидзе, начальник заставы, - представился грузин и отдал честь Полуяну. Тут же повернулся в свою сторону и крикнул, - Кукури! Неси вино! Мы здесь выпьем за дружбу!

К ним подтянулись остальные члены группы. Солдат грузин принес небольшой деревянный бочонок и глиняные кружки.

Майор сам разлил вино.

- Прошу, товарищи!

- Киндзмараули? - спросил Таран, понюхав кружку.

- Далось вам киндзмараули, - с видом знатока сказал Полуян. Насколько я знаю из всей грузинской кислятины генералиссимус Сталин предпочитал "Атенис мцвани".

- Бог ты мой! - Ахнул Долидзе. - Какие люди! Какое знание вин и вкусов великих людей! Но это, генацвали, всего только маджари. Прошу, выпить за знакомство!

Вино понравилось всем.

- Еще по одной? - предложил Долидзе, но Полуян остановил его.

- Знакомство мы закрепили. Теперь нужно закончить деловую часть. Я прав, мистер...

Бен Ари понял, что Полуян затрудняется назвать его по имени, поскольку не знает как его именуют в Грузии.

- Бен Ари, - подсказал он. - Здесь я с официальным визитом.

Все сразу встало на свои места.

- Мистер Бен Ари, условия, которые были обговорены при встрече в Москве, нам удалось выполнить полностью. Мы встретили человека, имя которого было названо вами и препроводили сюда...

Бен Ари улыбнулся.

- Полковник, можете ставить дипломатию. Майор Долидзе в курсе наших дел.

- Тогда все проще. Я думаю, вам надо принять у нас шейха и побыстрее отсюда...

Полуян вдруг замялся.

- Уматывать, - закончил за него фразу Долидзе. - Я тоже так думаю, простите за откровенность. С этим шейхом у нас ещё будут заботы...

Полуян кивнул Тарану.

- Приведите шейха сюда. - посмотрел на Бен Ари. - Прошу прощения, товар с душком...

- Господин Васильев...

Полуян улыбнулся. Дипломат не забыл, как он представился в Москве Вахтангу Окропиридзе. И назвал его именно этим именем. - Господин Васильев, - Бен Ари протянул Полуяну закрытую на молнию барсетку. - Здесь все, что завершает наш контракт. Простите...

Он взял Полуяна под руку и отвел в сторону.

- Игорь Васильевич, если со мной что-то случится, в сумочке вы найдете визитку Аарона Гольдберга. Он в курсе всех наших дел и вы доведете с ним до конца финансовые дела. Теперь еще. Не обижайтесь, но я скажу, что тем, кто воюете с чеченскими формированиями на фронте, вряд ли доведется увидеть в плену террористов масштаба, которого взяли вы.

- Хотите сказать, что у Басаева и Хаттаба калибр поменьше?

- Нет, имею в виду другое. Террорист, убивший одного человека, столь же гнусен, как и убийца ста других. Просто и Басаеву и Хаттабу позволят скрыться, в крайнем случае просто тихо убьют. До суда, как то сделаем мы, дело не доведут. Даже Масхадову этого бояться не стоит.

- Вы уверены?

- На девяносто процентов. Чеченский терроризм подготовила, вскормила и вооружила российская власть. Значит, суд неизбежно дойдет до этой истины. Кто же ему такое позволит? - Бен Ари пристально посмотрел на Полуяна. Надеюсь, вы понимаете, что как дипломат я вам такое говорить не должен. Но как солдат солдату...

- Я именно так все и понял.

Они вернулись к группе. Долидзе уже вновь наполнил кружки.

- Мистер Бен Ари, - сказал Полуян, - я надеюсь, вы будете моим свидетелем.

- Простите, господин Васильев, в чем?

- Если власти Грузии предъявят России претензии за нарушение нашей группой государственной границы, я надеюсь, вы подтвердите: девственная чистота суверенной грузинской земли не была тронута.

- Товарищ Васильев! - майор Долидзе сделал обиженное лицо. - Зачем вы так? Я, кажется, не давал причин подозревать меня в двойной игре.

- Майор, давай без обиды. Я в первую очередь думаю о тебе. Мы уйдем, а на тебя доброжелатели накатают телегу, что ты позволил нам здесь бесчинствовать. Мне бы этого не хотелось.

- За дружбу, - поднял кружку Долидзе. - Жду, когда здесь появятся русские коллеги. Будет с кем раздавить бутылочку.

Они выпили.

- Ты что-то хотел сказать? - взглянув на майора, спросил Таран.

- Хотел. И скажу. Только для начала отойду на свою территорию. Для предосторожности.

- Зачем? - Таран не понял необходимости такого отступления.

- Затем, что ты мужик здоровый, с тобой не сладишь. Не дай бог обидишься. Чего доброго кулаком махнешь. Я на своей территории я под защитой самого демократического в мире грузинского закона.

- Ты даешь, - усмехнулся Таран. - У нас для таких случаев покупают дамские прокладки с крылышками. С ними можно чувствовать себя в безопасности в любом месте. Хотя давай, отходи.

Долидзе и в самом деле сделал несколько шагов и отошел за линию, которую некоторое время обозначил как границу двух государств.

- Теперь говори, - предложил Таран.

- Говорю, дорогой, говорю. - Долидзе выглядел вполне серьезно. - Чем больше о вас, русских думаю, тем больше убеждаюсь, что Россию и в самом деле умом понять нельзя. Каждый из вас, русских, по отдельности человек умный. Но все вместе вы никогда не понимаете своих интересов, своей выгоды. Вот диктатор товарищ Сталин бескровно и тихо решил для России проблему Чечни. Вы Иосифа Виссарионовича за это обгадили. Потом ваши демократические президенты все поставили на прежние места, опять создали чеченскую проблему и стали её решать со стрельбой и жертвами. Пустили кровь не только чеченцам, но и своим. А вы в полном душевном равновесии называете это демократией. Вот и пойми вас умом...

- В чем-то ты прав, майор, - согласился Таран, - но потому что стоишь на своей территории. На нашей ты бы этого не сказал. Понимаешь, в чем разница?

- Потому я и ушел к себе. В нашу грузинскую демократию. Надо будет сказать правду о ней, сделаю шаг в вашу сторону...

Они оба засмеялись.

Полуян слушал их беседу вполуха. Он смотрел на горы, в сторону, с которой они не так давно пришли сюда.

Глубокая щель тектонического разлома разделила монолит каменной тверди гор на две части. Дна пропасти не было видно. Снизу, поднимаясь вверх, клубился молочный туман. Луч солнца, уползавшего за зубчатый гребень хребта, окрашивал испарения в красные цвета, и казалось провал заливала густеющая кровь.

Полуян прикрыл глаза и медленно отвернулся.

Он не боялся ни высоты, ни крови. Его не пугала глубина багрово дымившейся пропасти. Его пугало другое.

В красноте глубокой щели он увидел образ живой раны земли.

Здесь по горам Чечни пролег разлом, разорвавший на части его страну. Ту, которую одни называют "этой страной", другие гордо именуют державой, за которую им обидно, но не делают ничего, чтобы устранить причины этой обиды.

Эту трещину, этот разлом видели все, беспокоили они многих, беспокоили по-разному, но самым страшным было то, что образовали разлом не тектонические силы, а старания тех людей, которые в великой России считали себя великой властью и потому для ещё большего собственного возвышения кололи державу на части, чтобы пролив кровь, соединить осколки воедино и прослыть собирателями земель, великими президентами, политиками, полководцами.

Однако кровь лишь тогда что-то соединяет, когда она пролита за справедливое дело. Во всех других случаях кровь делает людей убийцами, подельниками, врагами-кровниками.

Уйдет солнце и цвет дымящегося тумана в щели изменится, но трещина, разделившая земли России долго будет кровавой.

Он посмотрел на своих людей. Их было всего шестеро. В руках каждого находились судьбы свои, товарищей и всей группы. Они прошли через хребты, преодолели перевалы, пробрались над пропастями и провалами, переправились через реки, обошли камнепады, выдержали испытания огнем и боями, но остались живы, обеспечили себе не роскошную жизнь олигархов, но вполне достаточное существование профессионалов.

Почему же это не могут сделать пятьдесят миллионов граждан, по отдельности самодеятельные и разумные, которые в толпе становятся стадом и раз в четыре года, получая избирательное право, перестают понимать то, что понял мудрый старик с четками на хасавюртовском базаре и с радостью сажают себе на спины самых властолюбивых, самых лживых и наглых всадников.

Почему? Кто может на это ответить?

* * *

Со стороны ледников Тебулосского хребта над землей волнами покатился рокочущий звук. Он пульсировал, отражался от скал, но сила его нарастала и рев приближался.

Все повернули головы в сторону, откуда набегала полная угрозы звуковая волна. И вдруг Бритвин, вскинув руку вверх, указал пальцем в сторону седой вершины горы Муцо:

- Вертолеты!

И ту же из-за зубчатой кромки хребта, сверкая сабельным блеском несущих лопастей, словно подброшенные невидимой силой, в голубой простор чистого неба вырвались сразу три вертолета.

Два Ка-50 - "Черные акулы" - с типично скошенными вниз мордами океанских хищников, с цилиндрическими кассетами ракет под короткими крыльями, яростно полосуя соосными винтами горную синь, пронеслись над головами людей и разошлись в разные стороны.

А из узкого промежутка между двумя скалами с ревом вынеслась тень "крокодила" - вертушки МИ, трудяги пятого океана.

- Все, - сказал Полуян, протягивая руку Бен Ари. - За нами приехали. Мы уходим.

Тем временем "Черные акулы", развернувшись над Цузункортом и Кюреламом, опустили вниз хищные морды и ощетинились иглами серого дыма.

Ракеты, сорвавшись с направляющих, вонзились в невидимые цели в ущелье реки Мешехи.

Тяжелый грохот взрывов вырвался из-за скал и прокатился над горами.

Едва группа погрузилась, вертолет сорвался с места, круто накренился и взял курс на восток.

Они улетали.

- Все, мужики, - сказал Полуян, - надоели вы мне все до едерной матери. Как хотите, а я буду спать.

Он опустился на ходивший ходуном пол, подсунул под голову вещевой мешок и вытянул ноги.

- Игорь, - тронул его за плечо Ярощук. - Что с тобой?

- Все, все, меня не-е-ет. Я сплю...