"Ночной путь" - читать интересную книгу автора (Дейли Джанет)

8

Дружба между Ланной и Джоном с каждым его визитом становилась все крепче. Он заезжал к ней дважды в неделю, и они обедали вместе. Иногда он водил Ланну в какое-нибудь дорогое заведение, но чаще всего она готовила обед дома, потому что Джон не разрешал ей платить за себя в ресторанах.

Надо сказать, что среди жителей Феникса было немало пенсионеров, которые, как и Джон, вынуждены были подрабатывать на различных необременительных работах. Зная это, Ланна с пониманием относилась к трудностям Джона и не хотела вводить его в лишние расходы. Временами Джон приходил к ней по субботам, чтобы вместе провести выходной, и тогда они шли в кино или погулять по городу, а то и просто оставались у нее дома – смотрели телевизор и беседовали. Однако следует заметить, что более они никогда не говорили о семье Джона и его семейных делах – должно быть оттого, по предположению Ланны, что его брак был несчастлив.

До знакомства с Джоном Ланна от одиночества иногда позволяла себе встречаться с молодыми людьми. Это были мимолетные свидания, за которыми ничего потом не следовало. Подружившись же с Джоном, Ланна перестала испытывать одиночество, которое могло подтолкнуть ее к поискам мужского общества и странствиям от одной несчастной любви к другой.

В последнюю субботу августа Джон предложил поехать в музей Херда, где была выставлена огромная коллекция этнографических материалов и произведений «примитивного» искусства, и обширнее всего в ней были представлены работы племен американских индейцев, в особенности – живущие или жившие на юго-западе.

Когда они осмотрели экспозицию и перешли в галерею, где были выставлены качины – индейские куклы, Ланна прошептала:

– Никогда не могла понять, почему в музеях так тихо. Почему-то все говорят шепотом…

– Может быть, потому, что опасаются потревожить и разбудить незнакомых и непонятных им духов, – совершенно серьезно ответил Джон.

Ланна с удивлением посмотрела на спутника. Может быть, он шутит? Но Джон не шутил. Он пристально рассматривал экспонаты, выставленные в галерее, но было видно, что мысленно он унесся куда-то очень далеко. Ощутив на себе взгляд Ланны, он сказал:

– Сегодня это одно из лучших в мире собраний качин хопи и зуни.

Теперь и Ланна стала вглядываться внимательнее в витрины, привлекшие его внимание. В них были выставлены куклы, вырезанные из дерева и украшенные перьями и раковинами улиток, колючками кактуса, костяными пластинками и бирюзой. Разного размера и вида, они были похожи только в одном – гротесковости изображения: у всех были огромные глаза, круглые головы с длинными клювами или зубастыми пастями и хохолками на макушке. У всех был свирепый и загадочный вид, словно куклы эти вышли из ночного кошмара.

– Наверное, это идолы, изображающие индейских богов, – прошептала Ланна.

– Это куклы, а не идолы, – поправил Джон и улыбнулся. – Думаю, что скорее можно сказать, что качины являются воспроизведениями богов. А говоря более точно, символизируют силы природы в виде сверхъестественных существ.

Каждая из фигур была вырезана с необычайной тонкостью.

– Они привлекают и завораживают, – признала Ланна, – но на свой особый, пугающий лад. Для чего их применяли? Наверняка это не просто игрушки…

– В известном смысле, это игрушки. Качины давали детям. Но куклы эти служили не столько для игры, сколько для того, чтобы познакомить детей с различными качинами, – объяснил Джон.

– Вы говорили, что эти куклы относятся к культурам зуни и хопи?

– Те, что мы здесь видим, – да, – кивнул Джон. – У пуэбло и навахо тоже есть качины. У навахо костюмы и головные уборы изготовлены менее тщательно, хотя они такие же страшные на вид. Их маски делаются из раскрашенной оленьей кожи и иногда украшаются орлиными перьями или ожерельями из еловых сучьев вокруг шеи. А выбор той или иной маски зависит от обряда и от того, какая из качин в нем участвует.

– Какие это бывают обряды? – Все, что рассказывал Джон, звучало для Ланны странно и чуждо, одновременно привлекая ее и отталкивая.

– Мальчики из племени навахо проходят обряд посвящения в члены племени в возрасте от семи до тринадцати лет. Вы, наверное, сами представляете, насколько ребята в это время впечатлительны, – лицо Джона на миг помрачнело, он стиснул зубы и на щеках его заиграли желваки. Затем он заговорил вновь: – Это происходит во время Ночного пути. Мальчики одеты только в набедренные повязки, а на головы им набрасывают одеяло. Затем их приводят к костру и приказывают не смотреть на «богов».

Ланна представила себе эту картину: темнота, рвущиеся в ночное небо языки пламени и горстка мальчиков с головами, покрытыми одеялами, – встревоженные и не знающие, чего ожидать…

– Двое помощников шамана моют волосы в воде, смешанной с соком юкки, а затем облачаются в киртлы – нечто напоминающее шотландский килт – и различные украшения. Все открытые части тела – руки, ноги, грудь – они обмазывают белой глиной. Один из них в черной маске представляет Деда чудовищ, второй – в белой маске – изображает Женское божество. Поскольку маски скрывают их лица, мальчики не догадываются, что они хорошо знают их… И вот, перевоплотившись в сверхъестественные существа помощники шамана выходят к костру.

Каждого мальчика по очереди выводят вперед, и Женское божество священной кукурузной мукой наносит ему на плечо знак. Дед чудовищ в черной маске держит в руке пучок тростника, связанный в виде хлыста. Издавая резкие крики, он наносит мальчику удары этим хлыстом по плечам, а затем по другим частям тела. Толпа мужчин, окружающих костер, просит качину бить то сильнее, то легче, но тот всегда поступает наоборот, время от времени неожиданно вскрикивая, чтобы испугать и сбить с толку мальчика.

Ланна внутренне содрогнулась, представив себе ужас, который охватывает ребенка, который не видит нападающего, а только слышит устрашающие вопли и чувствует, как хлыст обжигает кожу.

– Когда обряд завершен, – продолжал Джон, – качины снимают маски, и мальчик узнает тех, кто под ними скрывался. Обычно это бывают его дяди или двоюродные братья – люди, которых он хорошо знает. Мальчику дают цветочную пыльцу из мешка шамана и приказывают осыпать ей маски, а затем и людей, которые их надевали. Человек, изображавший Деда чудовищ, надевает маску на голову мальчика и издает пронзительный крик, который до этого так его пугал.

Джон умолк. Казалось, он мысленно перенесся куда-то далеко – возможно, к тому самому костру, о котором только что рассказывал… Затем, как бы стряхнув с себя воспоминания, посмотрел на Ланну:

– Это очень интересный с психологической точки зрения обряд. Открывая мальчику, кто они такие, качины показывают ему, что они не настоящие «боги», а обычные люди. Ему не следует бояться фигур в масках – в них нет ничего страшного. Позволяя мальчику самому надеть маску, ему пытаются символическим образом показать, что божественные или сверхъестественные силы обитают в самом человеке – как злые, так и добрые.

Это объяснение заставило Ланну по-другому взглянуть на обряд, который вначале показался ей бесчеловечным. Теперь она начала понимать, сколь глубокий – по-своему – смысл скрывался в нем. Да и Джон предстал перед ней в неожиданном свете, оказывается, он так много знает!..

– Вам доводилось побывать на таких обрядах посвящения? – спросила она.

– Нет, – покачал головой Джон. – Белым не разрешается присутствовать.

– Откуда же тогда вы так много об этом знаете? – удивилась Ланна.

– Не забывайте, мое детство прошло неподалеку от резервации. Навахо, пуэбло и даже апачи с Белых гор были нашими соседями.

– Не понимаю, как вы можете отличать одних индейцев от других, – Ланна не успела еще договорить, как ощутила неловкость от своих слов. Лицо Джона словно окаменело. Но ведь Ланна совсем не разделяла расовых предрассудков, которыми страдают некоторые ее соотечественники, и потому в замешательстве поспешила добавить: – О, я совсем не то хотела сказать. Вы ведь понимаете, что мои знания об индейцах ограничиваются голливудскими вестернами и тому подобным…

– Членов одного племени легко отличить от тех, кто относится к другому, по многим признакам – по чертам лица, по сложению… Навахо – высокомерные и худощавые, а пуэбло – коренастые, с круглыми лицами, – пояснил Джон.

– Высокомерные? Я почему-то никогда не думала, что это можно сказать о навахо, – с удивлением заметила Ланна, когда они направились к следующей витрине. – Я всегда считала, что они – пастухи. Первое, что мне приходит в голову, когда я думаю о навахо, – это овцы и шерстяные одеяла. Мне они всегда представлялись очень мягким народом. И вдруг высокомерные!..

– Они в самом деле были пастухами. И сейчас – пастухи, – согласился Джон. – Но в прошлом они были довольно воинственным племенем. Навахо – это хозяева всех земель на западе Колорадо. Когда испанцы предъявляли права на эти территории, навахо хвастливо заявляли, что они разрешили испанцам жить на этих землях, чтобы те были их «овцами», и это в каком-то смысле – правда, потому что навахо постоянно угоняли овец из испанских отар. – Джон остановился и посмотрел на Ланну. – Вы когда-нибудь слышали о Длинной тропе?

– Нет, – созналась Ланна.

– Когда американцы начали селиться в этих местах, было решено, что всех индейцев следует согнать в резервации. Кавалерия белых сумела силой заставить апачей сдаться и уступить, но покорить навахо ей не удалось. Войска нападали на поселения навахо, уничтожали их отары, выжигали дотла кукурузные поля, и, когда пришла зима, те фактически умирали от голода. Но они выстояли и, собравшись вместе, проделали «долгий переход» в Боске-Редондо на юго-востоке от Санта-Фе. Четыре года спустя белые отдали навахо дикие и бесплодные земли, часть их прежних владений – Фор-Корнерс, Четыре угла, – где они и поселились. В отличие от многих других племен, вообще исчезнувших с лица земли, племя навахо растет – их становится все больше.

– Вы восхищаетесь навахо, не так ли? – догадалась Ланна.

– Это необычный народ.

– Индейское слово чести, – пробормотала Ланна.

Джон подхватил ход ее мысли:

– Мы – пожалуй, единственный народ в мире, который попытался истребить «дикарей», населявших земли, куда мы пришли. Думаю, что я испытываю то же смущение, что и многие американцы. Я все спрашиваю себя: как это могло произойти? Был ли это страх, потому что мы не могли понять их образа жизни, а поскольку мы не понимали индейцев, то проще было их просто уничтожить? Но размышляя об этом, я понял, что все же два наших мира не могли бы существовать рядом, не изменяясь. Например, у индейцев не было представлений о частном владении землей, а белые сразу же установили границы личных участков. Индейцы считали боевые походы и угон скота благородным делом, а белые смотрели на это занятие с презрением и расценивали его как простое воровство. Столкновение было неизбежным. Уж слишком не совпадали наши взгляды на мир, – заключил Джон. – И в конце концов одержал верх закон природы – выживает сильнейший. – Однако мы должны признать: индейцы относились к земле с большим уважением, чем мы, – задумчиво сказала Ланна. – Посмотрите, что творится сейчас с окружающей средой и какую мы ведем борьбу за ее восстановление.

– Да, есть движения, которые ратуют за то, чтобы вернуться назад к прежнему отношению к земле и к древнему простому образу жизни, но я не могу с этим согласиться. Человечество не может идти к прогрессу, возвращаясь в прошлое, – возразил Джон. – Даже навахо утверждают, что Дорога жизни – только одна и идти по ней можно только в одном направлении. Нельзя развиваться по горизонтали, только – по вертикали.

Так, беседуя, они обошли весь зал и подошли к выходу. Джон открыл дверь, пропустил Ланну вперед, и оба молча вышли из музея. Они уже направлялись к желтому грузовику компании «Фолкон», стоявшему на стоянке перед галереей, когда кто-то схватил Ланну за руку.

Девушка обернулась и увидела уставившиеся на нее красные воспаленные глаза, затуманенные алкоголем. Старый индеец. Всклокоченные полуседые волосы с воткнутыми в них красными перьями. На сгорбленные плечи накинуто изодранное и грязное розовое одеяло. Он шатался, едва держась на ногах.

– Кедровые бусы, – невнятно пробормотал индеец, протягивая Джону простенькое ожерелье. – Ты купить для леди? Один доллар.

В лицо Ланне пахнуло его зловонное дыхание, смешанное со спиртным перегаром. От индейца несло запахом пота и еще чем-то. Все его потуги держаться прямо только усиливали смехотворное зрелище, которое он являл собой. Ланна покосилась на своего спутника и заметила, как на лице Джона промелькнуло выражение жалости.

– Нет, спасибо, – проговорил он.

– Дешево. Пятьдесят центов, – не унимался индеец, поднося ожерелье еще ближе, чтобы покупатели могли лучше его рассмотреть. – Настоящие индейские бусы.

– Нет, – повторил Джон.

Индейца повело в сторону, но он устоял, с трудом сосредотачивая взгляд на Джоне. – Я тебя знать? – спросил он.

– Я знаю тебя, Бобби Черный Пес, – с печальной улыбкой сказал Джон.

Мутный взгляд индейца озарился почти видимым светом узнавания.

– Смеющиеся Глаза, – закричал он, – муж Белого Шалфея.

И тут же перешел на язык, который показался Ланне неразличимым потоком горловых звуков. Джон отвечал ему на том же самом непонятном языке. Оживленная беседа продолжалась минуты две, и Джон наконец поднял руку, заставляя собеседника умолкнуть.

– Ты используешь трудные слова. Слишком уж много времени прошло с тех пор, когда я их слышал.

– Тебе надо идти домой, – сказал индеец.

– И тебе надо идти домой, – ответил Джон и обеими руками пожал грязную руку Черного Пса.

– Где дом? – в налитых кровью мутных глазах индейца блеснули слезы и появилось выражение мучительного одиночества, как у потерявшегося ребенка.

– Береги себя. – Джон быстро отдернул руки, но Ланна успела заметить оставшуюся в пальцах индейца свернутую зеленую бумажку и поняла, что ее спутник дал Черному Псу деньги.

– Пойдем. – Джон взял Ланну под руку и повел девушку прочь от индейца. – Вот так оно всегда и бывает, – пробормотал он устало. – Всякий раз, как кто-нибудь начинает разглагольствовать о благородных дикарях, появляется индеец, вроде Бобби – пьяный и грязный, и пытается всучить тебе дешевые побрякушки…

– Я понимаю, что вы хотите сказать, – вздохнула Ланна. – Это сразу же разрушает образ, не так ли?

– Да. Бобби Черный Пес – случай особый, но он олицетворяет собой многие аспекты проблемы навахо, да нет, пожалуй, всех индейских проблем. Тридцать лет назад Бобби снимался в Голливуде. Киношники утверждали, что у него лицо идеального индейца. Вы вряд ли помните, но то была эпоха, когда в каждом вестерне индейцы непременно атаковали караван с фургонами переселенцев. Черный Пес никогда не сидел без работы. В карманах у Бобби водились деньжата, и у него была уйма белых друзей. К несчастью, он совершил непоправимую ошибку – постарел. И в один прекрасный день оказалось, что никто не хочет приглашать его сниматься. Но Бобби уже покинул путь навахо, встав на путь успеха, каким его понимают белые люди.

– А когда успех прошел, у него не осталось ничего, чем бы он мог заняться, – предположила Ланна.

– Вот именно. Это общая беда. Раз уж человек отказывается от традиционных верований и запретов, он должен заменить их чем-то другим. – Он должен найти какое-то равновесие, какую-то среднюю дорогу между индейским путем и путем белых людей. Не знаю как, но должен найти…

Последние слова он произнес с непривычной для него пылкостью, но Ланна, испытующе посмотрев на Джона, не сумела прочитать на его лице ничего, кроме усталости.

Ярко сверкало солнце, раскаляя тротуар под их ногами. Желтая кабина грузовика возвышалась над прочими автомобилями, заполнившими стоянку. Горячность, с какой Джон Буканан говорил об индейцах, невольно вернули мысли Ланны к Бобби Черному Псу, который был, по-видимому, сверстником Джона. Смеющиеся Глаза – так назвал его индеец, однако Ланна чаще всего видела в глазах своего друга не смех, а глубокую печаль.

Когда они подошли к пикапу, Ланна вновь подняла взгляд на Джона:

– Белый Шалфей. Так ведь индейцы звали вашу жену?

На лбу и верхней губе Джона выступила испарина. Ланна увидела, как он сильно побледнел, несмотря на темный загар. Глаза девушки невольно сузились, изучая спутника с профессиональным вниманием, а в глубине ее сознания зазвенел сигнал тревоги.

– Да, – сдержанно кивнул он. Казалось, за этим кратким ответом Джон старается скрыть упадок сил, но когда он протянул руку, чтобы открыть дверь грузовика, Ланна заметила, как дрожат его пальцы.

– Джон, с вами все в порядке? – настойчиво спросила она.

Он почти подтолкнул девушку на сиденье и пробурчал:

– Все хорошо, – и захлопнул дверцу.

Ланна с тревогой наблюдала, как Джон обошел грузовик и открыл дверь с водительской стороны. Лицо у него так и блестело от пота. Сунув руку в карман, он вынул маленькую прямоугольную коробочку. Ланна заметила, что перед тем, как взобраться в машину и сесть за руль, Джон сунул в рот какую-то таблетку.

– Сердце? – предположила она.

– Сейчас все пройдет. – Джон обессиленно привалился к спинке сиденья, откинул голову назад, на подголовник, и закрыл глаза.

Ланна привычным движением взяла его за запястье и нащупала пульс.

– Посидите тихо пару минут, – скомандовала она, глядя на секундную стрелку своих часиков.

– Я любил ее. Я так любил ее, – прерывающимся, полным страдания голосом прошептал Джон.

– Ну конечно, любили, – успокаивающе проговорила Ланна.

Каким-то уголком сознания она отметила, насколько странно и неожиданно для нее это заявление. До сих пор она была убеждена, что Джон не любит свою жену. Очевидно, когда-то все было по-другому, поскольку он говорит об этом в прошедшем времени. Но что бы ни всплыло в его памяти, воспоминания причиняют ему боль, и у Ланны не было ни малейшего желания поддерживать беседу на эту тему сейчас.

– Вы когда-нибудь любили, Ланна?

– Джон, не разговаривайте, – строго приказала Ланна, отметив, что пульс немного улучшился, следовательно, таблетка уже начинает оказывать свое магическое воздействие.

– Я никогда до этого не знал такой безграничной радости, – пробормотал Джон. – Словно включили свет в темной комнате. Но когда это внезапно теряешь, страдание остается с тобой навеки…

Наступило долгое молчание. Однако Ланна видела, как к Джону постепенно возвращаются силы. Вдруг он сказал:

– Я всегда был эгоистичным и себялюбивым, Ланна.

– Мне кажется, в это трудно поверить, – ее беспокойство к этому времени улеглoсь уже настолько, что она могла позволить себе дружеское подтрунивание.

– Однако это так, – Джон улыбнулся ей в ответ. Лицо его уже не было таким бледным. – Я всегда брался за то, что полегче, и выбирал только гладкие тропинки. Я всегда ожидал, что кто-то другой решит за меня мои проблемы, а затем удивлялся, почему это я не имею никакой власти над тем, что выходит в итоге.

– Если вы уже закончили разбирать себя по винтикам, почему бы нам не поменяться местами? – Ланна отказывалась выслушивать его самообвинения.

– Так вы не слышали ничего из того, что я говорил, так что ли, – обвиняюще проговорил Джон.

– Ни единого слова, – Ланна вышла из кабины и, обойдя грузовик, открыла водительскую дверцу. – Подвиньтесь. Машину поведу я.

Джон замялся, в глазах его блеснул упрямый огонек мужской гордости, но Ланна решительно отрезала:

– Я могу быть такой же упрямой, как и вы, Джон Буканан.

– Хорошо, – неохотно уступил он. – Вы можете сесть за руль… на этот раз. Но сейчас со мной уже все в порядке. Эти таблетки всегда творят чудеса.

Но после того, что произошло, Ланне было не по себе. Аура железного здоровья и силы, окружавшая Джона, была только иллюзией. Всю дорогу они молчали, а когда подъехали к дому, где жила Ланна, то она не стала глушить двигатель.

– Джон, позвольте мне отвезти вас домой. А там я могла бы поймать такси, – предложила она.

– Я не инвалид. Вы, Ланна, как медсестра, обязаны это понимать.

Глубоко вздохнув, Ланна вынуждена была согласиться:

– Вы правы.

– А вы знаете, что вы, возможно, единственный человек, которого волнует… которого действительно волнует, что у меня кое-какие нелады с сердцем? – Джон изучающе смотрел на девушку, и какое-то теплое чувство смягчило его суровое, изборожденное морщинами лицо. – И вас это беспокоит только по одной причине: мы с вами – друзья, и ничего больше. Думаю, что вы даже не представляете, как это замечательно.

– Как бы вы ни считали, я уверена: вашу семью это заботит… вашу жену и сыновей, – убежденно проговорила Ланна.

– Уверены? – поднял брови Джон. – Хотел бы и я быть так же уверенным. – И прежде, чем Ланна успела хоть что-то возразить на это безрадостное заявление, он добавил: – Увидимся во вторник, если у вас еще ничего не намечено на этот день.

– Нет. Вторник – это в самый раз, – согласилась Ланна и спрыгнула на землю, уступив Джону место за рулем.

Во вторник Ланна приготовила обед. Джон явился к ней в безоблачном настроении, смеялся и шутил за столом, словно доказывая себе и Ланне, что случившееся в предыдущую субботу было лишь досадной случайностью.

Когда они покончили с едой и Ланна встала, чтобы убрать со стола, он предложил:

– Давайте я помогу вам вымыть посуду…

– Нет, управлюсь сама, – Ланна собрала тарелки стопкой и принялась за ножи и вилки. – Лучше посидите и почитайте газету.

Ланна подняла стопку тарелок и унесла ее в маленькую кухоньку, которая отделялась от столь же маленькой гостиной чем-то вроде стойки. Затем вернулась к столу, чтобы забрать остальное. Проходя мимо кресла, в котором сидел Джон, Ланна невзначай глянула на газету в его руках, и в глаза ей бросился крупный заголовок на самом верху страницы. Наклонившись над его плечом, чтобы прочитать статью, она заправила за ухо прядку каштановых волос, упавшую ей на глаза.

– Увидели что-то интересное? – полюбопытствовал Джон.

– Да вот эта статья о Фолкнере и конфликте интересов, который возник вокруг строительства больницы. Я слышала, как доктор Фэрчайлд обсуждал это с кем-то по телефону, – объяснила Ланна, пробегая взглядом начало статьи. – Фолкнер входит в больничный совет, и его строительная компания предложила очень низкую цену за строительство нового крыла больницы. – Она дочитала абзац до конца и воскликнула: – Джон, оказывается, Фолкнер – владелец «Фолкон констракшн», компании, где вы работаете!

– Совершенно верно, – кивнул он. – Лично я не понимаю, из-за чего поднялся весь этот шум. Почему бы не предположить, что так называемый конфликт интересов возник, когда нескольким компаниям было предложено назначить свои цены на строительство? Думаю, дело просто в досаде проигравшего. Цены на выполнение этого подряда, назначенные каждой из компаний, представлялись на закрытые торги в запечатанных конвертах, которые были открыты в присутствии всех членов попечительского совета больницы.

– Вы правы, – согласилась Ланна. – И все же признайтесь, выглядит это подозрительно.

– Только для подозрительных умов, – резко бросил Джон.

Она лишь пожала плечами, понимая, что Джону не остается ничего иного, как защищать человека, у которого он работает.

– Судя по тому, что я слышала или читала, Фолкнер прибрал к своим рукам чуть ли не все самые аппетитные куски из пирога нашего города. Мог бы позволить и кому-нибудь другому отрезать себе ломоть-другой, – стояла на своем Ланна, не найдя более убедительного аргумента.

Джон повернулся в кресле, бросив на нее быстрый, любопытный взгляд.

– Недолюбливаете богатеньких?

– Нет. Тем не менее хотелось бы, чтобы парень время от времени брал передышку, – она улыбнулась. – Об этом вашем Фолкнере говорят, как о довольно безжалостном типе.

– Вот как? – Как же вы умудрились, не прожив здесь и года, так много узнать об этом человеке?

– Он в Фениксе своего рода легендарная личность, – насмешливо улыбнулась Ланна. – Совершенно неважно, большой город или маленький. Как только вы приезжаете в новое место, то буквально в ту же минуту узнаете все о самых богатых людях, которые здесь живут. У нас тут ходит множество историй о том, как Фолкнер покупает акры земли буквально за гроши, обводя первоначальных владельцев вокруг пальца, а затем продает их в сто или двести раз дороже.

Джон склонил голову набок и от души рассмеялся.

– Он ни разу не обманул ни единой души. Платит ту цену, которую ему назначают. Просто выходит так, что он благоустраивает землю, а затем продает ее с хорошей выгодой. Этот человек всего лишь смотрит вперед и прикидывает, как будет расти город. Это нечто вроде азартной игры. Он рискует, и риск себя оправдывает. Я бы не стал называть это преступлением.

– Итак, ему не надо никого обводить вокруг пальца, чтобы победить? Я никогда еще не смотрела на дело с этой стороны, – задумчиво протянула Ланна. – Думаю, есть люди, которые родились в счастливой рубашке. Должно быть, Фолкнер – один из них.

– Вот этого я не знаю, – возразил Джон. – В чем-то ему, возможно, действительно повезло. Но я… я слышал, что он – человек одинокий. За деньги можно купить власть, влияние и почет в обществе, но на них не купишь друзей. Я даже не уверен, что его любит и уважает собственная семья.

– Думаю, вы правы. Но когда я еду по скоростному шоссе в своей маленькой машинке, задыхаясь от жары и духоты, а мимо меня проносятся «Кадиллаки» с кондиционерами, мне просто не до того, чтобы пожалеть людей, которые в них сидят, – засмеялась Ланна. – Меня слишком одолевает жалость к себе самой. Это нe что иное, как самая обычная, древняя как мир зависть.

– А я скажу, что это не что иное, как самое честное заявление, которое я когда-либо слышал! – Джон решительным движением свернул газету. – И благодаря ему вы завоевали себе помощника, который вытрет и отполирует до блеска ваши тарелки.

Войдя вслед за Ланной на кухню, он увидел лежащую на стойке книжку с образцами обоев.

– Что это? Задумали небольшой ремонт?

– Да, захотелось сменить моющиеся обои в ванной – вот и решила сделать себе подарок ко дню рождения. – Ланна поставила на стол вымытую салатницу и развернула книжку с образцами на рисунке, который давно приглядела. – Как вам нравится вот этот?

– Выглядит очень мило. – Джон едва ли удостоил образец взглядом. – Когда ваш день рождения? Вы никогда о нем не упоминали.

– На следующей неделе в пятницу, но я притворяюсь, что не помню о нем. Мне исполнится двадцать шесть. Думаю, настало время перестать считать свои года.

– Вот доживете до моих лет, тогда и перестанете считать, – сухо буркнул Джон.

– Ну что ж, я как раз начинаю приходить к решению, что раз уж у меня не будет мужа, который мог бы заботиться обо мне, когда я доживу до ваших лет, то лучше мне начать сейчас копить деньги, чтобы самой содержать себя.

– Не такая уж плохая мысль, – согласился он, поддразнивая. – У старой девы должно быть спрятано в чулке немного денег.

– Премного вам благодарна! – Ланна с притворным гневом смерила его уничижительным взглядом.

– Как вы собираетесь отметить свой день рождения?

– Готова принять любое предложение. Придете ко мне на обед? – пригласила Ланна.

– У меня есть идея получше. Поведу вас куда-нибудь на праздничный ужин.

– Принято! – кивнула Ланна.