Семенова ВВечный зов добра (Предисловие к сборнику 'Платиновый обруч')

В. Семенова

Вечный зов добра

Предисловие к сборнику "Платиновый обруч"

Я, сын Земли, единый из бессчетных,

Я в бесконечное бросаю стих,

К тем существам, телесным иль бесплотным,

Что мыслят, что живут в мирах иных.

В. Брюсов. "Сын земли", 1913

Сейчас много, часто и охотно говорят о кризисе, переживаемом фантастикой. Одни говорят об этом с удовольствием, другие - с грустью, третьи отрицают кризис как таковой, четвертые просто переводят разговор на иное. На наш взгляд, еcли можно говорить о кризисе фантастики, то только в таком понимании этого слова, какое предлагает в своем "Толковом словаре современного русского языка" Д. Ушаков: "Кризис - резкое изменение, крутой перелом".

Фантастика не только не растеряла своих читателей, не только не утратила своей притягательности. Она вступила в пору уверенной зрелости. Спрос на нее все увеличивается, а успех растет.

Да и вряд ли в наше время может быть иначе. Наш век по сути своей век фантастический. Чего только он не повидал, что только не стало для него привычным! Даже космические полеты. Но вот вопрос - действительно ли привычным стало все: телевидение и расщепление ядра, открытия в области генетики и синтез органических веществ, фотографирование планет, производимое космическими станциями, и получение плазмы - и прочее, и прочее... На первый взгляд - вроде бы да. Привыкли. Пользуемся. Даже не удивляемся. Но сумела ли по-настоящему адаптироваться психика человека человека как индивидуума и человека как биологического вида? Вряд ли. Cкорее всего где-то в подсознании у каждого из нас обитает некое ощущение сверхъестественности, "чудесности" происходящего. А к "старым" восьмидесяти-пятидесяти-двадцатилетней давности открытиям прибавляются новые, и следующие уже зреют и висят над нами, как налитые яблоки, готовые вот-вот сорваться, обрушиться на нас, хотя и вкусным, но увесистым телом. А на подходе - опять новые, потому что научная мысль не дремлет, она кипит, и в кипении этом возникают и выносятся на поверхность свежие, ошеломляющие своей смелостью гипотезы (вспомним хотя бы о том, что советский радиоастроном и астрофизик Н. Кардашев связывает проблемы черных дыр и расширяющейся Вселенной с проблемами сверхцивилизаций). Однако человек, пусть и не адаптировался, но успел уже войти во вкус и ждет: что же еще? что же еще откроется? что такое невероятное еще свершится? И ищет ответа, ищет воплощения мыслей своих и мечты, ищет удовлетворения своей тяги к невероятному. Ему необходима эта "осуществленная невероятность", он желает видеть ее в своем реальном, обремененном конфликтами и противоречиями, таком несовершенном, но единственном, а потому - любимом мире.

Необходимо освоиться вполне со всем новым, что приносит время, "оприходовать" его и - двигаться дальше.

Тому, кто не связан с наукой непосредственно, кто лишь пользуется ее плодами или же просто видит их и о них слышит, разобраться во всем этом помогала, помогает и поможет фантастика. Особенно юношеству и молодежи, чья пылкая тяга к неизведанному так сильна и возвышенна.

Т. Г. Хаксли утверждал, что искусство само по себе является средством исследования мира и открытия истины и что художник, приобщившийся к современному знанию, имеет преимущества перед тем, который к этому знанию безразличен. Трудно не согласиться!

Но если так - то фантаст действительно обладает самыми широкими возможностями: ведь, кроме искусства слова, он владеет еще и определенными научными знаниями и располагает всей той совокупностью разнообразнейших творческих приемов, которые предоставляет ему фантастика как жанр.

Поэтому, очевидно, не удивительно то, что в последнее время многие пишущие на русском языке литераторы Латвии обратились к фантастике.

До сих пор мы гордились тем, что у, нас есть свой фантаст Владимир Михайлов, чье имя. широко и хорошо известно не только за пределами республики, но и в зарубежных странах. Очень интересные рассказы дали нам наши непрофессиональные писатели инженеры Вячеслав Морочко и Владлен Юфряков, чьи произведения неоднократно публиковались в республиканской периодике и в сборниках, издававшихся в Москве и Ленинграде. И вдруг наплыв. Пишут фантастические повести и рассказы опытный прозаик Вольдемар Бааль, молодой прозаик Любовь Алферова, молодыае поэты Николай Гуданец и Сергей Кольцов и еще целый ряд литераторов разной степени опытности Вот таков наш кризис, наш крутой перелом! Вот оно - резкое изменение...

Интересно отметить, что если наши "мэтры" (В. Михайлов, В. Морочко, В. Юфряков) придерживаются, в основном, форм, ставших в советской фантастике традиционными, то "неофиты" этим не ограничиваются и широко используют другие поджанры. Но, прежде чем перейти к сравнительной характеристике их опытов, следует, пожалуй, несколько отвлечься и вспомнить о жарких спорах, которые так часто вспыхивали в последние годы, - спорах о том, какой должна быть фантастика, какой из ее поджанров имеет право на существование и развитие: "чистая" научная фантастика, философcкая, социальная, утопическая, притчев-ая или еще кайая-то. К сожалению, очень часто апологеты какого-либо одного из них, приводя аргументы в пользу избранного и любимого ими, пытаются выбить почву из-под ног у всех остальных, лишить их видов на жизнь.

Такой подход вряд ли можно считать разумным. Поджанры дополняют и обогащают друг друга, выполняя каждый особую функцию, а в целом способствуют как созданию наиболее полной фантастико-философской картины грядущего, так и максимальному раскрытию нравственных, психических и физических возможностей человека. И хотя читатели (в первую очередь юношество и молодежь) чаще отдают предпочтение "чистой" научной фантастике, не следует списывать со счетов все остальное: ведь будущее, каким бы технизированным оно ни было, это все-таки прежде всего - новый человек. Нас не могут не волновать его проблемы, нравственный облик, овладение психическими и физическими возможностями, которые (как же нам не надеяться на это?!) получат, наконец, должное и достойное развитие. И кроме того: пытаясь представить человека будущего, мы начинаем Лучше понимать себя, свои недостатки, сокровенные нужды и стремления. А не это ли основная задача литературы - помочь человеку как можно полнее осознать себя и в себе разобраться?

Кажется, должны бы уже кануть в вечность времена, когда фантастика считалась чем-то неполноценным, жалкой, бездомной падчерицей литературы. Мы не вправе относиться к ней с таким высокомерным пренебрежением хотя бы потому, что советская фантастика уходит корнями в русскую классику и корни эти крепки и глубоки.

Преемственность ощущается и в гуманистической направленности произведений, и в избираемой авторами форме.

Не составляют исключения в этом смысле и рижские фантасты.

Так, например, Алексей Дукальский использует форму сна, широко распространенную в русской классической литературе; щедрую дань ей отдали И. Гончаров, Н. Чернышевский, Ф. Достоевский и другие наши писатели. Некоторые рассказы Н. Гуданца близки по форме к притче, классические образцы которой мы находим у Н. Лескова, Ф. Достоевского, Л. Толстого. Своеобразна по форме и жанру повесть В. Бааля, представляющая собой некий синтез традиционной научной фантастики со сказкой-антиутопией; истоки этого жанра также следует искать в русской классике (вспомним утопии А. Радищева, В. Левшина, антиутопию В. Кюхельбекера, произведения В. Одоевского).

Отличает также наших начинающих фантастов и углубленно психологический, философский подход к теме. Это, очевидно, объясняется их стремлением с максимальной полнотой использовать все возможности, предоставляемые фантастикой.

В отношение же тематики обнаружить различие между "мэтрами" и "неофитами" значительно труднее, да это, пожалуй, и не самое главное.

Итак, к каким темам обращаются авторы нашего сборника?

Одна из наиболее популярных тем современной фантастики (и советской, и зарубежной) - тема контакта. Впрочем, не только современной. Вот что писал по этому поводу В. Левшин в "Новейшем путешествии, сочиненном в городе Белеве", которое впервые было напечатано в "Собеседнике любителей русского слова" в 1784 году: "...есть несчетно земель, населенных тварями, противу которых вы можете почесться кротами и мошками. Не безумно ли чаять, чтоб всесовершенный разум наполнял небо точками, служащими только забаве очей ваших? Какое унижение!.. Ах! Сколько бы счастлив был тот смертный, который доставил бы нам средство к открытию сея важныя истины! -"..." С каким бы вожделением увидели мы отходящий от нас воздушный флот! Сей флот не был бы водимый златолюбием: только отличные умы взлетели бы на нем для просвещения. Брега новыя сей Индии не обагрились бы кровию от исходящих на оные громоносных бурий: се было бы воинство, вооруженное едиными оптическими орудиями, перьями и бумагою".

Какое разностороннее изложение всевозможных проблем контакта! Решать их пытались фантасты разных народов и времен, но вряд ли они будут исчерпаны, вряд ли будут найдены ответы на все вопросы даже тогда, когда этот контакт состоится.

Не удивительно поэтому, что теме контакта (с представителями внеземных цивилизаций, иных времен и измерений) уделяют большое внимание и рижские фантасты: В. Михайлов, В. Морочко, В. Бааль, Л. Алферова, С. Кольцов, В. Сычеников, А Дукальский. Представляя встречи с существами иного порядка, они никогда не отвлекаются от волнующих человечество вопросов (кстати, один из них - соотношение уровней технизации - очень остро поставили в своих произведениях Л. Алферова и А. Дукальский) - ведь от их успешного разрешения зависит и наше будущее, и осуществление наших потенций. Потому-то в своих прогнозах наши авторы опираются на нравственное совершенство человека, силу его разума, воли и духа.

Наиболее яркое воплощение тема контакта находит в рассказе В. Михайлова "Адмирал" над поляной". Писатель подает ее в своем, особом преломлении. Когда-то в одном из давних своих рассказов "Люди и корабли" В. Михайлов писал: "Если разум развивается в нормальной обстановке, он не может быть сам по себе настроен на уничтожение". Эта мысль пронизывает все творчество писателя и в рассказе "Адмирал" над поляной", являющемся тематическим и философским продолжением широко известной повести "Исток", приобретает апофеозное звучание. Этот рассказ - своеобразный гимн торжествующему разуму, гимн человеку, раскрывающему жизненно важные тайны природы и благодаря этому достигающему" совершенства.

В оригинальном аспекте дает эту тему В. Морочко, построив сюжет рассказа "В память обо мне улыбнись" на, так сказать, "ложном контакте". Автор опирается на мысль о том, что апелляция к существам высшего порядка, например, к нашим далеким потомкам, живущим в коммунистическом обществе, предстает порой как обращение малых детей к высокомудрым родителям, которые все знают И все могут. Но не вредит ли такое положение развитию "детей"?

В. Морочко отвечает на этот вопрос уверенно "и однозначно: каким бы ни был уровень развития цивилизации на данном этапе, человечество не имеет права уповать на кого-то, пусть даже более мудрого, более совершенного, оно должно само стремиться справиться; со своими задачами, какими бы трудными они ни казались, каких бы жертв и усилий ни требовали. Иначе прогресс не возможен.

Вторая популярная у рижских фантастов тема неразрывно связана с представлением о человеке будущего как о гармонично развитой личности. Особый акцент они делают на использовании всех, иногда даже самых потаенных способностей человека.

Научно-популярная литература, статьи в газетах и журналах давно уже объяснили нам, каким огромным количеством неиспользуемых и незадействованных клеток располагает человеческий мозг.

Пока что нам остается только поражаться этому и строить догадки.

Ведь природа удивительно рациональна. Даже красота тех или иных видов животных и растений являет собой результат полезности.

Трудно было бы заподозрить природу, столь экономную и целенаправленную, в расточительной и бессмысленной щедрости. Очевидно, клетки эти должны выполнять какие-то функции. Одни ученые и фантасты склоняются к мысли, что незанятые клетки вовсе не таковы, что они являются хранилищем памяти предков, памяти поколений.

Другие предполагают, что они призваны управлять скрытыми, пока не развитыми, лишь иногда проявляющимися и относящимися к числу "неразгаданных явлений" способностями человека. Какое широкое поле открывается здесь перед теми, кто умеет мыслить, чье пылкое воображение стремится угадать контуры грядущего!

Окраины этого поля русские писатели начали осваивать уже давно, опираясь.на знания и представления своего времени. В. Одоевский в утопии "4338-й год", опубликованной впервые в альманахе "Утренняя заря" в 1840 году, писал о своем герое: "Занимаясь в продолжение нескольких лет месмерическими опытами, он достиг такой степени в сем искусстве, что может сам собою приходить в сомнамбулическое состояние; любопытнее всего то, что он заранее может выбрать предмет, на который должно устремиться его магнетическое .зрение. Таким образом он переносится в какую угодно страну, эпоху или в положение какого-либо лица почти без всяких усилий..." Пусть описание это в равной, степени смело и наивно - не в том суть. Нам важно сейчас подчеркнуть тематическую преемственность.

Современная наука, современный уровень знаний дают нашим писателям возможность углубиться в проблему совершенствования человека, и, хотя в ней до сих пор много чисто "фантазийного", хотя, обращаясь к ней, авторы чаще исходят из собственных желаний, чем из фактов, любая попытка в этом направлении представляется важной и отнюдь не бесплодной, так как тем самым утверждается в сознании мысль о потенциальных возможностях человека.

Известный советский фантаст В. Савченко, рассматривая некоторые аспекты этой проблемы, говорит в своем романе "Открытие себя" о том, что прежде всего следует максимально познать себя - только тогда возможным станет и совершенствование, вплоть до управления обменом веществ в собственном организме.

Авторы нашего сборника тоже не оставили без внимания такую неизменно, неистребимо актуальную тему. В рассказе В. Михайлова "Адмирал" над поляной" мы встречаемся с инопланетянами, полностью регулирующими свои жизненные процессы и способными к различным трансформациям; в повести С. Кольцова "За Магнитной Стеной" и в рассказе Н. Гуданца "Чудо для других" герои постигают некоторые психические процессы и учатся властвовать над ними, А. Дукальский же в рассказе-сне "Ваня" позволяет своему герою подняться в воздух без помощи летательного аппарата, осуществив таким образом давнюю мечту людей, подкрепленную, быть может, то ли памятью предков, то ли какими-то скрытыми биологическими особенностями (кстати, В. Одоевский писал, что "...летать по воздуху есть врожденное чувство человеку".).

Занимают авторов сборника и другие темы, интерес к которым постоянен в среде фантастов и любителей фантастики. Но надо отдать должное рижским фантастам - они ищут свои, оригинальные решения, и от их рассказов веет свежестью. Об облагораживающей и очищающей силе искусства, обобщенно отражающего эмоциональный и духовный строй человека, пишут А. Дукальский ("День памяти"), С. Кольцов ("За Магнитной Стеной"), Н. Гуданец ("Тайная флейта"). Забота о сохранении экологического баланса на родной планете, слияние с природой - не на примитивном, но на высшем уровне - занимают В. Морочко ("Журавлик"), Н. Гуданца ("Море"), оба автора ставят важные морально-этические проблемы, пишут о долге и ответственности каждого перед человечеством, перед природой, перед будущим, Но о чем бы ни писали авторы этой книги, они остаются верны одной из главных, определяющих тенденций русской классической литературы.

С. Калмыков в предисловии к сборнику русской социальной утопии и научной фантастики второй половины XIX-начала XX века "Вечное солнце" говорит: "Глаголом Добра была вся наша классическая литература. Вечный зов этой литературы мы должны слышать сквозь сутолоку современности".

Знаменательные в этом смысле слова произносит герой рассказа Ф. Достоевского "Сон смешного человека". Вот они: "...я видел истину, я видел и знаю, что люди могут быть прекрасны и счастливы, не потеряв способности жить на земле. Я не хочу и не могу верить, чтобы зло было нормальным состоянием людей. "..." Главное - люби других, как себя, вот что главное, и это все, больше ничего не надо: тотчас найдешь, как устроиться".

Как и у большинства русских писателей, стремление рижских фантастов к добру не пассивное, не созерцательное, но активное, четко направленное, мужественное. В рассказе "Адмирал" над поляной" В. Михайлов высказывает интересную и не совсем обычную мысль. Суть ее, коротко, в следующем: если даже в высокоразвитого человека природа наряду с добром закладывает хотя бы крупицу зла и агрессивности, пусть она, эта крупица, выплеснется в детстве, во время безобидной игры, не причиняя вреда и боли ничему живому. И тогда ничто уже в душе человеческой не будет препятствовать цельности, основанной на стремлении к добру в самом высоком его понимании.

Н. Гуданец подходит к этой теме с другой стороны. Герой его рассказа "Чудо для других" обнаруживает в себе способность творить материальные предметы из солнечного света и воздуха. Но что бы он ни создал, воспользоваться сам он ничем не может - одного его прикосновения достаточно, чтобы предмет исчез. Юный герой оказывается на распутье, его неокрепшую душу потрясает несправедливость. Однако вскоре выясняется, что способность эта не уникальна - творить "чудо" может каждый, в ком живет горячее желание приносить добро другим. А в рассказе А. Дукальского "Ваня" герой, приблизившийся к разгадке тайны материи, вступает в конфликт с самоорганизующейся системой, которая намерена погубить дерзкого открывателя и не выдать своей тайны. Но человеческий разум побеждает, побеждает воля к жизни, к познанию Вселенной, и добро предстает перед нами как сохранение общечеловеческой сущности.

Если бы мы захотели еще привести примеры, пришлось бы, наверно, перечислить все рассказы сборника. Поэтому ограничимся лишь одним "Платиновым обручем" В. Бааля, где тенденция добра и исторического оптимизма нашла максимальное выражение.

В собственно научно-фантастической части повести выступают два главных антагониста - Истолкователь и Посвященный. Истолкователь олицетворяет ту часть человеческого общества, которая принимает науку лишь утилитарно, чуждается всего нового, боится его и готова сохранить свой покой любой ценой. Такие люди, тревожась за свое мизерное личное счастьице, могли бы, не вдаваясь в детали, не пытаясь понять, одним махом уничтожить пришельцев.

Посвященный же - человек широких взглядов, гуманист, обладающий большим чувством ответственности. Противники не сталкиваются лицом к лицу. Их борьба - это борьба идей, и побеждает в ней Посвященный - истинный носитель добра, поддержанный пришельцами, ощутившими притягательную силу мятущегося человеческого духа.

Мысль о победе добра проводится и в развивающейся сказке-антиутопии. Там главный персонаж стремится к власти над миром ради удовлетворения своих ненасытных желаний, но попрание добра кончается гибелью попирающего, его возвращением в исходное состояние ничтожности.

В интервью корреспонденту АПН Г. Павловой известный советский фантаст А. Казанцев сказал: "Научная фантастика в прогрессивном ее направлении "раскрывает тайны грядущего". Но отнюдь не пророчески, а лишь предположительно, угадывая тенденции развития науки, техники, общественного устройства, воплощая их в художественных образах и ярких сюжетах. "..."В фантастике советский читатель ценит не тупики, характерные для западной литературы с ее мрачными картинами одичавших после ядерных войн потомков, а жизнеутверждающее начало, веру в будущее, ради которого хочется работать, даже отдать жизнь во имя победы над угнетением и несправедливостью".

Эти слова А. Казанцева можно в полной мере отнести и к произведениям рижских фантастов, пишущих на русском языке. Авторы нашего сборника стремятся философски осмыслить факты реальной действительности, показать их в различных фантастических преломлениях, отразить общий настрой эпохи, угадать возможные пути развития человечества и всего комплекса связанных с этим проблем.

Хотелось бы надеяться, что интерес рижских писателей к фантастике не иссякнет, что их и впредь будут привлекать широкие возможности жанра и настоящий сборник не останется единственным в своем роде.

В. Семенова