"Разные берега" - читать интересную книгу автора (Ханна Кристин)

Глава восьмая

Небо было тяжелым и серым, как гранит.

В такие мрачные дни остается только разжечь камин, свернуться калачиком на диване с чашкой чая и читать. Элизабет так и сделала.

Но тут зазвонил телефон. Она сняла трубку:

– Алло!

– Мама!

Это была Джеми.

– Привет, солнышко, – сказала Элизабет. – Как хорошо, что ты позвонила. Ну рассказывай, как ты там? Как соревнования по плаванию?

Джеми вдруг разрыдалась.

– Девочка моя, что случилось?

– Я ненавижу это плавание. Надоело! У меня ничего не получается, – проговорила она сквозь слезы.

Элизабет села, подтянув колени к груди, и спросила:

– А как тренер, которого мы тебе подыскали?

– Мы с ним встречаемся. Его зовут Майкл, и он очень симпатичный. Он играет на саксофоне, правда, это очень сексуально? – А потом, помолчав, сказала: – Понимаешь, мне не нужен никакой тренер. У меня не хватает времени даже на учебу. Поэтому я и хочу бросить плавание. Папа зарабатывает теперь кучу денег – он сам говорил, – так что вы вполне сможете нанять мне преподавателей, я все запустила.

– Давай-ка по порядку. Что с тобой происходит? Почему ты хочешь бросить плавание?

– Если коротко: мне не хватает способностей.

От этих тихо сказанных слов у Элизабет сжалось сердце.

– Я давно бы все забросила, если бы папа не приходил на каждое соревнование. Когда я побеждала, он так радовался, как будто я нашла средство от рака! А теперь его никогда нет на трибуне. Он даже не звонит и не интересуется, как у меня дела.

– Отец очень тебя любит. Ты и сама это прекрасно знаешь. Ни я, ни он не будем ругать тебя или упрашивать, если ты действительно решишь прекратить занятия. Самое главное для нас – это чтобы тебе было хорошо.

– Ты скажешь ему об этом?

Элизабет рассмеялась:

– Нет, этого я делать не буду. Тебе придется самой с ним поговорить. Но я тебе вот что хочу сказать, хорошая моя: неправильно бросать что-то из-за нескольких неудач. Это может стать дурной привычкой, и ты будешь поступать так всю жизнь. Поверь, уж я-то знаю.

– Ты хочешь, чтобы я закончила сезон?

– Думаю, твой тренер был бы этим доволен.

– Терпеть не могу, когда ты вот так поворачиваешь разговор.

– Что ты имеешь в виду?

– Сначала притворяешься, будто согласна со мной, а потом запускаешь в меня эту свою бомбу – здравый смысл и все такое прочее.

Элизабет улыбнулась: дочь точно описала ее материнские приемы.

– Я поддержу любое твое решение, дорогая. А как там Стефани?

– А кто это такая? – сказала Джеми, и в ее голосе прозвучала горечь.

Стефани готовилась к выпускным экзаменам. Джеми никогда бы открыто не призналась, что она скучает по сестре.

– Как я понимаю, она слишком занята и вы теперь мало общаетесь? – осторожно спросила Элизабет.

Последовала пауза.

– Да, можно и так сказать, – произнесла Джеми со вздохом. – Ну ладно, мам, мне пора бежать. Майкл заедет за мной через час. Я скажу Стефани, чтобы она позвонила тебе завтра. Я тебя люблю.

– Я тебя тоже люблю, до свидания.

Когда Джеми положила трубку, Элизабет так и осталась сидеть на диване, уставившись на телефон. Ее первой мыслью было позвонить Джеку. Надо рассказать ему о том, что происходит с Джеми. Она могла бы подготовить его к разговору с дочерью.

И Элизабет набрала рабочий телефон Джека.

Когда раздался звонок, Джек как раз что-то обсуждал с Салли. Он думал, что ответит секретарша, но потом вспомнил, что та ушла на обед. Тогда он взял трубку:

– Джек Шор слушает.

– Я уже хотела повесить трубку. – Голос Элизабет был натянутым, чувствовалось, что она нервничает.

– Привет, Птичка! – сказал он, взяв наконец себя в руки.

– Я, может, не вовремя?

Салли посмотрела на дверь.

Голос Элизабет звучал как-то непривычно, в нем чувствовалась неуверенность. Впрочем, Джека это не удивило – прошло ведь уже несколько недель с тех пор, как они виделись в последний раз.

Салли встала.

– Я вас оставлю ненадолго, – прошептала она. Он кивнул и прошептал одними губами: «Спасибо».

– С кем это ты там разговариваешь? – спросила Элизабет. Джек вдруг испытал чувство вины, хотя ему вроде бы нечего было стыдиться.

– С помощницей. Мы с ней кое-что обсуждали. – Он проводил Салли взглядом, а потом спросил: – Ну что, Птичка, как ты поживаешь?

– Расскажи лучше, как у тебя с работой.

– Если честно, мне она очень нравится. Я почувствовал себя на двадцать лет моложе.

– Я очень горжусь тобой, Джек. Я знала, что у тебя все получится. В этом я никогда даже и не сомневалась.

Он улыбнулся. Ее мнение значило для него гораздо больше, чем чье бы то ни было еще, даже его собственное. Джек никогда не мог по-настоящему почувствовать, что чего-то добился, пока Элизабет не поцелует его и не скажет: «У тебя все прекрасно получилось».

– Спасибо. Но ты так и не ответила, как ты поживаешь.

– Я хожу на занятия живописью.

К своему изумлению, он почувствовал укол ревности. Джек ведь много лет пытался уговорить Элизабет снова взяться за кисти. Но он только сказал, причем от чистого сердца:

– Какая же ты молодец!

– Мне звонила...

– А ты...

Они заговорили одновременно, и обоим стало смешно.

– Мне только что звонила Джеми. Знаешь, ей сейчас непросто. Учеба, плавание, смерть дедушки, то, что Стефани вот-вот окончит колледж. Ей не под силу одной со всем этим справиться. Думаю, тебе надо бы ей позвонить.

– Обязательно позвоню.

– Ну вот и хорошо. – А потом Элизабет добавила: – Мне очень трудно их все время обманывать. А тебе?

– Обманывать? Что ты имеешь в виду?

– Ну, все эти дела с домом, то, что я подготавливаю его для новых жильцов. Скоро мне придется рассказать девочкам правду.

Джек словно получил удар в солнечное сплетение. Он с головой погрузился в новую работу и все не находил времени всерьез задуматься о том, что они с Элизабет действительно могут расстаться.

Единственным, на что он мог всегда положиться в своей жизни, была любовь Птички. И когда она заявила, что хочет какое-то время пожить одна, все главное в их отношениях осталось для него прежним. Но теперь он по-настоящему задумался.

– Но ведь у нас еще остается шанс снова наладить жизнь, правда же? – спросил он.

Элизабет ответила не сразу:

– Надеюсь, да.

Джек с облегчением улыбнулся и сказал:

– И я тоже на это очень надеюсь, дорогая.

Элизабет напомнила:

– Не забудь позвонить Джеми. Ей сейчас плохо. Будь с ней поласковее.

– Ты же знаешь, я ее очень люблю и всегда с ней ласков.

– Ну ладно, тебе, наверное, надо работать.

– Да. Рад был тебя услышать, – сказал он и понял, что они снова разговаривают как чужие.

– И я тоже.

Джек ждал, что она на прощание скажет: «Я люблю тебя», но вместо этого в трубке раздались гудки.

Элизабет страшно захотелось перезвонить ему и сказать: «Нельзя нам быть так далеко друг от друга».

Но между ними произошло отчуждение. Не только физическое, но и эмоциональное. А чего же еще она ждала? Именно поэтому его голос был таким уверенным и счастливым, когда он снял трубку, а потом, когда понял, кто звонит, сразу же стал настороженным и неестественным.

После двадцати четырех лет, проведенных вместе, они теперь живут далеко друг от друга, и у каждого своя жизнь. Их разговоры напоминают послания на азбуке Морзе – короткие предложения с долгими паузами.

Элизабет попыталась разобраться в своих чувствах, выделив самое главное. Всего несколько дней назад, глядя на фотографию, где они были все вместе, она подумала: а вдруг еще можно все исправить? Но каждый день уносил Джека и Элизабет все дальше и дальше от любви, которая когда-то их соединяла.

Она внезапно оказалась на перепутье – стояла на перекрестке жизни, о которой мечтала, и своего прошлого, всего того, что она оставила позади.

Но все-таки придет тот день – она в это верила, – когда она почувствует себя достаточно сильной и уверенной, чтобы набрать номер Джека и сказать: «Я люблю тебя. Давай попробуем начать сначала».

Но это будет не сегодня.

Прошла неделя. После многих лет, в течение которых жизнь Элизабет крутилась исключительно вокруг интересов других и была полностью подчинена им, она просыпалась теперь с радостным ожиданием, что с ней обязательно случится что-нибудь необыкновенное.

В любую погоду ей казалось, что за окном погожий, ясный день. И даже когда она занималась скучными повседневными делами, с ее губ не сходила улыбка. А в полдень она бросала все и начинала рисовать.

Вначале она пыталась закончить начатый на занятии натюрморт с апельсином. Она клала мазки, стараясь написать апельсин таким, каким она его видела. Но дело в том, что она придумала этот натюрморт. Художник воплощает на холсте то, что его волнует. А какие чувства можно испытывать к апельсину?

Глядя по сторонам, она видела множество сюжетов для картин, но выбор ее всегда останавливался на одном и том же: на океане.

Она подготовила холст, так, как ее учили много лет назад. А потом отнесла его со всеми другими принадлежностями – мольбертом, кистями, красками – в самый конец своего участка. Поставила мольберт и начала изливать на холсте всю свою душу, всю свою любовь к океану.

Элизабет видела океан во всем его великолепном многообразии. И именно из-за этого – из-за того, что она видела его так же, как когда-то в юности, – она снова почувствовала себя молодой.

Каждый день она наносила на холст все новые мазки, и постепенно к ней возвращалось волшебное умение запечатлеть при помощи красок и кисти окружающий мир. На картине отражалась ее любовь к океану и то, какой бы она сама хотела стать – живой, полной сил.

Сегодня Элизабет решится принести картину на занятие. Она с нетерпением ждала минуты, когда сможет наконец показать ее Дэниэлу.

В четыре часа она завернула холст в марлю и осторожно положила его на заднее сиденье машины. Приняв душ, она долго расчесывала волосы, пока они не стали блестящими. Элизабет надела брючный костюм, а из украшений только бирюзовое ожерелье.

В общем, выглядит она совсем неплохо, решила Элизабет.

Когда она вошла в аудиторию, там никого не было. Элизабет взглянула на часы: оказывается, она пришла на двадцать минут раньше.

– Вот дурочка, – пробормотала она.

– Что вы сказали? – Дэниэл стоял в дверях.

– Я пришла раньше времени... – запинаясь произнесла она.

Дэниэл улыбнулся:

– У вас для меня что-нибудь есть?

– Да, я принесла картину, – ответила она. – Вы сказали, чтобы мы изобразили то, что нас по-настоящему трогает, и вот я написала вид из своего окна.

– Давайте-ка посмотрим.

Элизабет подошла к пустому мольберту. Когда она устанавливала на нем свой холст, ее пальцы дрожали.

Дэниэл подошел поближе. Он двигался совсем тихо, и она не заметила, как он очутился рядом.

– Это бухта Тамарак, – сказал он. – Мы раньше с дедом ходили туда на яхте. Там во время прилива образуется такой заливчик...

– Да, у черных камней. А я даже и не знала, что моя бухта так называется. А надо бы – ведь я там живу. Правда, я не очень-то люблю рассматривать карты.

– Мне кажется, вы сами не подозреваете, насколько вы талантливы.

Голос Дэниэла был таким мягким – как песок на ее пляже. От его комплимента Элизабет почувствовала себя двадцатилетней.

– Вы очень добры, – сказала она в ответ, надеясь, что он не заметит, как зарделись ее щеки.

Он подошел еще ближе:

– Давайте после занятий пойдем куда-нибудь выпить кофе. Она так быстро отступила назад, что натолкнулась на стол.

– Я ведь замужем, – сказала Элизабет, приподняв руку, чтобы он увидел ее обручальное кольцо. – В сущности, мы сейчас разошлись на время, но это ведь не развод.

Она все никак не могла остановиться, так как молчать в этой ситуации было бы еще хуже.

– У меня две дочери примерно одного с вами возраста. Дэниэл дотронулся до ее руки.

– Я всего лишь пригласил вас выпить кофе...

Она почувствовала себя в еще более идиотском положении.

– Действительно, вы меня пригласили на кофе. И вам все равно, замужем я или нет.

– Да, мы просто посидим за чашкой кофе. Ее щеки пылали.

– Не понимаю, что на меня нашло. Простите, – проговорила она наконец.

– Вам не за что извиняться, просто встретимся после занятий, да и все тут. Мне хотелось бы с вами кое-что обсудить.

– Конечно, с удовольствием, – кивнула Элизабет.

Джек достал билет на кинопремьеру, которую, казалось, хотел посетить весь Нью-Йорк. Он тщательно оделся по этому случаю – черная водолазка от Армани и темно-серые брюки. Он уже надел было плащ, когда зазвонил телефон. Наверное, такси, подумал он. Он впопыхах снял трубку:

– Алло!

Это была Джеми. Она звонила ему всю эту неделю, но никак не могла застать.

– Привет, доченька! Как поживаешь?

– Ты не отвечал на мои звонки.

– Извини, я был очень занят.

– Да, папа, я знаю.

Он взглянул на часы: шесть тридцать семь. Машина должна прийти с минуту на минуту. Черт побери!

– Слушай, дорогая, мне надо...

В это время раздался звонок на второй линии.

– Подожди минутку... Алло!

– Мистер Шор? За вами пришла машина.

– Спасибо, Билли, я уже спускаюсь, – сказал он швейцару. Потом Джек снова заговорил с Джеми: – Знаешь, моя хорошая, за мной уже прислали машину. Мне надо бежать.

– Но мне очень надо с тобой поговорить.

– А в чем дело? – спросил Джек, оглядывая комнату в поисках плаща.

– Я больше не буду заниматься плаванием.

Он схватил черный замшевый блейзер, который лежал почему-то на кухонном столе. А потом замер на месте.

– Что ты сказала?

Джеми со вздохом ответила:

– Я ухожу из команды.

Он снова посмотрел на часы. Было уже шесть часов сорок три минуты. Выйдя прямо сейчас, он успеет к началу, до которого оставалось семнадцать минут.

– Детка, у тебя просто плохое настроение. Я ведь знаю, как ты любишь плавать. Когда я еще играл в футбол...

– Пожалуйста, избавь меня от своих футбольных историй. Кстати, плавать я вообще никогда не любила.

Джек сел на кровать.

– Ты сейчас все преувеличиваешь.

– Папа, ты меня не слышишь и не хочешь слышать. Я действительно бросаю плавание, вот только дотяну до конца сезона – и все! Я бы обсудила это с тобой на прошлой неделе, но ты так и не перезвонил. Завтра я скажу о своем решении тренеру.

– Пожалуйста, не делай этого!

Джек не знал, что сказать, у него сейчас просто не было времени думать обо всем этом.

– Послушай, доченька! Сейчас мне уж точно надо бежать. Я позвоню тебе завтра, и мы все с тобой подробно обсудим. Я тебе обещаю.

– Да уж, пожалуйста, исполни наконец свое обещание. И вот еще что...

– Да, я тебя слушаю.

– Не только чужие люди зависят от тебя. Однако почему-то только они что-то для тебя значат.

Он так и не успел ответить – Джеми уже положила трубку. И что, черт возьми, она хотела этим сказать?

Только что открывшаяся в Эко-Бич художественная галерея располагалась на углу Ферст-стрит и Мейн-стрит. Над входом в галерею висела табличка: «ЭКЛЕКТИКА».

Элизабет посмотрела на бумажку, которую дал ей Дэниэл. Да, это было то самое место.

– Обязательно сходи познакомься с этой женщиной. Она совсем недавно переехала в наш город, ей нужна поддержка, – сказал он за кофе.

Элизабет хотела отказаться, но, когда Дэниэл пристально посмотрел на нее своими потрясающими голубыми глазами, она автоматически кивнула.

Сейчас Элизабет пожалела, что согласилась. В большинстве галерей их городка продавались в основном сувениры – и не самого лучшего качества.

Но Элизабет дала обещание, и она его исполнит.

Она открыла дверь и вошла в галерею. Над ее головой раздался звон колокольчика. Она осмотрелась вокруг.

Слева от Элизабет стоял столик с потрясающими деревянными фигурками обнаженных женщин. Дальше на стенде были выставлены черно-белые фотографии. На каждой из них был запечатлен берег океана – отлив в ветреный день, маяк в тумане...

– Просто восхитительно, – сказала она сама себе.

– Да, вы правы.

Элизабет обернулась и увидела женщину, появившуюся из-за занавески. Она была очень высокой – где-то под метр восемьдесят, и габариты у нее были соответствующие. Волосы, вьющиеся мелкими завитками, доходили до пояса.

– Меня зовут Большая Марджи. Не знаю уж, как ко мне, такой скромной, изящной женщине, прилепилось это прозвище. Но теперь уже ничего не попишешь.

Элизабет пожала ей руку:

– Элизабет Шор. Дэниэл Бодро посоветовал мне зайти в галерею и познакомиться с вами.

Мардж крепко сжала ее руку:

– Он мне о вас говорил. Я очень рада, что вы пришли. Я бы хотела обсудить с вами предстоящий Фестиваль штормовой погоды. Здесь это большое событие. Я с удовольствием помогу организовать вашу выставку. Ведь вы хотели бы выставиться? Настоящих художников здесь по пальцам можно пересчитать. – Она изучающе посмотрела на Элизабет: – Мой приятель Дэнни говорит, что ваши работы стоило бы выставить.

Элизабет рассмеялась:

– Да уж.

– А еще он предупредил меня, что вы испугаетесь. Улыбка исчезла с лица Элизабет.

– Я ведь только сейчас снова начала рисовать, а много лет вообще не подходила к холсту.

– У вас есть способности?

– Когда-то, говорят, были. Мардж улыбнулась:

– Мнение Дэнни для меня много значит. Я займусь организацией вашей выставки.

– Ну что ж... Мне надо подумать.

Мардж посмотрела на часы, висевшие на стене:

– Я даю вам три минуты.

Не надо было обладать сверхъестественными способностями, чтобы угадать, что посоветовала бы сейчас Меган. В голове Элизабет четко прозвучал ее голос – так, будто она находилась здесь, рядом: «Черт побери, Птичка, даже не вздумай сомневаться».

– Сколько вам нужно картин?

– Пять. Это реально?

Элизабет понятия не имела, успеет ли она написать столько к фестивалю.

– Их все равно никто не купит.

– Я уверена, что нам с вами приходилось переживать и кое-что похуже. Просто пообещайте мне сейчас, что вы напишете эти картины.

– Я попытаюсь.

Большая Мардж усмехнулась:

– А что это вы до сих пор здесь делаете? Вы уже должны быть дома и рисовать. Давайте идите и займитесь делом.

За пять дней Джек побывал в шести городах. Он взял интервью у Алекса Родригеса, Кена Гриффи-младшего, Рэнди Джонсона, Шона Кемпа и Брайана Босуорта.

Когда интервью были готовы, он провел три дня в редакции, вставляя закадровый текст и музыку в новую часовую передачу, которую он назвал «Хрупкие боги». Ему было очень интересно над ней работать.

– Да, ты проделал просто колоссальную работу, – сказал ему главный продюсер Том Джинаро.

– Спасибо.

Джек чувствовал себя уверенным, когда шел на это совещание. Он знал, что у него здорово получается подавать новости и в то же время развлекать аудиторию. В этом он был просто виртуозом.

Том наклонился к Джеку:

– Я в этом бизнесе уже давно. Многие на моих глазах приходили и уходили. Но ты – настоящая находка. – Он улыбнулся и сказал: – А теперь я сообщу тебе кое-что, но эта информация должна остаться строго между нами.

– И что это за информация?

– Один из ребят уходит из воскресной программы «Национальная футбольная лига». Я пока не могу тебе сказать, кто это. Но мы присматриваемся к тебе и, может, предложим занять его место.

«Национальная футбольная лига» уступала по рейтингу только одной спортивной программе – понедельничному «Футбольному обозрению».

У Джека перехватило дыхание.

– Спасибо, – только и выговорил он, опасаясь, что еще секунда, и он рассмеется от счастья.

– Это пока не точно, но мы вот-вот примем решение. Поэтому позволь дать тебе один совет, по-дружески, как мужчина мужчине. Раньше, когда ты играл, у тебя была репутация гуляки, пай-мальчиком ты никогда не был. Ты и сейчас продолжаешь вести себя в том же духе. Мне тут говорили, ты практически поселился в баре «У Кела».

Джек попытался было возразить, но Том со смехом остановил его:

– Попридержи оправдания для жены, которая почему-то все к тебе не едет. Мне, в сущности, все равно, как ты проводишь свободное время – до тех пор пока это не влияет на рейтинг. Но ты можешь все потерять за одну секунду. Не притрагивайся к наркотикам и держись подальше от малолеток.

– Не беспокойтесь. На этот раз я глупостей не наделаю.

– Рад слышать. А теперь иди.

Джек не мог припомнить, когда он так прекрасно себя чувствовал. Он вышел из офиса и бодрой походкой направился домой. Войдя в квартиру, он чуть было не крикнул: «Привет, Птичка!» – но вовремя остановился. В квартире стояла мертвая тишина. Джек раньше и не догадывался, каким одиноким себя чувствуешь, когда некому порадоваться твоим успехам.

Он налил виски, залпом выпил. Налил еще.

Может, пойти в бар, посидеть там с кем-нибудь, выпить? Но выходить из дома не хотелось. Больше всего ему хотелось бы сейчас поговорить с женой. Ему хотелось показать ей свою новую программу, хотелось увидеть ее улыбку.

Он налил себе еще виски и включил проигрыватель. Комната как будто покачнулась у него перед глазами, а потом все опять встало на место.

Он был слегка пьян. Ну и что? А почему бы ему сегодня не напиться?

В дверь позвонили. У него дрогнуло сердце. Это было, конечно, невозможно, но вдруг это Птичка? Он торопливо подошел к двери и открыл.

На пороге, опершись о дверной косяк, стояла Салли с бутылкой шампанского «Дом Периньон» в руке.

– Я проскользнула мимо швейцара, – сказала она с улыбкой. – Думаю, ты не возражаешь?

– Ну что ты!

– Я просмотрела окончательный вариант программы. Ты гений, Джек!

Ее слова бальзамом пролились ему на душу. Он отступил на пару шагов, давая ей войти. И, пошатнувшись, ударился о стенку.

– Ой, прошу прощения.

Салли схватила его за руку, пытаясь удержать. А ногой в это время захлопнула входную дверь.

– Думаю, шампанское тебе уже ни к чему.

– Я немного пьян, – признался Джек.

Она шагнула к нему. Почувствовав под своими руками ее молодое, сильное тело Джек простонал:

– Салли...

Мысли в его замутненном сознании беспорядочно мелькали.

– Подожди, – пробормотал Джек, когда Салли его поцеловала.

И это были его последние более или менее разумные слова. Он сдался. Все оказалось так просто. Долгие месяцы, годы он держал себя в руках и хранил клятву верности, которую дал когда-то своей Птичке.

Но теперь она живет в Орегоне, и она же сама недвусмысленно дала ему понять, что не хочет его.

Салли взглянула на него:

– Ну что ты?

У Джека пересохло во рту.

– Ты ведь знаешь, что я все еще женат, – сказал он, сам удивляясь тому, что еще может себя контролировать.

– Конечно, я знаю. И на твой брак не покушаюсь. – Соблазнительно улыбаясь, Салли добавила: – Ну веди же меня в спальню.

Все мысли о том, что хорошо бы остановиться, вылетели у него из головы.