"Обними меня" - читать интересную книгу автора (Лэтоу Роберта)

Глава 13

Энти Пламм сидела за столом между Джеймсом и Невиллом. Со своего места она наблюдала за гостями мисс Маргарет Чен. Все они были милыми, интеллигентными людьми, даже детективы, приехавшие с Хэрри Грейвс-Джонсом. Они обладали красотой и молодостью, и перед каждым из них была целая жизнь. Все это у нее, Энти Пламм, было в прошлом, и теперь ее время уходило, как уходит между пальцев мелкий речной песок.

В самом деле, куда она, ее жизнь, исчезла, куда подевалась? Сверкнула, как искорка, на долю секунды на грандиозном полотне вечности и вот уже начинает затухать, гаснуть.

Незаметно Джеймс и Невилл втянули ее в разговор, и она им отвечала, даже говорила что-то сама, но механически, словно робот. Она вместе со всеми находилась в столовой, но в то же время ее здесь будто бы и не было. При всем том она отлично отдавала себе отчет в происходящем: видела громоздившиеся чуть ли не до потолка в столовой Маргарет книги, увядшие цветы в вазах, где на донышке зеленела застоявшаяся вода, груды рукописей в папках и пачки писем, которые присылали Маргарет феминистки чуть ли не со всего мира; от ее взгляда не укрылись ни белый с черными полосками кот размером с собаку, шнырявший с разбойничьим видом под ногами у гостей, ни огромный сенбернар с повадками пушистой кошечки.

На обеденном столе красовалась посуда из разнокалиберного, разных фирм фарфора, который Маргарет коллекционировала, стояли хрустальные бокалы для шампанского, рюмки для вина и рядом с приборами – белоснежные остроконечные конусы салфеток. Еда была отличная: Маргарет считалась неплохой поварихой, а для такого случая расстаралась, обобрала весь свой огород, в котором выращивала отборные овощи. Все это находилось прямо перед глазами Энти Пламм, она все это ясно видела, но мысли ее были далеко. Ее прошлая жизнь властно вторгалась в эту, нынешнюю, и от этого мисс Пламм никак не удавалось отмахнуться. Вернувшись на короткое время к реальности, пожилая дама испытала некоторое смущение: прежде она старалась не предаваться воспоминаниям, чтобы они не затеняли настоящего. Однако следовать непреложному правилу «забыть о прошлом и двигаться вперед» она теперь была не в силах.

Дотронувшись до ее руки, Джеймс спросил:

– Энти, вы хорошо себя чувствуете?

Заверив Джеймса, что у нее все хорошо, она еще раз попыталась встряхнуться, обратиться к реальности и жить, наслаждаясь моментом. Бесполезно. Воспоминания давили на плечи свинцовым грузом. «Отчего это? – подумала Энти. – Неужели из-за Оливии?» Спору нет, она испытала настоящий шок, когда узнала об убийстве принца и о том, что в преступлении была замешана Оливия. После той роковой ночи не проходило и часа, чтобы Энти не вспоминала об Оливии и не сочувствовала ей. Находиться в бегах до конца дней и жить с мыслью о том, что она убила человека, было бы для Оливии тяжким испытанием – уж в этом Энти Пламм не сомневалась. Она любила Оливию всем сердцем, ведь у них с Оливией было так много общего.

При всем том их жизни складывались по-разному. Оливии все давалось легко, к Энти же судьба часто бывала несправедлива.

Она разговаривала с Невиллом, но перед ее глазами как в калейдоскопе крутились события ее жизни, в которой было множество секретов и тайн. Энти свято их хранила и намеревалась унести с собой в могилу.

Она была дочерью старшего садовника Бухананов – так по крайней мере думали окружающие. На самом же деле она была дочерью жены старшего садовника, а настоящим ее отцом был дедушка нынешнего сэра Джеймса. Только ее мать и его светлость знали правду о ее рождении, но перед смертью мать поведала, что Энти была плодом страстной любви, продолжавшейся несколько лет. Об этом романе, как и о том, что в жилах девочки течет кровь Бухананов, старшему садовнику ничего знать не полагалось.

Еще ребенком Энти полюбила Сефтон-Парк. Там она резвилась и играла с детьми Бухананов – как и с детьми деревенских жителей, работавших в саду под началом ее официального отца. Ее обучали наукам вместе с детьми хозяев нанятые его светлостью домашние учителя. Она донашивала обноски дочерей Бухананов и училась изящным манерам у леди Буханан. От этой же благородной дамы она переняла любовь к цветам и научилась искусству составлять букеты. Все эти безмятежные и, в общем, счастливые дни давно канули в Лету. Но почему же, думала Энти, они замелькали перед ее мысленным взором именно здесь и сейчас? Быть может, это произошло из-за того, что она неожиданно встретила любимого племянника Рэймонда? Или ее сознание услужливо предлагает ей вспомнить о прожитых годах, прежде чем возраст сотрет эти воспоминания из памяти?

На столе появилось первое блюдо. Обслуживали гостей две деревенские девушки, которые боготворили Маргарет за ее известность и красоту. Они могли быть официантками, когда мисс Чен того хотела, садовницами или рассыльными, которых она отправляла на почту, когда требовалось отослать издателям свои статьи и рукописи.

Девушки внесли в столовую два огромных суфле из брокколи, которые в духовке поднялись столь высоко, что заслужили аплодисменты присутствующих. Пока добровольные помощницы Маргарет раскладывали суфле по тарелкам, Невилл наполнял бокалы гостей отличным ледяным «Шабли». За столом не было места скуке, и гости, разогретые виски и вином, смеялись, шутили и развлекались от всей души.

Энти Пламм поддела вилкой кусочек суфле, отведала его и даже зажмурилась от удовольствия. Суфле таяло во рту и было таким вкусным, что она отложила на время свой экскурс в прошлое и приняла деятельное участие в настоящем. В частности, съела еще немного суфле, запила его бокалом «Шабли», а потом поведала собравшимся забавную историю о страсти Маргарет к огородничеству и о препятствиях, которые ей приходилось преодолевать, осваиваясь на грядках.

Когда гости отсмеялись, всеобщим вниманием завладел следующий любитель разговорного жанра, а Энти снова оказалась наедине со своими воспоминаниями.

На этот раз она перенеслась мыслями в тот день, когда впервые увидела дедушку Оливии. Ей минуло тогда пятнадцать, она была хороша собой, невинна и имела нежную душу. С ее стороны это была любовь с первого взгляда. Дедушка Оливии обладал приятной внешностью, невероятным обаянием и был, что называется, человеком с авантюрной жилкой. Он вечно странствовал по свету, забираясь в самые отдаленные и романтические уголки земли. Синдерсы и Бухананы были большими друзьями, и Синдерсы, когда его светлость приезжал в Англию, частенько наносили визиты Бухананам. Лорд Синдерс приметил малютку Пламм, когда она была еще совсем крошкой, умилялся ею, наблюдал за тем, как она росла, а потом, когда она превратилась в девушку, ощутил к ней страсть. Честно говоря, ничего удивительного в этом не было: в крошке Энти очарование деревенской простушки сочеталось с аристократическими манерами и правильной, хорошо поставленной речью.

Когда он предложил ей с ним убежать, она ни минуты не колебалась. Лорд Синдерс все так тщательно спланировал, что скандал удалось замять. По крайней мере в Сефтон-Парке и Сефтоне-под-Горой никто ничего о побеге не знал. Считалось, что лорд Буханан, решив сделать своему преданному слуге подарок за многолетнюю беспорочную службу, оплатил пребывание его дочери в одном из закрытых пансионов в Швейцарии. На самом же деле лорд Синдерс и Энти путешествовали по миру в течение года. Он научил ее, как должна одеваться леди – вернее, это сделали за него парижские кутюрье. Чувственный и сластолюбивый Уоллингфорд Синдерс преподал ей полный курс эротических наук и даже обучил кое-каким штучкам, которые большинству светских дам показались бы более чем сомнительными. Главное же, он научил ее любить и ценить чувственные радости и получать от них максимум удовольствия. Энти и в голову не приходило, что для лорда Синдерса она всего лишь забава, игрушка, которую он, словно испорченный ребенок, может в любой момент выкинуть.

Лорд Синдерс бросил ее, когда они приехали в Венецию – точнее, не бросил, а оставил на попечение одного венецианского графа, своего большого приятеля, которому и пришлось лечить Энти от комплекса покинутой женщины. Несмотря на это, Энти не сомневалась, что Уоллингфорд ее любил. Все дело заключалось в том, что свою несчастную жену, детей, а главное – свою свободу он любил еще больше.

Дедушка Оливии вел себя с женщинами как мерзавец, но, надо отдать ему должное, мерзавцем он был чрезвычайно обходительным и щедрым. Он открыл в банке счет и положил на имя Энти кругленькую сумму, которая позволила бы ей безбедно существовать несколько лет. Венецианский граф на эти деньги купил приносившие устойчивый доход акции, так что достояние Энти значительно увеличилось. Благодаря щедрости и доброте приютившего ее графа Энти Пламм через несколько месяцев оправилась от душевной травмы и пришла к выводу, что жить на свете все-таки стоит.

Энти не вспоминала о тех давних временах вот уже лет шестьдесят. Теперь же при мысли о своей молодости она улыбнулась. Печальный опыт тех дней не пропал даром и научил ее быть сильной и противостоять судьбе. Энти всегда считала, что ее жизнью движет судьба. И хотя провидение подчас бывало к ней сурово, тем не менее оно подарило ей первую любовь, а потом, через много лет, позволило ей испытать всепоглощающую страсть к Рэймонду Грейвс-Джонсу.

Поток неожиданно нахлынувших на нее воспоминаний иссяк – неожиданно и без всякой видимой причины. Энти Пламм с облегчением перевела дух. Она снова вернулась к действительности, испытывая ощущение, сходное с тем, какое испытывает путник, вернувшийся домой после долгих странствий. Окинув взглядом сидевших за столом гостей Маргарет, Энти с удивлением отметила, что со многими из этих людей она связана особыми, чуть ли не родственными отношениями. С Бухананами, к примеру, с Грейвс-Джонсом, ну и, разумеется, с Оливией, чье незримое присутствие ощущалось в комнате столь же отчетливо, как если бы она находилась здесь во плоти.

Девушки из Сефтона-под-Горой внесли в столовую основное блюдо обеденного меню – отварного лосося с салатом из припущенных огурцов под голландским соусом и со сваренным в кокосовом молоке рисом. Энти встала с места и подняла свой бокал:

– Предлагаю тост за отсутствующих здесь друзей. Надеюсь, там, где они сейчас находятся, они чувствуют себя вполне комфортно, а главное – в безопасности.

Гости Маргарет были смущены и озадачены: делать провокационные заявления было вовсе не в характере мисс Пламм. Между тем никто из них не сомневался: она подняла тост за Оливию с той целью, чтобы сидевшие за столом детективы раз и навсегда уяснили себе, что друзья Оливии и впредь останутся ей верны, как бы ни сложились обстоятельства.

Джо и Дженни были поражены: казалось, самоуверенность мисс Пламм и прочих друзей Оливии не знала границ. Если бы это дело доверили Джо, он бы не стал с ними миндальничать, а попытался бы привлечь к ответственности за соучастие в укрывательстве преступника и вытрясти из них сведения об убежище леди Оливии. А что же Дженни? Дженни откровенно всех их презирала: она терпеть не могла богачей и снобов, считавших, что законы писаны не для них. Молодые детективы устремили сверкающие взоры на Хэрри в ожидании, что тот немедленно подаст им команду покинуть это сборище.

– Полегче, полегче, – пробормотал Хэрри, обращаясь к своим помощникам, после чего с невозмутимым видом отпил из своего бокала.

Его примеру последовали все гости Маргарет, даже Джо и Дженни, хотя и не очень охотно.

Общая беседа возобновилась, но атмосфера вечера претерпела неожиданные изменения. Хэрри первым ответил на тост Энти Пламм и тем самым дал понять, что ни в грош не ставит вызывающее поведение сторонников леди Оливии. Другими словами, щелкнув их по носу, он внедрил в их сознание мысль, что дело об исчезновении Оливии отнюдь не закончено и следствие продолжается.

Джо тоже заметил изменения в общем настрое за столом и вновь поразился умению старшего следователя обращать себе во благо все – даже неприязнь людей, которых он подозревал в причастности к преступлению.

Пудинг «Павлова» был разложен по тарелочкам, распробован и провозглашен королем всех пудингов. Когда на тарелках не осталось даже крохотного кусочка, все присутствующие перебрались в гостиную, где их ожидали коньяк и кофе.

Собравшихся в гостиной леди и джентльменов окутывала аура избранности, элитарности. Женщины здесь все как на подбор обладали прекрасным вкусом, были красивы и чувственны, а мужчины – умны и интеллигентны. Это действительно были привилегированные люди, которые, впрочем, немало потрудились ради того, чтобы своего привилегированного положения достичь.

Мисс Пламм, прохаживаясь по комнате с чашкой кофе в руке и поглядывая на своих друзей, испытывала законное чувство гордости. Ей нравилось, как эти люди обустроили свое существование. Этим они во многом были обязаны общению с Оливией – так же примерно, как она в прошлом обязана была обустройством собственной жизни влиянию дедушки Оливии и общению с Рэймондом Грейвс-Джонсом. В основе объединявшей их всех своеобразной идеологии лежали принципы свободы духа и свободы выбора, а еще – щедрость. Все они старались как можно больше давать и ничего не отнимать у кого бы то ни было. Эти люди были яркими индивидуальностями, личностями, которые не желали подчиняться воле большинства или следовать установленным в обществе правилам, если они шли вразрез с их убеждениями.

Энти смотрела на Хэрри и ясно видела, что он унаследовал многие качества дядюшки Рэймонда. Его дядя был в своем роде феноменом, уникальным человеком, который ухитрялся носить в себе две сущности и существовать на двух уровнях одновременно. Официальном – в качестве судьи Верховного суда и джентльмена и частном – в образе жадного до чувственных удовольствий мужчины, который познал мир секса и эротических грез, когда встретился с Энти. Энти же окунулась в этот мир значительно раньше, когда жила с дедушкой Оливии, привившим ей такие понятия, как сексуальная свобода, сексуальная вседозволенность.

И снова прошлое встало перед ее мысленным взором, напомнив о том времени, когда она была молода и отважна. Их с Рэймондом познакомил турецкий принц, проживавший в Александрии, во дворце на берегу моря. Принц был человеком, который жил для того и ради того, чтобы заниматься сексом и получать чувственные удовольствия. В этом отношении он ни в чем себе не отказывал: не пренебрегал даже самыми причудливыми формами половых извращений. Подобная сексуальная практика была сродни наркомании, и с ее помощью принц мог забыться. Под его влиянием сдержанный и во многом консервативный английский джентльмен судья Рэймонд Грейвс-Джонс совершенно преобразился и, когда они с Энти закрывали за собой двери, превращался в настоящего сексуального террориста.

Опустившись в кресло и прикрыв глаза, Энти стала вспоминать ночь на Ниле, когда они втроем – она, принц и Рэймонд – плыли на яхте по черной воде и занимались при свете луны сексом. Раскинувшись на застилавших палубу коврах, она снова и снова отдавалась двум мужчинам, помогая им воплощать в реальность их прихотливые сексуальные фантазии. И принц, и Рэймонд были уже не молоды, но их желания отличались свежестью и оригинальностью. В частности, они всыпали в ее глубины пригоршню крупного речного жемчуга, который, перекатываясь внутри, до такой степени усиливал возбуждение, что, когда ее стали сотрясать спазмы следовавших один за другим оргазмов, она едва не задохнулась. Любовники посоветовали Энти не вынимать жемчуг хотя бы несколько дней: с его помощью она могла достигать экстаза в любое время дня и ночи. Для этого ей нужно было лишь особым образом напрягать кое-какие мышцы.

Энти громко засмеялась, и смех отогнал воспоминания. Когда же она невзначай коснулась висевшей у нее на шее нитки жемчуга, ее смех сделался еще громче, а воспоминания отступили окончательно.

– Может, вы, Энти, расскажете нам, что вас так развеселило? – спросила Септембер, подходя к ее креслу и присаживаясь на подлокотник.

– И рада бы, деточка, да не могу. Это глубоко личное. Но я скажу нечто другое: мы сами выстраивали наши судьбы и обогатили собственное существование тем, что всегда следовали своим желаниям, никогда не бежали от приключений, если таковые выпадали на нашу долю, короче, старались жить моментом и принимали все последствия такого решения – и хорошие, и дурные. Мы все любили Оливию и в большом перед ней долгу. Прежде всего потому, что она наиболее последовательно воплощала в реальность наши общие теоретические построения о жизни и о том, что надо беззаветно – и душой, и телом – отдаваться тому, кого любишь. Нам следует признать: мы, в общем, такие же, как она, а стало быть, можем совершить аналогичную ошибку, то есть нечаянно, не желая того, лишить кого-нибудь жизни. Но это не значит, что мы не должны себя любить. Бедняжка Оливия! Если бы она любила себя чуть больше, возможно, ей не пришла бы в голову мысль совершить подобный акт насилия.

Маргарет поднялась со стула, прошла по комнате и встала рядом с Анжеликой и Невиллом. На душе у нее пели птицы. Похоже, в ее жизни наметился крутой поворот: она обрела наконец мужчину, которого полюбила. А ведь она мечтала об этом всегда, просто до сих пор мужчины ей попадались не те.

Невилл был покорен и очарован Маргарет. Хотя он вовсе не стремился к тому, чтобы об этом знали все окружающие, по его взгляду было нетрудно догадаться, какие чувства он испытывал к этой женщине.

Анжелика не сомневалась, что будет любить Невилла до конца своих дней, но одновременно испытывала несказанное облегчение при мысли о том, что у нее хватило мужества уступить этого человека женщине, которую он любил. Она знала, что они оба могут обрести счастье только рядом друг с другом. Вообще-то это не было жертвой с ее стороны: она собиралась всерьез заняться своей карьерой, и ее больше устраивали необременительные связи, ублажавшие тело, но не затрагивавшие душу.

– Скажи, что с нами происходит? – прошептала она на ухо Маргарет. – Все, абсолютно все стало с ног на голову. На нас обрушиваются одно за другим события, к которым мы не готовы. Ну да ладно… Я не против, если ты объявишь о своем намерении создать с Невиллом семью.

– Ты всегда была удивительно великодушна, Анжелика. – Маргарет с чувством поцеловала ее в щеку и повернулась к старшему следователю: – Хэрри, с тех пор как Оливия исчезла, а в Сефтон-под-Горой прикатили следователи и начали задавать всем каверзные вопросы, наша жизнь стала претерпевать необратимые, я бы даже сказала, фундаментальные изменения. Отдавая себе в этом отчет, я пригласила вас и вашу команду с тем, чтобы попытаться расставить в этом деле все точки над i – словом, я хочу, чтобы мы с вами сыграли в открытую. Оставим всевозможные догадки и домыслы, бросим блефовать и будем говорить друг другу правду и только правду. Увертки не помогут ни нам, ни вам, ни тем более Оливии, чей милый образ ложь способна лишь замарать и исказить. Поэтому давайте вместе с вами рассмотрим и исследуем каждую деталь этого трагического происшествия, а потом забудем о нем навсегда.

Хэрри почувствовал, что Маргарет пытается взять инициативу в свои руки, и разозлился. «Что, черт возьми, эта мисс Чен о себе возомнила?» – подумал он, неприятно пораженный ее предложением, в котором отзывалась отчаянная смелость, если не сказать – наглость. Потом ему пришло в голову, что такая умная, образованная и экзальтированная женщина, как Маргарет, которая одним своим видом воскрешала в памяти образы непреклонных героинь античных трагедий, не могла не иметь отношения к многочисленным секретам и тайнам, связанным с делом леди Оливии Синдерс. Старший следователь решил, что, беседуя с Маргарет, следует постоянно иметь это в виду. Впрочем, надо отдать Хэрри должное – все это он продумал и прочувствовал, внешне оставаясь абсолютно спокойным и невозмутимым.

Дженни Салливан подобной выдержкой похвастаться не могла. Вскочив, она воскликнула:

– Все в игры играете, мисс Чен?! Неужели жестокое убийство и последующее бегство преступницы для вас тоже всего только игра? Или вы таким образом пытаетесь скрыть неприглядную сущность того, что произошло? До чего же вы умны, хороши и величественны, когда пытаетесь убедить нас в своей правоте, даже если при этом и блефуете! Но это не игра, это трагедия. Более того, это подлое, жестокое, с особым цинизмом совершенное убийство. И рекомендую вам впредь так это преступление и рассматривать. Да вы что, в самом деле газет не читаете, что ли?

Хэрри подошел к Салливан и коснулся ее руки:

– Успокойтесь, Дженни. Пойдемте вон в тот уголок и там усядемся. И вы, Джо, тоже идите с нами. Давайте не будем давать волю эмоциям, примем предложение нашей любезной хозяйки и сыграем с ней в то, что она именует честной игрой.

– Детектив Салливан, если я, сама того не желая, вас оскорбила, прошу меня простить. Но я убеждена, что наша жизнь, по сути, есть постоянная игра со смертью, и человеку, чтобы выжить, надо каждый день в нее играть и выигрывать. Разумеется, и я играю с жизнью, то есть делаю все, чтобы выиграть у судьбы и у небытия очередную партию. Вы, детектив Салливан, еще очень молоды и все принимаете слишком близко к сердцу. Между тем можно превратить жизнь в игру и при этом добиться очень и очень многого. Разве ваш шеф вам об этом не говорил? Стыдно, Хэрри, держать своих сотрудников в неведении!

Стычка между Дженни и Маргарет произвела на Джо сильное впечатление. Прежде всего у него появилось ощущение, что они, детективы, первую партию проиграли. То, что говорила мисс Чен, было ему близко и понятно, а ее аргументация казалась безупречной. В самом деле примириться с жизнью или, к примеру, с работой куда легче, когда рассматриваешь их как игру, в которую надо играть, чтобы обязательно выиграть. Джо испытал немалое удивление, когда вдруг осознал то, чего не понимал прежде: любимый шеф, которым он всегда восхищался, тоже не чурался игр. Антикварная машина старшего следователя, его костюмы от «Хэрриса», даже нестандартный подход к делу – это были элементы игры, в которую тот постоянно играл и, надо сказать, почти всегда выигрывал. Грейвс-Джонс, кроме того, не важничал, никогда не напускал на себя излишней серьезности и не пытался тешить собственное эго, изображая богиню возмездия Немезиду, только в мужском обличье. Эта его кажущаяся беспечность тоже являлась одним из условий игры. Зато когда Грейвс-Джонс размышлял, то был собран, методичен и творчески относился к делу. Он всегда тщательно обдумывал свои ходы, чтобы наверняка одержать победу.

Джеймс скользил взглядом по комнате, задерживая внимание на лицах тех, кого любил. Они все собрались здесь, за исключением Оливии. Сегодня его больше всех восхищала Маргарет. Когда они находились в постели, он в шутку называл ее «распутной феминисткой» и «своим поводырем в царстве секса». Секс с ней и впрямь был захватывающим и многообразным, но не более того, особенно в сравнении с близостью Оливии. Еще лучше бывало, когда Джеймс оказывался в постели с Септембер и Анжеликой. Джеймс на протяжении многих лет занимался со своими сестрами любовью. Это была, если так можно выразиться, страсть высшего порядка. Они, обнаженные, ложились в постель, ласкали и целовали друг друга. Допускалось все, за исключением собственно полового акта. Это они рассматривали как нечто неестественное, запретное, а вот всякого рода ласки и поцелуи – нет.

Взгляд Джеймса остановился на Маргарет. Никогда еще она не была столь оживленной и привлекательной. Ее глаза сияли, как звезды, а в движениях появилась не свойственная ей прежде мягкость. Она любила Невилла, как никогда не любила его. У Джеймса и Маргарет любовь давно кончилась, хотя интимные отношения после этого продолжались еще долго. Но вот и они завершились, исчерпав себя. Глядя на Маргарет, Джеймс понимал, что неоплодотворенная любовью чувственность рано или поздно угасает.

Потом он переключил внимание на Хэрри. Ему нравился Грейвс-Джонс, но то, что расследование вел именно этот человек, спокойствия Джеймсу не прибавляло. Пожалуй, только Хэрри Грейвс-Джонс был в силах отыскать и схватить Оливию. Джеймс задал себе вопрос, который перед тем задавал уже тысячу раз: жива ли она? Ее смерть стала бы для Джеймса худшим из всех несчастий, воплощением ночных кошмаров. За последние несколько дней Джеймс уже свыкся с мыслью, что никогда ее больше не увидит. Он и это готов был принять при условии, что Оливия жива и сможет нормально обустроить свою жизнь там, где сейчас находится.

Джеймс поднялся, взял со стола бутылку с коньяком и стал обходить гостей, отмеряя им в бокалы щедрые порции золотисто-коричневой жидкости. Маргарет отслеживала взглядом каждое его движение. Этот человек всегда был добр к ней. На протяжении нескольких месяцев они любили друг друга и думали, что это будет длиться вечно. Хотя любовь и прошла, Маргарет не сомневалась, что они с Джеймсом останутся друзьями до конца своих дней. Ее связывали с Бухананами и Оливией прочные устоявшиеся отношения, которые были нерасторжимы. Она отвела взгляд от Джеймса, посмотрела на Невилла и положила руку ему на плечо. Невилл отлично понимал, какое сильное сексуальное притяжение существовало между людьми, составлявшими здешнее общество. И не только понимал, но и принимал эти отношения. Более того, он с радостью участвовал в сексуальных играх обитателей Сефтон-Парка. Эти люди были страстно привязаны друг к другу и жили, руководствуясь собственными принципами, не ставя ни в грош правила, выработанные обществом. Вероятность того, что они могли изменить свои судьбы, разумеется, существовала, но Невилл знал: искоренить свои привычки полностью они уже не в состоянии. Слишком долго они жили вместе, чтобы позволить себе расстаться навсегда. Вот почему исчезновение Оливии было для них таким тяжким ударом.

Маргарет повернулась к Хэрри и сказала:

– В честной игре, которую я затеяла, можно задавать любые вопросы, но ответы на них должны быть правдивыми. Вот единственное правило, которому я предлагаю следовать. Итак, Хэрри, вы готовы?

– Должен ли я участвовать в этом балагане? – поинтересовался Джо.

Хэрри не ответил, поскольку в эту минуту встретился глазами с умоляющим взглядом Дженни.

– Вы позволите поговорить с вами наедине, сэр? – спросила она.

Когда они вышли на кухню, Дженни перешла прямо к сути:

– Я смущена, сэр. Все это так… хм… необычно. Не представляю себе, какова моя роль в этом спектакле. Ведь все эти люди – и это совершенно очевидно – пытаются помешать осуществлению правосудия.

– Похоже, они вам не нравятся, Дженни?

– Не нравятся, сэр, и даже очень.

– В таком случае прекратите стенать и идите, ловите их на неверном слове, взгляде, жесте, на логической ошибке – да на чем угодно. Между прочим, я собираюсь сейчас заняться именно этим. Правда, в отличие от вас мне эти люди нравятся, – признался Хэрри.

– Извините, сэр. Мне не следовало демонстрировать вам свою беспомощность. Решение, на которое вы меня натолкнули, я должна была принять самостоятельно.

Хэрри направился в гостиную, на ходу бросив:

– Точно, должна была.