"Кровь драконов" - читать интересную книгу автора (Сергачева Юлия)

Хроники охотника за драконом. Сейчас.

Вода в реке плескалась тягуче, медлительно, беззвучно, невесомо набегая на стертые ступени набережной и так же легко соскальзывая с них, не оставляя следов. Словно пыталась притвориться разновидностью тумана, что стелился над ее поверхностью, полз рваной вуалью, хаотично наплывал плотными драпировками, скрывая все и вся вокруг.

В молочно-серых сумерках двигались размытые тени, перекликаясь неузнаваемыми голосами — гулкими, безличными, обманными. Тени вели свой размеренный хоровод где-то вовне, другом мире, занимаясь каким-то своими важными, сумеречными делами.

В мире этом, разбавленном болезненной желтизной, источаемой качающимся над головой фонарем, мерз промокший от вездесущей мороси Астан Робьяр — насупленный, втянувший голову в поднятый воротник обвисшего от влаги пальто, уныло выдыхавший сквозь зубы сигаретный дым, такой же влажный и призрачный на вкус, как все вокруг, — и лежало возле его ног безразличное к влаге, туману и ленивой реке человеческое тело: длинный сиреневый мокрый плащ облепил неподвижную фигуру, позволяя различить очертания (женщина, скорее молодая), но не позволяя пока рассмотреть детали. Под телом разлилась глянцево поблескивающая темная лужа.

Чуть в стороне, почти за пределами желтого светового круга, но еще не канув полностью в серую зыбь тумана, сидел на ступеньках мрачный рыбак, которого угораздило вместо упитанной сероспинки, обожающей туманную погоду, подцепить на удочку труп, погодой не интересующийся вовсе.

Робьяр устало вздохнул. Вытянул из портсигара новую сигарету и закурил, надеясь перебить мерзостный привкус сигареты предыдущей. Напрасно старался. Привкус давали не сигареты, а нечто уже ставшее привычным за последние несколько месяцев. Хотелось бы назвать это привкусом уже знакомого следа… Но внутренний голос хмуро подсказывал — это вкус поражения. Чувствуешь?

— Мы специально ничего не трогали, — послышался из-за плеча вкрадчивый голос местного надзорного, вторгшегося в желтый подфонарный мир. — Только тело вынули из воды, оно прямо у берега зацепилось… Нам велено было ничего не увозить, пока вы не приедете я сами не посмотрите…

Робьяр кивнул, не оборачиваясь. Смысла особого стеречь место обнаружения трупа не было — течение могло принести его издалека. Но тот, кто «велел» местным стражам ничего не трогать до приезда Робьяра, знал, что у следователя свои методы, которые не имеют к общепринятым почти никакого отношения.

За это половина следственного департамента считала сыщика шарлатаном, а вторая половина звала «охотником». Точнее «охотником за драконами».

— Мне когда уйти-то можно будет? — угрюмо осведомился рыбак, словно пробудившийся от оцепенения. От рыбачьего балахона из просмоленной ткани мощно потянуло тиной, дегтем и домашним табаком.

— Вот сейчас в участке побеседуем, а там… — надзорный увел недовольного рыбака в молочную муть. Забытая корзина, наполненная все еще упруго вздрагивающей рыбой, осталась на ступеньках.

Робьяр с мимолетной завистью смотрел вслед ушедшим. Вздохнул в очередной и явно не последний раз.

Ладно, нечего откладывать… Все равно придется это делать. Хорошо, что туман — меньше отвлекать будут.

И, следователь, аккуратно подобрав полы пальто, опустился на корточки; преодолевая отвращение и жалость, отогнул краешек застывшего от холода капюшона… Да, все как всегда. Эксперты подтвердят, что молодая женщина лет двадцати-двадцати трех была задушена, обезображена до неузнаваемости режущим предметом, а затем сброшена в воду. Удавка из конского волоса осталась на шее. Скорее всего родственники убедятся, что ничего из вещей и украшений не пропало… Не изнасилована, не ограблена. Только задушена, а затем искромсана ножом.

Зачем он на нее смотрит? Телом пусть занимаются те, кому положено… Не там надо искать.

Робьяр тяжело поднялся на ноги. В висках стучала кровь то ли от неудобной позы, то ли от общей нервозности. А может оттого, что мерзостный призрачный привкус стал явственнее… Робьяр сделал несколько шагов к ступеням набережной, едва не оскальзываясь на мокрых камнях и вряд ли замечая, что делает. Как гончая, взявшая след, он целиком погрузился в запахи и ощущения, которые не под силу различить обычному человеку…

Нет, тело не принесло течением издалека. Оно попало в воду прямо здесь… Вот, след каблука того, кто тянул что-то тяжелое (едва различимые люди из яви спешно расступались, когда Робьяр слепо двинулся прямо на них)… Вот царапина с набойки… Здесь кустарник взлохмачен и мят… Дальше, дальше… Ветки секут по лицу, и он пригибается, чтобы удобнее было тащить цепляющийся за все подряд неудобный сверток… В ноздри бьет вонь отсыревшей, мерзлой коры и земли… Вот здесь — острая боль от впившегося в щеку ногтя… Плоть чужой кожи — аромат лазоревика, легкий запах меда от волос…

Голод! Тянущий, нечеловеческий голод! Рвет изнутри… Повелитель проснулся! Трепет предвкушения и мертвенный ужас в душе, но при этом невообразимый восторг! Ощущение нечеловеческой мощи, величия, бесконечности… Да! Ради этого, только ради этого стоит существовать! Пьяняще чувство всепокорности мира вокруг… Я МОГУ!..

Ему необходима пища. Он голоден… Такого голода не знает плоть. Такой голод не насытить плотью…

Робьяр судорожно щелкнул зубами, выдирая себя из липкого, обморочного кошмара. Темная, огромная тень, казалось, все еще довлеет — неотвратимо-беспощадная, как проклятье.

Но нет, это всего лишь колышутся деревья, да молча и встревожено смотрят стражники, держась в почтительном отдалении. А прямо возле его изгвазданных осенней грязью ботинок, втоптанный в глину, валяется плотный отсыревший комок мятой бумаги, странной формы. Сложной, будто бумагу несколько раз особым образом изгибали, только теперь уже не разобрать как именно. Робьяр поднял его, пытаясь развернуть. Никаких записей, просто чистая бумага… Раскисший клочок едва не оторвался, когда Робьяр пытался расправить плотный ком. Вряд ли он сложен так случайно. Какая-то фигурка из бумаги? Вот, кажется, крыло… Птица? Да нет, мерещится. Просто выпало у кого-то из кармана…

…В который раз поймав себя на том, что неуклонно поворачиваю в направлении «Мышеловки», при этом осознавая, что в такой час встретить там кого бы то ни было просто немыслимо, я решил потратить время хоть с какой-нибудь пользой. Все же лучше, чем нарезать круги вокруг заветной точки…

Сходить, например, в музей, благо, что как раз ноги вынесли к нему.

Крыльцо, ведущее в Музей, пологое, широкое, гостеприимное. Каждый камень покрыт темными прожилками вкраплений и вязью сложных резных узоров, кое-где стертой до основания. Если долго и внимательно присматриваться, то на каждой ступени можно прочесть отдельный эпизод из истории основания города. Самые древние и самые интересные — на нижних ступеньках, но там уже почти ничего не разобрать…

Сколько же в этом городе лестниц и сколько же ступеней мне пришлось пересчитать здесь за всю свою жизнь? — рассеянно подумал я, рассматривая почти неразличимую сцену знаменитой Дождевой Переправы на потрескавшихся камнях. Город исчерчен тысячами ступенек — просторными и узкими, пологими и крутыми, каменными, земляными и деревянными, простыми и ажурными — всякими. Потому что весь город неровен, всхолмлен, изрезан оврагами и изрыт ямами, уступчив и многоярусен, как ступенчатая пирамида…

Года три назад мне довелось побывать на фестивале в междуречье. Так вот тамошний, тоже немалой величины город в долине, показался красивым и каким-то плоским, как гладкий рисунок на шелке, тогда как наш город смахивает на грубоватый, отчетливый барельеф на поверхности земли.

Историки объясняют это тем, что город нарастал сам на себя, погребая под каждым новым слоем предыдущие. И под ныне существующими улицами все еще, возможно сохранились даже первопоселения.

…Скрипнула дверь, выпуская некоего хмурого господина с потрепанной папкой под мышкой. Витражное стекло, вставленное в деревянную дверную раму, подмигнуло разноцветными бликами, отражая солнце. Господин нерадостно вздохнул, поправил папку и побрел вниз по улице. Надо полагать, из музейной тиши его как моль из платяного шкафа, выгнал переполох, созданный группкой дошколят, которых несколько минут назад зазвали в здание утомленные воспитательницы.

Ага, сегодня же городской Музейный день…

А давно я здесь не был, подумал я, перехватывая окованную медью дверь еще до того, как створка замкнулась, и вошел внутрь. Пахнуло камнем, деревом, холстом, кожей и красками. Тусклые, размазанные уличные звуки здесь обрели гулкость и насыщенность, отражаясь от высокого свода, украшенного мозаикой. Зато цвета стали приглушенными, растекаясь в стекле витрин и размываясь тенями.

— …пришли недобрые косороги, косматые, тысячезубые, как гласит предание. Косороги напали на жителей поселка… — размеренно, но умело держа интонацией драматичность момента, рассказывал пожилой экскурсовод возле дальнего стенда. Собравшиеся вокруг него дошколята заворожено слушали, издав единый восторженный вздох, когда в диораме вспыхнул фонарь, обливая светом чучело оскаленного косорога. — Но смелый Виктай взял в руки свой знаменитый меч и вышел на защиту друзей…

Я едва не зажмурился, на мгновение ощутив себя лет на тринадцать младше, и явственно представив себе этот самый меч — широкий, с волнистым синеватым лезвием и светящимися зеленью камнями на рукояти… Меч произвел на нас столь неизгладимое впечатление, что потом вся наша сопливая группка, включая девочек, вырезала кривые мечи из дощечек и наносила увечья друг другу, изображая подвиг славного Виктая.

Он ведь там так и висит. Отливает синевой зеркальное лезвие… Ничего особенного с виду на замыленный взгляд взрослого. И одновременно нечто удивительное, неуловимо загадочное есть в этом старом мече. Словно оттиск руки героя так и остался на нем навсегда, создавая ощутимую ауру.

Говорят, дракон Виктая был воплощен в этом мече…

Малышня загомонила, перемещаясь к следующему стенду, где им в движущихся фигурах расскажут об истории создания главных городских Ворот. Или, может, про голосистый Колокол.

Я встретился взглядом с изображением белокурой женщины с гобелена напротив, Женщина смотрела внимательно и изучающе, полуобернувшись к зрителю. На гобелене было выткано множество других людей — судя по одежде, горожан, — но только женщина казалась живой и отчетливой, несмотря на ветхость ткани и потускневшие нити… Стояла среди безликой толпы, на краешке стилизованной городской площади и смотрела неотрывно, с любопытством и ожиданием. Единственная живая среди теней.

«Городской этюд. Первая половина периода Восходящих. Коллективная работа выпускников Станской художественной мастерской» — сообщала аккуратная табличка возле гобелена.

Если не ошибаюсь, Станскую Академию стерли благодарные граждане как раз где-то в этот период и сейчас на ее месте размещается городская караульная служба. А среди выпускников Академии значился знаменитый Ян Вострокрыл. Тот самый, что умел рисовать живое…

— А это кто? — спросил звонко голосок позади меня.

— Данек, вот ты где! — послышался в ответ встревоженный женский голос. — Ты что здесь делаешь? Почему ты не со всеми? Вечно тебя приходится разыскивать! Разве тебе неинтересно слушать, как рассказывают?

— Я хотел посмотреть, что здесь нарисовано…

— Потом посмотришь, пойдем! А то все пропустишь.

Я оглянулся, наблюдая за сценой короткой схватки — упрямый малыш упирался и не желал идти за сердитой воспитательницей, пока ему не расскажут, что нарисовано на загадочной картинке. Судя по привычности уловок той и другой противоборствующих сторон для сохранения исходных позиций — подобные сражения были дежурными.

— Ну, хорошо… — сдалась женщина. — Что ты тут хотел увидеть?

— Кто это? — с готовностью прекращая борьбу и мигом согнав с физиономии плаксивое выражение, осведомился пацан, указывая пальцем на темную от времени гравюру — некий здоровенный монстр, смахивающий на зубастую, длинношеею ящерицу с устрашающим гребнем вдоль спины, распластав перепончатые крылья, парил над какими-то смутно очерченными поселениями.

— Это дракон, — прочитала воспитательница надпись под гравюрой.

— Неправда, — искренне возмутился ребенок. — Дракон не такой.

— Тут сказано, что это дракон, — с некоторым сомнением повторила женщина. — Это очень-очень древнее изображение. Так люди из доисторической эпохи представляли себе драконов.

— А почему они их такими представляли? Они таких видели?

— Нет, конечно. Таких чудовищ не бывает. Он, наверное, придумали его… — неуверенно пояснила воспитательница.

— А почему придумали? Он такой страшный. Древние люди боялись драконов?

— Наверное. Не знаю.

— Они что, не могли рассмотреть настоящих драконов?

— Никто не может рассматривать настоящих драконов… То есть почти никто.

— Я видел, — вдруг возразил мальчик. — Дракон другой!

— Неправда, Данек. Ты не можешь знать, как выглядит дракон. Пойдем к остальным…

Последняя реплика женщины неожиданно разбудила во мне глухое, немотивированное пока раздражение. Раздражение поднималось вверх, будто муть со дна — невесомо, но мерзко и тянет гнильцой.

— Но я же видел! — настаивал мальчик, обиженно округляя глаза и всплескивая руками. — Видел! У меня есть дракон! Мой дракон совсем не такой, как здесь нарисован.

— Ты опять? Как тебе не стыдно! Нет у тебя никакого дракона!

— Есть! — упрямо повторил малыш, отступая на шаг в сторону от пытавшейся ухватить его за руку женщины. — Есть, есть, есть!.. Он красивый!

— Данек, прекрати! — рассердилась воспитательница. — Мы же договорились. Ты мне обещал, и маме своей обещал, и ребятам обещал, что больше не станешь говорить ничего подобного…

Ребенок насупился. В глазах блестели слезы и стало заметно, что пацан с явным усилием сдерживается, чтобы не разреветься. Его растерянный взгляд обежал вокруг, в поисках помощи, зацепился за меня…

— А что плохого в том, что ребенок видит драконов? — негромко спросил я.

— Что? — женщина развернулась, впервые замечая присутствие свидетелей и машинально пытаясь вернуть в прическу выбившуюся прядь.

— Вы что-то имеете против драконов? — продолжил я, ощущая, как нечто неприятное, разозленное ворочается внутри, отравляя каждое сказанное слово двусмысленностью.

Воспитательница непонимающе сморгнула, рассматривая меня. Круглое, еще молодое лицо на несколько мгновений стало глуповатым, пока она пыталась провести логические связи между поглотившей ее возней с ребенком и невесть откуда взявшейся антипатией к драконам… Попытка оказалась явно безрезультатной.

— Против драконов? — переспросила она в замешательстве. — Нет, нет…

— Тогда почему вы не позволяете мальчику рассказать о драконе? Тем более о своем драконе?

На ее скулах проступил нервный, пятнистый румянец. В первое мгновение я решил было, что женщину внезапно накрыло раскаянием, но потом понял, что она просто заметила значок на моей крутке. И снова ошибся, предположив, какая за этим последует реакция. Ни оживления, ни тревоги не появилось в ее глазах — женщина просто устало вздохнула, положив ладонь на плечо притихшего малыша.

— Понимаете… — негромко произнесла она. — Данек у нас особенный. Он все время рассказывает много вся кого. О том, что его папа — Капитан-Лесоход. О том, что у них дома живет большая шакша. О том, что на выходных они ездили на мышиное пастбище… А вчера он рассказал ребятам, что у него есть настоящий конь, который пасется в его комнате. А позавчера, что у него есть собственный велосипед. И что мама ему купила верхохода…

— Купила, — серьезно подтвердил Данек, таращась на меня снизу вверх. — Только он убежал уже.

— Но он же сказал, что дракон выглядит не так, как на рисунке… — несколько озадаченно произнес я.

— Дань, — обратилась воспитательница к мальчику, — расскажешь, как выглядит верхоход, который от тебя убежал?

— Он такой большой и немножко зеленый, — авторитетно отозвался мальчик, для достоверности показывая руками, как велик был верхоход. — А еще у него длинные лапы, чтобы до верха доставать и на крыши забираться. А в темноте у него глаза горели, как… как солнце!.. Он капусту очень любил, — простодушно присовокупило дитя.

— Вы бы видели, какого красивого верхохода он нарисовал! — сообщила, улыбаясь, воспитательница и велела: — Беги к остальным!

На этот раз мальчик не возразил, помчавшись вприпрыжку к голосам в соседнем зале.

— Понимаете? — тихо спросила женщина, глядя ему вслед. — Ребятам про верхоходов рассказывали накануне на занятиях, но картинки не показали… Данек хороший мальчик, только постоянно сочиняет. Особенно с тех пор, как его отец ушел из семьи. Данек все время что-то придумывает… Он фантазер, но меры совсем не знает.

— Ну… Разве это плохо? — слегка смущенно сказал я.

— С ним никто не хочет дружить, — пояснила воспитательница грустно. — Раньше, когда дети были помладше, ему все верили и Данек был постоянно в центре внимания, а теперь они понимают, что он просто сочиняет… И с ним никто не играет, его дразнят все время… Дети иногда бывают очень жестоки. И взрослые тоже. Особенно к тем, кто обманул их ожидания.

Она взглянула мне прямо в глаза. И мне вдруг подумалось, что вовсе у нее не такое уж простоватое лицо, а совсем даже напротив — мягкое и миловидное, только слегка утомленное и обеспокоенное. И что она едва ли на год-два старше меня самого…

Извинительно улыбнувшись, женщина устремилась вслед за своим воспитанником.

Я задумчиво потоптался, бесцельно рассматривая стенды. Скопившееся в душе раздражение развеялось бесследно, И если кому и настала очередь испытывать неловкость — так это мне самому.

Верхоход — это такая горная тварь, величиной с лошадь, серо-черная, закованная в костяной панцирь… И дело ведь не в том, что малыш перепугал и сочинил — многие дети так делают. Да и не так уж важно, стоит ли за ним настоящий дракон, если честно… Но вот отчего я готов был разозлиться на случайного человека только зато, что мне померещилось в безобидных репликах?

Со стены напротив на меня хмуро косил зауженным глазом злополучный монстр с гравюры. Действительно, странный зверь — тяжелый, плотный, наверняка неподъемный для таких крыльев. Кому пришло в голову назвать это чудище драконом?

…Выйдя из музея, я задержался на ступенях, щурясь от бьющего в глаза солнца, показавшегося нестерпимо ярким. Что-то шуршало равномерно, под аккомпанемент сердитого, негромкого бурчания; «…и кому надо было тут резать, узоры всякие выцарапывать, будто кто и глядеть их станет под ногами-то! А ты мети, да выскребай каждую щелочку, вычищай все эти загогулины… Нет бы, просто да гладко, как в приличных домах… Х-художники!»

Невольно хмыкнув, я стал спускаться, аккуратно обогнув недовольного дворника, сметающего нанесенный сегодняшними экскурсантами мусор со ступеней.

В сумрачных недрах «Мышеловки» ни одного знакомого, к счастью, не обнаружилось. Только лениво бренчали для немногих присутствующих слушателей музыканты. Они узнали меня и приветственно замахали руками. Я вежливо поздоровался, но предпочел устроиться в самом дальнем и самом темной углу, где на меня не особенно обращали внимание, зато я мог видеть всех входящих в зал «Мышеловки». Думаю, нетрудно угадать зачем я вернулся сюда. Уж точно не раздавать автографы. Честно говоря, я почти не надеялся, что глазастая незнакомка снова появится, но ведь нужно же было попытаться?..

Зал постепенно наполнялся людьми, музыкой, дымом. Время шло. Секунды растягивались, как патока, но все же рвались и исчезали навсегда. Ночь брала город без боя. Дневные открытые лица неуловимо и решительно сменялись ночными смутными масками, смех — загадочными улыбками, пустая болтовня — многозначительными взвешенными репликами. Мир окутало сверкающее блестками звезд дымчатое покрывало.

Ждать дальше смысла не имело. Я разочарованно поднялся и стал пробираться к выходу. И небеса уступили: мелькнула у дверей стройная, хрупкая фигурка, оглянулась вокруг, выискивая кого-то, полыхнула сиреневыми глазищами и столь же быстро исчезла в ночном мраке. Словно вампир.

Я ринулся вдогонку, но, естественно, уже никого не застал на входе. Только звезды глумливо ухмылялись с небес. Незнакомка снова испарилась бесследно, как это обычно случается с таинственными незнакомками.

Возвращаться в «Мышеловку» не хотелось, да и незачем было, поэтому я просто поплелся по улицам, инстинктивно пытаясь вспомнить свой вчерашний маршрут. Было бы любопытно выяснить, каким ветром меня унесло к Упокоищу. Последнее, что я отчетливо помню о вчерашних событиях — это пылающий костер, в котором сгорал деревянный дракон, завернутый в полетную куртку.

— Ой-ой! Опять, опять ты здесь, — прошипел голос, знакомый до отвращения и цепкая рука с привычной лов костью ухватила меня за рукав.

— Что тебе, Туча? — осведомился я, рассматривая возбужденного Тучакку и сопровождавшего его унылого типа, облаченного в черное. Тип нервозно озирался, а когда заметил мой взгляд, немедленно, по-волчьи оскалился.

— Гуляешь? — спросил Тучакка, как обычно не интересуясь ответом. — А не боишься, Птенец?

— Еще хоть раз назовешь меня Птенцом — я тебя убью, — сухо пообещал я, выдирая свой рукав.

— Как? — живо заинтересовался Тучакка. Его крохотные поросячьи глазки сверкали даже в темноте улиц. Я слегка растерялся от этого вопроса и пожал плечами:

— А как бы тебе хотелось?.. Скормлю своему дракону.

Немногочисленные на этой улице прохожие оглянулись, привлеченные громогласным и ликующим хохотом Тучакки. Его смурной дружок неуютно поежился, пряча голову а плечи. Ему явно нестерпимо хотелось слинять в ближайшую подворотню.

— Вот за что я люблю Птен… вас, — довольно ухмыляясь, наконец, сказал Тучакка, — так это за то, что вы всегда не в курсе свежих новостей… А вот не боюсь я твое чудище! — вдруг заявил он.

— В самом деле? — вяло отозвался я, чувствуя, как привлеченный разговором дракон пошевелился. Огни ближайших фонарей затрепетали разом, хотя в воздухе не ощущалось даже малейшего ветерка.

— Тихо! Тихо!.. — спешно проговорил Тучакка, невольно сникая и опасливо оглядываясь. — Я же не назвал тебя Птенцом!

— Ты назвал его чудищем, — пояснил я.

— Прошу прощения! — немедленно крикнул Тучакка, почему-то обращаясь к небесам, и добавил уже мне. — Я не хотел… — Он повертел головой, удостоверившись, что огни больше не вздрагивают. Его молчаливый друг как-то незаметно все же сгинул в подворотне и теперь обозначался лишь смутным силуэтом.

Дракон не давал о себе знать, но я все еще отчетливо ощущал его присутствие, поэтому решил не затягивать общение.

— Послушай, я спешу… — начал было я, но Тучакка взмахнул протестующе руками.

— Погоди, погоди! Потом будешь спешить. По-твоему, для чего я затеял этот разговор?

— Ты известный прилипчивый псих, — пробормотал я. — Только не понимаю, почему именно я особенно часто становлюсь твоей жертвой?

— А-а! Не понимаешь? — как мне показалось, слегка обиженно отозвался он. — А потому, Птен… Кир, что ты однажды спас мне жизнь. Добрые дела вознаграждаются!

— Если бы я знал, что мой поступок вознаградится пожизненным общением с тобой, я бы, пожалуй, подумал еще разок, прежде, чем лезть в ледяную воду… — моя реплика прозвучала бесцеремонно, но мне надоело торчать посреди улицы в компании потрепанного, увешанного всевозможными коробочками, блокнотами, брелками сумасшедшего, больше напоминающего агрессивное пугало, чем человека.

— Прискорбно, прискорбно, — вздохнул Тучакка и поджал губы, состроив действительно удрученную гримасу, что было, впрочем, несложно при его вытянутой в вечной тоске физиономии. — Чему вас только учат в Гнезде? Так жестоко оскорбить человека, который всего-то и хотел предупредить своего спасителя о грозящей его молодой жизни опасности. Протянуть, так сказать, руку помощи, как он когда-то…

— Какой еще опасности?

— Я же говорил, что ничегошеньки вы не знаете! — фонтан искрометного энтузиазма моментально разнес вдребезги маску нарочитой грусти. — А то, что вчера до смерти избили одного из Птенцов, слыхал? По глазам вижу, что не слыхал… То-то же!

— Как избили? — поражение и недоверчиво переспросил я. — Что ты несешь? Этого быть не может!

— Что, ваше мудрые наставники не сочли нужным предупредить вас?

— Я не верю тебе, — ошеломленно выдохнул я, чем, похоже, всерьез задел его.

Тучакка надменно вздернул подбородок и холодно заявил:

— Да, согласен, временами, я, случалось, передергивал факты просто потому, что был не совсем в курсе событий, но я никогда не лгу!

— Значит, ты ошибаешься! То, о чем ты сообщил невозможно по трем причинам: первое — дракон Птенца не допустил бы подобного, второе — никто не осмелился бы напасть на Птенца, и третье — кому это вообще понадобилось?

— Веские доводы, — согласился Тучакка. — А ты обратил внимание, какую из причин ты поставил на первое место, а какую на последнее? Еще полгода назад они бы безусловно поменялись местами. Кажется, ныне тебя не удивляет сам факт нападения?

Когда Тучакка хотел, он мог говорить вполне вразумительно, не торопясь, не брызгая слюной и не хватая собеседника поминутно за рукав. Мало кто из знавших этого потрепанного типа, — помеси человека с сорокой, — ведал, что статьи, написанные его рукой без правки берут в любые городские газеты.

— Ну… — я не знал, что возразить и задумался.

— Вот-вот, Птенец, — кивнул серьезно Тучакка. — Поразмышляй на досуге. И не забывай смотреть по сторонам.

— Что произошло? На кого напали? Почему?

— Гнездо, как и следовало ожидать, немедленно забаррикадировало все входы и выходы, так что особенно много разузнать не удалось. Пострадал какой-то парень, постарше тебя. Говорят, что драку он затеял сам, и в общем вел себя не слишком хорошо… Разозлил всех. А людишки сейчас и без того вздрюченные этими слухами о темных драконах, следах на телах убитых…

— Каких следах?

— Да ерунда все. Пустили слух, что на телах остались следы гигантских зубов. Смутное время, сам понимаешь. Много ли человечкам надо?.. — Тучакка поскреб когтистым пальцем переносицу, — Так, слово за слово, разгорячились все… Короче, побили они его. Поначалу распалились так, что забыли о драконе. А потом, когда поняли, что дракона-то и нет — рассвирепели еще почище…

Я машинально покусал губы, размышляя. История казалась неправдоподобной. Драконы, которые вообще-то, как правило, недолюбливали своих всадников или, в лучшем случав, относились к ним нейтрально, всегда поднимались на защиту, когда понимали, что партнерам грозит опасность. Особенно если речь шла о смертельной угрозе. Каждый дракон знал, что не может существовать без человека. Гибель всадника влекла за собой обязательную гибель дракона. Слишком тесен этот союз.

— Не понимаю… — честно признался я наконец, и Тучакка удовлетворенно покивал.

— Во всяком случае, неудивительно, что Гнездо поспешило подобрать хвосты. Если слух разойдется…

— Это все равно ничего не изменит. Я не знаю, что случилось с драконом этого парня, но в своем я уверен…

— Теперь люди знают, что это возможно… А они очень напуганы. Ты живешь не в Городе, ты не знаешь, как переменился он. Что-то нехорошее зреет здесь. Говорят, что Тьма близко и драконы уже не справляются со своими обязанностями… Многие полагают также, что драконы сами служат Тьме, ибо слишком странные они…

— А еще говорят, что нет никакой Тьмы! — объявил вдруг скрипучим голосом незаметно подкравшийся спутник Тучакки, наконец осмелившийся оставить свою подворотню.

…Морозное злое оцепенение внезапно сковало мир вокруг. Исчезли люди, растаяли звуки, улегся ветер.

— Слышал? — беззвучно спросил я, остановившись на мосту и глядя, как неспешно движется вода внизу. Вопрос не требовал ответа и дракон, как обычно в подобных случаях, не отозвался.

— Что думаешь? Почему ты мне ничего не сообщил об этом? Вы, драконы, ведь всегда все знаете друг о друге?

«Зачем бы я стал сообщать тебе это?» — последовал равнодушный отклик.

— Ты знаешь, что произошло?

«Знаю»

— И что? — я с трудом удержался от крика.

Какое-то маленькое существо, похожее на выдру, чистившее блестящую мокрую шерсть неподалеку, покосилось подозрительно, поколебалось и прыгнуло в воду.

«Почему ты полагаешь, что получишь ответ?» — в тоне дракона отчетливо прозвучала насмешка. — «Он несет пустую информацию, не имеющую для тебя значения…»

Отчего я не могу задушить его?

«… ты просто хочешь знать, стану ли я защищать тебя в случае повторения недавнего инцидента…»

— Не припоминаю, чтобы я просил тебя о защите, — мрачно огрызнулся я.

Дракон засмеялся безмолвно, и старый мост заскрипел жалобно, поверхность спокойной реки покрылась язвами водоворотов, а окрестные деревья тревожно зашелестели. Запоздалые влюбленные, неприкаянно бродившие в кустах на левом берегу и явно пытавшиеся разыскать место посуше, испуганно встрепенулись, таращась на взволнованную воду, и прытко сбежали, схватившись за руки. Всполошено вскрикнули сонные птицы.

Дракон снова не ответил на вопрос. Даже на свой собственный.

Я запрокинул голову к темным небесам, где тускло сияли далекие звезды, и где над самым горизонтом повисло остро сверкающее лютое Око Дракона, главная звезда созвездия Дракона, молчаливо и вечно наблюдающее за суетным копошением смертных.

…Морок развеялся. Город вновь наполнился жизнью. По мосту засновали гуляющие парочки и компании, норовящие зацепить любого одинокого путника и увлечь за собой. Близился осенний праздник Множеств и кое-кто спешил отметить его наступление заранее.

Очередная шумная процессия, сопровождавшая ночную троллиную свадьбу, окончательно согнала меня с моста в нижний Город. Нижняя часть Города тоже располагалась на правом берегу Реки, но от центра ее отделяло русло притока. Здесь селились в основном небогатые горожане, приезжие, обладатели смешанной крови. Не то, чтобы эти районы считались трущобами, но ни один мало-мальски приличный обыватель не сунется сюда лишний раз, да еще с кошельком, набитым деньгами. Кроме человеческих жилищ здесь как нигде много настроили домиков, хижин, шалашей ближайшие соседи людей — троллины, карлы, лесовики и тому подобный народец, по разным причинам, покинувшие родные селища и перебравшиеся в Город.

Час был не особенно поздний, и местное оживление еще не достигло даже точки кипения. В отличии от чопорного, ведущего достаточно размеренный образ жизни Верхнего Города, здесь самое веселье начиналось именно с наступлением темноты. Возможно потому, что значительная часть здешних обитателей являлись ночными созданиями.

С умеренным любопытством я понаблюдал за танцами кумарников, провожающих ушедшее лето и кличущих и без того уже неодолимо накатившую осень, потом двинулся к ближайшей переправе, собираясь вернуться домой, когда мелодия, показавшаяся смутно знакомой задержала меня возле одного из человеческих домов. Из распахнутого в ночь окна доносился тихий перелив свирели, напевающий песенку, сочиненную мною самим много лет назад. Вот не думал, что кто-то еще помнит ее…

Я невольно остановился, прислушиваясь, восстанавливая в памяти полустертый рисунок, завороженный негромким напевом инструмента. Невидимый музыкант играл не для зрителей, и оттого его свирель звучала мягко, спокойно, тепло… Так, как звучал мой сенсорин в одиночестве комнаты еще до того, как песенка вырвалась и унеслась к другим.

— Вам помочь? — осведомился женский голос, любезный, но слегка настороженный.

— Что?.. — Я очнулся не без усилий. — А, нет, спасибо…

Женщина, появившаяся на крыльце того самого дома, откуда доносилась музыка, смерила меня внимательным взглядом, покосилась на распахнутое окно, поджала губы и снова скрылась за дверью. Через полминуты свирель смолкла.

Я повернулся, все еще поглощенный воспоминаниями и не сразу понял, от чего никак не хочет оторваться мой рассеянный взгляд. Точнее, от кого именно… Возле одного из редких на этих улочках фонарей стояла знакомая незнакомка в светлом плаще и разговаривала с обнявшейся парой — юношей и девушкой. Не прошло и мгновения, как они распрощались, засмеявшись напоследок, и парочка двинулась вдоль по улице, а девушка свернула вправо. В очень темный переулок… В самом деле — куда ж еще стремиться одинокой девице?

Я сорвался с места и понесся, как лист, подхваченный ветром. Налетел на какого-то бродягу, прикорнувшего у стены дома, перепрыгнул через свернувшегося клубочком пса, едва не разнес вдребезги крохотный шалаш топтунов, которые вечно устраивают свои хлипкие жилища в самых неподходящих местах, и наконец вихрем вылетел в совершенно пустой переулок.

Нет, определенно, это не девушка, а привидение. Или галлюцинация. Куда она все время исчезает?

Я на всякий случай добрался до конца узкого и довольно грязного переулка, выглянул на соседнюю улицу, завернул в пустые ближайшие дворы. Никого, за исключением прыскающих, при моем появлении в разные стороны кошек. Впрочем, может быть, это были вовсе и не кошки…

Нет, постойте… Кажется, в дальнем конце двора светлый силуэт скрыла одна из дверей двухэтажного темного особняка. Ни одно из окон в доме не светилось.

Куда ты?! — взвыл с отчаянием внутренний голос, когда я не раздумывая бросился в ту сторону. Но я привык не слушать внутренние голоса, ибо один из них всегда принадлежал дракону, а его временами мне слышать очень не хотелось.

Дверь тихонько скрипнула, открываясь.

Ничего особенного — грязный, захламленный, неосвещенный закуток. Лестницу на второй этаж я обнаружил только хорошенько стукнувшись коленом о перила. От боли из глаз посыпались искры, и надо полагать именно они позволили мне заметить другую дверь, из-под которой выбивалась едва различимая полоска света.

Пригнувшись и машинально поглаживал пострадавшее колено, я подошел поближе, вслушиваясь. Прошла целая терпеливая минута, прежде, чем я позволил себе поверить, что и в самом деле ничего не слышу. Однако эта минута стоила мне целого часа жизни, когда внезапно я ощутил, как нечто мягкое и пушистое погладило мою шею, а нечто маленькое и быстрое пробежало по рукаву, цепляясь коготками. Я сдержал судорожный вздох и шагнул поближе к двери, надеясь не сбить ничего из громоздившегося вокруг хлама.

Зачем тебе это нужно? — безнадежно стенал внутренний голос. — Куда тебя несет? Думаешь разумно вламываться в чужой дом и красться здесь, как ночной вор? А если тебя поймают?.. Птенец! — добавил он презрительно и я с трудом избавился от впечатления, что говорю не с собой, а с драконом. Только ему удавались такие исполненные отвращения реплики. Но к счастью дракон помалкивал.

Следующая дверь открылась от легкого толчка. За ней обнаружилась пустая, опять-таки заваленная старыми вещами комната с закрашенными стеклами в окнах, единственным признаком жизни, в которой, была жалко тлеющая свеча. Свечу предусмотрительно поместили в чашку с водой. Ни людей, ни новых дверей здесь не было. Тот, кто зажег огонь вышел по своим делам, вероятно, тем же путем, что и вошел, значит искать здесь больше нечего.

По моим ногам стремительно шмыгнула крыса, забилась в щель между вещами на полу и неодобрительно уставилась на меня оттуда блестящими глазками. Взгляд ее показался мне нехорошо разумным. Но отступать только из-за неудовольствия крысы не хотелось. Поэтому я вошел и внимательно огляделся, надеясь обнаружить невесть что. Конечно, разумнее было бы совсем оставить эту затею или попытаться хотя бы заглянуть на второй этаж, но первый вариант мне не нравился в силу вполне понятных причин; а что касается второго этажа — что-то подсказывало мне, что ничего, кроме ненужного хлама, в этом заброшенном и нежилом доме я не найду. Единственный огонек горел здесь, следовательно, и смотреть следовало здесь…

Понадобилось не так уж много времени, чтобы обнаружить, что часть досок в полу приподнимается без особых усилий и под ними раскрывается черный зев провала. Оттуда несло запахом сырых камней и плесени, но лестница, начинавшаяся чуть пониже края люка, выглядела вполне крепкой и новой.

Внутренний голос смирился и не попытался даже протестовать, когда я поставил ногу на первую ступеньку.

Темнота, тишина и промозглый холод подвала окутали меня. Расставив руки, я коснулся противоположных, покрытых склизким налетом каменных стен. Единственный неширокий ход вел прямо, и с одной стороны это было хорошо — не нужно плутать бес толку, но с другой стороны спрятаться здесь было абсолютно негде.

От кого это ты собрался прятаться? — встрепенулось второе я нервно.

Забравшись так далеко поворачивать смысла не имело, поэтому я двинулся вперед, время от времени брезгливо касаясь руками стен, чтобы не терять ориентиры и запоздало жалея, что не прихватил с собой огня. Ход оказался длинным и вел под уклон. Он был, пожалуй, даже слишком длинным. Через некоторое время у меня создалось впечатление, что я не только покинул территорию дома, но и вышел на соседнюю улицу. Вокруг по-прежнему царила всепоглощающая тьма, однако вскоре мне стало казаться, что я вижу впереди смутные блики и отсветы и, вроде бы, слышу голоса. Нет, точно, это голоса! Распевают тягучую медленную песню с подвываниями. Как музыкант вынужден сообщить, что более немелодичного и неприятного на слух произведения я не слышал. Вдобавок обнаружилось еще одно нововведение — коридор начал ветвиться. Временами мои пальцы проваливались в пустоту. А когда свет стал более отчетливым, я убедился, что в каменных стенах появились проходы с обеих сторон, В одном из таких проходов спокойно сидела гигантская коричневая крыса, одарившая меня равнодушным взглядом.

Честно говоря, к этому моменту мне меньше всего хотелось отыскать свою незнакомку в таком отвратительном месте. Единственное, что все еще заставляло меня двигаться дальше — это разбуженное любопытство. О существующих под Городом, сохранившихся с давних времен, подземных ходах я слышал в детстве, и как все дети бесстрашно и безрезультатно пытался их посетить. Говорили, что в подземельях с древности хранятся всяческие чудесные вещи и можно обнаружить много странного. Пару раз мне даже доводилось спускаться под землю, но ничего особенно привлекательного я, как и многие другие, там не нашел. Может быть, искал не там? Повзрослев, я рассудил, что подземные ходы являются, скорее всего, обычными канализационными коммуникациями, как старого, так и современного города, а если что-то странное там и было, то его давным-давно растащил бы маленький народец, соседствующий с людьми.

Вынужден признать, похоже, я ошибался, Вряд ли этот длинный каменный ход проложил владелец двухэтажного дома, чтобы хранить зимой картошку и квашеную капусту.

Слитный хор, упоенно выводящий медленную песню, поделился на отдельные мужские и женские голоса. Не думаю, что хоть кого-то из певцов обладал достойными вокальными данными, а если и обладали, то они его умело маскировали. Хуже было то, что ни один из них не имел даже приличного слуха. Но пели они самозабвенно.

К запаху каменной сырости прибавился аромат дыма и еще чего-то, едва уловимого и скорее приятного. Стало заметно светлее. На склизких сизых стенах вокруг заплясали оранжевые, трепещущие отблески огней, пылающих впереди. Слева, на каменном выступе флегматично восседал крапчатый паук, величиной с блюдце. Честно говоря, мне даже померещилось, что он покачивается в такт мелодии.

Прижавшись спиной к противоположной стене, предварительно убедившись, что на ней нет насекомообразных ценителей скорбной музыки, я сделал еще несколько осторожных шагов, оставшихся до конца хода. Зыбкий, неяркий свет неравномерно расплескивался вокруг, вперемешку с тенями и это давало мне шанс хоть какое-то время оставаться незамеченным. Опасливо выглянув из-за угла, я испытал ни с чем не сравнимое ощущение вернувшегося сна.

Ход не заканчивался, а всего лишь прерывался. Он вливался в обширное помещение с закругленными углами, чтобы продолжиться на другой его стороне. Однако основное действие происходило, похоже, именно здесь. В центре каменного пузыря пылал небольшой костерок, вокруг которого разместились уже знакомые мне фигуры в звериных масках. Фигуры собрались в круг, ухватили друг друга за руки и неторопливо раскачивались, распевая нечто зловещее на незнакомом языке. Их темные бесформенные балахоны-плащи лениво колыхались, скрадывая очертания силуэтов. А в прорезях масок остро сверкали глаза. Длинные угольно-черные тени стлались по поверхности вогнутых стен и нависали над людьми, рождая странный эффект двойственности происходящего. Молчаливые бесплотные тени выглядели более жутко, чем их поющие обладатели.

Песня закончилась. Люди разорвали круг, опустив руки, и зашевелились, как мне показалось облегченно. Их было меньше, чем мне померещилось сначала — около двадцати человек. Черные тени удваивали количество. Приземистый некто в маске рыси палкой пошевелил огонь, заставляя его полыхнуть поярче и выбросить вверх сноп искр. Протесты остальных присутствующих, немедленно закашлявших, он отмел повелительным взмахом руки. «Рысь» повел вокруг внимательным взглядом, и мне даже показалось, что он заметил меня, но опасения оказались напрасны. Закончив смотр и вынудив некоторых из своей паствы виновато потупиться (надо полагать за пение без должного воодушевления), «Рысь» заговорил величаво и громогласно:

— Вы знаете, о, братья и сестры мои, что привело нас сюда!

— Знаем! — слегка вразнобой подхватил хор, шевельнувшись.

— Пришло время! — объявил «Рысь».

— Пришло! — не стали возражать слушатели.

— Время страшное, время смутное, время свершений! — завопил на одной ноте пронзительный женский голос, заставивший вздрогнуть не меня одного.

— Верно, сестра моя, — согласился «Рысь», кивнув фигуре в маске неопределенной птицы. — Время свершений! Старые дни поклонения и подчинения уходят! Те, кто владели нашими душами, покинули праведный путь! Мы не верим им!..

— Не верим! — взвыл хор дружно.

— Что ждет лжецов?

— Смерть! ! ! — присутствующие заметно оживились.

Один из «братьев и сестер» в маске енота бросился к стене, где лежал плотно спеленатый длинный тюк, подтащил его к костру, развернул… V меня на несколько мгновений оборвалось сердце, когда я различил человеческие ноги, руки в перчатках и знакомую куртку со значком. Но потом над воротником куртки показалась тряпичная голова с наскоро намалеванным лицом и волосами из пакли. К одной из рук чучела был привязан картонный драконник.

«Енот» горделиво продемонстрировал его зрителям, беззастенчиво выдавая авторство сего уникального произведения. Присутствующие одобрительно заворчали. Стоявшие рядом похлопали «енота» по плечам. «Рысь» удовлетворенно кивнул, едва не уронив свою маску.

— Это он! — молвил негромко, но торжественно «Рысь». — Я узнаю лик врага…

«Ух, ты» — подумал я, невольно прижимаясь поближе к стене.

Между тем другая маска — лисицы — вытянула откуда-то из-под своей хламиды длинную, заостренную на одном конце палку, украшенную грубой, но выразительной резьбой, которая недвусмысленно давала понять тем, кто не уловил сходства сразу, что именно обозначает этот жезл. Палка угрожающе вознеслась над распростертым на полу пугалом.

— Они символизируют чистоту?! — вопросил «Рысь».

— Ложь! — рявкнул хор.

«Лисица» с размаху вонзила кол в живот куклы. Я инстинктивно сморщился.

— Они символизируют самоотверженность?!

— Ложь!

Из распоротого живота куклы поползли клочья соломы.

— Они символизируют защиту? — не унимался заводила.

— Ло-ожь! — истерически закричали слушатели, и добавили уже от себя: — Смерть лжецам! ! !

— Да вспыхнет священный свет, означающий гибель проклятья рода человеческого!..

У меня зазвенело в ушах, и я не сразу сообразил, что они собираются делать дальше. А когда понял — спешно попятился, предчувствуя дальнейшее. Соломенную куклу подхватили в несколько рук и швырнули в костер. Ленивое пламя удивилось, опасливо облизнуло подарок и вдруг полыхнуло ярко и весело. Тряпки и солома занялись моментально. Однако если для маленького костерка здесь места было предостаточно, и воздух успевал вентилироваться, то большой огонь немедленно заволок весь каменный пузырь едким дымом. Некоторые люди, отчаянно кашляя, стали сдирать с себя маски, тереть руками слезящиеся глаза, задирать балахоны, прикрывая рты. И я зачарованно замер, вглядываясь в их покрасневшие физиономии. Среди чужих лиц я с изумлением заметил несколько знакомых — приземистый толстяк в маске рыси был лавочником Баско с Приречной улице Верхнего Города, вон тот чернявый тип под маской жука привозил зелень к нам в Гнездо, а женщина под маской лисицы, только теперь выронившая из рук свой кол, чтобы закрыть лицо ладонями, была лучшей в Городе швеей, по словам Джеанны, которую я как-то сопровождал к ее дому…

Обычно солома горит быстро и бездымно, но то ли ее, то ли тряпки пропитали какой-то дрянью, так что через несколько мгновений помещение наполнилось ядовито воняющим дымом и люди, позабыв обо всем, ринулись к выходу. Я стремительно прыгнул в сторону, свернув в ближайший боковой коридор, и тут же налетел на нечто мягкое, большое и теплое. Нечто толкнуло меня к стене, зажало своей ладонью мой рот и прошипело неожиданно знакомым голосом:

— Тихо, Птенец! Не трепыхайся…

Отсвет бушевавшего за углом огня все же позволял рассмотреть кое-что, и я потрясенно вытаращился, узнавая Вевура. Он тоже заметил это и подмигнул, усмехнувшись.

— Какая встреча… Ты определенно сумасшедший, Птенец! Что ты здесь делаешь?

Я мотнул головой, освобождаясь, но промолчал, дожидаясь, пока последние певчие звериного хора, задыхаясь и кашляя, пронеслись мимо. Дым стелился за ними тяжелым шлейфом, цепляясь за полы балахонов и словно умоляя задержаться и закончить спектакль. В наш коридор дым почти не проникал, и дышать здесь можно было относительно спокойно.

— Ты, я так заметил, всегда выбираешь странные места для ночных прогулок? — полюбопытствовал Вевур, изучая меня пристальным взглядом. — Вчера кладбище, сегодня… Как ты сюда попал?

— А как вы сюда попали? — осведомился я, сдерживая кашель.

— Пришел вот по этому самому коридорчику, — пояснил вполне дружелюбно Вевур, кивая в направлении основного хода. — Вошел в дом, открыл люк и спустился по лестнице…

— Вот и я так же… — проворчал я.

— Смелый Птенец! Просто до безрассудства… — задумчиво сообщил отсутствующим слушателям Вевур. — И зачем же тебя понесло в это пекло?

— А вас?

— Ты всегда отвечаешь вопросом на вопрос?

— Только когда не вижу оснований давать ответ.

— Гм, — Вевур помахал ладонью перед лицом, разгоняя дым. — Разумно, хотя и не вежливо… — Он выглянул в центральный ход, огляделся и, не спеша, направился к месту последних событий.

Я машинально двинулся за ним, просто потому, что дыма там теперь было меньше, чем в везде. Костер еще пылал, но уже чистым и ровным огнем. От соломенного чучела остались лишь лохмотья, почерневшая, хотя почти целая куртка и клочок драконьего крыла. Чуть в стороне валялся деревянный кол, брошенный швеей, и Вевур первым делом поднял именно его. Смахнул пепел, погладил, любуясь.

— Надо же, — хмыкнул он наконец. — И впрямь он. А я-то сомневался… Не-ет, это работа на века…

— Что именно? — переспросил я, разглядывая потемневшую деревяшку.

— А вот это, — Вевур с гордостью протянул мне кол на ладонях. — Вот ради этой безделушки я и потащился на это гнусное сборище идиотов и полтора часа терпел самодеятельный спектакль…

— Полтора часа?

— Ты явился только к финалу. Тебе повезло больше. Или меньше. Лично я не могу понять зачем ты вообще сюда сунулся. Убить они, конечно, тебя бы не посмели, но… Бедняги могли здорово перепугаться, узнав, что у их игрищ есть свидетель, а напуганные люди способны на непредсказуемые поступки… — Вевур принялся аккуратно разбрасывать костер, выдернул куртку, встряхнул ее, продемонстрировал мне и вздохнул: — Видишь?

— А кто они? — поинтересовался я.

— Они считают себя потомками и наследниками некоего Круга Зверей… Но на самом деле они всего лишь мелкий сброд, неучи и недотепы. Лавочники, ростовщики, купчихи… Сами боятся того, что творят,

— Что за Круг Зверей?

— Стыдитесь, молодой человек, — Вевур укоризненно посмотрел на меня. — Вам нельзя не знать такие очевидные вещи. Ибо именно Круг Зверей в свое время был идейным вдохновителем Великого Похода против Драконов. Под его руководством и было истреблено поголовье ваших могучих партнеров…

— Это вы про Великую войну?

— Ну да, про очередную великую войну, — сделав загадочный упор на втором эпитете, подтвердил он. Задумчиво взвесил кол на ладони и закончил: — Хотя эта война, безусловно, была великой. После нее Круг Зверей распался. Позднее его уцелевших членов добили благодарные потомки в смутный период… С тех пор сохранились лишь некоторые вещи, такие, как например, этот жезл, невесть как попавший в руки местным болванам…

— Отчего же они болваны? Мне понравился спектакль. Забавный.

— Для талантливого музыканта у тебя очень непритязательный вкус, — проворчал Вевур. — Это убогое зрелище не имеет ничего общего с настоящим действом Круга. В нем состояли умные, серьезные люди. Система охраны у них была просто восхитительной. Тебе бы никогда не удалось бы подкрасться к ним незамеченным, а если бы удалось, то это была бы последняя глупость, сотворенная тобой в жизни… Те ребята не шутили. Они воевали с драконами, и, заметь, весьма успешно.

— Откуда вы это знаете?

— Из книг, разумеется. После победы Круг Зверей пользовался большой популярностью и каждый писака считал своим долгом осветить модную тему. Загляни в библиотеку…

— Зачем вам этот кол?

— Это не кол, невежда, — возмутился Вевур. — Это Жезл, выполненный между прочим рукой самого Сандрера Резчика, по древним канонам. Символ плодородия, жизни и… м-м, чего-то еще, — Он повертел жезл в руках. — Я собираю подобные безделушки… Как-нибудь заходи. Покажу тебе мою коллекцию. Профессия кладбищенского смотрителя и старьевщика по совместительству иногда подкидывает мне любопытные предметы.

— А как вы узнали, что отыщете кол… то есть жезл именно здесь? Вы ведь не случайно сюда заглянули?

— Мне подсказал один давний приятель. Член этого псевдокруга, Обмолвился недавно, что видел кое у кого кое-что… Конспиратор, — улыбнулся Вевур. — Вычислить было несложно. Я, собственно, зашел просто взглянуть, но раз уж так получилось… — Он сунул деревяшку под свои лохмотья и спросил дружелюбно.

— Ну, а тебя чем заманили в это логово?

— Искал одного человека, — ответил я неохотно. — Мне показалось, она… он сюда завернул.

— Она, — задумчиво повторил Вевур с непонятной интонацией. — Эта твоя «она» завлекает тебя в странные места, ты не находишь?.. Ну-ну, не сверкай глазами. Это я так, к слову… — Он рассеянно огляделся, вздохнул и сказал: — Пойду, пожалуй. Больше здесь ничего интересного не обнаружится. Да и как бы лавочники не вернулись за имуществом…

Вевур повернулся к выходу, а я почти невольно потянулся к черной арке, ведущей в противоположную сторону. Темнота за ней казалась плотной и подвижной, как вода, поглощавшей даже свет огня.

— Не лез бы ты туда, парень, — негромко сказал мне в спину Вевур, и голос его прозвучал неожиданно тревожно. — Свою порцию приключении на сегодня ты уже получил.

— Что там?

— Кто ж его знает. Только полный безумец полезет в эти катакомбы. Эти подземелья старше Города. Естественно никаких толковых планов и описании не сохранилось. Там плутают даже пещерники с их врожденным инстинктом. Хочешь неприятностей на свою задницу — вперед! Могу показать еще десятка два подобных входов…

— Отлично, — кивнул я. — Если вам это не оставит труда…

Вевур усмехнулся и ушел. Я пошевелил ногой догорающий костер. Под углями обнаружилось еще один уцелевший кусок драконьего крыла… Кстати, о драконах. Что-то давненько я не слышал…

«Я здесь», — дымный воздух колыхнулся, — «Жду, когда ты закончишь терять время попусту»

— Почему попусту? — Я невольно засмеялся. — Очень познавательно. Узнал столько нового… А ты слышал о Круге Зверей?

Честно говоря, я не ожидал ответа, но получил его.

«Слышал», — признался дракон. — «Все драконы, даже рожденные после Смутных Эпох слышали о Круге. Это обязательное знание»

— Почему?

«Потому что Круг не уничтожен окончательно и способен к возрождению. Он опасен»

— По-твоему все эти лавочники и… — Я не успел договорить.

Тяжкий вздох исполина загасил оставшиеся огни и в темноте прозвучало презрительное:

«Не старайся быть глупее, чем ты есть, человек»

Пробираться к выходу пришлось в полном мраке. Свеча в верхней комнате догорела до утонувшего в плошке огрызка. Я на ощупь отыскал дверь, вторично стукнулся пострадавшим коленом о перила и наконец выбрался на улицу, с наслаждением вдыхая прохладный ветер. Безмолвное здание равнодушно таращилось в ночь темными окнами.

Привратник у входа в Гнездо укоризненно вздохнул при моем появлении, но без комментариев распахнул сворки дверей и позволил пройти. Как всегда я подавил нестерпимое желание виновато оправдаться — рудимент ушедшего детства, и помчался по центральной лестнице. Серьезные лица великих, чьи портреты в парадных рамах украшали стены, провожали меня задумчивыми взглядами. Каменные барельефы, изображавшие в основном драконов, демонстративно отворачивались.

— Кир!.. — кто-то окликнул меня так негромко и бесплотно, что я немедленно остановился и огляделся, надеясь, что это привидение.

С наступлением ночи большую часть светильников гасили, оставляя только светлячков под портретами, поэтому я не сразу заметил тоненькую фигурку, выступившую из боковой ниши. Фигурка поманила меня и пришлось пойти следом, хотя мне ужасно хотелось спать.

Вслед за белокожей, хрупкой, как цветок и нестерпимо рыжей девушкой, имя которой вечно вылетало из моей памяти, я протиснулся через полуоткрытую створку окна наружу. Туда, где узкий каменный выступ кольцом охватывал здание, служа нам своеобразным, хотя и несколько рискованным убежищем от наблюдательных глаз старших.

Впрочем, всем давно было ясно, что тайное убежище ни для кого в Гнезде не является тайной. Это детишки могут тешить себя иллюзиями, не замечая, что под их секретным карнизом, как правило, кружат раздраженные драконы, страхуя неосторожных. Повзрослев, мы понимали это, но к тому времени уже получали бессрочный пропуск в Город и необходимость в тайных убежищах исчезала. Кроме того, мы обзаводились собственным личным и чрезвычайно строгим стражем.

Но традиции сохранялись.

— А-а! — обрадовано сказал кто-то из темноты. — Вот и они…

— Я же говорила, что Таянна точно сумеет не заснуть, дожидаясь его, — донесся громкий, демонстративный шепот.

Нежная кожа Таянны, освещенная падающим из окна светом, стала такой же темной, как ее рыжие волосы. Я сделал вид, что ничего не заметил.

Было довольно темно, но на фоне серебристой стены Гнезда можно было без труда различить привычную с детства компанию, разместившуюся рядком на узком карнизе, как птицы на ветке. Одиннадцать человек моего курса плюс Таянна, которая на год младше. Даже Аяр пришел.

— Иди к нам, Кир, — позвал голос Джеанны, и я стал пробираться к ней, переступая через чужие колени и каждый раз замирая ненадолго, чтобы переждать шальной ветер.

— Где это тебя носило? — лениво осведомилась Джеанна, когда я устроился рядом. — Мало тебе неприятностей?

— Одной больше, одной меньше, — отозвался я,

Сидевший слева Чаро молча сунул мне кружку, до краев наполненную его фирменным напитком, хлебнув который вы либо рискуете тут же на месте умереть от разрыва сердца, либо до конца жизни клянчить у Чаро рецепт, завещанный ему предками.

— Гм, — я сунул нос в кружку, убедился, что это именно то, о чем я подумал и озадачено спросил:

— По какому случаю торжество?

— Тинар умер вечером, — ответил кто-то невидимый и неузнаваемым голосом.

— Говорят, что его избили в Городе, — подхватил немедленно вмешался Шаур, который, естественно, не мог допустить, чтобы сенсацией делился кто-то другой.

— Так это был Тинар… — медленно выдохнул я, переваривая новость.

Несмотря на обычную достоверность сведений Тучакки, я, пожалуй, так до конца и не поверил, что рассказанная им история — правда. Но теперь, когда у мифической жертвы появилось реальное имя, отрицать свершившийся факт было бессмысленно.

— Ты слышал что-то? — спросила Джеанна, и я почувствовал, как остальные потянулись к нам, рискуя сверзиться с карниза. Не видя их, я ощущал в темноте взгляды — внимательные, недоверчивые, ожидающие и… да, растерянные.

— Так, краем уха… — неопределенно отозвался я и передал рассказ Тучакки.

Мгновение после этого царило всеобщее молчание. Каждый переваривал услышанное и готовился объявить, как я недавно: «этого не может быть!». Но первой заговорила рассудительная Имеритта, разом сбросив ненужные реплики.

— Что могло случиться с его драконом? — она смотрела на меня, но вопрос был обращен ко всем.

— Насколько мне известно, — неторопливо отозвался Нихор и я прямо-таки видел, как он привычно потирает лоб над сросшимися бровями, будто сгоняет растрепанные мысли в одно целое. — Тинар вполне ладил со своим драконом…

— Все мы вполне ладим… — отозвался хмуро Вейто. — До поры, до времени.

Джеанна, прищурившись, неприязненно покосилась на него.

— А вот то, что он сам затеял драку — вполне возможно, — Нихора было не так-то легко сбить с толку и если уж он начал говорить, то высказывал все, что хотел, чтобы вновь умолкнуть надолго.

— Драки — драками, — возразила Аллиа. — И раньше случалось, что наши дрались с горожанами, но до смертоубийства не доходило.

— Потому что не хотели связываться с драконами… — подсказал кто-то.

— Правильно, хотя и не только поэтому. В конце концов не всякая драка заканчивается смертью, а я слышала, что Тинара избили просто зверски, несмотря на присутствие дракона…

— Или вопреки его присутствию, — негромко вставила Джеанна.

— Тинар, конечно, вечно нарывался на склоки, — снова заговорил на редкость словоохотливый в этот вечер Нихор. — Но убивать его было в общем-то незачем. Следующим утром он обычно уже братался с теми, с кем дрался ночью…

— Может быть кто-то специально разозлил горожан? — предположила Джеанна.

— Зачем?

— Чтобы натравить горожан на Птенцов и доказать, что драконы тоже не всесильны, — осененный внезапной догадкой сказал я.

— Зачем? — на этот раз вопрос задал один только Аяр, и вместо меня ответила Аллиа:

— Ты, Аярчик, когда в последний раз был в Городе?

— Ну… — Аяр подумал немного и сказал с сомнением: — Давно.

— А друзья там у тебя есть?

— Ну…

— Ты, Аяр, летаешь слишком высоко над облаками. И так увлечен своим драконом, что забываешь смотреть вокруг.

— Допустим, — спокойно кивнул Аяр. — Тогда, может быть, тебя не затруднит пояснить мне то, что вам кажется очевидным?

— Город изменился, — словно сам себе сказал Вейто. — Люди стали другими. Они опасаются нас. И возможно, не зря.

— Что ты этим хочешь сказать? — резко осведомилась Джеанна.

— Только то, что мы сами не всегда знаем, какой силой владеем,

— Говори за себя! — сердито бросила девушка. Похоже, любая реплика Вейто вызывала у нее раздражение. Даже вполне справедливая.

— Честно говоря, мне показалось, что горожане просто встревожены теми убийствами… — вставил мирную реплику Аяр прежде, чем смутно забрезжившая ссора разгорелась.

— Город большой. Там каждый день кого-то убивают…

— Я слышал кое-что. Многие полагают, что странные трупы — плод ночных прогулок некоего Темного дракона.

— Да с чего они вообще решили связать этих несчастных с драконами?

— Смотрите!.. — вдруг вскрикнула молчаливая Таянна, вскакивая. Нихор, сидевший рядом, поспешно ухватил ее, страхуя.

Девушка указывала на Город, отсюда, с высоты похожий на темное море, полное золотых рыбок-огоньков. Рыбки непрерывно двигались, меняясь местами и исчезая. Зрелище было красивое, но привычное. И лишь приглядевшись, мы заметили то, на что указывала Таянна. Мерцающее море огней словно накрыла темная дымчатая тень, имеющая смутные, но различимые очертания.

— Так это правда… — потрясение выдохнул кто-то. Город обнимала тень гигантского темного дракона.