"Змеиное проклятье" - читать интересную книгу автора (Болотников Сергей)

9.

И потянулись тоскливые дни в образе змеи. Холодными дождливыми днями Сергей отсиживался под корягами, а ночью выползал на охоту.

Да, теперь он понимал отчаяние в глазах тех змей, что приползали от безысходности к людям, где их и убивали. Он понимал, потому что сам находился в глубочайшем упадке.

Какого чувствовать себя змеей. Какого знать, что ты больше не человек, что ты мал и слаб, тебя могут раздавить и разорвать всякий проходящий, что и делают при любом подходящем случае. Люди ненавидят змей, они стараются уничтожить всякую им попавшуюся. Но как тяжело сознавать, что ты находишься в шкуре существа которого больше всего ненавидишь!

Сергей не любил и боялся змей. Тем он был змеей сам. Это было садисткой шуткой провидения, превратить его тело в змеиное, но оставить человеческий рассудок. Чтобы он мог рассуждать.

Да это было самое страшное. Думы. Он неумело извиваясь ползал среди древесных корней и чувствовал как острые сучки больно впиваются в мягкое, незащищенное брюхо. У него не было ног, чтобы оттолкнуться и побежать, он вынужден ползти в сем телом ощущать неровности почвы.

Говорят рожденный ползать, летать не может. Но простой шаг по сравнению с ползком выглядит как полет. Как быстрый полет. Ты можешь бежать, можешь прыгать, чуть ли не можешь взлететь. А в змеином теле можно только ползать. Тихо скользить между дремучими травами.

Да, мысли было самое страшное в его времяпровождении. Сергей забивался под трухлявую корягу в глубине леса, скручивался в кольцо и мучительно думал, глядя открытыми глазами в темноту снаружи.

Все их усилия оказались напрасными, особенно тяжко было понимать это. Он даже не знал, что сейчас случилось с его спутниками, но хуже всего было то, что камень остался на месте, а значит шабаш продолжается, он набирает силу, и уже неизвестно есть ли сейчас кто живой в деревне.

Он проиграл. Хуже того, он не оправдал надежды ратника Сивера, сломался под воздействием темных сил. Но кто же мог подумать, что змеиное проклятие коснется и его. Он предполагал такую возможность, но как-то не обращал внимание, не раздумывал.

Да, он сидел теперь под корягой и думал как в деревне погибают люди. А ведь и сам Урунгул остался цел, он ото дня на день обретает плоть и скоро уже невозможно будет спасти деревню совсем.

Больше всего бесила своя никчемность. Он не мог закрыть глаза. Не мог говорить, ничего не слышал, а его человеческая сущность билась и металась внутри клетки змеиного тела. Тяжело быть змеей.

Особенно тоска накатывала по утрам. С трудом он различал пробивающуюся сквозь тучи зарю и когда неясный полумрак дня падал на проклятое село мучительно подсчитывал, сколько еще могло остаться людей, там в селе. А ведь не так давно он сам сказал что они протянут но дольше месяца. Сколько прошло времени? Он не знал, он давно потерял счет дням.

И вот когда слабый сумрак пробивался сквозь густую опадающую крону бора, он выползал на холм и смотрел на лежащую внизу гибнущую деревню. И он плакал если бы мог – некрупная серая змейка тоскливо смотрящая вдаль.

Но плакать он не мог, а потому лишь бился об землю, скручивался и издавал горестный тягучий свист, напоминающий тонкую флейту.

Да, тяжело быть змеей, помимо дум его терзали и потеря человеческого тела. Он не мог закрыть глаза и в результате в первые ночи почти не спал, а лишь пялился темноту и слал неслышные проклятия верховному змею. Он не мог протянуть руку и взять какой либо предмет. Как себя может чувствовать человек, лишенный одновременно и рук и ног. А еще ведь он был почти слеп и абсолютно глух.

Мир лишенный звуков казался абсолютно нереальным, да и вообще все это казалось дурным страшным сном.

В плане физических страданий самыми страшными оказались первые дни. А начались они, когда он впервые очнулся между корней старого дуба, очень далеко в глубине Черепиховского леса. Сергей не знал, как он туда попал, и как проделал многокилометровый путь он прудов и от злополучного камня. Даже ползать Серега научился не сразу, поначалу лишь елозил на месте, загребал яростно рыхлую лесную почву, дергал хвостом. Затем дело пошло на лад, он научился приподнимать голову и выдвигать ядовитый зуб, что делал правда крайне редко, боясь прокусить себе челюсть.

Язык теперь был бесполезен, он был длинен, развоем и как следует, небо им ощупать не удавалось, но зато им можно было прекрасно измерять температуру.

С температурой тоже были проблемы. Так как новое змеиное тело было холоднокровным, то оно совершенно не ощущало холода. С одной стороны это было хорошо, но с другой при достаточно сильном холоде он начинал впадать в забытье и боялся каждый раз, что от него уже не очнется. Стоит только как следует похолодать и он уснет, а затем превратится в смерзшийся кусочек льда.

Вид собственного тела, пусть и змеиного в скукоженном смерзшемся виде казался Сергею еще гаже, чем тот змеиный труп в аквариуме. И еще раздражала необходимость раздвигать ломкую траву головой. Иногда стебли срывались и больно стегали прямо по глазам, и каждый раз Сергей пытался сощуриться, но не мог и получал полновесный удар по сросшемуся веку.

Спать он в конце концов научился. Он просто находил себе трухлявую корягу, заползал под нее и зарывал треугольную голову в кучу прелых листьев, пока они не покрывали глаза так плотно, что создавался эффект закрытых век. Только тогда сонный рефлекс включался и он забывался. Забывался тревожным сном до нового мучительного пробуждения.

Отдельный разговор о снах. Сны у Сергея подразделялись в основном на кошмары и сны сладкие воспоминания о бытии человеком. Первые раз за разом повторяли мучительную болезненную метаморфозу в змею, а во-вторых он снова был человеком, он бежал раскинул существующие руки, а сверху на него глядело ослепительное синее Июльское небо, а жаркое летнее солнце грело сверху и оставляло сиреневые пятна в глазах, если посмотреть на него в упор.

Были сны и принадлежащие змеиной его половине. Те были лишены звука, и там он скользил, скользил нападал на мутные снующие тени, кусал. А еще ему виделись города. Огромные жаркие мегаполисы с тысячами людей, спешащими по своим делам, автомобили, снующие по эстакадам. Даже запах выхлопных газов больше не казался ему отвратительным. В таких снах он был счастлив.

Но наставало утро и снова начиналось это бесконечное скольжение, снова он мучительно стенал о потерянных конечностях, о невозможности схватить, сжать в пальцах, о этом беззвучном тихом холодном мире. Правда теперь он чувствовал колебания воздуха и это было странное ощущение. Воздух казался ему туго натянутым покрывалось из плотной материи, который стоит лишь задеть и по нему побегут волны, будут стучать о улавливающий орган – третий глаз. Но это все-таки слабо заменяло потерю слуха.

Особый разговор был о еде. Впервые, что-то похожее на голод он почувствовал на второй день после обращения. Он не находил себе места, ползал яростно по маленькой лесной прогалине. Пробовал глодать травы, но не смог даже как следует ухватить стебель. На третий день есть захотелось так сильно, что он скрипя сердцем вышел на охоту.

Он почти не помнил, что едят змеи. Может быть маленьких лесных зверьков? Или вообще червей. Кажется змеи даже едят собственных детенышей вылупившихся из яиц.

Яйца! Промелькнула в затуманенной плоской Серегиной голове. Он должен найти птичьи яйца и выпить их, пробив скорлупу. Да, пробиваешь скорлупу, а оттуда медленно вытекает питательный прозрачный белок и солоноватый кругляш желтка.

Мысль о желтке тут же вызвала картину яичницы глазуньи не спеша поджаривающейся на сковороде. Вот добавляют белого масла только что из холодильника и оно восхитительно шипит, распространяя вокруг восхитительный запах, говорящий о близкой трапезе. А потом обильно солишь и кусочком черного хлеба собираешь собравшийся в комочек желток!

От этих дума у Сергея обильно хлынула слюна, но губ у него нее было и она беспрепятственно лилась изо рта, собираясь на земле омерзительной лужицей. Сергей хотел плюнуть, но смог только выкинуть наружу язык, а затем он пустился на поиски яиц.

Причем вдохновлялся именно видение поджариваемой яичнице, не желая признать, что его ждет холодный склизистый белок в грязной скорлупе.

Увы, на дворе по-прежнему стоял июль, хотя и обратился в пределах деревни в октябрь и птичьих яиц на земле не оказалось. Возможно они и были на деревьях, но он не мог туда вползти, хотя пытался, но упал и больно расшибся.

Возможно он так бы и умер с голода, но во время бесплодных поисков пищи в траве пред ним неожиданно выметнулся маленький полевой мышонок. Вернее это для нас он показался бы маленьким, а для Сергея он был с добрую свинью. Огромная серая туша с глазками в которых ни капли разума.

Будь бывший горожанин менее голодным, то упустил бы и этот подарок судьбы, но в тот момент его змеиные рефлексы возобладали над человеческими и он в мощном прыжке вцепился в покрытый серым шерстью – ворсом бок.

Тут же отплюнул и если бы змею могло рвать то его бы стошнило, а так он только брезгливо и корчась в душе мог наблюдать за укушенной мышью.

Та прыгнула прочь, споткнулась, прыгнула снова, но лапы заплелись и она навернулась серой удлиненной мордочкой в сыроватую землю.

– "Убил"!!! – Подумал Сергей дико. – "Отравил".

От этого заключения стало страшно, даже страшнее чем от невозможности закрыть глаза. У него был яд и он мог им отравить, трудно такое представить человеку у которого всегда было аж тридцать два неядовитых зуба.

Подполз и замер в нерешительности над трупом полевки. Вблизи мертвое тело казалось сильно отвратительным, особенно мерзким выглядел голый хвост, покрытый крохотными чешуйками, гадостно напоминающий его собственный.

Сергей вспомнил, как пугался первые дни видя свой хвост, и ему казалось что к нему заползла змея, большая змея с немигающим взглядом и человеческий инстинкт требовал убраться от этого хвоста как можно быстрее, но хвост тащился за ним и в конце концов Сергей вспоминал кто он есть на самом деле.

Мышь лежала пред ним бездыханная, с кровавой тонкой раной в боку, края которой уже почернели от лошадиной дозы Сергеева яда. И эта мышь выглядела омерзительно, и ее надо было как то есть. Потом он вспомнил как. И содрогнулся. Ну не мог он заставить себя распахнуть пасть пошире облапить мышиную голову.

– "Господи"! – Плакал он про себя. – "Да что ж это такое. Но как я могу заглотить ее целиком. Я жевал всегда, я не могу…"

А мышь лежала, а голод терзал внутренности все сильнее.

Серега испустил отчаянный свиристящий писк, хотел бы зажмурить глаз но не мог и уставился в небо, а затем на ощупь заставил себя скрыть рот и вцепился в длинную покрытую колючим серым ворсом морду. Тут же выплюнул. Мышиные усы отвратительно прошлись по небу и под распахнувшейся пастью ощутились мелкие твердые зубы грызуна.

Серега беззвучно заплакал от бессилия. Вот она лежи пред ним, его добыча. Съешь ее и снова будешь сыт, полон сил, а он не может даже заставить себя ее проглотить. Серега качал головой из стороны в сторону, а с земли на него пялился открывшийся мертвый глаз грызуна.

В конце концов но заставил себя ее проглотить. Но только около получаса позже. Вцепился в морду и начал заглатывать, с отвращением чувствуя, как раздувается горло и мерзкие грубые усы мыши елозят по нежному пищеводу. Давился но глотал, а глаза его смотрели в серое унылое небо. Наконец мышь ушла почти вся лишь только хвост болтался снаружи и вид его был так омерзителен, что Серега выдвинул ядовитый зуб и перекусил хвост одним движение челюстей.

Как же ему недоставало обычных зубов!

После этого его еще некоторое время преследовало ощущение собственной безумной раздутости, а шкура на брюхе натянулась так сильно, что вот – вот прорвется и его разорвет пополам, а полупереваренная мышь вырвется таки на свободу.

Он еще некоторое время поразмышлял над этим, а затем неожиданно заснул прямо в траве, при свете дня, так и не закрывая глаз. Впрочем он знал, что змее для насыщения требуется полнейший покой.

Это был единственный день, когда он не бередил душу размышлениями о кинутой деревне, не видел кошмаров. Мысли текли лениво и он вроде пал, а вроде и не спал и все было ему безучастно и ничего не колыхало его измученный разум.

– "Полный ступор" – сказал Сергей про себя -"Полнейший…"

Вот так он насытился в первый раз и целых полтора дня после этого пребывал в сонном блаженстве. А на третий день все началось сначала.

Были в лесу и всякие опасности. Один раз Сергей очнулся от мощного сотрясения воздуха, которое он ощутил как крепкий удар в переносицу, так велико было колебание. В изумлении вскинул голову и узрел исполинское темное, покарябанное копыто, мощно опустившееся всего в десяти сантиметрах от него. Копыто переходило в исполинский, покрытый толстенным ворсом столб, являвшийся видимо ногой, а тот в свою очередь врастал в теряющееся в высоте брюхо.

Копыто с бесшумным грохотом опустилось и поднялось снова, увлекая за собой пласты черной лесной земли. Стукнуло и исчезло и коричневая туша больше не загораживала небо.

Сергей шатнулся и его сметенный разум пытался найти название прошедшей мимо махине. Затем он понял.

– "Лось"… – Подумал он. – "Обычный лось"!

Внутри он весь исходил истерически смехом, но снаружи было видно лишь маленькую змейку бесстрастно смотрящая в пространство.

Ступи копыто чуть ближе и только бы хрустнул длинный хребет, разлетелись непрочный тонике ребра, а он даже и не заметил бы.

Страшно жить в лесу. Страшно быть таким маленьким, страшно подумать, что тебя, человека могут раздавить посреди темного леса, откуда до ближайшего населенного пункта пять километров, да и то этот пункт с каждым днем теряет свое население.

– "Сколько вас тут мои собратья"? – Думал Сергей сидя, на старом пне и глядя вглубь осыпающегося леса. – "Сколько вас таких, обратившихся в змей. Мучающихся от безысходности, стенающих о потере друзей, дома, семьи. О потере человечности в конце концов! Ибо трудно оставаться человеком в личине змеи".

А еще он думал о том, когда же он услышит наконец зов Снорунга, змеиного бога, ведь все пораженные змеиным проклятием должны слышать у себя его голос. Но голос молчал, и не было слышно вообще ничего, мир был беззвучен. И Серега с ужасом чувствовал, что начинает забывать простую человеческую речь

– "Я Сергей! Я Человек"! – Говорил он себе разлегшись в темноте старого поваленного дерева. – "Я мог ходить. У меня был автомобиль. Большой, хороший, только вот не помню марки, я даже умел на нем ездить. Я левой рукой держал руль, а правой включал передачу. Вот так, брал рычаг и сжимал пальцы. Как хорошо иметь пальцы".

Он вспомнил свои руки. Самое худшее было то. Что вместе с речью он все чаще забывал, как выглядел до превращению, видно, что маленький мозг змеи не мог удержать столько воспоминаний сразу и пасовал, потихоньку теряя их одно за другим. Сергей боялся, что ему грозит полнейшая амнезия после которой он самой обыкновенной змеей, каких теперь пруд пруди в этих местах. Это страшно и будущее рисовалось ему в черных красках. В красках нависшего угрюмого неба, которое не менялось ни днем ни ночью.

Да, это было жалкое существование, и большую часть темного дня он проводил в неизменном депрессивном ступоре, лежа в тяжелых думах на траве. Всякий кто увидел бы его сейчас, неизменно бы сказал: Всякая так лежащая змея живой быть не может.

Одни раз во время такой лежки он чуть не погиб. Как всегда безвольно вытянувшись лежал среди могучих стволов, какой теперь казалась ему трава, как неожиданно его чешуйчатый хвост отозвался резкой острой болью, словно туга загнали раскаленный металлический шип.

Сергей яростно дернулся, отпрыгнул в бок, а просыпающиеся мозги яростно пытались понять, что происходит. Впрочем он тут же понял, потому что исполинские рыжие челюсти дробно клацнули пред самым его треугольным носом. Секунду Сергей смотрел на стоявшее пред ним чудовище, чудовищных размеров зверь (Впрочем для него теперь все были огромными), вытянутая морда покрытая ослепительно красным мехом, торчащие уши с черными кончиками и два круглых желтых глаза, горящих жаждой убийства.

Лиса – вот кто это был, но даже маленькая лесная лисичка была для Сереги смертельным врагом, а он помнил, что лисы в поисках пищи иногда ловят и успешно убивают змей. И эта явно решила не отставать. С потрясающей для такой махины скоростью лиса кинулась на бывшего человека, распахнула пасть, а оранжевые глаза светились подобно двух яростным солнцам.

Сергей кинулся под челюсти и как можно быстрее скользнул между лапами, мельком подумав о судьбе своего хвоста. Не откусила ли? Впрочем какая разница! Тут бы живым уйти.

Лису подобный маневр шокировал, она заметалась закрутила рыжей башкой в поисках добычи, а Сергей уже изо всех сил уматывал прочь. Ин извивался изо всех сил, но ползал он еще плохо и двигался как быстро идущий человек, несмотря на то, что ребра уже болели, а каждый острый сучок и камешек норовил распороть брюхо.

Лиса прыгнула. Быстро, изящно, она совсем не напрягалась загоняя эту добычу, и сразу оказалось перед улепетывающим Серегой. Сделала выпал челюстями и перевертень дико изогнулся уходя от клыков чуть ли не завязываясь в узел. Снова ожгло болью бок, это зверюга задела когтистой лапой. Отбросила в сторону. А при падении приезжий едва не поломал себе хребет.

– "АААААААААА" – орал он улепетывая – но пасть лишь широко раскрывалась и выдала полузадушенные хрипы.

Лисица снова прыгнула и опять обошла его спереди, пасть широко раскрыта а с розового языка летят водянистые капли слюны. Бросилась на него и тут Сергей с потрясающей скоростью отпрыгнул в едином порыве стал подниматься на ствол ближнего дерева. И как сумел зацепиться незнакомым змеиным телом? Видимо было явление того де порядка что проявляется в людях лишь в экстренных случаях. Из тех, когда луди прыгаю на двухметровую высоту спасаясь от медведя или тащат тяжеленный сундук, который не под силу поднять четверым.

Так или иначе с помутненным от страха разумом он сумел всползти на высоту около метра по совершенно гладкому стволу а потом сорвался и обрушился на гладкую рыжую спину снующей внизу лисицы. Упал и тут же рефлекторно вцепился челюстями, на всю длину вогнав ядовитый зуб.

Лиса взвизгнула, издала омерзительной вою и Сергей полетел с ее спины мощным толчком прямо в густые заросли дикого боярышника. Упас и сильно рассек чешуйчатую спину. В глазах двоилось и зрение периодически отключалось, словно испорченный экран телевизора.

Но он видел, что вогнал в противника огромную дозу яда. Лиса поначалу металась, искала его, а затем вдруг остановилась, мотнула головой и дезориентировано закружилась между деревьями. Затем ее ударило об ствол, повело в сторону, но тут рыжие лапы подкосились и зверь рухнул массивной грудой яркого меха. Глаза вылезали из орбит, пасть бессильно распахнулась, лапа пару раз скребанула землю и затихла.

Сергей бессильно лежал в кустарнике. Его разрывали множественные ощущения. Ему было страшно, больно, он плохо видел, он радовался что победил врага, он пытался убедить себя, что больше ничего не угрожает. И одновременно ему была жалко лису, этого красивого лесного зверя, с таким пышным хвостом с белой кисточкой и яркими круглыми глазами. Он убил такую красоту, хотя и знал, что это хищник, и их убивают люди, при возможности. Но ему все равно было жаль, что оборвал жизнь такой красивой пушистой лисы.

– "Прости" – подумал он – "Ты как и я не можешь придти к людям. Мы оба наподобие отверженных. Но у тебя есть четыре лапы и челюсти полные великолепных зубов. Тебе легче, ведь у меня нет даже и этого."

Посидев немного рядом с телом лисы Сергей заструился в кустарник, ему еще надо было разобраться с ранами.

Однако с этого случая он стал осторожнее.

Некоторое время спустя жажда человеческого общения допекла его так сильно, что он рискнул отправиться в деревню. Полз, не думая не о чем, в том числе и о том, что в деревне его пришибут, как только увидят. У Сергея была слабая надежда найти дом Щербинского. Быть может он узнает Сергея и постарается как то помочь. Да, Серега не мог говорить, но если надо, то все таки смог бы объясниться.

Только вот он не знал, что произошло с его спутниками после того как он схватил камень. Быть может сам Сергей их и укусил после этого. В памяти был полнейший провал, а навестить пруды он не решался.

Впервые за долгие дни он спустился с холма, невредимым прополз через кордон и осторожно заструился на обочине грунтовой деревенской дороги. Отсюда было видно, что на фонарных столбах висят остовы змей, когда-то бывших людьми. Остовы эти уже порядком сгнили и тут и там в сморщенных шкурах белели кончики ребер. Новых нее прибавилось, значит либо змеи уже не посещают деревню, либо людей тут не осталось.

Мимо пронеслась стайка чешуйчатых трехглазых волков. Серега поспешно шарахнулся ближе к домам, но волки не обращая внимания пронеслись мимо. Их лапы тихо шлепали по лужам в непрерывном ритме.

По сторонам просторной дороги чернели дома без единого пятнышка света, значит нежилые, хотя некоторые как он помнил раньше светились светом керосиновых ламп. Куда делись их жильцы? В лес, понятно, как и Серега они теперь в змеином теле скользят где-то в чаще, пытаются выжить. А кто-то может уже и впал в холодную спячку.

Скользилось тяжело, апатично, донимал холод, лишавший подвижности, и Сергей полз почти не глядя перед собой. Продолжался ли вокруг шабаш он не мог сказать, так как монстров не было видно, а воплей он слышать не мог. Что ж, в образе змеи тут было гораздо безопасней.

Непонятно как он снова очутился на площади, у маленького синего домика с совами на крыше. Некоторое время тупо смотрел, припоминая, где его видел. Затем понял и заметил стоящую рядом машину. Его машину, которая стояла здесь с момента их перехода в дом Щербинского. У автомобиля не было колес. Резина была снята или попросту обгрызена и машина уныло опиралась на четыре ржавых испачканных глиной диска. Зрелище было жалкое, как впрочем и зрелище самого Сергея.

Приезжий некоторое время смотрел на свой автомобиль вспоминая поездку в это проклятое место. Затем вздохнул в меру сил и по бывшему колесу вскарабкался на капот. Устроился поудобней на гладкой синей краске и свернувшись в клубок тоскливо положил голову по направлению к площади.

Машина, предмет человеческой цивилизации, путь в которую для него закрыт. Как же не хватает простого чистого неба над головой! Колпак, это что. Вся эта деревня под черным непрозрачным колпаком.

На его глазах моросящих дождь перешел в мелкий снежок, что искрился и подпрыгивал в ледяном воздухе. Вспыхивал временами в свете зарниц и снова становился однородной серой массой сыплющейся с небес.

Сергей лежал, холод и апатия захватили его и он уже больше ничего не желал а хотел только вот так лежать на капоте своей машине и вспоминать теплые дни. Дни когда еще не начался этот ад. Хотелось бы еще закрыть глаза, но он не мог и потому уныло смотрел, как снег заметает площадь. Вечерело и скоро темный день прейдет в совсем темную ночь. Забыться бы.

Неожиданно он заметил, что от площади к нему идут двое. Во тьме с трудом угадывались силуэты, да и змеиное зрение было слишком слабо, но четко были видны ружья. Нечисть с ружьями не ходит. Люди шли целенаправленно, направляясь к автомобилю с какой то неясной целью, но когда подошли ближе разом стали как вкопанные, заметив Сергея.

Приезжий не пошевелился, он просто смотрел на них и ему было все равно, что будет дальше. Этих селян он не знал, видно раньше не сталкивались. Не пошевелился он и тогда, когда первый, широко распахнув рот от удивления резво сорвал ружье и прицелился, но второй не дал, он резко стукнул по ружью сверху и тот не успел нажать на курок.

Второй ружье не поднимал, вместо этого он подошел ближе к капоту и бесстрашно наклонился. Затем что-то сказал. Что было не ясно, потому что Сергей не слышал. Но губы повторяли одно и то же слово и в конце концов приезжий понял:

– Ты человек? – был вопрос.

Сергей нехотя оторвал голову от железа. Осторожно кивнул. Как бы не расценили как попытку нападения с его стороны. Второй поманил первого и теперь они оба наклонились над ним.

– Понимаешь меня? – спросил все тот же.

Серега снова кивнул, и подполз чуть ближе теперь внимательно глядя в лицо пришельца.

– Понимаешь меня, да? – повторил снова селянин. – Затем не отворачиваясь сказал явно первому:

– Смотри, озмеился а разум не потерял. Возьмем его?

Второй сурово глянул на Сергея, пощупал ружье:

– Может нечисть такая понятливая. Кивает. А как возьмешь его в дом, все перекусает.

– Да нет же! Человек он, страдает тяжко вот и пришел.

Серега отчаянно закивал, жизнь потихоньку возвращались в его змеиное тело. Он прополз кругом по капоту и снова смотрел на людей. Не боятся ведь ходят среди шабаша, да еще и в Сергее человека признали. Значит все таки еще остались люди в Черепихово.

– Да возьмем! – настаивал второй. – Слышь, ты змея, обещаешь что не на кого не покусишься.

Сергея снова закивал. Он подумал, что со стороны это выглядит довольно потешно, кивающая змея.

– Видишь? Он не будет мешать, в душе он наверное еще человек.

– Нуу… – сказал первый, вдруг резко развернулся и выпалили из ружья вот тьму.

Выстрела слышно не было, но воздушная волна больно сотрясла чувствительные ячейки третьего глаза. Селянин наверное попал, потому что заухмылялся, и обернувшись сказал:

– Ладно бери, только быстро, а то уходить пора.

– Ну залезай. – Произнес второй тоже улыбаясь и протягивая Сергею потертую меховую кепку, чтобы было легче нести. Серега рванулся к кепке но в этот момент добрый селянин с резким хлопком в воздухе обратился в змею.

Приезжий испуганно отпрянул, а первый человек широко открыл глаза, похоже что-то заорал, потом вскинул ружье и выпалили в нечто на земле. Выше капота взлетели кровавые ошметки, кусок чешуйчатой шкуры грохнулся на капот, пронесся перед самым Серегиным носом.

Сергей прыгнул с капота на землю. Позади него селянин уже яростно перезаряжал ружье для нового выстрела, теперь уже явно в него. Лицо его было яростно перекошено, а руки достающие патрон, дрожали.

Бывший горожанин ринулся прочь в траву, теперь он хотел как можно скорее добраться до леса. На душе было горько, но он знал, что на людей рассчитывать не приходится. Как знать, не может ли такое статься, что эти двое последние жители проклятого села.

Перед глазами стоял ободранный кровавый кусок шкуры. Почему-то гибель под выстрелом змеи ужасала Серегу больше, чем осознание, что эта змея только что была человеком.

– "Ты становишься змеей, вот почему" – сказал он себе и тоска навалилась с новой силой.

Впереди уже качались деревья бора. Больше он вылазок в Черепихово не предпринимал. Лишь как всегда выбирался к вечеру на пригорок и смотрел на раскинувшуюся внизу деревню под черным куполом. А сверху падал колючий снег.

Минуло довольно много времени голодного животного существования и Серега уже по утрам не мог вспомнить собственное имя. Лишь к полудню на поверхность пробивались из подсознания туманные воспоминания о людской жизни. Поначалу это пугало, но затем мышление у него ослабло настолько, что амнезия совершенно перестала волновать. Его змеиная сущность стала все чаще брать верх.

Теперь к вечеру он не мог вспомнить что делал днем и приползал на пригорок только по привычке и не мог понять зачем это делает. Периодически он обнаруживал себя в совершенно незнакомых местах, а как туда попал понять не мог. Одно хорошо. С потерей памяти престали мучить тягостные воспоминания о поражении.

И в один ненастный и непогожий как всегда день он неожиданно обнаружил себя сидящим на берегу Черного пруда и пристально вглядывающимся в проклятый камень как не бывало опирающийся на булыжник.

Что привело его змеиную натуру в это совсем неподходящее для пресмыкающего место? Или это прорвался таки зов Снорунга, мерзопакостного языческого бога племен Финно – Угорской группы?

Хотя нет, не слышно ничего, а ведь зов должен быть слышен, как был он слышен плененному Кузьмичу.

Минуту посидел гладя на камень, на тяжелые воды пруда, а затем подполз к камню, приподнялся и ударился со всей силы об землю. Аж дух захватило. Вспыхнуло, мир перевернулся два раза в глазах, а затем он вскочил на четыре конечности подпрыгнул метра на полтора от щенячьей радости.

Он стал волком. Некрупным, но мощным и быстрым, с густым теплым, серым мехом. Он слышал, чувствовал запахи, и ощущал голод. Скосил оранжевый глаз на камень, хрипло взвыл и кинулся в лес.

С этого момента начался второй этап Серегиного вынужденного отшельничества в лесу. Легконогим волком мчался он по лесу, охотился, выслеживал быструю добычу, всяческих зайцев, мышей, а если повезет и косулю. Заваливал ее съедал. Насытившись мчался к камню, там бился об землю и вскакивал черным вороном. Взмывал тяжело в черное небо, кружился там, почти неотличимый от облаков, возвращался, и огромным лосем рвался сквозь лес, трубил.

Он поменял личины десятков животных, был и белкой с пушистой оранжевой шкуркой, был и здоровым зайцем русаком и лупил передними лапами об старый пень, был лисой, барсуком мышкой полевкой и огромной белой совой. Жизнь была вольная. Он мог бегать, летать, ползать, он слышал, чувствовал запах, а огромными совиными глазами различал зайца за полкилометра. Яркая была жизнь, да вот только та искра разума, что оставалась в нем, все быстрей и быстрей гасла.

Стремительно неся ловкое серое тело на четырех мощных лапах он уже не помнил, кто он есть, не знал своего имени, не помнил совсем людей. И уже не терзала его совесть, за брошенное село, не хотел он вернуться, а как истинный зверь жил настоящим моментом, не имея не прошлого не будущего.

В какой то из таких звериных дней он наконец услышал зов. Услышать то услышал, но что это такое осознать и обдумать уже не мог, поэтому он поступил на уровне заложенных в него рефлексов, а именно помчался на призыв.

В волчьем обличье он мчался сквозь лес. Продирался через жесткий кустарник, и ледяная крупа оседала на его теплую шерсть. А зов звучал все громче все мощнее, он уже захватывал лесного зверя, когда носившее человеческое имя Сергей все больше, целиком и без остатка.

"Сюда!" – звал зов. – "Все кто плавает, летает бегает и ползает! Все сюда, на берег пруда, там где вода делит вечно границу с землею!" Такой был зов, только грубее и безусловный на уровне прямой мысленной передачи. Волк Сергей мчался вперед, а в его маленьком зверином мозгу, под толстой черепной костью горело желание добраться до пруда скорей и подчиниться высшей призывающей воле.

По пути он замечал, хотя и не обращал внимания, что лес со всех сторон от него заполнен зверьем. То были совершенно разные звери, но все они мчались бок о бок, продираясь через жесткий кустарник, но при этом совершенно не чувствуя боли. Вражда была забыта. Волк мчался рядом с зайцем, лисой, даже мелких мышей Серега замечал краем глаза. И те ползли по мере сил, направляясь к Черным прудам.

Лес содрогался от грохота копыт, клацанья когтей, сиплого звериного дыхания. А звери неслись огромной массой, и все больше и больше их стекалось в один сокрушающий вал. Казалось сюда собрались все звери бескрайнего Черепиховского леса. Знающий человек бы сказал, что такое звериное столпотворение произошло из-за того, что где-то в лесу возник пожар. Но он бы ошибся. Все звери бежали по свое воле. Или почти по своей.

Впрочем было еще обстоятельство, о котором сторонний наблюдатель не за что не догадался.

Все бегущие валом звери когда-то были людьми. Собственно, в этой дикой скачке по лесу собралось снова все бывшее население деревни Черепихово. И бежали рядом отцы и дети, сестры и братья не узнавая и не помня друг друга. Не знал про это и Сергей, он вообще не обращал на них внимание и сосредоточился на то, как можно быстрее достичь пруда.

Пока он мчался с неба снова повалил снег. Снег был большой и пушистый, не чета прежнему. Он валился с небес огромными мягкими хлопьями, оседал на ветвях деревьев и на спинах бегущих зверей. Дальние зарницы отражались на падающем в неба пухе, и снег красиво поблескивал. Он устилал сырую черную землю и намертво прилипал к ней и не думая таять. Вокруг становилось все больше и больше белого, черные проплешины земли заметало, и они исчезали.

Когда снегопад скрыл от взгляда все дальние деревья, то бегущие звери оказались под огромным посверкивающим пологом, что колыхался и шелестел и мягко кружился в холодном воздухе. Это было красиво, но нынешний Серегин мозг красоту ценить не умел. Но зато он оценил еще одно преимущество Августовского снегопада.

От снега стало светлее. Слабенький свет, что еле рассеивал ранее полумрак, теперь многократно отражался и преломлялся в пушистых снежинках и вот уже ночной – дневной лес был залит беловатым холодным сиянием в котором кружились в постоянном танце маленькие и большие кристаллики снега. Одна снежинка опустилась прямо на нос Сергею и он слизнул ее, мимолетно порадовавшись вкусу воды на языке. На него снег тут же оседал, но таял от тепла тела и шерсть у него было мокрая, и висела клочьями.

А снег валился все гуще и гуще, это был настоящий летний ливень в снежном исполнении. Казалось весь мир вокруг сдвинулся и полетел в едином безмолвном кружении. На глазах ветви деревьев провисали под тяжестью снеговых масс а на земле моментом наметались полуметровые сугробы, в которых некоторые звери начали вязнуть.

Был бы Сергей человеком, он бы наверняка залюбовался этой бешеной скачке сквозь снег, когда оскаленные звери единым потоком прорываются через белый буран, а снег оседает на них. Блестит кое-где водяными каплями. Но Серега рвался к пруду, и не обращал внимания на то, как больно колют льдинки нежные подушечки волчих лап.

Неопределенное время он мчался в потоке таких же зверей, а потом неожиданно вылетел на поляну, которая расстилалась по берегу о Черепиховского пруда.

Здесь было еще более странно, чем раньше. Зеленоватый свет по-прежнему лился незамерзающей воды, но теперь он преломлялся со снежным белым сиянием, бросал страшные блики на белую землю и сверкал временами совершенно разными цветами спектра. Эти разноцветные праздничные блики, совершенно не вязались с полоской угрюмого черного леса неподалеку и с мрачным бесснежным же валуном на котором неподвижно и смирно стоял проклятый камень.

Глядя на него Сергей ощутил как шерсть поднимется на загривке дыбом, а из пасти лезет хриплое, звериное рычание. Что-то ему не нравилось в камне, а что он уже не помнил и не знал. Однако по сторонам у зверья периодически наблюдалась такая же реакция.

Звери мчались к воде. Некоторые резко останавливались на кромке, другие не успевали, их несло и они бухались в ледяную черную воду, тут же уходя с головой. Зеленые блики прыгали по оскаленным в воплях мордах, диких глазах.

Сергея самого чуть не затоптал исполинских размеров лось, что окончательно одурел от призыва и мчался вперед как танк, давя и отбрасывая случайно попавших под копыта зверей.

Серега подскочил к кромке воды и остановился в недоумении. Зов тянул в воду. Ему надо туда в ледяную темень, но его волчья натура противилась и не могла понять. И считала это лишь не слишком легким способом самоубийства.

Приезжий крутился волчком на кромке воды, бросал по сторонам диковатые взгляды, рычал и пена брызгала на злополучные валун.

Рефлексы и зов некоторое время боролись, затем нашли компромисс и Серега ударившись с размаху о землю обратился в большую серебристую рыбу. Секунда и он уже нырнул в показавшуюся совсем не холодной воду.

Он плыл вниз, он чувствовал как вода обтекает его, ощущал биение воды боковой линией и совсем не обдумывал органы чувств рыб, он плыл вниз и ему уже казалось, что так будет всегда. А влек его теперь свет, Он шел из самой глубины пруда, с его древнего дна, на котором лежит толстый слой окаменевшего ила и кости множества мертвых рыб. Там, на дне находится то, что так влечет его последние часы.

Там находится хозяин.

Черепиховский пруд был глубок, по крайней мере Сергей минут пятнадцать скользил серой тенью в глубину, миновал стайки таких же рыб, обломок чего-то железного, грязные и растрепанные пучки водорослей.

А свет становился все ярче, он становился просто ослепительным, но мутная черная вода пока не давала возможность увидеть его источник. Сергей быстро плыл вниз, а гнилой мертвый свет играл на радужке его рыбьего зрачка и иногда вспыхивал на чешуях.

Вот так живущий работающий в Москве человек Сергей, оказался вдруг в самой глубине грязного пруда в образе озерного карася. Это было безумно и будь у него сознание человека, то он бы неминуемо свихнулся пытаясь осмыслить это, но видно так было и задумано в плане Змеиной напасти, что люди постепенно теряли свои человеческие качества.

Он миновал еще несколько метров вглубь и вдруг остановился. Завис, вяло перебирая плавниками на брюхе, ошеломленный открывшимся зрелищем. То есть рыбе то было все равно, но та часть человека, что еще оставалось в этой рыбьей голове, удивилась и испугалась открывшемуся зрелищу.

Свет здесь был силен, он пронизывал темные пласты воды, переливался на чешуйках приплывающих рыб, освещал на многие метры черное дно. Он лениво тек, и шел прямыми как копья лучами он струился и пронизывал и кажется ничто в пруде не могло ускользнуть он его ядовито – зеленого отсвета.

А теперь вот стало видно и то, что его издавало. Со дна пруда вздымались острые словно сделанные изо льда или хрусталя исполинские многометровые шпили. Между ними скользили переходы и пандусы, арки и анфилады огромные прозрачные массивы и маленькие башенки. Все это сплеталось в невероятно огромную и прекрасную конструкцию, от вида которой захватывало дух. Из самого нутра громадины лился тот самый зеленый свет и он преломлялся и играл в стеклянных стенах строения, он струился по шпилям и ослепительно уходил ввысь. Воды вокруг были словно пропитаны напряжением, сходным с электрическим, напряжением давящим, вызывающим слабость и страх, и уничтожавшим всякую волю.

И понял Сергей что представляют собой эти шпили из прозрачного хрусталя, в которых так и бьется ослепительная мощь. Понял где находится настоящий оплот змеиного царства.

На дне черного пруда, где до поверхности не меньше полусотни метров, в трех километрах от ближайшего селения, в черных водах на окаменевшем иле стоял ослепительный хрустальный дворец!

Да, это строение не могло быть больше ни чем. Только дворцом, подводным хрустальным чертогом источающим жгучий зеленый свет, только им. И отсюда шел зов и шли все приказы полузверям, а теперь сюда попал и Серега.

Но зов тянул, подавлял и Сергей ринулся низ, там, где в идеальной гладкой светящейся стене проступали врата. Он проскользнул в них и ощутил, что вода поддерживающая его рыбье тело исчезла.

Он упал на прозрачный пол, правым глазом видел спрессованный ил в метре под ним, видимый так, словно не было не малейшей помехи между дном и трепыхающемся на полу Сергеем. Приезжий подпрыгнул раз два, затем ударился о землю и вскочил уже некрупным волком, смог вздохнуть глубоко и нормально оглядеться.

Стены были вроде бы прозрачными как и пол, но залиты жидким, желто-зеленым светом, через который можно было с великим трудом различить воду. Тот чертог, в который попал Сергей, похоже занимал всю громаду дворца. Дальние стены угадывались с трудом, свод уходил в пустоту. И все это было гладким хрустальным и непереносимо огромным. Человеческое существо неминуемо почувствовало здесь страх. Его бы свалила с ног, такое величие, такие размеры. Но волк не подвержен агорафобии, и поэтому Сергей улегся мягко на пол и обратил свой взор на предмет неподвижно стоявший на хрустальном возвышении в центре.

Это был трон. Огромный, из тяжелого резного дерева, покрытый аляповатым золочение. Это был древний, потрескавшийся символ власти, казавшийся неуместным и грубым в пределах этого хрустального свечения. Сиденье было из протертого красного плюша, а на сидении кто-то восседал.

Сергей человек тут же узнал бы его, но Сергей волк лишь преданно мог глядеть на сидящего.

На нелепом, словно украденном из Красной палаты троне гордо и неподвижно сидел Урунгул, верховный шаман всея Лемеха, главный держатель капища, а по совместительству голем поганый и главный враг.

Сидел тихо и чего-то ждал. Без шлема (Тут бы Сергей обязательно ухмыльнулся, если бы был сам собой), в потертых меховых одеждах, со смуглым нерусским лицом и странным разрезом глаз. На шее светилась не слишком большая царапина, видимо давний след от Сергеева топора.

Жуткие змеиные хвосты, что заменяли верховному шаману руки дико извивались, временами намертво оплетая подлокотники кресел. В темных глазах полыхали зеленые огоньки. Как у дикого зверя при луне. Был он темен и мрачен.

Серега смотрел только на него и не видел, как помещение вокруг заполняется разнообразным зверьем, из тех, кто мчался с ним под снегопадом. Звери проламывались в исполинские врата поток серебристых рыб, бились оземь и поднимались волками, лисами, мышами и зайцами, барсуками и белками и разумеется змеями. Кстати не было здесь таких чудовищ, что шабашили теперь целые сутки в деревне. Лишь самые обыкновенные звери. Без трех глаз и чешуи.

В помещении поднялся невыносимый звериный дух и Серегин нос морщился, улавливая сотни разнообразных запахов, но инстинкты здесь были притуплены, а все внимание направленно на сидящего. Обратившиеся из рыб звери не спеша рассаживались на прозрачном полу, временами привалившись друг к другу, опершись на чужие мохнатые и не очень спины. Здесь волк и заяц сидели вместе, лиса и мышь попирали друг друга, а сотни звериных глаз, разноцветных, оранжевых и черных, желтых и зеленых не отрываясь смотрели на Урунгула, являя собой живой пример власти шамана над лесными зверями.

Это было безумно и дико, сотни волосатых коричневых и рыжих тел, на ослепительном хрустале пола, это оскорбляло и коробило, а хуже всего была именно та преданность взгляде бывших свободных и разумных жителей села Черепихово. Что же если не их души были навсегда забраны сюда в хрустальный подводный дворец. Вот так, современный образованный человек, превращается в лишенного слова раба пришедшего из глубин веков зла. Да мы действительно не видим ничего перед собой, и нас надо превратить в зверей и лишить рассудка, чтобы мы могли поверить в происходящее.

А эти звери верили Урунгулу и его скользящему богу беззаветно.

Грохнуло и по залу раскатился гулкий удар. Словно в гонг, зверье внизу заворочалось, словно единый разноцветный меховой океан. Животных уже набралось пара тысяч и все новые и новые приходили, проламывались сквозь портал, скатываясь на хрустальный неудобный пол, скользили по нему лапами и присоединялись к остальным.

Ударило снова. Вероятно и правда, где-то неподалеку был гонг, большой медный, с раскатистым звуком. И звери, они же бывшие люди замолкли, и теперь все их морды, широкие и длинные, рыжие и коричневые, с мехом и без, были устремлены в сторону шамана.

Когда ударило в третий раз, ослепительный свет в зале пригас а Урунгул встал. В зале повисла тишина, не колыхаемая никем, даже дыханием множества звериных тел внизу. Тих был и Серега во все свои волчьи глаза глядя на верховного шамана Лемеха. Был бы человеком, обязательно подумал: как себя чувствуешь когда раздирают на деревьях. А так просто сидел и изумленно пялился на трон.

Урунгул постоял спокойно, обозревая множественные ряды сидящих в изумлении зверей. Затем вздохнул и воздел к сводам дворца свои страшные извивающиеся конечности.

– Твари лесные!!! – пронесся его мощный, чем-то знакомый голос. Не орал, но слышно было в каждом уголке исполинского зала, словно шаман говорил через мегафон. – Твари лесные, а раньше свободны человеки!!!

Говорил кстати он на русском языке. Почему? Ведь Лемех было племя совсем не Славянских корней, и язык у них был грубый, гортанный, похож чем-то на финский. Впрочем все сидевшие сейчас на полу кроме русского ничего не знали и возможно говорилось это все для них. К тому же выговор язычного шамана был очень старомоден, с примесью старорусских выражений, видно нормально не учил. Нахватался.

Звери внимали. С того момент как они очутились в хрустальном подводном дворце способность понимать человеческую речь понемногу возвращалась к ним, хотя и в ограниченном объеме. В конечном итоге они все были когда-то людьми, да и сейчас ими оставались. Несмотря на легкий налет звериной личности. Есть в человек что-то такое, что никогда не забьешь звериным сознанием. Поскреби такого зверя поглубже, и найдешь все равно человека, потому как человек не зверь, а зверь не человек. Видимо отличает человека от зверя именно наличие самосознания, понятие, пусть и интуитивного собственного я. Человек себя чувствует, понимает. А иногда задаешься вопросом: Понимает ли зверь что они существует. И знает ли что существует вообще? Или звери в некотором роде те же машины, запрограммированные на простейшие выполняемые рефлексы. Тогда в чем смысл их существования?

Подобная психоделика часто приходила Сереге в голову еще в то время когда он скитался по лесу в змеином обличье, мучительно приноравливаясь к новому состоянию. Кто же тогда были эти звери, что сидели в зале?

– Твари лесные, бывшие люди! – почти пропел мощно Урунгул делая шаг вперед. – Верные рабы нашего скользящего высшего. Вы хорошо послужили делая набеги на своих же собратьев. Вы помогли нам, слава вам рабы леса!!!

В зале поднялся вой и рев, кто-то вскочил на лапы и принялся яростно кусать соседей, кто-то ликовал, кто-то скулил, а Сергей молча сидел в толпе своих соплеменников и пытался мучительно осмыслить ситуацию, пробуждающимся сознанием. Звери бесновались внизу, а к трону долетали только куски вырванного с корнем кровавого меха.

– Слава вам, звериные рабы Скользящего!!! ВЫ готовы отдать свою жалкую звериную жизнь за него?!

– Ваааааа!!! – протянул хор лесных зверей и тысячи глаз снова уставились на шамана с обожанием.

Ибо так и было, и звери эти уже не мыслили себя иначе как рабами скользящего бога. В чем-то теперь они были близки к давно исчезнувшему народу племени Лемех. Те тоже, кроме шамана были полнейшими рабами и приносили Скользящем кровавые жертвы. Из глубины веков дошло придание о самом Урунгуле и если бы историк Леонид, оставшийся там, в другой жизни, доехал таки до Ярославского архива, то бы узнал, что шаман, вроде бы умел перевоплощаться в любую тварь лесную. И говорилось это на полном серьезе, русским летописцем, принимавшем участие в штурме Черепов.

– Но вы можете сделать больше. – Произнес Урунгул негромко. – Мы взяли это село, а его жителей принесли на алтарь Снорунга, но есть еще земли, и слабыми силами простых лесных зверей мы его уже не возьмем.

– ААААааа!!!! – провыл зал.

– Да!!! – сказал шаман. – Нам нужно больше чем простые лесные души. Нам нужно то, с чем никакой народ уже не сможет просто так справиться. Нам нужно РАЗРУШЕНИЕ!!! Нам нужны чудовища, которых никогда не было, и которых не могла бы создать Мать природа, нам нужно то, что вы прячете глубоко в себе, нам нужны ваши страхи!

– "Как пафосно." – неожиданно подумал очищающемся сознанием Сергей и тут же устыдился совей мысли, когда столько поселян без зазрения совести смотрят в рот мертвому шаману.

Вообще получалось странно. Тогда как звери вокруг бесились от преданности великому Змею, и готовы были отдать ему последнее, сам Сергей такого явно не ощущал. Наоборот, голова его все больше прояснялась и все нелепее казалось ему действо в которое он попал. В звериной шкуре, в подводном дворце. Что за бред?

Почему вроде бы убитый пятьсот лет назад шаман, говорит как заправский шоумен, зажигая толпу? Что он вообще хочет от трех тысяч бывших селян? Картинка пред глазами плыла и покачивалась. А на троне бесновался Урунгул, что-то вопил и лицо его было темно и страшно искаженно. А в глазах не было ни капли разума. В общем то они были совершенно черные, без белков. Он вопил, подскакивал на троне, а его змеиные лапы извивались и сплетались друг с другом, а смысл его слов становился все темнее и темнее.

Наконец Лемех вскочил, распростер длинные лапы а заорал уже совершенно не человечьим голосом:

– Создайте их!!! Выпустите Ужас наружу и создайте их!!!

– ААААА!!! – заорал звери, взвыли и завизжали в предвкушении, а затем неожиданно за спиной шамана взвилась черная дымчатая тень.

Тень была огромна и уходила к сводам дворца, она колыхалась, была черна. И в ее очертаниях можно было разобрать исполинскую, извивающуюся змею. И тяжесть ее, словно придавливала бывших людей к холодному хрусталю. Даже Урунгул замолчал и лишь молча простирая вытянувшиеся в прямые колья, щупальца. Простирал в сторону, где незаметно приподнялось новое возвышение. Звери застыли, свет пригасили и лишь над самыми сводами мерцал ядовито зеленый огонь. А на фоне этого огня, бесшумно колыхалась голова великого змея и свод просвечивал через дымчатую черную фигуру. Это даже было не сколько что-то конкретное, эта фигура, это был сконцентрированный ужас тысяч людей перед змеиной природой. Фигура всколыхнулась и из глаз преданно смотрящих разноплеменных зверей потянулись струйки полупрозрачного черного же дыма, что выглядело парализующе страшно, потому что сами глаза, при этом гасли, тускнели и Сергей с ужасом осознал, что из их звериных тел, уходит то, что их делало когда-то человеком. Глаза тускнели, белели и вот это уже глаза простого лесного зверя, биологической машины.

Не происходило это лишь с Сергеем, но у него это было по особой причине.

Струйки дыма взвивались во множестве к потолку, кудрявясь легкими завитками, но сохраняя вытянутую форму, слились со змеиным ужасом, висящим под сводом, прошли сквозь него, и как туманное, переливающееся облако понеслись ко второму возвышения.

Урунгул сидел на троне в ступоре, а тень позади, колыхалась и изливало нечеловеческое презрение на ряды нижесидящих.

– "Кецалькоатль" – подумал Серега с тупым ужасом. – "Ибо не может быть в природе два таких змея".

Облако наконец достигло возвышения, прочно на нем обосновалось и закрепилось. По залу стал нарастать странный высокий звук. Это ровно и слаженно выли множество звериных глоток, а кто не выл, то в такт взвизгивал и вскрикивал.

Под это жутковатый аккомпанемент, темное облако расшевелилось, закачалось из стороны в сторону, словно внутри него бурлил адский котел с сотнями жизненных форм, перемешивающихся из одной в другую. На секунду из этого месива высунулась чешуйчатая когтистая лапа, проскребла по хрусталю оставив глубокие борозда и снова исчезла.

Вой нарастал, переходил в исступленный визг и крики, облако яростно бурлило, воплощая где-то в себе все известные темному человеческому подсознанию страхи, а затем вдруг распалось, явив взору окружающих рожденное в себе.

На подиуме стоял… Нет, описать это было нельзя. Там, на возвышеньи стоял ужас, тщательно выкристаллизованный страх человека.

– "Черный" – подумал Сергей и с тупым изумлением обнаружил, что больше никак описать созданного не может.

Черный. Потому, что человек прежде всего боится тьмы. А тьма спутник энтропии. Чем-то, совсем неумолимо похож на человека, потому что после тьмы человек боится других людей. Хищный, ибо страх хищников силен в нас с еще древних времен. И бездонный, давящий и подчиняющий личность, потому как на четвертом месте у человека стоит страх потерять себя. Огромный, вызывающий Агорафобию. И гнетущий, поднимающий страх закрытого пространства.

Вид его был настолько ужасен, что у некоторых зверей подкосились лапы и они пугливо попятились. Сергей же просто не смог смотреть на него, потому что единый взгляд на рожденного монстра вызывал ощущение животного всепоглощающего ужаса и бесконечного падения в бездну, потому как в людях силен страх высоты.

Вот вам пример. В сущности этот монстр выглядел пришельцем из кошмара. Из того типа кошмаров в которых за вами мчится НЕЧТО, которое вы не видите, но слышите, чувствуете и замечаете отдельными частями. Оно за вами, и вы знаете что ему надо только добраться до вас. Добраться и… что оно будет делать дальше неизвестно но чудовищно страшно. От него надо бежать, укрываться, но всегда в этот момент ноги ваши становятся непомерно тяжелыми, движения замедленными, а монстр сзади все ближе и чувствуется уже его дыхание на спине, а бежать нету сил, он догоняет и… Все Потому что в этот момент сон всегда прерывается, так же как и сон о падении с высоты.

В случае с Сергеем ему всегда виделся мощный забор из за которого что то тяжело дышало, а затем принималось ломиться в дверь. Оно делало удар, затем еще один, Сергей поворачивался и пробовал бежать и лишь еле полз, а за спиной ворота срывало и что то тяжелое устремлялось к нему. Самым жутким было осознание, что ворота сломаны и монстр теперь на свободе. Этот треск заборных досок и нарастающий топот, не раз заставляли приезжего вскакивать среди ночи с бешено колотящимся сердцем. Словно бежал дистанцию. Долго потом не спалось, а сон повторялся изо дня на день.

Пару раз он пытался повернуть сон в другую сторону и вместо того, чтобы бежать прочь, поворачивался и шел обратно, чтобы увидеть чудовище – странный способ управления сном. Но когда забор разлетался, он слышал лишь рев, а затем он просыпался, словно подсознание намеренно выключалось, спасая мозги от перегрузки в результате увиденного. Со временем сны прекратились, но вот теперь Сергей увидел чудовище из своего сна. И это была реальность, и теперь спасенье можно будет искать только в снах.

Говорят: взгляни своему страху в лицо. А если это не только твой страх, а еще разнообразные страхи тысячи других людей, собранных скрупулезно воедино.

И чем больше Сергей смотрел на созданное средоточие ужаса, тем большие кошмары оживали в глубоких тайниках сознания, прорываясь к свету, накладываясь одни на другие, тем слабее становилась связь Сергеевой личности с реальностью, медленно погружаясь в бурлящую пучину темного ужаса.

Последней доподлинно услышанной фразой был рыкающий вопль Урунгула:

– Этот первый!!! Но их будет много!!!

Затем, залитые кошмарами мозги не выдержали и отключились, погрузив сознание в непроницаемую темноту, в глубину, куда не проникали никакие видения.

И вот, месяц спустя после того злополучного вечера, когда он по дурости ухватил камень голыми руками, Сергей очнулся на своем любимом пригорке, откуда открывался потрясающий вид на деревню, в обличье изумительно измятого волка. В голове плавал серый туман, какие то образы без названия, а когда приоткрыл левый глаз, то голова отозвалась болезненной резью, среагировав даже на тот слабенький свет, какой лился с серых небес. Судя по ощущениям было позднее утро. По крайней мере, так все болит только утром, после того как спал всю ночь, а день до этого носился как угорелый.

Сергей осторожно приподнял серую голову, и мир болезненно качнулся, провернулся вокруг своей оси и застыл. Глаза слезились и побаливали, а голова не держалась и все норовила не удержаться свесится и уткнуться в землю.

Но Серега ее удержал, больше того, он даже приподнялся на дрожащих лапах и кое-как, по-собачьи, сел. В мозгах была тьма. От увиденного кошмара воспоминаний не осталось, они ушли в подсознание и будут теперь вылезать по ночам, пугать, но днем их уже не вспомнить. Вероятно это была защитная реакция мозга, подведенного к критической черте. Он удалил в дальний уголок нежелательную разрушительную память, оставив только само знание о происшедшем. Так теперь Сергей помнил, что побывал под водой во дворце, помнил речи Урунгула, помнил что создали страшного монстра, но как монстр выглядел, не помнил вообще. Только ощущение чего-то темного, на самом краешке разумения.

Что с ним стало после того, как он отключился посреди хрустального зала, он тоже не помнил, вероятно звериные рефлексы сами вытащили его на поверхность и привели сюда, единственное постоянно знакомое звериной личности место. Но как же болит голова!!! Как же болит все подряд.

– "Тяжело" – подумал Сергей и даже это произнес но волчья глотка выдала только хриплый, грубый сип.

Затем Сергей вздрогнул и резко вскочил, чуть правда, не упав. Перед ним на старом пне, где он любил посиживать змейкой, кто-то сидел.

– Очнулся? – деловито спросил кто-то, в проясняющихся глазах оказавшийся беловатым старцем в странной почти до пяток рубахе.

– Ты кто? – спросил Серега и хотя пасть издала невразумительные звуки, старикан, похоже понял.

– Забыл? – сказал он, и поводил руками перед Сергеевым ноющим носом. – А сейчас?

– Ты Сивер! – сказал Серега снова вскакивая. – Ты Сивер, как ты узнал?!!

Старикан ухмыльнулся, хотя довольно криво, но теперь тайники Серегиной памяти открылись полностью, и он видел, что это действительно Сивер, их тайный хранитель, и на нем все та же беловатая кольчуга, а седая совсем борода стелется на колени. Лицо у старого воеводы было серьезным, несмотря на улыбку, а волосы поддерживал потертый бронзовый обруч. И легкий свет, что он распространял был почти не заметен.

– Нашел вот, – сказал Сивер наконец, – это было тяжело, но нашел.

– Нашел так нашел. – Оборвал его Серега, который с каждой секундой вспоминал все больше подробностей его нелегкого существования до превращения. – Скажи лучше, что с остальными, как там в деревне, как вообще?

– Лапников жив и относительно здоров, если не считать невроза средней тяжести…но ведь это у всех вас теперь так.

– Угу, а дальше.

– Про Щербинского ничего не знаю, а в деревне дела плохи, тоже правда уже давно, но точно не припомню как там.

– Как это не припомнишь? Как это не знаешь, ты ж все можешь, почему же…

– А потому. – насупился Сивер. – Ты за кого меня считаешь, если честно, уж не за бога ли?

– Ну…Ну… – замялся Сергей, – вообще говоря…

– Слушай меня человече непонятливое. Я Сивер – ты это уже знаешь, еще ты знаешь, что я был воеводой русского войска, штурмовавшего село Черепа – это село. Это я заложил проклятый камень в основании Черепиховской церкви, за что ты меня не раз и не два ругал.

И Сивер снова ухмыльнулся. Правда, не зло.

– Мда. – Сказал Серега уже тише. – Раз уж мы встретились так странно, так расскажи как все было на самом деле, и объясни наконец что здесь происходит по настоящему.

– Я расскажу, хотя основные моменты ты уже домыслил сам. Черепа брались трудно, и великой кровью, хотя все остальные язычные племена всегда сдавались почти без боя. Они бежали, а мы нагоняли их на конях рубил, секли, и только малая их часть уходила в дремучие леса. Знаешь наверное, хотя и молодой еще, но узнал, что человек всегда страшился леса дремучего, и лишь только богомерзкие Лемехи его не боялись. Говаривали что владеют они силами лесными, страшными. Так кстати и было, почти.

Как я сказал Черепа брались большой кровью и треть русского войска полегло под стрелами и бронзовыми мечами язычников. Не поверишь, но я до сих пор помню эту битву, и до сих пор вспоминаю лица дружинников, помню всех до одного. Хотя все до одного уж пятьсот лет как лежат под землей. Наверное это часть наказания, которое я несу.

– Что еще за наказание?! Наказание несем мы с остальными Черепиховцами.

– Потом, потом, ты наконец должен узнать все об этом запутанном деле, в конце концов я все-таки втащил тебя в это.

Сергей нервно зашагал вдоль, и неосознанно скаля клыки, поглядывая в сторону Черепихова:

– Так это все-таки ты разогнал кордон?

– Да я, своей властью я могу разогнать те низшие формы жизни, что служат змеиному. Я сделал так, чтобы ты мог пройти, и дал пройти Лапникову. Постой, дай я дорасскажу. Так вот, Черепа мы все-таки взяли. Последние Лемехи, как я уже говорил, скрылись в лесах и лишь их верховный шаман, твой знакомец, не пожелал уйти и остался со своим капищем поганым.

Я видел его при жизни. Мерзкий был человек, он ненавидел абсолютно всех, собственных соплеменников приносил в жертву Снорунгу, но зато обожал змей, и повелевал ими. Думая он уже тогда мог оборачиваться собственными рабами, лесными созданиями. Да я встречал его и сам приказал его разорвать надвое молодыми березами, он встретил смерть хладнокровно, но перед тем как стволы отпустили успел произнести проклятье адресованное персонально мне. Да, Урунгул был мастер произносить проклятья, из-за него, проклятого язычного шамана из лесной глуши, теперь я сижу пред тобой, а не нашел свой покой, как моя дружина. Ты не представляешь даже как теперь тяжело мне.

Проклятье было на меня и я его хорошо услышал, а потом шамана разодрало надвое и поверишь ли, крови из него было совсем не много. Много было в странностей в шамане мертвом. Например у него не как не закрывались глаза и хотя много раз пробовали закрыть их, они открывались опять, таращились в пустоту, тупо и бессмысленно, пугали проходящих. В конце концов мы нахлобучили ему на голову ржавый старый шлем, достался нам помниться от псов рыцарей, лет за пятьдесят до взятия Черепихова. Он валялся, мешал, и никто не знал что с ним делать, вот и нашли местечко. Так с эти шлемом и похоронили. А под шлемом он видно так и таращился.

– А разве нельзя было завязать голову простым мешком, шлем все-таки на такого…

– Можно и мешок, да только Урунгул все таки шаманом был, к тому же верховным, а про таких известно, что они и после смерти лютуют. А шлем железный, должен был предохранить.

– Не очень то он спас.

– за Урунгулом стояло нечто большее, чем простой языческий идол. Проклятие было хитрое, до сих пор, вспоминая его я содрогаясь от омерзения. Это из-за него я поместил камень в основание церкви. Проклятие сработало и я, несмотря на уговоры друзей и простого люда поместил камень в церковь, да еще и громко возвестил об этом. Остались даже летописи, смотрел. А зря, не помещают языческие камни в освященные храмы, я совершил ошибку, захоронив зло на долгие века, где они набрало потихоньку силу, потягивая соки из прихожан. После революции церковь больше не посещали и камень, подчинив ближайших к нему людей доставил себя в другое людное место – дом культуры. Думаю он набирал бы силы и дальше. Но тут случилась буря и он оказался на поверхности. И не удержался от соблазна, посчитал что сил достаточно, вырвался и пошел в налет.

Вам крупно не повезло, что этот налет пришелся именно на ваше время, без бури Змей еще тихо таился лет сто, не меньше.

Получилось так, что я оказался проклят двумя разными сторонами. После захоронения камня я жил спокойно и не о чем не задумываясь еще сорок лет и умер от старости…это была хороша жизнь. У меня было трое сыновей и две дочери, потом пошли внуки, сейчас все конечно уже умерли, но остались потомки. Между прочим братья Щербинские мои прапраправнуки, прямые, хотя даже и не знают нашего родства.

– Ну и ну, – сказал Серега, – это поэтому ты выбрал старшего помогать нам?

Сивер взглянул довольно:

– Догадался уже? Да, я подбирал долго команду которая справится с поставленной мне задачей. Я выбрал вас…

– Не постой! – прервал Серега резко. – Давай ка пообстоятельнее, меня последнее время интересовали вот каик вещи. Первый вопрос: Кто есть ты?

– Кто есть я? – повторил Сивер. – Ну хорошо, расскажу как знаю. Так как я умер пятьсот лет назад я не могу быть человеком. Хотя мыслю по прежнему по человечески. В чем-то я даже сейчас человек. Но я и не призрак в общепринятом слове, мне дана свободы перемещения и манипулирования с легкими предметами и сохранено мое человеческое тело, хотя и в несколько разреженном виде. Мне дали понять, что таким я останусь пока не исправлю то что натворил в жизни, а именно, искореню посаженное мной же зло.

– Кто тебе дал понять?

– Я не знаю, высшие силы, что стоят надо мной. Я их никогда не видел и не представлял и не знаю кто они как выглядят. Вижу ты ждешь ответ на вопрос, что по ту сторону, но я не знаю, и не могу тебе это сказать. Все таки ты говоришь не с ангелом и даже не с тенью предка, ты говоришь с человеком, хотя и много знающем.

– Как это ты не умер, ты же сам сказал что счастливо жил до старости, а потом отошел?

– Я умер иносказательно, точнее для всего своего окружения, для людей, но сам я не оказался на том свете, или что там. Я по-прежнему не знаю что нас ждет после смерти, потому как дух мой, после гибели тела был помещен вот в это – он развел руками – с ним я получил некую власть, но в остальном по прежнему человек. Хотя теперь мне уже самому хочется узнать как там за чертой, и увидеть наконец того, кто говорил со мной, хотя похоже я бессмертен, по крайней мере пока не избавлю человечество от проклятого камня. А это тяжело так, долго жить, гораздо тяжелее чем обретаться в змеиной шкуре.

– Это что, намек? – хмуро спросил Сергей, кося оранжевым глазом на Сивера.

– Никаких намеков, просто тяжело. Получается так, что я заморожен на своей последней минуте и так вот уже много веков.

– Бред какой! – простонал Серега, хотя из глотки выполз визгливый скулеж.

– А ты не бред? – спросил воевода и ткнул пальцем в Сергея. – Ты сам в волчьей шкуре не бред?

Сергей замолчал, в конечном итоге вся жизнь вокруг нас сплошной нескончаемый кошмар, который некоторым кажется вечным праздником, это уж как посмотреть.

– Если хочешь, – произнес воевода, – я тебе скажу кто я современным языком. Я биологически нестабильная углеродная структура в которую пересажен энерго – информационный комплекс моего бывшего носителя вкупе с развитым электрическим контуром, который принято называть сознанием.

– Лучше оставь все как было, в терминологии я не силен, но у меня вопрос номер два. Что теперь Урунгул?

Сивер вздохнул, поерзал неловко на своем пне, с которого при этом не посыпалось не щепочки, хотя пень был весь трухлявый:

– Он во многом подобен мне, хотя вызван силами прямо противоположными мне. Да, он тоже искусственно созданное тело в которое помещен информационный комплекс, в просторечьи душа, если конечно она у него была и разум с памятью. Этот разум двигает телом и заставляет его существовать, несмотря на заведомо неправильную его конструкцию, которая не смогла бы жить сама по себе. Ты думаешь почему у него такие руки страшные, потому что оторвали? Да нет, это отражение его мыслей, а мысли кстати подвергают такие тела метаморфозам. Такие вот с ним дела, кстати таких вот вселенных называют в народе големами.

– Так значит он все таки голем, я был прав. – Воскликнул Серега. – Но если он голем, то и ты тоже?

– Где-то как-то, впрочем я поразреженнее и мое существование поддерживает, только существование камня, а Урунгул во всем обязан своему Змею, без него он тут же покинет ту несуразность в которой помещается.

– Так какая между вами разница?

– Разница есть. Тот Урунгул, которого ты видишь не настоящий Урунгул. Настоящий был разорван деревьями и умер, а ты встречался с его копией, големом в которого было засунута копированная матрица настоящего Урунгула, клон, выражаясь современным жаргоном. А я по-прежнему свой, не скопированный и таким сохраняясь многие годы, тогда как шаман был создан полтора месяца назад, для непонятых целей.

– Ладно, понятно, у меня последний вопрос. Кто такой Снорунг?

– Снорунг? – переспросил Сивер. – Если честно то я не знаю, он нечто необычное, да и много у него имен.

– Как необычное? Так змеиный бог он или нет?

– Бог, то бог, но скорее всего все-таки нет, это некая субстанция, тень от тьмы, питается явно энергетикой людей. Короче это нечто аморфное и вряд ли наделенное сознанием. Это скорей сила природы. Известно мне только, что оно как-то связанно с камнем, и если камень уничтожить то сгинет и напасть.

– А как камень уничтожать? Его нельзя трогать руками. Это я понял, что же тогда с ним делать?

– Это ты узнаешь, – ласково улыбнулся Сивер, – тебе это станет скоро понятно, я знаю.

Сверху посыпался мягкий серебристый снежок и вокруг все засияло от белесого света Сивера. Снежинки искрились и танцевали в воздухе, а душу наполняло неземное спокойствие. Хорошо быть падающим снегом. Снегом который может лишь кружить и подпрыгивать в прозрачном воздухе, которому нет дела до наших забот. Настанет время и он растает, но не сгинет. А превратиться в каплю воды, что сольется со множеством себе подобных.

В этом серебристом свете Сивер сам выглядел сотканным из снега, как большой снеговик он поджал ноги от вырастающего сугроба. А снег падал и падал, тихо и умиротворенно, и это было лучше дождя. Под снегом скрывалась черная земля, грязь разложения. Сергей любил зиму, ведь снег скрывает всю мерзость, что накопилась за долгое жаркое лето. Первый снег дает иллюзию чистоты, пусть даже и не надолго.

Картина вокруг постепенно становилась идилистической, вырастали уютные пушистые сугробы, искрились мелкие снежинки, а позади насупленный лес одевал ветки в белые снежные одеяла. Стояла тишина, не слышно было диких воплей, гнусного ора, лишь шелестел вдали голыми ветками лес и шуршал снег, покой обворачивал все вокруг. Быть может в этом был виноват Сивер, что столько лет пытался исправить собственную ошибку, что теперь даже его присутствие отгоняет тьму.

Вообще, в зимнем лесу не может таиться кошмара, ведь снег собирает весь слабый разреженный свет в округе, и что мы видим? Вместе угрюмого мрачного бора, появляется снежная сказка, и все блестит тем холодным но ярким светом и нет места для теней. Все же нет человека у которого вид снежного леса вызвал страх, ведь лес зимой замирает и дает полюбоваться своими красотами в оправе из снежного серебра. Странно, но у Сереги такой лес всегда ассоциировался с праздником, с радостью, почему так, ведь зимой природа мертва? Кто знает. Но теперь, сидя в чуждом волчьем обличье подле блестящего Сивера Серега впервые за прошлый месяц отдыхал. Отдыхал и не думал ни о чем, лишь созерцал праздничный полет снежинок в ясном воздухе и освобождался быстро от тягостных дум.

– В конце концов, – неожиданно произнес он, – надо стараться находит радость в самых простых вещах.

– Именно так – с улыбкой сказал Сивер – иначе жизнь будет казать невыносимой. Если ты победишь, то сможешь жить дальше без кошмаров, хотя никогда снова не увидишь снегопада в конце августа.

– Снегопад в конце августа. – Произнес Сергей любуясь падающими хлопьями снега и последние остатки зверя стремительно покидали его. Кто в конце концов кроме человека догадался любоваться природой?

– Скажи мне Сивер, – произнес приезжий поднимаясь, – ты нашел меня чтобы возвратить мне человеческий облик?

– Да, для этого я тебя и нашел, силы мои велики, но сам воевать против змея я не могу, для этого мнет нужны люди. Сам же знаешь что человек это ничто иное как поле битва добра и зла, действуют всегда люди, даже если думают за них другие. Я помогал вам на всем протяжении вашей миссии в Черепихово, именно благодаря мне, вы остались живы во время первого шабаша, я позволил тебе осмотреть старый Черепиховский подвал. И я подослал вам Кузьмича. Я старался помогать как мог, но не предугадал что от прикосновения к камню ты обратишься в змею. Сотни людей касались его без всякого эффекта. На тебя же он подействовал слишком сильно. Было время когда мне казалось, что попытка моя опять провалилась, но тут ты неожиданно нашелся и я смог с тобой связаться. Еще кстати, помнишь что с тобой происходило в Хрустальном дворце?

– Помню.

– Так вот, ты остался в неприкосновенности тоже благодаря мне, хотя это было тяжело. А еще тяжелее было заставить Урунгула не узнать тебя в змеином обличье. Но теперь все позади, ты выжил и должен вернуться в деревню. Извини, что не нашел тебя раньше, а то бы давно вернул бы человеческий облик.

– А во дворце? – спросил Серега. – Что за ужас там творился?

– Там создавали монстров. Не даром же говорят: Сон разума порождает чудовищ. Один уже создан, так что время у нас поджимает. Ты вернешься в деревню, разыщешь там спутников и постарайтесь уничтожить камень, как вы должны узнать, сам не знаю, но чувствую должны, и постарайтесь поспешить, если не хочешь чтобы это распространилось на близлежащие территории, а оттуда и дальше. Не забывай. Что за этим, – он указал на черный небесный свод, – сейчас жаркий августовский денек.

– Паденье тьмы. – Сказал Серега вспомнившуюся строку.

– Паденье тьмы. – Кивнул Сивер – Встань на все четыре, я верну тебе человеческий облик.

Сергей вскочил и нападавшие за время неподвижности снежинки разлетелись белым сверкающим ворохом.

– Один момент Сивер. – Сказал Серега. – На улице холодно, а одежда моя у пруда осталась, ты постарайся одеть меня кое-как.

– Сделаю, – сказал Сивер, – приготовься.

Сергей снова глянул на кружащиеся снежинки. Кивнул головой:

– Давай.

Сивер поднял руки не вставая, поток серебряного сияния заставил вспыхнуть снег на пути и осветил замершего Сергея. Затем вспыхнул весь мир, прошло знакомое ощущение переворота, а затем приезжий еле удержался на собственных внезапно ослабевших руках. Вскрикнул от изумления, так странен был переход, а затем нежная кожа на руках (не то что волчьи подушечки) стала стремительно замерзать и он вынужден был подняться на ноги. Было холодно. Только сейчас Серега лишенный теплого меха, ощутил, что действительно холодно, и от этого мороза неприятно немеют щеки и кончики пальцев.

– Вот так. – Произнес Сивер с удовлетворением.

Сергей выпрямился и некоторое время с изумлением осматривал новоприобретенные руки.

– Я вернулся. – Пробормотал он.

– Ты не куда и не уходил. Отныне ты снова человек, и попробуй не превращаться в животное.

– Это уж как получится. – Счастливо ухмыльнулся Сергей. – А я все-таки вернулся! Славно быть человеком. Ой как славно!!

Он довольно попрыгал на своих двоих, с ощущением, что все что произошло ранее ничто иное как страшный сон. А теперь вот он прошел и не было этого ужаса змеиной жизни. Даже собственный голос показался после волчьей глотки непривычно звонким. Да речь, это лучшее что есть у человека после огня!

Только сейчас довольный Сергей обнаружил во что нарядил его древний воевода.

– Ты что? Поновей не мог что ли найти? – изумился приезжий. – Как же я так в деревню пойду?

– Так и пойдешь, а там уж сменишь на что душе угодно. Получше не Впрочем одежда была не слишком плоха. На Сереге была нацеплена длинная, аж до колен полотняная толстая рубаха, на вроде той, что носили еще во времена Сивера, подпоясанная простой бечевой, такие же простые штаны -порты, в которых сейчас получилось.

постыдился бы ходить самый последний бомж. А на ногах потертые сапоги, из некачественной грубой кожи. Сделано это вообще все грубо, но видно лучше раньше не умели.

Одно хорошо – одежка была хоть и грубая, но толстая и тепло кое-как сохраняла, приезжему подумалось, что именно так одевались дружинники воеводы, не хватает только кольчуги.

– Уж извини, – повторил Сивер, – тебе пора идти, находить своих. Если что, зови меня, если смогу – приду, а вообще действуй сам. Но камень мы должны уничтожить.

– Хорошо воевода, мы с тобой имеем разницу в возрасте пятьсот лет, а впряжены в это одинаково. Неужели за эти века ты не измыслил способ, как уничтожить камень?

– Не измыслил, ибо он тщательно скрывается от меня. Не сколько боится, сколько избегает и я никак не могу напасть на след. Хотя одно предположение у меня все-таки есть. Возможно то что завелось в камне можно искоренить старыми способами, которыми пользовался сам Урунгул. Короче говоря применить языческое колдовство. Но какое мы все равно не знаем. Разве что расспросить самого Урунгула. Ну иди, не задерживайся!

– Иду. – Сказал Серега и взглянул вниз на Черепихово. Затем сказал:

– Прощай Сивер.

– Не прощал, – ответил старик, – до свидания.

И Серега двинулся вниз, в деревню, на которую столько раз смотрел в немой тоске. Слабый снежный свет разливался внизу и было видно крыши домов торчащие из сугробов будто мертвые замерзшие киты. Особенно усиливали впечатление опаленные обломки кровельных балок, тупо торчащих в закрытое небо.

Он осторожно ступал ногами по похрустывающему снегу, а позади оставалось белое слабое сияние. Когда приезжий снова обернулся на пне уже никого не было, и снег заметал его в снежный бугор.

– "Вот так", – подумал Сергей не торопливо двигаясь к проклятой деревне, – "Все снова возвращается на круги своя. Снова я здесь, снова монстры, снова ужас, а не было ли время проведенное змеей отдыхом? Ну если не змеей, то по крайней мере волком, ведь волком в конечном итоге быть хорошо, особенно настоящим волком, без разума и тяжких дум, без совести, без будущего и прошлого, Волком который не ищет смысл жизни а просто – живет, и радуется каждому мигу. Вот этого наслаждения жизнью и лишен человек. Который чем-то не доволен всегда. И в общем то понимает самое простое, только перед лицом крайней опасности. Да только пред смертью не надышишься. И что проблемы наших серых будней перед тем что довелось пережить мне здесь".

А снег кружился, укутывал в свое блестящее покрывало черную разоренную деревню, залетал в мертвые проемы окон, засыпал коченеющих жильцов, закрывал их от людских глаз. Все спрячем снег. Все та тьма, что накопилась в деревне за последние месяцы, вся исчезнет, пропадет под толстым слоем снега. Пропадет до весны.

Если конечно весна настанет.

Сергей двигался к деревне, любовался на снег и мучительно понимал, как ему не хватаем сейчас луны. И даже не луны, а простого звездного неба, чистого и ясного ночью, и пронзительно голубого днем. Вся эта деревня словно под колпаком. Упрятана укрыта, чтобы не дай бог кто ни будь заметил, попытался дознаться. Люди – вообще народ любопытный. Захотели бы узнать, почему посреди жаркого августа в деревушке идет густой холодный снег.

Сергей снова вздохнул и уверенно направил свои стопы на площадь. Холодало.