"Вчера будет война" - читать интересную книгу автора (Буркатовский Сергей)

ЧАСТЬ 1 Главная Дата

В клубе было натоплено на совесть. Развешанные по стенам семилинейные керосинки почти не коптили, и на некрашеных сосновых стенах колыхались теплые пятна света от раскаленной печки-голландки. Вся деревенская молодежь теснилась сегодня в красном углу, под бумажными портретами Ленина и Сталина. На почетном месте сидел крепкий парень в ладной гимнастерке с артиллерийскими петлицами и комсомольским значком. Призванный в армию еще два года назад сын предколхоза Вася Фофанов нежданно-негаданно получил отпуск, и вот теперь, к вечеру поближе, молодежь подтянулась в клуб – послушать.

Конечно, подвиги свои Василий малость приукрашивал, но, учитывая ясный взгляд сидевшей рядышком Танюши Семиной, это было вполне простительно.

Записной гармонист Петрович тихонечко перебирал лады, но жару пока не давал, слушал, как и все. Василий, уже успевший принять в компании с батей стопку, а то и не одну, в который раз одернул и без того безупречно оправленную гимнастерку и продолжал, исполненный значительности:

– И вот тут-то я его и увидел. Стоит, озирается, руку в кармане держит. С виду – как есть барчук и в очках. – Слово «очки» Вася подчеркнул особо, дескать, мы воробьи стреляные, нас штучками интеллигентскими не проймешь. – Курточка, смотрю, не наша, заграничная курточка-то.

Он примолк, пыхнул «Нордом», исполненный важности момента. Девчата окончательно притихли, а Танюшка Семина уже и не моргала, не в силах оторвать от него огроменных глаз.

– Заграничная, говорю, курточка. Для зимы-то совсем невзабошная. Мерзнет, бедолага. К зиме-то непривычный, за версту видать. Ага, думаю. Не иначе, шпиен какой. Опять таки вокзал, понимаешь, государственной важности объект. Транспортный узел, во! Подхожу это я к нему и говорю…

Анюта Семибратова за спиной рассказчика не выдержала напряженности момента, пискнула. На нее зашикали.

– Говорю я ему, – недовольно обернулся назад Василий, – вежливо, как нас товарищ лейтенант учил: «А будьте так добры, гражданин, предъявите документики!» Гляжу – побелел мой шпиен, задергался, давай очочки-то протирать. А я ему: «Вы пенсню-то, гражданин, оставьте, оставьте. А вот документики ваши попрошу показать». Ну, тот дрожит, а делать нечего. Полез он в карман, достает книжицу, вот как две твоих ладошки, – Вася каким-то покровительственным движением наклонился вперед и накрыл обе Танины руки своей лапищей. – Как две твоих ладошки, – повторил он, глядя ей в широко распахнутые глаза; Таня зарумянилась, – и переплет у ней кожаный. Сует он, значит, мне паспортную книжицу, а там…

Положительно, в младшем сержанте Васе Фофанове погибал великий актер. По крайней мере, паузы он держал там, где надо, и ровно столько, сколько требовалось, чтобы довести слушателей до крайней степени нетерпения. Пустив еще одно колечко дыма (а что, не хуже старшины Неспивайко!), Василий обвел собравшихся медленным взором и уже в полной тишине – даже Петрович прекратил терзать инструмент – ПРОДОЛЖИЛ:

– А там, на обложке прямо – орел царский.

Девчата хором ахнули. Парни загомонили, а Николай Гостев даже пробурчал что-то мрачное под нос. Самозабвенно устремленный на Ваську Танюшкин взгляд его никак не радовал. Но сделать ничего было нельзя – мало того, что Васек отрастил себе на армейских харчах саженные плечи, так еще и вся деревня ему из-за этого чертового шпиона в рот смотрит. Ну ничего, недельку он еще тут покантуется – и все, отпуск-то его и тю-тю. А там уж посмотрим.

– О как, думаю, – продолжал герой дня, – точно, барчук недорезанный! Не иначе в семнадцатом к буржуям за кордон сбежал, а теперь эвон вернулся терроризм против Советской нашей власти учинять! И – хвать его под локоток «А пройдемте-ка, говорю, господин хороший, в отделение, расскажете, откуда вы к нам в Советскую страну прибыли и откуда у вас такие птички на документиках!» А он ка-ак подскочит! Руку вырвал, курточка-то у него склизкая, такая шпиенская курточка специальная, что и не удержать прям! И в переулочек – порск! Но разве ж от меня убежишь! Догнал я его, хвать! А он на ногах не удержался, упал, слышу – треск! Он руку под куртку – ну, думаю, наган там или бомба!

От былой степенности не осталось и следа, Вася махал руками, только свист стоял, девчонки отшатнулись, чтобы не получить нечаянную оплеуху.

– Заломил я ему руку, как нас товарищ старшина учил, ага! Тут ребята подбежали, наряд, и старшой наш с ними. Подняли болезного, смотрим – а у него на поясе под курткой радио шпиенское висит. От него проводок идет, и наушнички ма-ахонькие, прямо внутрь, в ухи вставлены. Правда, техника у барчука деликатная, сломалась, когда я его наземь валил. А он стоять не может, ребята его за шкирь держат, чтоб не упал. Так и отвели мы его в дежурку, сдали кому надо. Теперь с ним пролетарский суд разбирается.

Василий повернулся, затушил в стеклянной вазе из бывшей помещичьей усадьбы сигаретку и снова без нужды оправил гимнастерку. Собравшиеся загомонили, перебивая друг друга расспросами. Да, та книжка, что с орлом – это его паспорт. Нет, паспорт не наш, не советский. Я ж говорю – с царским орлом И карточка там была его. Нет, советских документов у него не было. А я откуда знаю? Может, его сбросили на парашюте, и он шел к кому-то. На явку, во! А там бы ему и выдали советский-то документ. Нет, револьвера у него не было. Только рация и заграничные часы. Нет, не эти. Эти часы мне лично товарищ полковник вручил перед строем. За поимку опасного шпиона. Да, и отпуск дали. Десять суток, не считая дороги. Да, в Москве был, нет, товарища Сталина не видел. Нет, не знаю. Может быть, барчук этот и товарища Сталина убить хотел. Ну и что, что револьвера не было? У него наверняка сообщники. И вообще, что-то ты, Колька, много понимать о себе стал. А то на двор пойдем, поговорим?

Но до разговора с глазу на глаз не дошло, Петрович очнулся и прошелся сверху вниз по ладам гармоники. Да и особой охоты разбираться с нахальным Колькой не было. Василий встал, потянувшись, притопнул подкованным каблуком. Повернулся к Тане и с городским совершенно шиком предложил ей согнутую крендельком руку. Та гибким движением поднялась с лавки и чопорно положила узкую ладошку на сгиб локтя. Пальчики были горячими, это ощущалось даже через плотную ткань рукава. Музыка грянула в полную силу, Таня переступила каблучками, как-то задорно-дробно притопнув – и пошло веселье. Прочие девушки без кавалеров тоже не остались.

Пару часов спустя, наплясавшись да напевшись, начали расходиться. Разбирали кожушки да полушубки, девчата меняли сельповские туфли, у кого были, на валенки. Колька со своим подпевалой Алехой Сударчиком испарились первыми, кто-то подзадержался, Вася еще раз рассказал про свой подвиг, «вспоминая» новые красочные подробности. Танюшка опять слушала, распахнув глазищи, и опять раскраснелась, когда Василий снова показывал на ее ладошках, какого именно размера был шпионский паспорт. Наконец разошлись все, Петрович запер клуб и, слегка нетвердо держась на ногах, ушел в обнимку с гармошкой. Танюшка жила аж на другом конце деревни, притаявший февральский снег скрипел под подкованными сапогами и аккуратными валеночками.

– Вась, а вот скажи – тебе страшно было? Вдруг да у него револьвер бы оказался?

– Не. Не страшно. Ты б его видела – хлюпик такой, что соплей перешибешь. Вот бегает быстро, а так – кишка тонка. Одно слово – барчук. А потом – чего мне бояться? Это вон они пусть боятся.

– Ага. Пусть боятся. Вась, а ты скажи – война будет?

– Не знаю. Будет, наверное. Да и что с того? Мы же Красная Армия. Мы же – знаешь: «Но от тайги до британских морей…»

– «Красная Армия всех сильней». Все равно. Боюсь я за тебя.

– Да брось. Если война начнется, так их же собственный пролетариат…

– Да не про то я. Ты вон в городе служишь. Тебе, наверное, наша Некрасовка уже скушной стала. Останешься в городе…

– А не бойся. Даже если и останусь – ну на завод там или, может, в училище поступлю, в наше, в артиллерийское – так и ты приезжай. Вместе веселее. Батька мой тебе от колхоза направление на учебу выправит. Да и вообще…

– Ох, Васька… Да я б и приехала. Только… Только там же своих, городских девушек полно.

– Эх, Танюша! Да этим городским до тебя как… не знаю даже. Как Кольке Гостеву до нашего товарища полковника, вот. Да они тебе там все в подметки не годятся!

– Правда? А Колька все говорит, что ты, мол, в городе останешься, а про меня и не вспомнишь…

– Ну с Колькой я поговорю… Так поговорю, что мало ему не покажется… Я тебя в обиду никому ни в жисть не дам! Мне служить-то всего год остался. А там решим. Ты, Танюш, не бойся ничего. Никакие городские мне не нужны.

– Ох, Васенька…