"Кремлевский визит Фюрера" - читать интересную книгу автора (Кремлев Сергей)Глава 3 Лондон — Берлин — Москва — Токио (продолжение)АНГЛИЯ конца тридцатых годов даже в своей элитной части была далеко не однородной. Часть деловых кругов Сити, духовенство, политики типа Болдуина стояли за рейх. Часть элиты была склонна к традиционной для Англии политике баланса сил и уже поэтому к рейху относилась холодно. И просто-таки враждебно к нему относилась наднациональная (по сути — антинациональная) часть элиты, где были сильны масоны, евреи, часть церкви… Об этой части надо бы сказать пару отдельных слов… В 1937 году Бланш Дагдейл, племянница умершего в 1930 году знаменитого Артура Джеймса Бальфура — консерватора, лорда, графа, сотрудника Солсбери, Дизраэли и Ллойд-Джорджа, опубликовала ряд бумаг покойного дяди. Проживший восемьдесят два года, Бальфур имел биографию более чем насыщенную и чуть ли не полвека играл в английской политике роли первостепенные. Однако в истории он остался известным, пожалуй, прежде всего как автор декларации Бальфура 1917 года — проекта создания в Палестине «еврейского национального очага». Эта декларация — собственно, письмо министра иностранных дел лорда Бальфура другому лорду, банкиру Ротшильду—была опубликована 2 ноября 1917 года, а позднее ее включили в английский мандат на Палестину. Для человека, которого Дизраэли брал с собой в Берлин еще в 1878 году, такой шаг был вполне в его духе. Племянница пошла в дядю и стала лидером неевреев-сионистов, выступавших за создание в Палестине еврейского национального государства. Этих страдальцев за «избранный» народ именовали gentile Zionists. В английском языке слово «gentile» имеет минимум три значения: библейское «нееврей», американизм «не мормон» (очень показательное сходство!) и редко употребляемое в смысле «язычник»… В русском языке это понятие равнозначно ныне популярному слову «гой»… Так вот, подобных проеврейских «гоев»-неевреев среди английских «хозяев жизни» хватало — как, впрочем, и непосредственно евреев… Был среди них («гоев») упоминавшийся мной Леопольд Эмери — ближайший долголетний соратник не кого иного, как Уин-стона Черчилля… Был и сам Черчилль… Быть в то время дружным с «избранным народом» уже автоматически означало быть дружным с элитой США. А дружба с этой элитой автоматически превращала элитного представителя любой нации в человека, принципиально пренебрегающего подлинными национальными интересами своей Родины. Ведь у Золотого Интернационала нет отечества! Однако не все в Англии мыслили так, как сэр Артур, сэр Леопольд и сэр Уинстон. Были в Англии и национально мыслящие лорды, промышленники, политики, банкиры, епископы… Собственно, весьма лоялен был к рейху и сам король Эдуард VIII. Именно поэтому (а не потому, что он женился на дважды разведенной американке Уоллис Симпсон, в девичестве Уорфилд) ему пришлось отречься от престола в пользу своего брата Георга VI. Конец тридцатых годов становился моментом истины для многих стран, да и для мира в целом. Понимал это кто-либо или нет, но вопрос стоял так: что будет иметь человечество в перспективе — разрушительную наднациональную гегемонию, прикрытую фиговым листиком звездно-полосатого флага, или созидательное мировое содружество государств, сумевших избежать главного — мировой войны. В Лондоне были люди, это хорошо осознававшие — пусть и с позиций национально-капиталистических. Они-то и пытались обеслечить сотрудничество с рейхом, а не войну с ним. Наиболее же рациональным рычагом представлялся экономический… Были такие люди и в Берлине… 17 и 18 октября 1938 года в Англии находилась германская экономическая делегация во главе с заведующим референтурой по Великобритании отдела экономической политики аусамта Рютером. 18 октября с ним пожелал встретиться главный экономический советник английского правительства с 1932 года сэр Фредерик Лейт-Росс (Ли-Росс). Надо сказать, что в историографии эта фигура освещена скупо — скорее всего именно по причине ее конструктивности и крупности (с началом той войны, которой он стремился избежать, Лейт-Росс был назначен генеральным директором министерства экономической войны). Так вот, сэр Фредерик, Рютер и ответственный сотрудник германского Министерства экономики фон Зюскинд-Швейди расположились в посольских креслах, и Лейт-Росс начал с того, что посетовал на трудности с розыгрышем облигаций австрийского займа (рейх отказался принять на себя внешние долги бывшего австрийского правительства)… Потом поговорили о том о сем, но вскоре Лейт-Росс перешел к сути: — Все вышесказанное имеет для меня второстепенное значение. Есть вопросы намного более важные… В Мюнхене господин Гитлер имел беседу с премьер-министром о германо-английском сотрудничестве в будущем, и господин Чемберлен придавал большое значение той декларации, которую они тогда подписали с господином рейхсканцлером. Рютер внимательно слушал, а англичанин развел руками: — Увы, премьер-министр разочарован тем, что немецкая сторона до сих пор не оценила по достоинству значения этой мюнхенской декларации… В своей речи в Саарбрюккене ваш фюрер ее даже не упомянул… Если быть точным, то 9 октября в Саарбрюккене фюрер говорил об Англии как раз много, но вылил на нее ушат презрения, сравнив позицию Британии с положением гувернантки. Он жаловался на враждебность британского общественного мнения и жестоко атаковал оппозицию «черчиллевцев» Идена, Даффа-Купера и самого Черчилля… И тут он был, конечно, прав, потому что «гои»-«черчиллевцы» вели дело к войне, нужной Штатам и Золотому Интернационалу, а не к миру, нужному Европе… Помня все это, Рютер слушал собеседника по-прежнему внимательно, и Лейт-Росс, многозначительно взглянув на него, сообщил как бы невзначай: — Сейчас в Лондоне случайно находится Ван-Зееланд, и было бы интересно знать, как в Германии относятся к его плану? — В Германии, как и в других странах, его не сочли подходящей основой для обсуждения… Хотя там и не все так уж плохо, — ответил Рютер. Тут надо кое-что пояснить… Ван-Зееланд был премьер-министром Бельгии в 1935 — 1937 годах, имел репутацию умеренного, но Россию не любил, как ее вообще не очень-то любили в Бельгии, потерявшей в России после революции немалые вложения. Уйдя в отставку, Ван-Зееланд (считается, что по просьбе английского правительства, а там кто его знает) подготовил доклад о возможном экономическом сотрудничестве между США, Англией, Францией, Германией и Италией… Отсутствие в этом списке России и Японии было весьма красноречивым — как и присутствие Соединенных Штатов. Впрочем, план Ван-Зееланда внешне был для немцев привлекателен уже тем, что предусматривал возможность предоставления им кредитов, но… Но — через Банк международных расчетов, то есть под контролем США. Гитлеру это было уже не с руки… А теперь вернемся в германское посольство в Лондоне… Лейт-Росс настаивать на обсуждении плана Ван-Зееланда не стал. Думаю, отрицательный ответ немца его даже устроил. И далее он сказал вот что: — Господа! У каждой из европейских стран есть сходные трудности, решение которых собственными силами отдельно взятого государства вряд ли возможно… Рютер осторожно склонил голову, ожидая, что же последует дальше… — При этом о развитии политического сотрудничества можно думать только в том случае, если оно базируется на совместной экономической политике, — заявил сэр Фредерик. Обращу внимание уважаемого читателя на занятное обстоятельство… Если в Москве немцам говорили, что для экономического сотрудничества нужна политическая база, то в Лондоне им говорили обратное — экономика поможет политике. Что самое грустное — и Москва, и Лондон были правы. Берлину действительно нужно было уладить политические разногласия с Россией и экономические — с Англией, чтобы в Европе установился прочный мир. И далее Лейт-Росс окончательно стал говорить открытым текстом: — Именно перед лицом постоянно укрепляющейся экономики Соединенных Штатов Америки экономике Европы грозит серьезная опасность, если четыре державы, вместо того чтобы сотрудничать, будут выступать друг против друга… Нашим представителям надо поскорее встретиться для совершенно непринужденной беседы на эти темы… В этих словах Лейт-Росса содержалась, собственно, программа европейского мира — если бы вместо пятого отбрасываемого участника, «штатовского», в компанию было бы решено пригласить Россию. Но если бы предложение англичанина реализовалось, четыре великие европейские державы просто не смогли бы ее игнорировать! Так что тут было о чем подумать… Рютер, выслушав все это, сказал: — Уже то, что мы здесь, доказывает лояльную позицию Германии. Что же до ваших последних предложений, то мы их передадим в Берлин и надеемся, что вскоре сможем сообщить вам, сэр Фредерик, готово ли германское правительство вступить первоначально в неофициальные совместные переговоры с тремя другими великими европейскими державами… И процесс пошел… В ноябре 1938 года в Лондоне гостил представитель Рейхсбанка Винке, и 6 ноября заведующий экономическим отделом Форин Офис Эштон-Гуэткин предложил ему рассмотреть вопрос о крупных английских кредитах Германии. А в середине декабря уже сам президент Рейхсбанка Яльмар Шахт нанес «частный» визит своему другу — управляющему Английским банком Монтегю Норману. Одновременно в Лондоне начались переговоры между «Рейнско-Вестфальским угольным синдикатом» и «Угольной ассоциацией Великобритании»… Обсуждался, как всегда в таких случаях, раздел сфер влияния. Наступил год 1939-й… В феврале в Лондоне было объявлено о предстоящей в середине марта поездке в Берлин министра торговли Англии Оливера Стэнли и министра внешней торговли Роберта Хадсона. (Впрочем, предполагалось, что Хадсон заедет и в Москву, что он позднее и проделал.) В то время послом Германии в Лондоне был Герберт фон Дирксен. 20 февраля он направил в аусамт письмо, первую половину которого стоит процитировать почти полностью: Спрашивается: как должна была вести себя «гоевская» «британская» элита с учетом изложенного Дирксеном (а он писал чистую правду!)? Впрочем, до поры до времени все шло так, как этого хотела национально мыслящая часть британской элиты. Ежегодный обед англо-германской Торговой палаты прошел весьма и весьма тепло. Со стороны Германии на нем был глава экономического отдела МИД доктор Вайль. Со стороны Великобритании — Стэнли и Хадсон. . А 15 и 16 марта 1939 года в Дюссельдорфе состоялась конференция «Федерации британской промышленности» и «Союза германской промышленности» («Имперской промышленной группы»). И это был пик достижений сил мира в Европе. Увы, именно пик, удержаться на котором Европе не удалось… 15 марта сторонами было подписано Совместное заявление «Федерации британской промышленности» и «Имперской промышленной группы» («Дюссельдорфское соглашение»). И это был манифест не двух экономических объединений двух стран, а декларация мира между этими странами. Лондонский журнал «Экономист» назвал дюссельдорфские переговоры «беспрецедентными в истории в смысле масштабов». Действительно, впервые со времен кайзеров Вильгельма Первого и Вильгельма Второго, Бисмарка, Мольтке-старшего и Мольтке-младшего, со времен Дизраэля Биконсфилда, Солсбери, Розбери, Асквита, Ллойда Джорджа и вереницы других английских премьеров Британская империя становилась на путь не сдерживания Германии, а долговременного сотрудничества с ней. Для СССР это означало бы мир на ближайшие годы, если не навсегда. Окончание планового перевооружения Красной Армии одним из лучших в мире оружием приходилось на 1942 год. К концу этого года РККА получила бы по нескольку тысяч танков «Т-34», «KB», «катюш», новых истребителей, штурмовиков, бомбардировщиков. И после этого в оборонительной войне мы были бы непобедимы! Сложно сказать — смог ли бы фюрер при альянсе с Англией мирно решить польскую проблему, но это было вполне возможно. При этом ценой нашей лояльности к таким его устремлениям могло стать согласие Германии на передачу нам Западных Украины и Белоруссии. Мог ли допустить это Золотой Интернационал? Ответ очевиден. К тому же прямо в день подписания Дюссельдорфского соглашения Гитлер дал и И вся «английская» пресса тут же завопила об «империализме» немцев. Мол, присоединение семи миллионов людей другой национальности к рейху— это акт не национального объединения, как раньше, а акт империалистический. На страницах прессы крупнейшей колониальной империалистической державы мира весь этот шум и гам выглядел, мягко говоря, странно. Да, то, что проделали немцы с чехами, было не самым красивым поступком, но чехи давали к тому основания. И, во всяком случае, не англичанам было тут возмущаться… А вот же… Визит Стэнли и Хадсона отменили. Впрочем, как писал позднее Дирксен, Чемберлен в Палате общин и Галифакс в Палате лордов сделали заявления, осуждающие акции Гитлера, но не продемонстрировали никаких фундаментальных изменений в проводимой ими политике по отношению к Германии. Что ж, источником «общественного мнения» в «демократических» странах является пресса. А прессой в Англии, как и в Штатах, управляли прежде всего или сами евреи, или их доброхоты. Так что именно эта пресса быстренько отбуксировала британское правительство на тот фарватер, который вел Англию в направлении США… Гитлер к идее альянса с Англией относился тогда уже скептически, возможно потому, что уже мало сомневался в том, что англофранцузы планируемое вторжение в Польшу ему не простят. А на это Гитлер уже психологически почти решился, и если бы он обеспечил себе нейтралитет (как минимум) России, то колебаниям окончательно пришел бы конец. Не мог он и оставить в боку рейха чешскую «занозу». Так что дюссельдорфские перспективы были опрокинуты и его действиями, но они-то не имели целью порвать с Англией. Секретные англо-германские переговоры о разделе мировых рынков шли с мая по август! Нет, «Дюссельдорф» торпедировали «черчиллевцы». Недаром же их лидер в свое время был первым лордом адмиралтейства и своим странным бездействием фактически запрограммировал гибель «Лузитании». А уж эта гибель стала одним из поводов для вступления в Первую мировую войну ее подлинного творца — Соединенных Штатов Америки… Экономика и политика в капиталистическом мире не то что взаимосвязаны, а скорее взаимно запутаны. Но запутаны они для взгляда лишь постороннего, поверхностного, непосвященного… Вот, скажем, та же судетская проблема… Ведь на нее можно посмотреть и с нетрадиционной точки зрения… На передаче националистической Германии Судетской области настаивала та часть французских финансистов и промышленников, которая была связана с банком еврея Лазара. Крупным акционером германского химического треста «Aussiger Verein» был один из главных чешских капитулянтов, чешский министр Беран, и этот трест был связан с химическим концерном, одним из главных акционеров которого был Чемберлен… Таков вот мир Капитала, не имеющего национального отечества и принципиально занимающего позицию космополита. А как там было в мире рабоче-крестьянском? 31 МАЯ 1939 года Молотов на сессии Верховного Совета СССР сделал доклад «О международном положении и внешней политике СССР»… Уже в начале своей речи он сообщил депутатам, что последние изменения в международной обстановке «с точки зрения миролюбивых держав значительно ухудшили» его. В агрессивные державы была записана Италия, поскольку она аннексировала Албанию, но прежде всего — Германия, которой поставили в счет Судеты, Мемель и то, что она «пошла дальше, просто-напросто ликвидировав одно из больших славянских государств — Чехословакию». Как на факты прискорбные Молотовым было указано на отказ Германии от морского соглашения с Англией и выход немцев из пакта о ненападении между Германией и Польшей. Заключенный неделю назад итало-германский «Стальной пакт» Молотов оценил как наступательный и тоже агрессивный. Англия и Франция (а мимоходом и США) были зачислены докладчиком в «неагрессивные демократические державы», и было много сказано о том, что с ними СССР ведет и намерен вести переговоры с целью организации сотрудничества «в деле противодействия агрессии». Однако было сказано и так: — Мы стоим за дело мира и за недопущение дальнейшего развертывания агрессии. Но мы должны помнить выдвинутое товарищем Сталиным положение: «Соблюдать осторожность и не давать втянуть в конфликты нашу страну провокаторам войны, привыкшим загребать жар чужими руками». Только две европейские страны привыкли на чужом горбу въезжать в рай — Англия на протяжении многих веков, а Франция — чуть менее. И последний раз эти «демократические» державы успешно загребали жар именно руками России — в Первой мировой войне… Поэтому в докладе Молотова присутствовал и следующий пассаж: — Ведя переговоры с Англией и Францией, мы вовсе не считаем необходимым отказываться от деловых связей с такими странами, как Германия и Италия… Торговое соглашение на 1939 год с Италией ко времени произнесения речи было уже подписано… Соглашение с Германией задерживалось, ибо, как мы знаем, тот же Молотов заметил немцам, что вначале надо заложить политическую его базу… И тут все еще было впереди, хотя на все развитие ситуации от сдержанной холодности до полного решения всех вопросов — как политических, так и экономических — оставалось всего-то три месяца. ПОСЛЕДНЯЯ часть доклада Молотова касалась наших отношений с Японией… В то время уже давно истек срок японо-советской рыболовной конвенции 1928 года, заключенной на 8 лет. После 1936 года мы конвенцию год за годом краткосрочно продлевали. Однако японские районы промысла постепенно сокращались — ведь даже в 1938 году их было в наших водах ни много ни мало, а 384 участка. А японцы настаивали на новой конвенции — для них еще более выгодной. И ссылались при этом на… Портсмутский русско-японский договор 1905 года. Тут были фатально связаны экономика и политика, замешанные на наследии Русско-японской войны начала века. Тогда Россию и Японию — потенциально дружественные и взаимодополняющие дальневосточные державы — стравили по той же схеме, с теми же целями и те же силы, что стравливали и стравили в Европе Россию и Германию. Тогда много постарался и верный слуга врагов России Витте, проведя по территории Северной Маньчжурии злополучную КВЖД — Китайскую восточную железную дорогу. С тех пор так оно и пошло — цари с «виттами» кашу заварили, а расхлебать ее никак не удавалось даже сталинскому Политбюро… Уж очень круто она была сварена, да еще и очень ядовито посыпана англосаксами, а также и еврейскими банкирами Америки во главе с Якобом Шиффом из финансовой группы «Кун, Леб и К°». Не стоило, впрочем, все списывать только на кунов и лебов — в Японии хватало и собственных провокаторов. В 1931 году японский посол в Москве Хирота (будущий премьер «халхин-голской» поры) уверял свой генеральный штаб, что «нужно занять решительную позицию по отношению к Советскому Союзу, приняв решение воевать с СССР в любое время, когда это окажется нужным…» При этом Хирота пояснял: «Однако целью должна быть не столько защита от коммунизма, сколько оккупация Дальнего Востока и Сибири». У военных был такой же взгляд на вещи, и военный министр Араки в 1933 году на совещании губернаторов префектур заявил: «Япония должна неизбежно столкнуться с Советским Союзом. Поэтому для Японии необходимо обеспечить себе путем захвата территории Приморья, Забайкалья и Сибири». В СССР тогда, после одного из дальних перелетов Владимира Коккинаки были популярны стихи: Но кроме Араки и аракистов, в Японии всегда были влиятельные люди, мыслившие прямо противоположно. В двадцатые годы одним из них был граф Симпэй Гото. Скончавшись в 1929 году семидесяти двух лет от роду, он в ранге министра иностранных дел в 1918 году организовывал интервенцию в Россию, в начале 20-х был мэром Токио и ректором Университета Такусёку, а в 1923 году— министром внутренних дел. Немало поспособствовав установлению с СССР дипломатических отношений, был с 1925 года президентом советско-японского общества культурной связи. В 1923 году в Токио приезжал — официально для лечения — советский эмиссар Абрам Иоффе, и Гото передал с ним письмо Чичерину, где имелось много интересных мыслей, например: Конечно, в этом письме между строк читалось и желание договориться за счет Китая, но была в нем та рациональная суть, усвоив которую Япония могла бы избавиться в будущем от немалого числа больных проблем. Увы, линия Гото не реализовалась… К началу тридцатых Япония активно внедрялась в Китай, а Маньчжурию попросту оккупировала, создав там позднее марионеточное государство Маньчжоу-Го… В июле 38-го года в районе озера Хасан почти две недели шли бои между японскими и советскими войсками из-за двух высоток— Заозерной и Безымянной, якобы принадлежавших этому «государству»… Высотки остались нашими — хотя маршал Блюхер проявил себя далеко не лучшим образом, к тому времени больше интересуясь спиртными напитками, чем штабными разработками… Но высотки — это была так, мелочь. Главное было в рыбе… В рыболовной концессии… Поздней осенью 1938 года, 28 ноября, еще нарком Литвинов принял японского посла Того, и состоялся долгий и резкий разговор. Свою бездарную, беззубую — в отношении «демократических держав» — европейскую линию поведения Литвинов компенсировал жесткостью линии с японцем. — Господин посол, — нарком был сама чопорность и официальность, — я имею ответ моего правительства и сообщу его вам. Мы будем говорить о конвенции, но— не только о ней… Каждый раз, когда заходит речь о конвенции, вы ссылаетесь на Портсмутский договор. Что ж, берем его и смотрим, о чем он говорит… Литвинов надел очки и прочел: — Статья девятая гласит, что правительство бывшей царской империи обязуется — далее прямо по тексту: «войти с Японией в соглашение в видах предоставления японским подданным прав по рыбной ловле вдоль берегов русских владений в морях Японском, Охотском и Беринговом…» Литвинов снял очки и вопросил: — Где же здесь сказано что-то о количестве и условиях сдачи внаем участков лова? Ясно, что и то и другое должно быть предметом полюбовного соглашения путем отдельных переговоров. Того угрюмо молчал, ибо возразить-то ему было нечего. Поэтому Литвинов торжествующе продолжил свой монолог, в котором каждая мысль прихлопывала японские претензии не хуже, чем ловкая хозяйка прихлопывает мухобойкой назойливых мух в квартире: — Японское правительство в последние годы вообще часто упоминает Портсмутский договор, но само его то и дело нарушает… В Портсмуте вы обязались не иметь в Маньчжурии войск, кроме охраны железной дороги по пятнадцать человек на километр. А вы Маньчжурию оккупировали и держите там огромную армию. Того молчал… — По статье одиннадцатой Япония обязалась не возводить никаких укреплений и военных укреплений на Сахалине и прилегающих к нему островах. А сейчас вы начали чинить препятствия свободному плаванию советских судов в проливе Лаперуза, ссылаясь на имеющиеся там военные зоны. Но если там нет укреплений, то какие там могут быть военные зоны? Литвинов сделал паузу, потом прибавил: — Я уже не говорю о нарушении ваших обязательств по платежам за КВЖД… Он вновь помолчал, но молчал и японец, и, нарушая эту обоюдную тишину, Литвинов раздраженно заявил: — Мы не можем считать терпимым такое положение, при котором японское правительство, нарушая свои собственные обязательства в отношении СССР, настаивало бы на выполнении советским правительством своих обязательств и тем более на удовлетворении требований Японии, выходящих за пределы этих обязательств. Я уполномочен передать, что Советское правительство не находит возможным приступить к переговорам о заключении новой рыболовной конвенции на длительный срок раньше, чем японское правительство не выполнит по крайней мере своего обязательства в отношении платежа по КВЖД… Мы готовы в доказательство своей доброй воли заключить лишь временное соглашение на один год… Того наконец разлепил склеенные долгим молчанием губы, и — возможно, потому, что язык его долго пребывал в бездействии — речи его были весьма невнятными и лукавыми: — Я рад, что на наши предложения имеется ответ. Я надеялся, правда, что он будет кратким и ясным. Но оказалось, что он длинный и содержит комментарии. Я разочарован таким ответом и думаю, что мое правительство тоже будет разочаровано. Вы цитировали Портсмутский договор. Но в нем сказано, что советское правительство предоставляет права японским подданным. А значит, их основные права признаны. В конвенции же говорится, что она будет продлеваться, когда истечет срок ее действия. Того слепил губы, вздохнул и вновь их разлепил: — По вопросу о нарушении обязательства не держать войск в Маньчжоу-Го. Япония и Советский Союз обязались иметь войска для охраны железной дороги в ограниченном количестве, но поскольку Советский Союз дорогу продал, то больше не существует объекта, который надо охранять. Литвинов мог бы ответить Того, во-первых, что по Портсмутскому договору брали на себя обязательства царское правительство и Российская империя, а не Советское правительство и Советский Союз… Что конвенция не Но местечковый остряк Макс был скор на слово только для отповедей немцам. И он просто заявил, что более не считает нужным останавливаться на толковании старых договоров, а срок новых закончился, и надо исходить из этого… В итоге после сорокаминутной беседы стороны распрощались, друг другом весьма недовольные. В Японии стали призывать к войне с СССР. Сотрудников советского полпредства в Токио на улице тут же окружал конвой из двух-трех полицейских. Они сталкивали их с тротуара, мешали переходить улицу… Сзади ехал автомобиль, пугая наездом и дудя в сигнал. А рядом еще обязательно вышагивали несколько японцев в цивильном — свистя, оскорбляя и смеясь… Да, японцы — народ вежливый. Но японцы, движимые приказом, руководствуются уже не нормами приличного поведения, а приказом… Начавшиеся в декабре 38-го года переговоры шли туго, 14 февраля 1939 года нижняя палата японского парламента фактически дала правительству карт-бланш на использование против СССР военной силы. В ответ Москва заявила, что СССР будет рассматривать попытки «свободного лова» в советских водах как нападение на Советский Союз со всеми вытекающими отсюда последствиями. Мукден и Цусима вдруг оказались почему-то забытыми. 2 апреля 39-го года Токио подписал протокол о продлении рыболовной конвенции на один год на советских условиях. Конфликт был временно улажен, но далеко не ликвидирован… И в последний день весны 39-го года, в преддверии жаркого в метеорологическом и — особенно — в политическом отношении лета, Председатель Совета Народных Комиссаров и народный комиссар иностранных дел СССР Вячеслав Молотов с кремлевской трибуны заявлял: — Кажется, уже пора понять кому следует, что Советское правительство не будет терпеть никаких провокаций со стороны японо-маньчжурских воинских частей на своих границах. Сейчас надо об этом напомнить и в отношении границ Монгольской Народной Республики… Мы серьезно относимся к таким вещам, как договор взаимопомощи… Я должен предупредить, что границу Монгольской Народной Республики, в силу заключенного между нами договора о взаимопомощи, мы будем защищать так же решительно, как и свою собственную границу… Однако дело было не только в Японии… В ТРИДЦАТЫЕ годы состоять в Коммунистической партии было наиболее опасным делом в двух странах — в Японии и Германии. В Японии это было даже не просто опасным, а смертельно опасным. Там коммунистов нередко казнили, в то время как в Германии тридцатых годов их все же просто сажали в концлагеря. Поэтому неудивительно, что Антикоминтерновский пакт был заключен 25 ноября 1936 года именно между Японией и Германией, и лишь в 1937 году к нему присоединился дуче, а 24 февраля 1939 года — Венгрия адмирала Хорти и японская марионетка — Маньчжоу-Го с «императором» Пу И. 27 марта 1939 года— накануне вступления войск генерала Франко в Мадрид — пакт подписала и Испания (тогда же она секретно присоединилась к оси «Берлин — Рим»)… Антикоминтерновский пакт был направлен не против страны реального коммунизма — СССР, а против коммунизма внутри стран-участниц. И Гитлер был готов (и эту готовность не раз подчеркивал) проводить различие между идейной борьбой внутри рейха и межгосударственными отношениями. То есть, будучи антикоммунистом, Гитлер не обязательно числил себя в антисоветчиках. Это нам надо уяснить четко. Иначе было в Японии… Среди элиты там были сильны не только антикоммунистические настроения, но и настроения антисоветские. И даже не антисоветские, а — антирусские. Императорская Япония не могла забыть победоносные для нее Мукден и Цусиму, и эта ее долгая память питала презрение к возможностям России. Это был тот редкий случай, когда традиционно русской болезнью — шапкозакидательством — болели многие в стране, России враждебной. Однако в Токио понимали, что против России нужен союзник. Но кто? США не годились, потому что Япония все более претендовала на ту ведущую роль в Азиатско-Тихоокеанском регионе, которую США— после идиотски-предательской продажи Александром II Русской Америки в 1867 году — давно и привычно отводили себе. Англия? Элитарная Англия в своем традиционном русофобстве входила в союз с Японией давно, еще в 1901 году заключив с ней союзный по сути договор. Цель его была ясной всем — поощрение курса японских экстремистов на войну с Россией. Именно на английских верфях была построена основная часть того флота, который отправил на дно Цусимского пролива эскадру адмирала Рожественского весной 1905 года. Но само это соглашение стало результатом улаживания конфликта Японии и Англии, постепенно возникшего в оккупированной Японией части Китая, да и вообще в Тихом океане. То есть Англия в надежные союзницы не годилась (да и могла ли Англия быть таковой в принципе?). Франция? Франция — и это становилось все очевиднее— не могла толком помочь даже сама себе… Италия не имела серьезного самостоятельного значения без Германии… Итак, блокироваться надо было с Германией, и блокироваться против России. А вот этого Гитлер хотел не очень-то, хотя уверял японцев скорее в обратном. 26 апреля 1939 года Риббентроп направил германскому послу в Японии Ойгену Отту очередную, но далеко не рядовую шифрованную телеграмму. Министр иностранных дел вводил посла в курс весьма тонких обстоятельств, сообщая, что уже длительное время между Берлином, Римом и Токио ведутся тайные переговоры о заключении военного союза. Первые разговоры об этом завел летом 1938 года генерал Хироси Осима—тогда еще военный атташе Японии в Берлине… И предложения Осимы вначале выглядели как чисто оборонительные — там шла речь о поддержке при угрозе «извне», при «неспровоцированном нападении со стороны другой державы». Об Осиме иногда говорили, что он порой производил впечатление более убежденного нациста, чем сами нацисты, и это было не так уж далеко от истины. Осима был природной «военной косточкой» (отец в 1916—1918 годах занимал пост военного министра), человеком чести и принципов. С такими людьми приятно — если можно так выразиться — враждовать, но еще приятнее — дружить. В том же 38-м Осиму произвели в генерал-лейтенанты и назначили послом в Берлине. И он еще более активно стал продвигать идею тройственного пакта. Однако тут возникли сложности. Японское правительство хотело привязать обязательство по оказанию взаимной поддержки исключительно к случаю войны с Россией и соответственно ориентировало Осиму и посла в Риме Сиратори. Токио, однако, не был склонен договариваться «вообще», и в апреле 1939 года оттуда пришло в Берлин предложение, суть которого в шифровке была изложена так: Далее Отт с японских слов пояснял: Однако Гитлеру в преддверии возможной войны с Западом отнюдь не улыбалось трансформировать антикоммунистические договоренности в чисто антисоветские — без направленности против англофранцузов прежде всего. Не был склонен к такому варианту и Муссолини. Осима и Сиратори это понимали — почему и были в своей позиции так категоричны. Сообщая обо всех сложившихся обстоятельствах Отту, Риббентроп в конце шифровки предупреждал: Отт эту инструкцию-то выполнил, но ум — хорошо, а два — лучше. И вторым умом у посла был блестящий аналитик, не раз уже его выручавший, помогавший готовить донесения в Берлин и пользовавшийся у посла полным доверием. Этот его конфидент имел хорошие связи среди японской элиты, что было вполне объяснимым для токийского корреспондента одной их солиднейших германских газет «Франкфуртер Рундшау»… Он воевал в Первую мировую, имел Железный крест и был, кроме прочего, обаятельнейшим, компанейским парнем… Звали журналиста Рихард Зорге… С 4-м Главным управлением Генштаба РККА — разведывательным — член компартии Зорге был связан еще с начала 20-х годов. В конце 20-х он работает в Китае, где в 1930 году в Шанхае американка Агнес Смедли познакомила его с Ходзуми Одзаки — тогда шанхайским корреспондентом «Осака Асахи». В 1933 году Зорге был направлен в Токио, а в 1937 году Одзаки вошел в состав комиссии политических советников японского премьер-министра и параллельно — в состав разведывательной группы Зорге «Рамзай»… Зная это, Отт вряд ли был бы откровенен с симпатичным соотечественником и не знакомил бы его со всей своей перепиской с Берлином. Однако Отт всего этого не знал, и вскоре «Рамзай» уже сообщил «Директору», что Япония готова в любой момент подписать пакт, направленный против СССР. Однако к этому, как уже было сказано, не был готов Берлин… А в районе границы Монголии с Маньчжоу-Го все чаще звучали выстрелы… Но счет убитых с обеих сторон пока исчислялся единицами… В ЕВРОПЕ же… Впрочем, за всеми нашими рассказами, уважаемый читатель, мы совсем забыли о режиссере многих важных событий — о козлобородом Дяде Сэме… Пора бы о нем и вспомнить. И как раз в связи с неким фактом, имеющим отношение и к Европе, и к Америке… 18 апреля 1939 года посол США в Бельгии Джозеф Дэвис подписал в отправку срочную шифровку в Вашингтон государственному секретарю Кордэплу Хзллу. Того же 18 апреля (оперативность, говорящая сама за себя!) он получил ответ. Я приведу оба эти документа полностью — уж очень они, если читать их верно, хорошо показывают, кем были Штаты для Европы в 1939 году (да и только ли в нем!)… Я их приведу, а потом уж прокомментирую. Хотя одно пояснение надо бы дать сразу. До Бельгии, в 1936— 1938 годах, Дэвис был послом в СССР. И еще одно… После его отзыва в июне 1938 года пост посла США в СССР был до августа 1939 года свободен. Правда, в марте 39-го было объявлено о назначении послом сорокасемилетнего Лоуренса Адольфа Штейнгарда, но он добрался до Москвы лишь накануне новой европейской войны… И это тоже кое о чем говорит… Так вот, Дэвис писал: Несмотря на некоторую наивность и действительно далеко не полную осведомленность Дэвиса, в его предложении был явный резон — если в Вашингтоне действительно прилагали «огромные усилия по сохранению мира на земле». Однако ответ был следующим: Закон о нейтралитете 1935 года — это закон об эмбарго на продажу оружия воюющим странам. Весной 1939 года госдепартамент предложил его трансформировать так, чтобы можно было в случае войны продавать вооружения Англии и Франции на условиях «плати и вези». Даже эти скромные предложения конгресс тогда провалил. Причем это объективно способствовало войне (на что, похоже, в США и рассчитывали, потому что когда война началась, то по принятому в марте 1941 года закону о ленд-лизе оружие в Европу все равно потекло). Как поездка Дэвиса могла повлиять на решение конгресса, вряд ли мог объяснить и сам Корделл Хэлл. Шестидесятитрехлетний Джозеф Эдуард Дэвис был действительно сторонником искреннего сотрудничества с Советской Россией. В 1937 году он много поспособствовал заключению торгового соглашения между СССР и США, был одним из организаторов общества советско-американской дружбы, трезво оценивая жесткость режима в СССР как неизбежность закономерной «борьбы с многочисленными врагами»… Дэвиса принимал Сталин, и, уже вернувшись в США, бывший посол отзывался о нем так: «Мудрый, простой человек, умеющий глядеть вперед, умеющий сочетать достоинство с приветливостью». Так что Дэвис действительно верил в то, что предлагал. И если бы то, что он предлагал, было Вашингтоном санкционировано, то… Ах нет! Не могло это быть санкционировано Вашингтоном и Рузвельтом, ибо Золотой Элите мира уже нужна была новая Большая война… И два документа весны 1939 года, взятые вместе, это наглядно доказывают. Можно, впрочем, уважаемый читатель, привести и еще один документ из-за океана… 25 мая 1939 года американский посол в Париже масон Буллит в письме руководителям двух ведущих французских масонских лож — Грусье из «Великого Востока Франции» и Дюменилю де Грамону из «Великой Ложи Франции» — сообщал: «Имею честь довести до Вашего сведения, что… я хотел бы пригласить к себе на днях кого-либо из Ваших великих магистров, чтобы сделать сообщение, только что полученное от президента». От имени обеих лож к брату Буллиту поехал брат Грусье, которому брат Буллит и вручил послание Рузвельта. В нем брат-президент из Арабского ордена предлагал европейским братьям действовать таким образом, чтобы конфликт с Гитлером «сделался неизбежным». А далее Рузвельт заверял, что И никакие «законы о нейтралитете» его не смущали. Да и какой нейтралитет! Позднее — когда война уже стала фактом, бывший посол США в Лондоне Джозеф Кеннеди играл в гольф с Джеймсом Винсентом Форрестолом. — Джо, как, на ваш взгляд, мог Чемберлен удержать Англию от вступления в войну? — поинтересовался Форрестол. Кеннеди лишь ухмыльнулся: — Положение Чемберлена было таково, что Англия не имела ничего, чтобы отважиться на войну с Гитлером. — Так какого же тогда черта?! — А это Буллит внушал президенту, что немцев следует проучить в истории с Польшей. Кеннеди явно не знал, что это, напротив, Рузвельт инструктировал Буллита в подобном духе. Но вот что говорил лично ему английский премьер, он, конечно же, помнил, о чем Форрестолу и сообщил: — Ни французы, ни британцы не сделали бы Польшу причиной для войны, не будь это постоянным стремлением Вашингтона… Чемберлен заявлял мне, что именно Вашингтон и всемирное еврейство заставили Англию вступить в войну… И читатель может поверить, что ответы Кеннеди переданы верно — их записал сам Форрестол в своем дневнике. А нам все «навяливают» на уши — коллективная безопасность, мол… Есть в нашей истории такой крупный специалист по Германии — Лев Безыменский. Он в дипломатической — как он выражается— игре западных держав летом 1939 года насчитывает аж шесть плоскостей: 1) английскую, 2) англо-французскую по отношению к СССР, 3) англо-французскую по отношению к Польше, 4) англо-немецкую с целью возможного сговора с Германией, 5) англо-немецкую по неофициальным каналам с целью определить подлинные намерения Германии и 6) немецко-английскую в рамках неофициального информирования Англии о намерении Германии зондировать СССР. Об одной только «плоскости» «забыл» упомянуть этот Лев — американо-европейской! То есть о той наклоненной Штатами плоскости, по которой они подло и ловко толкали европейские «демократии» к войне против Гитлера… А точнее — против себя, против мирных перспектив собственного, то есть американского, народа. ВОТ ТАК, уважаемый мой читатель, была Да, война была решена так… И не Адольф Гитлер принимал решение о ее начале— он отнюдь не рвался к затяжному конфликту, хотя и был к нему психологически готов. Но и готов-то он был к нему потому, что как талантливый политик понимал: война решена без него. И ему остается одно — постараться провести ее не так, как это предполагалось братьями Грусье, Буллитом, Рузвельтом, Черчиллем и прочими космополитствующими «гражданами мира»… А это оказывалось возможным лишь в том случае, если будет снята напряженность в «русском» вопросе. И Россия нужна была Германии не только как нейтральный элемент, но и как… Да чуть ли — не как союзник! В августе 1939 года имперская служба по проблемам развития экономики подготовила докладную записку «Возможности межрегиональной военной промышленности под немецким руководством»… В ней был сделан следующий вывод: Москва говорила Берлину — для экономического союза нужна политическая база. Но свой политический «Дранг нах Остен» в Россию летом 39-го года совершал Запад. Из Москвы уехал Стрэнг, и хотя толку от его занозистого «круглого стола» было мало, тремя державами было решено провести в Москве теперь уже военные переговоры. 2 августа Политбюро утвердило состав советской делегации: нарком обороны Ворошилов, начальник Генштаба РККА Шапошников, его зам Смородинов, начальник ВВС РККА Локтионов и нарком военно-морского флота Кузнецов. Накануне, 1 августа, во Франции и Англии было публично объявлено о назначении состава военных миссий на трехсторонних переговорах в Москве по военным вопросам. Конфиденциально же о решении английского правительства министр иностранных дел лорд Галифакс объявил нашему полпреду Майскому еще 25 июля. 26 июля о таком же решении французский МИД сообщил полпреду Сурицу. Французы делегировали в Москву второстепенного члена Верховного военного совета генерала армии Думенка, генерала Валена, преподавателя военно-морской школы капитана 1 ранга Вийома, капитана Бофра и еще кое-кого по мелочи — одного майора и трех капитанов, которых должна была подкрепить тройка французских военных атташе в Москве во главе с генералом Паласом. Англичане же… Эти направили к нам компанию еще более удивительную… 5 августа к Ленинграду ушел пакетбот «Сити оф Эксетер» (скорость хода— максимум 13 узлов, то есть около 25 километров в час) с комендантом Портсмута адмиралом Реджинальдом-Планкетом-Эрнл-Эрл-Драксом и членами английской миссии (один маршал авиации, один генерал-майор и тоже немного «мелкоты»). 12 августа горе-переговоры начались. Россия была готова защищать Польшу и Францию полутора сотнями дивизий, десятью тысячами танков, пятью тысячами боевых самолетов и пятью тысячами тяжелых орудий, Англия — одной-двумя дивизиями. При этом Дракс сообщал в Лондон, что предложения СССР — пустая затея. И ведь что удивительно и забавно — был прав в этом на сто, как говорится, процентов. Впрочем, Сталин, надо полагать, хотел довести ее до логического конца, то есть — до провала по вине Запада. Очевидно, только поэтому сия затея еще окончательно не провалилась. Но уже вот-вот должна была провалиться… Еще до начала московских переговоров — 25 июля, Шнурре по прямому указанию Гитлера пригласил на ужин в ресторан «Эвест» Астахова и заместителя торгового представителя Бабарина. 26 июля заведующий восточноевропейской референтурой отдела экономической политики германского МИДа, прихвативший с собой личного референта, сидел напротив двух русских, впервые за много их встреч рассматривая собеседников в необычном ракурсе —через стол не мидовского, а отдельного ресторанного кабинета. Собственно, то, что он готовился сообщить московским представителям, он говорил уже не раз, но на этот раз он говорил с санкции Гитлера, и это меняло все… Поэтому, когда Шнурре сказал, что руководители-де германской политики исполнены самого серьезного намерения нормализовать и улучшить германо-советские отношения, Астахов сразу подобрался и тут же вспомнил о словах Вайцзеккера— о лавке, полной товаров… Шнурре подтвердил — Германия готова предложить СССР на выбор все что угодно, от политического сближения и дружбы вплоть до открытой вражды. Астахов уточнил — это личная точка Шнурре или же отражение мнения германского правительства? Шнурре в ответе был внятен не очень-то… И все это надо было переварить не только двум желудкам русских дипломатов. Впрочем, процесс развивался… И 30 июля статс-секретарь Вайцзеккер записал в своем дневнике: « Вайцзеккер имел в виду предстоящие московские переговоры СССР с Англией и Францией и явно переоценивал реализм Запада и недооценивал реализм Сталина… ПРОЦЕСС же продолжал развиваться… 2 августа уже рейхсминистр Риббентроп по своей инициативе принимает Астахова, что при разнице их статусов означало крайнюю срочность и важность демарша. Рейхсминистр подтвердил Астахову, что все, что тот слышал от Шнурре, — это официальная позиция германского руководства. Итак, приближался «момент истины»… Утром 15 августа — как раз в день доклада на трехсторонних переговорах маршала Шапошникова — Шуленбург получил из Берлина срочную телеграмму, где ему предписывалось немедленно посетить Молотова и сообщить ему, что Риббентроп готов прибыть в Москву с кратким визитом, чтобы «от имени фюрера изложить господину Сталину точку зрения фюрера». В 20.00 Шуленбург был у Молотова, чтобы сообщить это, а также познакомить наркома и Предсовнаркома с запиской Риббентропа, а по сути — Гитлера… — Мне поручено изложить эту памятную записку устно, но я желал бы ее зачитать, — заявил германский посол. И зачитал… Документ всегда убедительнее его пересказа. Тем более такой документ, как тот, с которым мы чуть позднее познакомимся полностью. Ведь он того стоит! После зачтения записки началась беседа, и Молотов сразу же поинтересовался: — Граф Чиано в беседе с нашим временным поверенным в Риме Гельфандом сообщил ему 26 июня о некоем «плане Шуленбурга» из трех пунктов, а именно: германское содействие урегулированию взаимоотношений СССР и Японии; заключение пакта о ненападении и совместное гарантирование прибалтийских стран; заключение широкого хозяйственного соглашения с СССР. Немец постепенно наливался кровью, а Молотов спокойно спросил: — Господин Шуленбург, насколько данное сообщение из Рима соответствует действительности? Шуленбург был уже красен как рак и сдавленно пояснил, что речь-де шла о перспективах лишь в общих чертах… О Японии, мол, он говорил, о гарантиях для прибалтов — нет… Однако Молотов его успокоил: — Но в вашем плане ничего невероятного нет. — Значит, приведенные вами, господин Молотов, его пункты можно брать за основу? — обрадовался Шуленбург. — Теперь можно говорить и конкретнее… Однако вопрос о Японии пока рассматривать нецелесообразно, — пояснил Молотов. — Иное дело — «освежить», как вы говорите, наши давние совместные договоренности… Шуленбург был у Молотова один час и сорок минут, из которых сорок минут ушло на диктовку германского посла. Свои листки с текстом телеграммы Риббентропа Шуленбург из рук не выпускал и передать их нам не захотел… И с его слов советский переводчик Павлов записал следующее: В этот текст можно вчитываться и вчитываться! Ведь это — умная и точная программа восстановления того нормального взгляда на судьбу России и Германии, который был утрачен уже во времена Витте и благодаря — во многом — тому же Витте и прочим внутренним и внешним врагам двух органически дружественных держав. МОЛОТОВ был, безусловно, умным и умно работоспособным человеком, однако И поэтому у Сталина было давно заготовлено то ключевое слово, произнести которое перед Шуленбургом должен был Молотов… Он его и произнес… И слово это было «Пакт»… Подвели ситуацию к этому немцы. И оно было сразу же услышано и оценено в Берлине… Через день, 17 августа, Шуленбург встретился с советским наркомом вновь и радостно сообщил, что он получил хороший ответ из Берлина. — Видно, в Берлине быстро работают, —удовлетворенно отметил посол. — Я тоже имею ответ на ваши предложения, — не остался в долгу Молотов. — И должен предупредить, что товарищ Сталин в курсе дела и ответ согласован с ним. Итак, мы считаем, что первым шагом должно быть заключение кредитно-торгового соглашения. Вторым же шагом может быть либо, как вы выражаетесь, — освежение договора 1926 года, либо — заключение договора о ненападении плюс протокол по вопросам внешней политики… Искренне приверженный идее дружбы с Россией, Шуленбург расцветал… А Молотов ему настроения и еще подбавил: — Относительно вопроса о приезде господина Риббентропа… Мы ценим постановку его германским правительством. Своим предложением послать в Москву видного политического деятеля оно подчеркивает серьезность своих намерений. Это не то, что англичане, которые прислали к нам второстепенного чиновника Стрэнга… Однако… Тут даже невозмутимый Молотов сделал чуть виноватую паузу и продолжил: — Однако нам необходимо время для проведения подготовки, и мы не хотели бы сразу поднимать много шума… Нельзя ли не поднимать много шума? Но у Гитлера, которому надо было в сухие дни — до сезона дождей — решить проблемы с Польшей, времени не было. И уже поэтому вопрос о Пакте стал вопросом нескольких суток. Гитлер был готов прислать Риббентропа в Москву прямо 18 августа (и даже почти собрался отправиться туда сам!), но даже 19 августа Сталин еще колебался. А Берлин нажимал, и утром 19-го — это была суббота, Шуленбург получил инструкцию добиться «немедленной встречи с господином Молотовым». В два часа дня он — уже в который раз за эти дни — извинялся перед Молотовым за настойчивость. — Но срочность дела требует этого, — пояснил он. — Ничего, когда дело требует, не стоит его откладывать, — ответил нарком иностранных дел. И русский с немцем вновь принялись уточнять пункты и формулы будущего пакта. Шуленбург и переводивший его Хильгер покинули кабинет Молотова в три часа дня. А через полчаса в германское посольство позволили из НКИДа и попросили Шуленбурга вновь приехать к Молотову в полпятого… И в 16.30 посол услышал от Молотова: — Я проинформировал правительство и сообщаю, что мы считаем, что господин Риббентроп мог бы приехать в Москву числа 26—27-го после опубликования торгового соглашения… ПЕРЕВАЛ уже был близок… И в тот же день, а точнее — ночь, два уставших от последних согласований человека— доктор Шнурре и наш торгпред Евгений Бабарин подписали уже ранее парафированное кредитное соглашение. Пункт первый его гласил: А вот и пункт второй: Список этот более чем красноречив… Но это было не все! К соглашению прилагались списки «А» и «Б» «отдельных видов оборудования, подлежащих поставке германскими фирмами» за кредит и выручки от советского экспорта в рейх. Из этих обширных списков я приведу — и то частично! —лишь статью Были в списке еще и Были Были даже К соглашению прилагался и список «В» «товаров, подлежащих поставке из СССР» на сумму в 180 миллионов марок. Мы обязывались поставить немцам на 22 миллиона кормовые хлеба, на 74 миллиона — лес, на 15 миллионов — хлопка и хлопковых отходов, на 13 миллионов — фосфаты, на 9 миллионов — мехов и пушнины, на 2 миллиона — платины, почти на 4 миллиона — марганцевой руды и даже на полтора миллиона — «тополевое и осиновое дерево для производства спичек». А вообще-то в списке было много чего еще — вплоть до необработанного и обработанного конского волоса, рыбьего пузыря, пуха и перьев… ВЕСНОЙ Молотов говорил о политической базе экономического сотрудничества. Но в реальности все соединилось в одно — кредитно-торговое соглашение немного опередило соглашение политическое. Но — лишь на четыре дня. С наследием Литвинова было наконец-то покончено. И 21 августа миссиям Дракса и Думенка предложили собирать чемоданы. Банкир (и по совместительству— политикан) из группы Черчилля Леопольд Эмери позднее писал: Что ж, хоть раз Эмери, описывая позицию СССР, возвысился — пусть и перевирая немного даты—до правды. Ну, спасибо ему и на том… ТОГО ЖЕ 21 августа Гитлер подписал для отправки Сталину личную срочную телеграмму. Шуленбург передал ее Молотову в 15.00 по московскому времени и уже в 17.00 получил от Молотова ответ Сталина. Гитлер, в частности, писал: Ответная телеграмма Сталина была в три раза короче: Ответ этот был сдержанным. Но —однозначным и конкретным. На следующий день «Известия» сообщили: Утром 23 августа два четырехмоторных «Кондора» вылетели из Кенигсберга, а во второй половине дня они приземлились на московском Центральном аэродроме. Заехав ненадолго в посольство, Риббентроп отправился в Кремль на первую трехчасовую встречу со Сталиным и Молотовым. И того же 23 августа Пакт был подписан… Европа, да и не только она, была ошеломлена. Да нам-то что с того! Мы получили реальный шанс на прочный мир с Германией и на… НУ, ДО дружбы с ней нам было еще далеко… |
||
|