"Маги нашего города" - читать интересную книгу автора (Куприянов Сергей)Глава 10 СОБЛАЗНЫНе став ничего выяснять и дожидаться лифта, Павел рванул вниз по лестнице, но далеко уйти не смог. Его перехватила соседка, живущая под ним этажом ниже. Наверное, она услышала его шаги по квартире и выскочила на перехват. Год назад он имел глупость наложить на ее мужа заклятие от пьянства – уж больно она достала его своими жалобами и криками, которыми пыталась воспитывать супруга, когда тот бывал подшофе, а поскольку выпивал он часто и бессистемно, то громогласные нравоучения приходилось выслушивать всем соседям в самое разное время суток, в том числе по ночам. Теперь мужик не пил, но семья от этого счастливей не выглядела. Похоже, что отец семейства выпивал по большей части для того, чтобы забыться, уйти от суровой действительности в лице собственной супруги, находившей теперь иные поводы для скандалов. Сначала Павел хотел поставить заклятие ей на голос или еще на что, но потом плюнул, решив, что это не его дело – в чужую жизнь вмешиваться, и просто поставил защиту на свою квартиру. Теперь он не только не слышал визгливых криков Зои Ивановны, но и она не могла к нему попасть никоим образом – ни дозвониться, ни достучаться сквозь защиту. Зато шаги его слышала и в результате могла поджидать его под дверью – этого он как-то не учел. В других случаях она перехватывала его на улице. – Павел! – горячо воскликнула соседка таким голосом, с такой патетикой, будто ей только что, прямо сейчас, сделал предложение руки и сердца человек, в которого она была давно и страстно влюблена. – Здравствуйте, – кивнул он, стараясь не замедлять хода и делая вид, что не понимает ее призывно-молящего тона. – Помогите мне! – Хорошо-хорошо, – скороговоркой проговорил он, все еще делая попытку протиснуться между соседкой и стенкой, но та блокировала его маневр с ловкостью чемпиона Олимпийских игр по хоккею с шайбой, так что Павел вынужден был остановиться, глядя сверху вниз в глубокий вырез ее домашнего халата, в котором хорошо просматривались подвявшие мешочки ее грудей. – Зайдите ко мне вечером, – добавил он. Видно, такую попытку она уже делала, а может, и неоднократно, поэтому на уловку не поддалась. – Это срочно. – Извините, Зоя Ивановна, я спешу. Очень спешу. – Но это всего лишь минута! – Зоя Ивановна… – Вы врач, вы не можете мне отказать! Вы давали клятву Гиппократа! Господи, как же его достала эта клятва, которую он никогда никому не давал. Но все его попытки апеллировать к этому непреложному факту не приводили к успеху. – Я вам уже говорил, что я не врач. – Но ведь вы лечите! Я разговаривала о вас со своей подругой, она большой специалист в этих вопросах, так вот она говорит… – Разрешите мне пройти, – решительно потребовал он, резким движением дергая вверх «молнию» куртки. Но этот мужественный жест не произвел на соседку никакого впечатления. – Павел, у меня беда! Помогите. Только вы можете мне помочь. Ох… Ну и что тут делать? Послать ее куда подальше? Так потом самого совесть замучает. Да и растрезвонит еще. – Ну хорошо, минута. Одна минута! Говорите. – Давайте пройдем ко мне, я вам все подробно… – Вечером! – заявил он деревянным голосом профессионального диспетчера на телефоне, привыкшего отражать атаки клиентов. – Мне неудобно, соседи услышат, – сказала она, резко снижая громкость. "Ты бы сиськи свои закрыла, стыдливая ты наша!" – Как угодно. – Мой муж, – потупилась "стыдливая". – Опять пьет? – слегка удивился Павел. Помнится, он наложил на него очень хорошее заклятие, его ребята-компьютерщики сварганили из трех молитв, образа иконы "Неупиваемая купина" и отличного отворота от спиртного, включающего самые отвратные картинки алкашей и медицинских наблюдений за злоупотребляющими спиртным. Действует безотказно. По офису по сию пору гуляет глумливый слух, что парни сами не могут придумать ему противодействия. Мается там кое-кто, сдуру испробовав формулу на себе. – Он завел себе любовницу. Полусдувшиеся мешочки вместе со вздохом сначала поползли вверх, а потом вслед за хныканьем, подрагивая, стали опускаться. "А ты бы не пилила мужика". – Серьезное дело. Очень серьезное. Значит, так. Тут у науки пока нет однозначного ответа. Но можно попытаться помочь этому делу. Сегодня вечером приходите ко мне вместе с любовницей. Постараюсь вам помочь. – Спасибо вам боль… – До свидания! – перебил ее Павел и, обогнув препятствие, устремился вниз. Уже двумя пролетами ниже он услышал отчаянный вопль: "Что?! С кем прийти?!" Ни сегодня вечером, ни завтра он не собирался появляться дома. Разогнавшись на лестнице, он пулей вылетел на улицу и едва не сбил с ног человека в расстегнутой кожаной куртке, как раз поднимавшегося на бетонный приступок у подъезда. – Извините, – буркнул Павел, пытаясь для избежания лобового столкновения сделать обходной маневр, не удавшийся по причине того, что его крепко схватили за рукав куртки повыше локтя. – Минуточку, – попросил незнакомец. – Что? – Гражданин Мамонтов? У Павла нехорошо похолодело за грудиной. Особенно после того, как за незнакомцем он увидел еще две крепенькие фигуры, а левее – легковушку с синим милицейским номером на переднем бампере. – А вы кто? – ответил он вопросом на вопрос, пытаясь выиграть время и хоть что-то сообразить, но явно не на тех напал. Эти люди не только хорошо знали свое дело, но и неплохо реагировали, демонстрируя опыт, полученный во время многих подобных инцидентов. Впрочем, это для кого-то, может, инциденты, а для кого-то обычная героическая работа. – Милиция, – взмахнул перед его лицом удостоверением человек из второго ряда, тогда как первый продолжал держать за рукав. – Понятно, – пробормотал Павел. Раскидать всех троих и деморализовать водителя, маячившего за лобовым стеклом, было делом двух секунд, если не меньше, если б не существующее табу на воздействие на государевых людей. Впрочем, вчера он его нарушил. Может, они как раз по этому поводу? – Я, – наконец сознался он, краем глаза пытаясь заметить, не видит ли этот позор кто-нибудь из соседей. – Пройдемте с нами, – якобы попросил кожаный. – По какому поводу? – Мы вам все объясним. Прошу. Это сопровождалось весьма ощутимым потягиванием за материал куртки Павла, свидетельствующим о серьезности намерений незнакомцев. – Нет уж. Объясняйте здесь, – уперся Павел. – Вы меня арестовываете? – Пока что приглашаем. – По какому поводу? – продолжал упорствовать он, одновременно пытаясь вспомнить свои законно-конституционные права. Ничего путного у него не получилось, если не считать того, что он почерпнул из кинофильмов, почему-то преимущественно американских, и детективных книжек, почти поголовно страдающих, как он сейчас понял, абсолютной правовой безграмотностью. Американцы поголовно требовали пригласить адвоката или дать сделать один законный звонок, а наши супермены откровенно били в морду, на манер комбайна «Дон» кося противника, как пшеницу под Полтавой – снопами, валками, грядками или как там это называется. – Не стоит сопротивляться. Просто поехали с нами, и все. – "Все" в каком смысле? – Вы куда-то собрались? – спросил третий, обходя слева. – На отдых! – За границу? – В здравницу. Да отпустите вы меня! – дернул он рукой на себя, пытаясь высвободиться, и это ему неожиданно удалось. – Сопротивление при задержании! – провозгласил неизвестно кто из них, и это привело к оживлению всех троих. На этом уровне телевизионные программы вполне доступно объясняют содержание "Закона о милиции". Во всяком случае, Павлу этого хватило. Он увидел свою перспективу в душной камере на железных нарах, на которых спят по очереди, с воняющей парашей и прочими ужасами отечественных казематов, и разозлился. Да с какой стати?! Жахнул он так, что в позвоночнике запекло, где-то на уровне лопаток. Все трое разом попадали, корчась. Рты разинуты в беззвучном крике. Отчего-то особенно запомнились глаза того, что хватал его за рукав. Они были готовы выскочить наземь, на истоптанный тонкий снежок, до того что стали видны красные сочленения между глазными яблоками и внутренней поверхностью век. В этих вываливающихся глазах не было ни удивления, ни страха. В них была одна боль, боль с самой большой буквы, какую только может испытывать человек, живое существо, которое в этот момент никакое не мыслящее, как пишут в учебниках, но лишь страдающее. После вида этих глаз Павел поступил с водителем, если можно так сказать, гуманно. Тот просто подпрыгнул на сиденье и выскочил наружу, хватаясь за спину и изумленно таращась внутрь салона. По его брюкам растекалось темное пятно, но он этого не замечал, испуганно пытаясь пощупать собственную спину. Глядеть на всех четверых было неприятно в высшей степени. Это было словно укор, словно свидетельство о совершенном им… О чем совершенном? Преступлении? Нарушении? Павел сейчас не мог и не собирался давать определения тому, что он сделал. На это не было ни сил, ни времени. Да и желания, честно говоря, тоже. Он перешагнул через корчащееся тело и едва успел сделать пару шагов по направлению к машине с синими номерами, когда услышал кряканье спецсигнала, такого, который устанавливают на самые что ни на есть специальные машины. Повернул голову и увидел едущий по дороге вдоль дома черный лимузин, сквозь решетку радиатора поблескивающий сине-белыми галогенными фонарями. Обложили. Это-то кто еще? Очень похоже на машину из правительственного гаража. Ну все, приехали. С автоматами, наверное. Арестовывать будут? Или так, полюбоваться захотели? Да фиг вам! Только сунетесь – тоже получите. Только ведь эти, на лимузинах, мстительные. Да теперь-то уже что! Какая разница?! Отщепенец! Сколько их там? Всех разом. – Павел!!! – вдруг грохнуло из мощного динамика. – Остановись! Это Роман Георгиевич. От неожиданности он застопорился, поскользнувшись на снежной пленке, но сумел сохранить равновесие. Ничего не понятно. Кто? Задняя дверца лимузина распахнулась, и из нее поспешно вышел Роман, весь из себя такой импозантный, солидный и хорошо упакованный. Этот на всякую скромность плевать хотел с самой высокой колокольни, этот – видно по нему – хотел всего и сразу. Это первое, что пришло в голову Павлу. При этом он совсем не удивился появлению маг-директора, чей следок он совсем недавно учуял в своей квартире. Перегуда приближался, слегка раскинув руки, будто собрался обниматься. За ним следовал коротко стриженный крепыш в расстегнутом полупальто. Естественно, такому важному дяденьке без охраны никак нельзя, даже как-то несолидно. Однако при всей вальяжности и напыщенности глаз у Перегуды был острым. – С милицией воюешь? – спросил он издали. – Я? Боже сохрани! Я вообще ни с кем не воюю, – заявил Павел таким тоном, что и полный дурак понял бы – врет. Причем врет нагло, с вызовом. – Я человек мирный и законопослушный. Словно в ответ на его заявление сзади застонали, но Павел даже не обернулся, словно это его никоим образом не касалось. – Ну конечно, – похожим тоном согласился Перегуда и протянул руку для пожатия: – Ну, здравствуй. Павел с приветствием спешить не стал. – Что вам надо? – Поговорить. – Протянутая рука все еще оставалась на весу. – Или ты против? Даже руки не подаешь. Чем это я перед тобой провинился? – Здравствуйте, – наконец поздоровался Павел и ответил на рукопожатие. – Ну вот и славно. Виктор, – Перегуда обернулся к крепышу, стоящему за его левым плечом, – разберись тут, объясни ситуацию, а мы пока в машине побеседуем. Виктор, флегматично кивнув, обошел их, глядя за спину Павла и одновременно что-то доставая из кармана. Интересно. Неужто добивать станет? – А если я не захочу? – Что именно? – Например, в машину садиться. Перегуда отчего-то посмотрел вверх и обвел взглядом окна. – Холодновато здесь, – вынес он вердикт. – Да и любопытных много. Павел обернулся. В окнах действительно маячили два-три лица – кто же пропустит такое шоу! А крепыш наклонился как раз над тем, в кожаной куртке, такой удобной в уличной драке и при захвате опасного преступника, и тихонько похлопывал по щекам стонущего человека. – Чем это вы его? – посмотрел он на Павла. – Кирпичом, – буркнул тот и отвернулся. Смотреть на все это ему было неприятно. – Ладно, пошли в машину. – А ты молодец, – одобрительно сказал Перегуда, когда они прошли с половину расстояния до лимузина. – Чем это? – Таких дел наворотил. Павел остановился. – Что вы имеете в виду? – Уж больно ты горяч. Пошли-пошли. Потом будем разбираться. Сейчас надо твои проблемы решать, пока не поздно. – И что, решите? – с вызовом спросил Павел. – А то как же. Обязательно решу. Как поговорил с Горниным, так и понял, что тебя надо выручать. Причем срочно. – Вы обо мне с Горниным говорили? – не поверил Павел. Слышать такое было странно. – Обязательно говорил! – Перегуда распахнул дверцу: – Залезай. Павел, пригнувшись, забрался в пахнущий дорогой кожей и хорошим табаком салон. Здесь было тепло и удобно, коричневая лайка, обтягивающая сиденья, манила и одновременно предостерегала, что посторонним, босоте всякой, здесь не место. Усевшись рядом, Перегуда закинул ногу на ногу и предложил, кивнув на мини-бар: – Коньячку? Или чего попроще? – Я вам не верю. – По поводу коньяка? Тут можешь не сомневаться. Все настоящее, с гарантией. Поставщик собственной душой клянется, что каждая бутылка получена им лично у производителя. Правда, такая работа без посредников обходится мне не так уж и дешево, зато я знаю, что не отравлюсь сам и мои друзья тоже. – Я не об этом. – О Петровиче? Понимаю. Только зря ты так, зря. Нет, честное слово. Я ведь хорошо к тебе отношусь. И всегда хорошо относился. Просто… – Он сделал неопределенный, но изящный жест. – Просто обстоятельства так сложились. Только и всего. А Петрович что ж – простая душа. По большому счету, по-гамбургскому, как говорится, он мало что может. По сути – ничего. Ну что за мелкотемье такое? Ну? Глупости все. Суета и томленье духа. И, что самое главное, он сам это понимает даже лучше, чем кто бы то ни было. Импотенция, Паша, это страшная вещь. Как физическая, так и – особенно – духовная. Она разрушает человека и корежит психику. – Сколько? – спросил Павел. – Что? – За лекцию с меня сколько? – Пустяки. Сочтемся, – небрежно отмахнулся Перегуда. – А что касается Горнина… Слушай, давай потом. Закончим сейчас здесь, поедем ко мне домой… – Нет. Не поедем. – Брось. Аллы нет, она давно уже живет самостоятельно. В последнее время я вообще ее редко вижу. Так, созваниваемся иногда. – Все равно. Перегуда повернулся и посмотрел Павлу в глаза. Он не давил – нет. Даже не пытался. Просто посмотрел. А потом, найдя на ощупь клавишу, поднял стекло, отгораживающее салон от водительского места. Нагнулся, достал из бара хрустальную бутылку с коньяком, разлил по бокалам, один отдал, просто всунул Павлу в руку, второй взял сам. – Давай по капле за встречу, – предложил он. – Я знаю эти ваши фокусы. – Не дури. Мы пьем с тобой из одной бутылки. Хочешь, можем обменяться. Или я у тебя пригублю. – Нет. – В конце концов, ты можешь сам проверить. Ты же можешь? – спросил Перегуда с нажимом на последнее слово. Павел плотнее обхватил бокал и «вчитался» в жидкость. В ней было много солнца и труда, столетний дуб и виноград, какие-то страсти, в том числе сексуальное томление, алчность продавца и покупателя, фальшивые улыбки и восхваления, но следов Романа Перегуды в коньяке не наблюдалось. Поднеся бокал ко рту, Павел щедро отхлебнул, не удосуживаясь наслаждением ароматом. Не до того. Дорогой коньяк скользнул по небу и обжег пищевод. Это жжение напомнило о еде. Пора бы уже и поесть. До настоящего опьянения было еще далеко, но организм, отреагировав на знакомый продукт, несколько расслабился. – Поверь, я не враг тебе. Скажу даже больше – я тебе всегда симпатизировал. Просто порой обстоятельства бывают выше и сильнее нас. – Зачем вы меня искали? – Зачем? Не буду скрывать очевидного. Просто ты мне нужен. Да, полагаю, ты и сам уже догадался. – А Горнин? Вы что, предлагаете мне предать его? – зло спросил Павел. Его тяготил этот разговор. Его тяготила ситуация. И еще ему трудно было с Романом Перегудой, в дочку которого он когда-то был… Нет, не так. Когда-то у него с Аллой были отношения. – Ценю твое благородство. – Можете называть это как угодно. Только… – О! Посмотри, кажется наши герои очухались. – Роман Георгиевич усмехнулся, колыхнув остаток коньяка в бокале. – Видишь? Милиционеры действительно уже стояли на ногах и о чем-то разговаривали с крепеньким, как гриб-боровик, Виктором. Вид они имели одновременно воинственный и жалкий. – Ну и хорошо, – скрывая облегчение, проговорил Павел. – Хорошо будет, когда мой Витя тебя от них отмажет. Уж очень много ты наворотил, друг мой. – Интересно, как это он меня отмазывать будет. Что-то не похож он на кудесника. – Зато у него «корочка» волшебная имеется, – усмехнулся Перегуда. – Иногда хороший документ посильнее нашей с тобой магии будет, так-то вот. Очень хотелось сказать что-то вроде "Да плевать мне", но это был факт, а против факта не попрешь, тем более если ты еще недостаточно выпил. В трезвом виде приходится считаться с фактами. Вместо этого он спросил, криво улыбнувшись: – На вас уже люди с «корочками» работают? – Со мной, – Роман Георгиевич подчеркнул это интонацией, – много кто работает. Ты скоро увидишь. Еще налить? Павел посмотрел на бокал, там еще было, но он утвердительно кивнул. Маг-директор взял бутылку и щедро, больше чем на две трети, налил. Себе плеснул немного и сразу же пояснил тоном любезного хозяина: – Извини, у меня еще дела. – А у меня? – гундосо из-за «надетого» на нос бокала спросил Павел. – Сегодня тебе предписываю отдых. Ну что там? – спросил он, опуская стекло, подавшееся непривычно быстро, рывком. – Договорились, – доложил крепыш Виктор. – Но они напишут рапорт… – Хоть песню! Садись, и так много времени потратили. И организуй там все. Ну, сам знаешь. – Мне на вокзал, – сказал Павел, чувствуя прибывающую легкость от выпитого. – На Белорусский. – Слушай, Паша, не дури. Хотя бы сейчас. Нам надо поговорить. И очень серьезно. – Вот по дороге и поговорим. Какие проблемы? Виктор уселся рядом с водителем – через разделительное стекло это было хорошо видно, – взял в руку коробочку рации и что-то проговорил. Звука не было слышно совершенно. – Проблемы есть. В первую очередь у тебя. Машина тронулась, медленно пятясь назад. Павел рефлекторно, по-водительски, обернулся и увидел сзади прямоугольный черный джип. Тот тоже отступал. Эскорт. Роман Георгиевич всегда любил пускать пыль в глаза. Даже тогда, девять лет назад, когда совсем еще молоденький Павел впервые столкнулся с ним лицом к лицу в его роскошной до вычурности квартире, где до этого миловался с Аллой, Перегуда повел себя вельможей, которому подвластно все и вся. – На вокзал, – напомнил Павел. Хамство, конечно, но сдерживать себя он не хотел. Маг-директор помолчал, покачивая вязкий коньяк в бокале. Посмотрел в сторону, в окно, на детскую площадку, где бездомный пес Мальчик – черный и лохматый, с завернутым вверх хвостом – справлял малую нужду на угол присыпанной снегом песочницы. Все дети двора возились с ним, таскали за шерсть и носили еду, а он в ответ уже пятый год свирепым лаем отгонял других собак и случайных прохожих, рискнувших посягнуть на охраняемый им ареал. – Горнин отдал мне твой маг-код. – Что?! Есть вещи, невозможные для нормального человека. Нельзя отдавать свою жену на панель. Нельзя своим ребенком расплачиваться за долги. Нельзя убивать своих родителей. Нельзя иметь сексуальные отношения с собственной дочерью. Нельзя предавать Родину. Нельзя хулить собственных богов. Нельзя… Список огромен. Когда-то подобные нормы права попытались сформулировать составители Библии, Торы, а чуть позже Корана. Заповеди, аяты – все они были составлены и предназначены для того, чтобы управлять людьми, а в итоге – государством. Без четких правил не может быть сообщества людей, оно просто не может существовать. Закон. Кодекс. Устав. Правила. Уложения. Все направлено лишь на упорядочение существования и укрепление власти. Но есть и еще одно правило. Маг-учитель не может, не должен, не имеет права отдавать своего ученика другому учителю. По крайней мере без особого на то случая и уж всегда с уведомлением подопечного. Лучше и правильнее – с согласия. Всегда! Иначе… Даже не позор, этого мало. Для учителя это просто крах. Он становится изгоем. Парией. Он… Да такого просто не может быть! Ну уж не с Петровичем точно. Он сдал?! Невозможно. – Покажите, – упавшим голосом попросил Павел. Перегуда не стал чиниться. Он показал. Всего три простеньких предложеньица. Порой столько слов вылетает в эфир и все впустую. А тут всего ничего – и вся жизнь перевернута. Передача маг-кода от одного руководителя не означает, что теперь человек должен безоговорочно подчиняться этому второму. Это не передача волшебной лампы одним владельцем другому, в результате чего джинн, являющийся рабом лампы, начинает служить новому господину даже в ущерб прежнему. О рабстве здесь речь не идет. Факт передачи кода лишь свидетельство того, что прежний наставник доверяет новому и в каком-то смысле – лишь в некотором! – передает ему своего подопечного. В частности тот, имея маг-код, в любой момент может отыскать своего нового ученика и отчасти проконтролировать его действия, то есть имеет возможность на них влиять. В свою очередь, и ученик в любой момент может обратиться к своему наставнику за помощью. Но и этот симбиоз не вечен, он действует лишь до тех пор, пока кто-то из них не решит от такого рода сотрудничества отказаться. Но сам факт такой передачи свидетельствует о том, что прежний наставник больше не может или не хочет иметь дела со своим учеником, но об этом он должен уведомить того сам, лично. Вполне возможно, что, например, Павлу не хочется иметь дело с тем же Перегудой. Это его право. Как и право вовсе отказаться от наставника. Маг, даже не обладающий высшей категорией, человек свободный, хотя и связанный некоторыми ограничениями и обязательствами. Поэтому передача его личного маг-кода, произошедшая за его спиной, сильно смахивает на предательство. А к магу, совершившему проступок такого рода, то есть получается, человеку, не обремененному моральными принципами, отношение в их среде сразу складывается особое. За таким нужен глаз да глаз, и от этого пригляда его до конца жизни не избавит ничто, разве только чудо. Горнин, прекрасно знающий эти порядки и сам за них радеющий, мог совершить подобное только в состоянии полного умопомрачения. Либо же от безысходности, сильно прижатый к стенке. Но чем таким его можно было прижать, чтобы заставить совершить один из самых предосудительных поступков, который только может сделать маг-директор? Он что, пил кровь младенцев или пытался навести черный мор на Москву? Бред. Не тот Петрович человек. – Ну, убедился? – спросил Перегуда. – Да уж. – А ты говоришь: "Не верю". Мне-то как раз верить можно. Ну так что, тебе и вправду нужно на вокзал? – Да нет, – вяло ответил Павел. – Успеется. Он потянулся к бару, без спросу достал оттуда непочатую бутылку виски и, зажав ее между коленей, с мягким «фирменным» хрустом свернул колпачок. Потом молча, жестом, предложил Перегуде. Тот отрицательно мотнул головой. Тогда Павел налил себе чуть не до краев и, поставив граненую бутыль на место, щедро отхлебнул. – Широко шагаешь, как я посмотрю. – Нормально. – Смотри. Сегодня, конечно, можно, но завтра… – Что, нельзя будет? – Работать надо, а не ханку жрать. – Вы ж говорили, что у вас тут все фирменное, сто раз проверенное. – И на фирменном люди спиваются. Да еще как. – Перегуда нажал клавишу переговорного устройства: – Домой едем! Коротко стриженный затылок водителя изобразил кивок. – Так вот о чем я хочу с тобой потолковать, – начал было Перегуда, но его прервал звонок мобильного телефона. Он взял его, посмотрел на имя абонента, высветившееся на экране, сделал каменное лицо и сказал: "Слушаю, Юрий Афанасьевич". И он действительно слушал где-то с минуту, изредка вставляя междометия, и в конце короткого разговора условился о времени, по-видимому, встречи. Но Павел его не слушал. Он был занят своими мыслями. Щедрая порция алкоголя придала им стремительность и некоторую бессвязность. Петрович не дурак, чтобы дать себя так прищучить. И, главное, кому! И не может не понимать последствий сделанного. Что бы там на него ни навешивали, вплоть до покушения на Кремль, это, по большому счету, мелочь по сравнению с тем, что он может потерять. И потеряет! Если только не… Что-то «не». Если только не переиграет Перегуду. Причем переиграть он должен изящно. Нет, конечно, остается шанс, что он здорово на него, Павла Мамонтова, обиделся. И эта обида дошла до того, что он от него открестился. Неплохо бы переговорить, как-то прояснить отношения. Но даже в случае обиды так не делают. Ну, разошлись бы, как рельсы на стрелке, и все дела. Не они первые, не они последние. В сущности, Павел так и хотел. Но никакой мести даже не предполагал. И у Петровича это не в характере. Они же не бандюки полуграмотные, дурной романтикой накачанные, чтобы разборки меж собой устраивать. Интеллигентные как-никак люди. Хотя что такое интеллигент? – Извини. Дела, – Перегуда положил дорогой телефон перед собой. По углам экрана слабо отсвечивали какие-то камни. Вряд ли стразы. У Романа Георгиевича все настоящее, с гарантией. – Фигня, – развязанно отмел извинения Павел. – Дело житейское. Шеф-директор внимательно посмотрел на него и отвернулся. На лице его мелькнуло и пропало некое отражение чувств. Не то презрение, не то, наоборот, удовлетворение. Машину плавно качнуло, и Павел, изготовившийся влить в себя новый глоток, задержал у рта руку. – Дороги, блин, – пробормотал он. – Россия, что ты хочешь, – отозвался Перегуда. – Тут, как известно, две беды. И обе застарелые. – Ну-т-к, – пожал плечами Павел. – Вы бы посодействовали, в смысле, поднажали б на дорожников. Глядишь, через пару лет по автобанам бы ездили. – Это все делается в обратном порядке. – Да-а? Интересно. И как это? Ну, в натуре. Так сказать, в действительности. Перегуда усмехнулся и достал из бара трубку. Курил он редко, но, как и все, что делал прилюдно, было это у него на самом высоком уровне. Авторской работы трубка, коллекционного качества, табак, хранящийся в шкатулке с увлажнителем, особая зажигалка, специальные приемы и инструменты для набивки. Перед прикуриванием кончик чубука непременно окунается в коньяк. – Ты с Библией знаком? – спросил он, совершая свое священнодействие. – С пеленок. – Тогда должен помнить, что Иисуса Царем царей избрали волхвы. – Ага. За звездой они еще шли. – Вроде того. Церковь утверждает, что их было трое, но в каноническом тексте про их количество ни слова. Так предположил в третьем веке Ориген Александрийский, и его мнение приняли как истину. Говорится только, что волхвы, пав ниц, принесли золото, ливан, то есть ладан, и смирну. – Ну и что? – Их могло быть и не трое, а, скажем, семь. – Да хоть двадцать! Что с того? – Ты можешь меня не перебивать? – Запросто. – Начнем с того, что о волхвах говорится только в одном из Евангелий – от Матфея. Но не это главное. Хотя и показательно. О христианстве тогда и речи не было, хотя о единобожии вообще в те времена, по большому счету, крепко задумались в трех государствах – Египте, Персии и Риме. А почему? Потому что там была крепкая центральная власть. Император, фараон… – Вы чего, в фараоны метите? Павел посмотрел в окно. Они уже выехали за МКАД и проезжали по какому-то населенному пункту. – Слушайте, давайте тормознем. Хоть пива куплю. Тут должна быть палатка. А то на этом и спиться недолго. Меня уже повело. – Пива у меня дома хоть утопись. Потерпи, недолго осталось. – Тогда я это… Не разорю? – В случае чего, я тебе счет выставлю, – усмехнулся Перегуда. – Вот это по-нашему. Павел пьяненько кивнул и подлил себе виски, а шеф-директор, закончив манипуляции с трубкой, прикурил. По просторному салону бархатным клубком поползло облачко ароматного дыма. – Вопрос в том, кто такие были волхвы? Ты знаешь? – Господи… Я что, экзамен сдаю? На колесах! – Он помолчал. – Ну, звездочеты там, мудрецы. Сбоку и спереди Павла легонько торкнуло. Кто-то неподалеку не очень умело творил заклятие на удачу. Неумело-то неумело, но мощно. Павел, приглядевшись к пролетающим за окном домам, постарался запомнить место – промелькнул очень приметный магазин, возле которого раскинулся рынок под открытым небом, – и сохранить следок. Авось пригодится. Покосился на Перегуду. Тот, кажется, ничего не заметил, увлеченный витийством. – …Даже про египетских жрецов в первую очередь говорят, что они были астрономами. Но мало кто помнит, что они же были самыми ревнивыми приверженцами многобожия. Когда Эхнатон попытался привести Египет к единому богу, его быстренько убрали. И что от него осталось? Одна Нифертити! Да еще смазанные попытки реализма в изобразительном искусстве. – Да вы, я вижу, историк. – Не надо глумиться, тем более над тем, чего не знаешь. Ты будешь меня слушать?! – Клянусь, – дурашливо отсалютовал Павел, при этом умудрившись облиться виски. – Пардон. – Я вижу, тебе неинтересно. – Нет! Все нормально! Я слушаю. И внимаю. – Так вот это узкий взгляд. Волхвы уже тогда были магами. И они по доброй воле – я это подчеркиваю – решили выбрать и воспитать Мага магов. Царя царей. Ведь если ты помнишь… Хотя ни хрена ты не помнишь! – Все я помню! – Хотелось бы. Заканчивал бы ты пить. С тобой уже трудно разговаривать. Короче. Нигде нет убедительных сведений, чем занимался Христос с младенчества до лет, кажется, тридцати. Кто его учил? Кто воспитывал? Неграмотные и нищие родители? Которые положили младенца в кормушку для скота? То есть как бы скоту на корм? Я тебя умоляю! – Сына Бога? Учить? – Человека! И Сына человеческого! – И кто тогда? – Волхвы! Маги! Такие, как мы! Как ты этого не понимаешь. – То есть что получается? – спросил Павел, уже искренне заинтересовавшийся. До того, что даже перестал изображать из себя пьяного дурачка. – Мы выбрали Бога? – Наконец-то до тебя дошло! Только не Бога. Бог в Евангелии называется по имени всего раз или два – не помню. Даже не каждый поп, я тебя уверяю, знает его имя. Оно как бы под секретом. Все твердят либо Христос, либо Троицу поминают. Все, приехали, – сказал Перегуда, как бы комментируя плавное торможение автомобиля. В этом доме Перегуды Павел не бывал. Это оказался даже не дом, а такая маленькая личная крепость с кирпичной оградой метра в три высотой, с железными воротами под наблюдением видеокамер, со сторожевой будкой за ними, с хозпостройками на территории, в одной из которых Павел опознал баню, о назначении же остальных приходилось догадываться, исключая разве что вольер, в котором, завидев хозяйскую машину, начали прыгать на сетку два здоровенных ротвейлера, демонстрируя внушительные клыки. – Ну вот и приехали, – сказал Перегуда, выходя из автомобиля. – Пойдем, покажу тебе твои апартаменты. Можешь принять душ перед обедом. – Не хочу. Назначение одного из строений Павел узнал через несколько минут. Гостевой дом в два этажа. Говоря гостиничным языком, Павлу выделили двухкомнатный номер на первом этаже, на кровати которого запросто могли бы одновременно спать человека четыре. Похоже, в доме было четыре таких же номера, причем, судя по звукам музыки, доносившейся сверху, тут еще кто-то жил. – Приглашаю тебя сегодня пообедать со мной. Дальше, если хочешь, можешь питаться отдельно. Вот телефон, – хозяин показал на аппарат, – позвонишь, тебе принесут сюда что нужно. – Пиво. – И это тоже. Жду тебя через полчаса. Это там, на первом этаже, – он через окно кивнул на основное строение. – А что здесь, типа в тюрьме? – Не придумывай. Просто тебе нужно переждать денька два, пока все уляжется. Впрочем, решай сам. Но лично я считаю, что тебе лучше пожить здесь, чем сидеть в каталажке. – Пусть только попробуют. – Давай это обсудим за обедом. У меня еще есть дела. Сбросив куртку, Павел бегло провел осмотр отведенного ему места обитания. Меблировка, особенности интерьера и отделки интересовали его в последнюю очередь, хотя даже первый взгляд позволял сказать, что все здесь сделано качественно и если не богато, то вполне пристойно, и в помещении поддерживается порядок, так что выглядит оно почти по-домашнему, даже лежит журнал со свежей телевизионной программой, а у кровати на полу имеются домашние тапочки, не говоря уже о полотенцах и прочем, но все это тем не менее имеет гостиничный налет. Его интересовало иное – следы пребывания здесь людей. Не отпечатки пальцев на посуде в шкафу или волос на подушке, что, наверное, могло бы заинтересовать криминалиста. Любой более-менее маг в процессе достаточно долгого пребывания в помещении оставляет свои следы, порой невольно. Сначала он ничего не обнаружил. Да и трудно рассчитывать на хороший результат после ударной дозы спиртного. Сюда бы Марину с ее отточенным чутьем, уж она бы отыскала. Но потом он нашел. Сначала один следок, затем второй. Потом еще. Кто-то их старательно затер, либо они от времени поусыхали, хотя впечатления очень старых не производили. Скорее всего, кто-то их подчистил. Уже интересно. Потом прощупал пространство вокруг. Сверху, откуда слышалась музыка, явно шел поток, ровный, едва пульсирующий, но слабый. Вчитываться в него Павел не стал. Сунулся в холодильник – там стояли несколько бутылок минералки и пакеты с соком. Как раз для безалкогольного коктейля. В баре спиртного тоже не обнаружилось, лежала только универсальная открывалка со штопором. Павел вышел в коридор и, отыскав лестницу, пошел на второй этаж. Не, ребята, хрен вы угадали. Схема-то наработана, когда еще с парнями в общаге пьянствовал. Здорово, братан, как дела, туда-сюда, ла-ла, ля-ля. А закурить нету? А стопарик? За знакомство, да жизнь такая беко-ва, что нас дерут, а нам некого. Давай, наливай, а завтра к нам заваливай, у нас гулянка крутая будет, у Кольки (Витьки, Васьки, Сашки) день варенья, двадцать один, очко, юбилей, можно сказать, весь курс гуляет, и ты подгребай. Конечно, не все так просто, кое в чем Павел поддавливал, но старался обходиться без этих своих штучек, даже в пьяном виде – научен горьким опытом. Нужную комнату даже не пришлось вынюхивать – из-за двери доносилась музыка, пинкфлойдовская «Стена». Странно, что он сразу, еще там, внизу, не узнал. Неужто и впрямь назюзюкался? Коротко постучал в дверь и, по московской привычке, не дожидаясь приглашения, вошел. Он ожидал увидеть что угодно, все, кроме того, что увидел на самом деле. В кресле, перекинув ноги через подлокотник, сидел с закрытыми глазами пацан лет двенадцати и мотал патлатой головой в такт музыке, льющейся из разнесенных на полу колонок музыкального центра. Собственно, он уже не мотал, а как бы доматывал, потому что, по правде говоря, первое, что Павел увидел, это предостерегающе поднятый вверх палец – мол, не мешай, – похожий на женский, почему в первое мгновение показалось, что тут женщина. Да еще волосы эти. Но уже секунду спустя понял – парень. И малец поднял палец до того, как Павел вошел. Несколько секунд он стоял у порога, не зная, как поступить. Пройти? Или плюнуть и вернуться к себе? Хорошо сказано – к себе. С этим молодым толковать как будто было не о чем. Но тут композиция закончилась, молодой в последний раз кивнул головой и посмотрел на Павла. – Вообше-то я тебя не приглашал. – Чего? Слышать такое было удивительно. Это такое хамство, что ли? Или как это понимать? – Ой! – Парень уставился на него, замер на мгновение, потом сбросил ноги вниз и поспешно встал. – Извините. Я подумал… Извините, пожалуйста. Молодой с пульта выключил музыку. – Да пожалуйста. Пройти-то можно, или пошлешь? – спросил Павел, уже овладев ситуацией. – Проходите, конечно. Присаживайтесь. Понимаете… В общем, неважно. Нехорошо вышло. – Да ладно. Как тебя звать-то? – Илья. – А меня Павел, – он протянул руку. – Будем знакомы. – Очень приятно. Видно было, что Илье и вправду неловко. И это располагало к нему. Все же хамов, молодые они или старые, Павел не любил. – А с кем ты меня перепутал? – Да так, знакомая. Показалось. – Бывает. Присесть разрешишь? – Конечно! – Ты чем здесь занимаешься? – спросил Павел, усаживаясь за стол. – Ну, живу как бы. Временно. – Так как бы или живешь? Сказав это, Павел улыбнулся, показывая, что шутит и вообще не в обиде. – Чего стоишь? Садись. В ногах, сам знаешь… – Спасибо. Парнишка явно не знал, как себя вести с человеком старше его больше чем вдвое. – Ну, это понятно. А вообще? – Павел спрашивал, помня об импульсе, исходившем от парня, которого, кстати, сейчас не было. – Чем занимаешься? – Ну… Как сказать? Учусь. – Здесь? – Ага. А что? – Да нет, в общем, ничего, только… Мне показалось, ты шарил. – Где? Павел про себя ругнулся. Он знал за собой этот грешок, давать разным явлениям и вещам собственное название. Заклятия он называл заплатками, охранительные заговоры – плащами или зонтиками, экстрасенсорный или магический поиск окрестил словечком «шарить». Собственно, это и грешком нельзя назвать, просто так ему было удобнее, он так видел, да и многие из его знакомых принимали и пользовались его определениями. Но для человека постороннего, тем более пацана, а еще тем более – такого вежливого, как выяснилось, да еще, похоже, академичного или, как говорят, ботаника, ботана, привыкшего к классическим формулировкам и наименованиям, сленговые словечки могли быть непонятны. Да и должны быть. Сленг, он сленг и есть, это язык посвященных. У академиков он один, у искусствоведов другой, у дальнобойщиков третий, у зэков – само собой. – Извини. Искал кого-то. Илья как-то неожиданно стал краснеть. – А вы почувствовали? – Ну, в общем, да. А что, не должен был? Парень нравился ему все больше и больше. Кто же он такой и что тут делает? – Да нет. Только вы… – Само собой! – решительно пообещал Павел хранить тайну. – Обещаю. – Бармалея. – Извини, не понял. В смысле этого, с усами? – он показал на себе длинные усы с подкрученными кончиками, примерно такие, какие носил артист Ролан Быков, играя роль злодея-пирата в киносказке про доктора Айболита. Абсурд, такого быть не может, но этот вариант Павлу почему-то первым пришел в голову. Хотя мальчишка не такой и маленький, чтобы искать сказочного персонажа реальными магическими способами, но, например, себя в этом возрасте Павел не помнил. Что он читал в двенадцать лет, о чем мечтал, в кого влюблялся – как-то выветрилось это из головы. Лет в семь помнил, в четыре немного, в десять. Но там были переломные моменты, врезавшиеся в память. А в двенадцать – нет. Ничего особенного. Но чтобы парнишка верил в реальность сказочного персонажа? Как-то поздновато, кажется. Это уже времена Фенимора Купера, Майн Рида, Жюля Верна, "Острова сокровищ" и "Ариэля". И тут Илья рассмеялся: – Нет. Это кот. Он пропал утром. Вышел погулять и не вернулся. Ему пообедать уже пора. Павел вспомнил ротвейлеров в вольере и промолчал. – И что, откликается? – Всегда! Знаете, какой он чувствительный! – Ты его всегда одного выпускаешь? Павел потихоньку нащупывал эманацию, идущую от парня, касающуюся пропавшего кота. Он уже почти представлял его себе. Даже внешне. Пестрый такой, двухцветный кот, с так называемым тигровым рисунком, только не рыжий с черным, а серый в полоску. И действительно усатый. Мальчишка его искренне любил, на руках таскал. А кот спал рядом с ним. Иногда удирал ловить мышей, но потихоньку от молодого хозяина. Хищник… Вдруг Павел ощутил удар. И растерялся. Это не было нокаутом, говоря спортивным языком, или сколько-нибудь серьезным нападением. Даже и нападением-то это не было. Это был зов. Отчетливый и однозначный. Перегуда ахнул по нему, привлекая к себе внимание. Не сильно. Вроде как позвал. Или окрикнул заблудившегося в лесу. Но Павел этого не ожидал и потому отреагировал нервно. Он расслабился, беседуя с мальчишкой. Открылся. Да еще и выпил перед этим. В общем, что и говорить, потерял контроль над собой. И забыл про маг-код. Он посмотрел на часы. Тридцать минут прошли. – Пора идти обедать, – сказал он. – Ты как? – Нет, спасибо. – Голодаешь? – Мне сюда приносят. – Что так? – Да не люблю я… Павел поднялся. И вправду, пора идти. В отместку за свой испуг он отправил маг-директору свой посыл, здорово смахивающий на укол иголкой. Мол, слышу. Тоже, нашелся погоняльщик. – Понятно. Ну, если увижу твоего Бармалея, пошлю к тебе. – Спасибо. – Увидимся. – Павел уже дошел до двери, когда сообразил: – Слушай, может, тебе принести чего? Ну, там, жвачки или я не знаю. Ты не стесняйся. Илья неожиданно построжал лицом и отрицательно замотал головой: – Нет, мне нельзя. По пути к главному – Главному! – дому он пытался понять собственные ощущения. Кто такой Илья и зачем он здесь, среди взрослых и серьезных дядей? Ясно, что это не пацан из подворотни, плюющий под ноги и «балующийся» портвешком и ножичком. Не бомж-недоросток без семьи и крова. В таком случае где его родители? Или что, Перегуда открыл в своем поместье детский дом, пусть даже элитный? На мецената он как-то не похож. Не его это амплуа. И с чего это пацану даже жвачки нельзя? Завидев его, псы за сеткой напряженно замерли, буравя глубоко утопленными в череп темными глазами. Не из-за того, что Павел не любил собак или страдал садистскими наклонностями, а чтобы просто проверить псов, охраняющих покой мага, он мягко, словно метелкой, провел по их мордам, ведя от кончиков носов к ушам. Одна псина ошеломленно попятилась, другая глухо, утробно гавкнула. Несмотря на внешнее сходство, характер у псов был разный и, что еще более существенно, оба животных поддавались воздействию. И это странно: маг-директор мог бы и заблокировать их от чужих. Лакей – или охранник? – встретивший его у входа, в костюме и при галстуке, что выглядело на нем как военная форма, а не как одежда офисного работника, кивнул и жестом пригласил внутрь, ради этого расцепив сложенные на причинном месте руки. Так, под конвоем, Павел и прошел в просторную гостиную, где центральную позицию занимал большой обеденный стол, на котором имелось всего два столовых прибора. Перегуда тоже был в наличии, стоял перед камином и глядел на огонь. – Пришел? – обернулся он на звук шагов. – Скорее уж привели. – Не преувеличивай, – поморщился маг-директор. – Я вообще заметил в тебе склонность к преувеличениям. Это что, такая реакция на стресс или черта характера? Что-то раньше я за тобой подобного не замечал. – Вы преувеличиваете мои преувеличения. Ну что, обедаем? – Безусловно. Перегуда взял с каминной полки колокольчик и позвенел. Павел нахально сел, заняв место спиной к окну, не дожидаясь приглашения. – Вы говорили, что у вас имеются запасы хорошего коньяка, – напомнил он, осматривая комнату. Действительно очень богатую. – Завязывал бы ты бухать. – Сами говорили, что сегодня я могу отдыхать. – Лучше бы выспался. – Успеется. Так зачем я вам нужен, Роман Георгиевич? – Мне казалось, что я тебе все уже объяснил, – ответил Перегуда, усаживаясь напротив. – Вы больше говорили о своем прочтении Нового Завета. Тут в комнату вошла симпатичная молодуха в белом переднике поверх однотонно-темного платья и с уложенной на макушке косой в крендель, неся перед собой поднос с фарфоровой супницей. При ее появлении хозяин сделал такое лицо, что понятно, говорить о серьезном при ней не стоит. – Водочки под горячее, – нахально напомнил Павел, обращаясь, впрочем, к молодухе. Та, опуская тяжелый поднос на стол, быстро посмотрела на него. Он в ответ благосклонно кивнул. – Холодненькой. – Познакомься, Вера, это мой гость, Павел Евгеньевич. Он поживет у нас некоторое время. Возможно, он захочет питаться в своих апартаментах. – Слушаюсь, – сказала она, сделав что-то вроде книксена, колыхнув при этом тяжелой грудью, распирающей одежду. Это привлекло внимание Павла, вообще неравнодушного к пышным формам. – Можно наливать? – Давай. Заждались уже, – велел хозяин. – Борщ? – Как вы велели. Даже по одному запаху Павел понял, что борщ хорош. Во рту сразу скопилась слюна. Никакой водки ему уже не хотелось, но отступать он не собирался. Есть роль, и ее нужно исполнить до конца. К борщу еще прилагался теплый хлеб, набор специй, из которых Павел выбрал жгучую горчицу, и – как просил – водка, холодная до того, что зубы ломило. Он едва сдерживал животный порыв хлебать с жадностью, роняя капли и урча от удовольствия. Но борщ от этого не стал хуже, разве что остывал чуть быстрее, чем заканчивался. Плюнув на приличия, Павел сам наполнил себе вторую тарелку, к концу которой понял, что наелся. А ничего, хорошо тут Перегуда устроился. С такими-то борщами и служанкой жить можно. Телятину с отварной картошкой – действительно, рассыпчатой, – посыпанной петрушкой, он ел уже через силу, поэтому стал пригоден для разговора. Перегуда, цепко стреляющий в его сторону глазами, эту перемену заметил и не преминул воспользоваться. – Я полагаю, что ты уже и сам понял, о чем идет речь. – Не терплю общаться намеками, – отрезал Павел. – От этого случаются только расстройства и недоразумения. – Ну, в принципе, я с тобой согласен. Как тебе обед? – Здесь никаких претензий. Особенно служанка. – Она не служанка. Хотя и не в названии дело. Словом, ешь, пользуйся случаем. А то ты выглядишь просто как… – Что, не нравлюсь? – Тебе скоро потребуется много сил, – ушел от прямого ответа Перегуда, аккуратно отправляя в рот кусок телятины. – Бога выбирать? – ехидно осведомился Павел. Некоторое время маг-директор смотрел на него молча, старательно пережевывая пищу. Взгляд его при этом был ничего не выражающим, а в левом глазу прыгали отсветы пламени камина. – И что тебя смущает? – наконец спросил он. Павел ковырнул вилкой в тарелке. Хороший вопрос. Мало найдется на свете людей, кому предлагалось бы участвовать в выборах самого Бога! Сколько Их было всего, за всю Историю Человечества? Стоит подумать об этом вот так, с больших букв на каждом слове, и оторопь берет. Понятно, что президентов всяких, царей и прочих правителей, каким бы демократическим ни было общество, выбирают единицы. Это уже потом их, как дичь на блюде, выносят для всеобщей дегустации. Хотя и тут возможны сюрпризы. Но президентов, императоров, клириков и прочих – сотни. Богов же… Истинных и ложных… Всевластных и второстепенных… В общем, возможны варианты. – Во-первых, уровень нашего партнерства. Маг-директор вперился в него горящими глазами. – Тебе не нравится, что я предложил тебе кров и защиту в тот момент, когда на тебя началась охота не только всей милиции страны, но и Сообщество ополчилось? – резко спросил он. – Знаешь, мне уже поступают сигналы, и я могу твердо сказать, что они меня не радуют. – Сигнал не приговор, – парировал Павел, наливая себе стопку. После обильного обеда его начало клонить в сон, так, может, хоть водка снимет сонливость. – Смотря какой сигнал! И не забывай, что ты нарушил правило. Ты посягнул на государство, что запрещено! И, между прочим, карается. Это как?! Достаточно тебе? – Подумаешь, оттолкнул пару продажных ментов! Помилуйте, граф. – Я тебе не граф! – А я тебе не холоп!!! – выкрикнул Павел. – Долго мы будем играть в «ты» и "вы"?! Выражение лица Перегуды, уже закончившего с телятиной, было таким, будто он снова жевал, хотя мышцы под загорелой кожей щек не шевелились, лишь набухли. Выражение было плотоядным. – Это решаемо, – наконец проговорил он, расцепив зубы. – Или решено? – Ладно, – маг-директор сморгнул. – А теперь мне пора ехать. – Да валяй. Только скажи, выбирать-то кого будем? Тебя? Теперь ты будешь Иисусом? Что ни говори, но Роман Георгиевич Перегуда молодым не был. Массажи, бани и здоровое питание в сочетании с умеренностью и физкультурой делали свое дело, но двадцатилетний возраст он миновал так давно, что Павлу в какой-то степени было недоступно понять, насколько далеко это было за пределами даты его рождения. Мать – это хоть как-то понятно. Тут все объяснимо и привычно. Привычно с рождения, хотя на самом деле это осознание приходит позже, много позже. Но тут маг-директор повел себя как мальчишка, готовый к дворовой драке. Он вскочил, при этом стул из-под него отлетел назад и опрокинулся, издав глухой деревянный звук. Аура его заискрилась, распухая на глазах. Служанка Вера, появившаяся в дверном проеме, чтобы убрать посуду, замерла, приоткрыв рот и порывисто уложив руки под грудь, словно ей не хватало воздуха. Если быть откровенным, то Павел дрогнул. Гнев маг-директора мало кто хотел бы испытать на собственной шкуре. Да что там мало! На самом деле дураков куда меньше, чем это принято считать. Всех настоящих дураков, как правило, держат под присмотром, пусть и не всегда надежным. Практикующий маг Мамонтов себя к таковым не относил. Он собрался с силами, ухмыльнулся и сказал: – Иисус Перегуда? – Не говори глупостей! И вдруг он понял, что не боится. Дом этот, собаки, служанка, звание – не страшно. Или даже не так. Он Роману нужен больше, чем тот ему. В этом ощущении мало рационального, больше, как и всегда, ощущений, которые при желании можно позже, со временем, разложить на рацио, но в первый момент имеет значение именно вкус, ощущение отношений. Кто-то скажет «аура» – пусть так. Сверхчувство – так. Интуиция – тоже так. Говорят еще: "Жопой чувствую" – тоже сойдет. Названий, как и имен Бога, множество. Публичные маги предпочитают озвучивать это как "Я вижу". Практикующие тоже видят, но вот Павел от слова «вижу» предпочитал абстрагироваться. Отодвинуться, если угодно. Да и вообще, такого лучше вслух не произносить. Но он – чуял. – А как же тогда? – вконец обнаглел Павел. – Отец наш сущий Роман? А я при тебе апостолом? И Илья этот тоже. Кто еще? На роль Марии Магдалины Аллу назначишь или еще кого присмотрел? – Ты пьян! – резко произнес Перегуда, повернулся и пошел прочь, на ходу вытирая губы батистовой салфеткой, вырванной им из серебряного кольца-держателя. – Проспись. Завтра поговорим. Служанка, упорхнувшая было, вернулась и, стараясь не смотреть на Павла, принялась убирать со стола. – Вера, душа моя, – проговорил он, развалясь на стуле. – Принеси мне коньячку бутылочку. – Какого пожелаете? – Ну, что-нибудь получше. Французского. Найдется? – Найдется, Павел Евгеньевич. – А лучше пару. И попить что-нибудь. На опохмел и вообще. – Пить здесь будете? – деловито осведомилась она. – С собой, – он хмыкнул. – На вынос. Или это запрещено? – Таких распоряжений не было, – ответила она и удалилась, неся тяжело нагруженный поднос с посудой. Павел встал и подошел к камину. Давно он каминов не видел, с зимы, когда он с неделю жил в загородном доме одной очень непростой семьи – муж занимается бизнесом, а супруга подвизается на политическом поприще, время от времени мелькая на телевизионном экране. У них было что-то неладное с дочерью, великовозрастной девицей, ушедшей в академический отпуск с четвертого курса МГИМО. Сначала родители, как водится, предположили болезнь, потом, по прошествии времени, заподозрили симуляцию и усилили давление на дитя и, естественно, на врачей, которые должны были эту самую симуляцию либо ее отсутствие выявить со всей определенностью. Люди занятые и прагматичные, они и действовали прагматично, как математики, раскладывая проблему на ноль и единицу, «да» и нет". Высокооплачиваемые эскулапы, как то и водится, не ответили ничего определенного, оставляя себе возможность дать задний ход и вид на получение дополнительных гонораров. Впрочем, общий вердикт гласил: "Практически здорова". А девчонка чахла и вела себя все страннее. И вот тогда родители, обеспокоенные уже всерьез, кинулись искать причину, задействовав свои немалые административные ресурсы. Каким-то образом они вышли на фирму «Лад» и, собственно, на самого Петровича, который, посмеиваясь про себя, отправил Павла «врачевать». С «пациенткой» они были почти ровесниками, общий язык нашли хоть и не сразу, но довольно быстро, днем, когда предки пропадали на работе, имели возможность беспрепятственно общаться, и Павел потихоньку отыскал причину якобы беспричинного угасания молодки. Ситуация оказалась банальной до предела. Некий ее знакомый время от времени занимал у нее относительно небольшие суммы денег – сто, двести, триста долларов. В семейном бюджете такие суммы ничего не значили, и поэтому их исчезновение никого не занимало, тем более что родители выдавали своему единственному чаду по две-три тысячи карманных долларов в месяц. Знакомый же брал явно без отдачи, а когда девушка в ответ на очередную просьбу отказала, и отказала категорично, тот затаил обиду и нашел способ отомстить, наведя, как говорят в народе, порчу. Ясное дело, не сам, на это у него не было ни знаний, ни умения, ни даже предпосылок, если таковыми не считать природную злость и ненависть ко всем богатеям. Бывшая магиня, спившаяся и опустившаяся, растерявшая большинство своих навыков и, на беду, оказавшаяся соседкой мстительного пацана, припомнив старое и будучи в сильном подпитии, накидала на девку такого, что мало не покажется. Распутывать этот пьяный бред Павлу пришлось дня четыре. К счастью, девчонка оказалась крепенькой, в родителей пошла. Сейчас живет себе и радуется. Но зато после того случая коллектив ООО «Лад» еще месяц трудился, выявляя подобных спецов, готовых за пару бутылок водки натворить таких дел, от которых нормальным людям житья нет. – Такие вам подойдут? – спросила Вера, вплывая в гостиную с подносом в руках, на котором, кроме двух бутылок коньяка, имелось штук пять разных наименований напитков безалкогольного содержания. При виде их Павел вспомнил, что в его холодильнике как раз безалкогольного питья хоть залейся, но говорить сейчас об этом было как-то неловко; попросил девушку, она принесла, а он, получается, выкаблучивается, как какой-нибудь зажравшийся нувориш, привыкший капризничать, словно набалованный ребенок. Некрасиво. Он поднялся, пошатнувшись, и для равновесия схватился за спинку стула. – Спасибо, – сказал он и сделал попытку перехватить поднос, но женщина мягко отвела его в сторону. – Вы ступайте уж, Павел Евгеньевич, а я вам в комнаты принесу. Не только смотреть на нее, но и слушать было приятно. Умеет Роман себе сотрудников выбирать. В принципе, с этой украиночкой Павел ни на что не рассчитывал, но от общества ее отказываться не стал. – Годится, – согласился он. – Я иду первым, буду дорогу показывать. – Как будто я дорогу не знаю, – парировала она с неудовольствием, за которым тем не менее угадывалась готовность слегка пококетничать. Общительная девушка. Ей, наверное, скучно здесь, с суровым Романом Георгиевичем. Такому хозяину глазки не построишь, хотя не исключено, что она и попробовала, только маг-директор наверняка поставил ее на место. Они, директора, такие. Но продолжить приятное общение не получилось. Едва Вера поставила заставленный бутылками поднос на стол, как в кармане ее передника зазвонил телефон. Выражение ее лица сразу стало служебным. – Так я ж на минутку только, человеку помогла, – проговорила она в трубку, оправдываясь, но, видно, звонивший ни возражений, ни оправданий слышать не хотел. – Да иду уж! – Спасибо тебе, – поблагодарил Павел. – Сам бы я точно не донес. – На здоровьице. – Телефончик не оставишь? – Так вон же ж стоит, – мотнула она головой на аппарат и вышла, ловко покачивая бедрами. Налив стакан пополнее, Павел сел в кресло и нажал на кнопку телевизионного пульта. Показывали какое-то ток-шоу. Попрыгав по каналам и не найдя ничего интересного, остановился на новостном канале только ради того, чтобы не было так тоскливо. Отхлебнув из стакана пару раз, понял, даже с некоторым удивлением для себя, что пить больше не хочет, а хочет спать, как то и должно быть после сытного обеда. Да, в сущности, и нужды в питье не было – выкаблучиваться с пьянством сейчас не перед кем. Встал, прошелся по комнате, посмотрел в окно, понаблюдал пару минут за дюжим малым, который мел и без того чистую дорожку, приоткрыл окно, чтобы запустить чистый воздух, и как был, в одежде, упал на кровать. При этом подумал, что в последние дни он засыпал и просыпался в самых разных местах и в разное время. Нельзя сказать, что сон сам по себе его не радовал, наоборот, только все это здорово смахивало на неприкаянность. Радовало хоть то, что местами его ночевок не были тепловые коллекторы и сырые подвалы, как это бывает у бездомных. Уставившись в потолок, попытался привести в порядок свои мысли и проанализировать ситуацию. Выпитое давило на разум, поэтому отдельные факты и соображения никак не желали выстраиваться в логичную цепочку, а мчались порознь и в разные стороны, напоминая стаю испуганных ворон не только своей хаотичностью, но и чернотой. Отчего-то так получилось, что в последние дни все у него идет не просто наперекосяк, а вразнос, причем беспросветность становится только гуще. Он начал погружаться в сон и не делал попыток сопротивляться этому. Мысли приняли какой-то отвлеченный, не имеющий к действительности характер, даже некий сонный сюжет стал завязываться, какой-то сад либо роща появились, как вдруг раздался какой-то посторонний шум, не имеющий к начинающемуся сну никакого отношения. Некоторое время Павел пытался не впускать в себя посторонние звуки, надеясь, что они скоро закончатся, а сам он спокойно заснет. Он знал за собой эту особенность, что если просыпался, то уже долго не мог заснуть, даже если организм настоятельно требовал отдыха. Надеждам его не суждено было сбыться, потому что шум, перешедший в скандальный, пронзительный бабий крик, совершенно, казалось, неуместный в этой респектабельной усадьбе маг-директора, где для завершения образа не хватало разве что сонного, но солидного мажордома – хотя, может, он и был, черт его знает, – так вот этот крик, визгливый и надсадный, заставлял тело покрываться мурашками. Все, пропал сон. Павел резко провел ладонью по лицу и встал. Окно закрыть, что ли? Может, тогда это прекратится? А еще ему было интересно, кто, какая сволочь могла устроить здесь такой балаган. Или, может, что-то случилось? Образ двух мордатых ротвейлеров, черных с желтым, так и маячил перед глазами. Он подошел к окну и увидел сначала большой черный «Мерседес» с распахнутой задней дверцей, а уже потом женщину в длинном сером пальто. Она стояла чуть поодаль, возбужденно размахивала руками и, не стесняясь в выражениях, громко отчитывала охранника, выскочившего из сторожевой будки в одной рубашке. Не в том смысле, что он был без брюк и бос, но в том, что одет явно не по погоде. Морозец был хоть и невелик, однако ж не май месяц. Картина была неприятной, что усугублялось алкогольной мутью в голове, не успевшей рассосаться за время короткого отдыха, но начавшей превращаться в головную боль. Он попытался сосредоточиться, всматриваясь в женщину. Что-то в ней казалось знакомым. Павел видел ее практически сзади, а это позволяло ему разглядеть только прическу – свеженькую, сегодняшнего изготовления. Он напрягся, мягким толчком заставляя ее развернуться к себе лицом. Этим нехитрым приемом ему удавалось разглядеть немало хорошеньких девушек хоть в том же метро. То ли из-за выпитого он не смог рассчитать силы внушения, то ли женщина оказалась куда более чувствительной к внешним воздействиям – такое порой тоже случалось, – но она вдруг резко замолчала, будто кто-то одним движением выключил громкость, и повернулась к нему лицом, уперевшись в него взглядом. Теперь он ее узнал. И она его узнала. Еще до того, как глаза их встретились, он ощутил на своем теле щупальца, даже скорее усики, какие бывают у пчел или других насекомых, при помощи которых они идентифицируют предметы и своих сородичей. Немая сцена длилась несколько секунд, не больше. Потом Алла, резко махнув охраннику, отпустила его и решительным шагом направилась в гостевой дом. Он слышал, как открылась входная дверь, как громко – нарочито громко – прозвучали шаги по коридору, но не сделал и шага навстречу, оставаясь стоять у окна. В дверь с силой стукнули два раза. Он помедлил и крикнул: – Открыто! Повернулся он только тогда, когда дочь Романа Георгиевича Перегуды и бывшая подружка Павла переступила через порог. – Привет! – сказала она, кривовато ухмыляясь. – Здравствуй. – Не ожидала тебя здесь увидеть. – Я тоже. – Пройти-то можно? – Я здесь не хозяин. Скорее уж… – Да ладно тебе целку из себя строить! – отмахнулась Алла, входя и захлопывая за собой дверь. – Знаем мы! О, коньячок пьешь! Из папашкиных запасов, поди? Ему хотелось сказать, что она изменилась, но делать этого он не стал. Многие женщины не любят, когда им намекают на их возраст и, в особенности на возрастные изменения, произошедшие с ними. К тому же Алла изменилась не в лучшую сторону. Лицо опухшее, отечное, что не могла скрыть даже обильно наложенная косметика, глаза больные. Полное впечатление, что она давно и помногу пьет. Не раздеваясь, она прошла к креслу, села и без спроса привычным жестом подхватила стакан с коньяком. – Ну чего, Паша, за встречу? Он подошел к шкафу, достал себе стакан и щедро налил. – Давай, – наконец сказал он, салютуя стаканом, но при этом не делая попыток чокнуться. Алла молча выпила, сделав пару больших глотков. – Фу-ух! – выдула она из себя. – А ничего! Хорошо тебя папаня тут поит. Павел, глядя на нее, подумал, что она пьет по крайней мере с утра. А то и со вчерашнего дня. – Не жалуюсь, – ответил он, не желая развивать эту тему. – А ты сюда каким ветром? Ро… Твой отец сказал, что ты здесь не появляешься. – Ишь ты! – Она еще раз отхлебнула, поставила стакан и достала из сумочки сигареты с зажигалкой. По большому счету, Павел не разбирался в женской моде и во всех этих сочетаниях цветов и стилей. Подобное никогда его не интересовало. Но сейчас он отметил некоторое несоответствие, хотя это могло быть всего лишь его личным заблуждением. Хорошее пальто, стильные, модные сапоги в тон, качественная, явно дорогая прическа и даже макияж – все соответствовало одно другому. Гармонировало. А вот сумочка, на его взгляд, была из другой оперы. Нельзя сказать, чтобы уж совсем дешевка – тут сам черт ногу сломит, самые драные джинсы в дорогом магазине могут стоить немалых денег, – но уж по крайней мере по цвету она никак не соответствовала всему остальному. Впрочем, тут бы он не стал ручаться; может, это такой стиль. Трэш, кажется. Он, взяв со стола свои сигареты, тоже закурил и сел в другое кресло. Ну не стоять же как пугало, в самом-то деле! – Я смотрю, вы с моим папаней уже вась-вась. – С чего ты взяла? – почти искренне удивился Павел, которого после новой порции коньяка снова потихоньку повело. – Ты из меня дуру-то не делай. Хорош уже, – с вызовом сказала Алла, выдувая к потолку струю дыма. – Живешь здесь, коньяк лупишь, папа Рома тебе про меня рассказывает. А? Она качнула опустевшим стаканом, предлагая поухаживать за дамой. Павел безропотно налил ей; его ли это дело чужих дочерей уму-разуму учить? Хочет – пускай пьет. Хотя и так было видно, что она здорово пьяна. Глушить коньяк стаканами – это, извините, та еще затея. Это по минному полю можно пройти и не подорваться, а от такого «лакомства» спасения нет. К тому же он был свидетелем того, как бывшая его подружка орала на охранника. Испытывать на себе силу ее голосовых связок и неукротимой энергии как-то не хотелось. – Так, обмолвился, – осторожно произнес Павел, затягиваясь. Ему хотелось побыстрей закончить это рандеву. Хоть бы зашел кто, что ли. Выставлять вон хозяйскую дочь было как-то совсем не с руки. Это было бы уж совсем не комильфо. – Какой ты стал тут сдержанный, – насмешливо проговорила Алла, бросая непотушенный окурок в пепельницу. Он вспомнил эту ее привычку, бросать докуренные, но не потушенные сигареты, так что из пепельницы всегда тянулся столбик дыма. Когда-то это ему казалось забавным, эдакой особенной пикантной черточкой, а потом стало раздражать. Как вся она, со своей порывистостью и необузданностью в желаниях. Вспоминать все это теперь было неинтересно. Да он и вообще-то никогда не хотел ее вспоминать: расстались – и все. – Стараюсь, – кивнул он, всем своим видом пытаясь показать, что этот разговор его тяготит. – Правильно стараешься. Смотрю, папаня тебе и память вернул. Хорошо, видать, служишь, боец? И как служба? Обратно не тянет? Грехи еще не пора замаливать? – А ты, смотрю, исповедями промышляешь? – спросил он, устав сдерживаться. И еще хлебнул – для уверенности. Все же чувствовал он перед Алкой некую смутную вину. Хотя и она не подарок, это ясно. – А чего? Могу! – с вызовом заявила она и допила остатки коньяка. Лихо это у нее получилось. – Для тебя даже скидку сделаю, – заявила она с вызовом. Тон этот Павлу решительно не нравился. И поэтому он брякнул, правду сказать, со зла. – По-моему, эта штатная единица при дворе уже занята. – Уж не тобой ли? – Не претендую. Есть тут один мальчик. Не в курсе? Лицо ее исказилось. – Налей-ка! – потребовала она. Павел заколебался. Налить? И что из этого получится? Характерец у нее еще тот, ну а уж в пьяном виде она вообще непредсказуема. Вспомнить только, как они когда-то вдвоем, оба крепко датые, прорывались на закрытый прием во французское посольство. Алка как маг мало чего из себя представляла. Так, знала пяток заклинаний, ну, немножко защиту еще умела ставить. Ее это никогда особо не интересовало. Золотая молодежь, другие интересы. В тот день, помнится, какой-то ее знакомый пообещал ей приглашение на два лица, да не сделал. А она уже настроилась. И – расстроилась. Дико расстроилась. Потому, может, что и Павла уже пригласила, заранее. С расстройства они выпили в кабаке и пошли по Москве. По клубам. Денег у нее всегда хватало, папа подкидывал. И, как на грех, оказались рядом с красно-кирпичным зданием посольства. Павел поупирался, стесняясь, но она его раззадорила. Да и подоврала тоже. Мол, ждут там и все такое. В общем, охрана встречала их с поклонами. Советник по культуре, или кто он там был, – а они оба в джинсах, майках каких-то, – принял как дорогих гостей. И уж они там оторвались. Точнее – она. Знакомому тому шампанское за ворот дорогущего смокинга вылила. Тот так орал! Наверное, посольские долго тот вечер помнили. Во всяком случае, где-то через полгода Павел, случайно проходя мимо, увидел магическую защиту на дверях. Слабенькую, правда, но все же. Значит, вычислили. Или просто мода такая пошла. И вдруг его как шилом кольнуло. Чего? Какую память вернул? Или это она уже заговаривается? Пьяная баба… Он встал и вылил ей из бутылки остатки коньяка. – Давай за встречу, что ли, – предложил он, протягивая к ней свой стакан. Они чокнулись. Павел рассчитывал, что Алла достаточно пьяна для того, чтобы не заметить, как он ее «кольнул» через контакт. Наверное, нужно было учесть, что она все же дочь маг-директора, хотя и ленивая в смысле магии. В конце концов, он не видел ее столько лет, что человек мог и измениться, повзрослеть, в конце концов. По годам пора бы уж. Алла вздрогнула и уронила стакан на пол. Тот не разбился, покатившись по ковру и разливая коньяк. – Ну ты и сука, Паша! – зло проговорила она, порывисто вставая. – Алл… – Да пошел ты, мудак! Знаешь куда? А то подскажу адресок! И не дай тебе, – вдруг зашипела она, пузырясь слюной, – еще раз вот так. Козлина долбаная! И стремительно вышла за дверь. Быстрый проход по коридору, дверь открылась-закрылась, и тишина. Стало слышно, как где-то вдалеке работает пила – электрическая или бензиновая. В коттеджных поселках всегда так, это не умирающая деревня, абсолютной тишины не бывает – пилят, сверлят, долбят, ездят, музыка играет. Покой нам только снится. Пионеры капитализма. Он встал, дошел до ванной комнаты и выплеснул в раковину остатки коньяка, после чего старательно сполоснул стакан, со скрипом протерев пальцами его кромки. Вернулся в комнату, поставил стакан на место, забрал пустую бутылку и проделал ту же операцию, стараясь, чтобы из нее не пахло. Почистил зубы, яростно орудуя зубной щеткой, и умылся. Причесался, глядя в зеркало и стараясь взглядом удерживать собственные зрачки. Побриться бы, но не стал подходить к своей сумке. На душе было погано. При чем здесь память? Фактов амнезии он за собой не замечал. Ха-ха! Смешно! Прямо строчка для медицинского заключения – клиент провалов памяти не помнит. Или со зла девка ляпнула? Она могла. Обойдя стол, опустился на колени в полуметре от валяющегося на полу стакана. Отчетливо запахло дорогим коньяком. Секунд пять Павел смотрел на сосуд, прикидывая варианты, после чего поднялся, подошел к двери и запер ее. Ему нужно поработать, и помехи в этом деле ни к чему. Вернулся на прежнее место и опустился, стараясь не замечать резкий запах и накатившую вдруг жажду. Старое индийское заклятие по вызыванию духов не сработало, хотя Павел дважды и со всей тщательностью пытался им воспользоваться. Сильная штука, им не то что «Камасутру», высеченную на стенах храма, старых богов, запечатленных в камне, брахманы заставляют оживать, принуждая к ритуальной пляске. Но здесь оно не сработало. Стакан только качнулся и откатился сантиметров на десять, слегка при этом позвякивая. Да уж, на бога этот сосуд непохож, это точно. Очень хороший, действенный норманнский вызов привел только к тому, что стакан, вздрогнув, медленно поднялся и встал, не торопясь обретая устойчивость. При этом вокруг него мелькнули смутные тени, напоминающие крохотных чертенят. В другой ситуации Павел решил бы, что допился. Впрочем, как и в том, так и в этом случае, вывод был один – хватит пить. Без этого он уж наверняка бы – как хочется в это верить! – нащупал бы путь. С улицы раздался звук автомобильного двигателя. Надо было бы окно закрыть… Павел вздохнул, собираясь с силами и нагоняя в легкие кислород. Был соблазн положить на стакан старую германскую руну, очень мощную, давящую, как пресс, из-под которого вытекает все до последней капли. Составная часть боевой магии древних германцев, она работает сильно, но однозначно, как топор Зигфрида, после которого ни один самый искусный лекарь не возьмется врачевать, потому что врачевать там уже нечего. После остаются только куски. А Павлу нужна была истина, а не уничтожение. Результат, а не действие. Он прошелся ладонями по щекам, заставляя кровь прилить к голове. Думай, маг, думай! Ты не девку в автобусе кадришь. С улицы донеслись возбужденные мужские голоса. Алла дочь Романа. Плоть от плоти маг-директора. Тот на восточные штучки всегда был падок. Павел, выдохнув, опустил зад на пятки. Есть очень хорошие арабские вызовы. Арабы, кстати, чуть ли ни наиболее полно оставили описания работы магов. Взять хотя бы тот же "Сим-сим, откройся!" Сборник сказок "Тысяча и одна ночь" дает немалое представление о работе практикующих магов, как бы они в каждый отдельный момент ни назывались. Но Алла никогда не любила читать! А уж нудные арабские сказки ее могли бы заинтересовать только с точки зрения описания сексуальных утех действующих лиц, чему она всегда предпочитала реальность. И еще как предпочитала! И сейчас, наверное… Про баб. Про мужиков. Он вспомнил этот разговор. Оба пьяные были, трындели о чем придется. Пил он тогда много. Да и Алка тоже не отставала. Если не опережала. Хотя нет, очень сильно она в ту пору не пила. Матриархат, патриархат… Ну, вроде того, кто главней должен быть. Завелись, помнится. Он ей про Илью Муромца, спасителя земли Русской, она ему про жену Добрыни Никитича, которая там чего-то творила, вроде грозу вызывала, что ли, но мужика своего кинула. Изменила ему, кажется… Мария… Марья как-то там ее. Марина… Точно! Жену Добрыни звали Мариной. И Алла тогда перекинула это имя на Марью Моревну. Павел вдруг явственно ощутил запах мятного ликера. Они тогда с Аллой ликер пили! И она – это он вдруг вспомнил очень отчетливо – сказала, что ею, этой самой Моревной, и станет. Но – если Павел на ней не женится. И заклятие – простенькое, в меру умения – на себя наложила. Со смехом. Они оба тогда смеялись. Дураки пьяные. Марья Моревна! Тут он почувствовал, как стакан ему отзывается. Не открылся, но отозвался. Наверное, если бы он был в полной рабочей форме, это все произошло быстрее и правильнее. Подумаешь! Он ведь начинал с того, что работал по старославянским мотивам. Та-ам столько всего!.. До сих пор море неисчерпанное. Но потом потянуло на экзотику, на Запад и Восток. Да и не нюхач он… Слова подзабылись, но Павел уверенно работал на автомате. Не потому, что знал, а со злости. Наверняка где-то путал, да и формулы из головы выветрились, но он попер, отбрасывая от себя сомнения. Стакан, источающий запахи коньяка, стал отдавать то, что ему отдала хозяйка, прикасавшаяся к нему губами. Память! Вот о чем она говорила, поднося стакан к губам. И на Павла повалились образы, которые он не помнил. Картинки из прошлого. Мутные, расплывчатые, полустертые, замороченные – но они были! Многие из них он пропускал как ненужные. Роман! Где он и память? Где связь? И вдруг, будто обвал, на него обрушилось. Разом. Как водопад из красок, в один момент выдавленных из тюбиков, в которых они покоились до поры в своей первозданной чистоте. В этом смешении, хаосе цветов и образов не очень-то удавалось выловить что-то не то что ценное, хотя бы понятное, но все же, все же… Роман Георгиевич был тогда моложе, и седая прядка в его волосах еще не была такой заметной. Узнав про связь какого-то Паши с его дочерью – единственной! – он, уже богатеющий маг-директор, расценил это как мезальянс. Как посягательство на его капитал, в чем бы это ни выражалось. И когда отношения с Алкой пошли у них в раздрай, он… Павел вдруг испугался. Столько лет он, практикующий маг, элементарно Так что же – Алла права?! Расколдовали? Он встал, пнул ногой стакан и сел, если не упал, в кресло. Стекло где-то звякнуло. Получается, что все это время, столько лет, он был зачарованным?! И сразу еще одно. Перегуда все эти годы держал его под контролем! Троянский конь? Казачок засланный? Марионетка? За веревочки дерг-дерг. Пляши, паяц! Улыбайся. Дрыгай ногами. Взгляд его упал на вторую бутылку коньяка. Самое время вмазать. Вцепившись пальцами в подлокотники, несколько секунд буравил бутылку тяжелым взглядом. Нет уж, хватит квасить. Хватит. Думать надо. С улицы донеслись громкие голоса, среди которых отчетливо угадывался голос Аллы, и Павел, чтобы не отвлекаться на внешние раздражители, закуклился, отгородившись от мира. Нет, тут что-то не сходится. Ну, допустим, Перегуда мог его заморочить. Почему нет? Маг он сильный и изощренный. Но не мог же Петрович не углядеть этого? За столько-то лет! Да та же Марина, кстати. Уж она-то любое колдовство чует, в этом он неоднократно имел возможность убедиться. Тогда что за чудеса? Он принялся копаться в памяти, выискивая что-нибудь похожее. Это только самонадеянные сопляки и обманщики могут говорить, раздувая какое-нибудь явление и собственную значимость, будто никогда ничего похожего не случалось. Все было, и все будет. Могут различаться детали и обстоятельства, размер и продолжительность, но не суть. Получается, что печати Перегуды на нем не было. Во всяком случае, пока это можно взять за рабочую гипотезу, за исходную точку для рассуждений. Он начал отматывать события сегодняшнего дня назад. Когда он вышел из подъезда, то Романа узнал. Да нет, это даже раньше произошло, когда он почувствовал его шарящее прикосновение. Уже тогда он знал, кто это. А до этого, накануне? Ну, он знал, конечно, что это маг-директор и что с Петровичем у него напряженные отношения. Но и все. То есть память проснулась в этот промежуток. Погрузившись в себя, Павел пытался найти, поймать тот момент, когда личность Перегуды перестала быть для него тайной, когда он вспомнил, в каких отношениях тот находится с Аллой и в каких с ним, несостоявшимся зятем. И ничего не получалось. Ну не было ничего такого! Ни озарения, ни тайного знака, ни знака явного. Ничего, никакого обвала или вспышки. Просто до какого-то момента он как бы не знал ничего, а тут оказалось, что знает. Но что-то же должно быть. Пусть не прыжок, так хоть переход, возможно, и постепенный. Он не очень знаком с амнезией и с тем, как возвращается память к таким больным, может быть, тоже постепенно, плавно, так, что они этого даже не сразу замечают. Но, во-первых, он не больной. Зачарованный? Пусть так. Но этот момент разочарования должен же был произойти, пусть и незаметно для клиента. В конце концов, не так много времени прошло, какие-то часы. И вдруг он вспомнил того мужика, который закатал ему в лоб у дверей собственной квартиры. Он же его «приковал», пусть слабенько, даже не вполсилы, а так, едва на первую-вторую степень, походя, но большего ему не требовалось. Но тот каким-то образом вырвался и удрал. Попробуй-ка порвать «ошейник» даже первой степени, если ты в магии ни уха, ни рыла! Если, кроме "чур меня" да "Отче наш", сроду ничего не знал. А мужик был именно такой – Павел уверен. Нет, бывают, конечно, случаи, когда у человека в стрессовой ситуации что-то такое словно взрывается внутри, как говорится, откуда что берется, но мужик, ко всему прочему, был еще и здорово «обожжен», а это не только боль и шок, но и следующая за этим деморализация. И вот тут был момент – точно был! Роман его позвал. Мощно позвал. И попытался разрушить блокаду. И попутно разрушил "ошейник". Ну и что? Ну разрушил. Дальше чего? Что из этого следует? Ничего? Тогда почему он это вспомнил? К чему? Павел постарался расслабиться и ввести себя в состояние прострации, когда мысли и образы свободно льются, не смешиваясь и не переплетаясь. Мелькнула мысль наложить на самого себя «заплатку», которая могла бы высосать из прошлого нужное воспоминание либо ассоциацию, но он ее отодвинул, отдаваясь течению внутренних волн. Мягко, без настойчивости, он вплел в этот поток брызги разноцветного водопада, выуженного из стакана. Дело было осенью, почти как сейчас. Отношения с Алкой расстраивались стремительно. Он, а может, и она тоже, понимал, что, в сущности, они чужие люди. Уже чужие. Чувства уходили, и нарастала отчужденность. У него так точно. И тогда состоялся разговор с Романом Георгиевичем. Разговор получился не только тяжелый, но и очень неприятный. Перегуда к тому времени кое-что сделал для потенциального зятя, преодолев естественную настороженность к хахалю своей, в общем-то, еще очень молодой дочери, с которой – это он знал, да и они не скрывали – у них уже в полный рост были постельные отношения. Какому разумному отцу это приятно? Да к тому же богатому и влиятельному. А кем тогда был Павел? Так, дырка от баранки. Правда, с задатками. Да, с хорошими задатками, с перспективой. Он тогда стремительно рос как маг, интересовался историческим опытом и смело экспериментировал, порой смешивая, так сказать, белое и черное. Да, так вот разговор. Они поругались. Перегуда попытался надавить, а Павел – ему еще и двадцати тогда не было – взбрыкнул. Показал характер. Ну и наговорил всякого. Сильно на взводе был. Да я вас знать не желаю, да вы еще меня попросите… Молодо-зелено, бенгальские огни так и брызжут из задницы. Фейерверк и аллюр три креста. Крутом дураки, а сам на белом коне и непременно с шашкой наголо, смахивая чужие головы, как тыквы, торчащие на родном плетне. Павел вдруг напрягся. Сто-оп. Тихонечко. Разговор тогда действительно вышел крутой и нервный. Павел, вспоминая себя тогдашнего, даже застыдился. Но что-то там такое проскочило… Какой-то нюанс. Он действительно, помнится, высказался про "знать не желаю". Уж очень ему не понравились эти намеки на обязательства, чуть ли не предъява. И он взорвался. Все эти «понятия» и прочее выкручивание рук были ему поперек горла. Да и сейчас… Стоп-стоп. Взорвался. Себя контролировал плохо. Возбужден был. Из него так и перло. Сожрать был готов. В морду дать. Но – не то воспитание. Менталитет не тот. Эх, мама, зачем ты не отдала меня в секцию бокса. Пинками надо было, пинками. И вместо этого он… Ё-о-о! Павел вспомнил. Ну естественно! Что он еще мог сделать в той ситуации! Все как и положено, по-интеллигентски. "Я вас отныне не знаю и знать больше не хочу. Только вы меня еще попросите!" "Может быть". "Уж поверьте мне!" "Ладно, договорились". Все, формула совершилась! А он тогда этого не понял и не почувствовал. Ай да Перегуда! Ай да Рома-маг! Как он все красиво обделал. На загляденье. Виртуоз! Такому можно только позавидовать. Как же ловко-то. Такой принцип, помнится, существует в айкидо – используй силу соперника. Паша в горячке, в запале, на грани истерики, а то и за нею, произнес заклятие, а многохитрый Роман Георгиевич принял его и вернул! Это как при игре в теннис об стенку – чем сильнее запулил мяч, тем резче будет ответный удар. И, спрашивается, при чем здесь стенка? Сам дурак. Получается, что Павел сам на себя, на свою память положил «заплатку». Да, в горячке, в запале, но – сам! И выдвинул условие. И Перегуда это принял! Это как оферта и акцепт в бизнесе. Один объявил, а другой принял с условием. "Может быть". Ни он сам, ни даже нюхачка Марина или Петрович не могли это почувствовать! Не могли в принципе. Это все равно что вынюхивать самого себя. Чужим пахнет? Нет, откуда? Сам, только сам. Свое дерьмо не пахнет, и этим все сказано. А сегодня маг-директор Перегуда его попросил. Позвал. И старая «заплатка» слетела. Условие выполнено, чего ж еще? Павел медленно, без рывков расслабился. Страшно хотелось пить. Он убрал защитный кокон, встал и подошел к столу, прихватив бутылку лимонного «Перье». С треском свинтил пробку и припал к горлышку, приняв позу горниста. Насыщенная углекислотой ароматизированная минералка приятно защипала небо. Он почувствовал облегчение. И тайный смысл откроют мне предметы…[1] Он устал. Но при этом ощущал подъем сил. Тело и душа. Тлен и огонь. Жизнь и надежда. Справился. Нашел разгадку. И это вселяло уверенность, что справится и с иным. По ощущениям – со всем, что только есть на свете. Подошел к окну. Там, на улице, как в старом советском мультфильме, медленно падали невероятно крупные хлопья снега. Захотелось это почувствовать. Накинул куртку и вышел наружу, заранее подставляя ладони под белые холодные хлопья, предвкушая, как будут они щекотать, таять на разгоряченной коже лица и рук. И едва не пропустил второй за сегодняшний день удар в лицо. Да и пропустил бы, если б взгляд его не задержался на мокром отпечатке ботинка размера так сорок пятого у самой двери. Любопытство заставило его приостановиться и «проникнуть» в этот след. Много раз он пытался постичь и, если удастся, освоить мастерство, которым владела Марина, а сейчас-то, на подъеме, отчего бы и не попробовать. Просто хотелось сделать что-то эдакое, совершить. Эх, раззудись рука, развернись плечо! Что-то в этом роде. Присев на корточки, он протянул руку к мокрому отпечатку, действуя не торопясь, стараясь засечь дистанцию, с которой след ботинка начнет с ним «разговаривать». Но не дождался. Его отвлек какой-то шум за дверью. Наверное, кто-то подходил. Не хотелось бы, чтобы его застали посреди коридора в такой нелепой позе. Выглядеть смешным он еще не научился, да и, честно говоря, учиться такому не хотел. Ему хватало того, что он изображает служку при госпоже Любе. Он поднялся и, прежде чем шагнуть вперед, больше по инерции, чем осознанно, послал перед собой посыл, который за секунду до этого предназначался мокрому следу у его ног. Вряд ли кому придет в голову лезть с часовой отверткой в трансмиссию трактора «Кировец», но если охотник изготовился выстрелить по воробью, а на него внезапно выбежал кабан, то стреляет он тем, чем заряжено его ружье. Примерно то же было и в данном случае. Павел уже настроился на тонкое, можно сказать, прецизионное исследование, он как бы был на это заточен, при этом энергия в нем перехлестывала через край, так что он не пожалел «заряда», отправив его вперед, навстречу тому, кто находился за дверью. Не до конца признаваясь даже самому себе, он тем не менее кое с кем сейчас не хотел бы встречаться. И вдруг – очень явственно, как собственными глазами – увидел человека, стоящего справа от двери в боевой стойке. Ноги напружинены, руки согнуты в локтях, кулаки на уровне груди. Второй, примерно в той же позе, слева. При этом вовсе не было похоже, что они готовятся вступить в схватку друг с другом. Напротив. Было очевидно, что они кого-то поджидают. По поводу этого «кого-то» у Павла отчего-то сомнений не возникло. Он непроизвольно отступил назад и обернулся. Коридор за его спиной был пуст. И вдруг он увидел не один, а много следов. Выходя из, как выражается здешняя прислужница Вера, комнат, он не смотрел под ноги, да и свет там отражался под другим углом, а сейчас увидел. Или это уже колдовские сдвиги? Ему приходилось слышать о подобном, когда у практикующего мага происходит некий сбой, в результате которого он уже не может отличить воспринимаемую им информацию об окружающем мире, поступающую через, если можно так сказать, человеческие органы чувств, от той, что получает посредством магии. Она для него становится как бы третьей рукой или третьим глазом. Такое своеобразное бешенство восприятия. У некоторых, как говорят, такое состояние, часто временное, не вызывало особенных неудобств, зато другие – опять же по слухам, лично с такими феноменами Павел знаком не был – здорово мучались. Он на мгновение закрыл глаза, и на него опустилась тьма. Значит, бешенства еще нет, а открыв и всмотревшись, понял, что натоптали главным образом у двери его апартаментов. Теперь, как говорила одна девочка, становится все интересатее и интересатее. Он, стараясь не шуметь, двинулся обратно, и тут у него в кармане завибрировал телефон. Он выхватил трубку, как самурай свой меч – одним резким движением. Включая, успел бросить взгляд на экран – номер был незнакомым. И тут его накрыло. Жестко. Зло. Словно бетонная плита на голову свалилась. В последний момент он попытался что-то предпринять, противостоять как-то, но не успел. Уже падая, успел подумать про маг-код. Так вот ты какой, северный олень… |
||
|