"Месть Акулы" - читать интересную книгу автора (Майоров Сергей)

Глава вторая

Маше очень не хотелось портить Акулову предпраздничное настроение, но ничего поделать с собой она не могла. Не то чтобы Маша возлагала на эту их встречу какие-то сокровенные надежды или рассчитывала куда-то пойти, нет. Просто договаривались на девятнадцать часов, а увиделись лишь в половине первого ночи. Промолчала, однако Акулов понял её и без слов.

— Я ведь звонил, предупреждал о задержке.

— Что, без тебя там не могли разобраться?

— Могли, наверное. Без меня везде могут разобраться, незаменимых людей не бывает. Но я был там нужен.

— Ты был нужен и здесь. Мне.

— Извини.

— А теперь скажи, положа руку на сердце: без этого было не обойтись? Вы сделали что-то полезное? Спасли кого-то или в последний момент сняли с поезда маньяка, за которым сорок загубленных душ? Ты сделал что-то такое, из-за чего себе — не мне, а себе — можешь сказать, что это было необходимо? Причём необходимо именно сегодня и непременно поздним вечером?

— Маш, ну ты же знаешь нашу работу!

— Вот именно поэтому я так и говорю.

Правоохранительной системе Маша Ермакова отдала несколько лет, добросовестно отпахав следователем в том же Северном райуправлении. Уволилась на гребне лёгкого скандала, раздутого защитниками обвиняемой стороны без всяких на то оснований, и переехала в другой город, чтобы выйти там замуж за своего бывшего однокашника по университетской скамье. Семейная жизнь не заладилась, через год она развелась и вернулась, устроилась адвокатом в одну из лучших юридических консультаций. Её брат, Денис, некогда работал вместе с Андреем. Он был грамотным специалистом, но завязал с уголовным розыском и подался в частные сыщики. Об этом Ермаков как будто не жалел, 364 дня в году преувеличенно бодро хвалился своим нынешним поприщем и посмеивался над «милицейской каторгой», но 5 октября, в День уголовного розыска, неизменно напивался до горизонтального состояния и обещал, что вернётся… Впрочем, точно таким образом себя ведёт добрая половина всех «бывших», оставивших службу на пике карьеры.

В период совместной работы Акулов и Ермаков считались друзьями, хотя назвать их отношения в полной мере дружбой Андрей бы не рискнул. При всех своих положительных качествах Денис был склонен к авантюрам, хитроват и нередко начинал темнить в тех вопросах, в которых между друзьями, особенно работающими в уголовке бок о бок, оставлять пятен не принято. После увольнения Дениса из органов они виделись достаточно редко, но как только Андрея арестовали, Ермаков активно подключился к операции по спасению экс-напарника. На одном из этапов операции в игру вступила Маша, сменившая излишне пассивного и меркантильного адвоката, защищавшего интересы Акулова в начале истории.

Маша была симпатична Андрею ещё со времён её работы в милиции. Он занимал должность заместителя начальника 13-го отдела, она же входила в группу следаков, обслуживающих это подразделение, так что встречаться им доводилось почти каждый день. Андрей к ней долго присматривался, но проявлять инициативу не стал, поскольку к установлению длительных отношений не стремился, тогда как Маша производила впечатление девушки, слишком серьёзной для краткосрочного, не обязывающего к большему романа.

После освобождения Андрея все закрутилось очень быстро… Настолько быстро, что иной раз он задавался вопросом: нужно ли было так торопиться? Ответ мог прийти лишь с течением времени, но некоторые шероховатости были заметны уже сейчас. Они были обусловлены субъективным отношением Андрея к происходящему, в частности, разницей в их материальном положении. Назвать разницу значительной — сказать слишком мягко. Андрей зарабатывал чуть больше прожиточного минимума, необходимого мужчине трудоспособного возраста, в то время как доходы Ермаковой в удачные дни могли исчисляться сотнями долларов, а то и больше. Собственная квартира со всеми мыслимыми удобствами, новая иномарка, кредитные карточки и одежда из фирменных магазинов… Ничего этого Андрею, продолжай он оставаться на государственной оперативной работе, светить не могло. Взяток Акулов не брал, способностей к бизнесу, которым можно было бы обзавестись «на стороне», не имел. Давно усвоил, что относится к породе людей, которым надо работать за твёрдый оклад, а не заниматься предпринимательством, и хотел получать свой оклад именно в уголовном розыске, а не в службах безопасности частных коммерческих фирм или в конторе Дениса, куда при желании легко мог бы устроиться. Некоторые мужчины спокойно относятся к такому положению, когда их жены или подруги зарабатывают больше них самих, но Андрей на подобную роль согласиться не мог. Разорвать отношения с Машей, но остаться честным опером, которому ничего, кроме работы, не нужно? Наступить на горло собственной песне и уволиться, чтобы потом, как Денис, стучать кулаком по столу и орать: «Да таких отношений между коллегами, как в уголовке, нигде больше не встретишь! Имел я в… эти бабки! Знали бы, как хочется восстановиться…»? Уволиться несложно, и место денежное искать придётся не так уж и долго, но что будет с душой? Громкие слова? Может, и громкие: живут ведь люди и без милиции, даже те, кто в недалёком прошлом не мог себя представить вне системы, хотя и костерил её на каждом шагу. Живут и любят повторять, что уже не видят себя в прежнем качестве, демонстрируют нынешнее благополучие — нарочито и в то же время немного стесняясь; оказавшись в своём бывшем кабинете, садятся за бывший свой письменный стол — и поспешно освобождают место, когда входит новый сотрудник, молодой и ничем себя ещё на милицейском поприще не проявивший… Слушая разговоры о текущих делах, оживляются, когда могут сказать: «Мужики, в девяносто пятом году у нас была похожая ситуация. Мы тогда сделали так-то… А этот документ составляется следующим образом…» — и в то же время демонстративно отворачиваются или выходят перекурить, когда при них начинают обсуждать действительно серьёзные вопросы; со слегка болезненной улыбкой слушают, как кто-то другой, например, оставшийся в седле бывший напарник, рассказывает о громких, или прикольных эпизодах прошлых лет, в которых нынешний «гражданский» сыграл главную партию. Волгин побывал в шкуре «бывшего», три года провёл в «народном хозяйстве», заработал деньги и вернулся, чтобы снова пахать за нищенское подаяние, об увеличении которого сейчас даже говорить перестали. Военным и врачам с учителями регулярно что-то обещают, а про ментов — тишина, как будто хотят воплотить в жизнь старый анекдот про новобранца-гаишника, которого распекает начальник: «Ты почему третий месяц зарплату не получаешь? А ну, бегом в бухгалтерию!» — «Какая зарплата? Я думал: выдали пистолет, ксиву и жезл, а там крутись, как умеешь».

…Готовила Маша неважно, во всяком случае, значительно хуже Андрея, который имел явные способности к кулинарному делу. Будь у него побольше свободного времени, он занимался бы приготовлением пищи регулярно, благо и литературы по этой тематике, и самых разнообразных продуктов продаётся достаточно. Ужин, который она ему предложила, состоял из полуфабрикатов, приобретённых, правда, не в обычном универсаме, а в магазине для состоятельных покупателей. Далеко не всем адвокатам удаётся зарабатывать много и жить на широкую ногу, но Ермаковой везло. С самого начала она получила несколько прибыльных дел, а потом и клиентура соответствующая появилась, так что сейчас Маша могла выбирать, чем заниматься самостоятельно, а какие контракты переадресовать менее удачливым коллегам. Этическую сторону её профессии они ни разу не обсуждали, но Андрею хотелось верить, что она не практикует такие способы защиты, как подкуп свидетелей и судейских, поиск компромата для шантажа потерпевших, оплата нужного результата «независимым экспертам». Хотелось верить, но… Можно ли иметь такие доходы, действуя строго в рамках норм закона и морали? Вот и ещё один непростой аспект их взаимоотношений…

— Ты не передумал по поводу завтрашнего дня? — спросила Маша, когда они заканчивали ужин.

Андрей ответил, немного помедлив, хотя всё было решено давно и изменению не подлежало:

— Я не буду отмечать день рождения в широком кругу.

В принятии решения не последнюю роль сыграл материальный фактор. В двадцать девять лет признавать это было несколько горьковато.

— Да и кто входит в этот широкий круг? За два года многое изменилось. Мать и сестра, ты… Денис… Да ещё старый циник Волгин, с которым мы, наверное, просто раздавим бутылку в нашем кабинете вечером в понедельник.

— Мне казалось, что ещё недавно у тебя с ним возникали какие-то трения.

— А у кого их не было? Разве что у Евы с Адамом, да и то лишь по причине отсутствия опыта и возможности выбора. Ничего, мы притёрлись друг к другу. Иногда это даже бывает приятно.

— Он по-прежнему один?

— Да, холостякует.

— Ему это действительно нравится, или он тоскует по первой жене?

— Она была у него не первая, а единственная… Наверное, просто привык. Превратился в «Неуловимого Джо», которого не могут поймать только потому, что никто и не ловит. Не обращай внимания, я не злорадствую и не пытаюсь за глаза его унизить. По большому счёту, это даже не мои слова, а пересказ его собственных мыслей.

— Мне кажется, он много пьёт.

— Бывает, грешен. Хотя я уже и не помню, когда видел его по-настоящему пьяным в последний раз. Наверное, 5 октября.

— А День милиции вы разве не отмечали?

— Ты разве забыла, что я пришёл практически трезвым? Хотя и получилось это случайно… Странное дело, но сценарий десятого ноября каждый год повторяется. Поначалу все кричат, что это не наш праздник, что наш — только День уголовного розыска, и уверяют друг друга, что пить не будут, разве только символические сто граммов опрокинут, и всё… А потом нажираются, как обычно. Так было бы и сейчас, но пришлось заняться работой. Оторвали от праздничного стола. Ты забыла, как я рассказывал об этом?

— Проверяю, — усмехнулась Маша.

— Напрасная трата времени. Поймать на противоречиях опера сложно, даже адвокату и бывшему следователю.

Маша произнесла сложный тост за здоровье и успехи Андрея. Выпили коньяк, выбранный в качестве компромиссного варианта между водкой, которую предпочитал Андрей, и винами, употребляемыми Ермаковой.

Ставя рюмку на стол, Акулов, оценивая только что услышанный спич в свою честь, в очередной раз отметил Машино умение говорить много, красиво и убеждённо, при этом создавая полное впечатление, что слова идут от самого сердца и никогда прежде она их никому не посвящала. Видимо, сказывается высокий класс адвоката… У самого Андрея с застольными речами возникали постоянные проблемы. Ему казалось, что изобрести что-то качественно новое в такой ситуации практически невозможно, все мыслимые пожелания давно классифицированы и многократно обкатаны, так что он, как правило, отделывался стандартными фразами, чувствуя, что они звучат в его устах до невозможности фальшиво. В некоторой степени это можно было посчитать издержкой производства. Крайне лаконичный в общении на бытовые темы, он раскрывался только на работе, когда требовалось «расколоть» злоумышленника, грамотно расспросить очевидца, выудить из памяти «терпилы» подробности, о которых он сам бы не вспомнил, или вынудить свидетеля дать показания, игнорируя, а то и ломая его активное нежелание оказываться втянутым официальную орбиту криминальной драмы. Акулов замечал такое не только за собой, но и за многими своими коллегами. Ловкие и предприимчивые на работе, крепкие профессионалы оказывались беззащитными перед простыми житейскими неурядицами, не замечая явных признаков надвигающейся семейной катастрофы, теряя жён и детей, запутываясь в отношениях с друзьями и родственниками.

— Твоя Виктория ещё не собирается замуж? — спросила Маша про младшую сестру Акулова. — Я её видела как-то недавно…

— Думаешь, она поинтересуется моим мнением по этому поводу? Как будто бы пока не собирается. Чёрт, когда меня сажали, ей был двадцать один год, и она казалась мне почти что ребёнком.

— Сейчас она производит впечатление очень даже взрослой особы.

— Не то слово! Трудно поверить, но иногда она ведёт себя так, словно её жизненный опыт и всё, что к нему прилагается, значительно превосходят мой багаж. На редкость самоуверенная и знающая себе цену леди.

— Не самоуверенная, а уверенная в себе.

— Наверное, так оно и есть, и, наверное, это есть правильно. Представляешь, я даже толком не знаю, где она живёт и где работает. Нет, адрес и телефон у меня, конечно, есть; она снимает квартиру. А что касается работы… Где-то танцует — ты ведь знаешь, она с детства танцами занималась, но пригласить нас с матерью на своё выступление категорически отказывается. Утверждает, что будет нас стесняться, что выступать перед незнакомыми людьми ей гораздо проще… Дескать, суд родственников — самый суровый, а она ещё не считает себя настолько хорошей актрисой, чтобы пройти подобное испытание.

— А ты бы согласился, чтобы сестра и мать видели, как ты работаешь? Ты готов выдержать такой экзамен перед ними?

— Это разные веши! — запростестовал Акулов, уверенный в своей правоте, но Ермакова его перебила:

— Внешняя сторона может быть разной, но внутреннее, личное отношение может и совпадать.

Помолчала и, поскольку Андрей не возразил, задала ещё один вопрос, облокотившись на стол и опершись подбородком на сцепленные пальцы:

— Скажи мне, Акулов, а для чего ты вообще работаешь?

— По привычке. — буркнул он, откидываясь на спинку стула и закуривая. — И потому, что податься мне больше некуда.

Утром Ермакова на машине отвезла Андрея домой.

— Ты свои права не потерял?

— Валяются где-то в столе, — ответил он. — А что?

— Мне казалось, что раньше тебе нравилось водить. Помню, как ты гонял на отделенческой «оперативке»…

— А теперь ни разу не попросил пустить меня за руль? — Андрей пожал плечами. — Просто не было подходящего случая.

На самом деле он просто испытывал зависть к её чёрной «Мазде-323» и не хотел усиливать это чувство, сменив пассажирское место на водительское в машине, которая ему не принадлежала.

— У Волгина есть какие-то старые «Жигули», он предлагал мне ими попользоваться, — добавил Акулов зачем-то.

— Ты отказался? Правильно сделал.

Остановились возле подъезда.

— Ты прямо сейчас в аэропорт?

— Да, осталось два часа до самолёта. Если бы ты переменил своё решение, я могла бы остаться.

— Отметим день рождения позже. Тем более что мы с тобой и вчера неплохо посидели.

Маша улетала на неделю в Москву, где у одного из её постоянных клиентов случились крупные неприятности. Он обещал Ермаковой четыреста долларов «суточных» в день, оплату гостиницы, компенсацию транспортных расходов и услуг связи. Андрей не вдавался в подробности, знал только, что клиенту предъявлено обвинение и его необходимо срочно вытаскивать из-под ареста. Возможности для этого вроде бы имелись. Маше предстояло работать в спарке со столичными коллегами; в случае положительного решения вопроса гонорар, как представлялось Андрею, должен был составить весьма приличную сумму в иностранной валюте. Её брат в своей детективной конторе оперировал значительно меньшими суммами, но тоже не бедствовал. Акулов однажды представил, какую бы деятельность сумел развить он при таком материальном обеспечении. И он, и остальные опера, вынужденные в большинстве случаев раскрывать преступления на голом энтузиазме. Количество «глухарей» по всей стране сократилось бы на несколько порядков, начиная от кражи наволочек с бельевой верёвки и заканчивая «резонансными» убийствами известных людей, за которые падкие до сенсаций газетчики и недалёкие обыватели полощут милицию при любом случае.

Первоначально, когда только стало известно о намечающейся командировке, Маша собиралась поехать в Москву на своей машине. Расстояние было не столь уж большим, дороги — приличными, так что Ермакова рассчитывала добраться часов за восемь-десять, не нарушая скоростной режим и делая остановки для отдыха. Своё желание Маша объясняла необходимостью быть в столице максимально мобильной, что возможно лишь в том случае, когда «тачка» всегда под рукой. Акулов резко воспротивился.

— В тебе говорит вечный мужской шовинизм, или ты заботишься о моей безопасности?

— В дороге всякое может случиться. Одинокой привлекательной женщине не место на трассе, — фраза получилась несколько двусмысленной, но Мария обратила внимание совсем не на то, за что себя мысленно отругал Акулов.

— Значит, я всего лишь привлекательная, и не больше того? — спросила она деланно капризным тоном, разворачиваясь к зеркалу.

В конце концов, вопрос был решён в пользу воздушного транспорта…

— Я буду скучать…

— Я тоже.

Прощальный поцелуй затянулся…

Когда Андрей вошёл в квартиру, мать спала. На кухонном столе остались разложенными газетные вырезки, испещрённые множеством карандашных пометок, и папки с бумагами. Очевидно, работали допоздна, подготавливая передовицу для своего финансового еженедельника. Помимо этой газеты, Ирина Константиновна сотрудничала с ещё несколькими, наиболее влиятельными и популярными, изданиями и подрабатывала на местном телевидении. Криминальной тематики она не касалась, за исключением единственного случая лет шесть назад. Статья получилась настолько безграмотной в юридическом плане и тенденциозной, что Андрей поразился, как могла мать, всю сознательную жизнь связанная с журналистикой, столь сильно проколоться. О причинах он расспрашивать не стал, но своё неудовольствие, в предельно мягкой форме, высказать не преминул, тем более что в публикации затрагивались определённые сферы и некоторые конкретные случаи, напрямую связанные с его служебной деятельностью. Мать огорчилась, что не успела с ним вовремя посоветоваться, и на этом инцидент был исчерпан.

Насколько Андрей мог судить по наброскам готовящейся статьи, она посвящалась скандалу вокруг «Первого кабельного телевидения», которое, фактически обанкротившись из-за неумелого управления и процветавшего в среде руководства безбожного воровства, устроило ряд шумных акций в свою защиту, крича о наступлении на свободу слова и гонениях, которым коллектив подвергся за попытки донести в массы правду о городском руководстве. Верилось в такую версию слабо, но «ПКТ» — Акулов расшифровывал название не иначе как «Помещение камерного типа» — тем не менее сумело перетянуть под свои знамёна нескольких правозащитников, готовых драть глотки за всякого, кто заплатит, десяток человек с неустойчивой психикой и целый табун тех, кому просто нечем больше заняться, кто пытается участием в «борьбе за справедливость» скрасить своё постылое существование. Митинги, пикеты, письма в Государственную думу… Скандал разгорелся нешуточный. В статье, которую готовила мать, раскрывалась финансовая подоплёка случившегося.

В кухню зашла кошка. Потёрлась о ноги Андрея, требовательно посмотрела в его лицо. Вместо мяуканья издала какие-то звуки, напоминавшие скрип. То ли не проснулась ещё толком, то ли ленилась говорить в полный голос, по опыту зная, что её поймут и так. Акулов где-то читал, что люди, с точки зрения кошек, созданы лишь для того, чтобы этих кошек кормить.

— Сейчас, погоди… Я ведь тоже ещё ничего, кроме кофе, не пил…

Кошка села на задние лапы, почесалась и, опять «проскрипев», продемонстрировала скептическое отношение к словам хозяина. То ли не поверила услышанному, то ли давала понять, что кофе её мало интересует. Разве что в виде зёрен, которые, когда люди не уследят, можно разогнать по всей квартире.

После освобождения Андрея из тюрьмы кошка долго его шугалась, очевидно, успев позабыть за два года. Теперь привыкла, не боялась брать корм из рук, давала себя погладить и даже могла прийти в его комнату посреди ночи, чтобы выбрать на кровати приглянувшийся уголок и подремать пару часиков.

Акулов накормил животное, потом приготовил себе яичницу по азербайджанскому рецепту, с зеленью и помидорами, перекусил и покурил. Пока ел, смотрел телевизор, то самое «ПКТ». Шла передача «Магазин для ленивых», целиком состоящая из длительных рекламных роликов. Некоторые были сделаны со вкусом, другие отличались навязчивостью пополам с отсутствием фантазии, и все без исключения вызывали стойкое раздражение. Ничего из предлагаемых товаров купить не хотелось.

На экране появился известный актёр, прославившийся ролями в героических фильмах лет двадцать — тридцать назад. Мужественное лицо сковывала улыбка, свидетельствующая, что актёр чувствует себя крайне неловко и просит извинения за ту белиберду, которую он вынужден говорить:

Изображение киногероя сменилось заставкой, на которой Акулов разглядел что-то вроде свернувшейся в клубок змеи и мигающего ценника.

— бодро возвестил невидимый диктор, —

В конце рекламного ролика на экране снова появился знаменитый артист:

Акулов переключил телевизор на другой канал, где показывали Телепузиков.

На сытый желудок захотелось спать, он лёг и проснулся только в половине третьего, когда уже пришла сестра.

— Привет! С днём рождения!

— Спасибо.

Он выслушал набор традиционных поздравлений, по глазам видя, что припасён какой-то сюрприз.

Сестра Андрея была красива, чего он, если рассуждать здраво, не мог бы сказать о себе. Натуральная блондинка с мягкими чертами лица и голубыми глазами чистейшего, завораживающего цвета. Выше брата, почти метр девяносто ростом, она обладала великолепной фигурой и двигалась с той грацией и мягкостью, которые достигаются только путём самоотверженных длительных тренировок. За 98 у.е. такого не купишь, тем более — с доставкой на дом. Всегда со вкусом одевалась, отличалась рассудительностью и здравым смыслом, могла поддержать разговор в любой компании и одновременно поставить на место нахала, сколь бы крутым тот себя ни возомнил. Понятно, что близким и любимым людям мы готовы прощать мелкие недостатки, но Андрей, сколько ни пытался взглянуть на Вику критически, мог сказать только одно: парню, за которого она выйдет замуж, чертовски повезёт.

В комнату вошла мать, и Виктория, переглянувшись с ней, объявила о подарке.

Некоторое время Андрей смотрел недоуменно. Потом, осознав, что это не шутка, только и смог сказать:

— Да вы что, все с ума посходили? Я не возьму!

Подарок был слишком ценный.

Старший оперуполномоченный РУБОП Игорь Фадеев дозвонился до Волгина вскоре после полудня:

— Привет, старый! Как дела?

— До твоего звонка шли прекрасно.

— Ваш дежурный мне сказал, что ты у него сегодня в качестве мальчика для битья.

— Он себе льстит. Сейчас спущусь на первый этаж и надеру ему задницу.

— Не надо, у нас был строго конфиденциальный разговор. Получится, что я рассекретил источник… Слушай, старый, ты собираешься быть на месте или как?

— Хотелось бы быть дома. А ты чего всгоношился? Я думал, что в выходные дни вас на работе с огнём не сыскать.

— Ну да! Пашем, как проклятые.

— Кому-нибудь другому расскажи. Какие у вас нормативы, не напомнишь? Если мне память не изменяет, с одного опера — два раскрытия в год.

— Враньё и сказки завистников. Тем более, что ты сам знаешь: нас мелочёвка не интересует, мы охотимся только на крупную дичь… Короче, Серегин, я к тебе подскочу…

— Зачем? Можешь подскочить и у себя в кабинете. Там потолки немного повыше, чем в нашем захолустье, так что меньше риска ушибить свою головушку, и на дорогу время терять не придётся.

— Есть одна тема, по которой надо перетрещать.

— Ну давай, жду. Можно сказать, что я уже заинтригован.

Проводить субботний день в служебном кабинете никто Волгина не заставлял. Главное — быть всё время «на связи», чтобы дежурный по РУВД мог найти его в любой момент, как только поступит сообщение о совершенном убийстве либо возникнет иная нужда в присутствии опера — специалиста по насильственным смертям. Волгин, тем не менее, приехал. Писать бумаги было неохота, и он развлекался игрой на компьютере. Аппарат был его личной собственностью. Первое время Сергей держал ПК дома, но в нерабочее время и по выходным дням потребность в услугах компьютера возникала очень редко, и Волгин перевёз «машину» в управление. Основную часть памяти жёсткого диска занимала его личная картотека преступного элемента и сочувствующих таковому субъектов, а также всевозможные базы данных, приобретённые на рынке нелегальной продукции. По объёму и разнообразию содержащихся сведений эти ворованные программы зачастую превосходили возможности официальных структур.

Визит Фадеева слегка насторожил Волгина. Они были в хороших отношениях, когда-то работали вместе, и сейчас, оказавшись в разных подразделениях, далеко не всегда настроенных по отношению друг к другу лояльно, продолжали регулярно встречаться и обмениваться информацией, невзирая на межведомственные распри. Ждать от Фадеева подлости не приходилось, но Сергей догадывался, о чём пойдёт речь; говорить на эту тему не хотелось, но и от встречи было не уклониться. Можно, конечно, отсрочить её на день или два, но что в этом толку?

Стучать в дверь Фадеев не стал. Приоткрыл её, просунул в щель наголо обритую крепкую голову, украшенную шрамом на теменной части:

— Начальник, разрешишь зайти?

— Входите, товарищ бандит…

Волгин давно заметил, что основную массу оперативных сотрудников РУБОП по внешнему облику можно разделить на две категории. Одни стараются максимально походить на подопечный контингент, другие прилагают все усилия, что их никто не мог перепутать с потенциальным противником. Первые носят спортивные костюмы и куртки из кожи, золотые цепи и барсетки. Вторые месяцами забывают о парикмахере, могут сочетать кроссовки фабрики «Динамо» с джинсами «Левис» за двести рублей, а для торжественных случаев облачаются в костюм, приобретённый лет десять назад по случаю свадьбы. Сотовые телефоны, впрочем, водятся и у тех, и у других.

Ярко выраженное в середине девяностых годов, такое различие несколько стёрлось на исходе века, но до его полного исчезновения было ещё далеко.

Фадеев, несомненно, принадлежал к первой категории. В чём-то он даже переигрывал, стараясь, «в связи с оперативной необходимостью», походить на представителя организованного криминалитета средней руки. Встретив его на улице, возле каких-нибудь ларьков или рынка, многим обывателям, наверное, хотелось зажмуриться и замотать головой, отгоняя галлюцинацию: в массовом сознании успело закрепиться мнение, что подобного вида «рэкетиры» и «контролёры» исчезли, как вид, и что тех, кто не перешёл на следующую ступень эволюции, давно схоронили или упрятали за решётку на длительный срок.

Относительно целей приезда Фадеева Сергей не ошибся.

— ОПД по трупам на Заповедной улице у тебя?

— У Акулова, а он выходной.

— Сейф-то у вас один на двоих. Дашь полистать?

С формальной точки зрения Волгин мог отказать. Без официального запроса, без санкции руководства выдавать для ознакомления оперативно-поисковое дело, находящееся в производстве другого сотрудника, он права не имел. В то же время дело, на обложке которого стоял гриф «секретно», ничего по-настоящему секретного в себе не содержало, а Фадеева он знал достаточно давно, чтобы придавать значение лишним формальностям.

— Листай.

Фадеев знакомился с делом по-профессиональному быстро, с одного взгляда оценивая степень важности каждого документа и не задерживаясь на тех листах, которые интереса не представляли.

Фадееву потребовалось двадцать минут, чтобы ознакомиться с делом от корки до корки. Никаких выписок он не делал, копий с документов не снимал. Возвращая ОПД Волгину, резюмировал:

— Туфта полная.

— Ну извини! Как говорится, чем богаты… А тебя это с какого боку интересует?

— Ты чего, забыл, что ли? Это же я, лично я, Дракулу в клетку определял!

— Его определил — пора и за других браться.

— Другие никуда не денутся, дотянемся и до них. Начальство требует, чтобы по этому «пятернику» мы тоже поработали. Дескать, тема откровенно наша, нам, стало быть, и карты в руки.

— Правильно требует. ОПД к себе забрать не хотите? Или вы, как всегда, исподтишка ковырять станете? Если получится — вы герои, если не выгорит — мы виноваты в том, что вам помешали…

— Прекрати. — Фадеев поморщился; такого рода упрёки ему приходилось слышать частенько, и он не мог игнорировать их некоторую справедливость, хотя и привык при посторонних отстаивать честь мундира. — Одно дело делаем, а что Санитара с братвой завалили, так туда им и дорога. Жалко лишь, что они с собой множество «глухарей» в могилу унесли… Между прочим, по нашим данным, именно Санитар задушил Сиволапова[5].

— Хоть что-то полезное успел в жизни сделать! Глядишь, на том свете ему этот подвиг зачтётся… Мы с Андреем приехали на место первыми, но не застали уже никого, кто мог бы хоть в чём-то признаться. Как, кстати, наш друг Дракула поживает?

— Рассчитывает очень скоро выйти на свободу. Мы предпринимаем нужные шаги, но… Короче говоря, есть информация, что одному судье уже проплачены бабки, и он в начале следующего месяца изменит Графову меру пресечения с ареста на подписку о невыезде. Причина — невероятно пошатнувшееся здоровье авторитета.

— Оно действительно так пошатнулось?

— Спрашиваешь! На десять килограммов поправился. Думаешь, это легко?

— Ужасно…

— Кстати, для тебя есть подарок. — Фадеев достал из полиэтиленового пакета книгу толщиной с половину энциклопедического словаря, такого же формата.

На обложке крупными золотистыми буквами было написано: «Стрелковое оружие», с жирным ударением на первом слоге.

— Что это?

— Сашутка-Дракула, томясь в заключении, даром времени не терял, — пояснил Фалеев, с удовольствием наблюдая реакцию Волгина. — Проштудировал в тюремной библиотеке историческую литературу и создал свой эпохальный справочник. На днях его адвокат, Венечка Трубоукладчиков, созывал по этому поводу пресс-конференцию.

— Бред какой-то!

— Ты так считаешь? А по-моему, очень даже любопытно. Дракула, в частности, довольно убедительно доказывает, что на Чудском озере Александр Невский, по нашим понятиям, забил немцам «стрелку», и разбирает достоинства и недостатки оружия, которым пользовались ратники. Есть и более актуальные главы: «Копаный тротил», «Реставрированный ППШ», «ТТ из Шанхая»… Если верить Трубоукладчикову, все рисунки в книге Дракула выполнил самостоятельно.

Раскрыв книгу, Сергей вздрогнул. По внутренней стороне обложки, наискось, в четыре строчки, вилась надпись:

— Что?!

Насладившись смятением Волгина, Фадеев ухмыльнулся:

— Не боись, это я нацарапал. Прикольно, да?

— Очень. Я уж подумал, что ты меня таким подарком подставить захотел, что сейчас влетит в окна СОБР, начнёт крутить мне руки и бить в лицо за коррупцию и связь с криминалом.

— Странные у тебя мысли для честного опера. Наводят, можно сказать, на определённые размышления. Если человеку нечего скрывать, то он не боится разоблачения.

Волгин отодвинул книгу на угол стола, побарабанил пальцами по жёсткой обложке:

— А ещё эта «Пресс-хата» что-нибудь выпустила?

— Спрашиваешь! Подробный атлас дыр в заборах России. Второе издание, дополненное последними данными спутниковой фотосъёмки. Я тебе как-нибудь привезу экземплярчик…

— Чего ж сейчас не прихватил?

— Книга пользуется ажиотажным спросом, с прилавков её просто смели. Но мне один человечек обещал раздобыть несколько штук… Нет желания прогуляться?

— С чего бы это вдруг?

— Да надоело здесь сидеть. Пошли, я ведь помню, что здесь неподалёку есть одна забегаловка, угостишь меня пивом.

— В такую погоду?

— Погода, между прочим, замечательная. Плюс пять и безветрие. Ну, давай!

По лицу Фадеева было видно, что пиво его, конечно, интересует, но посещение бара — лишь предлог, чтобы поговорить в нейтральных стенах. То ли опасался подслушивающих устройств, которые могли быть установлены в кабинете, то ли, наоборот, сам хотел записать разговор и для того заманивал Сергея на специально оборудованную для этих целей «точку».

— Между прочим, я сегодня дежурю…

— Мы же не собираемся напиваться.

В заведении, куда пришли опера, посетителей не было. Бармен дремал за стойкой и при их появлении не проявил большого воодушевления. Торопливо обслужил и занял прежнее место на стульчике между холодильником и музыкальным центром.

Разговор опять зашёл о «деле Санитара».

Навалившись грудью на стол, Фадеев обхватил свою кружку обеими руками:

— Значит, слушай внимательно. У одного из наших начальников прошла информация, что Санитар со своими бойцами разыскивал Артура Заварова — того же, за которым гонялись вы с Акулой. В конце концов, они забили «стрелку» на Заповедной, чтобы обменять девчонку Заварова, которую похитил Санитар, на бабки, которые упёр у бандитов бывший десантник. На «стрелке», сам понимаешь, Заварова должны были положить, но всё получилось наоборот. Он подтянул своего бывшего сослуживца, Шмелёва, и вдвоём они раздербанили всех бандитов. Шмелёв, правда, погиб, но Заварову с девчонкой удалось скрыться[6].

Сергей пожал плечами:

— Ну и что? Мы предполагали это с самого начала. Прокуратура, правда, до сих пор решает, объявлять Заварова в федеральный розыск или для этого нет оснований. Скажу тебе честно, из-за Санитара никто усердствовать не собирается. Завели дело, и хватит. Трупов, конечно, многовато, так что проверками нас будут доставать ещё целый год, но ничего, отмашемся как-нибудь, не впервой. Тем более, что один из тех, кого на Заповедной грохнули, за сутки до этого успел Димку Кузенкова из 13-го отделения ранить и милиционера застрелить.

— Как, кстати, Кузенков?

— Выздоравливает потихоньку. Но из органов, скорее всего, комиссуют.

— Обидно. Хороший парнишка, я его как-то раз видел… — Фадеев придвинулся к Волгину ближе. — А теперь — самое главное. Тот же кадр, который моему шефу про «стрелку» напел, почему-то считает, что ты и Андрей задержали Заварова сразу после стрельбы, но потом его отпустили.

— Этот кадр прямо называл наши фамилии?

— Мне кажется, он знать их не может. А может, и называл — я-то ведь при разговоре не присутствовал. Во всяком случае, мой шеф грешит на вас и считает, что вы поимели с Заварова бабки. Насколько я его знаю, такую информацию он зажимать не станет. Либо сольёт её в ваше Управление собственной безопасности, либо постарается реализовать сам. Наш отдел, как ты знаешь, по ментам не работает, но… На Акулу дело пока ещё не прекратили?

— Городская прокуратура до сих пор ковыряется. После смерти потерпевшего ничего доказать невозможно, тем более что обвинение с самого начала было слеплено на соплях, но им очень не хочется признаваться в ошибке.

— Тем более! Представляешь, как они вцепятся, если появится новая возможность Андрюху арестовать?

И голосом, и выражением лица Фадеев спрашивал другое: «Как же вы, мужики, так подставились?»

— Во всяком случае, с Заварова никто не брал денег, — сказал Волгин, отворачиваясь; сообщать Фадееву другие подробности того, что произошло почти месяц назад на окраине города, он не собирался.

— Неизвестно, что он заявит, когда его поймают.

— Сначала надо поймать.

— Шансов скрыться у него не так уж и много. Особенно с девчонкой. А Дракула, если освободится, всех собак пустит по следу, лишь бы посмотреть на человека, который укокошил его заместителя.

— Сначала нужно поймать, — повторил Волгин, раздумывая о том, что он, похоже, знает человека, который «стучит» начальнику отдела РУБОП. — Спасибо за предупреждение!

— Большое пожалуйста. — Фадеев отхлебнул пиво и посмотрел в окно, за которым шёл снег. — Ладно, проехали…

Какую новую тему собирался затронуть Игорь, осталось неизвестным. У Волгина прозвонил мобильный телефон, и после информации, которую передал дежурный по РУВД, осталось только выругаться и «подорваться» с места, чтобы стремглав лететь на место происшествия.

— Пиши адрес, — дежурный почти кричал, так что не только Волгин, но и Фадеев слышал его слова, не напрягаясь. — Записал? В квартире шесть трупов… Акулову я уже сообщил.

— На черта? Ведь я сегодня дежурю. Тем более, что у него день рождения.

— Да? А чего же он тогда не «проставился»? Ладно, Волгин, давай-ка быстрее, там сейчас весь главк соберётся!

— Может, ничего ещё и не подтвердится.

— Тогда с меня бутылка.

Сергей выключил телефон и посмотрел на Фадеева. Игорь кивнул:

— Поехали. Шесть мертвецов — скорее всего, очередная разборка, наш профиль. Посмотрим, в чём там дело. Хоть проветрюсь и заодно вас, малолеток, поучу, как надо работать «по горячим следам».

Акулову подарили машину — новенькую «восьмёрку» цвета спелого баклажана, с легкосплавными дисками, затемнёнными стёклами и небольшим «кенгурятником».

— Да вы что… — потрясённо повторял он, разглядывая комплект документов, уже оформленных на его имя, и книжечку талонов на бензин. — Ну разве так можно?

Он представил, сколько это стоит. Даже при заработках матери и сестры получалось очень накладно.

Прочитав мысли сына, Ирина Константиновна сказала:

— Не забудь спасибо Маше сказать. Подарок от всех нас троих, но только благодаря её возможностям…

Акулов кивнул. Действительно, Маша как-то упоминала про свои связи в какой-то фирме — крупном дилере «АвтоВАЗа».

— Ну вы… Чёрт! Ну как я могу это?..

Акулов органически не мог принимать от женщин дорогие подарки. Такие, стоимость которых превышала его собственные финансовые возможности. То есть практически все…

А что теперь делать? Передаривать машину обратно? Срочно продавать и возвращать женщинам деньги? Не станут брать — втихаря подсовывать в карманы и сумочки?

Черт!

Даже лоб намок. Акулов стряхнул капли тыльной стороной кисти, бросил документы на кухонный стол:

— Ну, спасибо!

Рассмеявшись, сестра поцеловала его в щёку. После этого состоялся праздничный обед, который был прерван телефонным звонком дежурного.

— Мне кажется, ты даже рад этому вызову, — заметила Виктория, наблюдая за поспешными сборами брата.

— Конечно! Не терпится похвастаться машиной. С тех пор, как освободился, я временами чувствую себя кем-то вроде альфонса. Одежда, пейджер, теперь вот «колеса»… А сам себя я обеспечить не могу.

— Кто же виноват, что ты выбрал себе такое призвание?

К работе Андрея сестра относилась в целом доброжелательно, но с оттенком снисходительности. Раз уж нравится взрослому мужику развлекаться лотереей «полицейские и воры» вместо того, чтобы зарабатывать деньги, — что ж, пусть побалуется, пока не надоест, не поумнеет, не ощутит потребности жить, а не играть во взрослую жизнь. Потом, наверное, возьмётся за ум. Андрей с ней не спорил, не пытался переубедить. Ни она сама, ни её ближайшие друзья, насколько он знал, с проявлениями открытого криминала ни разу не сталкивались, Бог миловал, так что судить о занятиях брата Виктория могла лишь крайне поверхностно, по газетам, фильмам и чужим рассказам, в которых на один процент правды приходилось девяносто девять вранья.

— Призвание не выбирают, — ответил Акулов. — Ты, кажется, просила тебя подвезти?

— Если у тебя есть время.

— Есть, поехали.

— Позвони, если задержишься, — напутствовала мама, закрывая дверь, а потом, глядя на детей в окно, самой себе сказала: — Как пятнадцать лет назад, когда вместе в школу ходили…

В то время отец уже оставил семью и не напоминал о себе даже алиментами, так что Ирине Константиновне приходилось с утра до позднего вечера пропадать на двух работах, и забота о младшей сестре легла на плечи Андрея. Он как-то справлялся, успевая и за Викой присмотреть, и на свои футбольные тренировки попасть. Учились, правда, оба неважно, только по гуманитарным предметам и физкультуре получали положительные отметки, а с точными науками был полный завал.

Акулов нажал кнопочку на брелоке сигнализации. «Восьмёрка» ответила писком и миганием фар. Распахнул пассажирскую дверцу, помог сестре сесть. Обходя машину со стороны капота, подумал, что эта модель, пожалуй, одно из немногих относительно приличных достижений отечественного автопрома. Кажется, в середине восьмидесятых Горбачёв обещал, что в две тысячи каком-то году мы станем законодателями мировой автомобильной моды. Теперь можно вздохнуть с облегчением, что этого не произошло. Страшно представить, как выглядели бы модели ведущих иностранных фирм, если бы эталоном дизайна и технических решений считался ВАЗ десятого семейства. Мысленно перефразируя рекламный слогам, Андрей усмехнулся: «Ключ к дорогам России. ЛАДА: разбить не жалко!»

— Тебе куда, на работу? — спросил он сестру, устраиваясь за рулём.

— Сначала домой. До первого выступления ещё несколько часов. Поваляюсь на диване, книжку почитаю. Чего ты смеёшься? Пока тебя не было, я привыкла читать…

Сколько Андрей себя помнил, отношения Виктории с литературой складывались напряжённо. Школьную программу она освоила на «четыре», но позабыла все, как только получила аттестат. Начав взрослую жизнь, тоже редко брала в руки что-то серьёзнее программы телепередач или бульварной газеты.

— Не может быть!

— Честно! — В подтверждение своих слов Виктория достала из сумочки растрёпанный томик в мягкой обложке. — Мне Анжелка насоветовала, она в этом классно сечёт.

— Ну-ка, дай посмотреть.

На чёрном фоне были изображены игральные карты, толстая пачка долларов, шампанское и оттопыренный средний палец руки, с обручальным кольцом и ногтем бордового цвета, отражающим световой луч. Лиза Патрикеева, роман «Семидесятый оргазм» из серии «Весь мир бардак».

— Интересно?

— Очень! Потрясающе расписана вся психология…

До многоэтажки, в которой снимала квартиру Виктория, доехали быстро. Андрей с приятным удавлением отметил, что навыков управления не утратил.

То же самое констатировала и сестра:

— Ты классно рулишь, братик!

— Не дрова же везу… Лучше скажи, когда пригласишь на премьеру.

— Тебе так хочется увидеть меня на сцене?

— По-моему, вполне естественное желание. Тебя что-то смущает? После того, как я в детстве видел тебя на горшке, чем-нибудь удивить меня трудно.

— Так считаешь? — Виктория рассмеялась. — Ладно, мы обсудим твоё пожелание.

— Обсудите, а я приведу с собой Волгина. Глядишь, и сосватаем его за тебя.

— Я столько от тебя про него слышала, что пора бы и познакомиться. Да только он уже старый.

— Не старый, а опытный. А потом, ты ведь знаешь…

— Да, приходилось слышать. И видеть. Старый конь борозды не испортит, он в ней просто заснёт. Пока!

Глядя вслед сестре, Акулов улыбался. Когда Виктория, махнув ему рукой, скрылась за дверью подъезда, он перестал улыбаться.

Какая-то фраза, прозвучавшая только что в разговоре, вызвала у него чувство тревоги. Он попытался подробно вспомнить весь диалог… Нет, всё, что приходило на память, звучало невинно. Померещилось? Вполне могло, не каждый день ведь получаешь такие подарки, а непривычное событие всегда выбивает из колеи.

Ладно, будущее покажет. А пока что надо ехать и разбираться с трупами. Сколько их там, шесть?