Сергей Наумов Красная ракета

Над болотом вставал туман. Чмокала в тишине топь. Два человека шли по черной воде. Перед ними на уровне глаз вставали ветви кустарников. Шедший впереди высокий сильный мужчина в брезентовом плаще осторожно раздвигал по-осеннему хрусткие, костлявые ветки. Иногда он нагибался и рассматривал встретившуюся кочку.

Следом за высоким шел сухощавый угрюмый человек в ватнике. В правой вытянутой руке тускло поблескивал пистолет, левая рука держала длинный шест.

Передний вдруг остановился, прислушался: совсем близко кричала сойка.

– Проклятая птица, – пробормотал высокий.

– Что? – шепотом спросил спутник, не опуская руки с пистолетом.

– Уберите пистолет, Гуго, – спокойно сказал высокий. – Это всего лишь сойка.

– Мы прошли границу? – все так же шепотом спросил Гуго, опуская вооруженную руку.

– Туман и вода – вот что нам надо, – пробормотал высокий. – И слава богу, что они есть... – Он взглянул на карту, вложенную в планшет. На его лице мелькнула улыбка. – А граница... Вы стоите на ней, Гуго...

Черная вода блестела у кочек. Она тускло отсвечивала серебром.

– Теперь будьте внимательны, – предупредил высокий, – держитесь ко мне ближе...

Он поднял шест и шагнул вперед. Ледяная вода заплескалась выше колен. Зашумели сбоку серые кусты.

Двое спешили. Разбрызгивая темную болотную жижу, задыхаясь, они шли в самую топь. Космы тумана плыли низко над водой.

Высокий вонзил шест впереди себя и не достал дна. Он шагнул вправо, и снова шест утонул по самую рукоятку.

– Оставайтесь на месте... – хриплым шепотом произнес проводник. – Я пойду вперед... Где-то здесь проход есть... Сколько лет прошло... – И, тяжело прыгая по кочкам, пошел в сторону обугленных стволов, торчащих из воды, словно воздетые к небу руки.

Сгоревшие когда-то деревья встречали человека растопыренными корнями и мертвыми, облизанными огнем ветками. Кочки редели. Человек прыгал, опираясь на шест, как это делают спортсмены. Он промерял дно и прыгал дальше.

В один из прыжков шест ушел в глубину, и человек рухнул в трясину.

Горелый лес был недалеко. Проводник сделал несколько шагов и провалился по пояс.

– Эй! – приглушенно крикнул высокий.

Распластав руки, проводник с трудом держался на поверхности. Он напрягался всем телом, но трясина была сильнее. Тогда, закинув руки за спину, человек попытался отстегнуть лямки рюкзака. Ему это не удалось.

Узколицый Гуго вынырнул из белой мглы и, увидев перекошенное лицо проводника, отпрянул назад.

Проводник опустил правую руку в воду и снял с пояса топорик.

– Ближе... – прохрипел он и, размахнувшись, бросил спутнику топорик, который упал в топь. – Проводник скрипнул зубами. – Шест брось... шест, Гуго!.. – вскрикнул он зло.

Гуго бросил ему длинную суковатую палку. Проводник дотянулся до нее и, перехватив правой рукой, оперся на шест. Замер. Тяжелое дыхание со свистом вырывалось из груди.

Гуго достал из кармана сложенную в жгут капроновую веревку и бросил ее проводнику.

Тот криво усмехнулся, увидев, как конец упал близко от кочки, на которой стоял Гуго.

– Возьмите себя в руки, черт возьми, – прохрипел проводник. – Вам одному отсюда не выбраться...

– Что я должен делать? – спокойно и холодно спросил Гуго.

– Мне бы снять сапоги, – пробормотал проводник.

Он рванулся, пытаясь вытащить ноги из трясины, и провалился по грудь.

Гуго шагнул вперед. Его остановил крик проводника.

– Стой! – прохрипел тот. – Брось мне нож... – И он вскинул над хлюпающей жижей руку.

Гуго отстегнул от пояса финский нож в чехле.

Проводник поймал его на лету, тут же выдернул из чехла, закинул руку за спину и освободил одну лямку рюкзака.

Высокий повел плечами, и рюкзак, глухо булькнув, ушел на дно. Но вода по-прежнему доходила ему до груди.

Запрокинув голову, человек делал отчаянные усилия, словно вел борьбу с кем-то там, внизу. Проводник пытался вытащить ноги из резиновых сапог.

Космы тумана скрывали от него спутника. Слышалось только всхлипывание шагов. Гуго уходил назад к спасительным кочкам.

– Стой! Не уходи... Гуго!

Хриплый крик высокого метался над топью. Его поднятое кверху бледное потное лицо напоминало застывшую на воде медузу.

Внезапно из тумана выплыла фигура Гуго.

Он спрыгнул с кочки и провалился по пояс. Гуго толкал впереди себя полусгнивший ствол и шел прямо в зыбун...

Был на исходе третий час, как ефрейтор Роман Покора и рядовой Смолов затаились в болотистой ложбине.

Стемнело. Кусты в стороне уже трудно было отличить от воды. Низкое серое небо навалилось на землю. Впереди среди кочек лишь тусклыми пятнами виднелись серые "окна".

Заболоченный район границы местные жители метко прозвали "Пойдешь – не вернешься". Случалось, в топях тонули даже лоси.

В первый же день своего прибытия на заставу Роман Покора узнал, что болото на северо-востоке непроходимо. Но за два года службы он узнал и другое: дозор у Черных болот – такая же необходимость, как и дозорная служба у контрольно-следовой полосы.

Непроходимое болото разделяло два мира. И пусть, как рассказывают старожилы, со времени окончания войны граница в этом районе не знала ни одного нарушения, именно к невидимой тропе посылал в дозор начальник заставы капитан Стриженой своих лучших солдат.

От долгого лежания в воде затекали ноги и поламывало в коленях. Прорезиненный костюм защищал пограничников от воды, но он же и холодил, несмотря на шерстяные свитеры, надетые на теплые фланелевые рубашки.

Над болотом плыли знакомые за долгие часы сидения звуки: шуршало, хлюпало, словно огромное пространство, заполненное черной непроточной водой, дышало тяжело и надсадно.

И вдруг закричала сойка. Покора насторожился. Эта птица кричит, когда видит людей. Он напряг слух и скоро различил тихий плеск, отраженно пришедший по воде. Кто-то шел по болоту.

– Слышишь? – тихо спросил Покора.

Смолов кивнул, повел автоматом в сторону плеска.

– Может, лось? – задышал над самым ухом ефрейтора Смолов. – Бывает, ходит...

Роман прижал палец ко рту, приказывая молчать.

До боли в ушах вслушивался он в болотную тишину, Плеск сместился правее и вскоре затих.

"Лось или не лось?" – думал ефрейтор. Его смущал крик сойки. Эту птицу не очень любят на границе. Она выдает дозоры, лазутчики знают об этом, и крик ее настораживает их так же, как и пограничников.

Покора решил осмотреть участок, где слышался плеск. Даже здесь, на болоте, если прошли люди, должен остаться след.

Ефрейтор приказал Смолову внимательно следить за местностью и действовать по обстановке. Сигнал тревоги – две красные ракеты. Ответ – одна зеленая.

Чувство настороженности не покидало Романа, пока он медленно, чтобы не выдать своего движения, брел по топкой жиже болота, внимательно всматриваясь в пухлые, похожие на папахи кочки.

Он шел сквозь белесую завесу тумана, вслушиваясь в близкие и далекие звуки, пока наконец снова не услышал тихий всплеск.

Пограничник остановился и долго стоял недвижно, ожидая новых звуков или хотя бы движения воздуха.

Взгляд его упал на ближайшую кочку. Ефрейтор вздрогнул. Кочка шевелилась, словно живая. Это поднималась на ней примятая ногой человека трава. Неизвестный ступал на нее недавно, какие-нибудь три-четыре минуты назад. Первой мыслью было – вернуться и предупредить Смолова, чтобы выбрался на сушь, подключился к розетке и вызвал "тревожную" группу. На возвращение ушло бы пятнадцать – двадцать минут и еще двадцать на путь до ближайшей розетки. За сорок минут нарушитель мог добраться до горелого леса и кануть в озерцах и болотах.

Роман резко свернул в сторону, делая крюк, отрезая путь нарушителю к лесу, тонувшему в непроглядном тумане. Туда вела единственная подводная трона. Ее-то они и перекрывали со Смоловым.

Нарушитель идет в самую топь. Значит, он или знает еще одну, никому не известную тропу, либо идет на верную гибель, не подозревая о трясине.

Теперь и Роману приходилось брести наугад, прощупывая ногами зыбкое илистое дно.

Он упал в ложбину между двумя кочками – ему послышался слабый крик.

Роман замер, вдавив тело в темную жижу. Потом он увидел две согнувшиеся в напряжении фигуры с длинными шестами.

Он встал перед ними, когда нарушители подошли к кочке совсем близко.

– Руки вверх! – глухо, севшим голосом приказал пограничник.

Первый, высокий плотный мужчина, послушно вскинул руки, отбросив шест. Второй, узколицый, гибкий, рухнул в топь, успев выбросить вперед руку с бесшумным пистолетом. Пуля стеганула по прикладу автомата Покоры и рикошетом ушла в горелый лес.

Роман короткой очередью, как ему показалось, достал узколицего, как вдруг высокий в брезентовом плаще, воспользовавшись секундной заминкой, метнулся за ближайшую кочку, и оттуда сухо треснул выстрел. Роман почувствовал, как сорвало фуражку. Пограничник полоснул очередью по кочке, за которой затаился нарушитель, и, пригнувшись, упал в ложбину.

Посвистывая, пули прошивали над головой холодный воздух, с причмокиванием входили в сырые кочки.

"Вот оно все как обернулось, – подумал Покора. – Волки-то матерые. Где же второй?"

По выстрелам Роман понял, что второй нарушитель жив и тоже ведет огонь. Но где он?

Покора чуть приподнялся, чтобы по вспышке определить место нахождения узколицего. И тут же начал оседать, ощущая, как что-то горячее и липкое растекается под рубашкой у левого плеча. Потом пришла боль, острая, ломящая.

Превозмогая нахлынувшую слабость, Роман стал отползать из-за кочки к единственному сухому островку, где рос кустарник и откуда простреливался почти весь участок невидимой тропы.

Позиция в ложбине, за кочкой, была уязвима, ее можно было обойти, островок же надежно укрыл бы его в кустарнике.

Покора слышал глухой стук пуль, входящих в кочку – она все еще прикрывала его, и полз медленно и тяжко, чувствуя, как немеет левая рука.

Покора досадовал на неудачную очередь по узколицему, на ранение, которое еще неизвестно чем кончится.

"Граница любит умных", – вспомнил он слова капитана Стриженого. А он, ефрейтор Покора, не новичок и должен был предусмотреть такой вариант задержания.

Как бы все было просто, если бы не заболела Вега, сильная широкогрудая овчарка. Роман обычно ходил с ней в дозор. Но Вега тяжело заболела, а замены ей не нашлось. Теперь вся надежда на Смолова. Он должен был слышать выстрелы.

Рука мертвела от плеча к локтю. Роман уже не чувствовал и теплоты крови. Опираясь на здоровую руку, он с тупой методичностью отвоевывал сантиметры у пространства, отделяющего его от кустарника.

Нарушители прекратили стрельбу, может быть, думая, что пограничник убит – ведь он не отвечал на выстрелы.

Лежа в своих укрытиях, они не могли его видеть, но стоило одному из них встать, как распластанное в ложбине тело прочиталось бы четко на белом пружинистом мху. Но нарушители медлили. Роман заполз в кустарник и дал себе отдохнуть. Пограничник изготовился для стрельбы, зорко всматриваясь в ставшие неясными кочки. Он вспомнил о времени и взглянул на часы. Смена прибудет не раньше чем через два часа.

"Будут прорываться или пойдут обратно?" – подумал Покора, вслушиваясь в тишину.

Плеск выдал движение. Неясные сгорбленные тени качнулись над кочками.

Нарушители приближались, вырастая в ясно видимые фигуры, и Роман догадался, что они решили проверить свою версию: не убит ли он?

"Им очень нужно пройти, иначе бы они не решились на такое, – подумал пограничник. – Они рискуют, готовы прорваться даже с боем, – значит, дело у них исключительной важности. И они теперь знают, что я один..."

Нарушители шли с двух сторон к кочке по-звериному быстро и осторожно, готовые стрелять на шорох, на любой подозрительный звук. Тренированным слухом они старались уловить малейшее движение в ложбине, и Покора, наблюдая за нарушителями, понял, что принял единственно правильное решение: укрыться на островке.

Пограничник осторожно нащупал в подсумке ракетницу и две красные ракеты. Выпущенные одна за другой, они скажут наблюдателю на вышке о нарушении границы. Но Роман боялся, что ракеты завязнут в клейком, густом тумане, окутывавшем болото. Нужно попытаться обезоружить обоих нарушителей. Значит, он должен стрелять первым, и без предупреждения и окрика.

Резкое восклицание донеслось с места, где остановились нарушители.

Узколицый в ватнике взмахнул рукой с пистолетом, и в это же мгновение Роман нажал на спусковой крючок своего ППШ. Он почти не целился – мушка расплывалась в сумрачном полусвете.

Ефрейтор увидел, как, выбитый короткой очередью из руки узколицего, отлетел в сторону пистолет, и тут же ощутил, как у самой щеки в землю вонзилось что-то горячее. Он буквально почувствовал щекой эту пулю.

И тогда пограничник послал длинную очередь во второго нарушителя, сошедшего с тропы и снова угодившего в топь.

Высокий упал, но тотчас поднялся и крикнул сдавленным голосом:

– Мы сдаемся... не стреляй!..

Он стоял с поднятыми руками, покачиваясь как пьяный, и Роман понял, что нарушитель ранен. И все же ефрейтор медлил подниматься. Поза высокого настораживала пограничника.

– Брось гранату! – внезапно крикнул Роман. – Или стреляю!..

Он крикнул это наугад, подозревая хитрость со стороны нарушителя в плаще. И вдруг увидел, как из рукава высокого вылетел небольшой светлый предмет и глухо шлепнулся в болотную жижу.

– Повернуться спиной! – скомандовал Покора из кустов.

"Мне не связать их с одной рукой даже по очереди", – мелькнула мысль.

Ефрейтор с трудом поднялся, преодолевая сильную слабость. Но голосом твердым и звонким приказал:

– Кругом... дистанция пять метров... вперед!

Белый мох пружинил под ногами, как сухая мочалка, шуршал и крошился. Белесая мгла клубилась над водой. Ноги все глубже уходили в топь.

Покора потерял тропу еще раньше, когда покинул спасительный островок. Туман скрыл от него ориентиры, а нахлынувшая слабость толкнула на ложную дорогу.

Теперь ефрейтор двигался по компасу строго на восток.

Они шли сквозь горелый лес, и мертвые деревья падали перед ними от одного прикосновения.

Перед глазами у Романа плыли радужные круги. Он смутно различал двигавшиеся впереди него фигуры нарушителей. Оба за все время не обернулись ни разу. В их движениях сквозила скрытая угроза.

Узколицый шел мелким шагом, нагнув голову, придерживая здоровой рукой раненую кисть.

Проводник, покачиваясь, медленно и тяжело переставлял ноги. Слышно было, как он постанывает. Пограничник так и не смог определить, куда же ранен нарушитель.

Тонь расступалась перед ними и смыкалась сзади темной, свинцово поблескивающей массой.

Роман все же надеялся до темноты выбраться из болота на сушу, откуда до заставы было недалеко. И Смолов должен был уже поднять тревогу.

Он выдерживал дистанцию, достаточную для того, чтобы переложить автомат с плеча в здоровую руку.

Густели сумерки. Роман с трудом различал спины задержанных. И тогда он скомандовал:

– Стой!

Нарушители остановились.

Покора разрешил им сесть на кочки поодаль друг от друга и сделать перевязку по очереди.

Сам же он лег прямо в воду, положив автомат на поваленный ствол дерева. Пограничник видел, как рвал зубами индивидуальный пакет узколицый, как ловко и быстро забинтовал он здоровой рукой задетую пулей кисть, как, наглея, достал из внутреннего кармана пачку сигарет, выдернул зубами одну и щелкнул зажигалкой.

"Пусть курит", – подумал Роман, чувствуя, как тело начинает сотрясать озноб.

Он стиснул зубы, чтобы унять дрожь. От усталости и потери крови он не мог непрерывно смотреть на задержанных и, давая себе передышку, закрывал глаза, чутко вслушиваясь в шуршание одежды, в треск разрываемого бинта.

"Высокий... – механически отметило сознание. – Куда же он ранен?"

Роман разлепил веки и увидел, как нарушитель в плаще неумело бинтует шею.

Расслабившись после напряжения, ефрейтор опустил голову на приклад автомата, ощущая лбом его прохладную полированную поверхность, и тотчас услышал плеск, тихий, вкрадчивый, едва различимый. И в следующую секунду Роман увидел узколицего, идущего бесшумными кошачьими шагами к дереву.

Выстрел заставил нарушителя присесть.

– Встать! – хриплым голосом приказал Покора.

Они стояли перед ним с поднятыми вверх руками, ожидая короткой очереди из автомата, уловив в голосе пограничника столько сдержанной ярости и скрытой угрозы, что, может быть, впервые за время, прошедшее с момента первого окрика, поняли; не так прост этот невысокий узкоплечий парень с лицом доверчивого ребенка.

До этой последней команды у них еще теплилась надежда обмануть бдительность пограничника, воспользоваться темнотой и его плохо скрываемой усталостью. Они догадались, что он ранен и потерял тропу. Им представлялось, что пройдет еще немного времени и они выскользнут из-под контроля, сомнут его, обессиленного.

Сквозь застилающий сознание туман Покора видел две фигуры с вскинутыми вверх руками, и в надвигающейся темноте они казались ему двумя деревьями из мертвого леса. Пограничник с трудом подавлял в себе желание расстрелять нарушителей. Только мысль о двух красных ракетах удерживала его от соблазна.

Он знал: стоит ему потерять сознание хотя бы на минуту, и эти двое уйдут, растворятся в заболоченных лесах. Возможно, их ждут в приграничной полосе, чтобы перебросить дальше в глубь нашей территории. И это знают только они – узколицый и высокий в брезентовом плаще.

Нужно держаться до последнего. А где она, эта грань последнего? Мрак забытья может прийти в любую секунду.

Покора окунул лицо в болотную жижу, до боли закусил губу, прогоняя вновь охвативший его озноб.

Проклятый туман. В нем, как в вате, глохнет все: и звуки, и свет, и сознание. Роман закрепил автомат между сучьями полусгнившего дерева, достал ракетницу, сунул ее за пазуху. Ему хотелось перевязать раненую руку, но в десяти шагах стояли двое с цепкими, внимательными глазами волков. Им нельзя показывать, что ты ранен серьезно, что потерял много крови. Пусть они считают его рану царапиной.

Покора не надеялся, что его выстрелы услышат соседние посты – в этом проклятом моросящем тумане звуки глохли сразу, едва родившись, – но изредка стрелял в воздух, подняв автомат над головой.

Каждый выстрел стряхивал с него жестокую дремоту забытья и отбирал у нарушителей надежду.

Стало совсем темно, но и туман, освободившись от влаги, поредел, сник, припал к воде. Небо смутно вызвездилось, и тогда Роман осторожно достал из-за пазухи ракетницу. Он встал и поднял ее над головой во всю длину руки. Глухо хлопнул выстрел, и все вокруг озарилось багровым высоким светом. Ракета прочертила красную дугу7 и растворилась в темном небе.

Ефрейтор одной рукой зарядил ракетницу, и снова над топью глухо хлопнуло, и розоватый отблеск метнулся по черной воде, выхватив на мгновение застывших с поднятыми руками нарушителей, кочки, похожие в полутьме на большие пни, и дальний, открывшийся теперь лесок – цель его пути.

Роман тяжело лег в болотную жижу, навалившись грудью на полу затонувшее дерево, чувствуя, как бухает от пережитого напряжения сердце и вязкий, слепящий туман заволакивает сознание.

"Сейчас они сделают последнюю попытку уйти", – мелькнула мысль.

Эта мысль уплывала, растворялась, постепенно превращалась в сон. Она больше не мешала ему. Сознание застилал светлый туман дремоты. Сквозь него пробивался чей-то голос – веселый хрипловатый баритон. "Граница любит умных, пограничник Покора, а вы по собственному следу нарушителя преследуете".

Этот голос, возникший и пришедший из далекого далека первого месяца службы, высветил сознание, заставил отступить слабость. Роман скорее почувствовал, чем увидел: неясный, расплывчатый свет коснулся воды, легкий блик пробежал по ее черной маслянистой поверхности и погас.

Покора догадался: полусвет этот рожден ответной ракетой. И прежде чем потерять сознание, Роман последним усилием нажал на спусковой крючок, короткой очередью предупреждая нарушителей, что он жив и видит, как, подхлестнутые ответным сигналом, двинулись они к нему, низко согнувшись, почти распластавшись над топью.

Пули стеганули воду перед узколицым Гуго. Он словно споткнулся о невидимую преграду и рухнул лицом вниз, так и не успев сообразить, какая бешеная сила ударила его в переносицу, отбирая последнюю надежду на прорыв.

Прошумели осенние дожди. Покрылись инеем травы и мох на скалах. Ефрейтор Роман Покора возвращался из госпиталя на родную заставу старой грейдерной дорогой, привычно приглядываясь к следам на обочине, вслушиваясь в строгую тишину леса.

Будут на заставе обед в его честь, крепкие объятия товарищей.

Все это еще предстоит ему пережить и перечувствовать, но настоящая встреча – это сейчас, на пограничной тропе, которая ведет его к невысокому столбу с тусклым от дождей и ветров Гербом Советского Союза.