"Инквизитор" - читать интересную книгу автора (Норка Сергей)

7. «Вечно живая»

Весь день я проболтался в редакции и только к десяти вечера ухитрился попасть домой, Вовка сидел у телевизора и смотрел «Президентский канал». Проведя бессонную ночь, я валился с ног от усталости, но законы гостеприимства обязывали занять гостя.

— Отоспался?

— Еще как. Дрых до трех.

— Жрал что-нибудь?

— Чай пил горячий. Стосковался по горячему.

— Что нового в мире?

— В десять зачитают какой-то экстренный указ президента.

Так! Значит, Темная Лошадка вступает в игру. Пришел к выводу, что настал момент, когда нельзя не отреагировать на происходящее. Я посмотрел на часы. Девять пятьдесят девять. Спешно вставил в видах кассету. На экране появились буквы:

Затем появился диктор.

Я посмотрел на своего гостя. Он, разумеется, не знал того, что знал я, но ему наверняка было известно многое, неизвестное мне.

— Все! — произнес он. — Это конец КПСС. Если бы он сообщил мне, что в мое отсутствие в доме побывали инопланетяне, я был бы ошарашен меньше.

— Очнись. При чем тут КПСС?

— У тебя есть что-нибудь крепкое?

Ситуация благоприятствовала тому, чтобы я узнал что-то очень интересное. Сон как рукой сняло. Я пошел на кухню, соображая по пути, как бы не спугнуть «клиента», который приготовился «расколоться». Достав из холодильника бутылку водки и сварганив кое-какую закусь, я вернулся в комнату. Поставил водку и закуску на стол и, пока Вовка наливал водку в стаканы, незаметно залез в ящик стола и включил диктофон. Хлопнув с ходу две трети стакана, Вовка начал рассказывать.

— Зимой 91-го из ЦК по всем горкомам прошел какой-то секретный циркуляр. Ознакомили с ним только секретарей и кое-кого из завотделами. Я был одним из тех, кого информировали устно и только частично. Нас собрал Прокопьев. В этот раз он был довольно немногословен. Сказал, что в результате ряда ошибок и просчетов партия фактически утратила свою руководящую роль, что утерян контроль за политической обстановкой в стране и что необходимо принять ряд мер к адаптации партии в новых условиях, в связи с чем ряду партийных работников надлежит перейти на работу в банковские и коммерческие структуры, где КПСС является учредителем. Я тогда еще подумал: «Дождались перехода на нелегальное положение».

На следующий день к нам пришел Кучина и провел совещание с секретарями. Совещались весь день при закрытых дверях. Даже на этаж никого не пускали. А еще через неделю меня вызвал второй секретарь и объявил, что я направляюсь на работу в «Автобанк». Меня ввели в правление. Его возглавила жена первого замминистра финансов СССР. С февраля по июль мы не успевали принимать вклады. Деньги в банк текли рекой. Вскоре мы стали силой, причем организованной, поскольку все крупные банки, биржи и коммерческие структуры принадлежали КПСС. Представляешь, как гениально все было задумано?! Партии уже нет, а финансовая мощь государства принадлежит ей. И она как бы есть.

К моменту ее запрета мы уже держали в руках практически всю банковскую систему страны. О том, какой объем валюты принадлежал партийным бонзам за рубежом, можно было только гадать.

— Но ведь после запрета КПСС все ее имущество было конфисковано.

— Только недвижимость и небольшая часть вкладов. Все остальное в то время уже принадлежало коммерческим структурам, всяким там ОЛБИ, МММ и так далее.

— А сохранилось централизованное управление всей этой системой?

— Не знаю, может быть. А может, все, кто урвал, начали работать в одиночку на благо строительства нового общества. Как говорил Ильич: «Архиреакционно! Но если посмотреть диалектически, то это и есть истинный марксизм». Все нити держал в руках Кучина.

— Он сам в окошко выпрыгнул или помогли?

— Конечно, помогли. Я думал над этим. Он был обречен. Здесь просматриваются два варианта. Либо «товарищи», став «господами», решили разбежаться и делать бизнес самостоятельно, без мелочной опеки, — тогда Кучину надо было убирать, так как он знал всех, либо решили продолжать борьбу экономическими средствами. Тогда Кучина опять становился опасен, придурки митинговали у Белого дома, партия, молча и не высовываясь, делала свое дело.

— Так, может, сейчас вас отстреливают те. Кто убрал Кучину?

(Я лукавил. Прекрасно зная, кто убирал банкиров, я подводил Харитонова к мысли, что они повторяют судьбу Кучины. Лишь в этом случае он мог раскрыться полностью и выложить все, что знал. Передо мной стала вырисовываться ясная картина. КПСС, вопреки утверждениям наивных политологов, сумела приспособиться к новым условиям, выкинула все лишнее (двадцать миллионов болванов, которые аккуратно платили взносы) и сохранила власть. Только правила она уже не политическими и идеологическими методами, старыми, как дерьмо мамонта, а финансовыми и экономическими. И номенклатура больше не нуждалась в закрытых распределителях материальных благ, но получала все на законных основаниях, за собственные деньги и в гораздо большем количестве. Змея не умерла, а просто скинула старую кожу.)

По ходу разговора Вовка все время подливал себе водку и был уже сильно пьян. Сейчас он напряженно думал о чем-то, и борьба его мыслей отражалась на лице.

— Нет! Не вижу смысла убирать таких мелких сошек, как я. Правда, я знаю многих политиков и крупных чиновников, завязанных в эту систему, но это верхушка айсберга. Да и вклады большинство держит через юридических лиц.

Он замолчал и тупо уставился куда-то в пространство.

Убедившись, что сегодня из него больше ничего не выжмешь, я отвел его в другую комнату и уложил на диван. Через несколько минут он уже храпел. Я плотно прикрыл дверь и начал раздеваться.

На следующее утро, наскоро позавтракав, я отправился в редакцию. Проходя мимо почтового ящика, я заглянул внутрь и обнаружил, что там что-то лежит. Чертыхаясь, вернулся в квартиру. Ключ, как обычно, висел на гвоздике в кухне.

В ящике лежал конверт из плотной бумаги, в который было вложено удостоверение сотрудника-корреспондента «Президентского канала», подписанное Генеральным директором А.Г.Невзоровым.

Ощутив в руке заветную книжицу, открывавшую мне дверь в органы правосудия и позволяющую вести собственное расследование без помощи Кота, я испытал искушение послать на сегодня к черту главного редактора с его стонами по демократии, несмотря на истерику, которую он мне закатил по телефону из-за трехдневного отсутствия, и мчаться в Московское управление по борьбе с оргпреступностью. Поколебавшись с минуту, я опять направился в квартиру. Дверь в ванную комнату была заперта, и оттуда слышался шум воды и пофыркивания Харитонова.

Я сел за стол и набрал номер главного.

— Алло, — голос звучал мрачно (впрочем, главный не выходил из мрачного состояния с того момента, как получил неофициальные данные о результатах референдума, которые потрясли до основания его демократическую душу).

— Это я. Слушай, как ты отнесешься к тому, что Я поотсутствую еще три-четыре дня? Клянусь, после этого принесу такой материал, что ты ахнешь.

Пауза.

— Ты что, серьезно? Слушай, ты. Пинкертон занюханный. Если ты сегодня же, сейчас же не приедешь, то свой материал можешь отнести в сортир. Наша встреча не состоится, потому что я за себя не ручаюсь.

— Но, Саня, если бы ты знал, о чем идет речь и какие у меня сейчас возможности, ты бы сам потребовал, чтобы я неделю не появлялся и работал в свободном полете.

— Если бы ты знал, — он сделал ударение на слове «ты», — о чем идет речь, то ты бы уже сидел у меня в кабинете.

Звучало интригующе. Саня всегда знал, как заставить меня заглотить наживку, а потом выжать, как лимон. Я давно заметил, что, придерживаясь шаблона в вопросах отбора материала, он никогда не подходил шаблонно к своим сотрудникам и всегда знал, как их подцепить на крючок, чтобы заставить вылезти из собственных штанов.

— Серьезное дело?

— Серьезнее не придумаешь.

— А нельзя ли подключить временно кого-то еще, а я бы потом присоединился.

— Нет, нельзя. Свободны только бабы, а бабам я не даю опасных поручений.

Знал. Знал Саня свое дело. Я уже физически ощущал, как любопытство переполняло все мое нутро. Но сознание того, что, если я не начну незамедлительно сбор информации по «Чистке», через день она закончится и Темная Лошадка успеет спрятать концы в воду, заставляло меня сопротивляться.

— Сань, — сказал я ангельским голосом, — а нельзя ли мне приехать вечером?

— Можно, — сказал он деланно равнодушно, — но через пару часов будет уже поздно. И вечером я могу подписать тебе заявление на очередной отпуск.

— Особенно если принять во внимание то, что, я уже три года не был в отпуске, — зло проворчал я и положил трубку.

По дороге в редакцию я поймал себя на том, что почти с ужасом провожаю взглядом любой крытый грузовик или рефрижератор. Воображение рисовало мне их грузовые отсеки, забитые трупами «ликвидированных объектов», а в каждом попутчике виделся агент ГОН.

Через сорок минут я уже сидел в кабинете главного редактора.

Саня не был садистом, но у него была маленькая слабость: заинтриговать человека, довести его до белого каления и наслаждаться его муками. Так и теперь. Он сначала долго говорил с кем-то по телефону, потом нудно и долго объяснял своей секретарше, какие поправки нужно сделать в письмах, написанных накануне. Я терпеливо ждал. Мы оба изображали полное равнодушие.

— Может быть, мне зайти попозже? — спросил я задушевным тоном.

— Сядь, — последовала команда, — и прочти вот это. Он протянул мне распечатанный конверт с надписью «Главному редактору. Лично в руки».

— Это я обнаружил в утренней почте. Я развернул бумагу.

«Уважаемый господин главный редактор. Трудно сказать, рискую ли я, отправляя Вам это письмо, поскольку трудно решить, может ли рисковать человек, которому уже нечего терять на белом свете. И это не только потому, что я потерял все (кроме жизни, пока), но и потому, что я являюсь носителем информации, с которой долго не живут. Это информация о событиях, происходящих в стране в последние три дня.

Я не могу прийти к Вам или встретиться с Вами в удобном для Вас месте не потому, что я боюсь за свою жизнь (здесь все ясно), а потому, что боюсь не донести информацию до назначения.

Я буду ждать Вашего сотрудника (пусть это будет толковый журналист, и не трусливый) завтра в 14.00 на платформе станции Перхушково.

Пусть Ваш человек сидит на второй с края платформы скамейке по ходу поезда из Москвы. В руках пусть держит свежий номер Вашей газеты».

Я сложил бумагу и сунул ее в конверт.

— Розыгрыш.

— Это первое, что пришло мне в голову. Но потом я подумал:

а) просят приехать не меня, а сотрудника. Какой смысл разыгрывать, если в Перхушково потащусь не я, а кто-то другой;

б) нет конкретизации информации. Обычно шутники конкретизируют свое предложение и обычно предлагается какой-нибудь компромат на крупного деятеля или фирму;

в) я показал письмо Эдуарду Семеновичу (наш психолог), и он сказал, что письмо писал человек, находящийся в крайнем возбуждении.

Все это позволяет предположить, что липы здесь нет. А если учесть тираж нашей газеты, то вряд ли человек, написавший это письмо, предложит какую-нибудь мелочевку типа имени любовницы президента. Конечно, под фразой «я потерял все» можно понимать все, что угодно. В том числе потерю денег на машину или измену любимой жены с водопроводчиком из РЭУ, но маловероятно, что этот факт создает угрозу для жизни. Кроме того, ты обратил внимание на еще одну деталь? Письмо написано от руки, хотя сейчас уже даже школьники печатают любовные записки к одноклассницам на компьютере. Словом, я хочу, чтобы ты поехал.

Через пару часов я уже трясся в электричке.