"Покушение" - читать интересную книгу автора (Шхиян Сергей)

Глава 8

День уже склонился к закату, а мы все сумерничали, не зажигая свечей. Миша Воронцов как пришел ко мне после ухода императора, так и сидел до вечера. Сердобольная Маланья Никитична ушла, как она сказала, на минутку по делам и заперла нас снаружи. Что у нее за дела я не знала, но они очень затянулись и мы вынуждены были сидеть взаперти.

Я специально не переоделась и оставалась в сарафане. Принимать в муслиновом плате наедине молодого человека было чревато для его же нервной системы. Муслин или как еще называют эту ткань, кисея, был чрезвычайно тонок, просвечивал насквозь и мог спровоцировать поклонника на действия, за которые ему потом было бы стыдно.

О чем обычно разговаривают молодые люди, симпатичные друг другу? Кто сам был молод и попадал в подобные ситуации, знает — обо всем и ни о чем. Миша был искренен, говорил только то, что думал, то есть о том, какая я красивая и замечательная и так меня хотел, что я сама невольно поддавалась волне его желания. Однако благоразумие и верность мужу удерживали меня от необдуманных поступков и, не лишая его до конца надежды, я как могла, сдерживала его юношески спонтанные порывы.

То, что я утром, вынужденная обстоятельствами, попросила его помочь мне переодеться, произвело на Мишу огромное впечатление. И если раньше его мечты обо мне носили больше платонический, чем плотский характер, то теперь, увидев и ощутив вблизи себя женщину, он уже не мог совладать с пробудившимися инстинктами.

— Ах, Алевтина Сергеевна, — говорил он и смотрел на меня преданными и жалкими глазами, — я ведь не многого прошу, только один поцелуй! Вы ведь так и не доучили меня целоваться!

— Вы мне сами помешали, Миша, — смеясь, отвечала я. — Притом вы тогда нарушили уговор и трогали меня за неприличные места!

— О нет, у вас все прилично! — взволнованно восклицал он и, не удержав порыва, бросался ко мне, заключал в объятия и начинал ласкать мое и так изнемогающее тело.

— Нет, нет, вы же мне обещали! — ласково говорила я, и он тотчас послушно меня отпускал.

Ох, уж это послушание воспитанных молодых людей! Неужели трудно понять, что порядочная женщина просто вынуждена всегда говорить «нет»! В конце концов, я родилась не в конце двадцатого века, а в конце восемнадцатого!

— Умоляю, еще только один поцелуй! — вместо того чтобы действовать, молил он, вновь припадая к моим губам.

— Нет, прошу вас, нет! Майкл, вы меня совсем измучили! — как только губы оказывались свободными, говорила я, имея в виду не то, что он думал, а совсем другое.

Тогда юный граф Воронцов, опять отступал. Самое неприятное, что мы были заперты снаружи, и я никак не могла прервать эту пытку. Казалось бы, что ему стоило быть хоть чуть настойчивее. Для этого были все условия, широкий сарафан на голое тело, разгоряченная женщина, широкая кровать…

— Алевтина Сергеевна, как вы жестоки! — шептал обиженный младенец. — Я люблю вас так сильно и искренне! Неужели у вас нет ко мне хоть капли сострадания?!

— Так и люби, кто тебе мешает! — хотелось закричать мне, но вместо этого я говорила обычную банальность:

— Майкл, мы должны быть благоразумны!

— Но почему? — задавал он дурацкий мужской вопрос. — Я вам совсем не нравлюсь?

— Нравитесь, — сознавалась я. — Но вдруг сюда кто-нибудь войдет?

— Но ведь мы совсем одни, кто же может нам помешать?! — резонно замечал он, так ничего и не предпринимая.

Кажется, мои слова и так были предельно понятны, и сказать больше и яснее порядочная женщина просто не могла себе позволить. Однако до него это не доходило — он продолжал канючить, выпрашивая малое, хотя давно мог получить все и без таких утомительных усилий. Кончилась эта любовная пытка тем, что у меня так разболелась голова, что начало даже тошнить.

— Ах, это моя вина! — заметив, как я побледнела, воскликнул Воронцов. — Простите меня, Алевтина Сергеевна!

— Да, конечно, я на вас, Миша, совсем не сержусь! А теперь, пожалуйста, оставьте меня, — попросила я, на этот раз уже искренне, — мне нужно лечь.

Юный граф послушно отвернулся, а я разделась и легла в постель. Ни о каких нежностях с моей стороны больше не могло быть и речи. Я закрыла глаза и попыталась успокоиться. Воронцов пододвинул к постели кресло, сел и, не сводя с меня глаз, опять мечтал о том, как он выстрелит себе в сердце, а я буду рыдать над его хладным телом.

Постепенно головная боль у меня прошла, и я смогла уделить своему поклоннику больше внимания.

— Миша, я знаю, о чем вы думаете, — сказала я.

Он вздрогнул, очнулся от сладких грез и посмотрел на меня. В комнате было уже почти совсем темно, но его лицо рассмотреть было еще можно. Оно казалось задумчивым и сосредоточенным.

— Увы, если бы вы и, правда, знали мои мысли, — грустно сказал он, — тогда не говорили бы со мной так легкомысленно!

— Почему? Что вам не нравится в этой жизни? Вам не хватает любви и понимания?

Я не спросила его прямо, но и то, что сказала, оказалось достаточным, что он смутился.

— Я не пойму, о чем вы говорите, мне в жизни все нравится!

— Нет, мне кажется, что вместо того, чтобы наслаждаться жизнью, вы думаете о всяких глупостях. Не хочу вас обманывать, вы мне очень нравитесь. Но, но… — начала я, но договорить не успела.

Воронцов радостно встрепенулся и бросился меня целовать. Переход от мрачной меланхолии к полному счастью был таким бурным, что я не успела ему противостоять. Я лежала в постели в одной только рубашке, поэтому сопротивляться и отталкивать его мне было довольно неудобно. Не знаю, как ему это удалось, но он успел, борясь с моей рубашкой, раздеться сам. Кончилось все тем, что он совсем перестал меня слушаться, и скоро рубашка совсем перестала меня защищать.

— Миша, вы же мне обещали! — испугано напомнила я, с трудом удерживая его ищущие руки.

— Но я люблю вас! — прошептал он мне в самое ухо и тут же навалился на меня всем своим пылающим телом.

Я хотела возмутиться, отчитать его за нескромность и поставить на место, но не успела. В соседней комнате, в которой раньше находилась стража, что-то гулко упало, мне показалось, что там опрокинули стул. Мы оба замерли.

— Там кто-то есть, — испугано сказала я.

— Может быть, вернулась старуха? — ответил Миша, но сам же себя поправил. — Нет, она мне обещала не возвращаться до утра!

За дверями, в этот момент, послышался какой-то скрип, как будто возились с замком. Миша испуганно вскочил с постели и заметался по комнате, не зная, что делать, прятаться, одеваться или браться за оружие. Выбрал он оружие и как античный бог застыл посредине комнаты, держа в напряженной руке офицерский палаш. Я невольно залюбовалось его молодым сильным телом. Он был сильно возбужден и, несмотря на тревогу, возбуждение еще не прошло, что ему явно мешало сосредоточиться. Мне, кстати, тоже.

Дверь между тем начала медленно отворяться. Миша метнулся к ней и встал сбоку, прижавшись спиной к стене. Я так испугалась, что не сразу решила, что мне делать. Однако когда поняла, что это не дворцовые слуги, а незваные гости, преодолела себя, вскочила, бросилась к сваленной на пол армейской амуниции и начала искать хоть какое-нибудь оружие. Торопливо сброшенное Мишино платье было разбросано по всему полу и сразу найти что-либо, подходящее для самозащиты я не смогла. Однако страх так меня постегивал, что я удвоила усилия и нащупала в кармане мундира маленький, почти игрушечный пистолет.

В это время в образовавшуюся дверную щель уже просунулась чья-то совершенно черная голова. Зрелище было жуткое! Я даже не сразу поняла, что ночной гость не эфиоп, а просто человек в темном колпаке и маске закрывающих его голову и лицо.

Я спряталась за кровать и медленно, чтобы не щелкнула пружина, взвела курок. Миша стоял возле дверей не шевелясь, опустив конец своего палаша почти к полу.

Дверь медленно без скрипа открылась, и человек в черном одеянии вошел в комнату. Следом за ним уже теснился второй точно в такой же одежде. Что нам делать пока было непонятно. Незваные гости представляли явную угрозу, но какую именно, по их мыслям я сразу не поняла. Думали они в тот момент только о том, чтобы их не услышали. О присутствии в комнате Воронцова они не знали, считали, что я здесь одна, сплю, и боялись разбудить меня раньше времени.

В комнате было довольно светло, и я отчетливо видела белокожего Мишу прижавшегося к стене, но гости в глухих масках, наверное, сильно ограничивающих зрение, его пока не заметили. Первый, лишь только оказался в комнате, подошел на цыпочках к окну и затворил его распахнутые створки. Второй, в это время старался без скрипа закрыть входную дверь. Они явно опасались шума.

Между собой они не переговаривались, но, будто заранее обо всем договорились, делали все быстро и слаженно. Лишь только они управились, вдвоем, с разных сторон, направились к кровати. Я сидела на корточках, прячась за спинкой, держа наготове пистолет. Врать не стану, мне в тот момент стало смертельно страшно. Оба незваных гостя всеми своими повадками напоминали настоящих профессиональных убийц. Даже думали они не о том, что сейчас сделают, а о самых незначительных вещах. У одного, того, что вошел вторым, жал сапог, и он про себя ругал сапожника. Первый собирался после работы пойти в карточный притон и прикидывал, как ему отыграться за вчерашний проигрыш.

Черные люди неслышно к ней приблизились. Кровать, которую мы так поспешно оставили, была вся разворошена нашей недавней возней и сразу, да еще в темноте понять, что в ней никого нет, было мудрено. Теперь, вблизи я разглядела в их руках длинные ножи и сжалась, пытаясь стать невидимой. Картина и впрямь была ужасная, угольно-черные силуэты с тускло поблескивающими клинками!

Они приблизились вплотную, и теперь из-за спинки кровати, я их больше не видела. Однако они сами дали о себе знать, споткнувшись о брошенную возле кровати одежду Воронцова. Кто-то из них в ней запутался, чуть не упал и выругался.

— Тише ты, анафема! — прошептал тот, у которого жал сапог.

— А, какая теперь разница! — сердито ответил второй, и я услышала, как по скомканному одеялу несколько раз чем-то ударили.

Несколько секунд было тихо и, только после этого, раздался удивленный шепот:

— Ее здесь нет!

— Как нет? — прошептал второй. — А где же она?

Я поняла, что ждать больше нельзя и настало время действовать, используя фактор неожиданности.

— Здесь, — сказала я, вскакивая на ноги, и встала так, чтобы они не смогли до меня дотянуться. Теперь мы с ними могли видеть друг друга. Конечно, в темноте рассмотреть детали было нельзя, но я отчетливо видела их кинжалы и они мой пистолет.

Оба гостя застыли перед кроватью, явно, не зная, что предпринять.

— Бросайте оружие, а то буду стрелять, — тихо приказала я, чуть отступая от кровати, чтобы исключить всякую неожиданность с их стороны.

Не знаю, кто из нас больше испугался, я, когда они вошли в комнату, или они теперь, увидев женщину с пистолетом, направленным прямо на них.

— Ты это чего? — дрогнувшим голосом, спросил тот у которого жал сапог. — Ты чего оружием балуешь?

— Бросайте ножи, — повторила я, и навела дуло ему прямо в лоб.

Видеть их лица под масками я не могла, но, судя по мыслям, мои противники уже пришли в себя от неожиданности. Похоже, женщина, даже с пистолетом в руке, их не очень напутала. Напротив, они даже развеселились. Второй, картежник, тот в которого я не целилась, даже решил со мной позабавиться.

— Брось пистолет, дура, — насмешливо приказал он. — Тебе время молиться перед смертью, а не оружием грозить! Но, если ты нас очень хорошо попросишь и постараешься, — договорил он с глумливым намеком, — может быть, мы тебя и помилуем!

Судя по голосу и строю речи, этот человек явно не принадлежал к низам общества. Забавляться с собой я никому позволять не собиралась и переменила цель, навела ствол на него. Однако этим только еще больше раззадорила картежника. Похоже, он принадлежал к любителям острых ощущений, и игра со смертью его забавляла.

— Чур, я буду первым! — весело сказал он товарищу и, отшвырнув ногой путающуюся под ногами одежду Воронцова, и не сводя с меня глаз, пошел в обход кровати.

Думаю, никакая, даже смертельная опасность не смогла бы заставить меня выстрелить в лицо человека. Однако передо мной было не лицо, а черная страшная маска и я, почти не раздумывая, нажала на курок. Пистолет выстрелил, но как-то несерьезно. Хлопок был совсем негромкий, и я решила, что у меня ничего не вышло и теперь мне конец. Картежник был уже в шаге от меня и тянулся к груди рукой с кинжалом. Однако выстрел его все-таки остановил. Он, как-то очень медленно, поднял левую руку к лицу, и начал медленно оседать. Я стояла на месте, как парализованная, не понимая, что происходит.

— Ты это что, б…, сделала?! Ты Семена Даниловича убила? — почему-то обиженно, спросил второй убийца, тот, что был в тесном сапоге и вдруг бросился на меня прямо через кровать.

Я в испуге отпрянула, спасаясь от удара, но он до меня так и не дотянулся, упал лицом на кровать и захрипел, выталкивая изо рта какие-то невнятные проклятия. За ним стоял, как-то вяло, свесив руки, голый Воронцов. А из спины торчал, подрагивая в такт конвульсиям, офицерский палаш. Около минуты мы с Мишей, не сходя с места, смотрели друг на друга и молчали. Потом он спросил меня жалким, виноватым голосом:

— Мы их что, убили?

— Убили, — как эхо повторила я следом за ним. — Господи, что же теперь будет!

— Но ведь они первыми начали, — подумав, сказал он. — Мы же их сюда не звали, они сами пришли!

В его голове, равно как и в моей был полный сумбур. Я пыталась осознать, что произошло и единственное, что в тот момент меня взволновало, это куда деть тела двух крупных мужчин. Царский дворец был не самым лучшим местом для кровавых происшествий. Павел Петрович очень не любил неожиданности. Даже неурочный ночной крик мог вызвать у него вспышку гнева и ярости, что же говорить об убийстве!

— Нужно что-то с ними сделать, — наконец сумела, преодолев стопор, сказать я. — Оставлять убитых здесь никак нельзя!

Миша согласно кивнул и вытер ладони о голые бедра, будто стирая с них кровь.

— Давай выбросим их в окно, — неестественным, каким-то деревянным голосом предложил он и наклонился к полу за своей одеждой.

— Давай, — согласилась я и, с опаской обойдя лежащее на полу тело, отошла к окну. — Только я боюсь покойников.

— Я тоже боюсь, — сознался он. — Мне еще никогда не приходилось никого убивать.

— Мне тоже, — сказала я. — Но мертвых я уже видела, они совсем не страшные.

— Правда? Вы видели мертвых? — спросил он не потому, что ему было интересно, а только для того, чтобы не молчать. — А говорят, иногда убитые превращаются в приведения!

— Да, только их утром найдут под нашими окнами и все сразу раскроется! — думая о своем, ответила я. — Тому, что я сама их обоих убила, никто не поверит, будет следствие и все раскроется! Господи, какой позор! Одна, ночью, с чужим мужчиной!

Он ничего не ответил, поднял с пола свои панталоны, но надевать их не стал, подошел ко мне и распахнул окно.

Теперь мы стояли рядом, соприкасаясь голыми плечами, и смотрели в окно. Небо уже светлело, и ночь переходила в раннее сумеречное утро. Почти под нашими окнами стоял часовой, чуть дальше следующий. Выстрела, похоже, никто не услышал.

— Если мы их сейчас вытолкнем из окна, сразу поднимется тревога, — бесцветным голосом сказал Воронцов. — Кажется, моей карьера пришел конец!

Я знала, о чем он думает, и то, что он не винит меня в несчастье, свалившемся нам на головы, говорило в его пользу и вызвало теплое чувство. Я невольно к нему прижалась, а он меня против воли обнял. Непонятно как это получилось, я знала, что он ни о чем таком даже не помышлял, но его рука оказалась у меня на груди.

— Нужно хотя бы посмотреть, кто они такие, — сказал он и, совсем не думая, что делает, поцеловал меня в щеку.

— Бог с ними, — испуганно, проговорила я. — Пусть лучше остаются лежать. Только нужно убрать того, с кровати, а то он всю постель перепачкает кровью.

— Хорошо, — согласился Миша, еще крепче прижимая меня к себе. — Сейчас, только минутку…

Его била мелкая дрожь, я это чувствовала, но вместе с тем он начал сильно возбуждаться.

— Нет, — попросила я, удерживая его ищущую руку, — позже, сначала сделаем дело, а все остальное потом…

— Хорошо, — согласился он, отпустил меня и подошел к кровати, на которой лежал с палашом в спине убитый им человек. — Отвернитесь, вам на это лучше не смотреть!

Я знала, как ему страшно дотрагиваться до рукояти своего палаша, но он сумел себя преодолеть, взялся за него и выдернул клинок из спины мертвеца. Тот почему-то дернулся и Воронцов невольно отскочил.

— Теперь стянем его за ноги, — сказала я, заставляя себя взяться за согнутую в колене ногу убитого.

Нога была еще теплая и, как мне показалось, живая. Миша положил оружие на стол и пришел мне на помощь.

Мы вдвоем мигом стащили моего незадачливого убийцу с постели. Он гулко ударился головой об пол, но больше не подал никаких признаков жизни.

— Господи, — сказал Воронцов и перекрестился на Петропавловский собор, — прости меня, грешного!

Я последовала его примеру и тоже перекрестилась. Теперь оба покойника лежали на полу. Мне показалось, что от последнего усилия я так устала, что меня не держат ноги и села на край кровати. Миша тотчас оказался рядом. Ему, как и мне, было очень страшно и он так же, как и я, не знал, что нам делать дальше.

— Можно, я обниму тебя? — жалобно попросил он, обращаясь ко мне на «ты». — Мне почему-то холодно.

— Обними, — согласилась я, — мне тоже холодно.

Как-то само собой получилось, что мы крепко обнялись, и какое-то время неподвижно сидели рядом, пытаясь, согреть друг друга. Потом он положил меня на спину. Не знаю почему, но я не сопротивлялась и даже приподнялась, чтобы ему было удобнее снять с меня рубашку. Так же без слов, как-то незаметно, мы стали любовниками. Я очнулась и ужаснулась тому, что мы делаем только тогда, когда почувствовала глубоко в себе его твердое возбужденное тело. Отталкивать его или возражать было уже поздно.

Впрочем, вся моя измена продолжалась всего несколько мгновений. Меня обожгло внутри, и все кончилось. Мальчик был очень сильно возбужден.

— Все, милый, — прошептала я, когда он затих, крепко прижимая меня к себе. — Теперь успокойся, нам нужно встать!

— Пожалуйста, Алекс, — прошептал он, не отпуская меня, — умоляю, еще только один раз!

Умом я понимала, что мы делаем глупость, но так и не смогла его оттолкнуть. Он опять воспылал и начал целовать мою шею, плечи и грудь. Теперь и меня начала засасывать волна желания. Миша был так горяч и нежен, что я невольно поддалась и теперь уже сама не хотела его отпустить. Все мысли о том, что нас ждет и чем кончится кровавое ночное происшествие отошли на второй план. Я сама прижалась к нему, обхватила его бедра ногами и понеслась куда-то в неведомую даль…

— Теперь ты доволен? — спросила я, когда он опять затих на моей груди. — Будем вставать?

— Да, конечно, еще только чуть-чуть, — послушно согласился он, но так из меня и не вышел.

— Миша, ну пожалуйста, — взмолилась я, когда мы снова отдыхали. — Будьте благоразумны!

— Ты знаешь, мне кажется, что я больше никогда не увижу тебя, — вдруг с отчаяньем сказал он. — Не лишай меня хотя бы короткого счастья!

— Посмотри, уже совсем светло, — напомнила я. — Скоро придет Маланья Никитична! Ты представляешь, что она подумает обо мне, если застанет нас в постели?

— Ничего она не подумает, — ответил он, — я ей достаточно заплатил за молчание и дружбу.

То, что он купил «дружбу» моей наперсницы, я, конечно, догадалась, но Маланья Никитична была не единственным человеком, которого мне стоило бояться.

— А эти? Они так и будут лежать здесь, на полу? — напомнила я.

— Ни о чем не беспокойся, я знаю, что нужно делать, — уверено, сказал он. — Вытащу их в соседнюю комнату, а тебя закрою снаружи. Никто даже не подумает тебя обвинить!

— А как же ты? Меня спасешь, а что будет с тобой?

— О том, что я здесь, знает только старуха, а она будет молчать! — целуя мою шею, ответил он.

— Хорошо, — сказала я, — так и поступим, но все равно нужно убрать после них в комнате, а то нас сразу же разоблачат. Давай встанем, и если останется время, тогда я разрешу тебе делать со мной, все, что захочешь!

— Правда? — доверчиво сказал он. — А что еще можно делать?

— Многое, — пообещала я. — Я тебя научу!

— Хорошо, — наконец согласился он отпустить меня, — только смотри, не обмани! Ты меня любишь?

Увы, мне в ту минуту было не до пустых разговоров и обещаний. Я уже увидела, во что мы с ним превратили постель! Однако пока было не до красноречивых следов моего грехопадения. Сначала нам нужно было избавиться от трупов. За окном давно наступило раннее летнее утро. Теперь я смогла рассмотреть своих убийц. Они оба были в темно-серых сюртуках и каких-то черных же дурацких шапках. Маски на их лицах оказались обычными, карнавальными.

Стараясь на них не смотреть, даже не одевшись, мы волоком перетащили покойников за ноги в соседнюю комнату. Там, недалеко от двери, лежал опрокинутый стул, но больше никаких следов их пребывания заметно не было. Миша остался с мертвецами, а я вернулась к себе надела рубашку и занялась уборкой.

На мое счастье на полу почти не оказалось крови. Маленькая пистолетная пулька угодила карточному игроку прямо в глаз, а второй убитый палашом лежал на животе. Однако повозиться мне все-таки пришлось. Я использовала оба наших со старухою полотенца, и стерла все следы крови на полу. Сложнее оказалось привести в порядок постель. На месте, где лежал убитый, одеяло и простыня все-таки немного запачкались, к тому же на ней остались обильные следы наших «любовных утех». Одеяло я решила застирать, а безнадежно заляпанную простыню вместе с грязными полотенцами должен был унести с собой Миша.

Когда я справилась с уборкой, дворец уже начал просыпаться. Под окнами сменился ночной караул, а из коридора доносились голоса и шаги проснувшихся обитателей дворца. Мой юный соучастник наконец осознал, что больше сегодня у нас с ним ничего не будет, расстроился, и оделся, перестав смущать меня своей откровенной наготой. Ему было самое время уходить, но он почему-то тянул, слонялся по комнате и нечего ни предпринимал.

— Миша, пожалуйста, поспешите, — в который раз просила я, а он все никак не мог решиться оставить меня. — Ну пожалуйста, вы нас обоих подведете! Представьте, что случится, если здесь найдут окровавленные полотенца! Тогда нам никто не поверит!

Наконец он меня послушал. Я связала простыню и полотенца в тугой узелок и начала выталкивать его из комнаты. Воронцов был весь встрепанный и такой рассеянный, что попадись ему навстречу любой наблюдательный человек, нам не миновать беды.

— Не забудьте меня запереть, — на всякий случай, напомнила я.

— Я все помню, — глядя на меня туманными глазами, ответил он. — Только умоляю, Алекс, последний поцелуй на прощанье!

— Нет, — твердо отказала я, — сейчас нельзя, как я вам обещала, все будет потом!

Он тяжело вздохнул, перекрестил меня на прощанье и, наконец, исчез в соседней комнате. На всякий случай я проверила свою дверь, она оказалась открыта. Я ее распахнула. Он уже выходил из апартаментов.

— Вы куда, а дверь?! — крикнула я ему в след.

— Дверь? Ах, да, — ответил он, блаженно улыбаясь, вернулся, хотел меня поцеловать, и я его не оттолкнула. Только после этого он запер меня снаружи.

Теперь мне оставалось ждать, удастся ли ему благополучно убраться из дворца. Я высунулась в окно и с замиранием сердца ждала его появления на набережной. Минуты текли так медленно, будто время совсем остановилось. Наконец Миша показался на набережной, однако вместо того чтобы уйти прочь, пришел под мое окно и о чем-то заговорил с часовым. Предательский узел с окровавленными тряпками он просто держал под мышкой.

Я отодвинулась вглубь комнаты, чтобы он меня не заметил и не совершил еще какую-нибудь глупость. Теперь мне его видно не было и приходилось коротко выглядывать наружу, чтобы знать, что там происходит. Однако вопреки моим опасениям, ничего плохого не случилось. Миша окончил разговор с часовым и быстро пошел к мосту. Я, наконец, с облегчением закрыла окно, рухнула в постель и почти сразу заснула.

Сколько я проспала, не знаю, но когда в соседней комнате поднялся шум, заставить себя открыть глаза не смогла. Я нарочно удерживала себя в сонливом состоянии и окончательно пробудилась лишь после того, как со стуком распахнулась дверь в мою комнату, и туда вошло сразу несколько человек.