"Прыжок в прошлое" - читать интересную книгу автора (Шхиян Сергей)

Глава одиннадцатая

Возвратившись к себе, я рассчитывал порадовать Алю обновками, но у нее опять поднялась температура. Жар был сравнительно небольшой, я дал ей лекарство и велел не вставать. После мадеры и мальвазии настроение у меня было слегка приподнятое. Мы немного комплиментарно поболтали с больной, пока она не задремала, после чего я взялся просматривать бумаги. К моему сожалению, большинство писем оказалось на французском языке. Отложив их, я принялся разбираться с русскими. Послания были адресованы «дядюшке», как я вслед за Антоном Ивановичем начал называть покойного хозяина имения.

Толстый, низкорослый предок был, судя по ним, большой жуир или, по-простому, бабник. На некоторых из писем были проставлены даты. Пик его любовного коварства приходился на 60–80 годы. Написаны эти «эпистолы» были разными почерками и соответственно разными дамами, но одинаково витиевато и фривольно. В них мелькали сплошные Амуры и Психеи, Купидоны и Венеры, и воспоминания о пережитых незабываемых мгновениях.

Во втором типе писем дядюшку те же самые женщины попрекали за измены и ветреность и призывали вернуться на любовное ложе.

Только два письма были другого толка. В одном требовали вернуть просроченный долг в две тысячи рублей, в другом речь шла о чем-то очень таинственном, потому что не назывались никакие имена, и все было написано обиняками. Кажется, дядюшке давались какие-то инструкции относительно «известного лица» и «некоей персоны». Все время повторялись призывы «хранить инкогнито» и не дать ход «комплоту», то есть заговору.

Продравшись через фонетическую орфографию, отсутствие знаков препинания, непонятные слова и доступные только адресату намеки, я все-таки составил общее представление, о чем шла речь.

Получалось, что автор письма, или тот, кто стоял за ним, облагодетельствовал дядюшку и помог выйти из затруднительной ситуации. Это поминалось несколько раз в связи с требованием неукоснительно выполнить инструкции относительно «некоей персоны», которая, как я понял, была в зависимости от дядюшки, и которую он должен был сохранять в «инкогнито», то бишь, в тайне.

Никаких идей относительно раскрытия старой загадки у меня не было, хотя любопытство она пробудила. Так как делать было совершенно нечего, я еще несколько раз перечел письмо, расставил, как смог, знаки препинания и попытался вжиться «в дух эпохи».

Не знаю, насколько верно, но смысл письма стал казаться понятнее. Судя по всему, дядюшке предлагалось крупное материальное поощрение, которое помогло бы ему выпутаться из серьезных материальных затруднений, в обмен на услугу какому-то знатному лицу. Услуга должна быть сохранена в полной тайне, чтобы не дать возможности заговорщикам или недоброжелателям воспользоваться доверенной дядюшке тайной и напакостить его благодетелю.

Кроме этого, в письме было несколько мутных мест, которые я совсем не понял.

Я не успел взяться за них всерьез, как проснувшаяся больная отвлекла меня на более злободневные дела. У Али опять упала температура, и она сильно вспотела. Я послал Тихона за умывальными принадлежностями. Лукавый раб, кроме выпитого в моей компании, успел еще где-то изрядно приложится к бутылке, и теперь ему было море по колено. Вино придало ему смелости, и он, по старой памяти, попытался «поднять хвост».

Я не стал тратить время на физическое воздействие, а просто показал Тихону пальцами рожки, чем привел его суеверную душу в испуганно-трезвое состояние. Все порученное было исполнено молниеносно. Дворня забегала, в комнату втащили давешнюю бадью и кувшин с теплой водой. Между тем Аля, не обращая внимание на всю эту суету, разглядывала лежащие на лавке тряпки. Я делал вид, что не замечаю ее пристального интереса.

— Я сейчас тебя оботру, — сказал я и намочил свое московское полотенце.

Аля хотела было возразить, но раздумала и промолчала. Она села на постели, и я обтер ее, испытывая при этом не только гигиеническое удовольствие.

— А что такое «подмыться»? — вдруг спросила девушка.

Я смутился и стал думать, как бы поделикатнее осветить эту публично не обсуждаемую процедуру. Однако говорить мне ничего не пришлось, у меня это просто вытащили из головы.

— Отвернись, — попросила девушка, безо всякого смущения вставая с постели. Я полюбовался легкой фигуркой и с сожалением отвернулся. По полу прошлепали босые ноги, и послышался плеск воды.

— Может, тебе помочь? — с тайной надеждой предложил я.

— Не оборачивайся! — испуганно остановила Аля мой душевный порыв.

Я подошел к лавке, сел и в окно уставился на темнеющий двор. «Нужно заказать ужин», — подумал я, стараясь ни обращать внимание на соблазнительный плеск воды за спиной.

— Теперь можно, — наконец раздался вполне бодрый голосок. Я обернулся. Аля успела не только помыться, но и надеть свою холщовую хламиду. — Очень есть хочется, — сказала она, не обращая внимания на мой молчаливый протест против любых, тем более таких жутких, одежд.

Я выглянул в коридор и попросил Тихона принести ужин.

Пока товарки Али накрывали на стол, мы почти не разговаривали. Вопрос о сложенном на лавке платье висел в воздухе, не выпадая в осадок. Не то чтобы я вредничал, наверное, больше боялся того, что платья ей не подойдут, и наступит большое разочарование.

Наконец, еда была принесена. Мы сели за стол. Получилось так, что днем я не успел толком поесть, и был изрядно голоден.

У Али, как только ей полегчало, тоже прорезался волчий аппетит. Мы с жадностью накинулись на вкусную деревенскую снедь.

Оказалось, что девушка совсем не умела пользоваться столовыми приборами и не догадывалась об этом. Мне было не очень приятно смотреть, как она берет руками куски и ест, чавкая.

Все это я фиксировал краем сознания, чтобы Аля не догадалась, о чем я думаю. Судя по тому, что она никак на меня не реагировала, похоже, что я нашел способ не давать ей бесконтрольно копаться у себя в голове. Глядя на девушку, я подумал о том, что между ней и моей бывшей женой есть что-то общее.

— Ты женатый, барин Алеша? — внезапно потеряв интерес к еде, спросила Аля.

— Нет, — кратко ответил я.

— Вдовый? — продолжала она допытываться, не удовлетворившись ответом.

— Разведенный, — невнятно буркнул я, не вдаваясь в подробности.

— Это как так? — удивленно спросила юная вдова, не поняв смысл незнакомого слова.

Я объяснил, что там, где я живу, когда люди не могут жить вместе, они разводятся.

— Так это же грех! — ужаснулась Алевтина.

— Никакого греха в этом нет. Даже церковь признает разводы. А у меня был не церковный, а гражданский брак, — опрометчиво проговорился я, испугавшись, что теперь придется рассказывать о принципе работы загсов.

Однако Алю заинтересовало совсем другое.

— Значит, я со своим мужиком тоже могу развестись?

— Зачем тебе разводиться, ты теперь вдова.

— Как так вдова? — удивленно спросила она.

— Бабка Ульяна сказала, что твой муж умер.

— Ишь, ты, — только и произнесла Алевтина и надолго задумалась.

Было похоже, что новость сильно огорчила ее. Меня это почему-то обидело.

Как ни глупо было ревновать ее к несуществующему прошлому, я все-таки ревновал.

— А она красивая? — вдруг, невпопад с моими мыслями, спросила она.

— Кто красивая?

— Твоя жена.

Вот уж действительно, кто о чем, а вшивый о бане.

— Красивая.

— Красивей меня?

— Вы совсем разные, — честно сказал я и подумал, что этот вопрос надолго войдет в наши отношения. Действительно, сравнивать обеих женщин было невозможно. Одна — уверенная в себе, ухоженная, умеющая подчеркнуть свои достоинства, элегантно одетая, и другая — в холщовой рубахе, с незатейливыми косами, не умеющая прилично есть за столом.

— Очень красивая, — вдруг печально сказала Аля, — я таких отродясь не видала. Только одежда какая-то небывалая, и голова простоволосая.

— Это точно, — согласился я, — а ты ее ясно видела?

— Да, почти как живую, как будто мы раньше встречались.

Аля как-то сникла и загрустила. Хорошо, хоть ревность не протекала у нее в агрессивной форме. Я попытался ее отвлечь едой и разговорами. Она машинально отвечала, слушая меня в пол-уха. Наконец, что-то решив, вымучено улыбнулась и сказала:

— Все равно ты меня больше любишь.

Я хотел ее поцеловать, но она уклонилась от моих губ. Мы в молчании закончили есть. Насытившись, Аля перевернула вверх дном десертную тарелку и на нее сверху положила ложку. Я про себя хмыкнул, но промолчал. Она подозрительно покосилась на меня, но оставила все как есть. Впоследствии она тарелки больше не переворачивала.

Мы молча сидели в полумраке комнаты. Чувствовалось, что ее что-то беспокоит.

— Тебе плохо? — попытался я узнать причину ее необычного состояния.

— Нет, мне хорошо, — ответила она нарочито равнодушным голосом. — Я вот думаю, не прибрать ли здесь, а то какие-то тряпки набросаны…

— Какие тряпки? — удивился я.

Девушка посмотрела мне за спину, я оглянулся и понял, какая я бесчувственная скотина и кретин. Я совершенно забыл про принесенную одежду. Устроить девчонке изощренную пытку смотреть на новую одежду и не дать возможность ее примерить, на это способен только садист или мужчина.

— Что же ты раньше не сказала, — упрекнул я ее, — у меня эти платья из головы вылетели.

— Я знаю, — скромно призналась Аля и ехидно докончила: — Ты про свою жену думал.

Я не стал возвращаться к скользкой теме и принялся раскладывать на кровати добытые туалеты. Аля, всю жизнь прожившая в деревне, ни разу не видела городского платья. Дамы к барину не ездили, а своих крепостных подружек он дворянскими нарядами не баловал. Ее, бедолагу, ни разу в жизни не свозили даже на ярмарку.

— Посмотри, что я нашел в сундуках, может быть тебе что-нибудь подойдет, — сказал я.

Аля без церемоний сбросила с себя рубашку и попыталась надеть на себя самое роскошное платье, однако тут же запуталась в хитросплетении застежек и завязок. Я попытался ей помочь, но все время отвлекался на мелькающие в пышной материи женские прелести, чем сердил «барыню».

Это увлекательное занятие потребовало уйму времени. Наконец, с горем пополам я разобрался в конструкции старинного вечернего туалета и повязал на нем последние ленточки.

Платье оказалось бальным с глубоким декольте и открытой спиной.

Внизу оно состояло из десятка нижних юбок, видимо, заменявших кринолин. Последняя, «наружная» юбка была отделана воланчиками, оборочками, фестончиками, розеточками, кружевами и прочими неведомого названия и назначения украшениями. Так что у Али образовалась осиная талия, стянутая шнуровкой, и здоровенная… ну вы понимаете, что я имею в виду — нижняя часть.

Сказать, что платье хорошо подошло по фигуре, было бы явным преувеличением. Оно было ей узко в груди и коротко. Из-под юбок, значительно выше щиколоток, виднелись босые, в цыпках ноги, чего я постарался не заметить, чтобы не испортить девушке удовольствия. К тому же, наряду требовался большой и серьезный ремонт. Однако такие мелочи пока не смущали счастливую обладательницу. Глаза ее счастливо сияли, голова с совершенно неуместными при таком наряде косами с прямым пробором была гордо закинута.

Я предложил Але распустить волосы, она, поломавшись, согласилась, и пепельная волна слегка вьющихся волос окутала ее голые плечи. Выглядела «мужичка» просто отпадно. Я представил ее в нашем современном платье, стильной обуви, с высокой прической, открывающей идеальную линию шеи, породистое лицо с огромными глазами… Для модели ей явно не хватило бы роста и костлявости, но модели ведь и нравятся только женщинам и педерастическим кутюрье.

Теперь, когда «новая» одежда была апробирована, появилась следующая проблема, как дать Алевтине увидеть себя. Я, пристыженный своей недавней черствостью, искренне хотел ей помочь, но в доме не было больших зеркал, и ей оставалось только видеть себя «моими глазами» или идти любоваться на себя в пруду. Однако, Аля обошлась и без зеркала, крутясь и разглядывая себя, сколько позволяла шея.

В довершении всего случилась еще одна нечаянная радость. Пришедшие убирать со стола дворовые девушки, застав недавнюю изгойку и оборванку в барском в прямом смысле лишились дара речи. Не знаю, что они думали про себя, но глаза у моей подруги сияли от торжества.

Все эти одевания и связанные с ними волнения совершенно измучили Алевтину. Я видел, что она еле держится на ногах, и уговорил лечь в постель. Действие лекарств на неадаптированный к ним организм было похоже на чудо, но все-таки не настолько, чтобы за один день преодолеть тяжелую болезнь. К моему сожалению, усталость и волнения сморили мою подругу через несколько минут, а я лежал без сна рядом и думал, что раньше был не прав, считая, что женщин приятно только раздевать. Иногда одевать бывает почти так же приятно.