"Заговор" - читать интересную книгу автора (Шхиян Сергей)

Глава 18

К полудню следующего дня я вынужден был на время забыть о волшебной ночи любви, с ее страстными стонами, клятвами в вечной верности и соленым потом удовлетворенных желаний. Только-только вступившая на взрослый путь Прасковья уже показала себя и неутомимой любовницей, и зрелой женщиной, способной подхлестнуть утомленную страсть. Мы не выпускали друг друга из объятий, словно боялись потерять и никогда больше не обрести счастье слияния сердец и тел.

Однако это было ночью, а новый день, едва только начался, сразу же вернул в житейскую прозу и принес проблемы, которые я пока не знал, как решить.

Не успел мы проснуться, как к нам в светелку прибежала встревоженная Матрена и закричала, что меня разыскивает посланец от государя. Это меня, мягко говоря, удивило. После того, как мы поменяли квартиру, о своем новом местопребывании я никому не сообщал. Тем более было нереально вычислить меня здесь в Замоскворечье. Заинтригованный, я быстро спустился вниз. Там меня, и правда, ждал знакомый гонец с приказом царя немедленно явиться в Кремль.

— Как ты узнал, где меня искать? — спросил я посыльного.

Гонец, симпатичный парень, очень серьезно относящийся к своим обязанностям, только пожал плечами:

— Государь послал за тобой и велел тебе срочно быть перед его очами.

— Он сам тебе сказал, где меня искать? — попытался я понять, что происходит.

— Нет, конечно, его повеление передал стольник Нечаев, — удивившись вопросу, ответил он.

Стольника Нечаева я не знал.

— Хорошо, передай стольнику, что я скоро буду в Кремле, — пообещал я.

— Он велел без тебя не возвращаться, — виновато сказал гонец. — Со мной оседланный конь, так что можно ехать сразу.

— Хорошо, сейчас оденусь, и поедем.

— Он велел прибыть, в чем есть…

— Такое он пусть своей жене приказывает, — разозлился я. — Жди, когда буду готов, тогда и поедем.

— Но стольник… — начал гонец.

— Плевал я на этого стольника, так можешь ему это и передать, — стараясь не срывать зло на подневольном человеке, сказал я и, не слушая возражений, пошел одеваться.

Прасковья еще не вставала, не стесняясь, лежала нагой поверх перины, прельщая женскими формами и матовой белизной кожи. Я ее поцеловал, стараясь попусту не распаляться, и сказал, что меня вызывают к царю.

— Ты надолго? — не понимая странности такого приглашения, спросила она.

— Не знаю, но боюсь, у нас начинаются неприятности. Ты, на всякий случай, поезжай к подьячему, но осторожно, чтобы никто тебя не выследил.

— Как это не выследил? — не поняла девушка. — И зачем мне уезжать из своего дома?

Объясняться мне было некогда, пришлось говорить кратко:

— Кто-то из наших врагов узнал, что мы сюда вернулись, и за домом, наверное, следят. Когда я отсюда уеду, ты станешь беззащитной, и тебя смогут похитить. Потому пробирайся к подьячему тихонько, чтобы тебя никто не увидел. И лучше надень чужое платье. Это тебе понятно?

— Но почему?.. — начала она.

— Потому! Делай, как я говорю, и никому не говори, куда идешь. Тебя уже один раз предали и продали, тебе этого мало?

— Но… — опять начала Прасковья, но я не стал слушать, поцеловал ее на прощание и быстро вышел из светелки. Как бы я теперь не относился к царю, просто так нарываться на ссору было бы верхом глупости.

Гонец нервно ходил по горнице, и только увидев меня, успокоился.

— Зря ты ослушался стольника, — с укором сказал он, когда мы вышли из терема и шли к коновязи, — стольник Нечаев такой человек, что никого не прощает. Тотчас донесет государю.

— Ничего страшного, с Дмитрием Иоанновичем мы как-нибудь договоримся, у нас с ним неплохие отношения.

— Кабы только царь все решал, — неопределенно сказал гонец.

Лошадь, которую за мной прислали, была явно не из государевой конюшни. На таком одре не то, что окольничему, не пристало ездить последнему царскому слуге.

— Это стольник приказал послать за мной эту клячу? — спросил я гонца.

Он смущенно кивнул.

Мне все больше не нравился экстренный вызов во дворец, и я подумал, что правильно сделал, что не поехал в чем был, а надел шлем и кольчугу и взял все свое походное вооружение. Уже эта антикварная лошадь красноречиво говорила о том, что я или подвергся опале, или меня намеренно хотят унизить. На Лжедмитрия я не грешил. При всех своих недостатках он никак не походил на интригана или мелкого подлеца. Такое поведение скорее пристало не царям, а царедворцам.

Гонец умоляюще на меня посмотрел, не без основания полагая, что я опять заартачусь и откажусь ехать на худой лошади. Однако мне, по большому счету, это было по барабану. Играть в чужие игры я не собирался. Для меня масштаб личности не определяется количеством лошадиных сил, находящихся под его задницей.

— Ладно, поехали, — сказал я гонцу, садясь в потертое седло.

Росинант, почувствовав на себе седока, без поводьев тронулся в обратный путь. Мы выехали за ворота. Я осмотрелся. Улица была пуста, только в самом ее конце виднелась крестьянская подвода.

Мы повернули налево и поехали в сторону центра. С одной стороны дороги, как я уже рассказывал в свое время, тянулся высокий глухой забор «нашего» имения, по другую ее сторону располагалось несколько небогатых подворий с невысокими покосившимися оградами. Скорее всего, там жили небогатые мещане.

Не успели мы проехать и ста метров, как из бокового переулка на нашу улицу выехало несколько всадников. Будь здесь место более оживленное, я, скорее всего, просто не обратил бы на них внимания, но теперь всякое лыко оказывалось в строку. Мало того, что я отметил вооруженных встречных, я еще повернулся назад, проверить пути к отступлению. Увы, и на другом конце улицы появилось еще трое верховых.

— Посмотри, не знаешь, кто это такие? — спросил я гонца.

Он огляделся и сразу же понял обстановку:

— Кажется это за тобой, — прямо ответил он. — Поверь, я тут не при чем.

— Верю, — ответил я, прикидывая, каким образом избежать встречи. — Езжай вперед, они тебя не должны тронуть.

Ближних всадников было четверо, что при любом раскладе, слишком много для меня одного. К тому же подо мной была плохая лошадь, и на узкой улице отсутствовало место для маневра. Впрочем, последнее обстоятельство оказывалось неудобным не столько мне, сколько возможным противникам.

— Я с тобой, — подумав, решил гонец. — Мне приказали тебя доставить, я и должен доставить.

— Смотри, — предупредил я, — тому, кто послал этих людей, такое может не понравиться!

— Не люблю, когда из меня делают дурака, — сердито ответил гонец. — Я царский гонец, а не коробейник!

Между тем мы быстро сближались с встречной кавалькадой. Ехали они двумя парами, друг за другом, как позволяла узкая дорога. Теперь, раз нас стало двое, это было не так опасно. Если столкновение произойдет, то «второй эшелон» не сможет сразу вмешаться в разборку. Всадники, по виду, посадке в седлах и строю напоминали казаков, одетых в цивильное, московское платье.

Когда мы сблизились, первые двое остановили лошадей, преградив нам дорогу. Пришлось и мне натянуть поводья. Мы молча стояли друг против друга. В авангарде оказались двое возрастных, лет по тридцати от роду, человека с решительными, даже можно сказать самоуверенными лицами. Я ждал, что будет дальше, левой рукой придерживал поводья, а правую расслабленно опустил вдоль тела.

Для того, чтобы начать драку, теоретически нужен повод. В более поздние времена такое уже не требовалось, но пока еще существовали какие-то ослабленные принципы рыцарства, и просто так люди друг на друга бросались редко.

— Вы это чего? — наконец прервал молчание усатый герой с широкими ноздрями и щербатым ртом.

Я не ответил, ждал, что он еще скажет. Долго тянуть с боем был нельзя, сзади к нам приближались еще трое, но пока они были далеко, время для разговора еще оставалось. Всегда лучше дело решить миром.

— Вы чего здесь разъездились? — более конкретно спросил щербатый и положил руку на сабельный эфес.

— Вам-то что за дело? — вместо меня сказал гонец. — Я царский посланник, и если вы не хотите себе беды, уступите нам дорогу!

Такое заявление почему-то рассмешило щербатого с товарищем, они переглянулись и демонстративно расхохотались. Вторая пара, напротив, смотрела мрачно, и радоваться не спешила.

— Тебя, дурака, не спрашивают, пускай вот тот ответит! — приказал весельчак.

Гонца такое обращение так возмутило, что он схватился за саблю:

— Да ты знаешь, с кем говоришь?! — воскликнул он.

— Знает, — негромко остановил его я. Арьергардная троица была от нас уже метрах в ста пятидесяти, и дольше тянуть было нельзя. — Уйдите с дороги, — приказал я встречным, обнажая клинок, — иначе здесь же и ляжете.

— Заговорил! — обрадовался щербатый. — А я-то думал, ты немой!

— Я тебя предупредил, — сказал я, по привычке трогая пятками лошадиные бока. Коняга не поняла приказа и не сдвинулась с места.

Зато мои намеренья понял щербатый, он выхватил саблю и закричал товарищам:

— Руби их, ребята!

Тотчас зазвенела сталь. Второй конник встал в стременах и попытался сверху ударить гонца, но тот легко отбился и, в свою очередь, полоснул его сбоку по корпусу. Дальше я их бой не видел, сосредоточился на щербатом. Этот герой вознамерился ни много, ни мало, одним ударом снести мне голову. Будь подо мной донец, я бы поиграл с ним в кавалеристов, но на кляче, не понимающей команд, было не до шуток, потому пришлось решить вопрос быстро и кардинально. Я не отклонился назад от его сабли, а напротив, ушел вперед и, свесившись с седла, буквально из-под брюха лошади воткнул ему клинок в бедро, ниже края кольчуги. Такая рана, в прямом смысле, была не смертельна, но на пару месяцев обещала уложить забияку в постель.

Щербатый, вскрикнул, обложил меня матом и начал валится наземь. Однако удержался в седле и отъехал на безопасное расстояние. Гонец тоже успешно теснил своего противника, но там пока исход стычки был неясен. Оба бойца полосовали друг друга саблями, но достал клинком противника пока только гонец. Зато второй эшелон разом бросился на меня, так же, как командир, собираясь действовать не умением, а силой и нахрапом. Тотчас на узкой полоске дороги «смешались в кучу кони, люди».

Мне с первого же выпада удалось легко ранить в плечо одного из нападавших, но дальше дело застопорилось. Мой одр испугался звона клинков, криков и заплясал на месте, мешая правильно вести бой. Однако и противники пока ничего не могли сделать, рубили, как придется, ожидая помощи с тыла. А она уже была в двух шагах. Всадники мчались во весь опор, видимо, рассчитывая опрокинуть нас с гонцом вместе с конями.

Положение складывалось патовое. Вдвоем против шестерых нам было не устоять и минуты. Предвидя столкновение, я, чтобы не оказаться на земле, да еще и придавленным своим «скакуном», в последнее мгновение выпрыгнул из седла и прижался спиной к забору. Троица налетела на нашу группу, и мой конь упал, преграждая им дорогу. Гонец остался в седле, но теперь на него наседали уже втроем и сразу же ранили.

Я бросился вперед, ударил оного из всадников, как и щербатого, в бедро, после чего отскочил на прежнее место. Однако это было пока семечками, теперь нам предстоял настоящий бой, уже не на живот, а на смерть. Смотреть по сторонам было некогда, я стоял наизготовку, рассчитывая только на защиту и контратаки, но тут краем глаза увидел, что к нашим противникам на подмогу скачет еще несколько человек. Это был явный перебор, нам с гонцом вполне хватило бы и наличных.

Раненый гонец оказался прижатым вместе с лошадью к забору, неловко, боком отмахивался от двоих нападавших, а остальные собрались разделаться со мной. Я ждал последнюю в своей жизни атаку, но противники почему-то медлили. Воспользовавшись заминкой, я мельком посмотрел, кто еще собирается свалиться на нашу голову. Те уже приблизились настолько, что стали видны их разгоряченные лица.

Увы, нашим соперникам явно не везло, помощь была близка, но неизвестно кому. Впереди небольшой кавалькады скакал мой вчерашний знакомец, поляк с вислыми, шляхетскими усами. Он был без своей роскошной шапки, которую подарил Фоме. Паны придержали поводья только в последний момент, чтобы не врезаться в запрудивших узкую улицу верховых. Теперь тут собралось столько всадников, что понять, что происходит, было нереально.

— Что за шум, а драки нет? — весело крикнул по-русски, с сильным польским акцентом мой знакомый.

— Есть драка, пан Витек, — громко сказал я, вспомнив, что так называл поляка Фома.

— Ба, это мой добрий товарзиш! — радостно закричал тот, — Кто обижает мой хороший друх?!

Поляки были пьяны, веселы и жаждали развлечений. Однако нашим противникам было не до них.

— Езжайте своей дорогой! — закричал щербатый. Даже раненый, он оставил за собой командование, только что отъехал немного по дороге и сидел, съежившись в седле, ладонью зажимая рану. — Вам нет до нас никакого дела!

— Как так нет? — удивился Витек. — Не дело, когда сразу столько панов воюет против двух людин!

— Езжайте отсюда, пока вам самим не намяли бока! — опять приказал щербатый, явно недооценивая польский гонор. Теперь-то шляхетских панов отсюда можно было увезти только вперед ногами.

— Это кто ты такой, быдло, пся крев, мне указать куда ехать?! — возмутился богато одетый человек с алым шарфом, повязанным на руке поверх отдраенной до блеска брони.

Я видел его вчера в компании пана Витека, но он был так пьян, что только молча таращился в одну точку и не разговаривал.

— Уезжайте, этих людей мы задерживаем по приказу русского царя! — опять закричал щербатый, явно теряя терпение.

— Врешь! — закричал мой напарник. — Я царский гонец, а вы разбойники с большой дороги!

Однако, похоже, полякам было все равно, что и кому приказал русский царь. Их возмутил высокомерный тон и грубость щербатого. Общее мнение высказал Витек:

— Если паны сейчас, разом не сложат бронь, то мы будем иметь честь панов атаковать!

Такое уже не могли стерпеть русские:

— Да пошел ты туда-то и туда-то, — закричал кто-то из переодетых казаков. — Да видели мы, вас ляхов, там-то и там-то!

Это уже было прямое оскорбление, и поляки без команды выхватили свои кривые сабли. Наши противники этого не ожидали, замешкались с превентивным нападением, и теперь обе группы готовились к сече. Готовился к ней и я. Мне уже надоело воевать в пехоте, нужно было срочно менять род войск. Как только на меня перестали смотреть, я подобрался к парню, сидящему на неплохом жеребце, и, ухватив его за подошву сапога, выкинул из седла. Тот закричал от неожиданности, не успел вытащить ноги из стремян и грохнулся головой о землю. Его жеребец рванул в сторону, но я удержал его за уздечку. Конь начал выделывать по дороге крути, пытаясь вырваться то ли у меня, то ли отделаться от бывшего седока, висевшего вниз головой с ногами, запутавшимися в стременах.

Этот неожиданный поворот боя так насмешил пьяную шляхецкую компанию, что едва не привел к несчастью. Русские без предупреждения бросились рубить нежданных заступников. Однако паны ляхи тоже не первый раз держали в руках оружие, они легко отбили первую атаку и показали, что европейские рыцари нисколько не хуже наших витязей, а в фехтовании так даже их превосходят.

Кровавая сеча длилась всего несколько минут, и объединенные силы одержали в ней полную безоговорочную победу. Ускакать удалось только раненному щербатому, и то потому, что за ним никто не погнался. Остальные убитыми и раненными валялись на дороге. У нас тоже были потери. Был ранен гонец, и сильно досталось двоим полякам.

Из нападавших на нас неизвестных четверо были убиты и двое ранены. На шум и крики прибежали жители соседнего подворья. С их помощью всех раненых отнесли в ближнюю избу. Дальше за дело пришлось взяться мне и развернуть там полевой лазарет.

Времени на все это ушло столько, что заштопанный и перевязанный гонец даже перестал упоминать о визите в Кремль.

Когда все было кончено, раненые поляки уехали к себе, а русских мы оставили на попечение хозяев избы. Гонца я отвез в усадьбу Прасковьи. Две раны на руках и плече были у него относительно легкие, а вот проникающее ранение в грудь меня беспокоило. Однако гонец держался молодцом, ни на что не жаловался, стонал в крайних случаях и даже отказался от подводы, поехал верхом.

Теперь в купеческом имении меня встретили как близкого знакомого хозяйки, так что никаких проблем с размещением героического гонца и уходом за ним не возникло. Как всегда бывает в экстремальных ситуациях, сердобольные русские люди проявили максимум доброты и внимания. Гонца уложили в чистой светлице, приставили к нему сразу двух сиделок и, казалось, готовы были сделать что угодно, лишь бы облегчить ему страдания.

Уже собираясь уходить, я спросил, где Прасковья. Мамушка Матрена таинственным голосом сообщила, что детонька ушла неведомо куда. Только тогда я вспомнил, что сам же и отправил ее к подьячему. По-хорошему, следовало убедиться, что с девушкой все в порядке, но цари не любят ждать, и я решил сначала наведаться в Кремль.

За всеми своими делами я совсем забыл, что номинально служу, и изредка показываться на глаза монарху мой, можно сказать, верноподданнический долг. Другое дело, что конкретных обязанностей у меня до сих пор не было, как и жалованья, так что, как говорится, не хочешь платить, нечего заказывать музыку.

В эти стародавние времена власть и народ жили каждый своей жизнью. Представители высшего эшелона денно-нощно заседали, и все думали, как бы осчастливить подданных, остальные жители государства за это власть любили, но к легкому счастью не стремились. Проявлялось это в тупом нежелании следовать мудрым указам и приказам. Однако такое отношение к их деятельности не умиряло энтузиазма власть предержащих, они, не взирая ни на что, беззаветно отдавались служению отчизне.

Когда я, наконец, добрался до царских сеней, там, как обычно, все кипело и бурлило. По всему царскому дворцу сновали чиновники, решая непонятные мне государственные проблемы, понятно, с учетом своих частных интересов. На меня, как и следовало ожидать, внимания никто не обратил, и никто не побежал государю докладывать о моем приезде.

Когда мне надоело подпирать стены, я остановил одного из личных царских слуг, постельничего по имени Никита Безобразов, и попросил доложить царю о своем приходе.

Никита, с которым у нас были неплохие отношения, удивленно на меня посмотрел и сказал, что государю сейчас не до меня.

— Так он же сам за мной присылал гонца!

— Ты что-то путаешь, — еще больше удивился он, — Государь Дмитрий Иоаннович готовится к встрече с матерью и занят с портными. Завтра у него торжественный день, он поедет встречать царицу, так что он никого не принимает.

— Интересно, а ты случайно не знаешь стольника Нечаева? Это он посылал за мной гонца.

— Нечаева? Есть такой, видел его утром. Плохой человек, ты с ним лучше не связывайся.

— Я-то не буду, это он со мной связался. Прислал от царского имени гонца, по дороге меня пытались убить.

Никита покачал головой, но кажется, не очень удивился.

Мне стало неловко, что я втягиваю его в свои проблемы. Не так близко мы были с ним знакомы, чтобы просить о помощи.

— Ладно, пойду, — сказал я, — если государь обо мне спросит, скажи, что приходил.

— Скажу. А от Нечаева ты все-таки держись подальше. Он скользкий как уторь, живет одной кривдой. Если и подсылал убийц, все равно ты ничего не докажешь, на тебя же и свалит. У него в родне да свояках три боярина.

— А кто такой дьяк Ерастов? — спросил я, решив заодно выяснить, что собой представляет этот таинственный человек, которого все так боятся.

— Ерастов? — опять повторил за мной постельничий. — Дьяк посольского приказа. Эка ж тебя, брат, сподобило, на таких людях споткнуться!

— Что, такой же, гад, как и Нечаев?

Безобразов, прежде чем ответить, огляделся по сторонам, подождал, пока мимо пройдет слуга, только после этого сказал:

— Петька Нечаев рядом с ним ангел небесный. Вот кого берегись, как огня, так это Ерастова. Он такой хитрый и подлый человек, что самого себя обхитрить хочет. Хуже его у нас в Москве немного людишек найдется. А может, он и есть среди них самый худой.

— А не подскажешь, где он живет? — рискнул задать я бестактный в этой ситуации вопрос.

Никита помялся, так ему не хотелось поминать опасного дьяка, однако ответил:

— Точно не знаю, слышал, что где-то на Якиманке. Послушай доброго совета, забудь ты про них обоих на веки вечные. Пойдут на тебя войной, никто тебя не спасет. И государю не вздумай жаловаться. Ему пока не резон с боярами на вы идти, да он и не станет вмешиваться. Чтобы на таких, как они, управу найти, нужно Иоанном Грозным быть и на престоле, как на скале, сидеть!

Я видел, что Безобразову говорить на эту тему очень неприятно, он косился по сторонам и вел себя сковано. Потому разговор пришлось кончить. Я поблагодарил постельничего за информацию и добрые пожелания, и мы с ним распрощались.

Решив дела во дворце, я собрался поехать в дом подьячего, любить и охранять свою красавицу. Пользовался я «трофейным» конем, оставшимся от одного из убитых утром заговорщиков. Возле коновязи, где я его оставил, крутился какой-то синий стрелец, парень лет двадцати. Едва я отвязал поводья, как он подошел и спросил, почему я беру чужую лошадь. Вопрос был, конечно, интересный, но грозил локальным скандалом.

Чтобы отвязаться, я соврал, что лошадь мне одолжили. Стрелец не поверил, даже попытался ухватиться за поводья, но я его отшвырнул и пообещал свернуть голову, если он станет мне препятствовать. Начальственный рык возымел действие, и мне удалось убраться подобру-поздорову.

Конь был неплохой, и я хорошей рысью скакал по городским улицам. Летнее солнце стояло еще высоко, однако дело уже шло к вечеру, и народа на улицах было совсем мало. На мое счастье, по дороге к дому подьячего больше никаких осложнений не возникло, никто не попал под лошадь, и меня даже не попытались убить по дороге, так что скоро я уже въезжал во двор отставного чиновника. Здесь было тихо, хозяева и холопы сидели по избам, наслаждаясь вечерним отдыхом, так что я сразу же направился к своей избушке. Однако она оказалась пуста, а дверь снаружи даже приперта колышком. Мне ничего не оставалось, как пойти за Прасковьей в хозяйскую избу.

После сегодняшней ночи бурной любви ревности у меня поубавилось, но все равно было неприятно, что девушка так тесно общается с влюбленным в нее хозяйским сыном.

На правах жильца я без церемоний вошел в главную горницу, где собиралась вся семья. После дневного света в полутемных комнатах что-либо сразу разглядеть было не возможно, потому перекрестившись на образ в красном углу и отвесив общий поклон, я спросил, где Прасковья. В ответ мне удивленно ответили, что ее тут нет.

— Как это нет? — начиная тревожиться, воскликнул я. — Куда же она делась?

— Осталась с тобой, — ответил подьячий.

— Она должна была еще утром придти сюда! — воскликнул я, заставив всех Горюновых встревожиться.

Все члены благородного семейства разом загалдели, а Сидор вскочил, зачем-то схватил шапку и выскочил наружу, непонятно, за какой надобностью. Впрочем, я и сам так растерялся, что впору было бестолково метаться по двору. Так с хода, я даже примерно не представлял, где теперь искать пропавшую девушку.

— Ее вообще здесь не было, или она недавно куда-нибудь ушла? — задал я совершенно бестолковый вопрос.

Ответ был очевиден, и я его ждал. Как водится, все разом начали придумывать планы как отыскать Прасковью, и как обычно, один глупее другого. Отделываясь банальными ответами, я вышел во двор и столкнулся с Сидором, который, оказывается, бегал проверять, не прячется ли девушка в нашей съемной избе.

— Нет ее нигде! — закричал он, — А когда ты Прасковью видел последний раз?

Я в очередной раз рассказал, как мы расстались. Парень посмотрел на меня волком:

— Ты же обещал ее оберегать! Кабы я с ней был, то ничего бы не случилось!

— Абы да кабы, во рту выросли грибы! — ответил я поговоркой. — Меня к царю вызвали, а по дороге едва не убили!

— Так не убили же! — с отчаяньем воскликнул он. — А Прасковьи может быть, уже и в живых нет!

— Не каркай! — огрызнулся я. — Еще ничего не известно. Сейчас поеду в ее имение, расспрошу дворовых, может быть, кто-нибудь что-нибудь и знает. В любом случае теперь понятно, кто ее мог захватить, если найду, буду с ним разбираться.

— Кто это мог сделать? — растеряно спросил он.

— А то ты вчера сам не слышал, кому купчиха Прасковью продала!

— Тому дьяку? — убитым голосом проговорил он.

— Больше некому, я про этого Ерастова сегодня во дворце спрашивал, мне верный человек сказал, что ему сам царь не указ. Ладно, сейчас оседлаю донца и поеду, — сказал я и направился к конюшне.

— Можно и мне тобой? — попросил парень.

— Поезжай, если отец отпустит.

— Отпустит! — закричал он, бросаясь к дому. Помощник мне был не лишним, правда, лучше бы не такой влюбленный. Парню непременно захочется выглядеть в глазах красавицы героем, а любая эффектная поза при серьезных разборках может стоить головы, причем не только ее владельцу. Однако выбирать было не из кого. В резерве у меня оставался только рында, но мужественность его проявлялась не в бою, а в юношеской гиперсексуальности.

Пока я седлал своего скакуна, Сидор каким-то образом сумел уломать отца и прибежал на конюшню, окрыленный первым успехом. Я уступил ему трофейного жеребца, и мы поскакали в Замоскворечье.