"Часть той силы" - читать интересную книгу автора (Герасимов Сергей Владимирович)

64. Новое тело…

Новое тело деда в тот вечер выглядело как-то не так. Отчего-то оно напоминало поношенный и мешковатый костюм. Уже несколько раз за время разговора Ложкин замечал это, почти не обращая на это внимания. Как-то разумелось само собой, что новое тело должно быть превосходным во всех отношениях, как недавно купленный дорогой автомобиль. Во всяком случае, заметно было, что дед думает именно так. Но постепенно Ложкин начинал что-то подозревать. С телом было не все в порядке, далеко не все.

– Если бы у меня не было споры на руке? – спросил Ложкин. – Что тогда?

– Тогда все было бы немного сложнее. Я бы заставил тебя ее получить, – ответил дед, – я всегда добиваюсь того, чего хочу. Но, как видишь, все складывается наилучшим образом. И для тебя, и для меня. У нас есть спора, и осталось только ее снять.

В тот момент, когда он сказал это, на его щеке образовалась странная складка кожи.

– Остается последний маленький вопрос. Как это сделать? – спросил Ложкин.

– У меня есть план, – сказал дед, – не лучший план, но выполнимый, а это главное. Я думал об этом много лет, очень много лет. Не обязательно убивать брызгуна в физическом смысле, достаточно экранировать его влияние на спору, перекрыть канал связи, через который она подпитывается. Ты понимаешь? В подземелье есть место, которое называется водоворотом. Это такой очень большой желтый вихрь, который вырастает прямо из-под земли. Этот вихрь втягивает все, что к нему приближается. Он втянет и брызгуна, если тот окажется рядом. По-моему, это выход.

– Водоворот? – начал Ложкин, но остановился, потому что в этот момент послышался шум на крыльце, и в комнату ворвался Защитник. Вид он имел бледный и безрадостный.

– В чем дело? – жестко спросил дед, и Защитник сразу же отступил на шаг.

– Там, у меня, там, в будке лежит мертвая собака!

– Тогда выброси ее!

– Не могу, – сказал Защитник, – потому что она живая.

– Не понял?

– Это та самая собака, которую я убил и съел. Частично. Она вернулась мертвая и живет в будке.

Дед поднялся из-за стола, протянул руку вперед и попытался что-то сказать. Из его горла вырывался какой-то клекот. Пальцы на вытянутой руке стали удлиняться и изгибаться в разные стороны. Его рот открывался все шире и шире, и уже превратился в пасть. Затем дед упал и начал корчиться на полу.

Защитник с Ложкиным подняли его и положили на диван. Впрочем, помощь Ложкина была минимальной.

Через пару минут спазмы и судороги прекратились; дед пока еще не пришел в себя.

– Что это было? – спросил Защитник. – Эпилепсия? А что с его лицом? По-моему, с лица слезла кожа. Может быть, надо поправить?

– Не думаю, что это поможет. Что-то неправильно с его телом. Оно изготовлено всего несколько дней назад и неправильно работает.

– Он не умрет?

– Вряд ли. Он преспокойно может вынуть себе глаз или снять черепную кость. Не думаю, что это припадок его доконает.

– Это круто, – оценил Защитник. – А он может вывернуть локти назад? Или свернуть две дули на одной руке, вот так?

В этот момент дед открыл глаза. Зрачки были ярко-голубыми, казалось, что они светятся, как небо над морем в солнечный день. Он поднял руки и поправил кожу на лице.

– Это мое новое тело, – тихо говорил дед; он казался совершенно растерянным, – оно кажется, я так думаю, наверно, еще не готово. Мне, пожалуй, нельзя так волноваться, сегодня был сложный день, вы идите, идите, я вас позову. Это тело, наверно, у него есть функции, которые я не могу контролировать, а есть такие, о которых я не знаю. Я догадывался, я же догадывался, оно слишком сложное и слишком хорошее, сложнее, чем надо. Оно как компьютер с неизвестными программами, которые работают неизвестно как. Мне срочно нужна спора. Срочно! Ты понял, срочно! – заорал он и снова замолчал.

– Что мне делать с собакой? – спросил Защитник.

– Убей эту срань еще раз.

– Я не могу. Я боюсь.

– Ты же защитник. Пойди и убей.

– Хорошо, я попробую, – сказал Защитник и вышел из комнаты.

– Скажи мне, – прошипел дед, – скажи ты мне, сволочь, – ты выходил туда после захода солнца? Признавайся! Выходил?

– Да, – ответил Ложкин.

– Ты понимаешь, что ты сделал? Ты же впустил их сюда! Мне плевать на эту мертвую живую собаку, которая, между прочим, совсем не безобидна. Но кого еще ты впустил? Ты же мог впустить кого угодно! Достаточно одного единственного семени растения, зацепившегося за твои брюки, чтобы угробить всю биосферу раз и навсегда. Представь себе тучу, которая летает над нашими лесами. Представил? А ведь это не самое страшное, самого страшного ты еще и не нюхал! Есть тысячи невидимых существ, которые только и ждут, чтобы прорваться сюда оттуда!

– Если бы вы объяснили мне это заранее…

– Пошел прочь с моих глаз. Вернешься завтра, в шесть утра, недоумок. И хорошо выспись ночью, никаких баб и никакой водки. Завтра тебе снова идти.

Ложкин вышел из комнаты и обернулся в дверях. Дед лежал на диване, внимательно разглядывая свои удлинившиеся пальцы. Хотя кожа на его лице стала нормальной, но пальцы остались такими же длинными и изогнутыми.

Он вошел в свою спальню, не включив свет. В комнате было темно и просторно, сейчас она казалась не комнатой, а, скорее, большим каменным склепом, в ней совершенно не было той уютной камерной мягкости, которую обычно создают комнатные, оклеенные обоями, стены. Комната казалась гулкой, влажной и мшистой, как горное ущелье. У единственного окна стояла выключенная лампа с голубым абажуром; заплатка лунного света падала на абажур и отражалась, рассеиваясь. Комната освещалась луной; в лунном свете порхали едва заметные полупрозрачные бабочки, каждая размером с ладонь. Ложкин быстро включил свет, и бабочки исчезли. Выключил – и они появились снова. Бабочки, видимые лишь при свете луны. Живая и мертвая собака. А кого еще он впустил сюда? И что, если сейчас, прямо в этой комнате, скрывается чужой?