"Конторские будни" - читать интересную книгу автора (Уотерхаус Кейт)

Глава первая

— Мистер Сидз, мистер граф Пейнтюх, мисс Всё Вкось, миссис Рашман, мисс Тирада (с очевидно мужским обликом), мистер Визгли, мистер Час Пенья, мистер Кипенье, мистер Хаким.

Правильно улавливая примерно одно имя из трех, Клемент Грайс пожал руку тем своим новым сослуживцам, до которых смог дотянуться, и кивнул сидящим в отдаленье.

Они отвечали ему кто как: «Рад познакомиться», «Добро пожаловать в наш бедлам» или просто: «Привет». На первый взгляд, здесь трудилась вполне приятная компания, но двое из них — граф Пейнтюх и мистер Визгли — слегка насторожили его: они запросто могли протянуть ему для пожатия руку, если бы потрудились встать и принагнуться над своими столами. Про графа Пейнтюха — или, может, Клейстера, Грайс не разобрал — ему уже говорил Копланд, когда называл своего заместителя; а Визгли, похоже, был заместителем графа.

— Ну и конечно, Тельма, наша фея-кормилица. — Этими словами Копланд, похожий на актера Мервина Джонса, представил Грайсу пухлую девицу, явно вчерашнюю школьницу. Она в свою очередь походила на артистку, которая играла однокашницу Джуди Гарланд в старом фильме, недавно снова показанном по телевизору. Грайс коротко улыбнулся ей, а потом, опять поворачивая голову к Копланду, позволил себе мельком оглядеть других своих сослуживиц.

Миссис Рашман было, наверно, под пятьдесят, то, есть лет на десять больше, чем ему самому. Но это еще ничего не значило. Он слышал, что такие вот немолодые, по-домашнему уютные женщины умеют развлекаться после работы очень даже непринужденно. Правда, та, что была помоложе — тридцати? тридцатипятилетняя? — казалась все же гораздо привлекательней, тем более что все у нее было отнюдь не вкось. И когда он вошел вслед за швейцаром в отдел, где ему отныне предстояло трудиться, она окинула его быстрым, явно оценивающим взглядом. Грайс обнаружил в ней сходство с дикторшей из программы телевизионных новостей. Вообще он почти все свое свободное время проводил перед телевизором, и любой человек напоминал ему какого-нибудь знаменитого артиста, хотя он далеко не всегда мог вспомнить его фамилию.

— Куда же мне вас посадить? — продолжал между тем Копланд. — Я, кажется, уже говорил вам, что в отделе скоро начнется реорганизация, и поэтому нет смысла выписывать сейчас новый стол. Кто у нас в отпуске? — спросил он служащего, представленного Грайсу как Сидз. — Фарт ведь пока еще не вернулся?

— По-моему, он выходит в следующий понедельник, — отозвался Сидз.

— Давайте-ка глянем на священные скрижали, — сказал Копланд и, взяв Грайса под руку, подвел его к отдельской Доске объявлений.

На восьмом этаже с его «открытой планировкой» коридоры между тремя отделами были только намечены металлическими, по пояс человеку перегородками, так что установка Доски объявлений, которую можно было бы читать, не садясь на корточки, оказывалась довольно сложной задачей. Задачу эту решила в свое время — методом проб и ошибок — бригада из Ремонтно-планировочного отдела. Сначала Доску объявлений подвесили на цепях к потолку — и вскоре обнаружили, что она беспорядочно раскачивается, норовя влепить каждому проходящему увесистую оплеуху. Легкую, но агрессивную доску заменили более тяжелой — и оплеухи стали опасно зубодробительными. Тогда, чтобы доска не качалась, цепи укрепили массивными неподвижными рейками — и под тяжестью этой конструкции угрожающе прогнулся потолок. В конце концов Доску объявлений снабдили ножками, по примеру вокзальных, на которых железнодорожники со сладострастно каллиграфическим прискорбием выводят мелом объявления об опоздавших и отмененных поездах. Этот метод, опробованный в отделе, где Грайсу предстояло служить, применялся теперь на всех этажах.

Большую часть Доски объявлений занимал аккуратно расчерченный лист — график отпусков, — и Грайс отметил про себя, что надо позаботиться о собственном отпуске, пока все лучшие недели лета не распределены. Копланд принялся изучать график отпусков, а Грайсу удалось произвести дешифровку только что сообщенных ему фамилий. Под кличкой мисс Всё Вкось скрывалась, видимо, миссис Фос. (Замужняя, стало быть, женщина, что показалось ему хорошим предзнаменованием. Замужние женщины гораздо рассудительней одиноких. Одинокие, как он слышал, теряют со временем чувство реальности и непременно начинают канючить, чтобы их куда-нибудь вывозили на субботу и воскресенье.) Граф Пейнтюх превратился в Грант-Пейнтона, мужчину с девичьим именем мисс Тирада, естественно, заменил мистер Ардах, а мистер Визгли стал мистером Бизли. Но, вспомнив Час Пенья и Кипенье, Грайс на мгновенье призадумался. В списке значились два Пенни, Чарльз и Хью, причем отпуск у обоих приходился на одно и то же время: неделя в июне да две в сентябре. Грайс решил, что Пенни были братьями и что кличками Час Пенья и Кипенье Копланд наградил соответственно Чарльза и Хъю Пенни. Ну, а мистер Сидз, миссис Рашман и мистер Хаким сомнений не вызывали.

— Так-так. Фарт. — Копланд указал на фамилию Ваарт: отпускник был, по всей вероятности, южноафри-канцем голландского происхождения. — Эту неделю вы посидите за столом Фарта, а потом, насколько я помню, в отпуск уйдет Хаким, и, стало быть, рабочее место вам на ближайшее время обеспечено.

Подумав, что скромному, явно стремящемуся стушеваться мистеру Хакиму нелегко, наверно, ладить с Ваартом — дюжим красношеим буром в представлении Грайса, — он уселся за свободный стол. Столы были установлены в три ряда, и справа от Грайса сидел Бизли, а слева Сидз. Оба, и Сидз и Бизли, напомнили ему парламентария Джереми Торпа, но Сидз походил на него больше, чем Бизли.

— Рон Сидз, — представился Грайсу левый сосед, — это я на тот случай, если вы не разобрали, как меня зовут во всей этой мешанине новых для вас имен. — Сидз приподнялся и снова пожал руку Грайсу. А Бизли, словно бы являя собой вечный двигатель служебного рвения, сосредоточенно, непрерывно и быстро перебирал карточки во вращающейся картотеке и не обращал на Грайса ни малейшего внимания. Мог бы хоть кивнуть, подумал тот. Зато Сидз всем своим видом выражал готовность дружить.

— Какие помои вам больше по душе, — спросил он, — кофейные или чайные? — Услышав эту расхожую учрежденческую шутку, Грайс почувствовал себя как дома.

— Обычно я пью кофейные, — ответил он, снова улыбнувшись тяжеловесной девице, которая вынимала из архивного шкафа чашки и выставляла их на проволочный конторский поднос для бумаг.

— Вы только не подумайте, что я ругаю нашу Тельму, — сказал Сидз, — помойные напитки приготовляются у нас без приложения человеческих рук.

— Адская машина? — полуутвердительно спросил Грайс.

— Чудо двадцатого века, — ответил Сидз. — Нажимаешь кнопку с надписью «чай» — и получаешь теплую жижу, похожую на кофе.

— А если нажимаешь кнопку с надписью «кофе», — подхватил Грайс, — то получаешь бурду рвотной температуры вроде чая. — Тельма тем временем плоскостопо топала, обходя сослуживцев со своим конторским подносом. Это, разумеется, был ежеутренний обряд: сначала она собирала монетки, чтобы накормить торговый автомат, и записывала, кто чего хочет — один стакан газированной фруктовой воды, один стакан чаю и три кофе, как заметил Грайс, когда она подошла к его столу, — а потом, выдоив из автомата все, что требуется, разносила заказанные напитки. Не очень-то рационально, подумал Грайс: два обхода вместо одного. В его прежней конторе их молоденькая фея-прислужница принимала заказы сразу на неделю, — но здесь, поскольку Тельме приходилось собирать десятипенсовики для торгового автомата, такая двухобходная система была, наверно, необходима.

Чуть приподнявшись, Грайс нащупал в брючном кармане ребристую грань десятипенсовой монеты, но Сидз опередил его.

— За новенького плачу я, — объявил он Тельме.

Надо не забыть рассчитаться с ним во время вечернего перерыва, подумал Грайс. Когда у него появится собственный стол, этот обмен угощением сделается, возможно, традиционным — если они по-прежнему останутся соседями. Утром Сидз будет платить за Грайсов кофе, а вечером Грайс будет расплачиваться за его чай или, скажем, фруктовую воду. Грайс не возражал против такого порядка — при условии, что все напитки стоят одинаково, — эти взаимные маленькие одолжения служили, на его взгляд, прекрасной смазкой для плотно пригнанных шестеренок современного общества.

Вскоре Тельма вернулась. Любителем фруктовой воды оказался Хаким — Тельма поставила на его стол пластиковый стаканчик. Но кофе и чай были налиты не в стаканчики, выдаваемые автоматом, а в обычные чашки. Его новые коллеги, видимо, считали, что пластиковые стаканчики с горячим кофе или чаем трудно держать в руках, а может, им не нравился запах разогретого пластика или — тоже вполне возможно — однажды в автомате этих стаканчиков на всех не хватило, и, оставшись без очередного полдника, они с тех пор уже не полагались на автомат, а принесли из дому или купили в ближайшем магазине собственные чашки. Значит, ему тоже предстояло завести себе постоянную чашку — и проще всего было, наверно, дать Тельме деньги, чтобы она купила ее во время перерыва на обед. А сейчас Тельма поставила перед ним сувенирную корнуэльскую чашечку — видимо, Ваартову.

Грайс сделал пробный глоток и, заметив, что Сидз ждет от него какой-нибудь традиционной шутки, хотел было скорчить привычную гримасу отвращения, но в последнюю секунду передумал и, слегка покачивая головой, удивленно поднял брови, а губы неопределенно выпятил, как человек, заранее готовый согласиться с мнением собеседника.

— А ведь, пожалуй, не так уж плохо. Я, признаться, ожидал худшего. Нет, я положительно ожидал худшего!

— В самом деле? Ну так посмотрим, что вы скажете, когда отведаете нашего чая.

— Как? А разве это не чай? — воскликнул Грайс. Он посчитал было тему исчерпанной, но, видя, что Сидз ждет от него продолжения, добавил: — Там, где я последнее время работал, это адское варево было куда ядовитей.

— А где вы работали, если не секрет?

— В «Комформе». Может, слышали? Конторское оборудование, архивные шкафы и всякое такое. Я гнул там спину три последних года.

— Как же, как же, слышал. Это где-то в Хаммерсмите, верно?

— Вроде бы там. Кажется, административно мы входили в этот район. А впрочем, не поручусь.

— Ну да, такое длинное, то ли двух-, то ли трехэтажное здание у Чисвикской эстакады.

— Нет-нет, я знаю, о чем вы думаете — это завод безалкогольных напитков. Только вот не помню, как он теперь называется.

— «Берри»?

— Правильно, «Берри». Помните его рекламу? «Я верю только в напитки Берри — бери фруктовые воды Берри!» Его, кажется, проглотил какой-то концерн — не то Уотни, не то Басс-Чаррингтон, — один из этих нынешних гигантов. Ну вот, а наше здание — очень, правда, похожее на «Берри» — гораздо дальше.

— Дальше в сторону Ричмонда?

— Совершенно верно. Только немного южнее…

Они обсуждали местоположение «Комформа», пока Сидз не уразумел наконец с полнейшей точностью, в каком именно районе Лондона работал раньше его новый сослуживец. Копланд еще не дал Грайсу никакого задания, и он твердо надеялся на пару свободных дней — ведь надо же ему привыкнуть к новому месту, — а служебные занятия Сидза явно позволяли тому вволю поболтать. Перед ним виднелась пачка типографски отпечатанных бланков, проложенных листами копирки, — внутрифирменные заказы на какое-то конторское оборудование, как решил Грайс, — и он привычно заполнял в них карандашом некоторые графы, а верхний экземпляр многокопийной пачки бланков, припечатав его отдельским штампом, клал в папку. Остальные пять или шесть заполненных под копирку экземпляров находили себе пристанище на нескольких проволочных подносах, а папка с первыми экземплярами лежала в деревянном подносе для «исходящих». Если, как думал Грайс, это были бланки требований, то их, видимо, передавали к концу рабочего дня в другой отдел для дальнейшей обработки. Этот процесс был до тонкостей знаком ему по предыдущей службе, но здесь все бланки выглядели одинаково, то есть были, вероятно, внутрифирменными, а в «Комформе» ему приходилось иметь дело с самыми разными по форме документами, не говоря уж о массе разнообразнейших деловых писем из других компаний. Хотя «Комформ» рассылал постоянным клиентам стандартные бланки заказов на свою продукцию, те обычно не желали ими пользоваться, и Грайсу, прежде чем он мог заняться работой, которую выполнял сейчас Сидз, приходилось переносить все присланные заказы на стандартные фирменные бланки. Так что здесь обязанностей у него будет, видимо, гораздо меньше.

— Скажите, если это, конечно, не секрет, что заставило вас перейти в «Коварный Альбион»? — спросил Сидз когда географическое местоположение «Комформа» быле окончательно определено. «Коварным Альбионом» он с мрачноватым юмором нарек фирму, в которой трудился. Другие служащие именовали ее кто лавочкой, кто бедламом, кто концлагерем, но Сидзово название было, на взгляд Грайса, самым оригинальным — оно, как он вскоре понял, удачно характеризовало сущность «Альбиона», или, официально, треста «Британский Альбион».

— Ну, почему люди меняют работу, — отозвался Грайс, со вселенской утомленностью, как того требовала, по его мнению, тема, пожав плечами. — Семилетнее, или, в моем случае, трехлетнее, взаимосупружеское пресыщение — это во-первых. А во-вторых, мне до смерти надоела вечная давка в транспорте по дороге домой — ведь я живу аж в Форрест-Хилле. Утром, когда едешь на службу, еще ничего, но вечером!..

— Да, конец не близкий, — сочувственно согласился Сидз.

— Я бы сказал, просто далекий.

— Пожалуй. Ведь почти что через весь Лондон.

— Просто через весь Лондон, без всякого «почти». Если не считать Сити.

— В общем, конечно, — явно стараясь уладить их мимолетное несогласие, сказал Сидз. — По расстоянию это получается все равно что добраться — и к тому же в часы «пик»! — от «Альбиона» до Сидкапа или Бромли.

— Ну, может, и не так далеко, но все же здорово далеко. Как отсюда, скажем, до Кройдона. А сейчас, чтобы попасть в «Альбион», я подъезжаю на поезде к Лондонскому мосту и пересаживаюсь… ну, например, на автобус. Сегодня я ехал минут пять, не больше.

— Это, знаете ли, вам чертовски повезло, — сказал Сидз. — Если, конечно, наш транспорт не начал вдруг работать раз в десять лучше, чем раньше.

Сидз, как оказалось, тоже одно время пересаживался у Лондонского моста — когда жил возле Онор-Оук-Парка. Теперь-то, живя в Тонэм-Грине, он мог выбирать между автобусом и метро. Короче, пообсуждав с ним дорогу на работу и обратно, Грайс почувствовал себя так, будто он знал Сидза с детства.

Вскоре к столу Сидза подошел Копланд, чтобы спросить его, куда он положил инфернальную фигу — так по крайней мере послышалось Грайсу. Копланд, по мнению Грайса, выглядел гораздо старше, чем он сам, но позже выяснилось, что между ними всего два года разницы. На Мервина Джонса он походил только лицом, а фигурой и обликом напоминал одутловатого Альфреда Хичкока. Видимо, он неправильно питался — и, значит, был, скорее всего, вдовцом. На лацканах и вороте его элегантного, но старомодного пиджака белела перхоть, штанины свисали у колен пузырями. А ведь ему, подумал Грайс, очень пошел бы твидовый пиджак и легкие серые брюки. Фирма не предписывала служащим даже самых общих стандартов одежды, да это было бы и нелепо в наше время, решил про себя Грайс. Грант-Пейнтон и Ардах носили спортивные, приглушенных цветов пиджаки, Хаким щеголял в желтовато-коричневом, чересчур ярком, пожалуй, для офиса костюме. Сидз, как и Грайс, предпочитал темную, купленную в магазинах Бэртона одежду, а у братьев Пенни сшитые по последней моде однобортные пиджаки с блестящими пуговицами были темно-синие. Между прочим, Грайс, всегда считавший себя человеком наблюдательным, только сейчас приметил, что братья-то, по всей вероятности, близнецы.

Добросовестный Бизли трудился в одной рубахе, а его пиджак висел на спинке стула. Миссис Рашман одевалась, видимо, в недорогих магазинах стандартной одежды, и, отвернувшись от нее, Грайс мгновенно забыл, какое на ней сегодня платье — цветастое, полосатое или однотонное. Миссис Фос — он опять с удовольствием отметил, что ничего у нее не вкось, — наверняка появлялась иногда на службе в брюках, но сегодня она предпочла надеть прямую темно-зеленую юбку с зеленовато-желтой блузкой. И ножки ничего, подумал Грайс, хотя не очень-то верил, что их отношения позволят ему когда-нибудь по-настоящему оценить ее ножки. Он чуть поднял взгляд, и она одарила его легкой улыбкой, сразу же напомнив ему Диану Риг.

Инвентарная книга — а вовсе не инфернальная фига, как послышалось Грайсу, — была найдена в одном из проволочных подносов для бумаг, но Копланд задержался возле Сидзова стола, чтобы обсудить с ним самочувствие заболевшего Феела (хотя Грайс понимал, конечно, что его фамилия произносится как-то иначе). Копланд еще не дал ему никакой работы, но бездельничать на глазах у начальства ему все же было немного неловко. Его временное рабочее место казалось голым, словно пустыня, — если не считать стоящего на столе телефонного аппарата, — потому что Ваарт, уходя в отпуск, запер, конечно, все свои конторские причиндалы в ящики стола.

Стол у него был самый обычный — матово-серый металлический каркас, блестящая столешница из черногопластика, справа — глубокий запирающийся ящик дляхранения папок, слева — три неглубоких, тоже запирающихся ящика, а по бокам и спереди — тонкие металлические щиты, чтобы мужчины не теряли драгоценного рабочего времени, пялясь на ножки своих сослуживиц. Именно такие столы — каталожный номер Б4А/00621 — поставлял заказчикам «Комформ», где Грайс, как он выразился в разговоре с Сидзом, гнул спину три последних года. Ему захотелось проверить, не обманывает ли его чутье. Он слегка отодвинулся от стола вместе со стулом и, выгнув шею, посмотрел сбоку на торец столешницы. Все правильно: там виднелся почти стертый, но все же заметный золотой фирменный знак — столы изготовлял «Комформ».

— Вот ведь интересно, — сказал он своему соседу справа. Когда-нибудь ему все равно надо было поближе с ним познакомиться — так почему бы не сейчас?

Бизли, вставив между карточками свою шариковую ручку, поднял голову — не то чтобы раздраженно, однако, в отличие от Сидза, вовсе не с таким видом, будто у, него есть масса времени на болтовню.

— Интересно получается с этими нашими столами, — заторопился Грайс. — Я только что сказал мистеру Сидзу, что три года вкалывал за грехи свои в «Комформе»…

— В «Комформе»? — вопросительно повторил Бизли. У него был начальственно рыкающий голос. Грайс решил, что он привык — или по крайней мере любил — отдавать приказания.

— А все здешние столы изготовлены именно там. Да и стулья, наверно, тоже.

— Стало быть, вы должны чувствовать себя здесь как дома.

— Х-х-хах! — таким образом Грайс изображал смех. — Похоже, что никуда мне теперь от «Комформа» не спрятаться, верно? — Ему было приятно, что они перекинулись шутливыми замечаниями. Это сломало лед отчужденности. Значит, Бизли только с виду был таким букой. Может быть, он просто дичился чужаков — так случается с анахоретами. Приободренный, Грайс поспешил продолжить разговор, пока Бизли снова не углубился в свою работу.

— Странно, что я не знал о контактах «Альбиона» с «Комформом», Я, пожалуй, мог бы поклясться, что у них и нет никаких контактов. Ведь все эти три года я работал как раз в мебельно-сбытовом отделе.

— Так может, все это было еще до вас?

— Возможно. Тем более что этот, например, стол новым никак не назовешь.

Тут Грайс осекся, потому что понял, что хватил, видимо, через край. Вряд ли стоило ругать мебель фирмы в первый же день работы. Он хотел было добавить, что их столы вполне могут прослужить еще несколько лет, но Бизли, как-то странно глянув на него, опять углубился в свое занятие. Копланд все еще толковал с мистером Сидзом и наверняка слышал Грайсовы слова о столе Ваарта. Грайсу опять сделалось неловко.

Он встал, чтобы посмотреть в окно, нет ли поблизости ресторана или кафе — возможно, утром, обследуя наспех окрестности «Альбиона», он пропустил какую-нибудь маленькую кафушку, а отсюда, сверху, виднее. Но на пути к окну, ему пришлось пройти мимо Хакима, и тот подумал, что он хочет найти уборную.

— Правильно, географию своей фирмы надо знать, — сказал Хаким. В его речи не слышалось акцента, и Грайс решил, что он давно приехал в Англию, а может, здесь и родился. — По центральному проходу через Оперативно-хозяйственный отдел и направо — там увидите дверь.

— Спасибо. Большое спасибо! — Грайс удивленно обнаружил, что он не только два раза повторил свое чрезмерно благодарное «спасибо», но даже как-то кособоко поклонился — и все это для того, чтобы показать свое абсолютно лояльное отношение к «цветным». Хаким встал и слегка приподнял правую руку. Подумав, что Хаким хочет снова обменяться с ним рукопожатием, он поднял свою — как раз в то мгновение, когда рука Хакима опустилась. Тот белозубо улыбнулся Грайсу и снова поднял руку — но Грайс уже сделал вид, что поправляет ремешок часов. Повторив эти странноватые телодвижения еще раза два, они наконец ударились рука об руку — именно ударились — костяшками пальцев.

— Х-х-хе! — неожиданно для Грайса фыркнул Хаким.

— Х-х-хах!

Грайс отступил назад и усиленно закивал головой, словно бы показывая, что они очень содержательно поговорили и что он с удовольствием продолжит разговор.

— Может, вас проводить? — осведомился Хаким.

— Да нет, что вы, спасибо, я найду, — заверил его Грайс. — По проходу через Оперативно-хозяйственный и направо, так?

— Вот-вот, и там увидите дверь.

— Большое вам спасибо.

Оперативно-хозяйственный был самым большим отделом на восьмом этаже, а Отдел канцпринадлежностей — самым маленьким: письменные столы в три ряда по одну сторону от центрального прохода и несколько архивных шкафов да выгороженная клетушка Копланда — по другую. А запасы канцпринадлежностей хранились, как сказали Грайсу, на Складе снабжения — страшном СС, по выражению Сидза, — в подвале № 2. И получалось, что если Склад снабжения считать частью Отдела канцпринадлежностей — как считали, впрочем, далеко не все, — то он оказывался не самым маленьким на этаже, а самым большим.

Оперхозяйственный отдел был распланирован точь-в-точь как Отдел канцпринадлежностей: ряды столов (их, тут, правда, было вдвое больше) по одну сторону от прохода и архивные шкафы — по другую; а рядом со шкафами стояла фотокопировальная машина, потому что оперхозяйственники, отвечающие за сохранность здания, часто подготавливали документацию к перестройкам вроде той, что предстояла Отделу канцпринадлежностей, и постоянно размножали всякие поэтажные планы со схемами новой планировки. Фотокопировальную машину обслуживали две девушки — белая, подстриженная «под африканку», и негритянка с короткими, искусственно распрямленными на европейский манер волосами. Белая девушка собирала в стопку намеченные к размножению схемы и передавала их черной, а та неторопливо выкладывала их на множительный верстак машины. Эту работу легко могла бы делать каждая из девушек в одиночку — и Грайс отметил про себя, что порядки здесь очень напоминают его прежнюю службу.

За Оперативно-хозяйственным отделом по обе стороны центрального прохода располагался Отдел внутренней почты, или попросту Нутряшка, как предпочитали говорить служащие. Распланированный наподобие двух других отделов восьмого этажа, он тоже был административно-управленческим: координировал время доставки почты в разные отделы и переадресовывал деловые бумаги назначенным на новые должности служащим. А сортировали и разносили внутрифирменную переписку работники Почтового склада, который размещался в подвале № 1.

На границе Оперхозяйственного и Почтового отделов Грайс по инструкции Хакима свернул вправо и сразу же увидел нужную дверь. Альбионская уборная с традиционно кафельными стенами и зеркалами, возле которых виднелись розетки для электробритвы, предоставляла посетителям выбор между бумажным полотенцем и калорифером для сушки рук, то есть была оборудована по повышенному разряду. В одной из кабинок без дверей стоял человек, похожий на экс-президента Никсона, и они обменялись туалетными, так сказать, репликами:

— Вот что бывает, когда пьешь на завтрак апельсиновый сок.

— Х-х-хах!

— Уф-ф-ф! Теперь вроде немного полегчало.

Грайсу нечего было делать в уборной, но он стоял у писсуара, пока экс-президент не ушел. Когда дверь за ним захлопнулась, Грайс сполоснул над раковиной руки, вытер их бумажным полотенцем, потому что на сушильной машине была кнопка вместо гигиеничной ножной педали, и неспешно отправился обратно в свой отдел.

Он шел по проходу, привычно регистрируя знакомые звуки — чуть слышный шум кондиционеров, пулеметный стрекот тех пищущих машинок, за которыми сидели профессиональные машинистки, и разрозненные, хотя тоже довольно частые, выстрелы тех, на которых печатали служащие, приглушенный гул внеслужебных разговоров и громкие реплики служебных: «Аманда, свет души моей, у тебя не освободилась Книга балансов годовых?» Служащие, пересекающие центральный проход на пути к архивным шкафам и обратно, считали своим долгом напевать вышедшие из моды песенки. Верней, не все служащие, а только мужчины — женщины пересекали коридор молча; но они задвигали ящики архивных шкафов с чрезмерной или даже, пожалуй, неистовой энергичностью и тем вплетали свою дань в общую какофонию рабочего дня — так поступали все сослуживицы Грайса на всех его прежних службах. (Между прочим, здесь он уже увидел парочку очень симпатичных сослуживиц — так что ему будет на кого переключиться, если у него не выгорит с миссис Фос.)

И все же Грайс чувствовал, что одного какого-то звука ему явно не хватает. Те, что он слышал, казались давними, привычными друзьями, он мог определить происхождение каждого из них — и, однако, они не сливались в успокоительный, обычно не замечаемый звуковой фон, который помнился ему по предыдущим службам. Да-да, он мог определить происхождение любого конторского звука — и поэтому заметил, что одного не хватает.

Когда Грайс подошел к своему отделу, миссис Рашман разговаривала по телефону. Это был частный разговор: миссис Рашман предупреждала своего собеседника, что ей надо купить пачечку подсоленного крекера, и, значит, она немного опоздает на их свидание в винном баре.

Раз она во всеуслышанье назначала мужчине свидание в баре — а судя по ее тону, она разговаривала именно с мужчиной, — то Грайсу здесь рассчитывать было не на что. И он подумал, что хорошо бы узнать, не встречается ли с кем-нибудь в барах миссис Фос.

Миссис Рашман звонила кому-то сама, потому что Грайс, подходя к отделу, слышал, как она сказала: «Привет, это я», — а телефонного звонка не слышал. Вообще-то могло, конечно, так случиться, что ей позвонила секретарша ее знакомого, пока Грайс был в уборной, а потом она долго ждала, когда ее собеседник начнет разговор, — но, подумав, Грайс решительно отверг такую возможность.

И тут он сообразил. На столе у каждого служащего стоял телефонный аппарат, причем столов на восьмом этаже было никак не меньше шестидесяти, а может, и все восемьдесят. Стало быть, шестьдесят или даже восемьдесят телефонов — и за те полтора примерно часа, что он пробыл в «Альбионе», он не услышал ни одного телефонного звонка!