"Конторские будни" - читать интересную книгу автора (Уотерхаус Кейт)

Глава седьмая

Да, неудачный выдался у него вечерок.

В понедельник, как раз перед выносом мебели из отдела и за несколько дней до ее исчезновения, на работу после отпуска вышел Ваарт, и Грайс перебрался за стол Хакима, который уже загорал, наверно, в Альгарве.

Грайс ошибся: он заранее решил, что Ваарт похож на южноафриканского правителя — не Форстера, а того, другого, — но выяснилось, что нет. Он напоминал Мики Руни. И хотя, возможно, его отец в самом деле был южноафриканцем голландского происхождения, сам он выглядел как типичный лондонец. По выговору он походил на рабочего, а по характеру оказался критиканом.

Грайс давно уже обнаружил, что в любом отделе есть свой критикан. Иногда их бывало даже несколько, но один обязательно подымался над общим уровнем и порой превращался в отдельскую достопримечательность. Критикан, как ему и положено, критически относился ко всем обычаям фирмы, а на каждое проявление бюрократизма неизменно отзывался риторическим: «Видели вы что-нибудь подобное?», или «Ну не великолепно ли?», или — у Ваарта — «Ничего себе!» Критикан, впрочем, был обычно человеком незлобивым и даже полезным — если не перегибал, конечно, палку, — служа предохранительным, так сказать, клапаном, когда в конторском сообществе накапливалось чересчур много недовольства.

Ваарт, представленный Грайсу Сидзом, излучал грубоватую доброжелательность и даже помог ему перенести на Хакимов стол конторские принадлежности — «причиндалы», на его не слишком изысканном языке. Он вовсе не спешил поскорее запрячься и, держа, как рабочий, сигарету в согнутых пальцах, так что ее не было видно из-под ладони, принялся слоняться по отделу с явным намерением убить на это все утро.

Грайс уже знал, что, когда Ваарт приступит к работе, он должен будет следить за пополнением запасов канц-принадлежностей на Складе снабжения, связываясь при необходимости с Отделом централизованных закупок, расположенным на шестом этаже. Заказы в этот отдел шли, разумеется, за подписью Копланда — и такая ответственная работа была поручена, не в обиду Ваарту будь сказано, полуграмотному человеку. Ваарт, с трудом выговаривавший собственную фамилию, никак не походил на обычного клерка.

— Ну и как вам Копланд? Тот еще сосун-зануда, а?

— Да ведь это его обязанность, — пожав плечами, сказал Грайс, не желая явно осуждать начальника и в то же время опасаясь испортить отношения с записным, как он понял, врагом Копланда.

— Конфеты сосать его обязанность! А дал он вам хоть одну? Из своего липучего ассорти? Чтоб мне кем хошь быть, не дал! Чего? У-ху-ху-ху-ху!

Смех Ваарта, как и все его реплики, звучал саркастически. Хорошо, что у Грайса был короткий, ни к чему не обязывающий смешок: своим неопределенным «Х-х-хах!» он словно бы и Ваарта поддержал, и Копланда не осудил.

Ему не без труда удалось отвлечь Ваарта от обсуждения их сослуживцев. Покончив с Копландом, тот, не понижая голоса, перешел к недостаткам Бизли, Сидза и братьев Пенни, которых успел-таки обозвать смердилами. Только спросив его про надвигающуюся реорганизацию, Грайс изловчился остановить Ваартов поток хоть и добродушных, но все же компрометирующих их обоих насмешек.

— Завтра и начнется, это уж как пить дать.

— Завтра? А в чем она будет заключаться?

— Так ведь кто ж его знает, у-ху-ху-ху-ху! Ну, правда, столы-то унесут, это не сомневайтесь. И зря вы расклались тут со всей этой дребеденью, что торговка на базаре, у-ху-ху-ху-ху! Как они начнут столы-то выносить — половины недосчитаетесь!

«Этой дребеденью» Ваарт назвал Грайсово хозяйство из белых и розовых бланков, Требований А и Б, Комплексного Контрольного Листа и прочих документов изъятия, которые Грайс разложил аккуратными стопками на столе Хакима. Он тут же начал собирать их в одну стопу. Ему хотелось отправить начальнику Отдела питания повторный розовый бланк с прикрепленным к нему напоминанием о необходимости отослать его, вместе с белым, обратно. Стало быть, ему понадобилась бы машина, скрепляющая листки документов, — всем этим он собирался заняться завтра утром. Ну а теперь он мог со спокойной совестью отложить это все на послеорганизационное время.

— Зато уж после всей этой заварухи с реорганизацией я сразу получу собственный стол.

— Как бы не так! Вы его хоть выписали, стол-то?

— А разве надо?

— Так ведь как же не надо? Сам-то он к вам не притопает, верно? Стало'ть, надо накатать внутреннее требование. Накатаете — ну, тогда можно и ждать. Хорошо, ежели неделю. А то месяц. Отдел оборудования, шестой этаж, рядом с Закупками. Там у них шайка — почище нашей, напрочь ничего не делают.

— Значит, надо затребовать стол в Отделе оборудования на шестом? Вот спасибо. А как его надо затребовать

— Так ведь кто ж его знает! У-ху-ху-ху-ху!

У Ваарта была привычка мюзикхоллских комиков отступать от собеседника на несколько шагов, когда он собирался сказать что-нибудь важное. И вот, чтобы произнести свое «Так ведь кто ж его знает», он допятился аж до своего стола, и Грайс решил, что их разговор окончен. Однако он ошибся. Искоса поглядывая на сослуживцев — дескать, сейчас я сообщу вам кое-что по секрету, — Ваарт снова вернулся к столу Грайса.

— Ну, а насчет столов-то — вы, стало'ть, уже спрашивали?

— Спрашивал, как получить стол? — с надеждой переспросил Грайс. У Ваарта был такой вид, будто он умеет обходить бумажную волокиту при получении конторского оборудования и собирается научить этому Грайса.

— Да не ваш получить! — прорычал Ваарт с яростно исказившимся лицом. (Вскоре Грайсу предстояло узнать, что так он выражает легкое нетерпение.) — А насчет всех наших столов. Я слышал, вы вроде бы спрашивали у Бульдога, откуда «Альбион» получает столы.

Говоря «у Бульдога», Ваарт кивком указал на Сидза. Значит, Сидз, как это ни странно, запомнил их мимолетный разговор про альбионскую мебель, закупленную, по мнению Грайса, в «Комформе». Больше того — он рассказал об этом Ваарту, едва тот успел вернуться из отпуска.

— Вообще-то я упомянул однажды, не помню уж по какому случаю, что вся альбионская мебель изготовлена на фабриках «Комформа». Я ведь там работал.

— И вы, стало'ть, сказали, мол, вы не помните, чтоб «Альбион» их у вас покупал, так? Дескать, не было такого контракта, да и весь тут сказ?

— Ну, меня это, признаться, немного удивило. — Грайс не добавил, что удивился гораздо сильнее Ваартовой свистопляске вокруг его слов. Ему даже подумалось, уж не подослал ли кто-нибудь Ваарта, чтобы усыпить его подозрения. Но ведь не было у него никаких подозрений!

— Во-во. И небось этот, как его, «Конфор», он работает-то по заказам правительства?

— Совершенно верно. «Комформ» выполнял очень крупные правительственные заказы.

— Ну и кто ему заказывал? Министерство этого, как его — строительства жилья? Или, может, которое насчет здоровья? Или этого… ну, которое чтобы молодых в школах да колледжах учить? Какое министерство-то?

— Да нет, это, видите ли, делается немного по-другому. Существует центральное государственное учреждение— Бюро правительственных закупок, — снабжающее оборудованием все министерства. А раньше этим занималось, кажется, Министерство общественных работ.

— Да не о том речь. А вы скажите-ка — чего эти ваши министерства делают? Чего такого особенного?

Грайс не понимал, куда Ваарт гнет. Его изменчивое, как у Мики Руни, лицо передернулось неистово страдальческой гримасой.

— Да вы не тушуйтесь. Вы пораскиньте мозгами-то. Чего они такого делают, зачем покупают этих всяких конторских мебелей раза в два больше, чем нужно? Вы вот чего обмозгуйте.

— А-а. Это верно, Бюро правительственных закупок действительно закупает огромное количество конторского оборудования.

— То-то вот и оно! То-то и оно! А куда они потом девают свои лишние мебеля?

— Я думаю, продают.

— Так еще бы не продавать! Ясное дело, продают! На этих, как его — на государственных акционах. Что ни день, то в газете объявляют — государственный, мол, акцион, — ну прямо каждый божий день! Тут тебе и противогазы, и печатные машинки, и считальные машинки, и незнамо чего еще.

— И еще, вероятно, мебель. Так вы, стало быть, думаете, что «Альбион» покупает конторское оборудование на государственных аукционах?

— Во-во, друг, на них.

Но это звучало абсурдом. Зачем, спрашивается, солидной коммерческой фирме вроде «Альбиона» обставлять свои респектабельные конторы подержанной мебелью? Ведь, купив новое оборудование, «Альбион» всегда мог сэкономить массу средств за счет амортизационной скидки с налога!

Грайс решил спросить об этом Ваарта.

— А потому как все они тут дерьмисты-бездельники, — ответил тот.

Весьма довольный своим остроумием, он снова отступил от Грайса на несколько шагов, предоставив ему целую минуту для осмысления полученной информации. А вернувшись, он спросил у Грайса нормальным человеческим языком, словно ему удалось пройти за одну минуту полный курс риторики:

— Я ответил на ваш вопрос?

Видимо, это была дежурная отдельская фраза.

Правильны ли Ваартовы сведения — а может, и просто догадки — насчет закупок «Альбионом» конторского оборудования, Грайс пока не знал, но реорганизационная работа началась, как и предсказал Ваарт, на следующее же утро. Когда Грайс вышел из лифта, в отделе уже хозяйничали рабочие, а фойе было завалено столами, стульями и архивными шкафами. Дело, разумеется, делалось кое-как. Рабочие вручную выносили мебель и уже успели загромоздить подступы к пожарной лестнице, а чтобы окончательно отрезать отдел от лифта, не хватало, казалось, еще только одного стола или стула. Общую беспорядочную суету успешно дополняла юная Тельма, хлопотливо разыскивая среди сваленных в кучу архивных шкафов тот, где у нее хранились чашки и поднос.

Грайс пробрался по извилистой тропе между грудами мебели к двустворчатой стеклянной двери (одна створка у нее уже была разбита) и вошел в отдел. Если не считать телефонов, сваленных кучей у стены, как на аукционе конторского оборудования, но все еще подключенных к розеткам, здесь было голо, словно в танцевальном зале. Весело-оживленные служащие стояли кто где, засунув руки в карманы или прислонившись к низкому барьерчику — пока их не попросили отойти два человека в синих халатах: они деловито измеряли что-то стальной рулеткой и записывали результаты своих измерений на листе бумаги с подложенной под нее фанеркой.

Присоединившись к Сидзу и Бизли, которые стояли чуть поодаль от всех, Грайс узнал, что реорганизация началась из-за перегородок: их собирались передвинуть и поэтому вынесли мебель. Клетушку Копланда было задумано выгородить у внешней стены, чтобы она освещалась собственным окном, а перенесенные на ее место шкафы планировщики решили обгородить совсем новым барьерчиком — его как раз протаскивали в дверь двое рабочих в комбинезонах. Грайс не понимал, зачем понадобилось убирать прежний барьерчик, огораживавший клетушку раньше, но его деловито снимали. А главная перепланировка заключалась в переносе барьерчика, отделявшего Отдел канцпринадлежностей от Оперативно-хозяйственного: его решено было передвинуть на шесть дюймов, немного увеличив таким образом территорию, занимаемую канцпринадлежниками. Сидз и Бизли сказали Грайсу, что, судя по прежнему опыту, рабочим Ремонтно-планировочного отдела, которые воплощали в жизнь проекты оперхозяйственников, потребуется на реорганизацию три дня.

Грайс предположил, что реорганизация вообще никому не нужна.

— Нужна или не нужна, — проворчал Бизли, — а это у нас ежегодное мероприятие. Иначе им совсем нечего было бы делать. Они и так почти весь год режутся с утра до вечера в карты.

Грайс нисколько не удивился. Британские рабочие, на его взгляд, всегда так работали.

Считая, что нужно поговорить со всеми, словно на вечеринке у друзей, Грайс двинулся дальше. Ему очень хотелось узнать, как поведет себя Пам после их тайной попойки, но она играла с братьями Денни в слова — идиотское все же занятие! — и он подошел к миссис Рашман, одиноко стоявшей посреди отдела со своей пустой хозяйственной сумкой. Она сказала, что нынешний отдельский катаклизм начался в основном из-за него.

— У них ведь есть санитарно-бытовые нормы, или не знаю уж, как оно точно называется, по которым на каждого служащего должно приходиться столько-то кубических футов воздуха. Должно, видите ли, приходиться!

Грайс, конечно, слышал о санитарно-бытовых нормах, но никогда не видел, чтобы им следовали с такой тщательностью. Он сказал миссис Рашман, что устраивать весь этот шурум-бурум из-за воображаемого увеличения пространства просто глупо.

— Планировка-то у нас на этаже открытая!

— Чхих! — скрипуче-презрительно хохотнула миссис Рашман. — Это, мой дорогой, вы скажите не мне, а начальнику Санитарно-бытового отдела. Я-то с вами согласна. Но им же просто больше нечего делать. Нет уж, эта реорганизация у них запланирована и утверждена, а значит, должна выполняться. Должна, понимаете? Санбытовики решили, что ее надо сделать, оперхозяйственники, чтобы чем-нибудь заняться, все распланировали, а ремонтники принялись выполнять. Это именно так у них и называется — выполнять. Вы только посмотрите! Черепахи и то, пожалуй, ползали бы проворней!

Теперь Грайс понял, о чем толковала Пам, говоря, что миссис Рашман «удручают» альбионские порядки. Но она могла бы удручаться и потише — двое техников с рулеткой наверняка ее слышали.

— Стало быть, мое появление потребовало дополнительного воздуха. Но ведь у оперхозяйственников-то воздуха теперь будет меньше.

— А это уж их забота: по мне, раз они хотят задыхаться — пусть задыхаются. Но у них наверняка кто-нибудь уходит на пенсию, так что они могут отдать нам немного пространства. А уж как они будут выкручиваться, когда возьмут человека вместо уволенного, этого я не знаю.

— Скорей всего, опять передвинут перегородку в нашу сторону.

— Именно! Вы вот шутите, а они, увидите, так и сделают. И мистер Копланд никак не сможет им помешать. Потому что я-то уволюсь, и в нашем отделе снова на одного человека будет меньше.

— Стало быть, все начнется сначала. Но ведь раз я поступил сюда за несколько дней до вашего ухода, было бы разумно ничего не менять.

— Это вы так думаете. А по их разумению, у нас в отделе появился еще один служащий. Мы с вами, так сказать, перехлестнулись. Перехлестнулись, да и все тут. Чхих!

— Ну, если рассуждать формально, то, конечно, перехлестнулись.

— Формально или не формально, это им все равно. Для них важно, что мы перехлестнулись. Вот если бы вас взяли на работу после моего увольнения, тогда другое дело. Но вы появились раньше. Поэтому они решили устроить реорганизацию. — Миссис Рашман вздохнула и покачала головой, как бы удивляясь глупости аль-бионских администраторов. — Они хуже всяких роботов! Как только вас прислали в отдел, санбытовики накатали рапорт — дескать, новому служащему требуется столько-то кубических футов воздуха. Вон они, видите, меряют — по ихним формулам на каждый стол нужны свои кубические футы.

— Так ведь стола-то у меня пока нет.

— Надейтесь, дорогой, будет у вас стол. Вы уже написали требование?

— Да я только вчера узнал, что мне надо бы его написать.

— Обязательно надо. Просто обязательно! Я бы на вашем месте занялась этим как можно скорей. В Отделе оборудования сидят такие бездельники, что не приведи бог. Ваше требование может проваляться у них целую вечность.

— Мне уж мистер Ваарт сказал.

Удивительное дело — почти каждый разговор здесь упирался рано или поздно в столы. А впрочем, ничего удивительного, если учесть, что большую часть своей конторской жизни служащий проводит за столом.

Тем временем Ваарт, крикнув Пам, Сидзу и Бизли что-то ободряющее, хотя они вроде бы вовсе в этом не нуждались, зашагал к Грайсу с миссис Рашман. И тут Грайс припомнил вопрос, который он не успел задать Ваарту в понедельник,

— А не проще ли будет, если я займу ваш стол, когда вы уволитесь? — спросил он миссис Рашман.

На лице Ваарта появилось выражение дурашливой ошарашенности, и Грайс понял, что он услышал его вопрос,

— Ишь, какой шустрый! У-ху-ху-ху-ху!

— Я ему уже объяснила, что мы, к сожалению, перехлестнулись, — холодновато сказала Ваарту миссис Рашман, слегка раздраженная его вмешательством в ее объяснения.

— Во-во, перехлестнулись! Перехлестнулись, ясное дело! Как вы тогда с Ферьером.

— Правильно, как я с Норманом Ферьером. Он работал тут, когда вас еще не было, — сказала она Грайсу. — Ему пришлось уволиться по болезни. А меня взяли на работу за две недели до его ухода …

— Сердечная машинка не сдюжила, — вставил Ваарт.

Фамилия Ферьер показалась Грайсу смутно знакомой. Ну да — он слышал ее в первое утро на новой работе, когда Сидз обсуждал с Копландом здоровье некоего Феела. Они еще тогда говорили, что ему уже лучше.

— … Так думаете, мне разрешили сесть за его стол? — продолжала между тем миссис Рашман. — Да ничего подобного! Стол отправили в подвал, а меня заставили маяться с их дурацкими требованиями.

— И маялась она, стало'ть, чуть ли что не три месяца.

— А когда эта трехмесячная маята кончилась, я получила тот самый стол, который они отправили три месяца назад в подвал — чтоб мне сию секунду провалиться, если не тот. Чхих!

— Х-х-хах!

— У-ху-ху-ху-ху!.. Мы толкуем про Ферьера, — заметив Грант-Пейнтона, повернулся к нему Ваарт. Грант-Пейнтон слонялся по отделу, как только что вошедший гость, которого забыли познакомить с другими участниками вечеринки. Да-да, все это здорово напоминало вечеринку! — Про канитель с его столом.

— А-а, верно-верно, Ферьер. Кто-нибудь знает, как он сейчас? — По мнению Грайса, в голосе Грант-Пейнтона прозвучали немного странные нотки.

А миссис Рашман и Ваарт повели себя совсем уж странно: они многозначительно переглянулись, напомнив ему Сидза и Пам во время их бурного спора насчет альбионской труппы. Эта игра в переглядки, как он ее определил для себя, интересовала его все больше и больше. Но какое, спрашивается, отношение имел ко всему этому Ферьер?

— Я получила от него открытку на рождество, но про свое здоровье он ничего не написал, — сказала миссис Рашман, и Грайс мог бы поклясться, что в ее ответе прозвучала скрытая настороженность. Да и вообще-то — почему, собственно, этот Ферьер шлет миссис Рашман рождественские открытки, если они всего лишь «перехлестнулись» тут на две недели?

— Он живет в каком-то восточном районе, верно? — спросил Грант-Пейнтон.

— Во-во, в восточном, — сразу же вклинился Ваарт, как бы для того, чтобы кто-нибудь не уточнил, где именно живет Ферьер. Ваарт вдруг показался Грайсу еще более настороженным, чем миссис Рашман. — И со здоровьем у него теперь полный порядок. Его ведь просто, наш бедлам чуть в могилу не загнал. В нашем бедламе и с бычьим-то сердцем дуба дашь, а уж с человечьим вмиг загнешься, даже моргнуть не поспеешь!

Грант-Пейнтону, который любил поговорить обстоятельно, явно хотелось продолжить разговор об их бывшем сослуживце.

— Жаль, что ему пришлось уволиться, — сказал он. — Его ведь, пожалуй, можно назвать самым старым нашим служащим. Сколько лет он здесь трудился? Года четыре? Или даже больше?

— А давайте-ка, стало'ть, прикинем. Он, стало'ть, полтора года как ушел и, стало'ть, болтался тут полных четыре года. Нас ведь аккурат в одну неделю сюда наладили — меня из Нью-Кросса, из типографии Бактона, а его из Хаммерсмита, из этой, как его — из «Пилгрим пресс». Это когда «Альбион» сожрал наши типографии.

Грайс припомнил список дочерних компаний «Коварного Альбиона» — ни «Бактон», ни «Пилгрим пресс» там не значились. Он сказал об этом Ваарту, добавив, что не понимает, в чем тут дело.

— Так они обе две приказали долго жить, — откликнулся тот. — У-ху-ху-ху-ху!

— Рационализация производства, — туманно пояснил Грант-Пейнтон. — Они были нерационально маленькие.

— Вот меня сюда и загнали, — продолжал Ваарт. — Нас человек пятнадцать сюда загнали. Перво-наперво старину Дугласа — он теперь здесь швейцаром. Да еще пару парней — в Архивный сектор, в подвал. Да еще тройку — на шестой этаж, в Ремонтно-планировочный. Да еще…

Тут Грайс решился перебить Ваарта, обратившись к Грант-Пейнтону. Миссис Рашман отошла от них, чтобы поговорить о чем-то с Пам, и Грант-Пейнтон тоже примерился куда-то улизнуть, а Грайсу вовсе не хотелось оставаться один на один с чересчур словоохотливым и саркастичным Ваартом — нет уж, спасибо!

— Вы вот сказали «самый старый служащий», а мистер Ферьер проработал здесь, оказывается, всего четыре года. Так значит, «Альбион»-то — недавно учрежденная фирма?

— Вовсе нет! Ничего подобного! Ни в коем случае! Совсем наоборот! — энергично отверг Грант-Пейнтон предположение Грайса. — У «Альбиона» просто названия несколько раз менялись, а существует он с незапамятных, как говорится, времен. — Грант-Пейнтон облизал губы, собираясь начать обстоятельный рассказ. Многозначительно подмигнув Грайсу, Ваарт поспешно отошел к братьям Пенни, и было слышно, как он объясняет им, что Грант-Пейнтон, мол, опять пустился в свои дурацкие воспоминания. Ваарт плевал не только на элементарную вежливость, но и на самую обычную осторожность: ведь Грант-Пейнтон все же числился у них заместителем начальника отдела.

— Поначалу «Альбион» был просто типографией — печатал рекламные проспекты для маленьких компаний, талоны для камер хранения, надписи на бумажных пакетах и всякое такое. А учредили его в самом начале века, если не раньше. Потом он стал расширяться, начал покупать небольшие фирмы и наконец занялся недвижимостью. Вот вкратце как возник трест «Британский Альбион».

— Стало быть, у него длинная родословная?

— О, чрезвычайно длинная. Но в крупную коммерческую фирму он превратился для всех неожиданно и сравнительно недавно. Если не считать таких ветеранов, как Ферьер или Джек… Джеком Грант-Пейнтон назвал, по-видимому, Ваарта, и Грайс немного удивился их приятельской близости, — …почти все служащие. «Альбиона» были набраны после постройки нашего нынешнего здания, то есть три с половиной года назад.

— Стало быть, Джек начинал свою работу в другом здании? — спросил Грайс, надеясь, что Ваарт не обидится на него за фамильярность.

— Совершенно верно. Он начинал еще в старом типографском здании «Альбиона». Да это было вовсе и не; здание, а насквозь пропыленный викторианский курятник с ветхими пристройками, у Лондонского моста. Его, разумеется, снесли. Да «Альбион» давно уже отошел от печатных дел.

Что ж, по крайней мере Грайс теперь знал, с чего начиналась фирма, в которой он зарабатывает себе на жизнь. Бывшая типография, превратившаяся в коммерческий трест с уймой дочерних компаний. Если эти компании сохранили достаточную самостоятельность, то тогда, пожалуй, становятся понятными странные особенности внутриальбионского телефонного справочника.

Возможно, Грант-Пейнтон как раз и хотел объяснить ему происхождение этих особенностей. Грайс думал, что он закончит свои объяснения традиционным «Я ответил на ваш вопрос?», но ошибся: Грант-Пейнтон стал подробно рассказывать ему обо всех, даже самых незначительных этапах альбионской истории, и он очень обрадовался, когда Тельма оборвала этот нудный рассказ, явившись в отдел с подносом, на котором стояли чашки.

Служащие сгрудились вокруг Тельмы. Она в этот день не собирала десятипенсовики для торгового автомата, и все принялись приставать к ней с шутливыми расспросами, предоставил ли им «Альбион» кофе бесплатно — за неудобства, вызванные реорганизацией, — или Тельма сама угощает их: может, она ограбила банк, а может, у нее день рождения. Настроение у всех было взбудораженно-приподнятое и даже немного истерическое. Пока одни передавали коллегам чашки, другие торопливо рылись в карманах, ища на ощупь десятипенсовые монетки; слышались голоса, предлагающие Ваарту купить кофе сразу на всех — за то, что он, счастливец, только вчера вернулся из отпуска, — и убеждающие Тельму смотреть в оба, потому что он, чего доброго, попытается всучить ей иностранные монеты. Ни Тельма, ни Ваарт не обижались. Сослуживцы наперебой осыпали друг друга добродушными насмешками, и даже Копланд, словно бы позабыв о своей начальственной должности, перебросился какой-то веселой шуткой с Ардахом, человеком довольно мрачным; а Копландов дребезжащий смешок — заразительное «Кхи-кхи-кхи!» — вызвал в ответ целую бурю смеха. «Кххха! Ахххк! Чхих! Ф-ф-хе! Х-х-хе! У-ху-ху-ху-ху!» — слышалось со всех сторон. Так беспечно веселятся люди разве что в рождество.

Следующий день тоже мог бы стать радостным и приятно памятным для Грайса, не попади он в очень трудное, на его взгляд, положение. Никаких видимых изменений в раздолбанном, по выражению Ваарта, отделе за ночь, естественно, не произошло, и канцпринадлежники, разбившись на группы, начали утро с обсуждения увиденных накануне вечером телевизионных передач. После вчерашнего немного истерического веселья новый день прошел бы, наверно, гораздо спокойней, если б не торжественное событие, затмившее даже волнения, связанные с реорганизацией. Сослуживцы провожали миссис Рашман. Официально-то она должна была проработать до пятницы, но у нее оказались неиспользованными два льготных дня из тех шести, которые предоставлялись ежегодно всем служащим «Альбиона», и Копланд, понимая, что работать в отделе все равно нельзя, разрешил ей уйти домой с середины дня. Стало быть, приспело время прощальной церемонии — вот почему Грайс попал в затруднительное положение.

Ему, как и всем остальным, предложили написать что-нибудь на гигантской поздравительной открытке, купленной Пам в ближайшем к «Альбиону» магазинчике. На открытке был изображен подвыпивший слон, выливающий себе в рот огромный бокал шампанского, — не очень-то удачный выбор, если учесть солидные габариты миссис Рашман и ее всем известное пристрастие к рюмочке. На открытке было напечатано «Не забывай нам писать!», и большинство служащих развивали именно эту тему: «Если будет время!», «После медовых утех!» — и прочее в том же духе разными почерками добавляли они. Грайс, не успевший близко познакомиться с миссис Рашман, коротко приписал: «Желаю счастья, К. Г.». И вот, открытку-то он подписал, а денег на подарок и прощальную церемонию не вносил: Бизли, собиравший деньги под прикрытием своей лотереи, к нему не обратился. Не обратился — и правильно, по мнению Грайса, сделал; однако теперь Грайс никак не мог решить, можно ему принять участие в прощальном празднестве или нет. На деньги, оставшиеся после приобретения подаркам» набора столовых ножей с ручками из тикового дерева был куплен фруктовый торт, и теперь, если Тельме удастся его отыскать, сослуживцы съедят по кусочку во время перерыва на чай, когда Копланд произнесет прощальную речь. Так имел ли Грайс право есть торт, за который не платил? А главное, имел ли он право скромно стоять среди других сослуживцев, слушая, как Копланд говорит «примите от всех нас этот маленький дар»? Грайсу всегда нравилась кутерьма служебных проводов, но сейчас он решил, что ему все же лучше уйти. Когда Тельма стала громко нашептывать Пам про картонные тарелочки, он сделал вид, что отправился в уборную, и, выскользнув за барьерчик центрального прохода, круто свернул к загроможденному отдельской мебелью фойе. Ни о какой работе не могло быть, конечно, и речи, а на проводах его отсутствие вряд ли кто-нибудь заметит.

Чтобы убить время, Грайс решил обследовать «Альбион» сверху донизу. Он задумал эту экспедицию, когда в прошлый вторник наткнулся на телефонный справочник, но вчерашний рассказ Грант-Пейнтона притушил его любопытство. Однако делать ему все равно было нечего, так почему бы не посмотреть?

Он уже знал обстановку на трех верхних этажах и не захотел беспокоить служащих Отдела питания, тем более что его вовсе не прельщала встреча с неприятно резким типом, напоминавшим по облику Джека Леммона.

Грайс поднялся на десятый этаж.

Замышляя свой поход, он предполагал просто читать таблички над стеклянными дверями и заглядывать, не подходя к дверям слишком близко, в рабочие залы. На десятом этаже ему удалось разглядеть не очень-то много. Здесь, если верить табличке, располагался Управленческий сектор Ремонтно-планировочного отдела, и, стало быть, отсюда получала инструкции вызванная из подвалов бригада, работающая, а верней, НЕ работающая сейчас в Отделе канцпринадлежностей. Кроме того, на десятом этаже размещались таинственные Службы В и Г, как-то связанные, по-видимому, со службами А и Б, размещенными на четвертом. Типичный случай неудачной планировки: по мнению Грайса, Управленческий сектор Ремонтно-планировочного отдела следовало поменять местами со Службой Б или Отдел служащих перенести с четвертого на десятый этаж, а службы В и Г на четвертый… ничего при этом не добившись, потому что одна из Служб в конечном итоге все равно оказалась бы оторванной от трех других. Да и черт с ними — вопросы планировки его, к счастью, не касались. Ну а клерки из Служб В и Г работали явно с прохладцей — так же, впрочем, как и планировщики, один из которых писал сейчас плакат, приглашающий жителей какого-то лондонского района на собрание с ужином. В общем, служащие десятого этажа вели вполне спокойную жизнь.

Грайс вышел на лестницу и, чувствуя, что в голове у него зреет какая-то смутная догадка, спустился на девятый этаж. Здесь тоже было три отдела. Там, где этажом ниже размещался Отдел канцпринадлежностей, виднелась большая комната с настоящими стенами и зарешеченными окошками — Отдел зарплаты, или Великий Поднебесный Банк, по выражению Сидза, где служащие получали жалованье. Надо запомнить, отметил про себя Грайс. С «Банком» граничил Санитарно-бытовой отдел, в котором работали главным образом женщины — видимо, исследования бизнес-умников или психологов показали, что у женского персонала возникает гораздо больше бытовых и житейских проблем, чем у мужчин, а значит, Санбытовой отдел должен быть укомплектован служащими-женщинами. Здесь перед каждым столом стоял стул, сидя на котором удрученные поварихи и судомойки жаловались, по всей вероятности, на своих никчемных мужей, пропивающих в городских барах львиную долю их жалованья. Ближайшая к двери служащая призывно улыбнулась Грайсу, надеясь, что его привела сюда нужда излить соскучившейся без работы санбытовичке какое-нибудь житейское горе. Подумав, что было бы очень печально походить на человека, нуждающегося в совете насчет, скажем, алиментов, он тоже улыбнулся ей, глянул еще раз на табличку — кроме Отдела зарплаты и Санбытового, здесь располагалось Центральное машинописное бюро — и пошел к лестнице.

Пропустив свой этаж, где Копланд, наверняка уже о конфетой во рту, мямлил что-нибудь вроде: «… А глав «ное, Мисисаша, не завывайте попежних калек», — он спустился на седьмой этаж.

У него все еще не было никакого определенного плана — он просто убивал время, — однако зреющая в его голове догадка не давала ему покоя. И вот, когда он до шел до четвертого этажа, где «окопался», как говорили служащие, Лукас, его любопытство, притушенное на время объяснениями Грант-Пейнтона, разгорелось снова. Как в первый день, прислушиваясь к будничной звуковой какофонии новой конторы, он сначала не мог уловить, чего, собственно, ему не хватает — а не хватало ему, как он понял позже, телефонных звонков, — так и сейчас, вспоминая внутриальбионский телефонный справочник, он никак не мог сообразить, что же его там смутило. В справочнике чего-то не было — а чего именно, он пока догадаться не сумел.

Четвертый этаж ему не помог; возможно, его осенит на третьем. Грайс спустился по лестнице и в фойе третьего этажа нос к носу столкнулся с одноруким швейцаром. Он не понял, с каким из трех — они все были для него на одно лицо, — но зато сразу же понял, что тот загораживает ему дорогу, причем загораживает, по всей видимости, намеренно.

— Вам нужна какая-нибудь помощь, сэр?

Грайсу вдруг вспомнилась армейская служба: хотя он закончил ее, как и начал, солдатом, сейчас ему почудилось, что его, совсем юного младшего лейтенанта, остановил на подступах к запретной зоне пожилой старший сержант.

— Да нет, все в порядке, спасибо.

— Это вам кажется, что все в порядке, сэр. А нам это пока неизвестно. Вы что-нибудь ищете?

— Я-то? Как вам сказать… Я, видите ли, здесь еще новичок… Да вы же, наверно, помните всю эту канитель с дубликатом карты Б-52!..

Но тот явно ничего подобного не помнил, и Грайс по «думал, что он, видимо, из другой смены — может быть, они тут все до единого однорукие. Почему, собственно, ой вообразил, что в холле всегда дежурит одна и та же тройка швейцаров? У них ведь бывает и обеденный перерыв, и отпуск, они могут и заболеть, и получить льготный свободный день — да мало ли что еще! Их тут наверняка целая дюжина, и дежурят они посменно. Им небось и комната для отдыха отведена — душная, насквозь прокуренная «дежурка» где-нибудь в подвале.

— Ну вот я и решил сориентироваться на служебной, так сказать, местности, — объяснил он. Однако швейцар едва ли понял его армейское выражение. — Изучить географию своей фирмы, — поправился он.

— Это вы насчет туалетов, сэр? Так они у нас есть на каждом этаже.

— Понятно. Но мне-то, по правде говоря… — Грайс принялся путано объяснять, что одной служащей из их отдела устроили проводы, и он, мол, раз его не попросили внести деньги, решил обследовать здание фирмы, — весь этот лепет даже ему самому показался невразумительным. Однако швейцар выслушал его с каменным лицом и, когда он кончил, не сразу продолжил дознание, как бы давая ему время что-нибудь исправить или изменить в своих показаниях.

— У вас есть пропуск, сэр? — помолчав, спросил он.

— Пропуск? Вы имеете в виду дубликат карты Б-52? Я, видите ли, попытался отдать его в Главной проходной…

— Мне не нужны никакие дубликаты, сэр. Я толкую про межэтажный пропуск. Вы можете предъявить пропуск, сэр?

Демонстрируя свою искреннюю чистосердечность, Грайс похлопал себя по карманам и признал, что пропуска у него нет.

— Вот видите, сэр, — сказал швейцар. — А чтобы ходить на этот этаж, вам надлежит получить пропуск. — Потом, немного поразмыслив, он сформулировал более общее положение: — Да чтоб ходить на какой угодно этаж, надо получить пропуск, сэр. А подписать его должен начальник вашего отдела. Так сказано в противопожарных правилах, сэр.

Грайс не понял, при чем тут противопожарные правила, но расспрашивать не стал. Однако швейцар любил, по-видимому, растолковывать все до конца.

— Если бы вы внимательно прочитали наш справочник, сэр, вам все стало бы ясно. При пожаре каждый служащий должен быть своевременно эвакуирован из фирменного здания. По именному алфавитному списку, из всех отделов. А значит, во всякое время должно быть известно, где находится каждый служащий.

Нет уж, брат, ты загни-ка мне что-нибудь похитрей, а детские сказочки не рассказывай, подумал Грайс, но, разумеется, промолчал. Швейцар, чуть прищурившись, внимательно оглядел его с головы до ног.

— Вы на каком этаже служите, сэр?

— Я-то? На восьмом. В Отделе канцпринадлежностей. Моя фамилия Грайс.

У швейцара зашевелились губы, словно он повторял для памяти фамилию нарушителя внутрифирменных порядков. Можно было ясно представить себе, как он спрашивает своих коллег, значится ли некий Грайс в списках Отдела канцелярских принадлежностей.

— Я очень советую вам незамедлительно вернуться на свой этаж, мистер Грайс, — проговорил швейцар.

Бормоча слова извинения и благодарности, Грайс двинулся к лифту, который стоял, по счастью, на третьем этаже. В последний момент, когда двери лифта плавно захлопывались, Грайсу показалось, что швейцар, сфокусировав на нем линзы своих очков, фотографирует его — ему даже послышался характерный щелчок фотоаппарата.

Вернувшись, он обнаружил, что прощальная церемония вовсе не кончилась. Здесь, видимо, любили провожать сослуживцев с чувством, с толком, с расстановкой. Он постеснялся сделать вид, что снова идет в уборную — сколько можно? — а пережидать проводы, сидя на груде мебели в фойе, не хотел из-за швейцаров, которые опять могли потребовать у него пропуск. Ему не оставалось ничего другого, как войти на цыпочках в отдел — проклятые башмаки отчаянно скрипели — и остановиться за спинами сослуживцев, сгрудившихся вокруг миссис Рашман.

Хорошо хоть, что они уже вручили ей подарок — раскрасневшаяся, до слез растроганная, она сжимала в руках набор ножей, гигантскую поздравительную открытку и неизвестно откуда взявшийся букетик полуувядшик гвоздик, — значит, Копланд уже произнес прощальную речь и она на нее ответила. Судя по грязным картонным тарелочкам в руках у всех канцпринадлежников, фруктовый торт был тоже, слава богу, съеден, и, когда Грайс вошел, братья Пенни читали длинный стишок собственного сочинения. Они произносили строки стиха строго по очереди, а остальные служащие весело хохотали и выкрикивали время от времени скабрезные шуточки.

Всем известная сумка миссис Рашман вызвала бурю аплодисментов. Грайс очень пожалел, что, застеснявшись, ушел с празднества. Ему, пожалуй, никогда еще не было так весело.

То наклоняясь вперед от неудержимого смеха, то резко выгибаясь назад, миссис Рашман пронзительно выхи-хикивала свои «Чхих! Чхих! Чхих!», но неожиданно их заглушил телефонный звонок — второй телефонный звонок за время Грайсовой работы в «Коварном Альбионе».

Он с интересом наблюдал, как отреагировали на это его коллеги. Можно было ожидать, что они начнут весело подбадривать Пенни: «Это сэр Джон Бетджеман хочет узнать имена своих соперников!» — или досадливо выкрикивать: «Какого черта! Скажите, что мы все ушли домой!», однако они молчали, причем каждый по-своему.

Сидз молчал с видом коварного заговорщика; Пам явно нервничала; братья Пенни умолкли, словно нашкодившие школьники; Бизли, Копланд и Грант-Пейнтон старательно показывали, что звонок не имеет к ним ни малейшего отношения. Ваарт принялся тихонько насвистывать — дескать, я знать ничего не знаю и никому не мешаю. Ардах неподвижно застыл — застыл как параноик, сказал бы Грайс, хотя они еще были очень мало знакомы. Сейчас Ардах особенно походил на Гитлера. Ну а миссис Рашман — та выглядела просто несчастной.

Первым шевельнулся Сидз, и Грайс нисколько этому не удивился: если б его привлекали денежные пари, он? поставил бы десять против одного, что так и будет. Сидз подошел к стене, возле которой лежала куча телефонов, и начал поднимать телефонные трубки, но звонки слышались по-прежнему. Все молчали. Наконец Сидз нашел нужный телефон — не свой ли собственный? — и звонки прекратились.

— Да? Да-да, совершенно верно… Хорошо… Да-да, положитесь на меня… Извините, господа, — опустив трубку, сказал он. Служащие, вопросительно смотревшие на Сидза — да и те, которые, вроде Пам, демонстративно глядели в пол, — как по команде повернули головы к братьям Пенни, и они продолжали чтение своего стишка. Но весело никому уже не было — праздничная радость проводов умерла.

Положив трубку, Сидз не стал протискиваться на свое прежнее место, а подошел к Пам и, когда братья Пенни умолкли, под шум аплодисментов и принужденных смешков что-то прошептал ей на ухо. Все это видели, но сделали вид, что не видят. Пам едва заметно кивнула..

Проводы завершились — по крайней мере их официальная часть. Кое-кто протиснулся поближе к миссис Рашман, чтобы лично пожелать ей счастья и восхититься красотой столовых ножей; а некоторые сгрудились вокруг братьев Пенни, чтобы похвалить их замечательное сочинение. Пам как бы случайно оказалась возле Грайса и шепнула ему:

— Загляните сегодня вечером в «Рюмочную»