"Тутанканара – тот, кого остановить невозможно" - читать интересную книгу автора (Подгорных Сергей)

Глава 2

Неприятный запах резанул, словно крепкая настойка эфирного спирта. Я пришел в себя. Полежал несколько секунд, не открывая глаз, прислушиваясь к звукам извне и ощущениям своего тела. Звуки не радовали, ощущения тоже. Все говорило о том, что я опять вляпался в какое-то дерьмо. В прямом и переносном смысле. Кстати, запах этого вещества как раз и раздражал мои органы обоняния. С трудом превозмогая боль, я открыл глаза. Поначалу никак не мог сориентироваться, где нахожусь. Перед глазами все плыло, сами глаза затекли, остались лишь узкие щелочки. Во рту пылал пожар, и я попытался облизнуть распухшие губы. Лучше бы я этого не делал. Кровь струёй брызнула из разбитых губ. Как ни странно, но это помогло мне окончательно прийти в себя. Я резко, одним движением сел.

Когда спустя минуту я отошел от пронзившей все мое тело боли, то смог наконец хорошенько осмотреться.

Это был барак. Темный, затхлый барак. С потолка свисала столетней давности паутина, от пола несло промозглой сыростью. Длинные ряды трехъярусных кроватей уходили вдаль, им не было видно конца и края.

Мимо с омерзительным писком пробежали две крысы, и я поторопился встать с пола. Дорогостоящей с автоподогревом куртки на мне уже не было, а мой классический костюм был разорван в клочья. Впрочем, мне было не до костюма. Одна мысль терзала меня. Мысль о моей милой, единственной девочке. О моей Майе. Я не знал, что с ней, и даже не мог предположить, где она.

То, что я нахожусь в бараке, в котором держали рабов, не оставляло никакого сомнения. То, что люди, наблюдавшие за мной с верхних и нижних ярусов кроватей, были рабами, тоже бесспорно. Энергоошейники и энергобраслеты на их руках и ногах говорили о том, что эти несчастные собрались здесь не по своей воле.

– Новенький, тебя как зовут? – спросил меня один из внимательно разглядывавших меня людей – молоденький парнишка, на вид не больше восемнадцати лет, лежавший на среднем ярусе и свесившийся от любопытства почти наполовину со своего ложа.

– Джаггер, – с трудом разлепив губы, ответил я.

– А правда, что ты завалил здоровяка Стероида? – неожиданно задал он новый вопрос.

– Поменьше мели помелом, Пустота тебе в рот, – шикнул на него лежавший справа по соседству с пареньком бородатый мужичок. – Не дай боже, надзиратели услышат, что ты распускаешь такие сплетни, будет всем нам Кацеунова камера.

– Ничего я не распускаю и не сплетни это, а чистая правда, – мне Тоскан шепнул на ушко, а он никогда не врет.

– Может, он и не врет, но преувеличить может, – не сдавался мужичок. – Ты сравни этого доходягу и Стероида. Памтас и Герета! Да этому доходу тарибской лягушки не замочить, не то, что здоровяка Стероида.

– Джакирана, – неожиданно вступил в разговор старичок-варнавалиец, сидевший слева от паренька. – Молком говорит правду. Этот новичок с разбитым лицом и в разорванном костюме действительно убил большого человека с именем Стероид.

По всему видно, старик пользовался в этой группе определенным авторитетом, поэтому бородатый тотчас прекратил спор. С испугом взглянув на меня, он отполз к другому краю кровати, тихонько бормоча под нос: “Надо держаться подальше от таких типов, а то схлопочешь Кацеунову камеру”.

Я хотел кое о чем порасспросить обитателей этого мрачного места, но не успел. Где-то далеко, в самом начале барака, вдруг послышалась истошная команда-Приказ: “Отбой, свиньи!” Эхо команды пронеслось с первых рядов до последних, и всех праздношатающихся между рядами коек как ветром сдуло.

Я стоял, беспомощно озираясь, не зная, что делать.

– Джаггер – убийца Стероида, залазь к нам на второй ярус, – услышал я призыв парнишки Молкома, – иначе схлопочешь Кацеунову камеру.

Еще раз оглянувшись и заметив, что в проходах уже никого нет, а с верхних ярусов не свешивается ни одной головы, я последовал приглашению. Превозмогая толчки боли, отдающиеся волнами по всему телу, осторожно забрался на второй ярус и расположился между стариком-варнавалийцем и Молкомом. В тот же миг и без того тусклый свет, освещающий пространство барака, погас окончательно.

Молком деловито вытащил откуда-то замызганное, дырявое одеяло и предложил: “На возьми, Джаггер. По ночам здесь холодно”.

– Спасибо, Молком, – меня тронула забота парнишки, – лучше объясни, где я нахожусь, что это, за место?

– Кавар, потише, – негромко на варнавалийском Предупредил старичок, устраиваясь поудобней на ночлег, и мы тут же перешли на шепот.

– Как, ты не знаешь? Тебя что, не обработали? Это же Пандерлонос! А ты сейчас раб господина Карнава. Великого и Всемогущего. Солнца в небесах – и все такое прочее.

Я растерянно посмотрел на энергобраслеты, опоясывающие мои запястья, и с ужасом подумал: “Пандерлонос – хуже, пожалуй, ничего придумать было нельзя”.

В том, что я не помнил, как меня переправили на другой конец Галактики, не было ничего удивительного. Впрыснули какой-нибудь сильнодействующий наркотик, и я спокойненько пролежал в темпокамере нужное время. Может, сутки, может, и гораздо больше. Лежал себе, ничего не чувствовал, пока меня тащили через всю Галлактику. Через множество ретрансляционных подпространственных кабин. Через сеть подпространственных туннелей. Тащили темпокамеру с моим бесчувственным телом, пока не приволокли сюда. На одну из самых ужасных планет в Галактике. О том, куда могла попасть Майя, я старался не думать. Я мог лишь надеяться, что ее доставили сюда же. Несмотря на то, что Пандерлонос был отвратительным местом, в этом случае у меня появлялся реальный шанс отыскать мою милую девочку.

Пандерлонос – самый известный центр работорговли в третьих мирах Галактики – пользовался дурной репутацией. Эта планета находится на территории, не подконтрольной ни Федерации, ни Терам. О том, что здесь творится, ходят самые ужасные слухи. Говорили, что вся поверхность планеты покрыта лагерями для рабов, что ежедневно в эти лагеря прибывают десятки тысяч новых пленников, что с рабами здесь обращаются хуже, чем со скотом. Говорили также, что за долгие годы в дремучих лесах планеты скопилось немалое количество беглых рабов. Что они тайно существуют где-то в недоступных чащобах, создав собственную субкультуру. Много еще чего говорили об этой мрачной планете.

Пандерлонос является крупнейшей перевалочной базой работорговцев, откуда рабы растекались по всей Вселенной. Но не только этим славится он. Здесь добывают не менее десяти процентов всех изорениумных руд Галактики. Этот редкоземельный минерал и стал причиной того, что некогда прекрасная планета со временем превратилась во всемирный центр рабства. Первым работорговцам, освоившим Пандерлонос, была необходима дешевая рабочая сила для того, чтобы добывать изорениум. Бесплатная рабочая сила, которой было бы не жалко пожертвовать, поскольку добыча этого ценнейшего минерала сопряжена с риском для здоровья. Точнее сказать, больше двух-трех лет на приисках Пандерлоноса никто не выдерживал – умирали от лучевой болезни. Изорениума же здесь, на Пандерлоносе, громадные запасы, и рабов с каждым годом требовалось все больше. Толпы несчастных со всех уголков Галактики сгонялись сюда. Излишки рабов продавались на другие планеты, где тоже требовалась дешевая рабочая сила. На ежедневно устраиваемых торгах совершались крупные сделки, за день продавали тысячи рабов. Наконец добыча изорениума отошла на второй план, а работорговля вышла на первое место по прибыльности.

Федерация, конечно, не раз пыталась навести порядок в этой части Галактики. Был проведен не один рейд по уничтожению работорговцев на планетах третьего мира. Где-то подобные операции завершались успехом, но в целом силам Федерации не удавалось одержать верх над работорговлей. Невозможно воевать с десятками цивилизаций, не уничтожив их при этом. А при уничтожении пропадал сам смысл подобных операций. Поэтому было решено не вести активных боевых действий против планет, культивирующих рабство, а перейти к точечным ударам по базам работорговцев. И такие операции проводились силами Федерации во множестве. Я сам не раз участвовал в подобных рейдах. И надо признать, эта практика оказалась гораздо действенней тотальной войны. Работорговцам становилось с каждым годом все труднее заниматься своим грязным ремеслом. Федерации удалось уничтожить многие казавшиеся неприступными центры работорговли.

Но только не Пандерлонос. Эта чудовищная планета оставалась пока недосягаемой. Здесь Федерация столкнулась с невиданным доселе сопротивлением и очень высоким уровнем боевой техники. Казалось, что все передовые достижения в области современного вооружения использовались для защиты Пандерлоноса.

Некоторые виды оружия, используемые на Пандерлоносе, по своим параметрам превосходили аналоги, имевшиеся в распоряжении Галактической Федерации. Система обороны планеты была построена таким образом, что казалась, это неприступная крепость. Настолько неприступная, что с одним флотом Федерации здесь нечего было делать. С таким, например, как седьмой Галактический флот, в состав которого входит более трех тысяч боевых кораблей класса “Возмездие”, около тысячи линкоров серии “Неистребимые”, не менее сотни суперкрейсеров типа “Корона” и бесчисленное количество вспомогательных судов и суденышек. Это не считая трех дивизий космодесанта. А не считать их, конечно, было бы легкомыслием. При захвате планет это основная сила. Сила, которую невозможно остановить.

И все-таки пытаться захватить Пандерлонос силами одного флота не стоит. Потому что уже пробовали. Потеряв при этом не менее полутысячи боевых кораблей и несколько полков космодесанта. Сам я не участвовал в той мясорубке, но ребята-сослуживцы рассказывали, что зрелище было жуткое. Флот начали расстреливать еще на подходе к Нерону, крайней планете в системе Голосса, где Пандерлонос – четвертая планета из тринадцати. Эти тринадцать планет наш космодесант запомнит надолго. Корабли вспыхивали, как спички, один за другим, и казалось, непонятно какая сила уничтожает их. Эта сила явно была неизвестна Федерации. Подобного оружия Галактическое сообщество еще не знало. Сообщество, объединяющее около двухсот двадцати тысяч цивилизаций и бесчисленное множество колоний. Цивилизаций, некоторые из которых существуют уже миллионы лет.

Когда нападавшие поняли, что ни одна защита, ни одно силовое поле не в состоянии противостоять этому неведомому оружию, пока догадались повернуть обратно, они потеряли значительную часть Седьмого Галактического флота. Долго потом безутешные вдовы и убитые горем матери получали контейнеры с прахом солдат вместо своих мужей и сыновей. Надолго запомнился Пандерлонос космодесанту Федерации.

Совет Федерации был вынужден констатировать высокий военный и научный потенциал планеты работорговцев и принял решение отложить попытки усмирения Пандерлоноса. Отложить на неопределенное время. Объяснения же столь небывалому научному прорыву работорговцев Пандерлоноса совет не дал…

…Задумавшись, я не сразу разобрал вопрос Молкома.

– Есть будешь, Джаггер? – переспросил он.

Вспомнив, что ничего не ел после нашего с Майей прощального ужина в одном из лучших ресторанов Дарана, я молча кивнул. Тотчас парнишка выудил откуда-то бутерброд – большой кусок твердого черного хлеба с узкими, тонко нарезанными ломтиками мяса. Бутерброд, хоть и выглядел не очень симпатично, оказался вполне съедобным. Можно сказать, очень даже вкусным и питательным. Осторожно, поскольку при малейшем неловком движении из потрескавшихся губ начинала сочиться кровь, откусывая пришедшийся кстати ужин, я поинтересовался, что это за деликатес. Такого вкусного мяса я не ел, кажется, уже сто лет.

Лучше бы я не спрашивал.

Молком недоуменно пожал плечами и наивно ответил:

– Мясо? Да его тут полно! Главное, научиться его ловить. Мы со стариком Харой смастерили несколько ловушек на крыс, так что мясо у нас сейчас есть всегда. А хлеб нам достает Тоскан. Он из обслуги и имеет доступ к кухонным объедкам.

Услышав ответ Молкома, я едва не подавился. Аппетит у меня как-то сразу пропал, но, пересилив отвращение, я все же доел остатки ужина. Ужина, достойного раба. Жизнь продолжается, и если уж вляпался в дерьмо, то надо привыкать жить в нем. Иначе долго не протянешь. Брезгливые и слабонервные не выживают в таких местах. Я же должен выжить. Я должен спасти Майю. И я ее спасу. Чего бы мне это ни стоило. Никто не сможет меня остановить. Никому никогда прежде не удавалось остановить меня. Не удастся и сейчас. Пусть на пути у меня стоит весь чудовищный Пандерлонос, хоть все работорговцы Галактики, я найду мою девочку и спасу ее. Я сделаю это.

– Парнавоколо, – сказал Хара, взглянув на мои растрескавшиеся губы, и протянул кожаный мешочек с каким-то снадобьем. – Возьми, человек в разорванном костюме, жующий хлеб с крысой, эту мазь и смажь себе лицо. К утру, когда поведут на работу, губы твои заживут.

– Вар, – поблагодарил я старика по-варнавалийски и взял мешочек.

Из чего было сделано это снадобье, я уточнять не стал.

– Ты что, понимаешь их птичий язык? – удивился Молком. – Мне всегда казалось, что они сами себя с трудом понимают, не то, что другие.

– Немного знаю, – ответил я, дожевав остатки ужина. – Звуки первого и второго уровня я могу произносить. Этого вполне хватает для простого общения.

– А где ты научился их щебетанию? – не унимался парнишка.

В свое время наш разведполк космодесанта из третьей элитной дивизии “Непобедимых” провел шесть месяцев на Кракатане, колонии варнавалийцев. Там я познакомился с одной очень даже симпатичной варнавалийкой. Она и помогла мне немного освоить их трудный язык.

Я хотел рассказать об этом Мелкому, но меня грубо перебили.

– Вы будете спать или нет? Пустота вас сожри, – возмутился бородатый мужичок, сосед Молкома. – Завтра ни свет ни заря пахать, как ломовым лошадям, а вы тут байки травите.

Я, чувствуя справедливость замечаний ворчливого соседа, молча принялся устраиваться на ночлег. Укутался поудобней в одеяло, которое дал мне Молком. Потом развязал мешочек старика Хары и осторожно намазался его кремом-снадобьем. После этого почти мгновенно уснул…

Что это было, я так и не понял. Я успел только осознать, что стремительно падаю. Сильно грохнувшись о пол барака, я мгновенно проснулся и попытался встать. Руки, как, впрочем, и ноги, оказались скованными. Крепко сжатыми энергонаручниками. Спросонья я лишь напрасно израсходовал несколько бесценных калорий, пока понял, что скован намертво. Шанхайским узлом. Это, когда запястья рук и ступни ног крепко прижаты друг к другу. Словно впаяны в монолитный кусок свинца. Свинца, который ничто не в состоянии разрубить. Кроме, конечно, молекулярного меча. Но я бы никому не рекомендовал такой способ освобождения от энергонаручников, хотя сам один раз им и воспользовался.

Именно поэтому бы и не рекомендовал.

Энергонаручники – это не просто пара металлических браслетов с соединяющей их цепочкой. Это пара браслетов из арнегелированной стали, скрепленные мощным силовым полем ближнего действия. Поле, управление которым дистанционно. Это браслеты со встроенными “наслаждениями садиста”! Такими, 'например, как точечные импульс-генераторы, выдающие даже при кратковременном включении такую порцию боли, что волосы встают дыбом и пропадает всякое желание сопротивляться.

Поняв, что сопротивление не имеет смысла, я затих, и меня тут же грубо выволокли в проход между трехъярусными кроватями. В лицо ударил яркий свет неонового фонарика. Я зажмурился и услышал прямо под ухом:

– Это та свинья, что нам нужна. Волоките его к Жирному. В камеру пыток.

Меня бесцеремонно потащили по грубому, словно наждачная бумага, бетонному полу барака. Боль мгновенно разлилась по всему телу. Заныли незажившие раны. Я едва не закричал, но сдержался. Лишь с силой стиснул зубы. Я выдержу. Я все выдержу. Чего бы мне это ни стоило. Я должен выжить. Просто обязан.

Выжить, чтобы спасти Майю.

Но, похоже, выжить здесь будет труднее всего, что мне до этого приходилось делать.

Одно название – камера пыток у кого угодно может вызвать приступ страха. По всему ясно, что ждет меня там. Сбывалось обещание Отстоя – превратить мою жизнь в ад.

Меня выволокли через тройную с решетками дверь из темного барака в немногим более освещенный коридор и, протащив немного, впихнули в небольшую уютную комнату. Комната сияла стерильной чистотой. Чистотой аккуратно разложенных медицинских инструментов. Разными там щипцами, клещами и скальпелями. Сразу и не отличишь эту зловещую комнатку от операционной в больнице среднего пошиба. Есть даже стол наподобие операционного. Различие лишь в том, что в этой комнатенке не лечили, а калечили. Наверняка специалисты своего дела. Своего поганого ремесла.

Один из таких специалистов как раз в упор разглядывал меня. Толстый, словно обожравшийся не в меру боров, с маленькими, бегающими глазками. В кожаном, красного цвета фартуке на голое тело. С волосатыми и жирными, словно гитолайские окорока, ногами. Омерзительный тип.

Один из двоих тащивших меня надзирателей ткнул два раза мне в шею элетрошокером. Я на несколько секунд перестал воспринимать происходящее. Надзиратели, выключив предварительно энергонаручники, закрепили мое бесчувственное тело на специально для этого приспособленном х-образном кресте.

В чувство я пришел мгновенно. Еще бы! Когда твое тело волна за волной пронизывают болевые импульсы, трудно остаться безучастным. Такое ощущение, словно тебя разорвали на множество мелких кусочков и каждый из этих кусочков начинают поджаривать. Поджаривать электрическим током.

Тут уж я не сдерживался. Заорал во всю мощь своих легких.

Боль прошла так же внезапно, как наступила. Когда я спустя несколько секунд смог сфокусировать взгляд, то увидел прямо перед собой противную жирную морду. Морду моего палача. Больше никого в камере пыток не было. Надзиратели ушли.

– Какой, однако, слабонервный народ пошел, – удивилась харя и внезапно громко захохотала.

От хохота жирные телеса толстяка затряслись, слов но студень на горячей сковородке. Большие, словно у женщины, груди выпали из лямок фартука. Пузатый живот заходил ходуном.

– То ли еще будет, дорогой! Первый раз получить порцию экзоболи не так уж страшно. Не знаешь, что тебя ждет. Второй раз гораздо хуже. Неприятнее второй-то раз. Го-раз-до неприятнее.

– Послушай, кусок окорока. Я человек злопамятный, и мой тебе совет – не зли меня, – слишком самоуверенно, никак не соответствуя той роли раба, которую я должен был играть, заявил я.

Толстяк от возмущения чуть не проглотил язык. Это уже чересчур! Такого он еще не видел! Чтобы им командовали? Ему угрожали?

Жирный был прав – переносить боль второй раз оказалось гораздо труднее. Намного труднее. Я орал так, словно наступил конец света. Словно хотел перекричать всех Пиренейских ревунов. Словно старался вместе с воздухом выдохнуть и легкие.

Когда спустя несколько минут после отключения экзопластера я стал видеть, то разговаривать мог уже только шепотом.

Жирный стоял спиной ко мне и деловито перебирал какие-то приспособления на стеклянном столе. Почувствовав, что я пришел в себя, он повернулся и с довольным видом сказал:

– Ну как, свинья, очухался? Будешь угрожать еще?

– Я не свинья, жирный ублюдок, я – Леон Джаггер. Некоторые еще зовут меня Костоломом.

– Наслышан, наслышан, – к моему удивлению, Толстяк не потянулся к рубильнику, включающему экзопластер. – За это ты сейчас и страдаешь. Мой большой друг Отстой просил позаботиться о тебе особо. За Стероида позаботиться. И за покалеченного Крота тоже.

– Что, и тебе он тоже “большой друг”, этот Отстой? Я думал, его любовником был лишь тупой бедняга Стероид.

После моих слов жирное лицо толстяка перекосила гримаса ненависти. С силой сжав большие, похожие на зубоврачебные кусачки, он замахнулся. Однако не ударил. Сдержался. Это еще успеется. У него вся ночь впереди. Много ночей впереди.

– Подожди, ты у меня еще запоешь по-другому, – с угрозой в голосе предупредил он. – Соловьем иканейским запоешь. Еще будешь называть меня его Величеством и вашим Превосходительством. В ногах еще будешь ползать, свинья.

– Послушайте, ваше жирное Превосходительство, окорок ты ходячий, ни перед кем я еще не ползал и перед тобой, мешок с полусгнившим жиром, не собираюсь, – презрительно высказался я.

Толстяк даже посинел. Даже вроде и меньше в талии стал от возмущения. Отбросив в сторону зубоврачебные кусачки, он схватил со стола набор разноцветных щупов. Что это были за щупы, я знал. Приходилось на себе испытывать их действие. Тут уж не покричишь. Когда в ваши зубы втыкают эти изуверские приспособления, единственное, о чем мечтаешь, – это как бы побыстрее потерять сознание.

Злорадно ухмыльнувшись, Толстяк, колыхаясь всеми десятками килограммов излишнего веса, быстро подскочил ко мне. Он ткнул мне в лицо парализатор местного действия. Лицевые мышцы тут же потеряли чувствительность. Голову словно мгновенно заморозили. Заметив, что я достаточно парализован и, следовательно, не смогу его укусить, Жирный, предварительно раздвинув большим плоским ножом мои зубы, вставил мне в рот специальные распорки, похожие на искусственные челюсти. Теперь я уже был не в состоянии при всем своем желании закрыть рот, а Жирный мог преспокойно копаться в моих зубах. Точнее в нервах, которые в этих зубах находятся.

Удовлетворенный проделанной работой. Толстяк хмыкнул и, вытащив толстые волосатые пальцы из моего рта, стал пояснять:

– Ты, свинья, не переживай, убивать я тебя не стану. Имущество Великого господина Карнава надо беречь. Хранить как зеницу ока. Так что успокойся – сильно калечить я тебя не буду. Боли ты получишь предостаточно. Ты даже не можешь представить, сколько этой самой боли ты получишь. Но работать сможешь. Это я тебе гарантирую. Каждую ночь тебя будут приводить в эту уютную комнату, ты будешь умирать здесь в муках, проклинать тот день, когда появился на свет, но поутру ты, накачанный стимуляторами, как ни в чем не бывало отправишься на работу. Ты должен работать, что бы ни случилось. Отрабатывать те помои, которыми тебя кормят.

Я молчал. С распорками, вставленными в рот, особенно не поразглагольствуешь.

– Молчишь? – недоуменно спросил Жирный. – Ну, молчи, молчи. Где же она, твоя прыть?

Не получив ответа на свой вопрос, Жирный оторвал от остатков моего костюма левый рукав, взял со стола небольшой скальпель и со словами “Люблю я это дело”, полоснул им по моей руке. Брызнула ярко-красная струя, и Жирный, словно умирающий от жажды в знойной пустыне, припал к обильно бежавшей из раны крови. Меня едва не вырвало от этого зрелища. Так замутило, что сил нет, а Толстому хоть бы что.

Вдоволь напившись и заметив, что я на глазах начинаю бледнеть, он прекратил свой вампирский ужин. Аккуратно наложив жгут и заклеив рану на моей руке биопластырем, он заботливо поднес к моему лицу баночку с эфирным спиртом. В. нос ударил неприятный запах. В голове тотчас прояснилось.

– Ты смотри, не смей терять сознание, – предупредил Жирный, лицо которого, словно у ночного вампира, было вымазано свежей кровью, – всю свою боль ты должен переносить в здравом уме и твердой памяти.

Заметив, что я начинаю отходить, а лицо вновь становится чувствительным, толстяк приступил к делу. Разложив на столики свои садистские щупы в одном ему ведомом порядке, он принялся мучить меня. Втыкать по очереди в мои зубы свои зверские приспособления.

Это было ужасно больно. Очень больно. Я не терял сознания лишь потому, что Толстяк периодически подносил к моему носу баночку с эфирным спиртом. Боль от этой пытки была ужасная, но Жирному вскоре и этого показалось мало. Решив, что необходимо усилить мои ощущения, он вкатил мне в вену несколько кубиков викарбонала – вещества, многократно обостряющего восприятие человека.

И боль тоже обостряющего.

Сколько длилась пытка Жирного, я не знаю. Мне показалось, что целую вечность, хотя на самом деле, наверное, прошло не так уж много времени. Время, оно вообще имеет свойство течь неравномерно. Когда ты счастлив, оно летит, словно быстрокрылая птица, когда ты страдаешь, ползет как марокканская улитка.

Решив наконец, что я получил на сегодня достаточно, толстый оставил меня в покое. Да и то сказать – решил он правильно. Я хоть и был в сознании, но признаков жизни уже не подавал. Лишь смотрел в потолок бессмысленным взглядом, не понимая, что происходит вокруг.

Выдернув одним грубым движением челюстные распорки из моего рта, Жирный биопистолетом сделал мне несколько инъекций стимулятора. После этого, решив, что на сегодня все и ему пора отдохнуть, Толстяк отключил зажимы, державшие меня на х-кресте.

Это, конечно, он сделал, не подумав. Необдуманно поступил Толстяк. Если бы он взял в руки дистанционное управление энергонаручниками, а потом уже отключил зажимы – все было бы нормально. Пока я, обессиленный, падал с х-образного креста, он бы успел включил силовое поле, соединяющее браслеты наручников. Смог бы снова завязать меня в шанхайский узел.

Но понадеялся Жирный на свое искусство душегуба. Слишком понадеялся на действие своих садистских приспособлений, и, пока он тянулся к пульту управления энергонаручниками, я, освобожденный от захватов, вместо того чтобы упасть безжизненным кулем на пол камеры пыток, одним прыжком оказался рядом с жирной тушей. Схватив ничего не понимающего палача правой рукой за жирное горло и с трудом отыскав в складках жира опоясывающих его шею кадык, я с силой сжал его.

Жирный даже не пробовал сопротивляться. Он лишь беспомощно замахал руками и издал нечленораздельный хрип.

Как мне ни хотелось покончить с моим мучителем, как я ни жаждал разделаться со своим палачом, убивать его я не стал. Скорее всего смерть палача стала бы и моей смертью. Живым из бараков Карнава – по крайней мере сейчас – мне не выбраться. А я должен выбраться. Должен спасти мою Майю, и ради этого я готов был переносить и не такие страдания.

Помучив немного Толстяка, сжимая и разжимая его жирный кадык, пока палач не стал задыхаться, я наконец отпустил его. Жирная туша, потеряв равновесие, попятилась назад и, споткнувшись о медицинский ящик, с грохотом упала.

– Помни, Жирный, что я тебе сказал, – проговорил я, нажимая кнопку вызова надзирателей, расположенную на стене у выхода, – помни, что я злопамятный и что сейчас у тебя появился очень опасный враг. А также помни, что когда-нибудь, не сейчас, при других обстоятельствах, я доберусь до твоей жирной шеи, и тогда уже ты пожалеешь, что родился на свет божий.

Раскрылась дверь, и в камеру вошли двое надзирателей. Они о чем-то весело переговаривались, но внезапно застыли как вкопанные, увидев странную картину. Я стою у умывальника и тщательно мою руки, а Толстяк сидит на полу и испуганно смотрит на меня.

– Забирать, что ли, свинью9 – спросил один из охранников.

Жирный молча кивнул, и я, спокойно вытянув руки вперед, подошел к надзирателям.

– А где пульт-то? – спросил все тот же надзиратель и, так и не получив ответа, добавил: – Да-а, пошли так. Вроде ты смирный.

Через несколько минут ходьбы по слабо освещенному коридору я, сопровождаемый двумя надзирателями, так и не скованный энергонаручниками, был впихнут в свой барак.

Если бы не Молком, я наверное, не нашел бы своего места. Я уже прошел в полной темноте по проходу мимо кроватей, на которых располагались старик варнавалиец и парнишка, когда услышал негромкий окрик.

– Джаггер, ты куда? Ты что, совсем не видишь в темноте?

В темноте я, конечно же, видел. Но не в такой кромешной. Поведав об этом парнишке, я на ощупь забрался на свое место между ним и стариком Харой.

– А мы, люди с Проксимы Льва, видим в темноте не хуже иканейских кошек, – похвастался парнишка и тут же спросил: – Куда они таскали тебя? Я уж думал: ты отправился в Кацеунову камеру.

– Как видишь, нет, – ответил я, отыскивая одеяло.

– А ты, Джаггер, откуда? С какой планеты? – вновь спросил Молком.

Я ужасно хотел спать, но все же ответил мальчишке:

– С Джагги, что в системе Прокса, – сказал я, натягивая одеяло.

– С Джагги? – удивился парнишка. – Это же прародина диоке! Что ж ты молчал?! Я фанат боевых единоборств, а диоке – это сверхбоевое сверхъединоборство.

– Давай спать, Молком, – зевая, проговорил я.

– Конечно, конечно, – протараторил он и тут же вновь спросил: – А чемпионов планеты по диоке ты видел? Вот бы хоть одним глазком взглянуть на одного из них.

– Видел, конечно, – почти уснув, ответил я.

– А я вот их всех наизусть знаю. Пятерых последних, разумеется, по классификации джи, – не унимался парнишка. – Великий магистр Нокс-злопамятный, иллуриец Дамба Ко, Леон Джаггер, трехкратный и непобежденный…

Вдруг какая-то мысль перебила ход речи Молкома:

– Послушай, Джаггер, а ты не родственник того Джаггера – чемпиона Джагии?

Я зевнул последний раз и, ответив: “Я он самый и есть”, – наконец уснул.