"Баронесса Изнанки" - читать интересную книгу автора (Сертаков Виталий)

Змеиный храм

Жаркое колыхание тумана. Шорох десятков ползущих, осторожно замирающих тварей. Змеи.

— Вы видели?

— Что? Что такое? Саня, ты где? Майн гот!

— Да здесь я, держи руку.

— Нет... Наверное, показалось...

— Ваша ученость? Где фомор, ребята?

— Бернар, где моя лошадь? — растерянный голос Анки. — У меня лошадь пропала.

Я втянул воздух и медленно-медленно выпустил ноздрями, закрыл глаза и раскинул в стороны руки. Одно из самых легких упражнений, с которыми справляется и семилетний ребенок фэйри. Одно из самых легких, но и самое действенное. Когда ты оказался во мраке, когда ты боишься сделать шаг, надо отказаться от всего накопленного опыта, от страхов и ожиданий. Надо просто довериться инстинктам, которые помогают выжить любому мышонку или воробью. Это только кажется, что просто. На самом же деле, отключиться от рассудка нелегко. Ты пытаешься отключиться, пытаешься впитать в себя хоть краешек окружающего безмолвия, но не тут-то было. Обычно рядом кто-то жужжит, сопит или кашляет, вот и сейчас.

— Дьявол! Куриная слепота!

— Вы могли бы немного помолчать, мадам?

— Это морок друидов, ничего опасного, — голос тети Берты — Не стоит метаться, уберите оружие.

— Бернар, ты где? — это Анка. Как всегда, запаниковала в самый неподходящий момент.

— Они вокруг, не наступите, — это тетя Берта.

— Дьявол! Кто вокруг?! — щелчок затвора. Это, конечно же, госпожа советница.

Как всегда, я опоздал, а точнее — Хранительница традиций гораздо быстрее, чем я, поймала пространство. С небом и землей все было в порядке, если считать Изнанку местом, где соблюдаются хоть какие-то законы физики. И внезапная ночь не наступила, просто нам запретили видеть и слышать. Для опытных ведьм — это раз плюнуть, но редко какая ведьма способна обмануть другие органы чувств.

Только что мы навьючили коней, потрясающих, горячих коней. У каждого во лбу горело белое пятно, каждый обладал фантастической лебединой шеей и каменными мышцами ног. Эти жеребцы ни минуты не стояли на месте, их приходилось постоянно держать, но нельзя было привязывать. Привязывать Туата-де-Дананн категорически нельзя: оторвется и сбежит обратно в конюшню Блэкдауна. А этого допустить никак было нельзя, тетушка Берта отдала за них большую часть оставшейся травы Ахир-Люсс. С помощью герцога и конюхов мы их кое-как подчинили, но я, например, падал дважды. Мы успели совсем немного. В сопровождении фомора, пикси и барона Ке мы отъехали всего милю, или даже меньше, в сторону пустошей. Серый пепел с востока уже катался под копытами коней, но родовой брох пиктов был еще виден.

И вдруг...

Мы очутились в очень жарком месте, словно на дне пологой воронки. Сюда не долетало ни единое дуновение, воздух застыл, напластовался грузными, почти непрозрачными наростами, скомкавшись над пересохшей почвой, как ватная перина. Здесь от зноя выгорели цветы и случайные насекомые, только острые колючки тянулись к солнцу и неторопливо перекатывались пыльные шары мертвых трав.

Рассекая знойное безмолвие, треугольным клинком нависал над нами Змеиный храм. Я еще не видел его глазами, глаза оставались закрыты, но всем вспотевшим телом ощущал гнетущую силу, исходящую от его просмоленных стен, сбитых из корней каменных деревьев. Я вспомнил старейшину нашей фины Хранителя преданий Питера Лотта: в необозримо далеком прошлом, в том прошлом, где мы жили счастливой семьей в большом доме моего отца, дядя Лотт рассказывал нам старинные предания. В том числе, он говорил о том, почему в Британии не осталось следов Змеиных храмов. Друиды строили их из редких пород дерева, но никогда — из камня или обожженной глины. Племя лесных жрецов вообще мало что оставило после своего ухода, даже легенды противоречили друг другу.

— Можно уже открыть глаза? — напомнила о себе Анка.

— Вот-вот, мне тоже надоело. Какая-то сволочь ползает по ноге, — сердито добавила Мария. — Если она меня укусит...

— Если вы будете дергаться, вас точно укусят, — пообещала тетушка. — Просто не делайте резких движений. Позвольте им запомнить ваш запах. Раз нас сюда пригласили, значит, все не так плохо.

— А наши кони? — заволновался дядя Саня. — А что станет с бароном и Его ученостью?

Честно говоря, мне тоже не понравилось, что наш отряд так непринужденно разделили, никого не спросив.

Мы только-только успели затормозить перед буреломом, как навалился туман, непроглядное сырое облако. Впрочем, испугаться как следует не успели, туман моментально рассеялся, забрав с собой и лес, и горы, и наших любезных проводников.

«Ничего не случится с вашими конями», — произнес насмешливый мужской тенорок прямо у меня в голове. Впрочем, услышали все и одновременно вздрогнули.

Перед входом вопросительным знаком застыла колоссальная змея, также вырезанная из темно-коричневого, чрезвычайно крепкого дерева. В ней, наверное, было не меньше восьмидесяти футов роста. Змея нависала над нами, словно готовилась к броску. В верхней трети ее туловище раздваивалось, а на концах шей сидели две овечьи головы. Из распахнутых пастей свисали длинные кинжалы языков, в глазницах блестели прозрачные камни. Древний скульптор постарался, искусно вырезав каждую чешуйку на мускулистом теле и покрыв каждую коричневой, с золотыми блестками, краской. Хвост овце-змеи обвивался вокруг колоды мертвого дерева, но оставалось совершенно непонятным, как такая махина удерживает равновесие. Две овечьи головы пристально следили за мной: одна — левым, другая — правым глазом. Мне показалось вдруг, что они приближаются, или я отрываюсь от земли и лечу навстречу ядовитым жалам. Магнетизм деревянного чудовища был столь велик, что все мы невольно отвели глаза.

— Не может быть... — прохрипел Саня и закашлялся.

— А кто мне доказывал, что это дурацкое капище придется искать за тридевять земель? — напустилась на него Мария. — Кто говорил, что Змеиный храм на южном берегу?

— Не спорьте, он везде, — оборвала их тетушка. — Девочка приказала искать храм, они нашли. Чем вы еще недовольны?

Дядя Саня откашлялся и потер нос, как он делал всегда, натолкнувшись на умную идею.

— Аня, если у тебя такие теплые отношения с этим, как его... с Гостем Сеахлом, может, попросишь его перебросить нас сразу на материк?

— Не могу на материк, — сокрушенно призналась Анка. — Я уже просила. Гость Сеахл сказал, что у всех свой путь. Нам еще ехать через пустоши.

— Кони Туата сами должны выбрать дорогу, — согласилась тетя Берта.

— Это хреново, — сплюнула наездница.

Мы обошли анаконду с овечьими головами. Змеиный храм был построен из дерева неизвестной мне породы. Возможно, такие деревья до сих пор растут в Измененном мире, где-нибудь в Африке или Латинской Америке. Очень может быть, что многочисленные живые обитатели храма были завезены жрецами вместе с привычной им древесиной откуда-нибудь с притоков Амазонки. Ведь там до сих пор не все растения занесены в каталоги, а уж о змеях рассуждать просто смешно.

Змеи шевелились у нас под ногами. Их было много, но я пока не ощущал рядом ядовитых. Ядовитые охраняли храм внутри, особенно те этажи, которые скрывались под землей. Змеи сворачивались в кольца, неторопливо ползали по своим же прошлогодним шкуркам, застывали на солнцепеке, обнявшись по трое и по четверо. Этих рептилий я нисколько не испугался: сообща с тетей Бертой и Саней мы вполне могли их усыпить или прогнать. Маленький народец, соблюдающий древние договоры.

«Пришло время выполнить второе условие».

— Ой, кто это сказал? — переспросила Анка, естественно, на русском.

Видимо, на сей раз ответили только ей, потому что моя девушка несколько раз кивнула. Мы озирались, как дети, угодившие в новую сказку. Пропали барон и Его ученость, пропали кони и вся поклажа, даже следов не осталось. Выше уровня наших голов, как и прежде, скрывая небо, медленно колыхалось знойное, переливчатое марево. Под ногами хрустели чешуйки змеиной кожи, потрескавшаяся земля обжигала через подошвы.

— Ненавижу ползучих, ничего не могу с собой поделать, — пожаловалась Мария, замерев на одной ноге. Возле ее пятки сворачивался в кольца черный аспид длиной футов в пять. — Нельзя ли как-нибудь отсюда поскорее смыться?

— Ну, Анютка, молодец! — прищелкнул языком дядя Саня. — Это ведь ты нас вывела!

— Я не выводила, — засмущалась Анка. — Я ничего особенного не делала.

— Стало быть, гора пришла к Магомету, — хмыкнула Мария. — Тебе обещали встречу с местным начальством, вот и дождалась.

Змеи нехотя убирались в щели, освобождая нам дорогу к входу в храм. Собственно, не дорогу, а узкую тропку, выложенную белым мрамором. Треугольная башня воткнулась черным острием в небо. Вход был вырезан в виде грубого подобия распахнутой змеиной пасти. По краям широкой щели свисали два раскрашенных клыка, выполняющих функции опорных колонн. На колоннах висели пятнистые удавы, тихо переползали, свивались в клубки, но нами не заинтересовались.

— Если на меня упадет одна из этих веревок, я предупреждаю, что буду орать! — Наездница вытащила пистолет, затем передумала и сменила его на нож.

— Даже не вздумайте! — остановилась тетя Берта. — Даже не вздумайте причинить здесь кому-то малейший вред.

— То есть пусть меня заживо жрут, а я должна покорно ждать?

— Если захотят, вас сожрут все равно.

Сквозь их спор мне слышался какой-то далекий неприятный, будоражащий звук, как будто детский плач.

Но это вполне могло быть игрой воображения, или шумом воды, или такие звуки могли издавать неведомые животные.

— Ты слышал? — тихонько спросил меня дядя Саня.

— Вроде, кто-то плачет?

У взрослого фэйри слух, конечно же, острее. Наш русский кровник едва заметно поворачивался на мраморной тропинке, покачивался, слегка растопырив пальцы. Ведь звуки можно ловить не только ушами.

— Плохо там кому-то... Умирает кто-то... Стоит ли идти?

— Ты прав, кто-то умирает, — кивнула тетя Берта. — Но идти придется.

— Бернар, может, там нужна наша помощь? — оживилась Анка, когда я ей перевел слова Хранительницы. Моя девушка, как всегда, не разобравшись, готова всех колоть, бинтовать и смазывать.

Внутри совсем не было темно: в Змеином храме, как чуть позже выяснилось, вообще не было внутренностей как таковых. Пройдя в «змеиную пасть», мы словно миновали воздушный тамбур, моментально захотелось раздеться и облиться водой. Никакой треугольной крыши над головой, шелестящий зеленый полог из переплетенных ветвей и листьев. Мы угодили в жаркий, несусветно жаркий, сырой лес. Лишенные коры колонны вздымались, как корабельные сосны, но соснам было далеко до местных исполинов. Поток энергии, идущий от горячих коричневых колонн, зашкаливал все разумные пределы. Для того, чтобы насытиться здесь, вернуть себе утраченные силы, мне достаточно было бы минуты, а в Верхнем мире мы с папой тратили по часу, чтобы вытянуть из дерева нужный объем. Очень скоро тетя Берта показала мне кивком головы в вышину. Там, футах в двадцати от земли, над порослью колючего кустарника, висел на дереве человек в белом. Он не висел, а, скорее, обнимал ствол голыми руками и ногами, удобно привалившись щекой. Лицо мужчины скрывали листья, но мне показалось, что он непринужденно спал. Дерево выделяло столько силы, что поддерживало его тело на высоте.

— Тетушка, как называются эти?

— Даже не спрашивай, — опытнейшая травница нашего септа пребывала в полной растерянности. — Не могу определить ни одного растения. Либо их уже нет в Верхнем мире, либо такие никогда и не росли.

Рассекая все оттенки зеленого, сквозь листву прорывались жалящие солнечные лучи. Приземистые кусты покачивали белыми кувшинками цветов, на веточках грелись гадюки. В лужицах по обе стороны от тропы предавались безделью их водяные собратья. С высокой ветки свисал сетчатый питон. Громадных размеров стрекоза приземлилась Сане на плечо и снова взлетела с жужжанием. Пауки сонно висели в своих сетях, поджидая добычу. В каждой норке, в каждом дупле этих тропических джунглей я чуял жизнь. В десятке ярдов от тропы начиналась трясина, там гнили упавшие стволы, топорщились папоротники и хвощи. На островках откладывали яйца щитомордники, охотились хамелеоны, пускали пузыри рогатые жабы. Маленькие народцы, и рептилии в том числе, меня не пугали. Потусторонних сил я тоже не слышал, в этом смысле Змеиный храм был чист, как операционная. Меня пугало совсем другое.

— Слышите? Кто-то стонет?

Мы продвигались очень медленно. Под ногами пружинил глубокий мох, вдоль мощеной дорожки цвели лужи. Мои кроссовки немедленно зачерпнули теплой воды. Температура поднялась градусов до сорока, не меньше, и навалилась стопроцентная влажность. Мы добрались до развилки, здесь из одной дорожки рождались две, и стоял очень странный памятник. Существо двухметрового роста, с человеческим лицом негроидного типа, с дополнительным глазом во лбу, сидело на корточках, обнимая себя толстыми руками. Под верхней парой рук имелась нижняя. Эти руки ладонями вверх лежали на коленях, напоминая буддийский жест. На груди каменного, слегка крошащегося гиганта виднелись полустертые письмена. Мы с дядей Саней немножко поупражнялись в бесплодных попытках их разгадать, пока женщины выливали из обуви воду и выжимали носки. Но мы так и не преуспели в лингвистике, а вот тетя Берта, оправдывая звание лучшей Хранительницы традиций, неожиданно потребовала бумагу и ручку. У меня из ручек давно вытекли чернила, зато у Марии нашелся карандаш для век или еще для чего-то, связанного с дамской красотой. Дядя Саня извлек из полиэтилена записную книжку.

— Держи зеркало! — коротко приказала тетя Берта, подавая Сане свою косметичку.

— Ах, священные духи, а мы-то, дурни, — Саня держал зеркало, а я приготовился записывать перевернутые наоборот буквы. Грудь у истукана долго подвергалась коррозии, но древний резчик поработал на славу, вгоняя зубило очень глубоко. Даже в перевернутом виде письмена мне ничего не напоминали, а вот тетушка надолго задумалась.

— Невызываемая богиня, тебе жертву возносим. Я могу ошибаться, слова исковерканы. Вероятно, не «невызываемая», а «неназываемая». Этот язык, скорее всего, предшествовал тому кельтскому, на котором говорили строители Стоунхенджа.

У меня в голове кто-то звонко расхохотался. Саня выронил зеркальце в лужу и, чертыхаясь, полез вылавливать его из грязи, а я сломал грифель о бумагу. К счастью, ни Мария, ни Анка ничего не заметили. Зато они заметили кое-что другое.

— Смотрите, там слева еще фигуры, их много.

Мы, действительно, слишком увлеклись первой сидящей «бабой», хотя ничего женского я в ней не приметил. Но у древних скульпторов могли быть свои представления о красоте. Левее начиналась целая аллея одинаковых трехглазых памятников, дорожка там расширялась, а запущенный тропический лес превращался почти в классический королевский парк.

— Налево мы не пойдем, — сказала тетушка, и я с ней сразу согласился. Не потому, что лес по правую руку выглядел привлекательнее, а просто, что же я за будущий лесничий, если не соображаю, в какую сторону идти.

И мы бодро, несмотря на брюзжание советницы, направились в болото. Потом была следующая развилка, тропа полезла в гору, стало значительно суше. Вокруг творилось что-то несусветное — буйно разрастались папоротники, с пальм падали гниющие плоды, свисали до земли лианы, на них благоухали потрясающей красоты цветы. Анка потянулась за одним, понюхать, тетя Берта втянула ее обратно на тропу в самый последний момент, когда моя непутевая девчонка уже чуть было не поставила ногу в траву. Я давно уяснил, без всяких мысленных предупреждений, что с дорожек сходить ни в коем случае нельзя. Пусть на самой дорожке разливаются лужи глубиной по колено, а в трех шагах покажется сухо — нельзя и все тут. В вышине широкими прыжками перелетали с ветки на ветку сумчатые, а может быть, совсем и не сумчатые. Пару раз мне почудилась острозубая треугольная пасть и кожистые крылья с когтями, но я никому не сказал. Я бы уже не удивился, встретив тут настоящего динозавра. Важно то, что ни одна опасная тварь не совалась к нам на маршрут. Змеи всех размеров и пород ползали вдоль дорожки, но на мрамор не влезали.

Деревья на очередной развилке расступились, образуя овальную поляну, но кроны их все равно переплелись так плотно, что не было видно, небо там наверху или все же потолок. Наверное, небо, но я потихоньку готовил себя к тому, что небо может оказаться совсем не синим. И даже не голубым. И два, таких уже привычных, солнышка может сменить совсем иное светило, судя по оттенкам цвета — зеленоватый гигант, бледный, похожий на изрытую оспой разбойничью рожу.

Почему я так подумал? Да потому что дышалось все тяжелее. В атмосфере чего-то не хватало, а чего-то было слишком много. Вероятно, друидам нравилось вдыхать воздух тех времен, когда на планете хозяйничали рептилии. Вероятно, змеям, собранным в храме, жилось вольготно и сытно, а излишек метана и недостаток кислорода их как-то не слишком занимал.

— Мне кажется, что кто-то все время смотрит в спину, — тихонько пожаловалась Анка.

— Ерунда это, никого сзади нет, — соврал я. Фэйри никогда не лгут, но могут схитрить. Позади, на дорожке, действительно было пусто. Секунду назад ярдах в десяти за нашими спинами тропу лениво пересек черный констриктор. За поимку змеи таких размеров лучшие музеи и зоопарки перегрызлись бы насмерть. Тетя Берта незаметно приложила палец к губам: она, естественно, видела, но Анку, и тем более Марию, не следовало пугать. За нами следили, напряженно и неприязненно, ощупывая, проверяя каждое наше движение.

— А тебе не кажется, что солнце какое-то зеленое? Смотри, на руку свет падает — и рука зеленеет.

— Это так преломляется свет во влажном воздухе.

— Но ведь кто-то кричит! Это ты слышишь, или оглох?

— Слышу, — вздохнул я, поскольку тут было никак не отвертеться. Мы направлялись как раз в ту сторону, где кто-то стонал жалобно и протяжно, причем не один человек, а несколько. Причитали не так, как от побоев или резкой зубной боли. Обычным это сложно понять, но фэйри легко определяет, отчего страдает человек или животное, даже на расстоянии.

Мы переглянулись с Саней.

— Хреново дело, верь-не-верь, — сказал он. — Похоже, из кого-то кровушку сосут.

Но дело оказалось еще хреновее, чем он предполагал. На прогалине, чуть в сторонке от тропы, разлохмаченной головой возвышался громадный муравейник. Разлохматился он потому, что сверху на кольях были распяты двое обнаженных людей — мужчина и женщина. Женщина уже обмякла и не сопротивлялась, муравьи облепили ее тело, пожирали заживо, на ее лице словно содрали кожу. Я не мог разобрать, молодая она или старая, и к какому народу принадлежит. Просто чуял, что женщина, и что еще жива. Она жутко страдала, муравьи добрались до ушей и до глаз, забирались в нос, но сердце еще билось, и несчастной жертве предстояло изрядно помучиться. Мужчина пока сопротивлялся. Ему удалось вырвать из волосяной петли одну ногу, он бестолково колотил ей по муравьиному дому, извивался всем телом и рычал. Своими действиями он, наверняка, еще сильнее злил рыжих зверюг. Таких огромных муравьев, длиной с половину моего мизинца, я видел только в зоологическом музее. Но такие как раз и водились в тропических лесах.

— Мамочки... — Анка схватилась за меня с такой силой, что потом три дня на локте не проходил синяк. — Бернар, сделай что-нибудь!

Тетя Берта тоже вздрогнула, обычная выдержка ей изменила. Если быть честным, меня не стошнило прямо на тропинке только потому, что рядом была Анка. Каким-то чудом я проглотил назад все то, что рвалось из желудка наружу. Мужчина бился все слабее, он закашлялся: наверное, муравьи заползли к нему в дыхательные пути и грызли изнутри. Мне показалось, что это был еще не старый человек, но точно определить возраст, когда все тело человека кровоточит и кожу срывают лоскутами, невозможно. Оба обреченных на смерть пленника не принадлежали к фэйри, как впрочем, и к пиктам, и к обычным. Я хорошо видел голую ногу мужчины, от ступни и примерно до середины бедра. Нога дрыгалась, муравьи с нее падали, и медно-красная кожа оставалась пока почти нетронутой. На то, что творилось выше, нельзя было смотреть на сытый желудок. Но дело не в цвете кожи, в конце концов, на нашей планете обитают еще индейцы. На ноге у пленника имелось шесть длинных пальцев, заканчивающихся крючковатыми когтями, причем шестой палец противостоял пяти остальным, торчал высоко, над пяткой. Сама грубая стопа была короткой, скорее похожей на копыто, а красная кожа заросла такими же медно-рыжими волосами. И все-таки, оба пленника принадлежали к разумной расе!

— Вот зараза, их надо пристрелить! — Мария сняла с предохранителя пистолет. Меня в ту секунду порадовало, что наездница не поддалась женской панике.

— Не надо ни в кого стрелять! — опомнилась тетя Берта. — Сколько раз вам повторять, что Изнанка прекрасно обходится без ваших пуль. Уберите немедленно оружие.

Советница колебалась. Ей всегда очень не нравилось, когда кто-то командовал, кроме нее.

— Убери пушку и пошли отсюда! — Дядя Саня встал между Марией и муравейником.

— То есть как? Пусть подыхают? — поразилась его неожиданной твердости советница. — И после этого вы будете обвинять атлантов в жестокости?!

— Ты ничего не поняла, — укоризненно покачал головой Саня. — Это не казнь военнопленных и не жертвоприношение маньяков. Это наказание, рядовое наказание слуг. Да, да, почему бы тебе не поверить мне хоть раз? Друиды так наказывали провинившихся слуг, или еще более жестоко. Что нам с того? Ты хочешь вмешаться в чужие дела? Представь, что к тебе в дом заявятся гости, отвяжут твою собаку, выпустят на волю твоих птиц и черепах, отдадут детям торт или вино, которое им совсем не положено?!

— Бернар, о чем они говорят? — Анка отвернулась в другую сторону. — Пожалуйста, отвяжите его, ведь вы же умеете, ну, пожалуйста!

— Мы умеем, но не будем, — поддержал я дядю Саню. — Пойдемте скорее дальше.

Мужчина, тем временем, прекратил сучить ногой. Он еще жил, и мы бы действительно могли его спасти. Отогнать насекомых, поджечь муравейник, наложить мазь. Но я точно знал, что попытка проявить милосердие приведет к катастрофе.

— Да вы оба сговорились, что ли? — обиделась Мария, однако оружие спрятала. Все-таки за время нашего путешествия она стала немного толерантнее.

— С тобой сейчас играют в игру, и с Анечкой тоже. Игра называется «Добренькая девочка помогает всем подряд по пути в сказку». С вами отрабатывают миф, который давно себя дискредитировал. — Иногда дядя Саня выражался чрезвычайно умно. — Мы здесь в гостях, а не дома.

И мы побрели дальше. По пути мы встретили еще троих жрецов, тянувших деревья на разной высоте от земли. В какой-то момент стало темно, а когда тропинка вынырнула из густой тени, тропические заросли кончились. Разом, словно кто-то провел ножом границу между буйным разноцветьем и аккуратной зеленой лужайкой.

Наверное, мы достигли того места, куда стремились. В центре лужайки, у зеркального пруда, спиной к нам сидел на корточках тощий старик в белой хламиде. Его босые пятки, наверное, лет десять не встречались с мылом и пемзой. Старик удил рыбу, а может, вовсе не рыбу. Из-под его грязно-белых косм выглядывало самое обычное ухо с длинной серьгой. В пруду плавали замечательные кувшинки. Две дюжины змей грелись под зеленым солнышком. На поляне было еще много чего интересного, но тут старик повернулся, и мы увидели, что он совсем не старик. А еще мы увидели, что седые волосы растут у него только позади, вдоль затылка. На его широком выпуклом лбу красовались три коротких рога, совсем недавно подрезанных, а на шее — толстое кольцо с цепью. Другой конец звенящей цепи уходил в зеркальную воду пруда. Рыбак встал и оказался выше нас всех, включая Марию. Затем он сделал шаг, и я впервые разочаровался в своем зрении. Его ступни только издалека казались заросшими грязью. Поскольку это были вовсе не ступни, а копыта.

Полуолень-получеловек улыбнулся и произнес несколько певучих слов.

— Я его понимаю, — шепнула тетя Берта. — Ему нужен тот, кто больше всего хочет уйти.

Приложив небольшое усилие, я тоже начал разбирать слова. Страж храма умел петь на любом языке. У него была в запасе вечность, чтобы выучить все языки на свете.

— Во имя ваше, Бриан, Юхиар и Юзабар... призываю тебя в свидетельницы, невызываемая Эпона, и супруга твоего, смерть дарящего, призываю тебя в судьи. Дагда, орошающий горячей водой наши леса...

— Кланяйтесь в пояс, это он так здоровается.

Над поляной разнесся скрипучий, нечеловеческий стон. Вокруг пруда, по окружности, в тени леса, в землю были закопаны люди. Двое обычных, и двое — явно не из нашего мира, краснолицые, с ввалившимися носами. До того они вели себя столь тихо, что я их принял за пеньки. Но дело обстояло много хуже. Мужчин и женщин закопали в землю по грудь, а теперь сквозь их тела, сквозь их кожу и нервы, прорастали свежие зеленые побеги. На наших глазах четыре человека превращались в деревья. У одного острый сучок порвал кожу между ребер, у другого вывернуло набок шею, третий рыдал беззвучно, ветка росла у него прямо изо рта.

— Так у них рождались самые сильные деревья, — прокомментировала тетушка. — Духи холма! А я не верила, что это возможно — превратить врага в дерево.

— Зачем он нас пугает? — Моя девушка храбрилась изо всех сил, но я слышал, как бьется ее сердечко.

Человек-олень запел.

— Он не пугает. Он работает. Высаживает Священную рощу. Ему нужна женщина с усыхающей веткой.

— Дьявол! — Наездница схватилась за обездвиженную руку. Мария думала, мы ничего не замечаем, но я-то видел, как она сдала за последние сутки. Во время свадьбы она уже не могла танцевать, взявшись за руки, ее конечность висела плетью. Отвары и мази не могли помочь против быстрого времени.

— Женщине с усыхающей рукой осталось жить не больше месяца, — бесстрастно сообщил рогатый жрец. — Она должна подарить храму остаток своей жизни.

Тетя Берта перевела, не глядя советнице в глаза. Добавить тут было нечего, мы молчали.

— Они превратят меня в дерево? — на удивление спокойно поинтересовалась Мария. — Спросите, меня будет корячить, как этих парней? Тогда я лучше застрелюсь. Прямо сейчас.

Я испугался, что, и вправду, застрелится.

— Гость Мария не будет страдать, — полуолень позвенел цепью. — Если Гость Мария лишит себя жизни, Змеиный храм не получит ее великую силу. Братья будут считать, что договор не выполнен.

— Так вот оно что! — скрипнул зубами дядя Саня. — Выходит, им нужен доброволец. Берта, им нужна добровольная жертва?

Хранительница перевела, хотя дядя Саня мог спросить и сам. От волнения он не заметил, что жрец перешел на язык Долины.

— Братьям нужна живая сила, чтобы построить Хрустальный мост. Братья никогда не лгут. Братья предлагают честный обмен.

— Дьявол! — Мария плюхнулась на траву. Ничего не понимающая Анка беспомощно металась взглядом между нами. — Дьявол, я стану деревом, поленом! Эй, спросите рогатого, я хоть что-то буду чувствовать?

— Гость Мария проживет больше тысячи лет.

— Видимо, иначе никак. — Наездница стянула куртку, запуталась в пропотевшей рубашке.

— Что такое? Что он хочет? — распсиховалась Анечка.

Рука наездницы представляла собой печальное зрелище. Старение добралось уже до плеча, серыми тяжами и узлами захватывая область ключицы. Рука стала тонкой и дряблой, как у девяностолетней старухи.

— Они же могут ее вылечить? — всех по кругу спрашивал Саня. — Ведь могут же, они все умеют! Маша, не соглашайся!

— Они предупреждали, — Анка шмыгнула носом. — Они предупреждали, что заберут одного из нас.

— Маша, не дури! — У нашего русского кровника начиналась истерика.

— Тихо, тихо, не кричи, — Мария провела ему ладонью по лицу, коротко поцеловала в губы. Затем подтянула Анку к себе, здоровой рукой взъерошила ей волосы. — Тысяча лет в приятной компании — тоже не так плохо. Бернар, поклянись мне, что приведешь сюда Эхусов.

— Клянусь, — сказал я. — Памятью народа Холмов, здоровьем родителей и честью септа. Я клянусь, что сделаю все для людей Атласа.

— Гостя Аню и Гостя Марию ждет Гость Сеахл, — рогатый жрец топнул копытом, и не успели мы опомниться, как все трое исчезли.

Наш русский кровник сел на землю и заплакал.