"Сиамские кошечки" - читать интересную книгу автора (Севела Эфраим)

17. Экстерьер. Улицы Бангкока. (Вечер)

Вечер опустился на Бангкок. Как обычно в тропиках, быстро, без перехода стемнело. Город погрузился в густой, тяжелый мрак. И как по команде, тысячи, десятки тысяч огней вспыхнули вдоль улиц, яркими гирляндами протянувшись в бесконечность.

Многокрасочные линии неона, как радуги, озарили витрины роскошных магазинов, заиграли у гостеприимно распахнутых входов в рестораны; засветились фары автомобилей: красные — в одном направлении и белые — в обратном, потекли нескончаемым потоком светлячков над жирным асфальтом. Пучки света озарили макушки пальм в черном небе и длинные, словно лакированные, листья банановых деревьев.

Сомкит и Кемаль бродят в толпе, заполнившей тротуар, крепко держа друг друга за руки, словно боясь потеряться, быть разлученными в этом чудовищном людском муравейнике. Вспышки неоновых огней играют на их лицах, окрашивая их то в зеленый, то в оранжевый, то в золотой цвета и превращая людские потоки в карнавальную процессию с ее удивительным разнообразием костюмов, платьев, головных уборов, от индийских тюрбанов и женских сари до тропических одежд типа сафари, в которые облачились тут, в Бангкоке, тяжеловесные европейцы, прогуливаясь в обнимку со своими узкоглазыми восточными красотками.

Они минуют шумный немецкий Бирхаус — огромную пивную под открытым небом, вернее, под кронами высоких деревьев. Пивные бочки, дубовые столы с литровыми фаянсовыми кружками. Все так же, как в Мюнхене. И эта гигантская пивная так и называется — «Мюнхен», готическими буквами оповещающая об этом Бангкок.

И уж совсем как в Германии, все столы оккупированы немцами-туристами, в зеленых тирольских шляпах, с игривым пером на тулье. И чтоб ни у кого не возникло сомнения в их баварском происхождении, почти все немцы натянули на свои раздобревшие тела белые рубашки, пересеченные шлейками коротких кожаных штанов из зеленой замши. Оркестр, в такой же униформе, играет марши и тирольские польки, а посетители, натягивая шлейки на мускулистых плечах, раскачиваются в ритм этой музыке с высоко поднятыми в руках массивными кружками, покрытыми пенными шапками пива. Их таиландские подружки, стиснутые широкими боками мужчин, выглядят маленькими детишками, которых родители забыли вовремя уложить спать.

Внимание Кемаля и Сомкит привлекла забавная картинка. Перепивший немец, с переполненным пивом пузом, зажатым в кожаные короткие штанишки, явно ищет глазами туалет, неуверенно покачиваясь на толстых волосатых ногах. Выручает его странный официант — специально обученный большой шимпанзе, в красной каскетке набекрень и укрытый красной раздувающейся пелериной от шеи до колен.

Шимпанзе, обнаружив пребывающего на грани детского греха клиента, подает ему серую лапу и ведет, раскачиваясь с ним в такт и для устойчивости опираясь о землю свободной лапой. Так они и бредут, держась за руки и в одном ритме покачиваясь. Пока не дошли до туалета. Человек ввалился в помещение, а обезьяна осталась дожидаться его снаружи.

Стоило немцу вывалиться оттуда, неловко застегивая короткие замшевые штаны, как шимпанзе возник перед ним и протянул ему из-под красной пелерины лапу, собранную в горсть — без всяких слов понятный жест, требующий вознаграждения за труд. Получив деньги, животное беспечно удалилось в предвкушении очередного клиента, налитого до ушей пивом, а брошенный им огромный немец, одетый как мальчик, недоуменно озирается, пытаясь сообразить, где же его стол и вся компания, гремящая тяжелыми кружками.

Кемаль и Сомкит развеселились.

Сомкит. Хотите посидеть?

Кемаль. Нет.

Сомкит. Понимаю. Вам и так надоели ваши приятели?

Кемаль. Какие у меня тут приятели, моя девочка? Я им — чужой, а они мне — и подавно. Я в их стране — иностранный рабочий. Тебе это о чем-нибудь говорит? Мой народ, Сомкит, как и твой, продает своих детей на сторону от бедности, нищеты. Одна лишь разница: турки избавляются от своих сыновей, отправляя их в чужие края на фабрики и заводы. А Таиланд торгует своими дочерьми прямо здесь, дома.

Сомкит, Я впервые встречаю бедного европейца.

Кемаль. Я даже и не европеец. Я — турок. Я делаю самую черную работу в Германии. Работу, которой немец не станет марать свои руки. А сюда я попал совершенно случайно… По воле Аллаха… Где бы я смог наскрести денег, чтоб отправиться в такой дальний вояж? Чтоб быть откровенным с тобой, признаюсь: у меня даже нет денег, чтоб пригласить тебя в ресторан поужинать.

Петер. Тогда отдай свою даму тому, у кого на это хватает денег.

Петер возник перед ними с пенной шапкой пива в кружке. Узнав Сомкит, он расплылся в интимной улыбке.

Петер. Фрейлейн, если я не ошибаюсь, это вы… которая стреляла бананами из известного места, пардон… и попала мне, шалунья, прямо в лицо… хе-хе… Сочту за честь пригласить вас со мной отужинать.

Сомкит. Но вы видите… я же не одна.

Петер. Ну, что ж… Мы можем накормить и его… заодно.

Сомкит. Я не уверена, что мой кавалер пылает желанием составить вам компанию.

Петер. А мы можем спросить его прямо сейчас… если вы настаиваете… Каков будет ваш ответ, господин турок?

Кемаль взял из его руки кружку с пивом, осторожно поставил ее на ближайший столик и со всего размаху влепил немцу затрещину, чуть не сбив его с ног.

Петер. Полиция!

Из-за его спины на крик вынырнул шимпанзе в красной пелерине.

Петер. Здесь в полиции служат обезьяны?

Кемаль. Слушай, ты! Мы сейчас не в Германии, где ты — немец, а я — никто, грязный турок. Понял? Тут полиция нас обоих считает европейцами.

Петер все же попытался ударить его в ответ, но между ними встала Сомкит, раскинув руки.

Сомкит. Эй! Слушай, Европа! Давайте обойдемся без полиции. Каждый пойдет своей дорогой. Я, например, с ним.

Она прижалась к Кемалю и повела его, взяв за руку.

Сомкит. Если я вам не надоела, мы можем поужинать у меня.

Вокруг них кипит полуночный Бангкок. В небе выплясывают пестрые рекламные щиты, написанные на разных языках — по-немецки, по-английски, по-французски, по-японски. Зазывалы, в униформе, стоя у входа в злачные места, хватают прохожих за руки, умоляют заглянуть, суля невиданные утехи. Таиландские девочки, раздетые почти донага, улыбаются туристам из окон. Они прелестны. И улыбки их не вульгарны, а невинны, как у детей.

Сомкит и Кемаль свернули в переулок и сразу окунулись в густую тьму. Без ярких витрин и буйства неона.

Здесь тянулись пустыри с кучами песка и штабелями цемента в бумажных мешках, силуэты бетономешалок, с разинутыми и умолкшими на ночь ртами.

Они подошли к высоченной конструкции возводимого здания, еще пустой, без стен, лишь с бетонными перекрытиями этажей, напоминавших ребра скелета — скелета небоскреба. Каждая комната дома открыта внешнему миру и отделена от соседней только тонкими перегородками будущих стен. Все это напоминало пчелиные соты огромного улья, устремленного к самым звездам в темном небе.

Но соты лишь поначалу казались необитаемыми. Приглядевшись, можно было различить слабые огоньки в каждой из комнат и передвигающиеся тени их обитателей. Здесь теплилась жизнь. Тихая жизнь, почти незаметная со стороны, для постороннего глаза. Словно боящаяся привлечь к себе внимание.

В каждой открытой, без наружных стен, ячейке шла своя жизнь. Кипело в кастрюлях на электроплитках варево. Кто-то стирал в пластмассовых тазиках, кто-то подводил уже засыпающих в этот поздний час детей к самому краю жилища, и дети с разных этажей мочились наружу, направляя тоненькие струйки, как легкий дождь, вниз, прямо на улицу, на бушующие огни города.

Грузовым лифтом, перепачканным строительным мусором, Кемаль и Сомкит поднялись куда-то к звездам и через отсутствующую стену вылезли на бетонное перекрытие этажа.

Сомкит. Вот мы и дома. В этой, еще не построенной комнате, я и живу. Бесплатно. Получается экономия. А когда строительство будет закончено — придется убираться. Здесь поселят туристов. С большими кошельками. А я поищу другую стройку. В Бангкоке, слава богу, с этим нет проблем.

Кемаль. Кто все эти люди, что живут здесь?

Сомкит. Это те, кто строит отель. Рабочие. Днем здесь кипит работа, а ночью они тут спят… Со своими семьями. С рассветом их родственники исчезают, забрав свои пожитки, только мужчины остаются, чтоб продолжить работу.

Кемаль. Куда же уходят их семьи на день?

Сомкит. Кого это интересует? Они все бездомные. Перебрались в столицу из провинции, с гор. Половина жителей Бангкока не имеют крыши над головой.

Кемаль. А ты-то как сюда попала?

Сомкит. Хоть я и устроилась на хорошую работу, но денег, чтобы купить квартиру, не накопила. Пока… у меня бесплатная крыша. Брат мой здесь работает. Я ночую с его семьей.

Кемаль. Постой. Скажем, через месяц — другой отель достроят. Что тогда?

Сомкит. Этот достроят-начнут другой. И брат, надеюсь, без работы не останется. И снова будет ночлег. Ты почему так загрустил? Все это не так уж плохо. Ночью дует прохладный ветерок — отлично можно выспаться. А вид какой отсюда! Весь Бангкок под ногами. Построят здесь красавец-отель, и вы, европейцы, будете много платить, чтоб полюбоваться отсюда городом, как мы сейчас. Пошли. Я познакомлю тебя с братом. К сожалению, он ни на каком языке, кроме нашего, не разговаривает, но кто сказал, что гостеприимство нуждается в словах?