"На берегу" - читать интересную книгу автора (Шьют Невил)

6

Спустя двадцать пять дней “Скорпион” приближался к первой цели своего маршрута. Уже десять дней, начиная с тридцатого градуса от экватора, лодка не поднималась на поверхность. Сперва она подошла к острову Сан-Николае, поодаль от Лос-Анджелеса, и, опасаясь неразведанных минных полей, обогнула город на почтительном расстоянии. Обошла остров Санта-Роза с внешней стороны; приблизилась к берегу западнее Санта-Барбары; отсюда двинулась к северу на перископной глубине, держась в двух милях от берега. Осторожно завернули в залив Монтерей, осмотрели рыбацкую гавань, но не увидела ла берегу ни признака жизни и почти ничего не выяснили. Уровень радиации везде оказался одинаково высок, и из осторожности решили не всплывать, выставляли только перископ.

Не доходя пяти миль до Золотых ворот, осмотрели Сан-Франциско. Только и узнали, что мост рухнул. Похоже, опрокинулся его южный устой. Те дома вокруг Парка Золотых ворот, что видны были с моря, изрядно пострадали от взрыва и пожара, похоже, ни в одном нельзя было бы жить. Нигде ни признака жизни, и уровень такой, что навряд ли в этих местах мог выжить хоть один человек.

“Скорпион” пробыл здесь несколько часов: фотографировали через перископ, насколько возможно, вели наблюдения. Снова повернули к югу, дошли до Залива Полумесяца, подошли на полмили к берегу и, ненадолго всплывая, окликали через громкоговоритель — не отзовется ли кто. Здания как будто не слишком пострадали, но на берегу по-прежнему ни признака жизни. “Скорпион” пробыл здесь до сумерек, а потом двинулся на север вдоль берега, держась от него мили за три-четыре.

С тех пор как подводники пересекли экватор, стало правилом за время каждой вахты один раз всплывать, возможно выше поднимать антенну и ловить радиопередачу со стороны Сиэтла. Однажды, на пятом градусе северной широты, и вправду удалось ее поймать — бессвязные, бессмысленные сигналы продолжались минут сорок, потом оборвались. С тех пор их больше не слышали. И вот вечером, когда “Скорпион” всплыл вблизи Форта-Брагга, при бурном море и сильном встречном северо-западном ветре, едва включив пеленгатор, они вновь услышали сигналы. На этот раз удалось точно засечь направление.

Дуайт наклонился над картой, на которой штурман, лейтенант Сандерстром, прокладывал курс.

— Санта-Мария,— сказал он. — Похоже, вы были правы.

Они постояли, прислушиваясь — к несущейся из динамика бессмысленной тарабарщине.

— Это случайные сигналы,— сказал наконец лейтенант. — Такое никто не станет выстукивать, даже если ничего не смыслит в радио. Просто где-то что-то случайно включилось.

— Похоже, что так,— Дуайт еще постоял, прислушиваясь. — Но там есть энергия. А где энергия, там и люди.

— Не обязательно,— возразил лейтенант.

— Гидроэлектростанция? Это я понимаю,— сказал Дуайт. — Но, черт побери, не могут же турбины два года работать безо всякого присмотра.

— Представьте, могут. Есть турбины превосходные, очень надежные.

Дуайт буркнул что-то невнятное и опять наклонился над картой.

— На рассвете я хочу поравняться с мысом Флаттери. Продолжаем идти, как сейчас, около полудня определимся и тогда отрегулируем скорость. Если с виду бухта в порядке, зайдем туда на перископной глубине, чтобы можно было, окажись на дне какая-нибудь помеха, продуть цистерны и увернуться. Может быть, сумеем подойти к Санта-Марии вплотную. А может, и не сумеем. Если подойдем, вы готовы высадиться на берег?

— Ну конечно,— был ответ. — Я совсем не прочь на время выбраться из нашей коробки.

Дуайт улыбнулся. Они шли с погружением уже одиннадцать дней, и хотя на здоровье пока никто не жаловался, у всех понемножку разыгрывались нервы.

— Ладно, только бы не сглазить, будем надеяться, что нам повезет.

— А знаете,— сказал Сандерстром,— если не пройдем через пролив, пожалуй, я сумею добраться до станции посуху. — Он потянул к себе другую карту. — Если мы войдем в Грейс-Харбор, я могу выйти на берег у Хокуиама или Абердина. Вот эта дорога ведет прямиком к Бремертону и Санта-Марии.

— Но это сотни миль.

— Уж наверно я найду и машину и горючее.

Капитан покачал головой. Двести миль в легком защитном костюме, когда и машина, и горючее, и вся местность вокруг радиоактивны… невозможная штука.

— Запас воздуха у вас только на два часа,— сказал он. — Понятно, вы можете захватить добавочные баллоны. Но все равно это невозможно. Так или иначе мы вас потеряем. Да и не так уж это важно — высадиться.

“Скорпион” опять погрузился и пошел дальше прежним курсом. Когда через четыре часа всплыли, загадочный передатчик молчал.

Весь следующий день лодка по-прежнему шла на север на перископной глубине. Теперь капитана всерьез беспокоило настроение команды. В тесноте, безвылазно в стальной коробке людям становилось невтерпеж; радиопередачи, которые могли бы их развлечь, давно уже не доходят, пластинки, сто раз прокрученные по бортовому радио, опостылели. Чтобы встряхнуть подчиненных, подбросить пищу для ума и тему для разговоров, Тауэрс открыл всем желающим доступ к перископу, хотя смотреть было, в сущности, не на что. Но эти скалистые, ничем не примечательные берега — их родина, и один вид какого-нибудь кафе и замершего рядом “бьюика” радовал истосковавшиеся души и развязывал языки.

В полночь, следуя обычному распорядку, “Скорпион” всплыл подле устья реки Колумбия. Вахту у капитан-лейтенанта Фаррела принимал лейтенант Бенсон. Фаррел как раз поднял перископ и, прильнув к окулярам, настраивал его на круговой обзор. И вдруг резко обернулся к Бенсону.

— Ну-ка, позовите командира. На берегу огни, от тридцати до сорока градусов справа по носу.

Не прошло и двух минут, как все столпились у перископа, один за другим смотрели и сверялись с картой — Тауэрс, Бенсон и Фаррел, к ним присоединились Питер Холмс и Джон Осборн. Капитан со старшим помощником склонились над картой.

— Огни в штате Вашингтон,— сказал Дуайт. — Примерно там, где Лонг-Бич и Илуэйко. По другую сторону устья, в Орегоне, ни огонька.

— Гидроэлектростанция,— произнес за плечом командира Сандерстром.

— Думаю, да. Если есть свет, работает электростанция, это многое объясняет. — Дуайт обернулся к физику. — Мистер Осборн, какова снаружи радиация?

— Тридцать в красном секторе, сэр.

Капитан кивнул. Слишком высока, чтобы можно было выжить, но не убивает мгновенно; за последние пять-шесть дней уровень почти не менялся. Тауэрс подошел к перископу, долго стоял, всматриваясь. Нет у него ни малейшего желания ночью подводить лодку ближе к берегу.

— Ладно,— сказал он наконец. — Идем дальше прежним курсом. Отметьте, мистер Бенсон.

Он вернулся к себе и лег. Завтра будет тяжкий и тревожный день, надо хоть немного поспать. Но он тут же поднялся, в уединении крохотной каюты с завешенной дверью отпер сейф, где хранились секретные документы, и достал браслет; при электрическом свете драгоценность так и засверкала. Шейрон эта вещица понравится. Дуайт осторожно вложил браслет в нагрудный карман кителя. Потом снова вытянулся на койке, положил ладонь на сверток с удочкой и уснул.

В четыре утра, перед самым рассветом, снова всплыли чуть севернее Грейс-Харбор. На берегу не видно ни огонька, но ведь в здешних местах нет городов, и дорог почти нет, так что это еще ничего не доказывает. Опустились на перископную глубину, пошли дальше. Когда два часа спустя Дуайт вышел в рубку, в перископ видно было, что день настал ясный, солнечный, и все, кто свободен был от вахты, по очереди приходили поглядеть на пустынный берег. Дуайт пошел завтракать, потом стоял над штурманским столиком, курил, изучал уже хорошо изученную карту минных полей и наизусть знакомый вход в пролив Хуан де Фука.

В семь сорок пять старший помощник доложил, что на траверсе показался мыс Флаттери. Тауэрс погасил недокуренную сигарету.

— Ладно,— сказал он. — Входите в пролив, Фаррел. Курс ноль семьдесят пять. Скорость пятнадцать узлов.

Впервые за три недели гул моторов стал глуше; относительное затишье в стальной коробке показалось гнетущим. Все утро проливом, врезающимся между Соединенными Штатами и Канадой, “Скорпион” двигался на юго-восток, подводники опять и опять определялись при помощи перископа, наносили маршрут на карту, не раз и не два меняли курс. На берегу почти незаметно было перемен, лишь в одном месте на острове Ванкувер, близ реки Джордан, немалое пространство на южных склонах горы Валентайн опустошили, судя по всему, взрыв и пожар. Как прикинули на “Скорпионе”, пострадала площадь не меньше чем семь миль на пять; поверхность, похоже, осталась ровная, но нигде ни пятнышка зелени.

— Видимо, взрыв был в воздухе,— сказал Тауэрс, отходя от перископа. — Вероятно, чей-то самолет настигла управляемая ракета.

Близились места густонаселенные, и теперь постоянно двое-трое из команды только и ждали минуты, когда офицеры отойдут и можно будет хоть одним глазком глянуть в перископ. Вскоре после полудня “Скорпион” поравнялся с Порт-Таунсендом и повернул на юг, в Пьюгетский пролив. Пошли проливом, по правую сторону от острова Уитби и перед вечером подошли к материку, напротив городка Эдмондс, в пятнадцати милях севернее центра Сиэтла. К этому времени минные заграждения остались далеко позади. Насколько видно было с моря, город не пострадал ни от бомбежки, ни от пожара, но уровень радиации все равно оставался высокий.

Тауэрс внимательно смотрел в перископ. Если счетчик Гейгера не ошибается, ничто живое при такой радиации не может протянуть дольше нескольких дней, и однако при весеннем солнышке все выглядит так обыкновенно… невозможно поверить, что здесь нет людей. Даже стекла в окнах, за редкими исключениями, целы. Он отвернулся от перископа.

— Десять влево, семь узлов,— распорядился он. — Подойдем к берегу, станем у причала и попробуем некоторое время вызывать по радио.

Он передал командование старшему помощнику и приказал проверить и приготовить громкоговоритель. Фаррел поднял “Скорпион” на поверхность, ввел в бухту, и они легли в дрейф в сотне ярдов от лодочной пристани, зорко наблюдая за берегом.

Боцман тронул Фаррела за плечо:

— Вы разрешите Суэйну глянуть в перископ, сэр? Это его родной город.

Старшина Ральф Суэйн был на “Скорпионе” оператором радиолокационной установки.

— Ну конечно.

Фаррел отступил, и Суэйн шагнул к перископу. Довольно долго стоял и смотрел, наконец поднял голову.

— Кен Палья открыл свою аптеку,— сказал он. — Дверь настежь, и шторы на окнах подняты. А вот неоновую вывеску не погасил. Что-то не похоже на Кена жечь электричество средь бела дня.

— А людей на улицах не видно, Ральф? — спросил капитан.

Старшина опять приник к окулярам.

— Не видать. В доме миссис Салливен одно окно разбито, чердачное.

Он смотрел еще три или четыре нескончаемые минуты, пока Фаррел не тронул его за плечо и не стал сам к перископу. Суэйн отступил.

— Видели свой дом, Ральфи? — спросил капитан.

— Нет. С моря его не видать. Мой дом повыше, на Рейнер-авеню. — Он досадливо передернул плечами. — Никаких перемен не видать. Все как было, так и есть.

Лейтенант Бенсон взял микрофон и начал окликать берег:

— Подводная лодка Соединенных Штатов “Скорпион” вызывает город Эдмондс. Подводная лодка Соединенных Штатов “Скорпион” вызывает город Эдмондс. Если кто-нибудь нас слышит, просим выйти на набережную, к причалу в конце Главной улицы. Подводная лодка Соединенных Штатов вызывает город Эдмондс…

Суэйн вышел из рубки и отправился в носовой отсек. Дуайт Тауэрс шагнул к перископу, к которому уже приник было другой матрос, и сам стал осматривать берег. От набережной город круто поднимался в гору, открывая взгляду свои улицы и дома. Через несколько минут Тауэрс выпрямился.

— Незаметно, чтобы Эдмондсу сильно досталось,— сказал он. — Если бы та ракета угодила в “боинг” над Эдмондсом, тут только и осталось бы гладкое место.

— Противовоздушная оборона здесь очень сильна,— возразил Фаррел. — От всех управляемых ракет есть защита.

— Верно. Однако же они прорвались к Сан-Франциско.

— Но не похоже, чтобы они прорвались сюда. Просто дошла воздушная волна от ракеты, которая взорвалась над проливом.

Дуайт кивнул.

— Видите неоновую вывеску над аптекой? Она еще горит. — Он немного помолчал. — Будем вызывать подольше… скажем, еще полчаса.

— Слушаю, сэр.

Капитан уступил место у перископа старшему помощнику, а сам отдал по переговорному устройству несколько распоряжений, чтобы лодка не меняла позиции. Лейтенант Бенсон опять и опять в микрофон вызывал берег; Дуайт закурил, прислонился к штурманскому столику. Недолго спустя погасил сигарету, бросил взгляд на часы.

От носовой части донесся металлический удар: с лязгом захлопнулся стальной люк; Тауэрс вздрогнул, обернулся. Через минуту — еще удар, потом над головой, на палубе, шаги. Тотчас еще шаги — кто-то бежит по проходу к рубке, миг — и на пороге лейтенант Херш. Выпалил:

— Суэйн вылез в аварийный люк, сэр! Он на палубе!

Дуайт прикусил губу.

— Сейчас люк закрыт?

— Да, сэр. Я проверил.

Капитан обернулся к боцману.

— Выставить часовых у обоих люков, носового и кормового.

Мортимер убежал, и в это время из-за борта послышался громкий всплеск.

— Попробуйте посмотреть, что он там делает,— сказал Дуайт Фаррелу.

Старший помощник наклонил перископ до предела и стал поворачивать по кругу.

— Почему никто его не удержал? — спросил капитан Херша.

— Наверно, не успели, очень быстро он изловчился. Перед тем пришел из кормового отсека, сел и грызет ногти. На него и внимания-то не обратили. А я ничего не видал, осматривал в это время носовую торпедную камеру. Никто и ахнуть не успел, а Суэйн уже в шахте, крышку за собой захлопнул, а наружный люк открыл. Воздух-то снаружи отравленный, вот никто за ним и не погнался.

Дуайт кивнул.

— Понятно. Основательно продуть шахту, а потом подите и проверьте, хорошо ли задраена наружная крышка люка.

— Вот, теперь я его вижу,— сказал, не отрываясь от перископа, Фаррел.

— Он плывет к причалу.

Дуайт наклонился к окулярам (пришлось согнуться в три погибели) и увидел пловца. Выпрямился, сказал несколько слов занятому микрофоном лейтенанту Бенсону. Тот повернул регулятор мощности.

— Старшина Суэйн, слушайте меня. — Пловец задержался, покачиваясь на воде. — Приказ капитана: немедленно вернитесь. Если вы возвратитесь сейчас же, капитан возьмет вас на борт, даже рискуя заражением лодки. Но вы должны вернуться сию минуту.

— Иди ты знаешь куда! — донеслось в ответ из динамика над штурманским столом.

По лицу капитана промелькнула усмешка. Он снова пригнулся к перископу и смотрел не отрываясь: вот Суэйн подплыл к берегу, вот вскарабкался по лесенке на причал. Чуть погодя Тауэрс выпрямился.

— Ну, все. — И повернулся к стоящему рядом Джону Осборну. — Сколько он, по-вашему, протянет?

— Сперва он ничего не почувствует,— ответил физик. — Вероятно, завтра к вечеру начнется рвота. А тогда… ну, кто его знает. У всех по-разному, смотря каков организм.

— Три дня? Неделя?

— Думаю, да. При таком уровне радиации едва ли дольше.

— А сколько времени у нас остается, чтобы снова взять его на борт без опасности для всех остальных?

— Такого опыта у меня нет. Но уже через несколько часов любые его выделения будут радиоактивны. Если он всерьез заболеет на борту, мы не можем ручаться за здоровье команды.

Дуайт поднял опущенный до предела перископ и приник к окулярам. Суэйна можно было еще разглядеть, в мокрой насквозь одежде он шагал по улице. Замешкался у аптеки, заглянул в открытую дверь; потом завернул за угол и скрылся из виду.

— Что ж, он явно не намерен вернуться,— сказал капитан, уступая место у перископа помощнику. — Выключите громкоговоритель. Курс на Санта-Марию, держаться середины канала. Десять узлов.

В подлодке воцарилось гробовое молчание, его нарушали только команды, отдаваемые рулевому, приглушенный рокот турбин да мерное, с присвистом дыхание двигателя. Дуайт Тауэрс, тяжело ступая, пошел к себе в каюту, Питер Холмс — за ним.

— Вы не попробуете вернуть его, сэр? Я могу в защитном костюме выйти на берег.

Дуайт мельком взглянул на своего офицера связи.

— Великодушное предложение, капитан-лейтенант, но я его не принимаю. Я и сам подумывал о том же. Предположим, мы высадили офицера и двоих людей в подмогу, чтобы доставить Суэйна на борт. Сперва надо еще его найти. Возможно, ради этого мы застрянем тут часов на пять, и потом, допустимо ли, взяв его в обратный путь, рисковать жизнью всех остальных на борту. Возможно, он ел зараженную радиацией пищу или пил зараженную воду… — Тауэрс чуть помолчал. — И еще Одно. В этом рейсе мы пробудем в погружении, без настоящего свежего воздуха двадцать семь дней, а то и все двадцать восемь. К концу некоторые окажутся в прескверной форме. Хотел бы я в последний день услышать от вас, понравится ли вам при этих условиях провести лишних четыре-пять часов под водой, потому что это время мы потратили на старшину Суэйна.

— Понятно, сэр,— сказал Питер. — Просто я хотел предложить свою помощь.

— Ну конечно. Я очень это ценю. Мы пройдем опять мимо Эдмондса сегодня ночью или, может быть, завтра, когда рассветет. Тогда остановимся ненадолго и окликнем его.

Капитан вернулся в рубку и остановился подле вахтенного офицера, опять и опять сменяя его у перископа. Тщательно наблюдая за берегом, прошли совсем рядом со входом в канал Вашингтонского озера, обогнули Форт-Лоутон и подошли к военной и торговой пристаням в бухте Эллиот, в самом сердце Сиэтла.

Город ничуть не пострадал. У военного пирса пришвартован минный тральщик, у торговых причалов — штук шесть грузовых судов. В высоких зданиях в центре города почти все окна целы. Слишком близко подойти не решились — вдруг под водой кроются нежданные препятствия,— но, насколько можно судить, глядя в перископ, все очень обыкновенно, город как город, только людей не видно. И до сих пор горит немало электрических фонарей и неоновых вывесок.

Капитан-лейтенант Фаррел оторвался от перископа, сказал Тауэрсу:

— Сиэтл был отлично защищен от нападения с воздуха, сэр, куда лучше Сан-Франциско. Мыс Олимпик тянется к западу на сотню миль с хвостиком.

— Знаю,— отозвался капитан. — И тут было вдоволь управляемых ракет для заслона.

Дольше оставаться было незачем. “Скорпион” вышел из бухты и повернул на юго-запад к острову Санта-Мария; уже виднелись высящиеся на нем башни-антенны.

Дуайт вызвал к себе в каюту лейтенанта Сандерстрома.

— Вы готовы высадиться?

— Все готово,— ответил радист. — Мне только напялить защитный костюм.

— Отлично. Полдела вы сделали заранее, теперь мы знаем, что электростанция еще работает. И пожалуй, можно ручаться, что ни одной живой души тут не осталось, хотя наверняка знать нельзя. Ставлю сто тысяч долларов против сосиски, радиосигналы подаются по какой-то случайности. Только ради того, чтоб выяснить, что это за случайность, я не стал бы рисковать лодкой и уж никак не стал бы подвергать риску вас. Понятно?

— Понятно, сэр.

— Так вот, слушайте. Воздуха в баллонах у вас на два часа. Мне нужно, чтобы вы прошли дезактивацию и явились сюда ко мне через полтора часа. Часы вы с собой не возьмете, за временем следить буду я. Каждую четверть часа буду сигналить сиреной. Один гудок — через четверть часа после вашего выхода, два — через полчаса и так далее. Когда услышите четыре гудка, чем бы вы там ни были заняты, закругляйтесь. При пятом гудке все бросайте и во весь дух назад. Еще до шести гудков вы должны быть на “Скорпионе”, пройти в шахте дезактивацию и задраить за собою аварийный люк. Вы меня поняли?

— Прекрасно понял, сэр.

— Хорошо. Сейчас я не слишком жажду выполнить весь план нашего рейса до мелочей. Мне надо, чтоб вы вернулись на борт в целости и сохранности. Я нипочем не послал бы вас на берег, мы и так уже знаем почти все, что вы можете там найти, но я сказал адмиралу, что мы вышлем человека на разведку. Я не желаю, чтобы вы подвергались лишней опасности. Предпочитаю, чтоб вы возвратились, даже если не выяснится до конца, откуда берутся те сигналы. Рисковать вам позволительно в одном-единственном случае: если вы обнаружите на берегу хоть кого-то живого.

— Все ясно, сэр.

— С берега ничего не брать на память. В лодку должны вернуться только вы сами — в чем мать родила.

— Хорошо, сэр.

Капитан опять отправился в рубку, а радист — в носовой отсек. При ярком весеннем солнце лодка медленно, буквально ощупью шла под самой поверхностью воды к острову Санта-Мария, готовая мгновенно остановить двигатели, продуть цистерны и всплыть, попадись на пути какая-либо помеха. Соблюдалась предельная осторожность, и лишь под вечер, около пяти “Скорпион” лег в дрейф по правую руку от, островного причала, глубина тут была шесть сажен.

Дуайт прошел в носовой отсек — здесь, облачась в защитный костюм, только еще не надев шлема и кислородных баллонов, сидел лейтенант Сандерстром и курил.

— Ну, приятель, валяйте,— сказал Тауэрс.

Молодой человек смял сигарету и поднялся, два матроса надели на него шлем, приладили за плечами баллоны. Сандерстром проверил, как поступает воздух, глянул на манометр, поднял большой палец — порядок! — забрался в шахту и задраил за собой люк.

Выйдя на палубу, он потянулся и глубоко вздохнул — какое наслаждение выбраться из стальной коробки, увидеть солнечный свет! Потом открыл люк надстройки, вытащил стянутую полосами пластика надувную лодку, развернул ее, подсоединил к баллону и накачал воздух. Привязал фалинь, спустил резиновую лодку на воду, взял весло и повел лодку к корме “Скорпиона”, к трапу за боевой рубкой. Спустился в лодку и оттолкнулся от стального бока “Скорпиона”.

Управлять лодкой при помощи единственного весла было не очень-то ловко, и к причалу Сандерстром добрался только через десять минут. Накрепко привязал лодку, вскарабкался по отвесной лесенке; едва сделал несколько шагов по причалу, взревела сирена “Скорпиона”. Сандерстром обернулся, приветственно махнул рукой и зашагал дальше, на берег.

Он дошел до каких-то строений, выкрашенных серой краской, вероятно, это были склады. На ближайшей стене, под колпачком для защиты от дождя, он заметил выключатель; подошел, повернул — над головой вспыхнула лампочка. Сандерстром снова выключил свет и пошел дальше.

Потом он увидел общественную уборную. Помешкал, перешел через дорогу и заглянул внутрь. На пороге одной кабинки растянулся сильно разложившийся труп в военной форме. Собственно, чего еще можно было ожидать, однако зрелище это отрезвляло. Сандерстром повернулся и снова вышел на дорогу.

Школа связи находится по правую ее сторону, в нескольких обособленных зданиях. Учебные корпуса знакомы Сандерстрому, но ему надо не сюда. Шифровальный отдел — слева от дороги, и по соседству с ним почти наверняка можно отыскать помещение главного радиопередатчика.

Сандерстром вошел в кирпичный корпус шифровального отдела и подергал одну за другой двери в коридоре. Все двери оказались заперты, кроме двух — от уборных. Туда он не заглянул.

Он вышел наружу и огляделся. В глаза бросилась трансформаторная станция со множеством проводов и изоляторов, и он пошел вдоль проводов к другому двухэтажному зданию, деревянному. Подходя, услышал рокот электрического двигателя, и в ту же минуту дважды прогудела сирена “Скорпиона”.

Когда она смолкла, опять донесся тот же рокот, и Сандерстром пошел на звук, к электростанции. Работающий генератор оказался невелик, на глаз мощностью киловатт в пятьдесят. Все стрелки на приборной доске были спокойны, лишь одну — указатель температуры — занесло в красный сектор. И сквозь ровное гуденье пробивалась какая-то скрипучая нотка. Пожалуй, эта машина скоро испустит дух, подумал Сандерстром.

Он вышел из генераторной и прошел в административный корпус. Тут двери стояли незапертые, некоторые распахнуты настежь. Первый этаж, видимо, отведен был под конторы, во всех комнатах полы, точно сметенными ветром осенними листьями, устланы бумагами и радиограммами. В одной комнате вырвана с мясом оконная рама, тут немало бед натворил дождь. Сандерстром подошел к пустому проему в стене и выглянул наружу: оконная рама, сорванная с петель, валялась на земле.

Он поднялся на второй этаж, отыскал главную аппаратную. Вот они, два пульта, над каждым высится металлическая стойка передатчика со всей аппаратурой. Один передатчик заглох, стрелки всех приборов на нуле.

Второй передатчик у окна, оконная рама тоже сорвана с петель и упала поперек пульта. Верхний угол рамы торчит из оконного проема наружу и подрагивает от несильного ветерка. Другим верхним углом рама опирается о лежащую на пульте опрокинутую бутылку из-под кока-колы.

Сандерстром протянул руку в защитной перчатке и тронул раму. Она качнулась, стукнула по ключу передатчика, стрелка миллиамперметра дернулась кверху. Сандерстром отпустил раму, и стрелка упала. Вот и завершена одна миссия подводной лодки Соединенных Штатов “Скорпион”, он увидел воочию то, ради чего пройдено десять тысяч миль, что поглощало столько усилий и внимания в Австралии, на другой, стороне земного шара.

Сандерстром снял оконную раму с пульта и осторожно положил на пол; деревянный переплет ничуть не пострадал, раму запросто можно бы починить и вставить на место. Сандерстром подсел к пульту и, пальцем в перчатке нажимая на ключ, начал передавать открытым текстом:

“Говорит остров Санта-Мария. Докладывает подводная лодка Соединенных Штатов “Скорпион”. Никого живого здесь нет. Заканчиваю”. Он повторял это опять и опять, а тем временем трижды прогудела сирена.

Он сидел и почти машинально повторял все ту же весть, которая почти наверняка уже доносилась до Австралии, а взгляд блуждал по сторонам. Вот лежит коробка с американскими сигаретами, недостает всего двух пачек, о таких сигаретах он только мечтал, но слишком четок приказ капитана. Есть две-три бутылки кока-колы. А на подоконнике еще громоздится стопка еженедельника “Сатердей ивнинг пост”.

Прикинув, что он проработал уже минут двадцать, радист решил — довольно. Последние три раза он закончил сообщение словами: “Передает лейтенант Сандерстром. На борту все в порядке. Идем дальше на север, к Аляске”. И прибавил: “Станция прекращает работу”.

Он снял руку с ключа и откинулся на спинку стула. Ей-ей, эти лампы и катушки, этот миллиамперметр и преобразователь внизу потрудились на славу. Почти два года безо всякого присмотра и замены — а действуют, как новенькие! Он поднялся, осмотрел аппарат, щелкнул тремя выключателями. Обошел передатчик кругом, открыл заднюю панель — надо же узнать, чьей фирмы эти лампы; с удовольствием послал бы им письменную благодарность.

Он еще раз поглядел на коробку первоклассных сигарет — нет, капитан, конечно, прав: они должны быть радиоактивны, такое курево — верная смерть. С сожалением он оставил их на место и спустился по лестнице. Прошел в генераторную, где все еще работала машина, внимательно осмотрел панель управления, выключил рубильник, другой. Гул стал затихать; Сандерстром выждал, пока все замерло. Да, отменно поработала эта машина и, если бы сменить подшипники, еще долго служила бы не хуже. Тошно от одной мысли — оставить ее на ходу, покуда не разлетится вдребезги.

Пока он тут был, сирена подала голос четыре раза, и свое дело он сделал. В запасе еще четверть часа. Можно все как есть обследовать, но чего ради? В жилых домах он только и найдет трупы, как там, в уборной, а видеть их нет ни малейшего желания. Если взломать дверь шифровальной, возможно, там найдутся бумаги, интересные для австралийских историков, но ему не разобраться, которые интересны, да и все равно капитан запретил брать что-либо на борт.

Сандерстром вернулся туда, откуда вел передачу. Осталось еще несколько свободных минут, и он сразу взялся за журналы. Как он и ожидал, тут нашлись три номера, выпущенные после того, как “Скорпион” перед самой войной вышел из Пирл-Харбор — ни он сам и ни один человек на подлодке этих номеров не видел. Сандерстром жадно их перелистал. Тут были три заключительные главы романа “Леди и лесоруб”. Он сел и принялся читать.

Не успев прочитать и половины первого отрывка, он очнулся: пять раз кряду взвыла сирена. Надо идти. Мгновенье он колебался, потом свернул три выпуска газеты в трубку и сунул под мышку. Надувная лодка и защитный костюм радиоактивны, их придется оставить в забортном отсеке “Скорпиона”, их промоет морская вода; газеты можно засунуть в резиновую лодку, выпустив из нее воздух — и, может быть, они уцелеют, может быть, в безопасных южных широтах удастся отмыть их от радиации, просушить и дочитать роман. Сандерстром вышел из здание радиостанции, заботливо затворил за собой дверь и зашагал к причалу.

Чуть не доходя до причала напротив пролива стояла офицерская столовая. Высаживаясь на берег, Сандерстром едва скользнул по ней взглядом, а вот сейчас что-то привлекло его внимание, и он свернул к ней, полсотни лишних шагов не в счет. То была глубокая веранда, с нее, конечно, открывается красивый вид. Оказалось, там обедают. В плетеных креслах сидят вокруг стола пятеро мужчин в хаки и две женщины; под легким ветерком затрепетал край летнего платья. На столе — стаканы с виски и старомодные рюмки.

На миг Сандерстром обманулся и поспешно подошел ближе. И остановился в ужасе: это застолье длилось больше года. Он отшатнулся и заспешил к причалу, скорей, скорей назад, в тесную, наглухо закрытую стальную коробку, где надежно, безопасно, где тепло от близости товарищей.

На палубе он выпустил воздух из надувной лодки, свернул ее, в складки сунул газеты. Торопливо разделся, шлем и всю одежду сложил в забортный отсек, захлопнул и запер крышку, спустился в шахту и включил душ. Через пять минут он вступил во влажную духоту подводной лодки.

У выхода из тамбура ждал Джон Осборн, со всех сторон обвел прибывшего счетчиком Гейгера, ничего худого не обнаружил, и еще через минуту, опоясанный полотенцем, Сандерстром уже докладывал в капитанской каюте Дуайту Тауэрсу, рядом застыли офицер связи и первый помощник капитана.

— Мы получили ваши радиосигналы,— сказал Тауэрс. — Не знаю, дошли ли они уже до Австралии, это ведь долгий путь. Там около одиннадцати утра. Как вы думаете?

— Думаю, передачу приняли,— ответил радист. — Там сейчас осень, гроз и электрических помех не так уж много.

Тауэрс разрешил ему пойти одеться и обратился к помощнику:

— Эту ночь останемся на месте. Уже семь часов, пока дойдем до минных полей, стемнеет. — Без путеводных огней он не решался в темноте лавировать в заминированном проливе Хуан де Фука. — Здесь нас не застигнет прилив. Солнце взойдет в четыре пятнадцать, по Гринвичу это полдень. Тогда и пойдем.

Ночь подводники провели в спокойной бухточке подле Санта-Марии, глядели в перископ на береговые огни. А на рассвете двинулись в обратный путь и сразу же налетели на илистую мель. Начинался отлив, предстояли два часа мелководья, и однако, если верить карте, глубина под Килем должна была быть шесть футов. Продули цистерны, пытаясь всплыть, но безуспешно, только уши заложило от резкого перепада давления в корпусе; ругательски ругая картографов, дважды повторили попытку — и все понапрасну. Как ни досадно, пришлось ждать прилива, только к девяти утра удалось выйти в канал и направиться на север, в открытое море.

В двадцать минут одиннадцатого лейтенант Херш, который нес вахту у перископа, вдруг объявил:

— Впереди идет лодка!

Старший помощник бросился к нему, на мгновенье приник к окулярам.

— Зовите капитана! — И, когда вошел Дуайт, доложил: — Прямо по курсу лодка с подвесным мотором, сэр. До нее примерно три мили. В лодке человек.

— Живой?

— По-моему, живой. Лодка идет своим ходом.

Дуайт подсел к перископу, долго присматривался. Потом поднялся.

— По-моему, это Суэйн,— негромко сказал он. — Кто бы это ни был, он удит рыбу. Похоже, Суэйн раздобыл моторную лодку и горючее и занялся рыбной ловлей.

Фаррел ошеломленно посмотрел на него.

— Надо же!

Капитан немного поразмыслил.

— Подойдите к лодке поближе и ложитесь в дрейф. Мне надо с ним поговорить.

В “Скорпионе” все смолкло, только и слышались команды Фаррела. Вскоре он велел остановить двигатели и доложил капитану, что моторная лодка рядом. Дуайт взял микрофон на длинном проводе и подошел с ним к перископу.

— Говорит капитан Тауэрс,— сказал он. — Доброе утро, Ральфи. Как дела?

— Отлично, кэп,— донеслось в ответ из динамика.

— Ловится рыба?

Суэйн выпрямился в лодке, поднял так, чтоб увидели в перископ, пойманного лосося.

— Одну поймал… обождите минуту, кэп, вы запутаете мою леску.

У перископа Дуайт усмехнулся:

— Сейчас он ее смотает.

— Может, мне подать немножко вперед? — спросил Фаррел.

— Не надо. Держитесь на месте. Он уже выбирает лесу.

Они выждали, и рыболов благополучно собрал свою снасть. Потом заговорил:

— Послушайте, кэп, вы меня, верно, считаете подлецом — взял и удрал с корабля.

— Ничего, приятель,— сказал Дуайт. — Я все понимаю. Только вот на борт вас уже не возьму. Мне надо думать обо всей команде.

— Ну, ясно, кэп, я ж понимаю. Я “горячий” и, наверно, с каждой минутой становлюсь горячее.

— А сейчас как самочувствие?

— Покуда в порядке. Может, вы спросите мистера Осборна, долго еще я не скисну?

— Он думает, примерно еще день, а потом вам станет худо.

— Что ж, с последним днем мне здорово повезло,— отозвался из лодки рыбак. — Вот была бы досада, если б пошел дождь.

Дуайт засмеялся:

— Правильно, так и надо рассуждать. Скажите, а что делается на берегу?

— Все умерли, кэп… ну, вы это, верно, и сами знаете. Я побывал дома. Мать с отцом лежат мертвые в постели… по-моему, они что-нибудь такое приняли. Пошел поглядеть на свою девушку, а она тоже мертвая. Не надо было мне туда ходить. Ни собак, ни кошек не видать, и птиц нет, ни единой живой твари… тоже, верно, все перемерли. А так вроде все как было. Я виноват, что удрал с корабля, кэп, а только рад, что воротился домой. — Он помолчал минуту, потом прибавил: — У меня есть своя машина, и есть чем ее заправить, и своя лодка есть, и подвесной мотор, и вся рыболовная снасть. И денек выдался славный, погожий. Лучше уж вот так, в родном городе, чем в сентябре там, в Австралии.

— Ну, ясно, приятель. Понимаю вас. Может быть, вам нужно что-нибудь такое, что мы для вас выложим на палубу? Мы уходим и сюда больше не заглянем.

— А на борту нет таблеток — знаете, которые враз прикончат, когда человеку станет совсем худо? Цианистый калий?

— У нас их нет, Ральфи. Если хотите, я выложу на палубу пистолет-автомат.

Рыболов покачал головой.

— Пушка у меня и у самого есть. Погляжу в аптеках на берегу, может, там что-нибудь такое найдется. Хотя, пожалуй, пуля лучше всего.

— А больше вам ничего не нужно?

— Спасибо, кэп, на берегу есть все, что надо. И задаром. Передайте от меня привет всем ребятам.

— Передам, приятель. А теперь нам пора. Желаю наловить побольше рыбки.

— Спасибо, кэп. У вас под началом хорошо служилось, уж простите, что я сбежал.

— Это ничего. А теперь мы пошли, берегитесь винтов. — И Тауэрс обернулся к помощнику: — Командуйте в машинное и ложитесь на курс, десять узлов.

В тот вечер Мэри Холмс позвонила Мойре. Была поздняя осень, дождь лил как из ведра, вокруг дома Дэвидсонов в Харкауэе свистал ветер.

— Дорогая,— сказала Мэри,— получена радиограмма. Они все живы-здоровы.

Девушка, ахнула от неожиданности:

— Как они ухитрились сообщить?

— Мне только что звонил капитан Питерсон. Сообщение передано с той загадочной радиостанции, из-за которой их послали в рейс. Радировал лейтенант Сандерстром, и он сообщил, что все здоровы. Правда, замечательно?

Нахлынула такая радость, что Мойра едва не потеряла сознание.

— Чудесно! — прошептала она. — А можно им ответить?

— Сомневаюсь. Сандерстром сказал, что отключает передатчик и что там нет ни одного живого человека.

— О-о… — Мойра помолчала. — Что ж, наверно, нам только и остается запастись терпением.

— А ты хотела передать что-то определенное?

— В общем, нет. Просто хотела кое-что сказать Дуайту. Но с этим можно и подождать.

— Деточка! Неужели…

— Нет.

— И ты хорошо себя чувствуешь, это правда?

— Гораздо лучше, чем пять минут назад… А как ты, как Дженнифер?

— Малышка — прекрасно. У нас все хорошо, вот только дождь без конца. Может, ты к нам выберешься? Мы с тобой сто лет не видались.

— Я могу приехать как-нибудь вечером, после работы, и переночевать.

— Это будет чудесно!

Два дня спустя вечером Мойра доехала до станции Фолмут и под моросящим дождиком стала одолевать две мили подъема в гору. В квартирке Холмсов стараниями Мэри уже пылал огонь в камине гостиной. Мойра переобулась, помогла Мэри искупать и уложить малышку, и они поужинали. Потом уселись на полу перед камином.

— Как по-твоему, когда они вернутся? — спросила Мойра.

— Питер говорил, примерно к четырнадцатому июня. — Мэри потянулась к календарю, что лежал позади нее на столике. — Еще три недели с маленьким хвостиком. Я вычеркиваю дни.

— Ты думаешь, они вовремя пришли в то место… ну, откуда послали радиограмму?

— Не знаю. Надо было спросить капитана Питерсона. Может, позвонить ему завтра утром и спросить, удобно это?

— По-моему, не страшно.

— Пожалуй, позвоню. Питер говорит, это его последнее поручение по службе, когда они вернутся, он останется без работы. Я все думаю, может, нам бы в июне или в июле съездить куда-нибудь, устроить себе каникулы. Зимой тут так противно — сплошь дождь да ветрище.

Мойра закурила.

— А куда ты хочешь поехать?

— Куда-нибудь где потеплее. В Квинсленд или вроде того. Ужасно неудобно без машины. Наверно, придется везти Дженнифер поездом.

Мойра выпустила длинную струю табачного дыма.

— Пожалуй, с Квинслендом будет не так-то просто.

— Из-за этой болезни? Но ведь до него очень далеко.

— В Мэриборо уже началось,— сказала Мойра. — А он только самую малость севернее Брисбена.

— Но есть же еще теплые места, не обязательно в той стороне?

— Да, пожалуй. Но эта штука упорно движется на юг.

Мэри круто повернулась, поглядела на подругу.

— Слушай, ты серьезно думаешь, что дойдет и до нас?

— Думаю, да.

— И что же, по-твоему, мы все от этого умрем? Мужчины не ошибаются?

— Наверно, так.

Мэри повернулась, отыскала среди бумаг, раскиданных на кушетке, каталог садовых цветов.

— Я сегодня заходила к Уилсону, купила сотню желтых нарциссов,— сказала она. — Луковицы. “Король Альфред” — знаешь этот сорт. — Она показала картинку в каталоге. — Посажу их в том углу у ограды, где Питер убрал дерево. Там их не спалит солнце. Но если мы все умрем, наверно, это глупо.

— Не глупей, чем мне теперь начать учиться машинописи и стенографии,— сухо сказала Мойра. — Если хочешь знать, по-моему, все мы немножко спятили. Когда расцветают желтые нарциссы?

— Должны зацвести к концу августа. Конечно, в этом году они будут еще не бог весть что, а вот через год-другой залюбуешься. Понимаешь, цветков становится все больше.

— Ну конечно, стоит их посадить. Ты их все-таки увидишь, и будет такое чувство, вроде сделала что-то хорошее.

Мэри посмотрела на подругу с благодарностью.

— Вот и мне так кажется. Понимаешь, я… мне… невыносимо просто сложить руки и ничего не делать. Тогда уж лучше сразу взять и умереть и покончить с этим.

Мойра кивнула.

— Если то, что говорят, верно, никто из нас не успеет сделать, что задумал. Но, пока хватит сил, надо делать свое дело.

Так они сидели на коврике перед камином, Мэри ворошила пылающие чурки. Потом сказала:

— Я забыла спросить, может, хочешь коньяку или еще чего-нибудь выпьешь. В буфете стоит бутылка и, кажется, есть немного содовой.

Мойра покачала головой.

— Не хочу. Мне и так хорошо.

— Правда?

— Правда.

— Вступила на стезю добродетели? Или вроде того?

— Вроде того,— подтвердила Мойра. — Дома я не пью ни глотка. Разве что в гостях или с мужчинами. В основном с мужчинами. В сущности, мне это даже надоело.

— Но ведь ты не из-за мужчин бросила, дорогая? Теперь тебе, похоже, не до них. Из-за Дуайта Тауэрса?

— Да,— был ответ. — Все из-за Дуайта Тауэрса.

— А ты не хотела бы выйти замуж? Даже если все мы и правда в сентябре умрем?

Мойра пристально смотрела в огонь.

— Да, мне хотелось выйти замуж,— негромко сказала она. — Мне хотелось всего, что есть у тебя. Но теперь у меня ничего этого не будет.

— А ты не можешь выйти за Дуайта?

Мойра покачала головой.

— Сильно сомневаюсь.

— Я уверена, ты ему нравишься.

— Да,— сказала Мойра. — Я ему очень нравлюсь.

— Он никогда тебя не целовал?

— Один раз поцеловал.

— Я уверена, он на тебе женится.

Мойра опять покачала головой.

— Никогда и ни за что. Видишь ли, он женатый человек. У него в Америке жена и двое детей.

Мэри широко раскрыла глаза.

— Но это невозможно, дорогая. Они же наверняка умерли.

— Он так не думает,— устало сказала Мойра. — Он думает, в сентябре он вернется домой и увидит их. У себя дома, в городе Мистике. — Она помолчала. — Все мы сходим с ума, каждый по-своему. Дуайт — вот так.

— По-твоему, он всерьез воображает, что его жена и дети еще живы?

— Не знаю, что он там воображает. Что живы — вряд ли. Он думает, что в сентябре умрет, но при этом вернется домой, к своей Шейрон и Дуайту-младшему и к Элен. Он покупает для них подарки.

Мэри силилась понять услышанное.

— Но если он так думает, почему же он тебя целовал?

— Потому что я обещала ему помочь с подарками.

Мэри поднялась.

— Мне надо выпить,— решительно заявила она. — И тебе тоже полезно. — А когда снова села рядом с Мойрой и у обеих в руках были стаканы, спросила с любопытством: — Наверно, странное это чувство — ревновать к покойнице?

Мойра отпила глоток, она по-прежнему пристально смотрела в огонь. Наконец сказала:

— Я к ней не ревную. По-моему, не ревную. Ее зовут Шейрон, прямо библейское имя. Я рада бы с ней познакомиться. Наверно, она замечательная. Понимаешь, он очень земной человек.

— Так ты не хочешь выйти за него замуж?

Мойра долго молчала.

— Не знаю,— наконец сказала она. — Может быть, хочу, а может быть, и нет. Если бы не вся эта история… я бы пошла на любую подлость, лишь бы его отбить. Наверно, ни с кем другим я не была бы счастлива. Но ведь осталось слишком мало времени, теперь уже ни с кем не успеешь стать счастливой.

— Все-таки впереди еще месяца три-четыре,— заметила Мэри. — Когда-то я видела одно поучительное изречение — знаешь, такие вешают на стену, чтоб всегда были перед глазами. Там было написано: “Не волнуйся, возможно, это еще и не случится”.

— Я думаю, это наверняка случится,— сказала Мойра. Взяла кочергу и стала бесцельно ее вертеть. — Будь впереди целая жизнь, другое дело. Если б можно заполучить Дуайта навсегда, чтобы у нас был дом, и дети, и долгая жизнь, я бы и на подлость пошла. Будь это возможно, ни перед чем бы не остановилась. А сделать ей гадость, когда удовольствия всего на три месяца и потом — ничего… нет, это совсем другое. Может быть, я и безнравственная, но, кажется, не до такой степени. — Она подняла глаза и улыбнулась. — И наверно, мне все равно бы не успеть. Наверно, он заслужит у нее высшую похвалу за свое поведение.

— О, господи, как все сложно,— вздохнула Мэри.

— Хуже некуда,— подтвердила Мойра. — Видно, я так и помру старой девой.

— Бессмыслица. Но, видно, пришло такое время — ни в чем не сыщешь смысла. Питер… — Мэри прикусила язык.

— А что Питер? — с любопытством спросила Мойра.

— Сама не знаю. Просто ужас, безумие. — Она беспокойно стиснула руки.

— Да что случилось? Расскажи.

— Ты в жизни кого-нибудь убила?

— Я? Пока нет. Но хотелось часто. Больше все загородных телефонисток.

— Нет, я серьезно. Ведь кого-то убить — страшный грех, правда? За это попадешь в ад.

— Не знаю. Возможно. А кого ты хочешь убить?

— Питер сказал, что мне, наверно, придется убить Дженнифер,— глухо сказала молодая мать. По ее щеке поползла слеза.

Мойра порывисто наклонилась к ней, погладила по руке.

— Хорошая моя, этого не может быть! Ты что-то не так поняла.

Мэри покачала головой.

— Все так. — Она всхлипнула. — Я все правильно поняла. Он сказал, что мне, наверно, придется это сделать, и показал, как.

И она разрыдалась.

Мойра обняла ее, стала утешать, и понемногу все выяснилось. Сперва Мойра не могла поверить ее рассказу, а потом засомневалась. Под конец они пошли в ванную и осмотрели маленькие красные коробочки в аптечном шкафчике.

— Я что-то об этом слыхала,— серьезно сказала девушка. — Только не знала, что зашло так далеко…

Безумие громоздилось на безумие.

— Мне не сделать этого одной,— прошептала Мэри. — Как бы плохо малышке ни было, я не смогу. Если Питера здесь не будет… если со “Скорпионом” что-нибудь случится… ты приедешь помочь мне, Мойра? Пожалуйста!

— Ну конечно,— мягко ответила девушка. — Конечно, приеду и помогу. Но Питер непременно будет здесь. Они наверняка вернутся. Дуайт такой. — Она достала скрученный в комочек носовой платок и подала Мэри. — На, утри слезы, и хорошо бы выпить чаю. Пойду поставлю чайник.

Перед угасающим камином они выпили по чашке чая.

Спустя восемнадцать дней подводная лодка Соединенных Штатов “Скорпион” всплыла на поверхность под чистый воздух на тридцать первом градусе южной широты, вблизи острова Норфолк. Зимы над Тасмановым морем суровы, у входа оно так и клокочет, низкую палубу заливало каждой волной. Выпускать на мостик можно было не больше восьми человек за раз; люди выбирались наверх бледные, дрожали под порывами ветра и налетающей пеной, плотнее кутались в клеенчатые плащи. Дуайт держал лодку в дрейфе носом к ветру почти весь день, чтобы каждый из команды полчаса подышал свежим воздухом, но мало кто мог выстоять на мостике отведенный ему срок.

Да, им трудно было выносить этот холод и сырость, но по крайней мере он привел обратно живыми всех своих людей, кроме Суэйна. Тридцать один день взаперти в подводной лодке — не шутка, все побледнели, ослабли, троими овладела тяжелая депрессия, на этих уже нельзя было положиться, пришлось освободить их от службы. Дуайт изрядно перепугался, когда лейтенанта Броди свалил, судя по всем признакам, острый приступ аппендицита; с помощью Джона Осборна он перечитал все, что оказалось под рукой, и собрался сам на столе в кают-компании оперировать больного. Тому, однако, полегчало, и теперь он мирно отдыхал на своей койке; все его обязанности взял на себя Питер Холмс, и капитан надеялся, что Броди благополучно протянет пять дней, пока “Скорпион” не пришвартуется в Уильямстауне. Питер Холмс держался в норме, не хуже других на борту. Джон Осборн стал беспокоен и раздражителен, но работал, как и прежде, только все уши прожужжал Дуайту о своем “феррари”.

За время похода установили, что теория Йоргенсена не верна. При помощи подводного миноискателя опасливо сторонясь плавучих айсбергов, малым ходом прокрались в залив Аляска, достигли пятьдесят восьмого градуса северной широты в районе мыса Кадьяк. Ближе к суше подходить не решились, там лед был слишком плотный; уровень радиации в этих местах оставался смертельным, почти таким же, как у Сиэтла. Без крайней нужды незачем было дольше подвергать “Скорпион” опасности в этих водах; они определились, взяли на юг, чуть отклоняясь к востоку, пока не вышли в более теплые воды, где меньше риска наткнуться на лед, а затем повернули на юго-запад, к Гавайским островам и Пирл-Харбор.

В Пирл-Харбор они ровно ничего не узнали. Прошли в гавань, до той самой пристани, от которой отплыли в канун войны. Людей это не так уж угнетало: Дуайт еще перед рейсом проверил, что в команде нет ни одного человека с Гонолулу и на Гавайях ни у кого не оставалось родных и близких. Он мог выслать на берег одного из офицеров в защитном костюме, как сделал на Санта-Марии, и прежде чем подойти к островам, несколько дней обсуждал с Питером Холмсом, нужно ли это, но под конец оба решили, что высадка ничего нового не даст. Когда у лейтенанта Сандерстрома на острове Санта-Мария оказалось несколько свободных минут, он просто начал читать журналы, другого занятия не нашлось — и вряд ли на берегу Пирл-Харбор удалось бы сделать что-нибудь полезнее. Радиоактивность тут такая же, как в Сиэтле; подводники составили список многочисленных застрявших в гавани судов, отметили значительные разрушения на берегу, и “Скорпион” пошел дальше.

В день, когда они дрейфовали у входа в Тасманово море, уже можно было без особого труда связаться по радио с Австралией. Подняли антенну, доложили, где находятся и в какое время рассчитывают вернуться в Уильямстаун. В ответной радиограмме их запросили о здоровье, и Тауэрс послал длинное сообщение; составить ту его часть, которая касалась старшины Суэйна, было не так-то просто. Последовало несколько обыденных радиограмм — прогноз погоды, сведения о том, сколько осталось горючего и какой “Скорпиону” по возвращении понадобится ремонт, а к середине утра пришло нечто более важное.

Приказ составлен был тремя днями раньше. Он гласил:

У себя в каюте Дуайт с каменным лицом прочитал радиограмму. Потом, поскольку австралийцы уже получили копию, послал за офицером связи. И когда Питер вошел, молча протянул ему листок. Капитан-лейтенант в свою очередь его прочел.

— Поздравляю, сэр,— негромко сказал он.

— Да, наверно, надо принимать поздравления… — отозвался Тауэрс. И, помедлив, сказал: — Должно быть, это значит, что Брисбен кончился.

От широты, где они сейчас находятся, до Брисбена двести пятьдесят миль к северу. Питер кивнул, мысленно перебирая сводки по радиоактивности.

Еще вчера к концу дня обстановка там была Прескверная.

— Я думал, он мог бы оставить корабль и двинуться на юг,— сказал Тауэрс.

— А на корабле нельзя было пройти хоть немного?

— У них больше нет ни капли горючего,— сказал Дуайт. — На кораблях не работает ни электричество, ничего. В топливных цистернах сушь, как в Сахаре.

— Я думал, он мог бы переехать в Мельбурн. Все-таки Главнокомандующий флотом Соединенных Штатов.

Дуайт невесело улыбнулся.

— Сейчас это ровно ничего не значит. Нет, важно другое: он был капитан своего корабля, а корабль неподвижен. Конечно, он не захотел бросить своих людей.

Больше говорить было не о чем, и Тауэрс отпустил Питера. Составил короткую ответную радиограмму, подтверждая получение приказа, и велел радисту передать ее через Мельбурн, а копию — адмиралу Хартмену. Вскоре вошел радист и положил капитану на стол листок бумаги.

Тауэрс кивнул.

— Ладно,— сказал он. — Нет так нет.