"Дракон Кристалла" - читать интересную книгу автора (Ли Шарон, Миллер Стив)ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ВОЛШЕБНИЦАПролог: В ЗАЛАХ ГОРНЫХ КОРОЛЕЙЗалиаты кружились в эфириуме, раскрашивая пустоту яркими мазками энергии. Она завороженно шагнула ближе к барьеру… и еще ближе, пока плетение сдерживающих сил не полыхнуло огнем. Она отступала назад, пока барьер не исчез из ее сознания, так что снова видела только залиатов. Мощь и грация. Невероятная мощь, ибо эти залиаты находились в расцвете своих немалых сил и были пойманы, удержаны и использованы айлохинами… И не должны были ее интересовать. Несмотря на это – а также потому, что теоретически существа из ущербной, бренной плоти не могли видеть священных слуг без посреднического зрения инструктора, – она старалась как можно чаще приходить в эфириум, в это смятое пространство на краю сущего, чтобы наблюдать за игрой необузданных мятежников, тех, кто выступал против айлохинов как равные… И потерпели поражение. Конечно же, они потерпели поражение! Никто и ничто не может противостоять айлохинам. Так ее учили – и так она верила. Но мысль о том, что каждый залиат, запертый в эфириуме, сражался, как пламя против льда, с одним из айлохинов… эта мысль будила в ней бурные эмоции, а красота их танца слепила ее чувства, оставляя… Вот он! Он был там, ее любимец из числа непокорившихся танцоров: поменьше других, но очень плотный. Рисунок его эманации был стройным, цвета – глубокими и хитроумными, они резонировали во всем спектре, который она в состоянии была воспринять, и далеко за его пределами. Ей нравилось называть его «айлохин-байлель» – Повелитель Вероятностей: он как нельзя лучше подходил для того, чтобы служить Мастерам Уничтожения. По правде говоря, когда она сначала его не увидела, то решила, что его господину понадобилось куда-то его отправить. И то, что он оказался свободен и мог танцевать, доставило ей радость. Нет, конечно, ее жалкие радости нельзя ставить в один ряд с необходимостями айлохинов. Конечно же, нет! Весь смысл ее существования заключался в том, чтобы служить айлохинам так, как они ее учили, ибо, хотя они и непобедимы, число их не бесконечно, и потому для решения вспомогательных задач покорения им нужны были слуги. Сама она была почти необучена и, согласно мнению ее преподавателей, едва поддавалась обучению. Тем не менее она осталась жить после первых двух Судных дней, одна из немногих в своей когорте, и сейчас в родильном зале рос сосуд, составленный из ее ДНК и сформированный ее умениями. Скоро он уже будет готов получить загрузку. «Ах, – думала она, глядя, как айлохин-байлель кружится и сияет в танце среди групп своих сотоварищей, – если бы только…» Но подобное было не для нее. Отбросив свои томления и сожаления, она любовалась танцем залиатов, находя утешение в сложных, изящных его узорах, – и вдруг резко собралась, обостренными чувствами анализируя эти невероятно тонкие движения. Они казались случайными, но если присмотреться, видно было, что айлохин-байлель обходит всех без исключения танцоров в эфириуме, смешивая в общении залиатов свою энергию с энергиями других. В этом не было никаких явных нарушений: если бы айлохины не хотели, чтобы их слуги общались между собой, они просто запретили бы это. Однако попытка скрыть общение ее заинтересовала – как и то, что остальные начали волноваться и конденсировать свои сущности почти до той же плотности, что айлохин-байлель. Их ауры стали замкнутыми и продуманными. Погрузившись в свои наблюдения, она снова подошла слишком близко к сдерживающему полю, и на мгновение танцоры оказались от нее скрыты. Когда ее чувства снова прояснились, она увидела, что семеро самых сильных пленников теперь ведут слаженный танец в центре эфи-риума, тогда как остальные вращаются вокруг них, весело кувыркаясь и кружась, испуская яркое и пылкое сияние. Она завороженно смотрела на них, на их танец с двойным смыслом: внутренний рисунок был сдержанным и насыщенным – насыщенным намерением, внешний – бесшабашным и ослепительным. Это наблюдение так ее поглотило, что она не заметила приближения айлохина, пока его Тень не упала на эфириум. Пусть она и была не слишком способной ученицей, но два Судных дня она пережила не потому, что была дурой, – и не потому, что ей не хватало сообразительности и чутья. Один раз она уже привлекла к себе внимание айлохинов. Второго раза никому из обучающихся пережить не удавалось. Она мгновенно пригасила свои эманации, уплотнилась и упала через все уровни до материальной плоскости, крепко стиснув зубы, чтобы удержать во рту крик боли. Танцоры, эфириум и сама Тень исчезли из ее сознания. Она сделала вдох, глубокий и неспешный, и постепенно ускорила свое сердцебиение, удерживаясь в материальной плоскости. Ее оболочка охладилась. Она согрела ее, распрямилась и села. И наконец, она открыла глаза в спальне с каменными стенами и черным, полным тайн сводом. На каменном ложе полулежали, свернувшись калачиком, пять одинаковых спящих: все, что осталось от ее когорты. Она осторожно позволила своим чувствам расшириться, читая эманации, оставленные в воздухе недавним прошедшим, – и не обнаружила ничего, кроме спящих аур своих сестер. Убедившись, что ее отсутствие осталось незамеченным, она снова свернулась на холодных, острых камнях, закрыла глаза, усилием воли отправила свое тело в дремоту – и почувствовала сопротивление, хотя и не со стороны своего послушного сосуда. Воспоминание пыталось оставить ее бодрствовать, сделать не такой, как остальные, и тем самым привлечь к себе внимание. Она напрягла волю и смогла заснуть, хотя воспоминание не ушло. Она рассматривала линии силы, их формы и узоры, пытаясь оценить, какое нужно усилие, чтобы вызвать разветвление в главной линии событий. Сама она была не в силах сдвинуть линии, пересечь их или вызвать ветвление. Но она должна была понимать, как это делается и к чему ведет – если она переживет три Судных дня и тем самым докажет, что достойна порождать жизнь. Если порожденная ею жизнь окажется подобающей. Если она утвердит свое доминирование. Если… «Явитесь ко мне». Приказ зазвенел у нее в голове, ярко-оранжевый, с привкусом марганца: характерный голос мыслей доминанты Анджо Вали, преподавательницы биологии. Она послушно перестала рассматривать сверкающие, манящие линии вероятности и власти, встала с корточек и с одиннадцатью оставшимися из своей когорты, пережившими первый Судный день, прошла – нагая, бесшумная и безликая – по грубо вытесанному каменному коридору к биологической лаборатории. Преподавательница ждала их на помосте в центре комнаты. Доминанта стояла, скрестив худые руки на груди, и ее лицо, как обычно, выражало нетерпеливое раздражение. Подчиненный возвышался у нее за спиной: его лицо было круглым и бесстрастным, взгляд устремлялся далеко в необъятные тайны пространства и времени. Все двенадцать встали на колени, образовав полукруг перед помостом, подняв лица к преподавательнице, сосредоточив широко открытые глаза на ее лице. Одновременно они нейтрализовали свои щиты и приготовились обучаться. Когда все они стали одинаково спокойными и восприимчивыми, доминанта улыбнулась, показав мелкие острые зубы, закрыла глаза – и передала им свой урок. Как обычно, урок больно ударил по разуму: казалось, что его многочисленные грани и крошечные четкие детали режут саму ткань мозга. Стоя на коленях, она приняла все, тщательно следя, чтобы ее глаза оставались открытыми и глядели прямо и чтобы даже тень боли не возмутила ее ауру, пока знания погружались в глубину ее сознания, расцветали тысячью кинжальных точек – и исчезали. «Теперь вы будете осваивать этот метод, – мысленно объявила доминанта. – Анджо». На плиточном полу перед каждой появилась лабораторная кювета со спящей порцией протожизни. «Оживите свой объект», – было приказано им. Это было достаточно просто – порождение нервной системы входило в курс элементарной биологии. Она мысленно проникла в глину, вытягивая нити, соединяя их в систему. Когда плетение было закончено, она внимательно все рассмотрела, проверяя, нет ли где-нибудь пропущенных синапсов, и только потом направила тщательно отмеренный энергетический импульс. Прото-жизнь дернулась, сеть нервов засветилась – и она вернулась в свою оболочку. Ее руки спокойно лежали у нее на коленях. Видимо, она выполнила свою работу чуть медленнее, чем остальные: едва она успела вернуться в плоскость материальности, как у нее в голове зазвучал приказ: «Дайте своему объекту восприятие». Она снова сосредоточилась на протожизни и ровном сиянии нервной системы, которую создала. Восприятие – это было уже сложнее. На философии им дали теорию, но сейчас ей предстоит первая попытка применить эту теорию на практике. Она осторожно сделала нужные изменения и, удовлетворившись результатом, вернулась в свою оболочку. Стоя на коленях, она ждала – достаточно долго, чтобы у нее на лице высох пот. Достаточно долго, чтобы испугаться, не сделала ли она какой-то глупой ошибки, раз ей удалось закончить настолько раньше, чем… «Дайте своему объекту самосознание». Самосознание? Она чуть было не позволила мысли оформиться в вопрос, но осмотрительность возобладала. Доминанте Анджо Вали не рекомендовалось задавать неосмотрительных вопросов. Как не рекомендовалось быть глупой и медлить с завершением задания. Она вернулась на второй уровень, где озадаченно воззрилась на пульсирующую протожизнь. Самосознание. Это выходило за пределы той теории, которую дала им преподавательница философии. Однако если это простое развитие: оживление, восприятие, самосознание… Робко, не зная, верна ли ее интуитивная догадка, она еще раз приложила свою волю, создав камеру из чистой энергии, которая охватывала центральную автономную систему и управляла ею. Когда камера была полностью сформирована и интегрирована, светясь в ее сознании, словно невероятно крошечный залиат, она дохнула на нее и направила туда одну мысль. «Я». Энергетический конструкт дернулся, засветился, потускнел – и вспыхнул. До нее донеслась рудиментарная мысль – почти что невнятное бормотание. Бормотание стало громче, когда объект начал принимать данные от центральной нервной системы и оценивать свое положение. Свое уникальное положение. Испытывая внутреннее потрясение, она вернулась в свою залитую потом оболочку. Ей понадобилась вся ее воля, чтобы не поднять защитные барьеры, все силы, чтобы удержать глаза открытыми и скромно наблюдать за лабораторной кюветой и существом, которое начало искать сведения об окружающей среде и о себе. Ее оболочка начала дрожать. Раздосадованная, она заставила некоторые молекулы ненадолго усилить свой танец – и высушила свою блестящую от пота кожу. Она не улыбалась и не отрывала взгляда от лабораторной кюветы. Не приходилось надеяться, что ее действия прошли мимо преподавателя: ее подчиненный элемент был настроен на потоки энергии, начиная от крошечных вспышек тепла и кончая смертью и рождением звездных систем. В лабораторной кювете продолжала собирать данные осознавшая себя протожизнь. Бормотание этого создания неуверенно двигалось к внятности. Факты его существования были простыми и незамысловатыми – и благодаря тому, что это были факты его существования, они не вызывали у него тревоги. Оно не испытывало необходимости в конечностях, которых никогда не имело, оно не тосковало по зрению или способности создавать живые существа из дремлющей глины. Оно… «Отлично». Мысли преподавательницы были пронизаны желтизной, свидетельствовавшей о том, что ее нетерпение выходит за пределы обычного. «Теперь вы воспользуетесь техникой, которой вас учили, чтобы физически изменить свой объект. Следите, чтобы во время изменения у него сохранялось восприятие и самосознание. Вот форма, которую вы ему придадите». Быстрый мысленный образ шарообразного тела, из которого вырастают три одинаковых щупальца. «Начинайте». Метод был обманчиво простым, так что в результате первой попытки у нее получились два крупных щупальца и одно поменьше. Она попыталась тем же методом внести поправки – и существо в кювете завопило. Она внимательно смотрела, как оно задрожало, успокоилось и начало собирать данные о своем новом облике, вытягивая щупальца и обследуя новые для себя области кюветы. Его ужас сменился возбуждением, любопытством… «Снова», – пришел приказ – и на этот раз был показан образ с ухом. Ужас существа стремительно перешел в жадное познавание. Откуда-то – вероятно, от подчиненного Анд-жо Вали – пришел звук, неоформленный и с таким диапазоном, что она могла воспринимать его только с помощью других своих чувств. Существо исследовало звук, по собственной инициативе выделив область в себе для его обработки, его бормотание стало понятным: оно строило теории относительно этого звука, его назначения и возможного смысла для него самого. «Снова». Добавились глаз и небольшой захват. Существо почти не испытывало ужаса при этих новых изменениях, а боль от приобретения изменений почти мгновенно растворялась в жадном изумлении. Оно отводило дополнительные объемы для обработки данных и начало ползать по кювете, проверяя информацию, получаемую с помощью глаза. Оно посмотрело вверх, и она получила странную обратную связь: гладкое скошенное золотое пятно, увенчанное вторым пятном поменьше. «Снова». На этот раз образ стал резко иным: костистый панцирь, шесть членистых лап – потри с каждой стороны, – глаза впереди и сзади, на гибких стебельках. Существо зашагало вперед, познавая свои силы и возможности. Бормотание теперь учитывало это состояние постоянных изменений и принимало его как естественное, поскольку не знало иного. Она почти полностью вернулась в свою оболочку, уделяя шагающему, измеряющему существу лишь малую долю своего внимания. Оно было в полном порядке: изучало, создавало теории, проводило проверки и изменяло исходные посылки, чтобы включать новые данные. Она была горда им, этим ребенком, порожденным ее мыслью и желанием. Она видела, как существо обнаружило крышку на кювете, исследовало ее передними и задними глазами, встало на пару задних лап и с помощью передних получило тактильные ощущения. Оно надавило, надавило сильнее – и убедилось, что крышка не поддается. Бормотание теперь стало понятным, мыслительный процесс – обоснованным и ясным. Существо оценило крышку в свете своего предшествовавшего обследования нижней части кюветы, составило гипотезу, по которой материал был одним и тем же. Встав на все лапы, оно топнуло ими по дну, убеждаясь, что материал невозможно разрушить с помощью такой силы, какую оно способно приложить. Вопрос о том, желательно ли разрушить крышку, возник – и был отложен до получения новых данных. Глаза существа вытянулись на стебельках, и на этот раз она узнала в обратной связи свое лицо: ее глаза были круглыми и такими же прозрачными, как сама кювета. «Итак, мы дали, – вторглась в ее наблюдения мысль преподавательницы. – А теперь мы будем отнимать». Вспыхнула картинка: то же существо в ее кювете, минус задняя пара ног. Это была тонкая работа, которая потребовала немалой сосредоточенности. Она сосредоточила все свои чувства в одну точку и выполнила то, что требовалось. Существо в кювете зашаталось и заковыляло: неравномерно распределенный вес панциря тащил его то в одну сторону, то в другую. И едва оно добилось равновесия, как преподавательница передала следующий шаблон. Закусив губу, она удалила переднюю пару ног. Ее существо взвыло, зашаталось и упало. Глазные стебельки метнулись, а потом сфокусировались. Сфокусировались на крышке. За крышкой. На «Снова». На этот раз один передний глаз и один задний. А затем… приказ едва удалось разобрать за ужасом, болью и страхом существа… еще одна нога, а потом ухо. Кусок за куском существо возвращалось в прежнее состояние, пока снова не превратилось в бесформенную кляксу протожизни. Даже полностью вернувшись в свое тело, она продолжала его слышать, его чувствовать. Не было ни слова от преподавательницы, ни единого вопроса от ее когорты. Страдание существа в кювете выдало резкий пик, последние крупинки его разума вытекли в хаос… И она решила, что это – определенно конец урока. Она расширила свое сознание, утишила бурю, притушила разорванное «я», расплела нервную систему и снова вернулась в тишину собственного разума. Оранжевое и желтое пламя вспыхнуло во всех ее чувствах. «Изволь встать! – больно хлестнула мысль преподавательницы. – Объясни, что ты только что сделала и какие у тебя были на это причины!» Приказ гулом разнесся в ее сознании – и едва он успел оформиться, как ее рванули вперед и отпустили. Она пошатнулась, сумела удержаться на ногах и поклонилась преподавательнице. Они стояли на помосте: доминанта демонстрировала свой гнев, подчиненный возвышался над ней, в дальнем углу комнаты – и при этом находился где-то еще дальше. «Я»… «Говори воздухом!» – рявкнула доминанта – и ее мысль стала ожогом. Она охладила обожженное место, еще раз поклонилась и выпрямилась, оставив руки прижатыми к бокам. – Я вернула протожизнь в состояние сна, – ответила она бесформенным, тусклым голосом. Они редко так общались между собой. Низшие формы говорили воздухом, и потребовав от нее этого, преподавательница продемонстрировала, что она – ученица, притом не имеющая пары – ниже и слабее, чем полная ячейка драмлиз. Как будто это и так не было ясно. «По какому приказу ты предприняла это действие?» Мысль преподавательницы буквально трещала, рассыпая оранжевые и желтые искры. Она поклонилась: – По моей собственной инициативе, – сказала она ровным голосом. «И по твоему ВЫСОКОУЧЕНОМУ мнению остальная часть урока была для тебя бесполезной?» «Остальная часть урока?» Мысль оформилась раньше, чем она успела этому помешать. Она наклонилась вперед в поклоне – и почувствовала себя зажатой в тисках энергии, не имея возможности ни выпрямиться, ни продолжить поклон. Она не могла пошевелить ни ногами, ни руками – и едва могла дышать. «А, так ты не знала, что должно было последовать еще что-то?» – промурлыкала доминанта. Теперь ее мысли подернулись бликами лилового удовольствия. – Не знала, – прошептала она по воздуху, вынужденно глядя на плитки пола. «Тогда ты окажешься на месте своего конструкта и закончишь урок, – объявила доминанта. – Анджо». Ее внезапно освободили. Она судорожно набрала полную грудь воздуха и упала. Плитка оцарапала ей щеку, ослабевшие руки и ноги неприятно зудели от возобновившегося притока крови. Она уперлась ладонями в плитку, выпрямилась – и рухнула лицом вниз, потому что ее левая рука растворилась во вспышке боли, настолько всеобъемлющей, что она едва ее почувствовала. Тяжело дыша, она поднялась на колени, встала на ноги – и снова упала, стукнувшись головой о пол. Место, где прежде была ее правая нога, стало источником невероятной муки. Она мрачно приподнялась на оставшемся колене и руке. Боль боролась с ужасом – она поняла, что намерена сделать преподавательница. Один глаз исчез, и пустая глазница огнем обожгла ей череп. Тут она закричала, пронзительно и отчаянно… Крик резко оборвался, когда у нее отняли уши. «Смотрите внимательно. – Преподаватель обращалась к остальным членам ее когорты, и узор ее мысли лиловой лентой переплетал ее боль. – Меньшими созданиями можно управлять с помощью системы наказаний и вознаграждений». Кислота разъедала ей правую руку. «Разумные награды и неумолимые наказания…» Ее левая нога испарилась в полосе огня. «… обеспечат безукоризненную службу…» Биологическая лаборатория исчезла вместе с вырванным вторым глазом. «… и укрепят ваше доминирование и ваше превосходство». Боль усилилась: преподавательница подчиняла своей воле ее нервные окончания и рецепторы. Она ощущала груз этого ужасного внимания, хотя ее мысли прерывались и разбегались. Она попыталась спрятаться от боли: все ее чувства были затемнены мукой, так что она стала поистине слепой, и боль, боль… «Мы отняли многое, на что имеем право в соответствии с нашими способностями». Она пылала. Кожа обугливалась у нее на костях, разум стремительно скатывался к хаосу. Точно так же, как… «А теперь мы даруем небольшое вознаграждение». Как ее несчастное существо, которое так хорошо справлялось – для создания низшего порядка, построенного для того, чтобы им повелевали, манипулировали и… «Следите за потоком чувства „благодарность“». Она – не жалкий конструкт! Нет. Она будет бороться. Она будет… Она будет доминировать. Она по атому собрала свою растерзанную волю и сосредоточилась на ревущем источнике энергии, затуманивающем ее чувства. Боль. Боль можно использовать. За адским пламенем она ощутила тяжким грузом усиление внимания преподавательницы. Она протолкнула свою волю в воющие глубины боли… Внимание преподавательницы изменилось, заискрилось… Используя сырую силу и не пытаясь добиться хоть какого-то изящества, она создала щиты и стремительно установила их. С оранжевым и желтым взрывом воля преподавателя ударила по ее барьеру – но сейчас у нее не было на это времени. Преподавательница предприняла еще одну атаку, но ее защита выдержала. Ну, конечно же! Разве она не пережила первый Судный день? Ее щиты выдержали взгляд айлохина – напор всего лишь драмлизы они тем более выдержат. Какое-то время. Работая быстро, но аккуратно, она тонкой струйкой выпускала боль, преобразуя ее в рабочую энергию, используя ее, чтобы восстановить истощенные силы. Когда ей удалось подчинить себе боль, она снова смогла сосредоточиться и обследовать разрушения своей оболочки. Поначалу неуверенно, а потом все быстрее усваивая тонкости прерванного урока, она восстановила свое тело: руки, ноги, глаза, уши, нервы, кожу. Работая, она задумалась о том, не сделать ли в себе какие-то изменения, но с сожалением решила от этого отказаться. Изменения, сделанные в спешке и в нестабильных условиях, могут позднее оказаться ошибками. Лучше подождать. Однако она еще больше укрепила свои щиты. А потом открыла глаза. Осторожно, закутавшись в полную тишину на всех уровнях восприятия, она поднялась на ноги и устремила взгляд на помост преподавательницы. «Опусти свою защиту». Типично ярко-оранжевая мысль приобретала опасно бежевый оттенок, а вкус марганца стал очень сильным. «Со всем моим уважением, – ответила она. – Нет». «Либо ты их опустишь, либо Анджо их разрушит». Она посмотрела на подчиненного и увидела, что его бледные глаза открыты и устремлены на нее с интересом. «Я этого не сделаю, – отправила она ответ доминанте. – И Анджо не сделает». «По какому приказу ты предпринимаешь это действие?» «По моей собственной инициативе». «А!» Доминанта передала свою волю подчиненному – и застыла в пространстве и времени, потому что длинная Тень упала на комнату и на восприятие всех, кто в ней находился. Воздух стал холодным, а плитки покрылись слоем льда, и лишь тогда айлохин соизволил заговорить. «Наказание было назначено и получено. На этом все закончится». «Да, Эдонаи», – ответила доминанта Анджо Вали. Ее мысль была теплой на фоне холода Тени. Драмлизы на помосте низко поклонились. Те, кто стоял на коленях перед лабораторными кюветами, пали ниц, прижавшись лицами к скользким ледяным плиткам. Она – она поклонилась, так что ее голова коснулась колен, и застыла в этой позе, когда Тень полностью накрыла ее… И исчезла. В комнате моментально потеплело. Позади с тихим шумом выпрямилась и замерла когорта. Она тоже медленно выпрямилась и посмотрела на помост. Доминанта не стала встречаться с ней глазами. «Вы вернете свой объект в первоначальное состояние, – приказала преподавательница всему классу. – Когда это будет сделано, вы отправитесь к преподавательнице философии». Загрузка вот-вот должна была начаться. Она с теми из ее когорты, кто пережил второй Судный день, наблюдала издалека, остановив мысли и спрятав жизненную энергию, чтобы тумзалиат не заметил их присутствия и не попытался связаться с их сущностями. Сосуд в родильном зале был уже приготовлен. Исходящие из пола цепи – звенья металла, разделенные звеньями силы, – развели ему руки в стороны, такие же цепи на лодыжках широко растягивали ноги. Голова была закреплена в металлическом зажиме, а металлическая скоба поверх пояса крепко прижимала тело к полу. На том уровне, откуда они вели наблюдение, сосуд был всего лишь розовым потеком, составленным из свечения автономных систем. У системы, претендующей на роль доминанты, не видно было и этого – настолько тщательно она себя закрыла. В малом эфириуме тумзалиаты исполняли свои скромные, простые танцы – жалкое подобие сложных движений мятежа и бесшабашности, свойственных их диким родичам, залиатам. Такие, как она – и соискательница, которая готовилась внизу, – были годны только на то, чтобы навязать свою волю тумзалиату и тем создать действующую ячейку драмлиз, которая будет исполнять адресованные ей желания айлохинов. В конечном счете они были всего лишь воплощениями огромной воли айлохинов, без которых их не существовало бы. Так учила преподавательница философии. В родильном зале все было готово. Соискательница опустилась на колени рядом с сосудом и взяла под контроль автономную нервную систему. Это было необходимо, чтобы не дать тумзалиату уничтожить сосуд или, что более вероятно, повредить его из-за испуга или по неведению. Установив контроль, соискательница проникла в малый эфириум, закутанная и тусклая на фоне ослепительно яркого кипения тумзалиатов. Тайно и тихо соискательница поплыла по эфириуму, где ни о чем не подозревающие тумзалиаты резвились, соединяя свои энергии и отлетая под углами, совершенно неожиданными, если не учитывать линии силы, проходившие через малый эфириум. Тумзалиаты следовали по линиям силы – возможно, питались от них – и определенно пытались на них повлиять. Но айлохины сконструировали эфириумы таким образом, что линии силы, пересекавшиеся там, становились вялыми. Ими можно было (так говорила преподавательница конструирования) манипулировать, но тумзалиаты на это не были способны. После загрузки, подчинения и полной интеграции в ячейку драмлиз тумзалиат мог приобрести достаточно силы и сосредоточенности, чтобы манипулировать линиями силы изнутри эфириума. Но к этому моменту он уже терял желание это делать. Соискательнице, которая действовала скрытно и хитроумно, удалось отделить одного тумзалиата от прочих. Она еще полностью себя не обнаружила, хотя теперь испускала небольшое – и неизбежное – количество энергии. Избранный тумзалиат был крупным, его энергии сияли. Сцепление его частей, возможно, оставляло желать лучшего, что проявлялось в тенденции к несимпатичным вспышкам. Но он был неплох. Для тумзалиата. Избранный резко перевернулся, словно вдруг почувствовав уязвимость своего положения на внешнем краю кувыркающейся группы, вспыхнул и изменил траекторию, стремясь присоединиться к остальным… И быстро начал вращаться: соискательница обнаружила себя всполохом сложных энергий, отрезав его от группы, оттесняя к полю удержания. Это было смелым маневром, потому что тумзалиаты обоснованно боялись поля, и он мог броситься бежать и прорваться сквозь стену энергии соискательницы – с трагическими последствиями для них обоих. Существо медлило: смятение заставило его померкнуть. Соискательница воспользовалась своим преимуществом, направляя его, отталкивая к полю удержания и точке выхода. Тумзалиат принял решение, сделал обманное движение и повернулся, направляясь к огненному краю шита, поставленного соискательницей. Наблюдающим показалось, что он рассчитывает пережить прохождение через меньшие энергии. Все закончилось быстро. Соискательница позволила тумзалиату подойти очень близко, позволила ему поверить, что его отчаянный маневр будет успешным. Но в кульминационный момент, когда тумзалиат набрал скорость, а его эманации стали удивительно плотными, соискательница отпустила большую часть своей энергии. Тумзалиат полетел по касательной: теперь он двигался параллельно сплетению силы соискательницы. Она сжала поле, словно собираясь захватить убегающее создание в объятия своей энергии. Он снова вильнул и понесся к полю удержания, не снижая скорости. Может быть, он хотел самоуничтожиться, но это не имело значения. Соискательница метнула прядь энергии между тумзалиатом и полем удержания – и в то же мгновение сжала поле. Сила сокращения бросила тумзалиата в точку выхода. Одним плавным движением соискательница включила выход и убрала прядь, перекрывавшую ему дорогу к полю. В ужасе сверкая эманациями, тумзалиат провалился в выход. Теперь его направляла и удерживала только воронка энергий соискательницы, толкая его… Выход закрылся. Приготовленный сосуд в родильном зале вспыхнул – и светился, пока нервная система принимала в себя энергии тумзалиата. Оболочка соискательницы вспыхнула чуть менее ярко, принимая ее возвращение. Она подняла голову – и легкая дрожь удовлетворения пробежала по ее телу. Рядом с ней бился на полу в своих оковах сосуд. Грудь его вздымалась, рот раскрывался – и крик рождения разнесся по воздуху. Соискательница быстро оседлала сосуд и опустилась на его эрекцию, связываясь с ним на биологическом уровне. Сосуд под ней завопил снова – и снова. – Налитоб Орн, – проворковала соискательница по воздуху. Она напрягла свою волю и дернула захваченную сущность тумзалиата, вплетая эти слоги в ткань его мятущегося сознания. Сосуд уже заранее, на клеточном уровне, был засеян этими же слогами, которые отныне станут его именем, привязав его к телу и к его доминанте. Подчиненный набрал воздуха для очередного крика – доминанта волевым импульсом запретила ему кричать. Осторожно, ласково она расслабила его напрягающиеся, отравленные страхом мышцы и выпустила эндорфины сна. Только когда Налитоб Орн полностью ушел в глубокий сон, она поднялась. Одной мыслью она очистила свое тело, следующей – облекла его в синюю одежду обучающейся драмлизы. Ибо, конечно же, только что завершенная работа была лишь наложением первых и самых простых уз из всех, которые нужно создать, чтобы эта зарождающаяся пара стала функционирующей ячейкой. Только что возникшая доминанта повернулась к своему спящему и открытому ее влиянию подчиненному – а потом повернулась обратно, низко поклонившись Тени, упавшей на родильный зал и скрывшей от наблюдателей то, что происходило между айлохином и дочерью его воли, доминантой Налитоба Орна. «Явитесь ко мне в зал для испытаний». Мысль преподавательницы философии была ровной, шелковистой, розовато-лиловой, с легким привкусом меди. С пятью другими членами своей когорты она встала и пошла по каменному коридору. Они были нагие, бесшумные – но уже не одинаковые. Какое-то время назад им было сказано изменить свой внешний облик. Это нужно, как объяснила преподавательница философии, чтобы им легче было отойти друг от друга, отбросить слабые узы, связывающие сестер-соучениц, и подготовить себя к новому союзу, который определит их будущее и ту службу, которую они будут выполнять для айлохинов. Поскольку среди навязанных ей спутниц она должна была оставаться той, кто постоянно бросает вызов айло-хинам, она сочла за лучшее выглядеть и безобидной, и беззащитной, потому ее рост остался маленьким, кости хрупкими, груди небольшими. Она заострила черты своего лица и добавила в глаза янтарного пигмента. Волосы стали рыжими, короткими и шелковистыми, похожие на раковины уши плотно прилегали к черепу. Врагам айлохинов она со своей золотистой гладкой кожей показалась бы юной. Этими изменениями она удовлетворилась, хоть и оказалась наименее изменившейся из всех членов когорты. Ни преподаватели, ни кто-либо из айлохинов, которые все чаще наблюдали за их обучением, не дали ей указаний добавить какие-то новые изменения, так что она приняла эту физическую форму как свою полную и окончательную. «Явитесь ко мне», – еще раз повторила преподавательница философии. Мысль оставалась такой же безмятежной, привкус меди не стал сильнее, чем прежде. Ничто не отличало этот вызов от бесчисленных тысяч предыдущих. Если не считать того, что преподавательница философии еще никогда не вызывала их дважды на одно и то же занятие. Именно в этот момент она поняла, что их вызывают не просто на контрольную по философии, но на третий Судный день – последний, который им предстоит пройти в качестве учениц. Остальные, видимо, тоже увидели предостережение в этом втором вызове – и сделали собственные выводы. Действительно, две самых отважных ускорили шаги, стремясь поскорее встретиться с трудностями, а три самых задумчивых осмелились немного их замедлить. Не будучи ни отважной, ни задумчивой, она шла с прежней скоростью, но чуть вышла из своей оболочки, постаравшись уравновесить себя и развернув по возможности свою защиту. Конечно, она не могла предугадать, какое испытание устроят им айлохины на этот раз. Однако опыт предыдущих двух Судных дней показывал, что стоит быть как хладнокровной, так и готовой на всех уровнях. Позади двух сестер и впереди трех она свернула за угол в другой коридор. Босые ноги скользили по ледяным камням, в воздухе парили мельчайшие кристаллики льда. Вход в зал испытаний чернел впереди и, по ее ощущениям, был лишен какой бы то ни было энергии. Состояние полного отсутствия энергии невозможно – так учили ее преподавательницы, каждая по-своему. Но преподавательница философии добавляла к этому: «Для айлохинов невозможного нет». Две первые чуть замедлили шаги. Одна оправилась уже в следующее мгновение. Пылая энергиями, она вошла в пустоту и исчезла. Чувства оставшихся не позволяли определить, была ли она уничтожена или просто вышла за пределы их восприятия. Пока не позволяли. Вторая из отважных подошла к пустоте, плотно свернув и затаив свои энергии, и была в свою очередь проглочена, исчезла, словно никогда и не существовала. Она, третья, не спеша и не замедляя шага, продолжала идти вперед, не снимая зашиты и чуть отдалив свою суть, удерживаясь за оболочку лишь тончайшей нитью мысли. Обледенелые камни рвали подошвы, легкие с трудом справлялись с густым воздухом. В самом глубоком и защищенном тайнике своей души она представила себе айлохин-байлеля, прекрасного и покоренного, своим танцем изменяющего пустоту. А потом она вошла в тень, и все ее восприятие прекратилось. «Пробудись». Она послушалась, открыв свое восприятие на всех уровнях. На помосте перед ней стояла преподавательница философии, доминанта, пряча руки в рукавах серого одеяния. Подчиненный стоял на коленях подле нее, опустив голову и закрыв глаза. Больше никого в Зале Испытаний не было. «Благословенные айлохины, Мастера Уничтожения, довольны тем, что ты прошла в эту дверь, – прозвучала безмятежная мысль преподавательницы философии. – Тебе следует немедленно пройти в родильный зал и приготовить сосуд, который ты взлелеяла». Сосуд был готов. Она сделала его аккуратным и гибким, с длинными рыжими волосами и гладкой золотистой кожей. Кисти его рук были продолговатыми, стопы небольшими, фигура стройной. Стоя, он должен был оказаться только чуть выше нее. Но это должно было произойти позже. Сейчас сосуд лежал там, где она положила его на плитки пола. Она бережно закрепила голову в зажиме, а потом сосредоточилась на остальных путах, закрепив сначала правое запястье, затем левое, сплавляя цепь с полом. Точно так же она скрепила его щиколотки, а потом установила скобу на стройной талии. Усилием воли она прикоснулась к каждому из фиксаторов, проверяя, что они действуют, а потом опустилась на колени. Плитки у нее под коленями были теплыми. Остальные чувства определили, что они гладкие и отражающие, специально чтобы никакой предприимчивый тумзалиат не смог закрепиться даже частично вне приготовленного для него обиталища. Чуть отойдя от своей оболочки, она заглянула глубоко в сосуд, выискивая какие-либо пороки. Связующая фраза уже была запечатлена на клеточном уровне, биологические процессы подготовлены к физическому соединению. Автономная система функционировала безупречно и почти замурлыкала, переходя под ее управление. Настало время. Свернув свои энергии, она включила точку доступа, изменила фазу и вошла в малый эфириум. Темная и скрытная, она парила в нем, а вокруг беззаботно резвились тумзалиаты. В процессе подготовки она изучила обитателей малого эфириума и остановилась на одном из них как на подходящем. Конечно, это не был великолепный дикий залиат, но для тумзалиата он был неплох. Немного менее неосторожный, чем остальные ему подобные, с приятно упорядоченными эманациями и прочной слитностью. Подходящий инструмент для такой, как она. Она была терпелива. Она была хитроумна, а тумзалиат – нет. И наконец ее избранник в танце оказался рядом с ней. Она стремительно развернула свои энергии, выбросив их наружу и кругом, твердо и властно. Она не играла с тумзалиатом, не позволяла ему питать ложную надежду на побег. Она не разрешила ему рисковать уничтожением при соприкосновении с полем удержания. Она просто продемонстрировала свое превосходство и не дала ему иного выхода, кроме как подчиниться ее воле. Тумзалиат закружился, отпрянув к дальнему краю ее поля, испытывая ее силы. Эта демонстрация отваги порадовала ее, но не помешала сжать поле, неотвратимо направляя пленника к… Энергии в эфириуме резко изменились, по вялым линиям силы прошла волна. Внутри напряженных прядей ее сети тумзалиат закружился, усиливая свои энергии. Ее восприятие сбилось, она почувствовала, как нагреваются линии силы. Яростно сосредоточившись, напрягая волю, она толкала тумзалиата в поле выхода. Очевидно, линии реагируют в такт ее энергиям. Необходимо было уходить – и быстро. Так! Ее избранник оказался внутри поля исхода. Она включила портал. Энергии вспыхнули и смешались: казалось, тумзалиат рванулся в отверстие, так что ей пришлось расширить свое поле – оно стало тоньше, чем ей хотелось бы, и почти не направляло его. Инерция вытянула ее наружу и бросила вниз. Поспешной мыслью она закрыла за собой портал и упала в свою оболочку так стремительно, что ощутила вспышку боли, и тут же подавила ее, очищая свое восприятие. Лежащий перед ней сосуд удерживал слабое свечение сущности тумзалиата. Автономная система на мгновение пошла вразнос. Она рассеянно выправила ее – и сосуд содрогнулся, пытаясь высвободиться из своих оков. Его грудная клетка расширилась, рот судорожно открылся… Но крика рождения не последовало. Она поспешно проверила автономную систему. Заглянув глубоко в сосуд, она убедилась, что время настало, независимо от того, кричит он или нет. Она оседлала стройные бедра, глядя сверху вниз на замкнутое, суровое лицо… Глаза стремительно открылись – кобальтово-синие и полные разума. Его взгляд встретился с ее взглядом и не дрогнул, хотя тело тяжело дышало, дрожа от силы этого неизданного крика. Она ощущала, как смятение тумзалиата растет, приближаясь к опасному уровню, от исчезновения привычного восприятия, сменившегося сигналами от незнакомых органов чувств. Она выровняла дыхание сосуда, замедлила его стремительное сердцебиение и опустилась на его эрекцию. – Руул Тайазан, – прошептала она по воздуху. Как и предсказывала преподавательница биологии, ее затопило наслаждение, и она радостно застонала, чувствуя, как образуется биологическая связь. И все это время кобальтовые глаза смотрели прямо на нее, сначала чуть сузившись, когда соединение включило центры удовольствия, а потом внезапно широко раскрывшись, как будто тумзалиат внезапно Бедра под ней напряглись и изогнулись, словно пытаясь ее сбросить, – и паника вспыхнула снова. Она приложила свою волю, сгладила панику и призвала сон, расслабила напряженные мышцы до состояния покоя, вывела токсины страха. Когда она убедилась, что тумзалиат, ставший теперь Руулом Тайазаном, спит и больше не может себе повредить, она встала, очистила свое тело и облеклась в синее одеяние обучающейся драмлизы. Сделав это, она снова повернулась к спящему, намереваясь передать модули языка и движений, чтобы спящий разум мог… Родильный зал накрыла Тень, и она мгновенно преклонилась перед ней. «Успешный перевод, как я понимаю». Мысль айлохина пронзила ее, словно ледяной клинок. «Да, Эдонаи», – смиренно ответила она и даже не стала думать об изгибе силовых линий или мгновении смятения, которые предшествовали ее почти неуправляемому рывку к порталу. Но айлохина не интересовали эти возможные ошибки. «Почему, – пришел неожиданный вопрос, – ты не позволила своему подчиненному издать крик рождения?» Признаться, что Руул Тайазан не находился под ее контролем, было бы равносильно признанию, что она не способна выполнять ту работу, для которой ее создали и обучали. Поведать айлохину неправду… не было совершенно немыслимым. Ее хорошо обучили обманывать, чтобы она успешно выполняла те вещи, которых от нее потребуют. На краю ее восприятия что-то микроскопически всколыхнулось. Игнорируя это возмущения, она осмотрительно сформулировала свой ответ. «Он испытывал немалое смятение, Эдонаи. Я решила, что дополнительный стресс будет вреден как сосуду, так и его обитателю». Она ровно дышала, устремив взгляд на скользкий плиточный пол, и ждала уничтожения. «Твое суждение не является беспрецедентным», – объявил айлохин. Тень ушла. Она осталась одна – и осталась жива, солгав одному из Мастеров Уничтожения. Не совсем одна. Расширив свое восприятие, она стала рассматривать подчиненного Руула Тайазана, который лежал и сладко спал в своих узах. «Линии силы! – вдруг поняла она. – Линии силы изменились в малом эфириуме в тот момент, когда она включила портал выхода, чтобы загрузить избранного тумзалиата. И они сдвинулись еще раз, всего мгновение назад, передвинувшись к практически немыслимой вероятности, когда айлохин поверил отговорке новопосвященной». «Ты». Она сформировала эту мысль мягко, без императива – и не слишком удивилась, увидев, как тонкие ресницы затрепетали, а яростный взгляд снова нашел ее. «Я». Его мысль была рябью прохладной зелени. «Ты не тумзалиат», – заявила она. Он не ответил. Она спрятала руки в рукава и сформулировала вопрос: «Почему ты изменил линии силы?» Его глаза прищурились, но на этот раз он ответил: «Ты хотела быть уничтоженной?» «Ты изменил линии дважды», – не отступала она. «Я не хотел быть уничтоженным». Он закрыл глаза. «Руул Тайазан!» – резко позвала она. Ответа не последовало. Она прощупала его – и обнаружила только сплошную стену усталости, словно теперь он действительно спал, на всех уровнях. Что и было необходимо, кем бы он ни был: залиатом, тумзалиатом или обычным биологическим объектом. Она на мгновение сосредоточилась на себе: превратила токсины в сахара и напитала истощенные клетки. Удовлетворив нужды оболочки, она опустилась на колени рядом со своим подчиненным и передала ему – возможно, излишний – модуль общения, а также модуль моторных навыков, вплетая их в спящее сознание. Закончив с этим, она задумалась над своим положением. Хоть она и понимала всю невозможность случившегося, но было ясно, что она привязала к своему жалкому сосуду залиата. Только залиату хватило бы силы манипулировать линиями в малом эфириуме – или смелости, ч. тобы манипулировать ими в присутствии одного из айлохинов. Как могло случиться, что залиат оказался в малом эфириуме, ей предстояло узнать от Руула Тайазана. Каким путем ей следует идти после этого невероятного события… это было менее понятно. После привязки к сосуду тумзалиата нельзя освободить, можно только уничтожить. Возможно, залиат с его большими способностями смог бы пережить разрушение своего сосуда? Она снова пересмотрела и перебрала все, что узнала о философии залиатов, но ответа не нашла. Вероятно, потому, что ни один залиат никогда еще не был привязан к жалкому биологическому сосуду. Было бы безумием так сильно его ограничивать – и айлохины, повелевавшие залиатами, имели другие способы добиться их послушания. Но, привязавшись к сосуду, не станет ли даже залиат объектом доминирования? На самом краю ее восприятия что-то шевельнулось. Она уловила колебание и почувствовала достаточно, чтобы понять: Руул Тайазан снова попытался манипулировать линиями силы. «Ты! – послала она резкую мысль. – Если ты не хочешь быть уничтоженным, прекрати. Айлохины видят все, что здесь происходит. Они заметят твои попытки менять вероятности». «Но меня тут уже не будет». «Я твоя доминанта и запрещаю тебе покидать это место, – ответила она, пропитав свою мысль принуждением. – Единственный путь к твоей силе теперь лежит через меня». Молчание. Возможно, он снова заснул. Она… она заставила себя успокоиться, свернув мысли и энергии, и стала обдумывать, как лучше закрепить свое доминирование. Преподавательница биологии учила, что несколько совокуплений после загрузки быстрее укрепят биологические узы между подчиненным и доминантой, хотя в принципе достаточно одного. Преподавательница философии подсказала, что совместное получение удовольствия само по себе является связью, которые укрепляют ячейку драмлиз в не поддающихся количественному измерению, но весьма важных отношениях. Очень редки бывали случаи, когда две самых влиятельных преподавательницы оказывались в чем-то согласными. И она решила, что ее обязанность доминанты втом, чтобы ячейка драмлиз стала тесно связанной и функциональной. Она медленно позволила себе выйти из состояния размышления и открыла глаза. Руул Тайазан продолжал спать в объятиях своих пут. Она образовала его сосуд таким образом, чтобы он приносил ей удовольствие – и он приносил ей большое удовольствие сейчас, вытянувшись на плитках, с золотистой кожей, которая все еще слабо светилась за счет заключенной в нем энергии. Хотя это было предсказано преподавательницей биологии, она нашла первое совокупление рождения неожиданно приятным – и, взирая на то, что стало инструментом этого наслаждения, она испытала учащение дыхания, мягкий спазм в животе, легкое покалывание. Она рассмотрела эти состояния – все они были биологическими – и нашла в них неоспоримую логику. Тум-залиат, вошедший в приготовленный для него сосуд, превращался в биологическую единицу. И потому было понятно и симметрично, что самые прочные из множества уз, которые привяжут его к доминанте, также будут биологическими. То, что создание этих уз приносило наслаждение, служило гарантией успеха. Ее оболочка посылала мощные сигналы: биологическая память питала предвкушение. Ощущения были интересны своей силой, и она собралась было подавить их, но потом передумала. Она загрузила не слабого тумзалиата, а залиата. И следовало укрепить все то, что привязывало Руула Тайазана к ней. Пока она сбрасывала с себя одеяние, ей пришло в голову, что айлохины вряд ли захотели бы, чтобы она так полно подчинила залиата своей воле, но она едва обратила внимание на эту мысль, которую заглушала буря биологического желания. С дрожащей от напора чувств оболочкой она потянулась мыслью, пробудила и подготовила Руула Тайазана, поднялась над его бедрами и… «Подожди». Его мысль накатила прохладной и холодящей волной зеленых тонов, едва заметно мерцающей на краях лентой серебристого страха. Этот страх пронзил ее, и она чуть отстранилась от своей полной страсти оболочки и посмотрела на него. «Многое произошло, – сказала она ему, – и ты мог забыть, что уже испытал этот акт и увидел, что он дает наслаждение». «Я помню акт. – Его мысль прошла более быстрой рябью и стала менее прохладной. – Но не наслаждение». «Позволь я тебе напомню». Она подышала на соответствующие системы и увидела, как его холодок тает в пламени. Скованный путами сосуд напрягся, приподнимая бедра ей навстречу. Вернувшись в свою оболочку, она открыла себя и встретила его. «НЕТ!» Его мысль была бурной: жарким хаосом страха, наслаждения, потери и желания. Улыбаясь, она приняла ее в себя и почувствовала, как нечто новое сплелось из их соединившихся сущностей – и вспомнила один кристальный миг: танец залиатов, соединяющих свои энергии. А потом наслаждение резко усилилось, прогоняя все мысли. «Зачем?» Мысль была зеленой и острой, окаймленной каким-то низменным чувством, для которого у нее не нашлось названия. Она приподнялась на локте и посмотрела на Руула Тайазана на всех доступных ей уровнях. Физически он продолжал лежать в своих оковах: волосы потемнели от пота, золотистая кожа в испарине. Его оболочка еше светилась, но слабо, едва заметно. Скоро свечение прекратится совсем: биология победит. На втором уровне он представлял собой прекрасную картину: изящная и стройная сила, связанная путами биологии. Несмотря на эти путы, его сущность уходила далеко на третий уровень, а полдюжины тонких светло-зеленых лучей пробивались даже на четвертый. Вернувшись в свою оболочку, она очистилась, села, призвала одеяние и, наконец, встретилась с ним взглядом. «Это необходимо, чтобы завершить соединение», – ответила она спокойно, ибо преподавательница философии решительно требовала: как только подчиненный вновь обретет свой разум, ему следует продемонстрировать факты его нового существования. Тогда он поймет бесполезность бунта и придет к выводу, что его единственный путь – это подчинение той, которой принадлежит власть над его существованием. «Я не хочу быть связанным!» Его взгляд был жарким. Она приподняла плечо. «Здесь вес имеет не твое желание, а мое». Легкая волна золота и черного дерева. Она решила, что это – улыбка. И отчаяние. «А мне казалось, что здесь правят гордые айлохины». «Это так, – ответила она. – Мы – я и ты – существуем, чтобы выполнять их работу». «Ты – возможно, – был его ответ. – Но не я». Он мотнул головой, насколько это позволял ему зажим, попытался высвободить одну руку, потом – другую. «Отпусти меня». Это не было приказом – тому препятствовал серебряный край страха. И она не видела ничего дурного в том, чтобы позволить ему такую малость. «Конечно». Она бережно сгустила воздух у него под головой, чтобы сосуд не получил повреждения, а потом мыслью убрала оковы. Освобожденный, он лежал на холодных плитках, закрыв глаза. Потом медленно согнул правый локоть, передвинул правую ладонь на свою нагую грудь, погладил кожу – и вздрогнул. «Освободи меня от этого предмета». «Твой сосуд. Твое тело, – объяснила она ему. – Это невозможно». Его грудь поднялась и опустилась. «Я ограничен этим заключением. – Его мысль снова стала прохладной, лишенной как страха, так и удовольствия. – Если ты хочешь распоряжаться силой, отпусти меня». Можно подумать, он моментально не поменял бы силовые линии и не исчез из ее поля досягаемости! Она наклонила голову, признавая его хитроумие, но… «Это невозможно, – мысленно повторила она свой ответ. – Смотри». Осторожно, мягкими, отмеренными порциями, она передала ему соответствующие разделы биологической теории. Сначала он сопротивлялся ее прикосновению, пока не понял, что она ему предлагает – а тогда жадно стал захватывать знания. Последовала пауза, в течение которой он оценивал информацию. Наблюдая за ним, она видела блестящую картину его мышления, пока он усваивал факты, уловила мерцание недоумения – и ощутила его прохладное прикосновение внутри своего разума… за ее барьерами! В самом тайном ее средоточии! «Прекрати!» – приказала она. Он послушно прервал поиски, но не ушел. «Эти стены могут выдержать волю айлохина», – заявила она и на этот раз почувствовала «Айлохины – неуклюжие глупцы, – передал он ей, не беспокоясь о том, что его подслушают. И, вырвав из ее средоточия полуоформившуюся мысль, дал ответ: – Даже самые прочные стены не могут отделить себя от себя. Мы – одна мысль и один щит. Разве не этого ты желала, когда заставила нас соединить наши сущности?» Он прикоснулся к чему-то в ее незащищенном сознании – к чему-то слегка поблекшему… и изменившему форму. «А, я вижу. Ты надеялась на нечто не столь равноправное. Ты должна была иметь неограниченный доступ к тому, чем являюсь я, а мне полагалось принимать те крохи, которые ты пожелаешь даровать. Все эти ловушки, глушители и приемники, вплетенные в мое тело. Они по-своему тщательно и хитроумно устроены. И все это было сделано, чтобы служить айлохинам?» «Да». «Зачем? – Его мысль теперь была не зеленой, а огненно-синей. – Или ты не знаешь, ради какой цели ведешь свое существование?» «Чтобы уничтожать всех, кто выступает против айлохинов, – моментально ответила она, поскольку это было самым первым уроком. – Чтобы помогать созданию вселенной, которая отразит великолепие айлохинов». «И какой будет твоя награда за твою помощь в создании этой великолепной новой вселенной, которая будет так хорошо подходить айлохинам?» – спросил Руул Тай-азан. Его мысль была заостренной, как у преподавательницы биологии, и скорее всего он позаимствовал это из ее опыта! Она напрягла все свои силы, вытолкнула его из своей сердцевины и резко подняла стену. «Тебе не дозволено!» – резко бросила она и подкрепила мысль укусом, чтобы он ее запомнил. Молчание. Он пошевелил головой, касаясь плиток пола, не открывая глаз. И потом… «Да, госпожа», – кротко ответил он. Это было простое упражнение, рассчитанное на то, чтобы доминанта и подчиненный привыкли работать как единая ячейка. «К несчастью, – подумала она, позаботившись о том, чтобы эта мысль была хорошо экранирована, – оказалось, что Руул Тайазан все еще не принял новые условия своего существования». Хотя он не делал новой попытки пробиться сквозь ее стены, не выражал презрения к айлохинам и не делал никаких попыток предотвратить дальнейшее установление связи между ними, он не упускал ни единой возможности попытаться сопротивляться ее доминированию, так что даже самое простое упражнение превращалось в войну одной воли против другой. Как и на этот раз. Три раза она открывала между ними рабочий канал и забирала его силу, чтобы зажечь огонь в созданном ею очаге. В первый раз он закрылся, выдержав даже ее самые сильные требования. Однако бунт дорого ему обошелся, поскольку она управляла его доступом к средствам возобновления его сущности. Во второй раз ему не удалось полностью себя закрыть – и несколько струек дыма слабо поднялись над очагом. На это он также затратил часть своих сил, так что она была уверена в его повиновении во время третьего забора силы. Слишком уверена, на свою голову, в том, что это – его единственное оружие сопротивления. Она снова сосредоточилась на очаге – и резко получила силу. Слишком большую для того узкого канала, который она сформировала. Этой силы было более чем достаточно, чтобы полностью сжечь ее оболочку, очаг и самого Руула Тайазана, если ей не удастся немедленно взять эту энергию под контроль. О себе и очаге она не заботилась. К Руулу Тайазану так отнестись было нельзя, поскольку он был привязан к сосуду и лишен способности обновлять его по мере необходимости. Если Руул Тайазан сгорит, то не только его сосуд, но и его сущность будут безвозвратно разрушены. Она открылась, опустила всю свою защиту и приняла в себя сгусток огня. Последовала короткая вспышка мучительной боли, но от нее вполне можно было отвлечься, – и она перевела энергию на второй уровень, где отпустила без всяких разрушительных последствий. На этом уровне Руул Тайазан был плотно структурированной системой густого и сложного цвета. Она видела, как вспыхнуло розовое сияние автономной системы, а потом стало затухать, когда сосуд начал умирать. Сверкающая сущность расширилась, выливаясь за пределы сосуда волнистыми крыльями энергии. Сердцевина уплотнилась, словно залиат собирался перейти на второй уровень – и застыла, прикованная к биологическим функциям разбивающегося сосуда. Тут она начала действовать – и, к своему стыду, не из холодного расчета, а из-за низших эмоций. Безжалостно, без всяких тонкостей и хитростей, она рассекла своей волей великолепие цветов, проскользнула мимо настороженного разума и перехватила контроль над автономной системой. Она вогнала в умирающее тело жизнь, сплела связи и оседлала бурю энергий залиата, принуждая его, покоряя его, пока он не рухнул под двойным грузом ее воли и требований своего тела. Со вспышкой ярости – почти такой же обжигающей, как огненный шар, который поглотил ее оболочку, – она швырнула Руула Тайазана на колени, сократила его легкие, его сердце, умножая боль до тех пор, пока не ворвалась в прохладную зеленую цитадель его разума, так что он начал извиваться в ее хватке, пытаясь вздохнуть, отчаянно пытаясь ослабить ее власть над сердцевиной его сосуда. Пряди его силы безуспешно пытались смять ее волю. Она держала его до тех пор, пока не решила, что он усвоил урок, ударила его о плиточную стену и ушла. Пепел ее оболочки еще был теплым. Она воскресила ее и вошла внутрь, едва заметив слабый укус боли, бережно разгладила свое одеяние, отодвинула гнев в сторону и повернулась. Руул Тайазан лежал на полу у стены, к которой она его отбросила. Кровь лилась у него из носа, ушей и рта. Глаза были закрыты. «Посмотри на меня на физическом уровне», – приказала она. Его глаза открылись – синие, яростные, нераскаявшиеся. «Я – твоя доминанта, – сказала она ему. Ее мысль была холодной и сдержанной. – Ты будешь мне подчиняться». Ничего, кроме яростного синего взгляда. Она наклонила голову. «Я принимаю твое подчинение, – сообщила она, словно он действительно его предложил. – Встань». Он подчинился, хотя ему это стоило дорого, ибо помимо ушибов имелись переломы костей и травмы внутренних органов, которые она пока не сочла нужным залечить – решила, что ему следует узнать кое-что о боли, чтобы оценить ее отсутствие. Она ждала, давая ему возможность оценить тяжесть ее терпения, пока он с трудом поднимался на ноги. Пальцы уцелевшей руки цеплялись за гладкую стену, выложенную плитками, пытаясь найти опору. Когда он выпрямился, она открыла канал в четвертый раз и взяла у него силу. Канал чуть нагрелся: искра пробежала от него к ней, прикоснулась к очагу и дала начало слабому голубому пламени. «Объясни свои поступки». Он с трудом поднял голову и встретился с ней взглядом. «Разве ты не приказала мне зажечь очаг? – Его мысль была зеленым льдом. – Госпожа». К счастью для Руула Тайазана, ее ярость уже ушла, иначе она могла ударить его еще раз, к немалому его сожалению. Вместо этого она просто разгладила свое одеяние и сформулировала вопрос более точно: «Ты знаешь, что необратимо привязан к телу. Чего ты пытался добиться этой новой выходкой?» «Свободы». Мысль была такой холодной, что могла бы заморозить разделявший их эфир. И за ней таились глубины, которых она пока не могла определить – и которых все же опасалась. «Мне казалось, – тщательно подобрала она следующие слова, – что ты не хотел быть уничтоженным. Заметь: если твое тело умрет без восстановления, ты будешь уничтожен». Его глаза невольно закрылись – и он внезапно осел по стене, дрожа всем телом. «Я думал выжить. – Его послание стало неровным, так как травмы тела начали разрушать его барьеры. – Выжить уменьшившимся». Его мысль раскололась. Она уловила образ свободного залиата, совсем маленького и очень плотного, радостно танцующего меж звезд – который сменился серебристо-зеленым шумом. Вот как. Он был готов отказаться от какого-то количества своей сути, своей силы – чтобы уйти из плена. Поистине отчаянный план. «Ты не выжил бы, – отозвалась она более мягко, чем намеревалась. – Тело тебя не отпустит». Единственным ответом ей стал серебристо-зеленый шум. Прижимаясь к окровавленным плиткам стены, он дрожал все сильнее. Губы у него посинели, слезы смешались с кровью на лице: страдания тела задавили его сознание. Она подошла к нему и взяла его целую руку обеими своими. «Пойдем, – сказала она, помогая ему лечь на пол. – Я излечу твои травмы и дам тебе данные для изучения во время сна». Излеченный, очищенный и умиротворенный ее волей, Руул Тайазан спал. Его кудри красиво разметались по одеялу, которое она ему позволила. А она… Она не стала спать, а ушла в свое средоточие, чтобы обдумать свои поступки и побуждения. Эмоции управляли низшими созданиями и были одной из мириадов причин, по которым такие существа поддавались манипулированию. Так их учила преподавательница философии, которая в самом начале обучения ее когорты совместно с преподавательницей биологии заставила их изучать влияние эмоций на низшие биологические системы. Продемонстрировав это, преподавательница философии затем обучила их побеждать эмоции – наследие их биологического происхождения. «Ваша конечная цель – господство над низшими существами высокого порядка, – сказала она им. – Как вы этого добьетесь, если не способны победить низкое в самих себе?» И действительно, власть над эмоциями считалась настолько жизненно необходимой для исполнения воли ай-лохинов, что первый Судный день был рассчитан на проверку этого умения. Те члены ее когорты, которые поддались – ужасу, радости, отчаянию – не прошли испытания. То, что она прошла не только первый, но и все три Судных дня, доказывало, что она достойна нести труды айлохинов как доминанта полной ячейки драмлиз. И в то же время – доминанта, которая допустила, чтобы ее действия определял страх за жизнь ее подчиненного? Как она должна отнестись к такому созданию? Хладнокровное размышление по прошествии времени указывало, что разумным курсом было бы разрешить Руулу Тайазану уничтожить самого себя. Что до нее самой, то разум говорил ей: доминанта, которая не смогла утвердить свое доминирование, которая лишила айлохинов одного из драгоценных залиатов, настолько ущербна, что не могла считаться достойной исполнения великой работы, сколько бы Судных дней ей ни удалось преодолеть. И она испытывала страх в самой сердцевине своего существа, когда думала о своем уничтожении. Вопреки всей своей подготовке, она не прогнала этот страх, а приблизила его к себе и внимательно рассмотрела. Вблизи он оказался вещью со множеством граней – темным драгоценным камнем, который вращался под давлением ее внутреннего взгляда. Одной гранью был тот страх, который просыпался в низшем существе в приближении его смерти. Другой гранью – и большей – был страх уничтожения Руула Тайа-зана. Именно это чувство и послужило причиной ее вмешательства в его попытку бегства. Именно это чувство питало ее ярость после того, как она обезопасила его, и подсказало наказать более сурово, чем того требовала его ошибка. Она приостановилась, чтобы рассмотреть этот последний момент, обнаружив стыд за использованную ею силу И все же это была не ошибка, а намеренная попытка отвлечь ее, чтобы ему удалось уйти из-под ее контроля Разве такой бунт не заслуживал наказания, сурового и хладнокровного? И все же… Он был не жалким тумзалиатом, выращенным в неволе, а свободным залиатом, гордым и своевольным. Он поступал под диктовку своих эмоций, как это вынуждены делать низшие существа. Как его доминанта она была обязана… Шум прервал ее мысли. Громкий и уродливый, он становился все более назойливым, пока вдруг на ее восприятие не легла Тень. Она мгновенно оставила свое средоточие, полностью вернулась в оболочку, встала на босые ноги и поклонилась. «Эдонаи!» Ответного приветствия не было – только резкая боль от модуля данных, втиснутого в ее сознание. Она увидела головокружительную картину большого эфириума, залиатов в их танце. Картина стала сужаться, пока не выделилось одно существо: не такое крупное, как другие, но с плотной структурой. Рисунок его эманации был стройным, его цвета – глубоки и хитроумны, резонируя во всем спектре, который она в состоянии была воспринять, и наверняка далеко за его пределами. Залиаты танцевали все быстрее и быстрее. Вспыхнули на мгновение линии силы. Не обращая на это внимание, танцоры продолжали кружиться, но не смогли полностью скрыть, что один из их числа… исчез. Страх что-то шептал ей, но она подавила его и осмелилась задать вопрос: «Когда?» «Пробуди своего подчиненного», – приказал айлохин. Начал формироваться второй вопрос – она подавила его и спрятала тень этого действия в энергичном пробуждении Руула Тайазана. Она резко сдернула с него одеяло и уничтожила ненужную тряпку. «Руул Тайазан! – окликнула она резко, чтобы причинить боль – и, возможно, предостеречь. – Нас призвали». Он пришел в себя – насколько это позволял сосуд – поспешно встал на ноги и поклонился. Его волосы взметнулись в воздухе, ставшем густым ото льда. «Удали свое влияние, – пришел к ней приказ. – Я желаю осмотреть его в отдельности». Страх лизнул ее сердцевину – крошечный язычок пламени, который легко было погасить. Она медленно и осторожно убрала свою защиту. Руул Тайазан почувствовал, как она отдаляется от него, и выпрямился, широко раскрыв глаза. У основания его шеи билась жилка. Она отвернулась и отошла, как ей было приказано, но перед этим успела увидеть, как на его гладкой нагой коже образуется слой льда. Со второго уровня она наблюдала, как Тень растягивается вверх и вниз, пока не исчезает из поля ее жалкого восприятия. Напротив – и почти поглощенное ею – находилось слабое пятно мутного света, у которого едва хватало силы, чтобы проникнуть на более высокие уровни. Страх вспыхнул. Она оттолкнула его прочь и сосредоточила все свои чувства на Тени, пытаясь проникнуть сквозь нее, выискивая своего подчиненного, волнующиеся огни его сущности, и потрясенно поняла, что мутная эманация – это и есть он. «Покажи себя!» Гром приказа почти разорвал ее самообладание. Как Руулу Тайазану удалось сохранить свою маску под его напором, ей было не понять. Мутные огни сжались, словно в страхе – и вяло разгорелись. Там, под Тенью, она осмелилась глубоко в тайнике своего сердца сформировать мысль, надеясь, что он ее услышит. «Если ты будешь слишком мал, – прошептала она, – тебя сочтут недостойным». Тень сгустилась – и приказ повторился. Она с трудом сохранила контроль, сосредоточилась – и увидела, как вспышка чисто золотого света пронзает верхние уровни эфира. И еще одна, которая показалась ей почти такой же синей, как его глаза. Она снова начала действовать, когда холодный разум посоветовал бы ей выжидать. «Эдонаи!» Тень оторвала частицу своего внимания от Руула Тайазана и перенесла ее на нее. Она простерлась ниц. «Говори». «Эдонаи, если этот подчиненный будет уничтожен, я не смогу выполнять великий труд до тех пор, пока не будет сформирован новый сосуд и не будет загружен и обучен новый тумзалиат». Ее мысль была ровной и прохладной. Ее щиты были опущены. «Это – плохой инструмент, – отозвался айлохин. – Возможно, ты достойна лучшего». «Эдонаи, он достаточно хорош. Вы пришли сразу после поединка воли. Мы оба измучены». Крыло темного удовлетворения пересекло ее восприятие. Тень сгустилась, обволакивая ее, отсекая ее восприятие. Страх пронизал ее существо пламенным копьем. Она переждала его, крепко обернула вокруг себя оставшиеся ей чувства и стала терпеть, пока Тень сжималась все сильнее, а чувство удовлетворения росло, наполняя все уровни, на которых она жила, замораживая ее мысли, разрывая ее сущность, уничтожая… Где-то за пределами бесконечного ледяного мрака ее растерзанные чувства зарегистрировали вспышку света. Одиночный луч пронизал Тень, становясь ярче и шире, распространяя волны золотистого и синего света. Вокруг нее – внутри нее – айлохин захохотал, и это было ужасно. «Он демонстрирует качество, – объявил холодный голос. – Ты можешь продолжать». Тень ушла. Ее чувства вернулись вспышкой мучительной боли, и она упала на физический уровень так внезапно, что тело забилось в судорогах и она закричала по воздуху. Она сражалась с системами своего тела, словно новичок, почувствовала, как мышцы сократились – а потом вдруг расслабились, и по ней растеклось тепло. Тяжело дыша, она восстановила контроль, открыла глаза и увидела Руула Тайазана. Он стоял рядом с ней на коленях, и его ладони лежали на ее груди. «Как?» – адресовала она ему. Яростные глаза смело встретились с ее взглядом. «Есть мириады „как“. Выбери». «Как получилось, что айлохины хватились тебя только сейчас?» Но едва успев оформить мысль, она уже поняла сама. «Линии силы, – ответила она на собственный вопрос. – Ты манипулировал временем, вероятностью и пространством». «Какая сила! – втайне подумала она, не заботясь о том, что он стоит внутри ее стен и все слышит. – Поистине, айлохин-байлель!» «Айлохин! – Его смех походил на блики света, золотые, черные, серебряные. – Я никогда не бываю таким неуклюжим. Разве ты не слышала, как подходил твой айлохин? Чванливый, шумный»… «Тихо», – резко откликнулась она, но в то же время вспомнила то странное возмущение, которое отвлекло ее от размышлений сразу перед появлением Тени. Как предсказывали преподаватели биологии и философии, благодаря своему соединению с Руулом Тайазаном она приобрела новые чувства. «Так что ты знаешь как». Он сел на пятки, положив руки себе на колени. «И теперь я хочу узнать почему». Она с трудом поднялась с пола и хмуро посмотрела ему в лицо. «За свободным пространством возле большей клетки хорошо наблюдают. Я рассчитывал найти менее тщательно охраняемый путь бегства». «И вместо этого привязал себя к биологическому конструкту». Она почувствовала страх – не яркий, острый нож страха, а тупой, темный клинок, повернувшийся в ее средоточии. «Я плохо понимал, что значит это связывание, – подумал он негромко. – Я счел тебя слабой и доступной для управления. Оказалось, что ты сильнее, чем следовало бы, и что линии…» Его мысль померкла. «Линии?» – подтолкнула его она. Колебание – а потом ощущение, похожее на вздох. «Мое исследование линий силы не находит вероятности, в которой я не был бы пойман и порабощен. Многие значительно хуже: я останусь на службе у тех, кого ты зовешь айлохинами, и буду вынужден продолжать уничтожать звездные системы и живых существ. Это я нахожу чаще всего. Это „здесь и сейчас“, в котором я связан и уменьшен – самое благоприятное и богатое возможностями». «Возможностями?» – переспросила она, но он не ответил. «Ты ощутила удовольствие своего айлохина? – спросил он вместо этого. – Тем, что тебе показалось скучным доминировать над столь малым и тусклым тумзалиатом? Он счел тебя слабым существом, без силы воли. И был доволен». Содрогнувшись, она, вспомнила смех айлохина – и втянула в легкие большую порцию воздуха. «Мы все – слабые и ущербные существа в глазах айлохинов», – сказала она одну из первых вешей, которым ее научили. Яростные глаза закрылись, и Руул Тайазан опустил свою яркую голову. «И как долго, – спросила она, когда он больше ничего не сказал, – можешь ты скрывать свою истинную сущность? Будет замечено, если ты отклонишься оттого, что было определено». Он поднял голову и посмотрел ей в глаза. «Это – простой обман, на который уходит очень мало энергии. – Он протянул руку и нежно прикоснулся к ее лицу. – Ты – моя доминанта». Она подняла голову. «Это правда. Ты можешь действовать только через меня». «И все же я действовал по собственной воле и желанию», – возразил он, и она вынуждена была признать, что так и было. «Я предлагаю партнерство, – сказал Руул Тайазан. – Мы учимся друг у друга и действуем вместе, добиваясь обших целей». Она подумала про себя, что он предложил подчиниться. Если его гордости было легче назвать это иначе, то согласиться с этим можно: это ничего не меняет. Стоя внутри ее стен, он услышал эту мысль, как только она сформировалась, – и ждал, прохладным и безмолвным зеленым присутствием. «Партнерство, – передала она ему и протянула руку, прикасаясь к его щеке отражением его жеста. – Договорились». |
||
|