Том ШАРП

НОВЫЙ РАСКЛАД В ПОКЕРХАУСЕ

Перевод В. Шапенко, М. Сапрыкиной

Ивану и Пэму Хаттингу посвящается

16

Все утро Корнелиус Каррингтон сидел у себя в комнате и пытался найти выход из мучивших его противоречий. Как и всякий профессиональный трибун, он редко представлял себе, что, собственно, думает по тому или иному вопросу. Зато безошибочное чутье подсказывало ему, как думать нельзя. Нельзя одобрять смертную казнь и апартеид, поддерживать политику правительства и защищать Сталина, Гитлера и убийц-маньяков. Со спорными вопросами труднее. Единая средняя школа – ужасно, но и отборочные экзамены после начальной школы тоже того... Классическая школа – превосходно, но выпускники ее... Безработные – милейшие люди, а вот уволенные по сокращению... Шахтеры – славные ребята, пока не бастуют, а Север Англии – сердце Британии, но боже упаси слушать, как это сердце бьется. И наконец, Ирландия и Ольстер. Ум за разум заходит. Но по роду занятий Корнелиус Каррингтон должен был четко высказываться по всем вопросам, волнующим наш грешный мир, причем так, чтобы угодить сразу и нашим и вашим. Словом, нелегко журналисту удержаться на плаву.

Даже в простом, казалось бы, случае с увольнением Кухмистера поди сообрази, кто прав, кто виноват. Кухмистер – удачная тема, на экране он будет хорошо смотреться, но вообще-то он мелкая сошка. Его задача – появиться перед камерой, произнести нечто нечленораздельное, но трогательное, получить гонорар, убраться домой и кануть в Лету. Каррингтон не мог решить другое: кто же именно несправедливо обошелся со старым слугой? Вернее, кого обвинить в этом? Оплакивать традиции Кембриджа или поддерживать нововведения? Поддержать сэра Богдера, который прилагает титанические усилия, пытаясь превратить Покерхаус из средневекового монастыря в современный университетский колледж? Или Декана и членов Совета – невыносимых снобов, чокнутых на спорте? Виноват вроде бы сэр Богдер. Но если бы Декан не настаивал на необходимости экономии, привратника не уволили бы. Может, и Декана приложить? Придется повидаться с сэром Богдером. Все равно нужно его разрешение на съемки. Каррингтон набрал номера Ректора.

– Алло? Сэр Богдер? Говорит Каррингтон. Корнелиус Каррингтон. – Он сделал паузу. В голосе Ректора послышалась живейшая заинтересованность. Сразу видно – человек регулярно смотрит телевизор. Сэр Богдер вырос в его глазах.

– Конечно, конечно, приходите к обеду. Или вы предпочитаете обедать в столовой? – захлебывался от предупредительности сэр Богдер.

Каррингтон ответил, что с радостью посетит Ректора и отправился в Покерхаус.

Сэр Богдер чуть не прыгал от восторга. Сам Каррингтон сделает программу о Покерхаусе! Неслыханная удача, шанс еще раз появиться перед публикой и поделиться своими сокровенными мыслями об образовании. Кстати, по телевизору он всегда такой импозантный. Декан вряд ли согласится выступить: у него эти новомодные штучки вроде телевидения в печенках сидят. Ректор погрузился в составление своей искренней, непосредственной речи, крика души. Позвонили в дверь. Служанка доложила о Корнелиусе Каррингтоне. Ректор поднялся навстречу дорогому гостю.

– Очень рад, что вы заглянули, – сердечнейшим образом приветствовал он Каррингтона и повел его в кабинет. – Я понятия не имел, что вы выпускник Покерхауса. Даже не верится. Это я вам не в укор. Я ваш большой поклонник. Ваша передача об эпилепсии во Флинтшире великолепна. Но для нашего колледжа, увы, нехарактерно столь... Словом, вы держите руку на пульсе современности.

Тут сэру Богдеру показалось, что он хватил через край. Ректор сбавил тон и предложил Каррингтону выпить. Журналист оглядел комнату. Здесь по стенам не висели фотографии, напоминавшие ему о переживаниях незадачливого студентика Корнелиуса, а лесть сэра Богдера составляла приятный контраст с вежливыми подначками Декана.

– Мне нравится ваша идея сделать программу о колледже, – продолжал сэр Богдер. – Это то, что нам нужно. Вы хотите бросить критический взгляд на устаревшие традиции и сделать особое ударение на необходимости перемен. Я угадал? – Ректор выжидающе посмотрел на Каррингтона.

– Именно так, – подтвердил тот. В конце концов, Ректор выразился довольно расплывчато, лазеек остается сколько угодно. – Хотя, боюсь, Декан будет против.

Сэр Богдер внимательно взглянул на Каррингтона. Тот явно был не в восторге от Декана.

– Декан удивительный человек, но, к сожалению, ретроград, – вздохнул Ректор.

– Большой оригинал, – сухо ответствовал Каррингтон. Он определенно не собирался защищать Декана.

Успокоенный Ректор пустился в рассуждения о задачах колледжа в современном мире, а Каррингтон вертел в руках стакан и размышлял о непостижимом легковерии политиков. Кому-кому, а им оно не пристало. Богдерово преклонение перед будущим действовало ему на нервы не меньше снисходительного презрения Декана, и непостоянный, как мотылек, журналист постепенно возвращался к прежним симпатиям. Сэр Богдер заканчивал расписывать преимущества совместного обучения – Каррингтону и слушать о нем было противно, – когда в дверях появилась леди Мэри.

– Дорогая, – сказал сэр Богдер, – позволь представить тебе Корнелиуса Каррингтона.

Леди Мэри взглянула на журналиста, и он буквально потонул в ледяных глубинах ее глаз.

– Добрый день, – произнесла леди Мэри. Каррингтон заинтересовал ее. То ли мужчина, то ли женщина. Любопытно.

– Он хочет сделать программу о Покерхаусе. – Сэр Богдер налил ей сухого вина.

– Давно пора, – отрезала леди Мэри. – Ваша программа о повреждениях позвоночника – просто чудо. Пусть бесхребетные чинуши из Министерства здравоохранения задумаются.

Каррингтон вздрогнул. Леди Мэри прямо ошеломила его своим напором. В нем проснулась тоска по детству, запрятанная на дне его хищной души. Пеленки, соски, погремушки и нянечка – леди Мэри. Даже ее тонкий рот с желтыми зубами возбуждал его.

– А возьмите стоматологию, – будто прочла его мысли леди Мэри. – Кусаться хочется, как подумаю об этом. – Она приветливо осклабилась, и Каррингтон заметил ее сухой язык.

– Наверное, после Лондона вы скучаете здесь... – пытался он поддержать светскую беседу.

– О да! – Под лучами его явного и абсолютно бесполого внимания леди Мэри расцветала, как подсолнух. – Всего-навсего каких-то пятьдесят миль от Лондона, а кажется, тысяча. – Она взяла себя в руки, все-таки он мужчина. – Так что вы собираетесь снимать в нашем колледже?

Сэр Богдер на диване затаил дыхание.

– Все дело в том, как представить, – не совсем ясно ответил Каррингтон. – Надо, конечно, объективно...

– Я убеждена, у вас получится нечто замечательное, – вставила леди Мэри.

– А зрители пусть выносят свой приговор.

– Намучаетесь вы с Деканом и членами Совета. Они жуткие ретрограды.

Каррингтон улыбнулся.

– Дорогая моя, – вмешался сэр Богдер, – Каррингтон окончил Покерхаус.

– В самом деле? Ну, тогда я вас поздравляю. Вы с честью вышли из этого испытания.

За завтраком леди Мэри толковала о своей работе в комитете «Милосердных Самаритянок» и жадно пожирала сардинки. Увлечение Каррингтона потихоньку увядало. Получив благословение на съемки, он с облегчением покинул дом Ректора. Немудрено, что сэр Богдер так стремится к рациональному, стерилизованному, автоматизированному миру, в котором не будет места болезням, голоду, невзгодам войны и несовместимости характеров. Ведь в нем не будет места и для адского человеколюбия его супруги.

Каррингтон послонялся по колледжу, полюбовался золотыми рыбками в пруду, дружески похлопал по плечам бюсты в библиотеке, покрасовался перед орнаментами в часовне и направился в привратницкую проверить, готов ли Кухмистер поведать о своих обидах трем миллионам зрителей. К великому огорчению Корнелиуса, Кухмистер заметно повеселел.

– Я им все сказал, – заявил он, – сказал им, что они должны что-то делать.

– Сказали кому? – осведомился Каррингтон тоном учителя, спрашивающего у нерадивого ученика латинские падежи.

– Сэру Кошкарту и Декану.

Каррингтон вздохнул с облегчением:

– Они, разумеется, позаботятся о ваших правах. Но... Вдруг не позаботятся? Тогда приходите ко мне – в «Синий кабан».

Он отправился в гостиницу. Волноваться не о чем. Вряд ли воззвание Декана к лучшим чувствам сэра Богдера увенчается успехом. Но береженого бог бережет. Каррингтон позвонил в редакцию «Кембридж ивнинг ньюс» и сообщил, что старший привратник Покерхауса уволен, потому что возражал против установки автомата с презервативами в студенческом туалете. «Сведения можете проверить у Казначея колледжа», – сказал он референту и положил трубку. Второй звонок в ССР – Союз студентов-радикалов: им Каррингтон наябедничал, что администрация Покерхауса уволила слугу за то, что тот вступил в профсоюз. В заключение журналист позвонил самому Казначею и на ломаном английском пожаловался, что мелиоратор из Заира, сотрудник ЮНЕСКО, не смог попасть в колледж: привратник прогнал его от ворот, да еще и оскорбил. При этом звонивший козырял дипломатической неприкосновенностью. Теперь Каррингтон не сомневался: об увольнении Кухмистера узнает весь свет и администрации Покерхауса придется отбиваться от разъяренных левых демонстрантов. Корнелиус, удовлетворенный и ухмыляющийся, растянулся на кровати. Много лет прошло с тех пор, как его искупали в фонтане на новом дворе, но такое не забывается. Зато теперь он отомщен.

В кабинете Казначея надрывался телефон. Казначей то и дело хватал трубку. Презервативный автомат в студенческом туалете? От кого референт получил подобную информацию? Может, что-то такое и планируется, но комментировать он не будет. Нет, о сексуальных оргиях ему ничего не известно. Да, Пупсер погиб от взрыва наполненных газом презервативов, но какое это имеет отношение к увольнению Кухмистера, если допустить, что того действительно уволили? Не успел он опомниться – позвонили эсэсэровцы. На этот раз Казначей был краток. Он облегчил душу и с грохотом швырнул трубку. Телефон тут же заверещал вновь. Казначею пришлось объясняться с неким гражданином Заира, который беспрестанно поминал министра иностранных дел и Управление по межнациональным отношениям. Казначей рассыпался в извинениях и уверял, что невежа-привратник уже уволен. Этот разговор доконал бедолагу. Он вызвал Кухмистера. Но вместо привратника явился собственной персоной Декан.

– А, Казначей, – небрежно сказал он, – мне нужно поговорить с вами. Говорят, вы отказали Кухмистеру от места?

Казначей мстительно взглянул на него. Он достаточно натерпелся от Кухмистера.

– Вас не правильно информировали, – ответил он сдержанно, но строго. – Я просто намекнул Кухмистеру, что пора приискать другую работу. Он стареет, ему скоро на пенсию. А если он хочет и дальше работать, пусть загодя подыщет новое место. – Казначей подождал, пока Декан переварит услышанное. – Однако это было вчера. Сегодняшний инцидент представляет дело в совершенно ином свете. Я вызвал Кухмистера, и я намерен уволить его.

– Вы намерены? – переспросил Декан. Казначей никогда раньше не говорил столь прямо и решительно.

– Только что поступила жалоба от дипломата из Заира. Он утверждает, что Кухмистер прогнал его от ворот Покерхауса и, кроме того, если я не ослышался, назвал черномазым.

– Правильно сделал. – Декан пытался представить себе, где примерно находится Заир. – Колледж – частная собственность, нечего сюда шляться всяким хулиганам. Он, верно, нарушал порядок.

– Кухмистер обозвал его черномазым, – напомнил Казначей.

– Не мог же он на черное сказать – белое. Кухмистер только назвал вещи своими именами.

– Боюсь, Управление по межнациональным отношениям посмотрит на это иначе.

– Какого дьявола, причем здесь Управление?

– Жаловаться негр собрался именно туда. Он упомянул также министра иностранных дел.

Декан сдался:

– Неужели? Нам грозит международный скандал.

– Кухмистером придется пожертвовать.

– Увы, вы правы. – И Декан покинул кабинет.

Привратник ждал его во дворе под дождем.

– Плохо дело, Кухмистер, – удрученно сказал Декан. – Очень плохо. Ничего не могу для вас сделать. – И, все еще покачивая головой, он заспешил домой.

Кухмистер остался стоять. Темнело. Его опять предали, теперь уже окончательно. Можно и не говорить с Казначеем, ясно и так. Он побрел назад, в привратницкую, и принялся паковать свой скарб.

Казначей посидел в кабинете, подождал еще, позвонил в привратницкую. Никто не ответил. Тогда он отстукал на машинке письмо Кухмистеру и опустил его в ящик.

Кухмистер уложил пожитки в потрепанный чемоданчик. Дождь не переставал. Вода сбегала с котелка, заливала лицо, не разобрать, что это – слеза или дождевая капля повисла на носу. Но если он и плакал, то не о себе, а о Покерхаусе, чьим символом отныне больше не являлся. Кухмистер то и дело останавливался – проверить, не пострадали ли от влаги ярлычки на чемоданчике. Чемоданчик принадлежал когда-то лорду Вурфорду, и рассматривать найлейки – Гонконг, Каир, Канпур – будто путешествовать по Империи. Он пересек рыночную площадь с опустевшими уже прилавками, прошел мимо Пэтти-Кьюри и через Брэдуэлс-Керт и Крайстс-Пис вышел к Мидсаммер-Коммон. Совсем стемнело, под ногами на велосипедной дорожке хлюпала грязь. Кухмистер чувствовал себя, как осенний лист, который ветер сорвал с ветки и несет бог знает куда. После долгих лет рабства у привратника не осталось собственных интересов, собственных целей. Он слуга, а служить больше некому. Ни Ректора, ни Декана, ни студента на худой конец. Некого ему опекать – неохотно, ворчливо, но опекать, – чтобы оправдать свою склонность подчиняться чужой воле. И, сверх того, нет колледжа, чтобы защитить его от беспорядочного, хаотичного мира. Дело не в реальном колледже, а в Идее колледжа. Его выгнали, предали – и Идеи нет больше.

Кухмистер перешел железный пешеходный мостик. Вот и Райдер-стрит. Крошечная улочка, домиков почти не видно за огромной, в викторианском стиле виллой Честертона, так что и здесь он не одинок, под надежной охраной профессорских домов и лодочных сараев. Кухмистер отпер дверь, снял пальто и ботинки, поставил чемоданчик на кухонный стол. Приготовил чай и сел, недоумевая – что дальше? Утром надо зайти в банк, узнать насчет наследства лорда Вурфорда. Он достал жестянку с гуталином, тряпочку и начал плавными, легкими движениями чистить ботинки. Ритуал успокоил Кухмистера. Чувство безнадежности, которое не покидало его после разговора с Деканом, проходило. Он навел последний глянец, повернул ботинки к свету – хороши, хоть смотрись в них, убрал жестянку и тряпочку на место, потом приготовил ужин. Он снова стал самим собой. Он привратник Покерхауса – и все тут. Им не сдвинуть его с места. Он знает свои права. Не выйдет так вот взять и выгнать его. Что-то случится, остановит их. Кухмистер расхаживал по комнате и спорил с Ними. Прежде это были такие респектабельные, такие солидные, такие надежные люди. Он чувствовал себя за Ними как за каменной стеной. Прошли золотые времена. После войны Их джентльменство пошло на убыль, а нынче настоящего джентльмена днем с огнем не сыщешь. И чем меньше Кухмистер уважал Их, тем большим почтением проникался к тем, прежним, что были до войны. Лорд Вурфорд, доктор Робсон, профессор Данстэбл, доктор Монтгомери. Нынешние щелкоперы им в подметки не годятся. Ему, Кухмистеру, посчастливилось, он причастился этому величию. В десять часов привратник лег, но долго еще ворочался без сна. В полночь встал, по привычке проковылял вниз, открыл парадную дверь. Дождь кончился. Он огляделся по сторонам, опять захлопнул дверь. Совершив привычный обряд, Кухмистер окончательно успокоился, прошел в гостиную и налил себе чашку чая. В конце концов, у него есть наследство. Утром нужно зайти в банк.

В десять утра Кухмистер явился к управляющему.

– Акции? – спросил тот. – Разумеется. У нас есть отдел инвестиций, и мы готовы проконсультировать вас. – Он просмотрел депозитивную карточку Кухмистера. – Да, пяти тысяч фунтов вполне достаточно, но, может быть, разумней не рисковать деньгами?

Кухмистер теребил в руках шляпу и удивлялся: этот тип оглох, что ли?

– Я не собираюсь покупать акции. Я хочу купить дом.

– Это уже гораздо лучше, – одобрительно кивнул управляющий. – В наше время, при такой инфляции – самое надежное вкладывать в недвижимость. У вас есть что-нибудь на примете?

– Кое-что на Райдер-стрит.

– Райдер-стрит? – Чиновник поднял брови и поджал губы:

– Это дело другое. Она, знаете ли, продается с аукциона, отдельные дома на Райдер-стрит покупать нельзя. Сомневаюсь, что вы со своими пятью тысячами сумеете приобрести с аукциона всю улицу целиком. – Он позволил себе слегка улыбнуться. – Только если выдать закладную, а в вашем возрасте это, знаете ли, нелегко.

Кухмистер извлек из кармана помятый конверт.

– Знаю, – сказал он. – Поэтому я хочу продать акции. Тут десять тысяч. Я думаю, они стоят тысячу фунтов.

Управляющий взял конверт.

– Будем надеяться, они стоят немного больше. Ну-с... – Он запнулся и вытаращился на пачку акций:

– Бог мой! – Снисходительно-бодрого тона как не бывало.

Кухмистер виновато заерзал на стуле, как будто он нес личную ответственность за поведение пачки бумажек, которое почему-то так изумило солидного чиновника.

– Большая Ассоциация Магазинов! Поразительно! Сколько вы сказали? – Трепеща от возбуждения, менеджер вскочил на ноги.

– Десять тысяч.

– Десять тысяч? – Менеджер снял трубку и набрал номер отдела инвестиций:

– По какой цене идут? – Пауза. Менеджер с недоверчивым еще уважением изучал Кухмистера. – Двадцать пять с половиной? – Он положил трубку и внимательно посмотрел на чудного клиента. – Мистер Кухмистер, – сказал он наконец, – кстати, у вас здоровое сердце? Не знаю, как помягче выразиться... Вы стоите четверть миллиона фунтов.

Кухмистер выслушал, но видимых признаков волнения не выказал. Он застыл на стуле, вперив в менеджера неподвижный взор. Тот был ошарашен куда сильнее, в его хихиканье слышались истерические нотки.

– Теперь-то вы можете купить Райдер-стрит вместе с жителями, если пожелаете, конечно, – выговорил он.

Кухмистер не реагировал. Богатство. Что-то такое, о чем он никогда не мечтал.

– Да еще, наверное, дивиденды наросли, – спохватился менеджер. Кухмистер кивнул, поднялся, поставил стул на место. Взглянул на акции, принесшие ему удачу:

– Заприте их в сейф.

– Но... – начал менеджер, – сядьте, мистер Кухмистер, давайте все обсудим. Райдер-стрит? Выкиньте из головы Райдер-стрит. Большому кораблю – большое плавание. Мы можем продать эти акции и... или часть их... приобрести подходящую собственность и смело начинать новую жизнь.

Кухмистер обдумал заманчивое предложение.

– Мне не нужна новая жизнь, – мрачно заявил он. – Я хочу старую.

Он оставил менеджера сидеть, разинув рот, за письменным столом и вышел на Сидни-стрит. Менеджер смотрел ему вслед, и банальнейшие видения богатого, привольного существования теснились в его бедном мозгу. Большая Ассоциация Магазинов – БАМ! Яхты, круизы, лимузины и – светлый загородный коттеджик – все то, что он всегда старался презирать.

Но Кухмистеру это не нужно было и даром. Он разбогател, но обида не прошла. Наоборот. Горечь била в нем ключом. Его надули. Он сам себя обманул. Он был слишком простодушен и слишком предан Покерхаусу. Они пользовались этим. Ректор, Декан, даже сэр Кошкарт О'Труп. Теперь он не боится потерять работу. Он им покажет. Кухмистер повернул на Грин-стрит и направился к «Синему кабану».