"Уилт Непредсказуемый" - читать интересную книгу автора (Шарп Том)

4

Еще меньше Уилту хотелось найти то, что он нашел в понедельник утром у себя в кабинете на столе. Это была записка от проректора. Он просил Уилта зайти к нему в кабинет «при первой, повторяю, при первой же возможности». Такой тон не предвещал ничего хорошего.

"Стилист, мать твою! – буркнул Уилт. – Написал бы «немедленно» – и дело с концом.

Полный дурных предчувствий, Уилт быстро, раньше сядешь, раньше выйдешь, спустился на два этажа и по коридору направился в кабинет проректора.

– Генри, – сказал проректор, – извините за беспокойство, но боюсь, у меня для вас тревожные новости.

– Тревожные? – переспросил Уилт с подозрением.

– Весьма тревожные! В совете графства подняли ужасный шум.

– Теперь-то что им неймется? Снова хотят прислать сюда своих советников? Вроде тех, что уже были, помните, они все докапывались почему мы не объединим группы каменщиков и ясельных нянек, чтобы покончить с неравенством полов? Так вот, передайте им от меня если снова хотят…

Проректор жестом остановил Уилта.

– Это они тогда хотели. Сейчас хотят другого. Вернее, как раз не хотят другого. По правде, послушайся вы тогда и создай эти самые смешанные классы, не ходили бы зловещие слухи о…

– Во-во! Зато у нас по коридору ходи. бы толпы беременных нянек и…

– Вы можете меня послушать? Забудьте вы этих нянек. Лучше скажите, что вы знает о половых сношениях людей с крокодилами.

– Что я знаю о… Я не ослышался?

– К сожалению, нет, – вздохнул проректор.

– По правде говоря, я думал, это просто невозможно. Но раз вы настаиваете…

– Генри, дело в том, что этим занимается кто-то с вашей кафедры. И даже умудрился фильм снять.

– Фильм? – рассеянно спросил Уилт, недоумевая, как можно вообще подрулить к этой скотине – крокодилу, – не говоря уже о том, чтоб трахнуть ее.

– Причем в этом участвовали и первокурсники, – продолжал проректор, – а комиссия по образованию все пронюхала и желает знать, что это все значит.

– Они правы, действительно интересно, – согласился Уилт. – Конечно, у кого руки-ноги лишние есть, тот на крокодила, может, и полезет. Эх, КрафтаЭбинга4 на них нет! Ходят у меня несколько почасовиков, у которых с головой не в порядке, но остальные конечности вроде на месте. А где же они крокодила достали?

– Вы меня спрашиваете? Я знаю одно: комиссия требует фильм на просмотр, они хотят расставить все точки над "i".

– Пусть ставят точки, где хотят, – ответил Уилт. – Только меня не надо сюда приплетать. Я не отвечаю за всякие там киносъемки, пусть даже на своей кафедре, а если какой-то маньяк вздумал влупить крокодилу, это тем более не мое дело. И с самого начала я был против телекамер и кинозалов, которые нам навязали. Во-первых, это бешеные деньги, а во-вторых, какой-нибудь кретин обязательно что-нибудь сломает.

– Руки бы ему обломать. Короче, члены комиссии ждут вас в восьмидесятом кабинете ровно к шести. Советую вам выяснить все подробности, придется отвечать на вопросы.

Уилт уныло побрел в свой кабинет, пытаясь вспомнить, кто с его кафедры неравнодушен к рептилиям, кому близка тема зоофилии в искусстве или у кого окончательно поехала крыша. Взять хотя бы Паско. Этот точно не в себе – результаты многолетних попыток привить газовщикам любовь к тонкостям «Поминок по Финнегану»5. И хотя Паско уже дважды в этом году лежал на обследовании в местной психушке, он в принципе добрый малый. Правда, с кинокамерой он не справится – слишком неуклюж, а что до крокодилов… Нет. Этот вариант не подходит. Уилт зашел в киновидеокласс полистать регистрационный журнал.

– Ищу кретина, который снял кино про крокодилов, – поведал он заведующему техническими средствами обучения Добблу.

Тот в ответ лишь фыркнул.

– Опоздали маленько. Приходил ректор, забрал фильм. Рвет и мечет мужик. Я его понимаю… Между прочим, когда фильм принесли из монтажной, я сказал: «Что же это делается? Махровая порнуха, а кинолаборатория пропускает. Как хотите, говорю, а я этот фильм придержу, пока там не разберутся». Так и сказал.

– Правильно сказали! – съязвил Уилт. – А вы не додумались придержать его сначала для меня?

– У вас на кафедре, мистер Уилт, педерасты, я смотрю, совсем распоясались, правда?

– Правда. А вы не знаете, кто конкретно?

– Фамилий называть не стану. Скажу только, что мистер Билджер будет похитрее, чем кажется.

– Билджер? Вот гад. На политике рехнулся? Ладно. Так теперь еще и фильмы взялся снимать!

– Я ничего не говорил, – заметил Доббл. – Мне лишних неприятностей не надо.

– А мне надо! – грозно пообещал Уилт и отправился на поиски Билла Билджера.

Тот сидел в учительской, пил кофе со своим приятелем Джо Столи с кафедры истории и доказывал, что истинно пролетарского самосознания можно достичь лишь подорвав вонючую лингвистическую инфраструктуру сраной гегемонии вонючего фашистского государства. Речь Билджера напоминала фонтан из прорвавшейся канализации.

– Это, кажется, сказал Маркузе… – нерешительно внес свою лепту Столи и, спохватившись, добавил: – Мать его!

– Не могли бы вы на секунду опуститься на землю, – вмешался Уилт.

– Топтать мой лысый череп, если я снова стану кого-то заменять, – в голосе Билджера появилась непримиримость профсоюзного вожака – пламенного борца со сверхурочными. – Свою норму замен выполнил.

– Я не намерен нагружать вас лишней работой. Просто хочу сказать пару слов наедине. Это, конечно, будет нарушением вашего неотъемлемого права свободной личности в фашистском государстве. Но придется, потому как долг требует.

– Надеюсь, не мой долг, коллега?

– Нет, мой. Жду вас у себя в кабинете через пять минут.

– А я вас у себя, – полетело Уилту вдогонку, когда он направился к выходу.

«Пусть повыпендривается дурачок, – подумал Уилт. – Все равно через пять минут явится. Знает ведь, захочу, так перекрою расписание, что будет он у меня начинать работу по понедельникам в 9.00 с печатниками, а заканчивать по пятницам в 20.00 с поварами». Это было у Уилта, пожалуй, единственным средством убеждения, но как оно действовало! Он сидел у себя в ожидании Билджера и представлял, что будет на заседании комиссии. Миссис Чаттервей, как всегда, будет до последнего защищать свою передовую точку зрения: все малолетние преступники на самом деле добрейшие ребята, им не хватает всего лишь несколько теплых слов, и тогда они раз и навсегда перестанут бить старушек кирпичом по голове.

Справа от нее будет сидеть советник Блайт-Смит. Этот, дай ему волю, отправил бы на виселицу всех малолетних правонарушителей до одного, а безработных приказал бы пороть розгами. Кроме этих двух экстремистов обычно присутствуют: ректор – бездельник, ненавидящий любого, кто нарушает его невозмутимое спокойствие, инспектор по делам образования, который ненавидит ректора, и, наконец, мистер Сквидли – местный строительный подрядчик, для которого обучение гуманитарным основам – сущее проклятие, время, пущенное коту под хвост: «Молодым паразитам вкалывать надо, кирпичи таскать, а они тут штаны протирают!» В общем, встреча с комиссией ничего хорошего не предвещает. Надо быть с ними осторожнее. Но сначала Билджер.. Минут через десять он без стука вломился в кабинет и плюхнулся на стул.

– Ну? – осведомился он, злобно уставившись на Уилта.

– Я посчитал, что лучше нам поговорить наедине, – сказал Уилт. – Я хотел бы узнать побольше о вашей кинокартине про крокодила. Должен сказать, мне импонирует ваш энтузиазм. Если бы все преподаватели гумоснов использовали возможности, предоставляемые муниципальными властями…

Тут Уилт сделал многозначительную паузу, и Билджер приободрился:

– Рабочий класс должен понять, как его охмуряют средства массовой информации. Лучше всего – научить их самих снимать фильмы, чем я, собственно, и занимаюсь.

– Ага! – обрадовался Уилт. – Значит, пролетарии будут снимать порнофильмы про крокодилов, вследствие чего уровень пролетарского самосознания возрастет, и они отвернутся от ложных ценностей, навязанных капиталистическим обществом.

– Точно, коллега! – воскликнул Билджер. – Понимаете, крокодил – это символ эксплуатации, и если ему влупить…

– То он, олицетворяя буржуазию, будет лишь бессильно скрежетать зубами, – закончил Уилт.

– Вот именно!!! – Билджер клюнул на приманку.

– А кто же вам помогал… э… снимать натуру?

– Второкурсники. Слесари и токари. Крокодила мы сперли на Нотт-роуд и…

– На Нотт-роуд? – переспросил Уилт, пытаясь представить себе улицу, где водятся покладистые и, видимо, даже голубые крокодильчики.

– Да, там-то мы и обосновались. Уличный театр для народа, понимаете? – Билджер во одушевлялся все больше и больше. – Людишкам-то, что там живут, тоже надо раскрепощаться.

– Так-то оно так, но мне кажется, если они станут пялить крокодилов, это не будет в полной мере способствовать их раскрепощению. Не лучше ли показать суть классовой борьбы посредством…

– Момент! – остановил его Билджер. – Вы вроде сказали, что видели мой фильм.

– Не совсем. Но до меня дошли слухи о его противоречивом сюжете. А кто-то даже сказал: «Почти как у Бюнюэля»6.

– Правда?! А мы-то всего-навсего разворотили детскую карусель, отвинтили крокодила…

– Отвинтили??? Так это был не настоящий крокодил?!

– Нет, конечно! На фига нам настоящий. Какой же дурак рискнет влупить настоящему. Он же к-а-а-а-к вцепится…

– Еще как вцепится! – подтвердил Уилт. – Любой уважающий себя крокодил… Ладно, дальше.

– А дальше один из наших залазит на пластикового крокодила, и мы снимаем его за этим делом.

– За каким делом? Нельзя ли поточнее? Он его что, трахает?

– Ну, вроде того… То есть, член он, конечно, не вынимал: крокодилу все равно некуда засунуть. Просто делал вид, что трахается. Таким манером он символически отымел зажравшийся тоталитаризм всей капиталистической системы.

– Которая выступает здесь в образе трахнутого крокодила!

Уилт откинулся на спинку стула. «Ну что это за человек такой, – думал он. – Вроде бы не дурак, с университетским образованием, как-никак магистр, а до сих пор верит, что жить станет легче, если в один прекрасный день поставить к стенке всех представителей среднего класса. Видимо, никому не пошли на пользу уроки прошлого. Ну погоди, Билджер. Будешь набираться ума в настоящем».

Уилт уперся локтями в стол.

– А теперь давайте сделаем выводы, – начал он. – Значит, вы, будучи преподавателем кафедры гуманитарных основ, почему-то решили, что в ваши обязанности входит учить студентов марксистско-ленинскому педерастическому крокодилизму и всем прочим «измам», которые взбредут вам в голову?

Взгляд. Билджера снова стал враждебным.

– Мы в свободной стране, я имею право высказывать личное мнение! И вам меня не остановить!

«Ах, какие мы смелые», – подумал Уилт и улыбнулся.

– А разве я пытаюсь вас остановить? – спросил он с наивным видом. – Хотите верьте, хотите нет, но я хочу предоставить вам трибуну, с которой вы сможете свободно высказать свои идеи.

– Вот здорово! – обрадовался Билджер.

– Здорово, товарищ Билджер, здорово, уж поверьте мне. Заседание комиссии по образованию откроется в восемнадцать ноль ноль. Там будут: инспектор по делам образования, наш ректор, советник Блайт-Смит…

– И это милитаристское говно тоже? Да что он понимает в образовании? Думает, если отхватил на войне справку, то может топтать в морду рабочий класс?

– Что в ваших глазах не делает чести рабочему классу, поскольку у Блайт-Смита вместо ноги деревяшка! – Уилт заводился все сильнее. – Сначала вы расхваливаете пролетариат за сообразительность и сплоченность, затем говорите, что он настолько туп, что не отличит свои интересы от рекламы мыла, и поэтому должен быть насильно втянут в политику. Теперь утверждаете, якобы безногий человек пинал пролетариев аж в морду. Вас послушать, так они вообще ублюдки недоношенные.

– Я этого не говорил, – запротестовал Билджер.

– Правильно! Это следует из того, что вы уже успели наговорить. Итак, если желаете пояснить свою точку зрения, добро пожаловать на комиссию к восемнадцати ноль ноль. Уверен, они послушают вас с удовольствием.

– Имел я эту комиссию! Я знаю свои права и…

– … И мы живем в свободной стране. Слышал уже. Опять неувязочка вышла. Да, это свободная страна, именно поэтому тут позволено таким, как вы, склонять несовершеннолетних к траханью крокодилов. Именно поэтому страна превращается в бардак! Иногда я жалею, что мы не в России!

– Да, там бы нашли управу на таких, как вы, Уилт! Ревизионист! Извратитель! Свинья!

– Извратитель? И это мне говорите вы?! – расхохотался Уилт. – Да в России такого горе-режиссера на Лубянке бы сгноили. Вперед ногами вынесли бы – с пулей в дурной башке. А то еще лучше – запихнули бы вас в дурдом, где, в отличие от остальных обитателей, вы бы сидели по праву.

– Ах, вот как, Уилт?! – завопил Билджер, вскакивая со стула. – Хоть вы и завкафедрой гумоснов, но не думайте, что можно просто так оскорблять подчиненных! Да я знаете, что сделаю, знаете?! Я буду жаловаться в профсоюз!

– Скатертью дорога! – крикнул вдогонку Уилт. – Да, не забудьте им сказать, что обозвали меня свиньей! Они в восторг придут.

Билджер ушел, а Уилт стал думать, как бы поправдоподобнее выгородить его перед комиссией. Конечно, Уилт был бы не прочь избавиться от Билджера. Радикал-обормот, из интеллектуалов, которые хвалятся своим происхождением. Но ведь у этого идиота жена, трое детей, а в такой ситуации не станет заступаться даже папаша – контр-адмирал Билджер.

Кроме всего прочего, Уилту нужно было дописать лекции для студентов-иностранцев. «Черт бы побрал эти либерально-прогрессивные взгляды с 1688 по 1978», – невесело размышлял он. Почти триста лет английской истории надо втиснуть в восемь лекций. И при этом следует помнить о ненавязчивом предположении доктора Мэйфилда, что все это время общество якобы неуклонно двигалось по пути прогресса, а либеральные взгляды вроде бы совсем не зависят от времени и места. Возьмем, например, Ольстер. Уж где, как не там в 1978 году наблюдался пышный расцвет либеральных взглядов? А Британская империя? Тоже достойный пример либерализма. Единственным его достоинством было одно: он не был таким ужасным, как бельгийский в Конго или португальский в Анголе. Сам Мэйфилд – социолог по образованию, значит, с его познаниями в истории надо быть поосторожней. Пусть Уилт знает не многим больше. Но все равно, при чем здесь английский либерализм? Ведь есть еще валлийцы, шотландцы, ирландцы. Или они для Мэйфилда не существуют? А если и существуют, то не ведают ни прогресса, ни либерализма.

Уилт взял ручку и стал записывать свои мысли. Ничего общего с тем, что имел в виду Мэйфилд. Так в бесплодных раздумьях Уилт просидел до самого обеда. Спустился в столовую, в одиночестве проглотил нечто под названием карри с рисом и наконец вернулся к себе. В голове появились новые мысли. А разве колонии не влияли на саму Англию? Сколько слов – карри, поло, бакшиш – пришло в английский язык с далеких окраин Британской империи, где когда-то безраздельно господствовали надменные предки Уилта.

Эти милые и немного грустные размышления о былом прервала миссис Розри, лаборантка кафедры. Она вошла и сообщила, что мистер Гермистон заболел и не может вести занятия в третьей группе электронщиков, а мистер Лэкстон, который его обычно заменяет, никого не предупредив, поменялся парами с миссис Ваугард, которую уже не поймать, потому что она ушла на прием к зубному врачу, а…

Уилт спустился на улицу и направился в другой корпус, где электронщики в сонном оцепенении после пива, выпитого за обедом, ждали Гермистона.

– Значит, так, – сказал Уилт, садясь на преподавательское место, – что вы делали с мистером Гермистоном?

– Пальцем к этому мозгляку не притронулись, – прорычал рыжеволосый молодец напротив. – Неохота руки марать. Один удар в пятак, и он…

Уилт не стал дослушивать, каков будет мистер Гермистон после первой же драки.

– Я имею в виду, – перебил он рыжего, – о чем он вам рассказывал на прошлых уроках?

– Что-то про траханых негритосов, – ответил другой молодец.

– Не в прямом смысле, конечно? – пошутил Уилт, надеясь, что это не приведет к дискуссии на тему межнациональных половых отношений. – Он, наверное, говорил о расовых отношениях?

– А я говорю про черножопых козлов, понятно? Про черножопых, желторожих и прочих заморских обормотов, которые приезжают сюда и перехватывают работу у добропорядочных белых граждан. А возьмите этих… Его перебил другой электронщик.

– Вы его не слушайте, Джо состоит в «Национальном фронте»…

– А ты что-то имеешь против?! – взъелся Джо. – Наша политика – быть всегда…

– Подальше от всякой политики, – перебил Уилт. – Вот моя политика! И я намерен ее придерживаться. Дома и на улице можете говорить о чем угодно, а на уроках мы обсудим другие проблемы.

– Вот так и скажите старику Гермофрейдстону. А то бедняга из шкуры вон вылазит, агитирует нас стать добрыми христианами и возлюбить ближнего как самого себя. Вот пусть поживет на нашей улице, тогда я на него посмотрю. Там как раз присоседились какие-то кретины с Ямайки. Каждую ночь до четырех долбят в свои барабаны и ведра. И если Герму этот тарарам будет в кайф, значит, у него бананы в ушах.

– Но ведь можно попросить их вести себя потише или не шуметь после одиннадцати вечера, – посоветовал Уилт.

– И получить нож под ребро? Издеваетесь?

А полицию вызвать пробовали?

Джо посмотрел на Уилта как на идиота.

Нашелся один такой смелый, и знаете, что было?

– Нет, – признался тот.

– Через пару дней порезали ему все шины. Вот так! А где была полиция? Да они давно уже на все забили!

– Да, не так-то все просто, – согласился Уилт.

– Ничего, мы на них управу найдем, – мрачно пообещал Джо.

– Не на Ямайку же их высылать! – вмешался противник «Национального фронта». – Твои соседи не оттуда приехали. Они родились тут, в трущобах…

– Да хоть в сортире палаты лордов!

– Ты к ним несправедлив.

– Я бы на тебя посмотрел, если б ты целый месяц не спал!

Словесная баталия разгоралась. Сколько таких групп у него было, стал вспоминать Уилт. Сначала ребят надо хорошенько раззадорить, а затем молчать и только изредка подбрасывать им каверзные мыслишки, когда спорщики начинают потихоньку выдыхаться. Вот и сейчас перед ним сидят те же зеленые юнцы, и снова всякие билджеры норовят напичкать их политикой, готовя пушечное мясо для грядущих социальных битв.

Тем временем парни уже переключились на финальный кубок прошлого года. Футбол явно интересовал их больше, чем политика. В конце концов Уилт тихонько ушел и отправился читать лекцию иностранцам. К его великому ужасу, аудитория была набита до отказа. Доктор Мэйфилд оказался прав: эти лекции привлекут кучу народа, а значит, и денег. Глянув вверх по рядам, Уилт про себя отметил: «Сейчас я обращаюсь к тем, кто скоро унаследует сталелитейные заводы и нефтяные месторождения, судоверфи и химические концерны, раскинутые на огромной территории от Стокгольма до Токио. Приехали послушать про Англию? Ну слушайте, раз заплачено!»

Уилт взошел на трибуну, разложил свои бумажки. Затем поправил микрофон, так что в динамиках загрохотало, и начал лекцию.

– Может показаться несколько необычным для тех из вас, кто родился и вырос в авторитарном обществе, что я намерен немного отклониться от той темы, которую мне надлежит здесь осветить, а именно «Развитие либеральных и социально-прогрессивных взглядов в английском обществе с 1688 года и до наших дней», и сосредоточить ваше внимание на более значимой, если не сказать первостепенной проблеме. Сформулировать ее можно так: в чем заключается суть всего английского? Этот вопрос испокон веков заводил в тупик светлейшие умы. Нисколько не сомневаюсь, что он является загадкой и для вас. Однако должен признать, что для меня, хотя я сам и англичанин, это тоже является загадкой, и у меня нет оснований предполагать, что по прочтении данного курса лекций я буду разбираться в этом вопросе хоть сколько-нибудь лучше…

Уилт сделал паузу и глянул на аудиторию. Все, уткнувшись в свои тетрадки, с трудом поспевали за ним. Правильно! Эти, как и все предыдущие, добросовестно и бездумно запишут каждое слово, но где-то среди них, возможно, найдется один, который все-таки немного призадумается. Ничего, на сей раз пищу для размышлений получит каждый.

– Начну с того, что дам список книг, которые вам необходимо прочитать. Но прежде хочу привести пример типичного проявления английского духа в надежде, что мы его исследуем вместе. Раз уж я отклонился от первоначальной темы, а учить вас все равно должен, то выбрал другую на свое усмотрение. К тому же я буду говорить исключительно об Англии, и ни слова про Уэльс и Шотландию, и про все остальное, что широко известно под именем Великобритании. Ибо про Глазго я знаю еще меньше, чем про Нью-Дели, а кроме того, жители вышеупомянутых регионов, вероятно, обиделись бы, причисли я их всех к англичанам. И особенно я буду избегать любых разговоров об ирландцах. Я, как англичанин, понять их просто не могу, а их методы решения спорных вопросов мне и вовсе не по вкусу. Повторю лишь то, что сказал фон Меттерних: «Ирландия – английская Польша».

Уилт остановился, чтоб дать возможность присутствующим дописать очередную порцию бессмыслицы. Если бы саудовцы были в курсе, кто такой Меттерних, Уилт удивился бы несказанно.

– А теперь список литературы. На первом месте «Ветер в ивах» Кеннета Грэма. Здесь вы найдете наиболее правдоподобное описание устремлений и взглядов представителей английского среднего класса. Вы увидите, что в книге речь идет преимущественно о самцах. Женские образы здесь играют второстепенную роль: это хозяйка баржи, дочка тюремщика и ее тетя. В центре внимания мужчины: Бобр, Крот, Барсук и другие. Все они холостяки и не проявляют ни малейшего интереса к противоположному полу. Тех из вас, кто жил южнее или уже успел побродить по Сохо7, вероятно, удивит отсутствие здесь темы половых отношений. Могу сказать, что подобный взгляд на секс полностью соответствует семейным устоям среднего класса Англии. Тем студентам, интересы которых выходят за пределы обычаев среднего класса и которые желают изучить этот вопрос глубже, если не сказать исчерпывающе, я рекомендую почитать некоторые ежедневные газеты, особенно воскресные выпуски. Количество мальчиков-певчих, ежегодно страдающих от непристойного поведения приходских священников и церковных старост, может навести вас на мысль, что Англия глубоко религиозна по своей сути. Я же, как, впрочем, и некоторые другие, склонен думать, что…

Однако, что же все-таки склонен думать Уилт, так никто и не узнал. Он замолчал на полуслове и уставился на кого-то в третьем ряду. Там сидела Ирмгард Мюллер. И что хуже всего, смотрела на него как-то по-особенному пристально и ничего не писала. Уилт выдержал ее взгляд, опустил глаза на свои бумажки и попытался сообразить, что же сказать еще. Но все мысли, играя которыми он только что издевался над аудиторией, вдруг куда-то уплыли. Впервые за долгую практику неутомимого импровизатора Уилт внезапно растерялся. Он стоял у трибуны, чувствуя, как потеют ладони. Взглянув украдкой на часы, он узнал, что говорить умное, серьезное и… и даже весьма значительное надо еще целых сорок минут. «Значительное…» Это дурацкое слово времен его сентиментальной юности ни с того ни с сего всплыло в памяти. Уилт взял себя в руки.

– Как уже было сказано выше, – продолжил он запинаясь, поскольку в аудитории уже начали шептаться, – любая из перечисленных мною книг даст вам лишь поверхностное представление об английском национальном характере.

Следующие полчаса он тщетно старался изъясняться членораздельно, а под завязку промямлил что-то о цели, которая оправдывает средства, собрал свои бумажки и закончил лекцию. Ирмгард встала и подошла к нему.

– Мистер Уилт, – сказала она, – мне очень понравилась ваша лекция!

– Весьма польщен, – ответил Уилт, стараясь скрыть волнение.

– Особенно меня заинтересовали ваши слова о том, что парламентская система демократична только на первый взгляд. Вы единственный из преподавателей, кто рассматривает эту проблему в рамках социальной действительности и массовой культуры. Блистательная лекция! Спасибо!

Уилт словно на крыльях вылетел из аудитории и помчался к себе наверх. Прочь все сомнения! Ирмгард не просто красавица. Как она умна! Он встретил само совершенство. Эх, лет на двадцать пораньше бы…