"Больше, чем власть" - читать интересную книгу автора (Шегало Наталья)

Глава 6 День закрытых дверей

Весь день взгляд Совы, способный, казалось, процарапать даже бетон, буравил Дару спину, так что к закату Зорий начал подозревать, что между лопаток у него образовалось сквозное отверстие, через которое Лаэрте Эвери хорошо видны окружающие пейзажи. Собственная прозрачность раздражала. Дар запретил себе оборачиваться, стараясь как можно ровнее держать плечи, отчего его осанка, и без того безупречная, приобрела налет излишней военной выправки. С той лишь разницей, что он чувствовал себя совсем не таким бравым, как на параде.

Радовала метеообстановка. Зорий опасался, что как только они покинут лесной массив, замаскировать группу на открытой местности будет очень сложно. Почти невозможно. Но туман, плотно окутавший предгорья, и низкая облачность давали надежду пройти незамеченными. Хорошо бы еще пошел дождь. Конечно, все это не даст стопроцентной гарантии от обнаружения, но, по крайней мере, существенно затруднит землянам наблюдение с орбиты.

Напрасно Лорис надеялся, что дурное настроение Совы в дороге пройдет.

Сова соревновалась в упрямстве со своей лошадью. Лорис выругал себя за то, что в спешке сборов не проконтролировал, какая лошадь досталась Сове. В том нервном и взбудораженном состоянии, в каком пребывала Сова, сажать ее на горячую чувствительную к настроению всадника лошадь было равносильно убийству. Сова не знала, что такое мягкость в обращении с лошадьми, и Лорису оставалось только наблюдать за ее попытками отрегулировать скорость методом натягивания повода, в то время как разгоряченное шенкелями животное рвалось вперед. Сова же твердо решила ехать непременно позади Зория, чтобы не подставлять врагу спину. После того как ей удалось гордо прогарцевать мимо Зория галопом и выдать парочку комментариев по поводу его способности удержаться в седле, давать советы самому комментатору Лорис не решился. И когда через пару часов взмыленная кобыла, наконец, сбросила с себя надоевшую всадницу, Лорис лишь печально прикрыл глаза, вообразив рентгеновский снимок позвоночника Совы, но промолчал. Сова поймала лошадь, притянула к себе ее испуганную морду, сняла перчатки, сложила их вместе и с наслаждением хлестнула по лошадиным ушам. Вмешиваться было бесполезно: в этом соревновании упрямств у Совы были шансы или победить, или сломить себе шею, и Лорис молчал, понимая, что ни одного совета она даже не выслушает. За здоровье Совы он опасался больше, чем за нервы лошади.

Если бы можно было отвернуться от всего мира сразу, Сова отвернулась бы. Но на глаза все время что-то попадалось, и тогда она болезненно жмурилась, словно пытаясь не пропустить под веки навязчивый и однообразный пейзаж. Дорога шла на запад, петляла под желто-красными кронами еще не облетевшего, набухшего влажным туманом леса, но уже чаще стали встречаться открытые участки, так что скоро лес должен был смениться холмами предгорий.

Чтобы не видеть всего этого, Сова ограничилась наблюдением за едущим впереди Зорием. Посторонним мешал ей, как заноза, вокруг которой уже образовался нарыв. Сове никак не удавалось убедить себя в том, что этот человек с бесцветными безразличными глазами находится здесь ради ее защиты. Он ехал, не оборачиваясь, словно был безусловно уверен, что она будет следовать за ним как привязанная. И то, что она действительно не решалась сойти с пыльной полоски, что стелилась из-под копыт его коня, раздражало Сову ужасно. Нарыв вздувался, раздражение, как дергающая боль, изматывало ее, заставляя искать открытого столкновения, чтобы лицом к лицу, вызвав на себя шквал чужих эмоций, разобраться наконец с этим непонятным, будто обезличенным, наглухо закрытым для нее человеком. Но он упрямо не давал ей ни малейшего повода к ссоре. И когда в жидких сумерках из-за очередного холма, как вор из засады, выступил трактир, Сова была так же далека от понимания, что замышляет представитель Ордена, как и утром.

Дар остановился у покосившихся ворот «Приюта горца» и, не спешиваясь, стал ждать, когда подъедут спутники. Он решил спокойно подчиняться любым причудам, даже если им непременно захочется заночевать в этих пустых, продуваемых ветром развалинах. С точки зрения маскировки группы развалины его устраивали. Они захотели.

Сова спрыгнула с седла, болезненно морщась. Зорий вспомнил про ее падение и уже собрался было участливо спросить, как она себя чувствует, но уперся взглядом в демонстративно подставленную спину — и промолчал. Взгляд Лориса, брошенный на измученное животное, выражал сочувствие и досаду, и от этого взгляда Сова виновато понурилась и ослабила туго затянутую подпругу.

«Приют горца» доживал последние дни. Когда-то мощеный ровным светло-серым камнем двор зарос травой, которую никто не уничтожал, и она успела зазеленеть, подняться к солнцу в половину человеческого роста, зацвести, дать семена, рассыпать их в надежде на новое рождение — и засохнуть. От титанических усилий травы мостовая местами вздулась, местами провалилась, и ее давно следовало бы починить. Но люди, которые раньше поддерживали порядок, куда-то исчезли, и теперь на постоялом дворе, где в былые времена не сыскать было свободной комнаты, жили только четыре человека: сам хозяин, до полусмерти высушенный солнцем, как трава у порога его дома, его жена и два работника, с трудом нанятые из полудиких горцев. Один из них, ненамного моложе самого хозяина, бережно принял коней и увел их в темноту пустого двора, откуда немного погодя раздался сочный плеск воды.

— Разве можно поить лошадей сразу после дороги? — спросил Зорий, стремясь нарушить многочасовое молчание.

— Он их не поит, — ответил Лорис, — он их моет.

Сова промолчала.

Хозяйка по обычаю горцев тоже плеснула водой в ноги гостям, смывая с сапог приезжих густой слой седой дорожной пыли со свежими царапинами от колючей травы. Сапоги после этого не стали чище, но это уже никого не волновало, и гости вошли в закопченную общую залу, темную и холодную, как склеп. Из трех каминов топился лишь один, и Сова, свалив на колченогий стол дорожные сумки, в ожидании, пока второй слуга отнесет их в комнаты, подставила теплу и свету очага свое раздраженное, злое и измученное лицо. В то время как Лорис о чем-то вполголоса договаривался с хозяином, Зорий украдкой наблюдал, как изменялось это лицо девочки-подростка, становясь то жестоко-надменным, то обиженно-несчастным, и, наконец, просто расслабленным и спокойным лицом человека, получившего долгожданный отдых. Дар бесшумно подобрался поближе, но рассохшийся стул, на который он присел, выдал его резким трескучим скрипим. Сова тут же обернулась. Глядя на нее против света, Зорий теперь не мог видеть ее лицо, но был уверен, что на него вернулось прежнее выражение злости и раздражения. Сова отвернулась, демонстрируя ему свой профиль со слегка вздернутым носом. Но теперь, когда она знала, что за ней наблюдают, она не расслаблялась, сохраняя то самое выражение недоверия и злости, которое несла с собой всю дорогу. Наверное, для неё это было утомительно, потому что когда хозяйка пригласила гостей пройти в приготовленные наверху комнаты, Дар услышал вздох облегчения. Он передернул плечами, словно пытался стряхнуть с себя чужое недоверие, как дорожную пыль, облепившую его со всех сторон, хотел было вежливо пропустить вперед по лестнице Лориса, но, вспомнив, что и тут ему не доверяют, пошел вверх первым, чувствуя, как перекрестные взгляды его спутников, по мере того, как он поднимается, скользят по телу с затылка вниз через позвоночник, потом по ногам и оставляют его, наконец, в покое где-то в районе пяток.

В одиночестве его собственное лицо, тоже, видимо, уставшее держать искреннее, открытое и приятное выражение, изменилось почти до неузнаваемости. Теперь вокруг рта залегли резкие морщины, нахмурился и потяжелел высокий лоб, и где-то в глубине бесцветных глаз темным пятном сгустилось недовольство собой: за весь день он не приблизился к цели ни на йоту.

Была ли принята его легенда? После утреннего допроса его больше ни о чем не расспрашивали, будто потеряв интерес к тому, что он мог сообщить. На коротком привале он рискнул вновь вернуться к теме преследований со стороны землян и завел речь о том, что его беспокоило — о маскировке — мягко подталкивая спутников к решению о немедленной эвакуации с планеты. С маскировкой дело обстояло плохо. Ложные радиосигналы на некоторое время, конечно, отвлекут внимание землян. По его расчетам экспертная группа с оборудованием уже должна была прибыть в форт фактории и по следам Дара двинуться в город, где приступить к исследованию брошенного дома Совы, в частности, канала, открытого через зеркало. Плюс следственная группа — к двум трупам в каптерке ратуши. Новые корабли на орбите, люди в порту, связь. Все эти демонстративные перемещения сами по себе отвлекут от Совы внимание тех, кто ею интересуется. Пусть земляне следят за экспертами, за кораблями, пусть ведут разведку в соседних секторах, опасаясь нападения. Но пренебрегать при этом маскировкой группы на открытой местности Зорий никак не мог. Его собственный защитный комплект одежды из радиопоглощающего материала снижал риск обнаружения приблизительно в сто раз, а также обеспечивал незаметность в радиотепловом диапазоне, подстраивая температуру наружной поверхности к уровню окружающего фона. Запасной комплект он предложил Сове. Она повертела одежду в руках и хотела вернуть. Пришлось прочесть ей краткую лекцию и настоять на своем. Не то, чтобы она не приняла его аргументы, просто ей не нравилось соглашаться с чужаком.

Чтобы облачиться в комплект, ей пришлось снять с себя плащ и обе изрядно мешавшие ей кобуры. Словно вспомнив о его оружии, Сова вытащила бластер и принялась его изучать.

— Я могу вытащить батарею и вернуть его вам, — предложила она.

Зорий усмехнулся:

— У меня есть запасная. Вы и вправду думаете, что вы меня разоружили? — ответа не последовало, и он продолжил: — Вы же понимаете, что мне достаточно пары секунд, чтобы заполучить его обратно. Вы не успеете даже выдернуть пистолет из кобуры.

Она вздрогнула. Ему стало стыдно. Ну зачем он пугает и без того напуганного ребенка?

— Без вашего разрешения я не буду это демонстрировать, — пообещал он.

Она тут же отошла от него подальше.

Самая сложная часть любого задания всегда такова: «Войти в доверие». И само построение этой фразы абсурдно, если вдуматься. Войти в доверие... Выйти из доверия... Как будто доверие — это дверь. И у одного эта дверь всегда нараспашку и никогда не запирается, у другого, если поискать, непременно найдешь ключ под ковриком, у третьего налажена сложная система кодовых замков и сигнализации, у четвертого рядом с дверью висит табличка «Осторожно, злая собака», у пятого вместо двери построен тесный лаз, куда можно вползти только на четвереньках, у шестого в двери прорезано окошечко для обозрения посетителей, у седьмого... У Лаэрты Эвери не было дверей. Ее недоверие было похоже на большой, но беспорядочно и бестолково возведенный редут, где и наружный ров, и бруствер, и минные поля вокруг, и стволы с оптическими прицелами, а где-то глубоко внутри съежился от страха сам военачальник, готовый скорее глупо умереть, чем капитулировать на достойных условиях. С ним невозможно договориться, его можно только обмануть. Выманить наружу, заставить покинуть это нелепое нагромождение оборонительных укреплений, уверить в реальности победы, потому что этот отчаянный воин признает только один выбор: «Победа или смерть!», не понимая, что выбора нет, ибо и победа, и плен — лишь очередные возможности, а смерть — окончательная неизбежность.

А не пора ли прекратить философствовать? Зорий потер лицо, словно хотел окончательно содрать с него лживую маску благожелательности. Сейчас нужно думать лишь о том, как эффективнее выполнить конкретную задачу, а он в который раз ищет моральные оправдания.

Неужели все-таки трансогенет?

«Это как-то повлияет на задание?» — жестко спросил он сам себя. И сам же себе ответил: «Нет!» — «Тогда в чем заминка? Нужно сказать: „Есть, сэр!" и бодро исполнять».

Доверия можно добиться только в контакте с объектом. И этот контакт еще требуется установить. Дар вспомнил демонстративно подставленную его взгляду спину и с сомнением поджал губы. Установишь тут! Как заставить ее хотя бы разговаривать? И главное, о чем с ней разговаривать? Ни о чем, кроме дела, она в ближайшее время с ним и двух слов не скажет. Ну что ж, о деле — так о деле. Тогда легенда оказывается как нельзя кстати: она дает Зорию право спрашивать, а Лаэрту Эвери как свидетельницу по уголовному делу обязывает отвечать. Допрос, конечно, не лучший способ для вхождения в доверие, но ничего другого ему не остается.

Зорий дождался, пока оба его спутника покинут свои комнаты и спустятся в общую залу в ожидании ужина, и только после этого решился навязать им свое общество. В ночлежке гостей не ждали, отчего ужин запаздывал. Стараясь с максимальной пользой употребить неожиданно предоставленное ему время, Дар настоял на даче показаний «здесь и сейчас». Правда, переговоры пришлось вести с Лорисом. Сова старательно смотрела в сторону, будто темы, что обсуждались за столом в ожидании ужина, ее совершенно не касались. Но как только договоренность была достигнута, Дар рискнул обратиться к ней с вопросом:

— Вы хорошо помните свое пребывание в институте?

Она не ответила, но все же кивнула.

— Тогда начните, пожалуйста, с самого начала.

— Хорошо, — сухо согласилась она.

Ему было любопытно, что именно она изберет «самым началом». Где начиналась, с ее точки зрения, биография трансогенета? С какого момента ей стало известно о своем происхождении? Он не стал сомневаться заранее, сможет ли она выудить из памяти нужные воспоминания. Если нет, это станет еще одним аргументом в пользу версии о вторичном организме трансогенета. Если же сможет, то это все равно не будет доказательством первичности.

Для наглядности Зорий снял с шеи и положил перед ней на стол мобильный компьютер, приклеил глазок видеокамеры на неоштукатуренную поверхность стены и предложил Сове начинать.

Она начала. Именно с того места, с которого начал и профессор, как будто они сговорились: с пропажи большого транспортного корабля в пространстве. Начала сухо и беспристрастно, своим низким ровным голосом, без срывов и без эмоций, как будто старательно читала с листа чужой незнакомый текст, а не рассказывала о событиях собственной жизни.

Он слушал то, что уже знал, кивал, сочувственно соглашаясь, не забывая иногда менять выражение лица, всем видом демонстрируя внимание и сострадание, но при этом думал о своем. О том, что она ни разу не ошиблась в хронологии событий, не перепутала имен, не сбилась, называя порты и номера карантинных баз. О том, что при помощи нейрооблучения он сам недавно записал в мозг весь местный словарь, и уж тем более не проблема записать в мозг трансогенета точные, подробные показания и воспроизводить их потом любое количество раз. О том, что ему совершенно не нужны эти показания, не то что для суда, а даже для оперативного расследования по делу о генетической модификации человека в институте Земли. О том, что контакта пока не получается, а избранная роль следователя не дает ему простора задавать вопросы, относящиеся непосредственно к личности сбежавшего трансогенета, а не к фактам мифического следственного дела. А прямой путь тут очень опасен. Спроси Зорий напрямую: «Знаете ли вы, Лаэрта Эвери, что вы являетесь трансогенетическим организмом, искусственной модификацией человека, а, следовательно, гражданские права на вас не распространяются?» — и не исключено, что она выстрелит ему в голову. Этот вопрос для нее главный, а значит — очень болезненный. Нет, но земляне хороши. Отличный способ спрятать концы в воду: произвести несколько трансогенетов, запихать им в голову красивую легенду о пропадающих кораблях — и все. Как теперь доказать, что модификация произведена именно на Земле? Какими доказательствами? Вот сидит перед ним живая улика, даже что-то рассказывает, а толку?

Нет, толк, конечно, есть: Ордену важно заполучить этот организм, и вовсе не в качестве улики. Магистр, конечно, не озвучил этой цели, но она и без того очевидна: затормозить исследования землян и перехватить полученные результаты. Ускоренная регенерация заинтересует прежде всего военных. И вот тут обеспечить добровольное согласие Лаэрты Эвери сотрудничать с Орденом очень важно. Но на это нужно время. Он потратил всего день. Или правильнее сказать — целый день? И каков результат? Запись показаний, никому ненужных изначально? Но можно ли действовать быстрее? Малейшее давление спровоцирует лишь враждебность. Недоверие и страх не ликвидировать за один день. А если ими пренебречь, то кто скажет заранее, как поведет себя в стрессовой ситуации загнанная в угол жертва? Есть ли у него явные доказательства опасности объекта? Пока, кроме заблокированного энергетического канала у разбитого зеркала, он ничего не обнаружил. И кто все-таки открыл этот канал? Есть ли доказательства, что это сделала именно она? Непохоже, чтобы эта напуганная нервная девочка могла управиться с такой энергией.

Огонек мобильного компьютера мигал, отсчитывая минуты записи...

Наигранной беспристрастности у Совы хватило ненадолго. Задумавшись, Дар опрометчиво пропустил момент, когда ее интонации неузнаваемо изменились. Она вдруг протянула руку и наотмашь прихлопнула кнопку, выключив компьютер. Поскольку это была единственная кнопка на панели, свое раздражение Сова выместила именно на ней. Зорий моргнул от неожиданности, возвращая взгляд к ее глазам, превратившимся сейчас в две щелки, такие узкие, что нельзя было даже рассмотреть их цвет — они казались почти черными. Второй или третий раз ловил он на себе такой взгляд: как будто сильно прищуривая глаза, Сова пыталась добиться большей резкости при взгляде на предметы. Вернее, на единственный предмет — на него, на Дара, потому что на других она подобным способом не смотрела. Дар обозвал этот взгляд «оптическим прицелом подозрения». И в то же время, пока Дара сканировали таким образом, измеряя, видимо, его правдивость, он всегда чувствовал себя как зритель перед началом спектакля, заметивший в щели занавеса изучающий взгляд того, кто находится по ту сторону кулис. Как зритель, пришедший посмотреть на других, а вместо этого сам оказавшийся объектом наблюдения, Дар нервничал от незнания, кто скрывается за плотными драпировками театральных портьер.

Хлесткий удар прозвучал как пощечина, доставшаяся не ему, а безвинному компьютеру. Но ладонь Лориса мягким успокаивающим движением погасила эту вспышку. Почувствовав эту ладонь на своем плече, Сова то ли устыдилась, то ли просто повиновалась сдерживающему жесту — и вернула своему голосу прежнее хладнокровие:

— Я сама сделаю запись и отдам вам, — сухо сообщила она.

Нет, как она ни старалась, тон все равно выдавал ее досаду.

— Я не хотел... — начал Дар.

— По-моему, вам совершенно безразлично все, что я могу рассказать. — Рука Лориса уже не смогла удержать Сову. Она попыталась встать из-за стола, чтобы уйти.

— Это не так! — горячо возразил Дар, тоже вскакивая от запоздалого прилива искренности.

Лорис развел их руками:

— Все. Давайте-ка спокойнее. Оба. Принесли ужин.

Сова, надувшись и не глядя в сторону Зория, ковыряла ножом жилистый кусок мяса на своей тарелке. В самом деле, с чего она так вспылила? И для кого разыгрывает сейчас роль обиженного свидетеля? Для вот этого сидящего напротив полковника? Глупость какая! Кто он для нее? Не присяжные, не суд, не прокурор. С чего она вообще вообразила, что все должны сочувствовать ее нелегальному положению? Да и какой цели послужит его сочувствие? Что, в конце концов, он может решить в ее судьбе? Ничего! И совершенно незачем тогда так переживать из-за этого «ничего».

Кусок мяса на ее тарелке был уже разорван на десяток мелких кусочков, которые Сова в задумчивости забывала класть в рот. Наверное, ей казалось, что она ест. И когда не выдержавший Лорис отобрал у нее нож, она удивленно уставилась в свою по-прежнему полную тарелку.

— Ешь! — посоветовал Лорис. — И прекрати себя накручивать.

Сова дернула плечом, но промолчала. Ни одному из его советов она не последовала.

Зорию даже не пришлось прилагать усилия, чтобы выглядеть расстроенным. У него имелась причина для самого настоящего огорчения: он только что провалил очередную попытку войти в доверие.

Сова вручила ему компьютер с записью на следующее утро. Зорий поблагодарил и, стараясь продемонстрировать корректность, спросил:

— Я могу прослушать?

Вчерашняя игра в безразличие продолжилась.

— Пожалуйста, — пожала плечами Сова.

Тогда он сделал еще один шаг к сближению:

— Простите, я должен был понять, как для вас тяжелы эти воспоминания.

Она вскинула на него по-прежнему прищуренные, что-то прячущие глаза, и в этот момент на какую-то долю секунды плотный занавес приподнялся — и ее взгляд вдруг перестал быть для него непроницаемым. Дар замер, пытаясь удержаться в нем, ухватиться за какое-то вспыхнувшее внутри нее чувство, недоумевая, почему его неожиданно и беспричинно подпустили чуть ближе, чем раньше.

Ее пожалели. Сова дернулась, как от боли, пытаясь отстраниться, но чужая искренность держала ее крепче любых цепей. Держала и жгла, как раскаленное железо, так что где-то внутри начала вдруг плавиться ее закаленная всеобщим безразличием воля, едва не капая горячими слезами, предательски хлынувшими в распахнувшиеся глаза. Слезы — последний рубеж перед бессилием, от которого вдруг захотелось спрятать лицо на чужой груди, свернуться в клубочек, закрыться от всего мира под защитой сильных рук, почувствовать себя в безопасности. Захотелось, чтобы утешали, успокаивали, говорили пустяковые глупости, называли маленькой.

Мужчина беззащитен перед женскими и детскими слезами. Зорий не успел решить, в какую из этих категорий он зачислил бы Сову, но, забыв про зажатый в руках компьютер, он рванулся вперед, чтобы помочь.

— Не смейте меня жалеть! — вдруг прошипела она.

От неожиданности он споткнулся, выронил компьютер и выпустил ее взгляд. Она тут же повернулась к нему спиной.

Оглушительно хлопнула дверь. Зорий остался в одиночестве.

Вот и вся психология. Вот это называется «вошел в доверие»! Глубокий вдох... Выдох... Чего он, правда, так разволновался? Он с силой провел рукой по лицу, надеясь придать ему таким способом прежнее невозмутимое выражение, и зачем-то принялся поднимать с пола компьютер, как будто не было сейчас ничего важнее валявшегося под ногами куска пластика.

Дверь громыхнула вторично. Зорий резко выпрямился, готовый к новому столкновению, но вместо Совы в комнату влетел Лорис.

— Что случилось? — потребовал он ответа прямо с порога. — Вы что, не можете и пяти минут без меня провести, не сцепившись? Что ты ей сказал?

Видимо, с лица Зория еще не успело исчезнуть выражение растерянности и жалости, так что, взглянув на него, Лорис вдруг остыл, безнадежно вздохнул — и дальше ни о чем расспрашивать не стал.

Перед тем как покинуть гостиный двор, Дар рискнул ненадолго выйти на связь с бортом. Короткий рапорт об обнаружении объекта и установлении контроля над ним ушел Магистру вместе с показаниями самого объекта.

На борту тем временем тоже не скучали. Наблюдение зафиксировало появление на внешней орбите еще двух кораблей. Посадки в порту они не запрашивали, и, заняв позицию на средней орбите, вероятно, тоже принялись вести слежение. Один из кораблей совершил несанкционированную посадку недалеко от города, высадил четырех человек и вновь вернулся на орбиту. Прикинув соотношение сил на поверхности планеты и на орбите, заместитель Зория предупредил группу поддержки в соседнем секторе быть готовой по первому требованию вынырнуть из подпространства и приступить к сопровождению и, если понадобится, прикрытию «Стрелы».

В рапорте Дар отметил, что не собирается немедленно эвакуировать Лаэрту Эвери на борт «Стрелы». На крайний случай, если эвакуация в ближайшие часы стала бы неизбежной, у Дара имелся план с применением усыпляющего газа или парализатора. Но пока никаких проявлений опасных свойств объекта Дару зафиксировать не удалось. Оснований отказываться от наиболее желанного результата — добровольного сотрудничества Лаэрты Эвери с Орденом — тоже не было. Зорий сообщил о предстоящем сопровождении объекта на Ксавру, попросил подготовить официальное подтверждение своих полномочий и обеспечить безопасность Лаэрты Эвери в порту Ксавры.

Они тронулись в путь после легкого завтрака, который Дар проглотил, едва заметив, Лорис с удовольствием просмаковал, а Сова едва притронулась, посмотрев на еду с отвращением плохо выспавшегося человека. Зорий удовлетворенно отметил, что Сова с Лорисом поменялись лошадьми, отчего конная прогулка стала значительно спокойнее, и Сова больше с коня не падала. Однако на этом приятные новости заканчивались. Общительность его спутников по-прежнему оставляла желать лучшего. Теперь Сова неслась впереди, а Лорис спокойно ехал рядом с Зорием, но ни на секунду не спускал с нее глаз.

Лишенный таким образом возможности наладить хоть какой-то контакт с объектом, Дар тоже решил ограничиться слежением, а заодно, чтобы не тратить зря время, послушать запись ее показаний. Он вставил наушник в левое ухо, правое предусмотрительно оставив свободным на случай, если Лорису все же захочется поговорить, и включил диктофон.

«Я не знала, что они ведут эксперименты по клонированию. Я бы никогда не дала на это своего разрешения, — ее голос на записи был совсем иным, чем вчера. Наверно, в одиночестве ей некого было стесняться, кроме компьютера. — Пока речь шла только о карантине, все было в порядке. Я понимала, карантин — мера необходимая. Закон о карантине в школе космонавигации заучивают наизусть. „Лицо, подвергшееся внеземному воздействию, в целях обеспечения требований безопасности подлежит направлению на карантин на срок, устанавливаемый Администратором карантинной станции", — она цитировала по памяти. — „Если кто-либо преднамеренно нарушит, или попытается нарушить, или будет производить приготовление с целью нарушить настоящий закон, либо лицо пройдет или выйдет из зоны карантина с нарушением настоящего закона и без разрешения Администратора карантинной станции, то это лицо может быть приговорено к лишению права осуществлять деятельность, предусмотренную законом для лиц, обязанных проходить карантин и лишению свободы на срок до десяти лет". Они могли не бояться, что я сбегу. Нарушить закон о карантине означает поставить себя вне закона. Большинство карантинных станций Земли — орбитальные. Для меня и так сделали исключение. В институте есть свои карантинные боксы. Поначалу режим содержания в них довольно строгий. Все контакты с внешним миром — только через Сеть. Все обследования — только автоматами. Уколы колют дистанционно, анализы берут также. Из бокса меня не выпускали недели три-четыре. Только потом, когда основные анализы были сделаны и было доказано отсутствие инфекции, мне разрешили передвигаться практически по всему корпусу. Запрещалось только его покидать.

Полгода на карантине — это очень большой срок. Я надеялась, что мне помогут хоть как-то его сократить. Но в какой-то момент поняла: это никого не интересует. Они ведут свои исследования и будут держать меня столько, сколько понадобится. Хоть всю жизнь. При моих анализах получить у Администратора карантина санкцию — дело несложное. Сначала это скрывали, но где-то на четвертый месяц сказали прямым текстом. Я потребовала прекратить карантин и мне объяснили, что этого не будет никогда. И еще объяснили, что обращаться в суд нет никакого смысла: я просто не смогу доказать свое происхождение. При таких изменениях, как у меня в организме, любой суд признает меня недееспособной и лишит гражданских прав. С их точки зрения я — трансогенет. И мне нечем доказать обратное. А это означало, что вместо пожизненного карантина по одному закону я всего лишь получу пожизненный карантин по другому.

И все равно, я не готовила побег. Если бы не тот случай в лаборатории, я бы на него и не решилась. Я забрела туда случайно как-то вечером. Остальные кабинеты были уже закрыты, а сотрудники разошлись. Я жила прямо в институте, мне вечерами было скучно, и тогда я отправлялась гулять по коридорам. Увидела свет и зашла. Я не знаю, как звали того человека, знаю только, что это была лаборатория генетиков. Когда я зашла, он сидел и смотрел на какие-то экраны. Спросил, хочу ли я посмотреть, объяснил, что на экраны подается изображение с микроскопов, а он сам ждет начала деления клеток, только клетки никак не хотят делиться, хотя он уже что-то там предпринял, так что, видимо, ему всю ночь тут сидеть. Я сначала стояла в дверях, думала, что могу помешать, но он пригласил зайти. Он болтал со мной и все время поглядывал на свои экраны. А когда я вошла, то картинка на них стала меняться. Я ему сказала, что, кажется, клетки начали, наконец, делиться.

Он вскочил. Я хотела уйти, чтобы не мешать, но он закричал:

— Не уходи! Подойди ближе!

Он очень обрадовался, требовал, чтобы я то подходила, то отходила подальше. А потом сказал:

— Оказывается, без твоего излучения они не развиваются. Мы твое биоизлучение не фиксируем, а вот они — запросто.

Я там просидела часа три. Он все время бегал в соседнюю комнату, но меня туда сначала не приглашал. А потом предложил:

— Хочешь посмотреть, что получилось?

И провел меня туда».

Зорию показалось, что запись кончилась. Но он ошибся: видимо в этот момент она просто сделала большую паузу. Потом голос вернулся, взволнованный и нервный.

«...Там были стеклянные контейнеры. А внутри... что-то живое... похожее на какие-то личинки... оно двигалось... Ужасно противно. И когда я подошла, эта гадость в контейнере дернулась и потянулась прямо ко мне, уперлась в стекло, как будто присосалась... Он меня подвел к самому крайнему контейнеру. Когда я увидела остальные... Их было всего около десятка... Когда я их увидела... Я такого отвращения никогда в жизни не испытывала. Я не очень хорошо помню, но кажется, я кричала, чтобы он убрал их от меня! Начался приступ тошноты... И голова закружилась. Он не то чтобы не хотел меня выпускать, просто он, наверное, не понял, что со мной... Он на банки свои смотрел, не отрываясь. А я хотела выйти, но никак не могла найти дверь, потому что там одна стена была зеркальная, и я не сориентировалась, где выход. Наверно, своими криками и его перепугала. А потом что-то случилось с этой зеркальной стеной. Она пропала! И это я помню совершенно отчетливо! Потому что я пятилась от этих контейнеров... а они падали с подставок и разбивались... жидкость растеклась... и эта гадость ползла по полу, причем ползла по направлению ко мне... Я поскользнулась — и увидела дверь. Она отражалась в зеркале, но чтобы в нее пройти, мне надо было перешагнуть через эти... на полу... Я чуть зеркало спиной не выдавила. Вернее, мне показалось, что именно выдавила, потому что я не помню, как я оказалась в коридоре. А в лаборатории еще что-то гремело, стекло билось... Я добежала до своего карантинного бокса и стала собирать вещи. Мне казалось, что оно доползет до меня, где бы я ни находилась... Но всем этим пустым коридорам...»

Зорий остановил запись и бросил взгляд на попутчика. Между тем Лорис уже давно не приподнимался на стременах всякий раз, как Сова исчезала за ближайшим холмом. Вместо этого он пристально вглядывался в Зория. Дар понимающе улыбнулся: он и не рассчитывал, что ему позволят ехать рядом с какой-либо иной целью, кроме наблюдения за ним.

— Ты присутствовал при записи? — спросил он Лориса.

— Я знаю, что там, — отозвался тот. — Я лечил Сову, но она до сих пор радуется, что почти не видит снов.

Не видящий снов трансогенет остановился на вершине холма в ожидании их приближения. Воистину «крепкая, устойчивая психика»! После этой милой сценки генетик из института сошел с ума, переколотив в лаборатории все зеркала. Переколотив зеркала... Важная деталь. А она даже заикаться не начала. Испугалась, конечно, но вменяемость от ужаса не потеряла и помнит все довольно отчетливо. Помнит даже то, чего, наверняка, не понимает. Например, как выбралась из этой лаборатории. Девочка впервые в жизни открыла свой индивидуальный канал. Без всякого обучения. Просто со страху. Ей надо было выйти — и она вышла!

Значит, этот канал в ее доме тоже открыла она сама? Тогда кто же его закрыл? Как-то это все слишком по-детски непосредственно, слишком просто: есть зеркало — есть канал, разбили зеркало — и нет канала. Действительно, ей ведь никто не сообщил, что канал можно открыть где угодно: хоть в стене, хоть в полу, хоть в воздухе. Первый раз ей надо было в коридор. Куда же ей надо было на этот раз? Куда вел этот бездонный канал с чужой, нечеловеческой энергией?

Институт она покинула, находясь в состоянии резкого аффективного срыва. Едва ли Лаэрта Эвери сможет объяснить, почему во время ее побега все приборы вышли из строя. То, что в институте произошел небольших размеров энергетический катаклизм, можно считать установленным. А эпицентр этого катаклизма мирно поджидал Зория на холме, видимо, в ожидании второго завтрака. Хорошо, что мирно. Потому что предсказать, что именно вытворит Сова в состоянии очередного аффекта сейчас уже затруднительно. А ведь их нынешняя ситуация слишком близка к провоцированию такого аффекта. Пожалуй, хорошо, что Дар сразу отказался от насильственного способа установления контроля над объектом. Да и план с усыпляющим газом далеко не безупречен с точки зрения безопасности: он решает только вопрос доставки бессознательного тела на двадцать вторую базу. Не держать же Лаэрту Эвери в усыпленном состоянии постоянно. При этом неизвестно, что может случиться на базе после ее пробуждения. Еще один локальный катаклизм? Идти на такой риск можно, только не имея никаких других вариантов действия, а Дар далеко еще не исчерпал все возможности обеспечить добровольное согласие объекта на сотрудничество. Он подумал, что для сговорчивости стоит сообщить Лаэрте Эвери и о новых кораблях, прибывших на внешнюю орбиту по ее душу. Возможно, тогда она не будет с таким упрямством настаивать на том, чтобы покинуть планету непременно на своём корабле? Что стоит туристическая яхта против замаскированного военного корабля Ордена?

Затеять разговор Зорию удалось только на привале. Сова восприняла его сообщение, как он и ожидал, довольно сдержанно и тут же принялась задавать вопросы:

— Вы говорили, что они снимут сетевое поле из-за нехватки энергии. Если кораблей стало больше, сетевое поле продержится дольше?

— Возможно. Вы уверены, что вы сможете прорваться через сеть на своем корабле?

— Не уверена. Но я не брошу тут свой корабль. Нам все равно нужно попасть на Ксавру.

— Зачем? Официальное подтверждение моих полномочий вы можете получить в любом месте, где есть доступ к Сети, даже на вашем корабле. Ксавра — это лишнее время и лишний риск.

— Какой же может быть риск, если отныне я под охраной Ордена?

Зорий пожал плечами.

— Чем мне прикажете вас защищать, если вы даже оружие у меня забрали? — иронично заметил он. — А я, чтобы не обидеть вас, вынужден терпеть и не требовать его возврата. — Он перешел на серьезный тон: — Вчера ночью на поверхность планеты высадились люди. Я не знаю, как они вас ищут, какие средства есть в их распоряжении. Я не знаю, с какой скоростью они передвигаются, какое оружие будут использовать, и в какой момент ожидать нападения. На военном корабле вы были бы в безопасности.

— Или в заключении, — скептически подытожила она, — у меня пока нет никаких доказательств ваших намерений. И раньше, чем мы доберемся до моего корабля — их и не будет. Нам все равно нужно попасть на Ксавру. У меня там назначена встреча, и я не могу ее отменить.

Дар решил рискнуть и сыграть на опережение:

— Вы можете встретиться с Александром Ягелем непосредственно на двадцать второй базе.

Она резко вскинула на него глаза:

— Откуда вы знаете?.. — начала она.

— Это моя работа — знать, — заметил Зорий, — наш человек уже имел с ним разговор.

Она замерла, бросив вопросительный взгляд на Лориса.

— Я еще не знаю результата этого разговора, — сообщил Дар. — Но при необходимости мы можем доставить Ягеля туда, куда вы скажете.

— На Ксавру, — твердо повторила Сова.

Дар мысленно выругался. Вот далась ей эта Ксавра! Что это — упрямство, или она преследует какие-то неизвестные ему цели, настаивая на посадке в соседнем секторе пространства? Какие? Он уже хотел задать вопрос, но она сама неожиданно пояснила:

— Командор полетит только на Ксавру. Что бы ни случилось. Мы так договаривались. И он не поверит никому, кроме меня и Лориса. Об этом мы тоже договаривались.

— О том, что вы встречаетесь на Ксавре, может быть известно не только Ордену, — напомнил Зорий.

Вот теперь она действительно испугалась.

— Они не посмеют тронуть Командора, — заявила она, но уверенности в голосе не было.

— Почему? — он понял, что нашел слабое место. — Посмели же они тронуть вас.

Страх за близких — мощный фактор мотивации для поступков человека. Но дальше двигаться по этому пути определенно не стоило. Едва ли запугиванием он добьется больших результатов. Лаэрту Эвери достаточно попугали еще в институте. Но это только у слабых типов угроза парализует волю, вызывает растерянность, страх, отчаянье. У сильных типов первый приступ паники лишь мобилизует их к решению проблемы. Хотя у каждого человека существует предел психической выносливости, и выяснить его опытным путем не так уж и сложно. Но судя по прослушанной записи, при нервном срыве в покорное оцепенение Лаэрта Эвери не впадет, а ее хаотическое сопротивление слишком опасно. Здесь нужно быть очень осторожным с ее нервным перенапряжением: юнга предупреждал, что личности с сильным типом нервной системы при переутомлении вполне могут вести себя так же, как люди со слабым. Истерики и срывы на орбите будут очень некстати.

— Александр Ягель находится под охраной Ордена, — успокоил он ее.

— Вы же сказали, что не знаете результата его разговора с вашим представителем, — она все время пыталась поймать его на путанице в показаниях.

— Мне не нужно знать результата разговора, чтобы утверждать, что свидетель находится под охраной. Безопасность свидетеля — обязательное условие при работе наших следственных управлений.

Благодарность — тоже неплохой мотив для сотрудничества.

— Вы тоже находитесь под защитой Ордена, — напомнил он.

Она промолчала в ответ.

Но перед тем, как сесть на лошадь, она все-таки вернула ему бластер.