Шехтер ЯковЛичная 'интифада' Ишаягу Райсера

Яков Шехтер

Л И Ч Н А Я "И Н Т И Ф А Д А" И Ш А Я Г У Р А Й С Е Р А

Прямо перед Пейсах Шая угодил в больницу. И что за невезение такое - в самый разгар торговли оказаться на больничной койке! Хворь скрутила Шаю стремительно и беспощадно. Посреди приступа почечной колики он клялся немедленно купить тфиллин и соблюдать субботу, начиная уже со среды. Но когда боль, усмирённая уколом, затихла, Шая побежал не к раввину, а в поликлинику.

- Сколько литров жидкости вы пьёте за сутки, - спросил врач, выслушав горестный рассказ пациента.

- Литров? - удивился Шая. - Стакан чаю утром, стакан вечером, иногда пиво за обедом - вот и всё.

Врач удивлённо поднял брови.

- Чтоб вы знали, - сказал он, - Израиль - это страна, текущая молоком, мёдом и камнями из почек. Пить здесь нужно не меньше трёх литров в день, иначе организм начнёт "интифаду" и забросает вас камнями изнутри.

- Но ведь я не верблюд, - попытался возразить Шая, - куда мне столько воды!

- Верблюду бы я прописал не три литра, а три бочки, - строго сказал врач. Кроме того, можете пить что угодно, хоть водку, лишь бы набралось нужное количество.

- Доктор, - не унимался Шая, - может, дело всё-таки не в воде? Давайте проверочки сделаем, обследования, глядишь, хватит и литра.

- Не торгуйтесь молодой человек, - сказал врач, - ваш выбор до смешного прост: или пить, или страдать. Я вам советую - пейте... -Завтра же пойдём к другому врачу, - возмущалась вечером Шаина жена, отбирая у мужа почти опорожнённую бутылку коньяка. - По мне лучше камни в почках, чем муж - алкоголик.

-Тебе легко рассуждать, - вскричал Шая, - почки-то не твои! - Зато муж - мой, - отрезала жена. - Вопрос закрыт. Хочешь пить, пей воду из крана.

- Но ведь я не верблюд, чтоб голую воду хлебать, - сопротивлялся Шая, тщётно пытаясь отобрать бутылку. - Это не новость, - сказала жена, запирая буфет на ключ. - Верблюды не хлещут коньяк лошадиными дозами.

На следующий день, под стерегущим взглядом Шаиной жены, врач из другой поликлиники тут же выписал направление на госпитализацию. С камнем решили поступить радикальным образом - вырезать.

Больница, в которой очутился Шая, относилась к Бней-Браку, и поэтому всё в ней было обставлено самым харедимным образом. По субботам врачи писали диагнозы особыми чернилами, исчезающими через несколько часов, а для вызова сестры больной нажимал кнопку в специальном резервуаре и сжатый воздух откидывал колпачок над лампочкой, зажженной до начала субботы. Да и пациенты в боль-нице подобрались под стать оборудованию, нормальные человече-ские реакции у них отсутствовали, словно передавленные сжатым воздухом. Судя по разговорам, они больше уповали на помощь Все-вышнего, чем на руки врачей. С одним из таких "праведников", соседом по палате, Шая сцепился в первый же день.

- А вот скажите мне, - спросил он старика с роскошной седой бо-родой, но ещё тёмными пейсами, - разве это справедливо, что в пасхальный седер вы будете возлежать на больничной койке, а не во главе собственного стола?

- Евреи так не спрашивают, - ответил старик. - Что происходит, то и правильно, а остальное - не более чем плоды нашей фантазии.

- Замечательно, - воскликнул Шая, - значит, в больницу вы загре-мели по заслугам. Нарушили там, преступили тут, а рука, - Шая устремил глаза к небу, рука она пишет!

Год, прожитый по соседству с Бней-Браком, не пропал даром: как спорить на религиозные темы Шая уже знал.

- Именно так, - невозмутимо подтвердил старик, - за заслуги и по справедливости.

- Ну, может, вам есть, в чём каяться и бить себя кулаком в грудь, - сказал Шая, - но уж я-то здесь совершенно случайно. Убивать не убивал, грабить не приходилось и чужих жён, - Шая тяжело вздох-нул, - соблазнять не довелось. Упечь меня в койку на самом пике торговли - величайшая несправедливость, форменная "небесная" интифада!

- Несправедливость, говорите, - улыбнулся собеседник. - И уби-вать никого не убивали?

- Если знаете факты - идите в полицию, - возмутился Шая. - А в сухую нечего куражиться, улыбочки ехидные распускать.

- Не дай Б-г, я вас ни в чём не обвиняю, - снова улыбнулся старик. - Просто интересуюсь. Скажите, а вы женаты?

- Шестнадцать лет, - сказал Шая. - И тоже непонятно за что.

- А детей сколько? - продолжал старик свои расспросы. - Детей одна, - сострил Шая.

- Ну-ну, - старик покачал головой, - за шестнадцать лет один ребёнок, ну-ну.

" Так вот он, гад, на что намекает, - сообразил Шая. - А если и сделала Райка десять или, сколько там абортов, то это личное, ин-тимное дело, чего он суёт бороду в нашу постель!"

Честно говоря, ругаться со стариком Шае совсем не хотелось. Чтобы добрать злости, он зажмурил глаза и попытался представить его бороду под Райкиным одеялом. Ничего не получалось. Вообра-жение, обычно столь услужливо поставляющее всякие аппетитные сцены, вдруг забуксовало. Обнажённая Райка существовала в нём совершенно отдельно от стариковской бороды и совместить их Шая так и не сумел. Устав бороться с непослушной фантазией, Шая приоткрыл глаза и кротко произнёс:

- Все мы в Его руке. Сколько Посылает, столько и хорошо.

- Хорошо, что вы это понимаете, - сказал старик и, заканчивая спор, открыл книгу Псалмов.

Следующим утром Шаю повезли на операцию. Было страшно, но интересно. Оперироваться ему ещё не доводилось, и, перед тем как врач начал вводить в вену наркоз, Шая твёрдо решил не поддаваться. Сосредоточенно уставившись на большую операционную люстру, висевшую прямо над головой, он принялся ждать.

- Спокойной ночи, - сказал врач.

Сразу после его слов внешние плафоны люстры вдруг поехали к её центру, сходясь в одну сверкающую точку, слегка запершило в горле, и вдруг - всё исчезло.

Очнулся Шая в палате. Его трясло и било от озноба, каждое движение отдавало нестерпимой болью внизу живота. Просунув руку под одеяло, Шая обнаружил три пластмассовые трубки выходящие из повязки, и чуть не заплакал от обиды на врачей и жалости к несчастному себе.

" Сволочи, - думал он, - только подпусти их к беззащитному телу... А с тобой, Раечка, я ещё посчитаюсь!"

Прошло несколько дней, наполненных страданиями и кровавой мочой из трубочек. Казалось, так будет всегда; прошлый мир с его тревогами и мелочной суетой отодвинулся куда-то далеко в сторону. Но рана начала подживать и в один из вечеров, Шая, к своему собственному изумлению, снова сцепился с соседом по палате.

- Всё псалмы почитываете, - спросил он с нескрываемым ехидством. Серьёзная, видать, книга, коль никак не можете одолеть?

- Я не читаю, - ответил сосед, - я молюсь.

- Тогда зачем по шпаргалке, - удивился Шая. - Обращайтесь к Б-гу своими словами.

- Есть такая профессия - адвокат, - сказал сосед. - Слышали, наверное?

- Ещё бы, - Шая горестно покачал головой. - Сколько они с меня посрывали за всякие ничтожные бумажки - до сих пор шкура горит!

- Тут, - сосед погладил страницы, - бесплатные ходатайства лучшего адвоката. И не в налоговое управление, а к Судье Судей. Кста-ти и вам, - он махнул рукой в сторону свисавших из-под Шаиной кровати мешочков с кровавой мочой, - не мешало бы попросить о милости.

- Давайте книгу, - сразу же согласился Шая. - Хуже не будет, а лучше - кто его знает...

Он взял из рук соседа Псалмы и принялся за чтение. Увы, но Шая почти ничего не понимал: в ульпане его обучали совсем другому ивриту. Пролистав несколько страниц, он сумел расшифровать толь-ко одно предложение:

- Пусть Твоя дубинка меня успокоит.

Смысл такой просьбы полностью ускользал от Шаиного сознания. Возвращая книгу соседу он удивленно отметил:

- Не знаю, чего вам не хватает в жизни, но просить утешения дубиной, по меньшей мере, странно.

- Представьте себе ребёнка, - ответил старик, - который потерялся в лесу. До самой темноты он бегает с плачем между деревьями и к ночи оказывается в глухой чаще. Уже слышны вой и клацанье зубов, как вдруг - раз-два-три - кто-то бьет его по щекам и начинает громко ругать.

- Папа, папочка, - радостно кричит ребёнок. - Наконец ты нашёлся!

- Тут всякий обрадуется, - философски заметил Шая. - Чем волку в зубы, дешевле два раза по физиономии.

- Так и человек, - продолжил сосед, - иногда получает удар, но в нём видна рука Неба. Есть Отец, а значит есть порядок и смысл, и в этом - утешение.

Шая нащупал под одеялом три тёплые трубки и погрустнел.

- Вот вы, - не унимался старик, - делаете вид, будто Всевышнего не существует. А это для Него хуже любой "интифады".

- Так значит, Он решил напомнить о себе, - вскричал Шая. - Напомнить и утешить! Нечего сказать, очень оригинальный способ. И кто Его просил утешать меня подобным образом, мне и без Его хлопот было вполне хорошо.

- Вот это и плохо, - ответил старик. - Может, именно потому вы здесь и оказались.

Шая отвернулся к стене и замолчал. Раз-два-три, раз-два три, - перебирал он тёплый пластик трубок, и в таком же ритме прожитая жизнь плыла перед его глазами. Вальском промелькнули, закружились юные годы, где-то за поворотом исчезла молодость, мечты, желания. Что оставалось, кроме тяжёлой и нудной работы, борьбы за каждый грош, болезней и огорчений? Призрак старости, утыканный шишками раковых опухолей, уже трепетал, качался над изголовьем. Шая шмыгнул носом, раз, другой, третий, горячие слёзы любви к несчастному себе покатились из глаз и, перекатываясь через переносицу, тихо заскользили по бороде.

- Ничего, ничего, - раздался голос соседа, - всё ещё будет хорошо, всё ещё обязательно будет хорошо.

Ночью он проснулся от шума. Кровать старика была отделена от палаты передвижной ширмой и оттуда доносились сдавленные стоны. Кто-то, видимо врач, отдавал приказания резким, рвущимся голосом, медсестра поминутно выбегала из палаты и тут же возвращалась.

- Что это, что, что? - испуганно выкрикнул Шая.

Сестра мельком взглянула на него, снова выскочила за дверь и вернувшись, почти на бегу, остро уколола Шаю иглой в предплечье. Белый потолок палаты тут же закачался и поплыл, голос врача растёкся по подбородку и, мигнув сизым налётом слив, провалился в тишину и покой, покой и тишину...

Проснулся Шая поздно. Соседняя кровать была застелена чистым бельём, на тумбочке одиноко чернела книга псалмов. - Домолился, - с некоторым злорадством подумал Шая, - выпросил, утешился полной мерой.

Он подхватил книжку, тщательно завернул её в мешок из-под Райкиных пирожков и, воровато оглянувшись, бросил в мусорное ведро.

За окном вставал молодой день, брызжущий ветром и солнечным соком. Ветка дерева, осыпанная фиолетовыми цветами, стучала в стекло.

- Так-то вот оно, - крутилось в Шаиной голове, - вот так-то вот оно так.

Горячие красно-жёлтые капли медленно катились по пластмассовым трубкам.