"Неистовая принцесса" - читать интересную книгу автора (Дрейк Шеннон)

Шеннон Дрейк Неистовая принцесса

Пролог

Гастингс, октябрь 1066 года

— Нормандский герцог убит! Герцог Вильгельм мертв!

Весть передавали друг другу вначале шепотом, затем, в самый неподходящий момент, заговорили в полный голос. Строй рыцарей дрогнул, и началось беспорядочное отступление. Лошади то и дело оступались и проваливались в трясину. Несмотря на отчаянные людские вопли и лошадиное ржание, боевые порядки саксов не поколебались.

— Болваны! — Зычный голос Аларика перекрыл звон мечей и скрежет секир. — Вильгельм жив! Вон, смотрите! Он снял шлем, чтобы вы удостоверились в том, что он цел и невредим!

Слова Аларика несколько приглушили панику, однако ситуация оставалась критической. Проклятые англичане! Они представляли собой толпу — неорганизованную, но удивительно упрямую и стойкую. Вильгельм, предводитель норманнов, атаковал конницей. Гарольд и его войско конницей не располагали. Если силы Вильгельма и были малочисленней, они превосходили англичан в тактическом отношении. Норманны вооружены более современно, в то время как у многих саксов основным оружием были пращи да еще отчаянная решимость дать отпор завоевателям. Аларик понимал, что англичане, которые сражались за родину и своего короля Гарольда, скорее всего, не прекратят сопротивления, даже если останутся совсем безоружными.

Вильгельм объезжал войско верхом, Гарольд делал обход пешком. Аларик не представлял себе, как можно было при этом поддерживать боевой порядок.

Тем не менее англичане в этой битве при Гастингсе своих позиций не сдавали. Вильгельм попытался с помощью стрел и метательных снарядов расстроить и смешать ряды саксов, после чего рыцари на боевых лошадях должны были смять и растоптать противника, а пехотинцы — довершить начатое. Однако, несмотря на незаурядное военное искусство Вильгельма, из этого плана ничего не вышло. Конница двинулась вперед раньше времени, и нормандские стрелы поразили своих же воинов. Что касается саксов, то они, сдвинув щиты, создали непроходимую стену, и их урон был незначительным.

Оказавшись в гуще отступающих войск, Аларик остановился и вгляделся в боевые порядки саксов. Тысячи людей погибали. На смену им приходили новые. За независимость Англии платили горами трупов и морем крови. И хотя Аларик готов был без колебаний положить жизнь за Вильгельма, он искренне сожалел о том, что совершалось подобное кровопролитие. Гарольд Годвин был хорошим человеком и справедливым королем. Он умело воевал с викингами и проявлял милосердие к пленникам. Сейчас он снова сражался; сражался во главе плохо обученных и плохо вооруженных людей, сражался отчаянно, и Аларик был один из его врагов.

Среди нормандских знамен развевалась хоругвь епископа, и Аларик полагал, что это было самое мощное оружие на поле битвы. Ибо он знал Гарольда и понимал, какие чувства тот может испытывать, увидев, что сам Господь выступил против него.

— Божья воля, — процедил сквозь зубы Аларик и выхватил меч, поскольку на него надвигался сакс, размахивая боевым топором и издавая грозный клич. На Аларика обрушились страшные удары, однако он мастерски отразил их, и сраженный сакс упал в лужу крови.

— Аларик!

Он развернул свою лошадь. Его окликал Вильгельм. Герцог сидел в седле — высокий, напряженный, все еще без шлема, который он сбросил, чтобы убедить воинов в том, что он жив.

— Они идут. Англичане атакуют. Не дай рассыпаться нашим боевым порядкам и отбрось англичан, когда те подойдут.

Пожалуй, контратака саксов была их первой ошибкой, ибо они получили отпор. Отступление норманнов было приостановлено. Лошади прошлись по поверженным стонущим англичанам. Снова на поле воцарился хаос, но чаша весов стала теперь клониться в другую сторону.

— Боже мой! Гарольд мертв! Король саксов погиб!

Вначале это был шепот ужаса, который затем перерос в крик. На сей раз весть подтвердилась. В продолжительной кровавой схватке Гарольд был убит. Раздались победные крики. Похоже, никто из окружения Аларика толком не знал, как погиб Гарольд. Некоторые утверждали, что ему попала в глаз стрела, после чего его изрубили норманны. Так или иначе, но он был мертв.

И саксонская защитная стена, которую невозможно было разрушить никаким оружием, рассыпалась и разлетелась, словно осенние листья на ветру.

Аларик горько усмехнулся. Он любил Гарольда и восхищался им. Он не испытывал радости от победы, он ощущал только боль. Он знал, что смерть короля — только начало. Эта изобильная страна, столь богатая лесами и пажитями, окажется во власти мародерствующих войск Вильгельма. Вильгельм не одобрял насилие и убийства. Но он обещал богатства тем, кто отправится с ним, а богатства добываются грабежом! Подобно саксонскому королю, страна будет истекать кровью и стонать.

— Аларик! Граф Аларик!

Фальстаф из Булони, закованный в латы, на боевом коне направлялся по усеянному трупами полю к Аларику.

— Большая группа саксонских свиней бежала оврагом, и мы стали их преследовать. Лошади спотыкались и падали, саксы набросились на наших людей и стали их убивать… Они и сейчас продолжают отчаянно сопротивляться. Во главе их отряда кто-то, кто не признает ни плена, ни отступления.

Аларик развернул лошадь и легким галопом направил ее к оврагу. Чтобы не повторять ошибки, которая погубила его соратников, он слез с коня и, обнажив меч, двинулся вниз пешком.

Норманны и их союзники-бретонцы численно превосходили саксов и вынудили последних обратиться в бегство и запросить пощады.

Аларик с тяжелым вздохом вынул свой меч из тела поверженного им врага. Огромный, похожий на медведя Фальстаф вновь оказался за его спиной и окликнул Аларика.

— Мой господин, ты видишь людей возле дуба? Там наши окружили сакса, но он такой хороший фехтовальщик, что к нему не могут приблизиться. Ему предложили сдаться, но этот глупец наотрез отказался… Прямо какой-то неистовый, дерется под стать викингам. Мой господин…

Аларик не стал ждать дальнейших рассуждений Фальстафа и двинулся наверх. Подъем был для него делом непростым, потому что с головы до ног он был закован в тяжелую броню, и лишь серые глаза виднелись в прорези шлема.

Выбравшись из оврага, он взобрался на лошадь и направил ее к дубу.

На этом воине, как и на многих других саксах, были кожаные доспехи, лицо закрыто маской. Аларика неприятно поразило то, что с десяток одетых в броню и хорошо вооруженных норманнов в нерешительности толпились вокруг одного сакса.

Нужно сказать, что позицию защищающийся сакс выбрал весьма удачную, а за то время, пока он демонстрировал свое искусство владения мечом и отвагу, его люди успели скрыться в лесу.

Аларик увидел, как один из его людей выступил вперед. Сакс незамедлительно продемонстрировал свое мастерство. Аларик сжал губы.

— Отойдите! — решительно скомандовал он. — Я беру его на себя.

Возможно, что это было несправедливо, потому что сакс наверняка устал; впрочем, за время этой долгой и кровопролитной битвы устали все. К тому же Аларик не имел цели убивать противника, потому что его покорила и восхитила отвага воина. Он намерен был взять сакса в плен. Он не хотел, чтобы на его глазах гибли или получали увечья его люди.

Аларик восседал на коне. У сакса не было коня, но он был готов к нападению. Когда Аларик нанес первый удар, воин отбил его своим мечом.

Однако Аларик был сильнее, к тому же он наносил удары сверху. Меч сакса сверкнул в воздухе, как комета со светящимся хвостом — недоброе предзнаменование для воина. Мощный удар бросил сакса на землю, и он упал на спину. Он не стал подниматься — тяжело дыша, он ждал последнего смертельного удара.

Аларик подъехал к поверженному врагу. Боевой конь остановился над лежащим саксом.

Аларик нагнулся и приставил окровавленный меч к горлу воина.

— Сдавайся, и ты будешь жить, — негромко сказал он.

На это предложение не последовало никакого ответа. Несмотря на тяжелые доспехи, Аларик довольно элегантно спешился и потянулся к маске, которая скрывала лицо сакса.

— Не смей меня трогать!

Аларик вздрогнул. Он ошеломленно смотрел на воина. Слова были английские, а голос — нежный, мелодичный, звонкий.

Это был не мужчина!

Мгновенно пришла догадка, кто эта женщина. Безоружная и поверженная, она продолжала отчаянно сопротивляться, пытаясь голыми руками оттолкнуть его.

Он тоже не на шутку рассердился, пытаясь преодолеть ее сопротивление. Она была сильной, но, естественно, не могла соперничать с ним на равных.

Он нашел узел на затылке и рывком сдернул маску.

На какое-то время женщина прекратила борьбу и попыталась встать.

Мрачно улыбаясь, Аларик наступил ногой на выбившуюся черную как смоль прядь волос. Ей не оставалось ничего иного, кроме как лежать и смотреть ему в глаза.

Он заговорил с ней по-английски, его слова звучали колко и язвительно, ибо перед ним был враг; это она много раз доказывала ему еще до нынешней битвы.

— Перестать, Фаллон! Ты проиграла.

— Нет! Никогда! — произнесла она задыхаясь. — Никогда!

Она изо всех сил рванулась и выдернула волосы из-под его ступни. Ее глаза метали молнии, и он понял, что она хочет убежать в лес, как это уже сделали ее соратники. Она впилась зубами ему в ногу там, где тело не было защищено доспехами. Ахнув от боли и выругавшись, Аларик на какое-то мгновение отпустил ее. Она бросилась было бежать, но Аларик успел схватить ее за волосы, притянул к себе и прижал к холодным стальным латам.

— Проклятая саксонская ведьма! Ты проиграла! Сдавайся!

— Ублюдку и рабу ублюдка? — От боли ее глаза наполнились слезами, однако мужество ее не покинуло. — Вильгельм никогда не завладеет Англией!

Даже в этот момент, измазанная грязью и кровью, она была удивительно красивой. Голубые глаза цветом напоминали лазурное небо в стране ее предков-викингов, волосы были блестящие и черные как смоль. Лицо формой походило на сердечко, при взгляде на губы вспоминалось крепкое красное вино. Кожа ее была белоснежной, а щеки алели, словно лепестки розы. Она была феей или, если уж смертной женщиной, то никак не ниже принцессы.

Она и была принцессой — пусть не по рождению, а по воле английского народа. Дочь Гарольда Годвина, рожденная им в браке с датской женщиной, она отличалась чувством собственного достоинства и беззаветной любовью к Англии.

И она была красавицей, очаровательным и совершенным созданием. Для Аларика это было столь же очевидно, как и то, что трава зеленого цвета, а море — синего.

Они были врагами с того момента, как он впервые, еще ребенком, встретил ее, и сейчас он отдавал себе отчет, что ее необходимо усмирить, если Вильгельм собирается стать королем Англии. Фаллон была дочерью Гарольда и должна быть непременно укрощена.

Аларик отпустил ее, затем снял с себя шлем и провел пальцами по волосам.

— Фаллон, ты проиграла! Ты моя пленница…

Он скрипнул зубами, поскольку в этот момент.

Фаллон плюнула ему в лицо.

Вытерев лицо рукой в рукавице, он схватил ее за запястье и резко притянул к себе. Девушка с вызовом смотрела на него голубыми, широко раскрытыми глазами.

— Ты проиграла! Англия повержена!

Она откинула назад голову и дерзко сверкнула глазами.

— Англия, сэр? Проиграна только одна битва, а Англия — большая страна! Страна моего отца!

— Твой отец мертв!

Она внезапно поникла и, казалось, была близка к тому, чтобы упасть в обморок. Он протянул руку, чтобы поддержать ее. Она в ярости выдернула свою руку.

— Нет! — хрипло возразила она. — Мой отец жив! Он не может быть мертвым!

— Фаллон, я говорю правду. Гарольд погиб.

— Нет! — Она умоляюще уставилась на него. Он понял, что ей хотелось, чтобы он солгал и сказал, что Гарольд жив. — Пожалуйста, ради всего святого, Аларик…

Аларик продолжал молча и сурово смотреть на нее. Ему очень хотелось поддержать девушку, ибо он любил ее отца. Ему не хотелось быть жестоким, хотя для Фаллон жестокость в этот момент могла оказаться величайшей добротой. Он был слишком занят, чтобы заниматься ею, но все же заниматься пленницей было необходимо.

Если она будет продолжать сопротивляться, ей тоже суждено в скором времени умереть. Ей повезло, что она не лежит сейчас среди мертвых, после того как приняла дурацкое решение пожертвовать собой ради спасения своих людей.

«Ее необходимо сломить, — устало подумал Аларик. — Ее нужно сокрушить, чтобы она не смогла больше подняться — только это может спасти ей жизнь».

— Англия не разбита! — выкрикнула Фаллон. — Наверняка живы мои братья! Жив Эдгар Ателинг, и англичане пойдут за ним! Вильгельму никогда — слышишь? — никогда не быть королем!

— Отведите… гм… принцессу в лагерь, — резко прервал ее Аларик, обращаясь к своим людям. — Посадите под стражу, пока мы не решим, что с ней делать.

Двое облаченных в латы рыцарей шагнули к Фаллон и взяли ее под руки. Хорошо, что они были защищены латами: она вырывалась, стучала кулаками и пинала их ногами. Отчаяние слышалось в ее голосе, когда она вновь заговорила.

— Ублюдок не будет королем! Старейшины витенагемота соберутся, чтобы избрать короля Англии! Королем становятся по закону! Совет старейшин сделал королем моего отца, и мой отец…

— Уведите ее отсюда! — скомандовал Аларик. Он отвернулся и сжал зубы, благодаря Бога за то, что мало кто из бретонских всадников понимает английскую речь. Им не понравилось бы слово «ублюдок» применительно к Вильгельму, хотя это и было сущей правдой. Для тех, кто любил его, он был герцогом Вильгельмом.

Аларик вернулся снова на поле битвы. Саксов не было видно — оставшиеся в живых бежали. Спускалась ночь. Пришло время отделить убитых от раненых, собрать оставшихся в живых и определить дальнейшую стратегию.

Фальстаф следовал за Алариком, неся его шлем и рукавицы, пока тот переходил от одного лежащего воина к другому.

Аларик участвовал во многих сражениях. Много лет он был рядом с Вильгельмом, который отвоевывал у баронов свое наследство — герцогство Нормандию. Однако он редко чувствовал себя так, как в эту ночь. Поле битвы было усеяно телами. Люди стонали, просили воды, призывали Бога, молили о жизни и о смерти.

Прибыли священники для отпущения грехов и исполнения похоронных обрядов. К раненым направились лекари и парикмахеры.

Глядя на все это, Аларик тяжело вздохнул. Прямо перед ним на земле лежал мальчишка, придавленный тяжелым нормандским всадником. Сердце сжималось при виде этого зрелища. Паренек пришел сюда прямо с пшеничного поля, не имея никакого оружия, кроме палки.

— Он обещал нам награды. Ведь так? — услышал Аларик чей-то голос.

— Что? — повернулся нахмуренный Аларик.

— Нет, Аларик, ничего. Поговорим, когда погребем убитых.

Выполнением печальных обязанностей занимались до глубокой ночи. Вильгельм прислал за Алариком, и тот направился к шатру герцога. Когда он вошел, Вильгельм восторженно похлопал его по спине и поднес кубок с вином.

Аларик, не спуская глаз с Вильгельма, тут же опустошил кубок.

Ростом чуть пониже Аларика и чуть пошире его в плечах, Вильгельм в свои сорок с лишним лет выглядел красавцем. Он еще не остыл от возбуждения после боя.

— Аларик, мы победили! В один день! Гарольд мертв, Аларик! Мы завоевали Англию!

— Мы не завоевали Англию, — без обиняков сказал Аларик, зная, что их двадцатилетнее сотрудничество и дружба дают ему право говорить откровенно. — Вильгельм, это огромная страна. Король мертв, но королевство живет.

Вильгельм нахмурился и сделал несколько шагов.

— Я знаю, но с нами Бог, и это предначертано судьбой. Аларик, моя мать видела вещий сон, когда я был зачат. Я дам начало древу, которое оплетет Англию. — Он замолчал, затем взял своего товарища за плечи. — Англия будет моей! И ты будешь иметь все, что пожелаешь.

— Ну да, я буду вознагражден, — пробормотал Аларик. Он подошел к грубо сколоченному деревянному походному столу в центре шатра и ткнул пальцем в карту.

— Лондон, Вильгельм. Мы должны дойти до Лондона. Мы должны заставить витенагемот провозгласить королем тебя, а не Эдгара Ателинга.

— Вот еще! Он же мальчишка!

— Вильгельм, ты знаешь не хуже меня, что Совет старейшин из витенагемота должен назвать имя короля. Ты должен короноваться в Лондоне.

— Ну что ж, двинемся к Лондону, — сказал Вильгельм, устало опускаясь на стул. — Если потребуется, мы будем сражаться на протяжении всего пути. Но я добьюсь своего! — Он стукнул кулаком по столу. — Господи, Аларик! Англия была мне обещана! Я хотел стать хорошим королем, справедливым королем, а сейчас…

— А сейчас, — продолжил за него Аларик, — ты должен своре французских и германских наемников половину своего нового королевства, не говоря уж о долге твоим верным норманнам.

Вильгельм сжал губы.

— Ты прав. Я в долгах. — Он бросил взгляд на Аларика. — Народ будет презирать меня.

— Вероятно.

— В этом не приходится сомневаться, — сказал Вильгельм без всякого выражения. Он глубоко вздохнул и покачал головой. — Я намерен по мере сил предотвращать грабеж. Но народ нужно держать в крепкой узде… Я добьюсь своего.

— Надеюсь.

Вильгельм поднялся.

— Я собираюсь выйти. Мы обязаны найти тело Гарольда. Боже милостивый, сколько погибших! Уму непостижимо! — Он понизил голос. — Это был благородный противник. Я найду его и похороню со всеми почестями.

— Не думаю, что саксы его оценят.

— Я сделаю это не для них, а для себя. — Он улыбнулся. — Ах, Аларик! Ты моя правая рука! Когда много лет назад я увидел, как ты один сражался на холме, я не мог предположить, что на этого сорванца вырастет для меня могучая опора. Ты ведь тоже незаконнорожденный я с юных лет, как и я, боролся за свои права. Мы одержали победы в прежних битвах, и мы победим в той, что впереди. Я стану королем!

— Вильгельм, сегодня среди саксов были сыновья Гарольда. Ты же знаешь, что они поднимутся и поднимут народ против тебя. Впереди нас ожидает жестокая бойня.

— Мне не раз случалось сомневаться, что я увижу этот берег, — негромко сказал Вильгельм. — Но это предопределено судьбой. Мы добьемся своего!

— Я надеюсь, — согласился Аларик. — Молюсь лишь о том, чтобы страна, которой ты будешь править, не превратилась в кладбище.

Вильгельм поднял руку.

— Я не желал Гарольду смерти. Он погиб на поле боя, как мог погибнуть и я. Если его сыновья взяты в плен, их не убьют, если, конечно, они не откажутся сдаться. Они должны принести клятву верности. Я буду уважать семью Гарольда.

— Кстати, Вильгельм… У меня в плену его дочь Фаллон.

— Фаллон! — произнес Вильгельм, скрипнув зубами.

— Мы взяли ее на поле боя, где она принимала участие в сражении.

— Принимала участие? Уверен, что отец не знал об этом!

— Что мне с ней делать?

— Она настроена враждебно?

— Да, именно так.

— Пусть она пока посидит под стражей. — Аларик увидел колебания Вильгельма и понял, что он тоже хорошо помнит дочь Гарольда. Вильгельм выпрямил плечи и холодно добавил: — Возьми ее себе или отдай кому-либо из твоих людей. — Сказано его было жестко и не без горечи. При желании он мог быть милосердным, но мог быть и твердым как камень. — Или всем твоим людям. Ее язык опаснее самого острого меча. Она должна смириться с тем, что я буду королем, и принести мне клятву верности.

— Она никогда этого не сделает.

— Если она будет продолжать бороться со мной, то рискует лишиться головы. Аларик, битва будет долгой и упорной. Я не хочу видеть ее рядом. Она твоя. Делай с ней что хочешь, но не теряй головы. Если она изменит взгляды, то может рассчитывать на мою любовь и защиту. В противном случае я не ручаюсь за ее жизнь.

Вильгельм встал и хлопнул Аларика по плечу.

— Иди, эта ночь твоя. А я должен за ночь и за завтрашний день покончить со всеми траурными делами. Затем мы двинемся вперед, и, как всегда, мне необходима будет твоя поддержка.

Аларик кивнул и вышел. Он чувствовал себя страшно усталым, ибо ночь перед битвой провел практически без сна.

Тут же появился Фальстаф и двинулся следом. Аларик улыбнулся своему верному хранителю, этому громадному увальню, который был беспощаден в бою и ласков, как котенок, и с теми, кого любил. Много раз они спасали друг друга от вражеских мечей. Когда Аларик присоединился к Вильгельму, Фальстаф решил защищать его и находился рядом во всех сражениях. Это был громадного роста мужчина, смуглый, с белокурыми волосами, пухлыми щеками и черными глазами, с постоянной доброжелательной улыбкой. Он не был создан для лидерства, зато был великолепным исполнителем. Четкие приказы Аларика были ему необходимы. Тем не менее это обстоятельство не мешало им оставаться друзьями. Фальстаф был горяч и порывист, Аларик — бдителен и осторожен. Фальстаф был отзывчив, и завоевать его расположение было нетрудно. Аларика годы сделали суровым. Он не выказывал своих чувств, и мало кто знал, что таил в себе взгляд его серых со стальным отливом глаз. Но феодалы, против которых он воевал с Вильгельмом в Нормандии, твердо усвоили, что меч Аларика означает смерть! Приходящие засвидетельствовать свое почтение герцогу отдавали дань уважения также и Аларику, он постоянно проявлял заботу о своих людях, был неизменно к ним справедлив и никогда не злоупотреблял властью.

— Вина, женщин и песен! — с широкой улыбкой воскликнул Фальстаф. — Аларик, Вильгельм станет королем! Перед нами лежит вся страна! Какую из лагерных гетер ты хочешь иметь сегодня? Грудастую рыжую? Блондинку? Или же ты предпочитаешь саксонскую девчонку, которую мы взяли с собой, когда прибыли в город? Ты намерен выпить, потанцевать и посмеяться?

Аларик выгнул темную бровь.

— Я мечтаю поесть и отдохнуть. Затем я хочу изучить дорогу, по которой нам предстоит идти в Лондон. А потом…

— А потом?

— А потом я, пожалуй, выпью вина с рыжей, у которой такая открытая улыбка…

— И такие пышные груди!

Аларик негромко хмыкнул. Они подошли к лошадям, сели и быстрой рысью поскакали к лагерю.

— Аларик, ведь Вильгельм даст тебе все, что ты попросишь, правда же?

Аларик пожал плечами.

— Пока что ему нечего мне давать.

— Аларик…

— Я вижу, ты никак не можешь выговорить свою просьбу. Что это, Фальстаф?

Огромный мужчина кротко улыбнулся и дотронулся до руки Аларика.

— Я испытываю жестокие муки. Я влюбился и не в силах совладать со своими чувствами.

— Боже милостивый, о чем это ты, Фальстаф?

— Я говорю о девушке, о леди, о принцессе! О дочери Гарольда. Ни у кого я не видел таких голубых глаз, таких роскошных волос, такой белоснежной кожи! Ее лицо нежнее, чем у ангела… Фигура такая стройная, гибкая, ладная. А губы — как розы! Она прекрасна, словно восходящее солнце, таинственна, словно сумерки, она…

— Довольно, довольно! — засмеялся Аларик, с любопытством глядя на друга. Было ясно; Фальстаф очаровав прекрасной строптивицей.

— Аларик, умоляю тебя! Попроси Вильгельма отдать ее мне! Я буду любить ее, буду добрым к ней. Я буду ее холить, и если она пожелает, я женюсь на ней. Аларик, если ты хочешь оказать мне какую-нибудь милость, окажи именно эту! По крайней мере поговори с Вильгельмом.

Аларик молчал, чувствуя, как гулко забилось сердце в его груди. Нет, он не мог сделать этого. Он не мог отдать ее никому, как не мог пока разобраться в собственных чувствах по отношению к дерзкой девчонке.

Наконец он заговорил:

— Она ведьма! Она презирает норманнов. Она не остановится перед тем, чтобы пустить в ход зубы и когти. Она опасна, потому что способна к подстрекательству. К тому же ты сегодня видел, как искусно она владеет оружием. Друг мой, я согласен с тем, что она красива. Но она слишком горда и непокорна. С ней ты будешь иметь одни лишь неприятности.

— Ты ее так хорошо знаешь?

— О да! Я знаю ее отлично. — Аларик знал и сладостный вкус ее поцелуя, и ярость ее сердца. Он знал, что может принести безрассудная страсть к ней. — Я встретил ее, Фальстаф, когда она была ребенком. Может, ты помнишь, как она приезжала с отцом в Нормандию.

— Еще бы! Я обожал ее издали!

— Когда в этом году Вильгельм направил меня в качестве гонца к Гарольду, я снова увидел ее..

Соприкоснулся с нею, узнал ее страсть и гнев и едва не отдал ей сердце.

— Знаешь, Фальстаф, поскольку мы явились сюда как завоеватели, у нее есть причины ненавидеть нас. Мы для нее варвары, грубые и неотесанные. «Нормандское дерьмо» — это, кажется, ее любимый эпитет.

— Я буду с ней добрым и нежным! — возразил Фальстаф. — Понимаешь, я люблю ее!

Страсть Фальстафа вызвала у Аларика странные мысли. Вероятно, Фаллон была способна заронить искру глубокого чувства в сердце каждого мужчины. Разве не испытывал он сам нечто подобное? Сколько раз он, соприкасаясь с ней, считал, что попал в ее сети?

Он вспомнил, как она сегодня действовала мечом. Вильгельм полагал, что ему предназначено судьбой заполучить Англию. А что она предназначила самому Аларику и Фаллон? Их вражда имела глубокие корни. Она началась, когда Фаллон была еще ребенком. Прошли годы, Фаллон выросла, но это ничего между ними не изменило.

Аларик покачал головой. Он понимал, что должен согласиться на просьбу Фальстафа. Надо отдать Фаллон огромному медведю, который обожал ее. Аларик не доверял себе, когда находился рядом с ней. И как бы ни называлось чувство, которое они испытывали друг к другу — страстью или ненавистью, — оно сжигало их обоих. Аларик посвятил себя делу герцога. Вместе им предстояло покорить целую страну. И ему незачем растрачивать свои силы на то, чтобы укрощать нрав принцессы и обуздывать в ней гордыню. Она уже проиграла.

Аларик сделал глубокий вдох. Ему захотелось забыть о Фаллон, запереть ее в какой-нибудь далекой башне. Он не желал больше видеть ее и испытывать опустошающее влечение.

Вильгельм отдал Фаллон ему. Она была его собственностью, и он мог распорядиться ею по своему усмотрению.

Но она дочь Гарольда, напомнил он себе. Гарольд был его другом, и он не заслуживает бесчестья после своей смерти. Зато этим он спасет жизнь Фаллон.

— Фальстаф, она твоя.

— Благослови тебя Бог!

— Но будь осторожен! — предупреждающе поднял руку Аларик. — Люби ее, лелей, будь нежным, но остерегайся, Фальстаф! Фаллон необходимо держать под стражей, пока она не поклянется в верности Вильгельму. Будь бдительным!

— Я буду, буду! — счастливо пророкотал Фальстаф. — Поехали побыстрей, неужели ты не можешь прибавить шагу! Я прикажу ее вымыть и умастить душистыми маслами! Я подам ей лучшие вина, лучшие менестрели станут петь для нее, и — клянусь! — она полюбит меня!

— Гм, — промычал Аларик. Он скрипнул зубами и проглотил комок в горле. Ему нужно позабыть про нее. Отныне она — забота Фальстафа.

Он сурово нахмурил брови и заставил себя думать о других вещах. Прежде всего необходимо смыть с себя кровь после боя. И выпить. Потом надо изучить подходы к Лондону и определиться с маршрутом движения.

Фаллон…

Это имя пришло ему на ум помимо его воли. Ему вспомнилась нежная белизна ее кожи, хижина, в которой они пережидали дождь и осыпали друг друга бранными словами и где единственный раз поцеловались.

Он вспомнил вкус ее губ…

— Вот прицепилась, ведьма окаянная! — выругался он вслух.

Фальстаф с удивлением посмотрел на друга. Аларик покачал головой и сказал:

— Не обращай внимания. Просто мне надо отдохнуть. Поспешим к нашим наградам.

— И впрямь, давай поспешим, — готовно согласился Фальстаф.


Вильгельм расположился в деревянной крепости в центре Гастингса. Здесь в одной из комнат, вся мебель которой состояла из походной койки и грубо сколоченного стола, Аларик занялся изучением карты Англии.

Гарольд мертв, но его подданные продолжат борьбу. Маловероятно, что совет старейшин провозгласит королем иностранца Вильгельма. Эдгар Ателинг, последний оставшийся в живых внук Эдмунда Айронсайда, несколько лет назад приехал в Англию, чтобы стать в очередь претендентов на трон. Англичане наверняка полагали, что Вильгельм поссорился с Гарольдом и что он удовлетворит их желание выбрать себе королем Эдгара.

Аларик покачал головой. Вильгельм считал, что король Эдуард Исповедник завещал Англию ему. Пятнадцать лет он жил с этой верой. Хотя основания для того, чтобы Вильгельм надел корону, были достаточно зыбкие (король Дании и король Норвегии имели куда больше прав на английский трон), Вильгельм верил в завещание Эдуарда и много лет мечтал о времени, когда станет править Англией.

Аларик лучше Вильгельма понимал англосаксов. Он прожил у них гораздо дольше. Исповедник обещал Вильгельму трон в то время, когда был в ссоре с Годвином, отцом Гарольда. Ссора ушла в прошлое, и Эдуард, который не отличался постоянством взглядов, наверняка забыл об обещании, которое дал нормандскому герцогу.

Гарольд обещал поддерживать Вильгельма в борьбе за престол. Но Вильгельм вырвал это обещание хитростью, когда Гарольд был его пленником в Нормандии.

Конечно, Гарольд учитывал, что английская корона — не меховая шапка, чтобы завещать ее кому-то по своему усмотрению. Окончательное слово принадлежит витенагемоту — совету старейшин — даже в том случае, если свой выбор сделал правящий монарх на смертном одре.

Совет старейшин провозгласил Гарольда королем, и Гарольд был не волен в исполнении своего обещания, даже если оно было дано искренне.

Вильгельм полжизни сражался за то, чтобы удержать в своих руках Нормандию. Он не оправдывал массовые истребления и резню, однако шел на это ради власти.

Аларик некоторое время изучал карту, затем сделал глоток вина и рассеянно посмотрел на огонь, который полыхал в наскоро сложенном камине…

Как могут развиваться события?

Королем может быть провозглашен Эдгар Ателинг. Возможно, совет старейшин остановит свой выбор на одном из двух оставшихся в живых английских графов. Они оба были молоды, но хорошо зарекомендовали себя в сражении. Нельзя сбрасывать со счетов братьев Гарольда, которых тоже могли возвести на трон. И, конечно, его сыновей, хотя они и были слишком юными.

Так или иначе, на трон взойдет англичанин. Вильгельму остается войти в Лондон и ждать, что решат клирики и лорды из совета старейшин. Их слово будет иметь огромное значение.

Аларик встал и потянулся, думая о том, что не следует двигаться по главной дороге, а нужно избрать кружной путь. Он поморщился. Там, где пройдет армия, останется страшный кровавый след.

Он подошел к камину и нагнулся к огню. Было так приятно сбросить с себя латы. Он успел искупаться в реке и надел чистую тунику и шерстяные рейтузы. Он до сих пор ощущал тошнотворный запах крови, и никакое вино не могло его заглушить.

Послышался торопливый тихим стук, после чего дверь со скрипом отворилась. Аларик слегка улыбнулся, довольный тем, что его оторвали от размышлении. На пороге стояла рыжая Маргарет. Это была леди двора Матильды. Она передвигалась вместе с войском. Конечно, Маргарет не была леди в полном смысле слова, зато отличалась смазливым личиком и пышными аппетитными формами. Она гордилась своей родословной и ездила только за Алариком. Женщины всегда ездят за армией, подумал Аларик. У норманнов были десятки и сотни «прачек», которые по совместительству готовы были оказать уставшим воинам и более интимные услуги.

Маргарет приветливо улыбнулась Аларику и шагнула к нему. Глаза у нее сверкали, груди грозили порвать платье.

— Мой великий, мой храбрый господин! — произнесла она, обнимая его. — Менестрели уже поют о твоем мужестве на поле боя. Они говорят, что дрогнули и попятились назад, едва ты появился.

Он взял ее за руки и задумчиво посмотрел в глаза.

— Маргарет, я целый день не слезал с коня и знаю, что было на поле боя. Саксы не праздновали труса, наоборот, они сражались очень хорошо.

#8213; Но ты сражался и победил!

Маргарет мягко отняла руку и, покачивая бедрами, направилась к кровати. Она выжидательно посмотрела на Аларика. Ее волосы при свете камина сами казались пламенем. Маргарет протянула к нему руки.

— Иди ко мне, граф д’Анлу. Иди, моя любовь. Стань моим наездником, покори меня.

Он негромко хмыкнул и подошел, готовый соединиться с ней и забыть тяготы дня. Он обнял ее. Ласковая и податливая, она раскрыла губы, пока его руки ласкали ее грудь.

— Скорей! — попросила Маргарет, и они оба опустились на кровать, лихорадочно раздевая друг друга.

Внезапно в дверь громко постучали. Они вздрогнули.

— Кого это сюда несет!..

— Граф Аларик! Милорд!

— Узнай, что случилось. Я никуда не денусь.

Ругаясь, Аларик прошлепал к двери и распахнул ее. Перед ним стоял один из нормандских рыцарей. Он был без лат, однако напряженно прижимал к боку меч.

— В чем дело? — спросил Аларик.

— Фальстаф… Эта саксонская девица пырнула его ножом.

— Что?!

— Быстрее идите к нему. Он звал вас.

Аларик схватил накидку, набросил на себя и в темноте помчался к большому шатру Фальстафа, который возвышался на поле. Он откинул дверцу, и его глазам предстала следующая сцена.

Внутри шатер был освещен тремя свечами в канделябрах. У входа стояли двое рыцарей в латах. Должно быть, ограбив какой-то дом, Фальстаф устроил в центре шатра великолепную постель, застланную льняными простынями, с покрывалом и пузатыми подушками. На столике рядом с кроватью Аларик увидел кубок с вином, булку хлеба, головку сыра и печенье. Углы шатра были погружены в тень.

Фальстаф лежал на полу в луже крови.

Фаллон — саксонская сука! — стояла бледная и напряженная в углу, прижавшись спиной к холсту шатра, сверкая огромными голубыми глазами.

Едва взглянув на нее, Аларик бросился к Фальстафу, который был без сознания.

Великан тихонько застонал, и Аларик прижался ухом к его груди, пытаясь прослушать дыхание. Он разорвал тунику в поисках раны. Он слышал, как бешено колотится сердце его друга.

— Фальстаф!

Он отыскал рану под левым ребром. По всей видимости, она была не очень глубокой. Тем не менее кровотечение было сильным, и Аларику трудно было судить, выживет ли раненый. Он посмотрел на стражников.

— Он умрет, — прошептал один из них.

— Конечно, если вы будете стоять как идиоты! Поднимите его — только осторожно, умоляю вас! Найдите самого лучшего лекаря герцога, и пусть он немедленно окажет ему помощь!

Воины со всеми предосторожностями подняли и понесли пострадавшего великана. Фальстаф при этом снова застонал, что привело Аларика в ярость, которая, как известно, не в ладах со здравым смыслом и милосердием.

Потом Аларик повернулся к Фаллон. Она была вымыта, умащена маслами, как того и хотел Фальстаф, и оттого еще более обольстительна. Черные длинные волосы пышной волной покрывали ее плечи. На ней было белоснежная прозрачная рубашка, которая не могла скрыть прекрасное юное тело.

— Ах ты кровожадная сука!

Фаллон не пошевелилась, продолжая молча смотреть на Аларика огромными затуманенными глазами.

— Я не хотела убивать или даже ранить его, — наконец произнесла она. Она говорила негромко, спокойно и отчетливо. — Он напал на меня, и я дала отпор.

— Он обожал тебя! Он был без ума от тебя!

Ее глаза сверкнули — спокойствие покинуло ее.

— Зато я не люблю его!

Он боялся приближаться к ней. Фальстаф! Этот медведь, добрейшей души человек, самый верный из друзей! Он, Аларик, граф д’Анлу, известный справедливостью своих суждений и расчетливой мудростью, боялся приближаться к пленнице, потому что не был уверен в себе. Если он подойдет поближе, он тут же схватит ее за плечи, сожмет горло и…

Он перевел дыхание и хрипло сказал:

— Ты, возможно, убила его!

— Ему не следовало нападать на меня!

— Нападать на тебя! Да ты его собственность! Я отдал ему тебя!

Пламя горевшей между ними свечи внезапно заплясало, едва не погаснув. Казалось невероятным, чтобы Фаллон могла ранить могучего Фальстафа — настолько она выглядела изящной, хрупкой и грациозной.

— Я дочь короля, английская принцесса, — гордо сказала она. — Дочь Гарольда Годвина, а не чья-то собственность!

— Ты убийца, Фаллон! Сука! — снова выругался Аларик и с угрожающим видом сделал к ней шаг. — Так вот, принцесса! Сегодня твой отец убит, и ты теперь моя! Моя, леди! И я счел возможным отдать тебя Фальстафу! Матерь Божья, что я наделал!

— Он нормандский захватчик! — горячо воскликнула она. — Вор, грабитель, стервятник, гадюка! И он напал на меня! Я не признаю тебя! Я не признаю власть нормандского ублюдка!

— Вспомни, Фаллон! Английские законы позволяют свободным людям иметь рабов. Это или осужденные преступники, или военнопленные!

— Английский закон! Мерзкий варвар! Не смей говорить мне об убийстве или английском законе! Ты, убивший сегодня десятки невинных людей! Я не твоя собственность, не собственность Вильгельма и ничья вообще! Я английская принцесса, господин граф! — прошипела она. — И пока я дышу, я не позволю всякой нормандской скотине лапать меня!

Аларик то сжимал, то разжимал кулаки. Внезапная острая боль, казалось, едва не расколола его голову.

— Фаллон, оглянись вокруг. Мы пришли и покорили…

— Вы никого не покорили! Вы ничем не владеете! Вы убили моего отца, но это не значит, что вы будете владеть Англией!..

— Фаллон, падет ли Англия завтра или через десять лет, это не меняет твоего положения. Ты покорена! Ты проиграла… Ты пленница — моя пленница!.. И потому, — Аларик перешел на шепот, — ты должна была подчиниться ему!

Фальстаф! Неужто сердце уже перестало биться в этой могучей груди?

— Нет! — воскликнула Фаллон. Вглядевшись в его глаза, она поняла, что за этим шепотом скрывалась смертельная угроза. — Чего ты требуешь от меня? Чтобы я сказала: приходите, жгите наши селения, мародерствуйте! Убивайте наших крестьян, грабьте и разоряйте нас, а мы, словно овцы, сойдем с дороги?! Я уже тебе сказала, ублюдочный граф, что я — дочь короля, независимо от того, жив он или мертв! И я никогда — слышишь, никогда! — не позволю, чтобы до меня дотрагивался нормандский стервятник!

Аларик сделал два широких шага по направлению к ней. В эту минуту он испытывал только боль. Если Англия была на пороге того, чтобы узнать насилие, грабеж и трагедию, то Фальстаф намеревался поднять свою пленницу на пьедестал. Он увидел, как Фаллон быстро осмотрелась по сторонам, ища, куда бы ей отступить. Но выхода не было, он загородил ей путь.

— Ах, ты английская принцесса? И, значит, можешь убивать человека, который любит тебя? Ты слишком чиста, чтобы иметь дело с нами, нормандскими свиньями?

Некоторое время Фаллон не сводила с него глав. Аларик заметил, что ее колотила дрожь, но был ли тому причиной гнев или страх, он не знал. Да его это и не интересовало. В этот момент он ненавидел и презирал ее. Им владели ярость и гнев.

— Тебе, наверно, лучше убить меня сейчас, потому что я всегда буду бороться с тобой! — неожиданно сказала она.

— Вот что, Фаллон… Если Фальстаф умрет… Ты должна просить пощады.

Она вздернула вверх подбородок.

— Пощады? Никогда, стервятник!

Он чуть отодвинулся от нее, потому что, несмотря на дерзкие слова и вызывающую позу, он прочитал в ее глазах страх. Когда он окончательно решил, что одержал над ней победу, она метнулась к нему. В занесенной для удара руке блеснул нож, с которого капала кровь.

— Саксонская сука! — воскликнул Аларик и молниеносным движением выбил нож, который упал в другой угол. — Тебя придется усмирить!

Она закричала, но это не остановило его. Одной рукой он схватил ее за волосы, второй за талию и оторвал от пола. Боль в висках стала невыносимой, наполняя все тело Аларика страстью и жаждой отмщения. Фаллон зашла слишком далеко, и этой ночью она должна быть сломлена.

Либо она запросит пощады, либо узнает, на что он способен в гневе.

— Нет! — Фаллон ногтями впилась в его предплечья, царапая их до крови, но он не замечал этого. Аларик бросил ее на кровать, которую столь любовно приготовил Фальстаф.

Он навалился на нее, прикрыл нежный подбородок ладонью и, не обращая внимания на то, что она отчаянно вырывалась и молотила его кулаками, проговорил внешне спокойным, но оттого еще более зловещим голосом:

— Вильгельм наверняка прикажет перерезать тебе горло, принцесса. Я должен так или иначе вырвать у тебя клятву верности либо отправить тебя на казнь.

— Так отправляй, ублюдок! Убей меня, только…

Она запнулась, так как у нее перехватило дыхание, однако он не дал ей закончить фразу.

— Смирись! — проревел он. — Покорись, проси пощады! Проси оставить тебе жизнь, Фаллон!

Она плюнула ему в лицо.

Аларик мрачно улыбнулся. Одной рукой он заломил ей руки над головой. Он вытер лицо о ее ночную рубашку и быстрым движением разорвал прозрачную материю сверху до бедра, не обращая внимания на прекрасные формы, которые так очаровали Фальстафа и сыграли роковую роль в его судьбе. Им двигала сейчас месть, а не страсть.

Глаза Фаллон от ужаса открылись еще шире, когда она поняла его намерение. Она билась, кричала и стонала, но все было тщетно; не хрупкой девушке бороться с графом д’Анлу.

Когда он встал, Фаллон попыталась скатиться с кровати, но он схватил ее и швырнул обратно, А пока она собиралась с духом и жадно ловила ртом воздух, сбросил на пол тунику и ножны. Она сделала еще одну попытку встать, но он снова придавил ее всем своим сильным мускулистым телом.

— Нет! — вскрикнула она, продолжая, как загнанный зверь, отчаянно сопротивляться. Однако Аларик был в такой ярости, что не замечал ее ногтей и ударов.

Схватив ее за запястья, он одной рукой поднял ее руки над головой, в то время как вторая его рука блуждала по распростертому девичьему телу. Затем он раздвинул ей ноги, полностью лишив ее возможности выскользнуть из-под него.

На короткое мгновение Фаллон поймала взгляд его темно-серых глаз, которые метали молнии. Она замотала головой, даже сейчас отказываясь признать себя побежденной. Даже сейчас, когда он, демонстрируя непоколебимую решимость, могучий и беспощадный, потребовал, чуть приподнявшись над ней:

— Проси пощады, Фаллон!

— Пощады? У тебя?! Да я скорее умру!

Слова Фаллон были прерваны ее собственным вскриком, когда тело Аларика угрожающе придавило ее. Это было сделано, чтобы продемонстрировать силу, однако он чувствовал, какая буря страстей бушевала в нем, и вдруг отрешенно подумал, не вызвал ли он в себе такую страсть, с которой не в состоянии будет справиться.

— Ублюдок!

Фаллон не прекращала борьбу. Чувствуя, что еще немного — и тяжесть его тела раздавит ее, она из последних сил пыталась вырваться.

Огонь желания горел в крови Аларика, а инстинкт коварно шептал, что надо довести начатое до конца. Он так давно хотел ее. Он был глупцом, полагая, что, если отдаст ее другому, его желание поутихнет, подчинившись разуму и долгу. Сейчас, когда их тела были так близки, что почти слились, могучая буря страсти налетела на него, породив напряженность во всем теле. Эта напряженность заставляла дрожать его руку, которая блуждала по атласной груди и ту часть тела, которая расположилась между округлых девичьих бедер.

Она была не женщиной, она была врагом.

— Нет! — Фаллон еще пыталась бороться. Она проглотила комок в горле. — Не надо, Аларик! — Она перешла на просительный шепот. — Аларик…

Что-то в ее тоне, в ее мольбе заставило Аларика образумиться. Они так давно знали друг друга, пусть и были врагами все это время. Еще ребенком она была уверена, что он никогда не причинит ей боли. Она даже осмеливалась время от времени слегка пококетничать с ним. Его всегда восхищала ее храбрость; она уважала его силу. Он понимал, как ей нелегко просить о пощаде. К тому же, напомнил он себе, она сегодня потеряла отца. Разрушился весь ее мир.

Гнев не покинул его, но он снова взял себя в руки.

Он не чувствовал раскаяния, потому что, по правде говоря, она заслуживала наказания, которое он определил для нее. Но он стыдился того, что почти потерял контроль над собой. Он знал, что не в состоянии удержать своих воинов от разграбления Англии, но поклялся, что участвовать в этом не будет. Он никогда не убьет иначе как в бою, никогда никого не ограбит, не причинит ущерба саксонской девушке и не изнасилует ее. А сейчас он был так близок к этому. Буквально секунды отделяли его от того, чтобы лишить ее невинности. И теперь ему было стыдно.

Фаллон все еще лежала под ним и часто дышала. Сердце ее бешено колотилось, глаза были широко раскрыты, однако следов страха в них не было видно. Закусив нижнюю губу, она неподвижно смотрела в потолок.

Когда наконец ее глаза встретились с глазами Аларика, они подернулись дымкой. Дрожащим голосом она тихо спросила:

— Как мог ты… отдать меня… кому-то другому?

В это мгновение он вдруг как-то по-особому остро почувствовал, что Фальстаф был абсолютно прав. Она была несказанно красива и стоила любой цены, которую мог предложить за нее мужчина. Он и отдал ее другому, чтобы не оказаться под властью ее чар. Если кто-то из мужчин научился не делать глупостей из-за женщин, то это был он. Он хорошо знал, на какие безрассудства способна любовь.

Он не любил Фаллон. В лучшем случае они были уважающими друг друга врагами, не более того. Да, он не любил ее, но она интересовала его, и он испытывал опьяняющее волнение, ощущая ее близость, вкус ее губ, лаская высокие упругие груди и касаясь ртом ароматного женского тела.

Перед норманнами простиралась Англия. И Фаллон была опасна. Если она станет мешать Вильгельму, то, придя к власти, он наверняка расправится с ней. Аларик чувствовал, как девушка дрожит под ним. Он ощущал тепло ее тела. Он понимал, что единственным движением лишит ее чего-то очень существенного. Но почему он медлит, сердито спрашивал он себя. Ведь она пыталась убить Фальстафа, его самого верного друга.

Но ведь она защищалась, ответил сам себе Аларик. И нельзя ее за это ненавидеть.

Ему вдруг захотелось приласкать и успокоить Фаллон. Вряд ли она поверила бы, что в этих ласках нет сейчас угрозы для ее чести.

Из ее груди вырвался звук, похожий на рыдания. Она вновь стала вырываться, но от этого ее обнаженная плоть лишь еще более приблизилась к его плоти. Она устало закрыла глаза и замерла, видимо решив не провоцировать его на то, чтобы он сделал последнее роковое движение.

Успокоить ее…

Для нее не может быть успокоения. Англия была обречена, и Аларик понимал это. Сгорят ее деревни, погибнут мужчины, дети останутся бездомными. Поля будут истоптаны и опустошены, и голод станет общим уделом.

Саксонские девушки окажутся добычей нормандских воинов, а Фаллон, дочь Гарольда, лишится жизни, если не покорится.

Тело Аларика содрогнулось от напряжения, однако он продолжал владеть собой. Наверное, она думала, что он мучает и дразнит ее, прежде чем убить. Но он вынужден был быть жестоким, чтобы смирить ее, иначе это сделает Вильгельм.

Он отпустил Фаллон, поднялся, демонстрируя отсутствие интереса, и стал надевать тунику. Он старался не смотреть на побледневшие, искаженные болью прекрасные черты и не замечать, как она тянула на себя покрывало.

— Итак, миледи, — проговорил Аларик, нагибаясь за ножом, которым Фаллон ранила Фальстафа и пыталась использовать против него, — у нас нет спорных проблем и нам нечего обсуждать. Ты готова убить Фальстафа, считая, что тебе можно убивать, потому что ты английская принцесса.

Аларик вернулся к кровати, наклонился над ней и насмешливо улыбнулся.

— Но теперь ты знаешь, что в любой момент можешь превратиться в шлюху прихвостня и нормандского ублюдка. Ты моя, Фаллон, и я волен поступать с тобой по своему усмотрению. Не надо больше строить из себя знатную даму. Гарольд Годвин убит. Англией будут править норманны.

Голубые искры сверкнули в ее глазах: в них стояли слезы и в то же время полыхала ненависть. Она занесла руку, чтобы ударить Аларика, но он был наготове. Поймав ее за кисть, он сжимал ее до тех пор, пока Фаллон не застонала. Волосы разметались по ее лицу. Она опустила глаза.

И здесь Аларик допустил ошибку. Его мучали гнев и страсть, но в нем проснулась жалость.

— Фаллон, — проговорил он, садясь рядом с ней, — мне очень жаль твоего отца. Он был храбрым воином.

Слезы покатились по ее щекам, и тишину нарушили рыдания. Ей не требовалось сочувствие Аларика, и он знал об этом. Но она была слишком несчастна в этот момент, у нее не было сил оттолкнуть его, и он обнял ее за плечи. Мигали и потрескивали свечи, пока он молча гладил ее. Он снова лег на подушки и большими пальцами вытер слезы на ее щеках. Он не знал всей глубины ее страданий, однако шептал ей малозначащие, но шедшие от души слова, целовал ей лоб, веки, гладил волосы цвета воронова крыла.

Затем он стал целовать ее в губы.

И когда рыдания Фаллон утихли, ее губы приоткрылись. Он уже не боялся, что может не сдержать обжигающего желания. Она ответила на его поцелуй нежно и горячо. Он почувствовал, что в ней зарождается страстная буря, как тогда, когда он впервые обнял ее в Нормандии. Желание набирало силу, овладевало ими обоими, расцветало, словно цветы летом, пьянило и увлекало.

Фаллон трепетала и словно плавилась от его прикосновений. Казалось, даже воздух вокруг потрескивал от молнии, как если бы летняя роза прошумела совсем рядом. Она тихонько заплакала и внезапно обвила руками. шею Аларика. Он подразнил ее губы кончиком языка, исцеловал ее подбородок и щеки и наконец скользнул языком в ее рот, приглашая ее язык для игры.

Он так давно мечтал о ней! Он всегда сдерживал себя! Он не мог сейчас думать о сражениях и войне. Он не вспоминал о Фальстафе или Гарольде. Не было ничего, кроме сладостного аромата и пьянящего поцелуя, от которого можно сойти с ума.

Он ласкал ее с величайшей нежностью и в то же время с безрассудной решимостью. Он целовал ее шею, гладил и ласкал вздрагивающие полушария грудей. Его рука дорвала и отбросила тонкую материю, и его взору открылась вся красота обнаженного девичьего тела.

На смену его ласкающей руке приходили губы, он взял в рот розовую горошину соска и не выпускал ее, хотя Фаллон дышала хрипло и прерывисто. Он почувствовал, что она обняла его за плечи. Теперь он не отступит. Он возьмет ее, ибо знает, что она хочет этого.

Он не помнил, что он шептал. Его рот снова встречался с ее губами, в то время как его рука затеяла игру между девичьих ног. Он встал на колени и потом опустился на женское тело. Фаллон издала тихий стон, но это не обеспокоило Аларика, поскольку в течение всего того времени, пока он пил нектар ее губ, она не протестовала и не вырывалась, и чувствовалось, что она в плену его ласки, а не силы. Глаза ее были закрыты, лицо бледно и при слабом золотистом свете свечей так прекрасно, что казалось почти неземным. Она не сопротивлялась. Но даже если бы она и стала сопротивляться, это было бы сопротивлением прежде всего себе. В ней пылало такое пламя и такое желание, что Аларик понимал: ее время настало.

Он целовал ее, поглаживая бедра, целовал, продолжая возиться со своей одеждой. Он целовал ее и тогда, когда его плоть, набухшая от желания интимно коснулась нежной девичьей плоти.

Поцелуем он пресек ее крик, когда осторожно вводил в нее, взламывая барьер невинности и тем самым заявляя вечное свое право на эту девушку. Бушевавший в нем огонь требовал энергичных действий, но он обуздал свой порыв, ибо намеревался привести ее к цели одновременно с собой, чтобы не оставить в ней сомнений относительно того, что пожар страсти полыхал в них обоих.

Внезапно она зашевелилась, попыталась отнять свои губы и освободиться от его тела. Он поймал ее руки и принудил их успокоиться, переплетя свои пальцы с ее пальцами. Их взгляды встретились, он увидел в глазах Фаллон слезы.

— Аларик… ты делаешь мне больно…

— Больше не будет больно, — пообещал он и нагнулся, ловя ее губы своим ртом. Она попыталась уклониться, но он все же нашел ее губы и целовал до тех пор, пока она не почувствовала, что ей нечем дышать.

Затем он осторожно возобновил движение и, постепенно ускоряя его, дал наконец волю своему дикому сжигающему желанию. Он двигался в ней, и по мере того, как страсть его достигала новых сладостных высот, чувствовал, что она выгибается ему навстречу и отвечает на каждый его толчок. Она впилась в него ногтями, и он, улыбаясь, приподнялся, чтобы заглянуть ей в глаза. Они были закрыты, зато влажные губы слегка приоткрылись. Но вот она открыла глаза и встретила его взгляд. Они некоторое время смотрели в глаза друг другу. Фаллон вдруг вскрикнула, словно испугавшись чего-то, но он, смеясь, снова заключил ее в объятия и ускорил свой бег к цели, нежно целуя ей губы, шею и поочередно то одну, то другую грудь.

Фаллон со стоном рванулась ему навстречу.

Аларик напрягся, стремясь продлить наслаждение. Он сделал заключительный рывок и замер, чувствуя, как волны освобождения сотрясают его тело И горячая влага, покидая его, уходит в глубину девичьего лона.

Из уст Фаллон вырвались проклятия. Она ругалась яростней, чем когда-либо раньше. Она снова стала бить его кулачками в грудь, и он, защищаясь, поймал и сжал их. Пока она билась и извивалась; он в душе поносил себя самыми последними словами. Он был глупцом. Ему не следовало так испытывать себя. Его влекло к ней с их первого поцелуя в Руане, когда она заскочила в его комнату и оказалась в его объятиях.

Ему следовало проявить сдержанность, не демонстрировать сочувствия и нежности, ибо он не мог ей предложить ничего, что могло принести ей утешение. Он не сумел устоять против нее. Она не должна знать, какую власть имеет над ним, ибо может воспользоваться этим в своих целях; она должна понять, что все изменилось и что Вильгельм в случае необходимости заставит замолчать ее и любого члена ее семьи.

Поток ее слов сменился рыданиями. Он сел рядом с ней и с жесткой улыбкой сказал:

— Ведь мы оба понимали, что происходит. Разве не так, Фаллон?

Она взглянула на него, и он увидел, что ее глаза вновь наполняются слезами. Затем в этих нежно-голубых глубинах сверкнула синим пламенем ненависть, и ее рука метнулась к его лицу. Закусив губу, он схватил ее пальцы и, глядя ей в глаза, произнес:

— Благодарю вас, миледи, за весьма приятный вечер.

— Ублюдок! — прошипела она, и единственная слезинка скатилась по ее щеке.

Он дотронулся до щеки и сказал шепотом:

— Ты не сопротивлялась, Фаллон.

Она затрясла головой, в ее глазах читалось смятение.

— Я ненавижу тебя, Аларик!

— Ты отдалась мне добровольно. Ты подставляла губы и обнимала меня…

— Ненавижу тебя! — повторила она шепотом.

— Ты можешь говорить все, что угодно, Фаллон. Я норманн, и я не стал церемониться. Страна будет изнасилована, и ты можешь тешиться тем, что разделила ее судьбу. Фальстаф не стал бы насиловать, Фаллон. Я не столь заворожен тобой. Я знаю, на что ты способна, и поэтому настороже. Видит Бог, я и сам едва не погиб от одной из твоих ведьминых штучек.

Он замолчал, потому что ему хотелось сейчас лишь одного — снова поцеловать ее, чтобы облегчить боль, которую он ей причинил. Конечно, страдание ее усугублялось тем, что красоту и радость свершившегося по иронии судьбы она должна была открыть для себя с помощью врага. Он отпустил руки Фаллон и решился снова погладить ее. Он встал и, одеваясь, улыбнулся сдержанной, напряженной улыбкой.

— Помни, Фаллон, по английским законам ты моя. Моя собственность… Моя рабыня.

— Я не преступница, которую можно судить или продавать!

— Как же, миледи, именно преступница! Ты покушалась на убийство, а возможно, и совершила его. Я могу лишиться услуг Фальстафа. А они для меня более ценны, чем твои, как бы приятны они ни были.

Он знал, что в ярости она снова попытается ударить его. Он был готов к этому и улыбнулся безжалостной, суровой улыбкой. Она закричала от унижения. Их взгляды скрестились, когда он протянул ей простыню, чтобы она укрылась.

— Веди себя прилично, девушка, — насмешливо сказал он.

— Безмозглая скотина! — выкрикнула она.

— По английским законам убийство — это преступление. Оно наказывается рабством. А я, миледи, твой господин. Ты всегда говорила, что тебя нельзя сломить. Я клянусь тебе, Фаллон, что ты либо смиришься, либо умрешь.

Она вскинула вверх подбородок — это движение было ему хорошо знакомо.

— Ты не сломил меня, Аларик! Тебе это никогда не удастся! И я никогда не склонюсь перед твоим ублюдочным нормандским герцогом!

Он сцепил зубы, но сохранил улыбку.

— Стало быть, битва только начинается? — шепотом спросил он и, схватив ее за плечи, притянул к себе. Затем резко оттолкнул ее и, повернувшись, быстро вышел из шатра. Громко, чтобы Фаллон могла услышать, он приказал стражнику приковать ее цепью, если она сделает попытку убежать.

Он замолчал, переводя дыхание. Осень брала свое, в воздухе пахло морозцем.

Боже милостивый, что же все-таки произошло? Он, что, оказался таким же глупцом, как Фальстаф? Или эта ведьма так околдовала его, что он потерял волю и рассудок? Даже сейчас, после того как он овладел ею, он не мог освободиться от ее чар.

Аларик прислонился к дереву, чтобы восстановить силы, которые словно были кем-то выпиты.

В душе он испытывал сожаление. Она боролась с ним, боролась всю свою жизнь, и он оказался победителем. Должно быть, вся эта ночь с ее ужасом, яростью и насилием была их судьбой. Он применил силу против нее. Она вынудила его изменить закону чести. Но, может быть, все это было предопределено изначально? Предопределено с момента их рождения…