"Тристан и Женевьева (Среди роз)" - читать интересную книгу автора (Дрейк Шеннон)

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

– Томас, если ты не возьмешь меня с собой, то я найду способ, как уехать, и поеду сама.

Женевьева не была уверена в том, что ее голос звучит достаточно властно, но старалась говорить со всей возможной убедительностью. Джон избегал ее, и от него трудно было чего-либо добиться, кроме туманных обещаний, поэтому сегодня Женевьева попыталась взять в оборот Томаса.

Это было вовсе не трудно сделать, Женевьеве стоило лишь выглянуть в коридор, чтобы обнаружить его. Казалось, что они стерегли ее по очереди, то Томас, то Джон, то Эдвина, постоянно кто-либо из них находился где-то поблизости.

Кэтрин посапывала в колыбели, любезно подаренной Елизаветой Йоркской. Томас находился в благодушном настроении, благодаря крепкому вину, которое Женевьева самолично подогрела и подала ему. Она хотела добиться успеха любыми доступными средствами.

Томас внимательно посмотрел на Женевьеву оценивающим взглядом и поставил обутую в сапог ногу на основание камина. Допив вино, он поставил кубок на каминную полку, а затем свел руки за спиной.

Женевьева выглядела столь же целеустремленной, как и в тот день, когда пушки Тристана де ла Тера начали обстреливать стены Эденби.

«Она похожа на мифическую амазонку», – подумал Томас. Волосы Женевьевы ниспадали на спину подобно тяжелому золотому стягу, а ярко блестевшие глаза вообще невозможно было описать. Она олицетворяла собой предел желаний любого мужчины, такая женственная, решительная, с живым и быстрым умом. Маленькой Кэтрин едва успело исполниться пять недель, а ее мама уже была стройна, как молодое деревце и обольстительна, как Афродита, а голос ее звучал столь же маняще, как голос сирены.

«Почему Тристан не обращает внимания на это великолепие? Неужели это настроение и отношение к ней вызвано тем, что она однажды пыталась его убить? Но если в этом был корень проблемы, то Тристан должен был бы давным-давно простить ее, ибо он сам убил немало славных рыцарей на полях сражений», – думал Томас.

Ведь он любит ее, в этом Томас был уверен.

– Томас! – она была в отчаянии. – Я знаю, что за мной денно и нощно наблюдают, но я однажды уже убежала при точно таких же обстоятельствах. Ну, пожалуйста, прошу тебя! Ведь мой муж уехал уже почти три недели тому назад.

Томас печально улыбнулся.

– И он уедет снова, миледи. Он наследовал графство, король сделал его герцогом Эденби, и Тристан находится у него на службе. И вы глубоко заблуждаетесь, если думаете, что его никогда больше не призовут для того, чтобы разбить очередного претендента на престол.

Женевьева подошла к колыбели и заглянула в нее.

– Я знаю, что его снова призовут на службу, но почему, Томас, он снова поехал в Бэдфорд Хит? Ты управляешь его поместьем и, по-моему, делаешь это достаточно хорошо.

Ее собеседник с несчастным видом пожал плечами и опустил глаза.

– Ну давай же, Томас, ты же мой должник! Ведь это благодаря вам с Джоном и Эдвиной меня насильно привели к венцу.

Он негромко вздохнул.

– Тристан поехал в Бэдфорд Хит потому, что даже самые преданные его слуги, а среди них немало образованных и неглупых людей, убеждены в том, что в замке завелись «привидения».

– Привидения!

– Да, ну… – Томас беспомощно поднял руки, – там иногда появляются всякие видения, например, сцена того страшного преступления…

– Томас?

– Я не очень уверен…

– Он сказал тебе, что ты не можешь взять меня туда?

– Нет, но ведь никто и не думал, что ты захочешь поехать! Да и в самом деле, Женевьева, ведь Кэтрин еще очень мала, неужели ты собираешься оставить ее с кормилицей?

Женевьева кивнула.

– Конечно, мне будет очень тяжело, но о девочке позаботятся Эдвина и Мэри. Мэри говорит, что у нее есть на примете дочь некоего плотника, у которой много молока, и ей нетрудно будет прокормить своего ребенка и Кэтрин.

По возвращении Женевьевы во дворец, ее ожидало несколько приятных сюрпризов. К ней снова приставили в служанки Мэри. Но больше всего Женевьеву тронуло посещение сэра Гэмфри. Он рассказал ей, что по просьбе де ла Тера встретился с ним в присутствии короля и Тристан простил его.

Томас смотрел на Женевьеву несколько мгновений и снова тяжело вздохнул. «На что решиться: объяснить Тристану, что она сбежала или признаться, что у него не было ни сил, ни желания противостоять Женевьеве?»

Может быть, ей и в самом деле следовало отправиться в Бэдфорд Хит, может быть, так будет лучше для всех.

Он поднял руки.

– Хорошо.

– О, Томас, правда?

Она просияла, подошла к нему, обняла и поцеловала в щеку. Томас улыбнулся, взял ее за руки и подумал: «Господи, если она также смотрит на Тристана, то совершенно не удивительно, что он любит ее».

– Мы выедем сразу же после восхода солнца. Ты поедешь в карете.

– Спасибо, Томас.

Джон и Эдвина решили ехать вместе с ними. Джон считал, что это путешествие – большая ошибка, но не мог отправить их одних. Женевьева решила взять с собой, Мэри, чтобы та помогала ей с Кэтрин, во дворе же девочку нельзя было оставить без присмотра Эдвины. Женщины расположились в карете, которая, как обнаружила Женевьева, принадлежала ее мужу, ибо на дверцах были видны гербы Бэдфорд Хит. Джон пояснил, что, так как поместье располагалось недалеко от Лондона, то экипаж постоянно находился в городе.

Карета была довольно удобной, и во время поездки пассажиры могли наслаждаться прекрасными видами. Весна была в полном разгаре, и открывавшиеся взору пейзажи радовали глаз своим великолепием. Они проезжали мимо рощ и перелесков, молодо зеленеющих в лучах яркого солнца, мимо холмов, на которых вдали виднелись высокие башенки замков, мимо полей, на которых работали крестьяне. Цветущие луга наполняли чудесными ароматами воздух, всюду слышалось пение птиц и жужжание пчел. Все вокруг дышало таким спокойствием. Казалось, сама природа возрождала в сердцах надежду и любовь.

Некоторое время с ними в экипаже ехал Джон, затем его сменил Томас. На завтрак они остановились у небольшого постоялого двора. Хлеб и масло были свежими, а форель, поданную к столу, выловили из ближайшего ручья всего за несколько минут до их прибытия. Они проехали уже немалое расстояние, когда Томас, сидевший напротив Женевьевы, вдруг сказал:

– Здесь начинаются земли Бэдфорд Хит, миледи.

Наступил вечер, и неожиданно праздничное настроение куда-то пропало. Женевьева нервно прижала Кэтрин к груди. Смеркалось. Из окна почти ничего не было видно, и ей казалось, что они едут по опустошенной земле. Но вот по обеим сторонам от дороги начали появляться дома, окошки которых светились, маня к уюту очагов. Все чаще вдали мелькали высокие стены замков, сложенных не из серого мрачного камня, как стены Эденби, а из красного кирпича на известковом растворе.

Томас прокашлялся и указал куда-то в сторону:

– Вон там – замок Тристана. Если бы все сложилось иначе, он бы не был наследником, его старший брат унаследовал бы титул и большую часть земель. Это он построил замок после битвы при Тьюскберри.

Карета проехала ворота и остановилась во дворе перед лестницей, ведущей к массивным резным дверям. Томас выскочил из экипажа и, откинув ступеньку, подал Женевьеве руку, чтобы помочь ей сойти. Пока выходили остальные, она отступила на шаг и посмотрела вверх на величественное строение. Это был ни замок, ни дворец, скорее нечто среднее, прекрасно сочетавшее в себе черты и того и другого.

Внезапно молодая женщина нахмурилась, ибо сквозь застекленные окна на третьем этаже увидела движение каких-то теней. Она тряхнула головой и спросила себя, почему ее встревожили какие-то тени, ведь несомненно внутри замка находилось довольно много людей и среди них, вероятно, был и Тристан.

И вдруг поняла, что ее насторожило. Кто-то наблюдал за ними и не хотел быть увиденным.

– Женевьева! – окликнула ее Эдвина. Женевьева обернулась и увидела, что большие двери распахнулись и им навстречу вышли слуги. Томас заговорил с дородным мужчиной в богато украшенной ливрее, в то время как молодые слуги заносили в дом багаж.

Женевьева ступила на лестницу и почувствовала, что нервничает от того, что находится здесь. Тристан не вышел их встречать, его не было в замке в данный момент, и казалось, у нее не было причины бояться реакции мужа на ее приезд.

Пока Джон радостно здоровался со стариком, Томас представил его Женевьеве и Эдвине, сказав, что верный Гэйлорд позаботится о том, чтобы женщины ни в чем не испытывали нужды. Джон добавил, что этот человек присматривал за ними, когда они были еще детьми. Женевьева приветливо улыбнулась, хотя заметила, что Гэйлорд пристально рассматривает ее. Он попросил разрешения подержать Кэтрин, и Женевьева вопросительно глянула на Томаса, который, улыбаясь, заверил ее, что у того немалый опыт в обращении с грудными малышами, что он и их когда-то нянчил. И к удивлению девочка заулыбалась, когда старый слуга взял ее на руки.

Когда Женевьева входила в дом, то зацепилась подолом платья и вскрикнула. Томас рассмеялся и поспешил ей на помощь. Пока он помогал ей, Женевьева глянула поверх его головы, и внезапно ощутила приступ необъяснимого страха.

Сразу же за надворными постройками начинался лес. И там, где дубы сплетались ветвями, Женевьева снова увидела еще одну тень. Кто-то стоял между деревьев и держал зажженный фонарь.

– Томас.

– Что?

Но тут слабый свет фонаря пропал между деревьев.

– Я подумала… Не обращай внимания, – она решила пока ничего не говорить. Если ходят слухи, что в замке завелись «привидения», то Женевьеве не стоит создавать лишних поводов для домыслов. – Томас, а где Тристан?

– Разрешает земельные споры между йоменами, – неохотно ответил тот.

– Он вернется сегодня?

– Гэйлорд сказал, что милорд приедет очень поздно, а это меня вполне устраивает. Он снимет с меня голову за твой приезд, ты же знаешь. Ну что ж, раз уж ты здесь, то пойдем, я покажу тебе замок.

Он взял за руку и провел ее по длинному коридору, обшитому деревянными панелями. Слева располагались обеденный зал и галерея, справа – большой холл, кабинеты и кухни. Они вошли в просторный холл, и Женевьева ахнула от восхищения. На окнах висели тяжелые бархатные занавеси, а пол устилали яркие ковры, привезенные из восточных стран. Стены были увешаны гобеленами, вокруг камина стояли большие удобные кресла.

– И ему не нравится здесь жить! – пробормотала Женевьева.

Гэйлорд, сидящий у камина с Кэтрин на руках, грустно посмотрел на Женевьеву. Девочка залилась плачем, и Женевьева подумала, что она должно быть голодна и у нее мокрые пеленки, ведь в карете не было возможности как следует позаботиться о ребенке. Она улыбнулась и забрала ребенка у Гэйлорда.

– Сэр, вы не могли бы показать, где бы я могла… заняться своей дочерью?

– Миледи, – Гэйлорд беспомощно посмотрел на Томаса. Похоже старик был уверен, что Тристану не понравилось бы присутствие здесь Женевьевы.

– Гейлорд, мне нужно покормить Кэтрин, – властно сказала Женевьева.

Старый слуга быстро поднялся и, кивнув мальчику-пажу, промолвил:

– Я провожу вас…

– Нет, Гэйлорд, лучше уже я сам, его светлость все равно снимет с меня голову, – вмешался Томас.

– Спасибо, – сказала Женевьева. Она с улыбкой посмотрела на Джона и Эдвину и увидела, что они немного побледнели. Джон пожелал Женевьеве спокойной ночи, и ей захотелось обозвать его трусом, уж слишком было заметно, что он стремится оказаться в своей комнате вместе с женой до того, как вернется Тристан. Но могла ли она винить его?

Третий этаж замка был столь же великолепен, как и второй. Коридоры и залы разделялись между собой арками, на стенах висели многочисленные портреты. Томас показал ей музыкальную комнату и библиотеку. Но вот он остановился перед массивной дверью с бронзовыми ручками. Сердце Женевьевы тяжело застучало. Она вошла за Томасом внутрь комнаты.

Там, на полу лежал дорогой ковер, на окнах висели тяжелые портьеры, в центре стояла большая кровать, поддерживаемая четырьмя столбами, с белым покрывалом из тончайшей ткани. Эта спальня, судя по обстановке, предназначалась для супругов.

– Я пришлю к вам Мэри и слугу с вашими вещами, – сказал Томас. – Не хотите ли вы принять ванну?

Женевьева кивнула. Да, ей хотелось вымыться, хотелось ощутить прикосновение воды, благоухающей розовым маслом. Ей хотелось чувствовать, что ее кожа чиста и упруга, что она достаточно соблазнительна, чтобы обворожить мужчину, отвернувшегося от нее.

Томас собрался уходить, Женевьева подняла взгляд, посмотрела на окно и поняла, что именно в нем она видела тень.

– Томас, подожди, ты уверен, что Тристана здесь нет?

– Конечно же, уверен, – несколько нетерпеливо ответил Томас. – Гэйлорд не мог ошибиться.

Женевьева натянуто улыбнулась и погладила Кэтрин по головке.

– Извини, Томас, не придавай значения.

Как только он вышел, Женевьева легла на кровать вместе с дочерью, и пока девочка ела, Женевьева продолжала разглядывать комнату. Спальня была настолько уютна, настолько хорошо обставлена, что Женевьева даже представила себе, как здесь было при ее предшественнице. Она не знала, какой была Лизетта, но ее воображение рисовало хрупкую женскую фигурку, ей слышалось тихое шуршание шелка, чудился тонкий запах притираний и духов. Но ей снова вспомнилась таинственная тень в окне и Женевьева вздрогнула. Она справилась со своим страхом, потому что не верила, что духи мертвых могут тревожить живых. Тем более что Лизетта не была злодейкой. Женевьева подумала, что эта женщина поняла бы ее, и не причинила бы ей вреда. Кэтрин, вволю насосавшись, уснула. Вошла Мэри, а слуги принесли медную лохань и несколько ведер горячей воды. Женевьева мылась долго и тщательно в надежде на то, что горячая вода сможет облегчить ее состояние. «Что будет, когда вернется Тристан? – снова и снова спрашивала она себя. – Отошлет ли он ее обратно в Лондон? Может быть, ему и не хочется видеть здесь Женевьеву, но он любит свою дочь».

Женевьева облачилась в белую шелковую ночную рубашку, Мэри причесала ее волосы, а затем позвала слуг. Они быстро унесли лохань и прибрали в спальне. Затем пришел Гэйлорд и повел служанку за собой, чтобы показать ее комнату в том крыле замка, где жила челядь. Женевьева осталась одна.

Она посмотрела на свою дочь, мирно спавшую на постели, и с досадой прикусила губу, как жаль, что ей не пришло в голову спросить Гейлорда, ни кого-либо другого из прислуги, о колыбели для девочки.

В комнате еще была одна дверь, и Женевьева посмотрела на нее, спрашивая себя, не ведет ли она в детскую. В другое время она бы охотно спала вместе с Кэтрин, но сегодня она хотела, чтобы ее ничто не могло отвлечь от Тристана.

Женевьева взяла на руки дочь и направилась к двери в предполагаемую детскую, но в это время кто-то негромко постучал, и она поспешила ко входной двери, открыла ее и увидела, что на пороге стоит Томас, держа в руках поднос, уставленный бокалами с вином и несколько мрачновато улыбаясь.

– Я подумал, что тебе нужно чем-то заняться во время ожидания, – сказал он, и Женевьева с благодарностью улыбнулась.

– Спасибо, Томас, спасибо, входи, мне нужна твоя помощь! – прошептала Женевьева.

Томас последовал за ней. Он поставил поднос на туалетный столик. Женевьева подвела его ко второй двери, и он остановился, не в силах сделать ни одного шага.

– Томас, там детская?

Он не ответил, и Женевьева, нахмурившись, толкнула дверь, та бесшумно распахнулась.

– Захвати, пожалуйста, свечу.

Женевьева переступила порог и оказавшись в полумраке подумала, пойдет ли он за ней или нет. Томас вошел внутрь, держа канделябр одной рукой.

– Женевьева…

Она увидела колыбель и негромко вскрикнула от восхищения. Кто-то позаботился о Кэтрин, Женевьева чувствовала запах свежих простыней, постеленных в новой деревянной колыбели. Рядом стояли маленькие креслица и столик.

Она осторожно опустила дочку в колыбель. И затем, обернувшись, посмотрела на Томаса, При свете свечей было заметно, как он побледнел.

– Что случилось?

– Отойди, Женевьева, – он кивнул головой, указывая на пол у самых ее ног.

Молодая женщина отступила и увидела большое темное пятно прямо рядом с колыбелью.

– Она умерла тут, – глухо произнес Томас. – Здесь ее и нашел Тристан. Полагаю, что кто-то сегодня приготовил колыбель для Кэтрин, но я не знаю, возможно, тебе не следует…

Ощутив внезапную слабость в ногах, она невольно коснулась рукой пола, чувствуя острую боль за женщину, некогда жившую здесь, умершую у самой колыбели, где должен был лежать ее ребенок. Она взглянула на Томаса, должно быть у нее был такой несчастный вид, что он быстро наклонился к ней, затем опустился на колени и коснулся рукой ее подбородка.

– Женевьева, я не знаю, что сказать, чтобы облегчить…

– Возможно, Томас, ты должен был заранее подумать над этим.

Со стороны раздался властный голос, Женевьева обернулась и увидела Тристана.

На нем были бриджи и высокие сапоги, поверх свободной белой рубашки кожаная безрукавка. Он стоял на пороге, прислонившись к дверному косяку. Никогда прежде Женевьева не видела в его глазах такого гнева. Тристан положил руку на рукоять меча и направился к Томасу.

Тот встал и посмотрел прямо в глаза графу де ла Теру.

– Вынимайте свой меч, милорд. Я служил вам верой и правдой все эти долгие годы, и ваши сомнения для меня оскорбительны. Вы прекрасно знаете, что никто здесь не пытается вас обмануть.

Тристан остановился в центре комнаты, и его взгляд упал на Женевьеву. Затем он сел в одно из больших кресел, не сводя с них глаз, в которых сверкал адский огонь. Небрежным жестом он показал на ночную рубашку Женевьевы.

– Вы обычно посещаете мою жену, когда она в таком виде?

– Нет! – горячо ответил Томас. – Я только пришел, чтобы объяснить…

– И тебе нет необходимости защищать ее передо мной, – перебил его Тристан.

Женевьеве захотелось закричать, она чувствовала как между ними нарастает напряжение, но не могла поверить, что Тристан может обратить свой гнев против Томаса.

– Если милорд… – холодно начал Томас.

– Прекрати! – вскричала Женевьева, не обращая внимания на Тристана. Ее сердце бешено колотилось, ей нужно было что-то срочно предпринять, чтобы они не схватились между собой.

– Разве ты не видишь, что он зол вовсе не на тебя, что он не может простить мне того, что я не Лизетта!

– Женевьева! – произнес Тристан, сузив глаза.

Она подошла к нему и остановилась на расстоянии вытянутой руки.

– Я сожалею, Тристан, но Господь ведает…

Он неожиданно встал, сильно сжав кулаки за спиной, и Женевьева попятилась от него. Теперь его гнев был направлен на нее, а не на Томаса. Тристан посмотрел на своего друга и коротко спросил:

– Почему здесь эта женщина?

– Она – твоя жена, и потребовала, чтобы я привез ее сюда, что мне еще оставалось делать?

Тристан снова посмотрел на Женевьеву. Она кивнула в сторону колыбели, стараясь тщательно подбирать слова.

– Ты потерял своего первенца, но у тебя теперь есть дочь. И если она родилась для тебя нежеланной, то все равно ты должен… должен принимать это во внимание.

Женевьева вдруг поняла, что Тристан не заметил Кэтрин, до того, как она ему это сказала. Неожиданно он подошел к колыбели, и без колебаний взяв ребенка на руки, развернулся и вышел вон.

– Тристан, она устала, она спит! – быстро глянув на Томаса, Женевьева поспешила вслед за мужем. Она остановилась на пороге, вонзив ногти в ладони, когда увидела, что он стоит у окна, держа на руках мирно посапывающую во сне девочку.

– Томас, если ты простишь нас… – не оборачиваясь, холодно бросил он через плечо.

Томас заколебался, бросив неуверенный взгляд на Женевьеву, но у него не было права оставаться и дальше в супружеской спальне. Он повернулся и вышел.

– Что ты здесь делаешь? – спросил Тристан, как только дверь закрылась.

Женевьева посмотрела на его спину и опустила глаза. Ей хотелось и плакать, и смеяться одновременно.

– Я не знаю, – с горечью ответила она. Женевьева попыталась справиться с душившими ее слезами и подошла к столику, на котором стояли бокалы с вином, принесенные Томасом. Пока она пила, в комнате царила гнетущая тишина. Женевьева боялась раздавить между пальцев хрупкое стекло. Она допила вино и, поставив бокал обратно на поднос, посмотрела на Тристана.

– Во имя Господа, Тристан! Пожалей свою дочь! Колыбель не запятнана! Пожалуйста!

Секунду он стоял неподвижно, затем повернулся и направился в сторону детской, Женевьева ощутила озноб и подошла к камину, чтобы немного согреться. Она потерла руки, вытянув их к огню и обернувшись, увидела, что Тристан уже вернулся и смотрит на нее с таким выражением лица, что ей внезапно захотелось убежать от него.

Он, не отводя от нее взгляда, подошел к столу и подняв один из бокалов, одним глотком осушил его.

– Что ты здесь делаешь? – снова хрипло спросил он.

Она не ответила, Тристан видел, как бился пульс на нежной шее Женевьевы. Он опустил взгляд на ее высокую округлую грудь, видневшуюся сквозь тонкую полупрозрачную ткань ночной рубашки.

Огонь камина отражался от ее волос и заставлял их ослепительно сверкать, они окутывали ее, как дорогое парчовое одеяние.

Ему были видны каждая линия ее стройного молодого, женственного тела. Тристан ощутил, как внутри него нарастает желание.

Она не должна была быть здесь. Здесь, в этом доме, где все было пронизано памятью, он не мог освободиться от прошлого, и не мог сдерживать переполнявшее его чувство.

Он не верил, что можно вернуть Лизетту, если бы это было так, то он прошел бы через все круги ада ради нее.

Он не верил также, что в Бэдфорд Хит появились «привидения», но он не мог позволить Женевьеве оставаться здесь, возможно потому, что боялся за нее.

Он поклялся перед Богом, что больше не применит к ней силу, но не мог устоять перед ее очарованием. Душа его была в смятении: Женевьева здесь, в этой комнате, где все было пронизано светлой памятью о Лизетте, а его пожирает непреодолимая страсть, он желает эту златокудрую женщину. С горькой улыбкой он поставил бокал на столик и заговорил:

– Я спрашиваю, что ты здесь делаешь? – он шагнул к ней, заметив, как сверкнули ее глаза. И внезапно Тристан бросился на нее, обхватил ее руками и; сжав в объятиях, впился в ее губы. Его совершенно не заботило то, что она может сопротивляться, его пьянил ее свежий чистый запах, он почти потерял голову от прикосновения к ее теплому мягкому телу. – Мне кажется, что ты появилась здесь лишь с одной целью, и я не могу отказать тебе в этом удовольствии.

– Тристан! – воскликнула Женевьева.

Он поднял ее на руки и, большими шагами понес к кровати и бросил на нее. Женевьева содрогнулась от ужаса. Она уже и забыла, когда он был таким… таким грубым… таким… Она хотела нежности, ласки, слов любви, и вместо этого…

– Тристан! – она попыталась подняться, но он прижал ее всем телом, задрав ее рубашку до самой талии. На ее глазах Тристан превращался в грубое безжалостное животное.

– Ты ведь за этим приехала сюда? – хрипло спросил он. – Я не могу себе представить никакой другой цели.

– Тристан, нет! Ты не прав! Ты не понимаешь…

Казалось, что он совершенно не слышал ее, возможно так и было на самом деле. Женевьева видела по его глазам, что в него словно вселился какой-то демон. Она пыталась сопротивляться, но без особого успеха. Он грубо мял ее груди, и внезапно Женевьева почувствовала, как он проник в нее, и вскрикнула от неожиданной боли.

Наконец он опомнился. Тристан желал ее каждой частицей своего тела, но он не хотел причинять ей боль.

В следующее мгновение он оставил ее. Женевьева лежала неподвижно, тяжело дыша, как раненая лань, ее грудь высоко вздымалась.

Но вот Женевьева соскочила с кровати и, подойдя к камину, уселась перед ним прямо на пол, прижав колени к груди. Ее плечи затряслись от рыданий. Для Тристана это было непереносимо.

– Женевьева, зачем ты приехала сюда?

В его голосе было столько страдания, он эхом отозвался в ее ушах, эхом ее собственной боли.

– Потому что ты так долго ненавидел меня… – прошептала она в ответ и, внезапно запрокинув голову, негромко рассмеялась, но слезы катились из ее глаз, и в ее смехе звучали истерические нотки. – Я ненавидела тебя, потому что люблю… Я ненавидела, потому что не могла справиться со своей любовью к тебе, я люблю тебя, Тристан!

Эти слова прозвучали для него как чудесная музыка, он чувствовал, как теплая волна накатывается на него. Он не мог поверить им, но не мог и отвергнуть их. Тристан больше не мог ни о чем другом думать…

Ему нужно подойти, нежно прикоснуться к ней, зарыться лицом в ее шелковистые волосы и забыть, забыть обо всем. Погрузиться в нее… окунуться в ее свежесть, слиться с ней воедино и телом и душой…

И вот он встал, подошел к камину, обнял ее, поцеловал в лоб, и Женевьева прижалась к нему всем телом, всхлипывая, как заблудившийся ребенок. Он что-то невнятно нашептывал ей и гладил, нежно гладил трепетной рукой.

Наконец он встал, держа на руках свою драгоценную ношу. Когда он положил ее на кровать, она все еще дрожала, и Тристан пообещал, что будет любить ее всю жизнь и никогда, о, больше никогда не причинит ей боли.

И он ласкал, нежно поглаживал ее тело, и в Женевьеве внезапно пробудилось желание, и она затрепетала, ей было хорошо рядом с ним, волшебная музыка звучала в ее душе, она любила его.

Ей хотелось слиться с ним, выполнить любое его пожелание… Она стремилась к нему, стонала под его руками, и у них не было никаких других мыслей, ничего, кроме всепоглощающей страсти…

Она любила его, и он любил ее…

Они любили.