"Техногнозис: миф, магия и мистицизм в информационную эпоху" - читать интересную книгу автора (Дэвис Эрик)

Скрещенные провода

Эта книга написана в тени миллениума, этой произвольной, но неоспоримой черты, которую коллективное воображение Запада провело в песках времени. Она также написана в убеждении, что вряд ли кому-то понадобится подключаться к легендарной «деке» гибсоновских «ковбоев» или превращать себя в киборга, для того чтобы как следует почувствовать всю глубину зияющей бездны возможности и угроз, ширящейся в самом сердце нашего, в высшей степени технологизированного общества. Даже несмотря на то что многие из нас проводят свои дни в ставшем теперь всеобщим калифорнийском стиле — в серфинге по информационным потокам, — мы едва ли можем игнорировать более глубокие, более могущественные, более зловещие океанские валы, которые накатывают на тихое побережье нашей жизни.

Вы знаете, о чем это я. Социальные структуры во всем мире подверглись переплавке и мутируют. Впереди нас ждут МакДеревня, мозг планеты Гея и полный хаос. Да Здравствует Их Величество Наука-и-Техника! Этот король покорил наконец весь мир, хотя его платье к настоящему моменту стало куда более прозрачным. В некогда благородном костюме Прогресса появились прорехи, через которые можно наблюдать гораздо более приземленные амбиции его хозяина. По всему земному шару безжалостный постперестроечный капитализм срывает ветхие рубища с национального государства, в то время как планета подает сигналы и демонстрирует симптомы крайнего раздражения. Границы рассасываются, и мы дрейфуем в сторону нечеловеческих буферных зон между синтетической и органической жизнью, между настоящим и виртуальным окружением, между локальными сообществами и глобальными потоками товаров, информации, трудовых ресурсов и капитала. Под влиянием таблеток, модифицирующих личность, машин, модифицирующих тела, синтетических удовольствий и объединенных в Сеть разумов, делающих ощущение «я» текучим и искусственным, границы нашей идентичности быстро меняются. Горизонт превращается в громадный вопросительный знак, и, подобно старинным картографам, мы высматриваем уже готовых пожрать нас монстров и порожденные разумом утопии на границах наших примитивных карт.

Насколько бы светскими ни являлись эти ультрасовременные условия, скорость и изменчивость нашего времени порождают сверхъестественные интуиции, которые должны рассматриваться, по крайней мере отчасти, через призму религиозного опыта и фантастических архетипов. В Соединенных Штатах, в высокотехнологичном сердце которых я сейчас пишу эти слова, этот дух во многом возвращается, если он вообще когда-либо покидал эту легкомысленную, объятую золотой лихорадкой землю, где большинство людей верят в Господа и его грядущее Царство, но гораздо больше людей, чем вы можете предположить, верят в НЛО. Сегодня бог стал одним из любимых персонажен для обложки Time, а черный мусульманин и нумеролог могут возглавить самый грандиозный марш на столицу страны со времен йиппи,[1] которые пытались силой мысли поднять Пентагон в воздух. Духовные учителя, работающие в русле принципа «помоги себе сам», и консультанты корпораций пропагандируют терапию в стиле ныо-эйдж, а различные течения буддизма, научного и кинематографического, пропитывают интеллигенцию, а половина гостей на шоу у Опры озабочены ангелами и иголками. Рост интереса к альтернативной медицине привел к вливанию неевропейских и прочих духовных практик во врачебный мейнстрим. Пока глубинные экологи спекулируют на природном мистицизме, давно прижившемся в американской душе, это смешение становится еще более очевидным в нашей нахрапистой массовой культуре. Научно-фантастические фильмы, цифровое окружение и городские «племена» переводят старые архетипы и образы в наглядный формат комикса. От «Секретных материалов» до оккультных компьютерных игр, от «Зены — королевы воинов» до игральных карт «Magic: The Gathering» — всюду языческое и паранормальное захватило сумеречные зоны масс-культа.

Эти приметы не просто свидетельствуют о том, что медиакультура эксплуатирует грубую силу иррационального. Они отражают тот факт, что люди, населяющие все участки социоэкономического спектра, намеренно используют некоторые из самых древних навигационных инструментов, известных человечеству: священный ритуал и метафизическую спекуляцию, духовные практики и натуральную магию. Некоторым поверхностным потребителям духовного эти средства представляются чем-то вроде заранее упакованных ответов на главные вопросы жизни, но других этот поиск привел к конструированию осмысленных картин мира, мировоззрений, которые действительно развивают силу воли и способность смело смотреть в лицо всем странностям наших дней.

Итак, вот мы: живущие в гипертехнологической и циничной культуре постмодерна, привлеченные, будто рой мотыльков, на пламя костров архаичного сознания. И это тот самый парадокс, с которым я приступил к написанию этой книги. Я хотел проследить тайную историю мистических импульсов, которые продолжают питать увлеченность западного мира технологиями, и особенно технологиями коммуникации.

Тема может показаться, на первый взгляд, довольно темной, ибо здравый смысл говорит нам, что мистицизм имеет с технологией общего не более, чем крик дикого лебедя в сумраке с бренчанием турнирных роботов. Историки и социологи говорят нам, что все мистическое наследие Запада, состоящее из оккультных мечтаний, духовных трансформаций и апокалиптических видений, разбивается о скалистые научные берега современной эпохи. Если верить этим ученым, технология помогла расколдовать мир, заставив отступить древний символизм, чтобы открыть дорогу решительным светским проектам экономического развития, скептического научного поиска и материального роста. Но старые призраки и метафизические порывы не исчезли до конца. Во многих случаях они просто скрылись, ушли в подполье и там прогрызли себе путь к культурным, психологическим и мифологическим мотивациям, которые лежат в основе современного мира. Как мы не раз увидим на протяжении этой книги, мистические импульсы иногда подталкивали развитие самих технологий, которые вроде бы должны были помочь от них избавиться в первую очередь. И обнаружению этих техномистических импульсов, иногда сублимированных, иногда осознанных, а иногда притаившихся в научно-фантастическом хламе или видеоиграх, посвящена эта книга.

На протяжении почти всего столетия доминирующим образом технологии была индустрия: извлечение и разработка природных ресурсов, механизация труда посредством сборочных конвейеров и бюрократические командно-контрольные системы, эти огромные и безличные институты покровительства. Льюис Мамфорд называл этот индустриальный образ технологии «мифом машины», мифом, который настаивает на авторитете научно-технической элиты и на непреходящей ценности эффективности, контроля, ничем не сдерживаемого технического развития и экономической экспансии. Как отмечали многие историки и социологи, этот светский образ был сформирован христианскими мифами: библейским призывом к покорению природы, протестантской трудовой этикой и особенно миллениалистской перспективой Нового Иерусалима, земного рая, который, согласно книге Откровения, должен увенчать ход истории. Несмотря на целый век Хиросим, Бхопалов и Чернобылей, этот миф инженерной утопии все еще крутит мельницу технологического прогресса с его извечными обещаниями свободы, процветания, освобождения от болезней и нужды.

Сегодня новый, не столь механизированный миф сошел с конвейера индустриальной мегамашины: миф об информации, электрическом мозге и бесконечных базах данных, компьютерном прогнозировании и гипертекстовых библиотеках, реалистичных медиаснах и всепланетной экранной культуре, связанной воедино глобальной телекоммуникационной сетью. Конечно же, этот миф восседает на вершине того же самого механического бегемота, который выкарабкался из сырых болот Европы и завоевал земной шар, но по большей части эта книга сосредоточится только на информационных технологиях, рассматривая их в более призрачном свете, ибо из всех технологий именно технологии информации и коммуникации в наибольшей степени определяют истоки цель всех мистических поисков — человеческое «я».

С того самого момента, как человек начал делать зарубки на колдовской кости, для того чтобы отмечать лунные циклы, процесс кодирования мысли и опыта в различных подручных средствах стал неотвратимо влиять на изменение природы «я». Информационная технология изменяет наше восприятие, связывает различные картины мира между собой и конструирует примечательные и зачастую хитроумные формы контроля над культурными нарративами, которые определяют наше чувство мира. Всякий раз, когда мы изобретаем принципиально новое устройство коммуникации: «говорящие барабаны», свитки папируса, печатные книги, детекторный приемник, компьютеры, пейджеры, — мы частично реконструируем «я» и его мир, создаем новые возможности (и новые ловушки) для мысли, восприятия и социального опыта.

По самой своей природе технологии информации и коммуникации «медиа» — в широком смысле этого слова— являются технокультурными «гибридами». С одной стороны, это изготовленные предметы, материальные механизмы, которые придумываются, строятся и используются с определенной целью, но медиатехнологии наполнены чем-то таким, что не имеет никакого отношения к принципам техники. Более, чем какое-либо другое изобретение, информационные технологии преодолевают предметный статус просто потому, что они позволяют кодировать и передавать такие бестелесные реальности, как разум и смысл. В некотором смысле эта гибридность отражает вековой давности соперничество между формой и содержанием: материальная и техническая структура медиа налагает на процесс коммуникации формальные ограничения, а непосредственность коммуникации продолжает бросать вызов формальным ограничениям, поскольку акт коммуникации происходит между сознаниями в «конверте» информационных потоков, передающих смыслы, образы и информацию. Создавая новый интерфейс между «я», Другим и внешним миром, медиа-технологии становятся частью «я», Другого и внешнего мира. Они являются как бы строительными блоками, а в некоторых смыслах и фундаментом для того, что мы сегодня все чаще называем «социальным конструированием реальности».

Исторически великие социальные конструкции принадлежат области религиозного воображения: анимистический мир природной магии, ритуализированные социальные нарративы и мифологии, этические начала «религий Книги», всевозрастающие и во все большей степени рационализирующиеся современные институты исповедания веры, которые сопровождают их. Эти разнообразные парадигмы повсюду в окружающем нас мире оставляют свои следы и пометки в виде объектов архитектуры, языка, изобразительного искусства, костюма, социальных ритуалов, а часто и во всем том, что попадается на их пути. По причинам, которые не могут быть сведены к желанию власти и согласованности, религиозное воображение включает в себя неистребимое и по большому счету отчаянное желание сделать ментальный мир общим для всех человеческих существ в процессе коммуникации. От иероглифов до печатной книги, от радио до компьютерных сетей — дух обнаруживает себя всякий раз в новом вместилище, и всякий раз, когда открывается новый способ коммуникации, он также оказывается составной частью сообщения. Когда великий бог Севера Один жертвует свой глаз ради обретения рун, или когда Павел из Тарса пишет в своих Посланиях, что Слово Божие записано в наших сердцах, или когда медиумы нью-эйдж «открывают канал для духовной информации», постоянно сдвигающиеся границы между медиа и «я» вновь переопределяются на языке техномистики.

Этот процесс продолжается, хотя сегодня зачастую приходится докапываться до архетипов и метафизики информационного века, лежащих под его кричащей, ярко размалеванной и коммерциализированной поверхностью. Виртуальная топография нашего близкого миллениуму мира кишит ангелами и пришельцами, цифровыми аватарами и мистическим планетарным сознанием, утопическими стремлениями, гностической научной фантастикой, темными предчувствиями апокалипсиса и демонической одержимостью. Эти образы испускают расходящиеся и пересекающиеся волны медиашума, ажиотажа и экономической лихорадки, и некоторые из них уже исчезают в водовороте информационной культуры, во все большей степени подверженной рыночному влиянию. И хотя техномистическая тематика тесно переплетена с меняющимися социополитическими условиями нашей быстро становящейся глобальной цивилизации, ее духовные корни уходят в глубину веков. Взывая здесь к этой старине и помещая ее в дискурс и контексты современной технокультуры, я надеюсь пролить свет на некоторые наиболее опасные и влиятельные образы, которые питают технологию. Я преследую более фундаментальную цель, надеясь, что моя секретная история сможет снабдить читателя воображаемыми картами и мистическими путевыми журналами, которые пригодятся ему в метавселенной, которая сегодня поглощает столь многих из нас на оплетенной Всемирной паутиной Земле.

Вы можете подумать, что держите в руках книгу, написанную в соответствии с принятыми требованиями, солидный и знакомый кусок инфотеха, разбитый на главы, снабженный сносками и последовательной аргументацией относительно мистических корней технокультуры. Но это всего лишь умелая маскировка. Попав однажды в ваш ментстрим, «Техногнозис» превращается в резонирующий гипертекст, ссылки которого соединяют машины и сны, информацию и дух, пыльные залежи истории и перегонные кубы души. Автор ничего не утверждает. Вместо этого он довольно произвольно перескакивает через дисциплинарные границы, проведенные внутри мира мысли, вовлекая читателя в наполненную флуктуациями сетевую игру оппозиций и скрытых ответвлений. Книга затрагивает множество взаимосвязей: между мифом и наукой, трансцендентной интуицией и технологическим контролем, виртуальными мирами воображения и реальным миром, который мы не можем покинуть. Это сонник технологического бессознательного. Пожалуй, наиболее важная оппозиция, которая скрывается за психологической динамикой техномистициз-ма, — это те инь и ян, которые я назову духом и душой. Под душой я обычно буду понимать творческое воображение, этот аспект нашего психического, который отвечает за восприятие мира и живое силовое поле образности. Душа живет в заколдованном мире, она говорит на языке снов и фантазмов, которые не следует смешивать с обычной фантазией. Дух — это нечто совершенно иное, внеличностная, внетелесная искра, которой приличествует ясность, суть и сияние абсолюта. Психолог Джеймс Хиллман использует образ горных пиков и долин, для того чтобы описать эти два очень разных модуса «я». Он отмечает, что горная вершина — это достоверный образ «духовного» поиска, место, где религиозный искатель преодолевает силу тяготения, для того чтобы получить пиковое переживание или алмазную скрижаль, стоящие целой жизни. Но душа отвергает такие возвышенные и инобытийные цели, она остается в завораживающей долине печалей и желаний, в изобильном политеистическом мире предметов и существ, образов и историй, которые рождаются этими предметами и существами.

Дух и душа прокладывают свои пути через эту книгу, подобно двум спиралям ДНК. С одной стороны, мы увидим, что технологии могут служить подпоркой для работы по заклинанию духов или анимистических интуиции. С другой стороны, они могут служить стартовыми площадками для полета в трансцендентное, развоплощенных полетов гнозиса. Различие «стилей» духа и души можно увидеть даже в двух различных методах передачи информации, аналоговом и цифровом. Аналоговые устройства представляют сигналы в виде непрерывных меняющихся потоков реальной энергии, в то время как цифровые устройства кодируют информацию в последовательность дискретных символов. Подумайте о различии между виниловой пластинкой и музыкальным компакт-диском. Пластинки испещрены непрерывными физическими дорожками, которые имитируют и репрезентируют звуковые волны, вибрирующие в воздухе. В то же время компакт-диски «нарезают» эти волны на отдельные биты, или сэмплируют. Эти цифровые единицы данных представлены в виде крошечных канавок, которые считываются и выстраиваются в ряд в вашем стереопроигрывателе. Аналоговый мир соответствует мелодии души, теплой, волнообразной, полной потертостей и царапин материальной истории. Цифровой мир воплощает холодную матрицу духа: мерцающую, абстрактную, представляющую собой скорее код, чем телесную реальность. Аналоговая душа задействует аналогии между вещами; цифровой дух делит мир на прах и информацию.

В первой главе я прослежу происхождение этих двух течений технологического мистицизма, начиная с древней мифической фигуры Гермеса Трисмегиста, технолога-мага, который покровительствует танцу между магией и изобретением, медиа и разумом. Доведя эту традицию до современного мира, я перейду к рассмотрению того, как открытие электричества оживило анимистические идеи и оккультные эксперименты, даже несмотря на то, что оно же заложило основу для информационного века. Затем я перенесу свое внимание на эпохальное рождение кибернетики и электронного компьютера, осветив этот момент трансцендентальным светом античной гностической традиции. Затем я покажу, как духовная контркультура 60-х породила надежды на освобождение и обретение магических сил, возлагаемые на медиа и технологии. Это психоделический способ настройки сознания, который непосредственным образом связан с современной киберкультурой. В итоге я обращусь к нашему «датапокалиптическому» моменту и покажу, как НЛО, планетарное сознание, новый мировой порядок и техноутопии, которые парят над горизонтом третьего тысячелетия, подсознательно питают образы и импульсы, глубоко укорененные в духовной образности.

Принимая во внимание иллюзии и бедствия, этих щедрых спонсоров мистического мышления, можно задать законный вопрос: не будет ли лучше попросту завершить критическую и эмпирическую задачу, поставленную Фрейдом, Ницше и вашим верным слугой, который является всего лишь очередным научным редукционистом. Простой ответ состоит в том, что мы на это неспособны. Человеческие общества не могут больше заглушать призыв к духовному поиску, точно так же как они не смогли подавить силу Эроса. Мы одержимы жаждой смысла и связности, которая подавлялась веками скептической философии, кондового материализма и во все большей степени нигилистической культуры, и эта жажда вызывает к жизни целый пестрый карнавал новых религиозных движений: льстивых гуру нью-эйджа и пятидесятников, буддистов-экзистенциалистов и теологов освобождения, психоделических язычников-рейверов и угрюмых глубинных экологов. Даже почтение к космосу, рожденное научной фантастикой и снимками телескопа «Хаббл», взывает к тому, чтобы наше «я» стало еще глубже, еще ярче, еще могущественней.

Несмотря на то что я, конечно же, надеюсь, что «Техногнозис» сможет помочь сделать эти все еще зачаточные искания более мудрыми, я еще больше заинтересован в понимании того, как техномистические идеи и практики работают. Поэтому я даже закрою глаза на их разнообразные и весьма значительные «ошибки». Трезвые голоса будут появляться на протяжении моей книги подобно хору скептиков, но моей первейшей целью остаются образы духовности и то, как они мутируют перед лицом меняющихся технологий. Знаменитое замечание Уильяма Гибсона относительно новых технологий — о том, что улица находит собственное применение вещам, — относится и к тому, что многие искатели называют «путем». Как мы увидим по ходу книги, духовное воображение использует информационную технологию для собственных целей. В этом смысле технологии коммуникации всегда, по крайней мере в потенции, сакральные технологии просто потому, что идеи и опыты сакрального всегда были содержанием человеческой коммуникации.

Приспосабливая и пересматривая коммуникационные технологии, духовное воображение человека часто заимствует символы и ритуалы у используемого технического средства коммуникации: иероглифического письма, печатной книги, онлайновых баз данных. Пересматривая технологии под этим углом, можно добавить новые смыслы и возможности во вселенную машин. Сама двусмысленность термина «информация», которая и сделала его таким вездесущим и раздражающим словом-паразитом, позволила старым интуициям всплыть в светской среде. Сегодня столько всего связано с информацией — слово, концепция и собственно то, что это слово означает, — что термин сияет энергией, притягивая к себе мифологию, метафизику, приемы тайной магии. Поскольку информация вышла за пределы редукционистского понимания, означавшего некогда всего лишь меру смысла, группы и индивиды также обнаруживают в нем для себя пространство сопротивления господствующему технологическому нарративу войны и коммерции, нужному им для того, чтобы соединить свои раздробленные постмодернистские жизни в порожденные цифрой сообщества, объединить силы воображения и подключиться к космической линии связи.

Разумеется, как доказывают многочисленные визионеры «новой парадигмы», пишущие в журнал Wired, очень легко потерять верный путь в лабиринте надежд и новостей, которые определяют облик информационного века. Внеземной антрополог, взглянув на земную культуру, мог бы обнаружить, что компьютер стал идолом, довольно требовательным, почти таким же жадным до жертвы, как сам дух денег. Поскольку империя глобального капитализма тоже возлагает будущее планеты на технологию, мы готовы не доверять всем мифам, которые уменьшают громадную цену выбранного нами пути. В представлении многих пророков, вопиющих сегодня в пустыне, духовные потери, которые мы понесли, торопясь измерить, использовать и потребить мир, уже непоправимы. Отдавшись ненасытному и нигилистическому роботу науки, технологии и массовой культуры, мы отрезали себя от богатств собственной души и в высшей степени живительных сетей, таких как семья, община и родной край.

Я симпатизирую этим попыткам расколдовать технологию и разоблачить банальные фантазии и пагубный обман, который питает сегодняшнюю цифровую экономику. По сути, «Техногнозис» служит еще одним весомым аргументом в этом споре. Но, как доказывают судные дни, которые мерещатся неолуддитам и в сияющих картинах Завтра техноутопистов, технология воплощает образ души или, скорее, набор образов: искупительный, демонический, магический, трансцендентный, гипнотический, животворящий. Мы должны обрести контроль над этими образами перед тем, как мы сможем творчески и сознательно ответить на вопрос, который ставит технология, ибо этот вопрос всегда был окутан фантазмами.

Ясно лишь одно: мы не можем позволить себе думать о технологии в тех манихейских терминах, которые так часто появляются в дебатах о новых изобретениях. Технология — это не дьявол и не ангел. Но это и не просто «инструмент», нейтральное расширение некой ограниченной, твердой как скала человеческой природы. Технология — это трикстер, и так было с тех самых времен, как первый культурный герой научил человеческое племя, как наматывать шерсть на катушку, задолго до того, как человек принялся опутывать иллюзиями свои глаза. Трикстер показывает, как разум может завести нас в непредсказуемый хаотичный мир. Он проводит нас через открытые двери инновации и заключает нас в темницу непредвиденных последствий. И именно исполнившись этого духа трикстерства, озорного, загадочного и путаного, я приступаю к укладке всех этих историй и рефлексий по поводу технологии в одну вавилонскую башню.