"Корабельная сторона" - читать интересную книгу автора (Поливин Николай Георгиевич)

ГЛАВА ВТОРАЯ

Первым признаки жизни подал «убиенный». Он пошевелил пальцами сначала правой ноги, потом — левой. Убедившись, что ноги действуют, проделал те же вариации с руками. И уж потом издал жалобный стон, на который Кимка с Санькой не замедлили откликнуться:

— Эй, Мститель, или как там тебя, жив?

— Жив, — не очень уверенно ответил пострадавший, — только я, наверное, смертельно ранен.

— Если бы смертельно, тогда бы не разговаривал, — рассудил Кимка, опасливо отрывая голову от палубы. — У меня отчим, когда смертельно пьян, так и мычать не может, а ты...

— Эк сравнил! То пьяный, а то раненый! — возмутился Мститель, вскакивая на ноги. Но тут же охнув, схватился за спину: — Убили!.. Искалечили!..

— А крови нет! — возликовал Соколиный Глаз, подбегая к Мстителю. — А крови нет!

— Как нет?! — возмутился Мститель. — Очень даже есть, вся спина огнем так и горит! — И он задрал рубаху.

— А рубашка-то как решето! — радостно объявил Санька, перепуганный происшедшим больше всех. — Глянь-ка, камешки!.. Один... Два... Три... — И он принялся выковыривать из спины недавнего врага вогнанный поджигным заряд каменных микроядер. Мститель морщился, но терпел. Мальчишки извлекли из его спины восемь кирпичных дробинок.

— Моли бога, что не зарядили настоящей дробью, а то бы сыграл в ящик, — посочувствовал Кимка.

— Сыграл бы! Как пить дать, сыграл бы! — гордо согласился Мститель. — А ты молодец!.. Отчаянный парень! — кивнул он на Саньку. — Впрочем, вы оба — молотки!.. Давайте дружить.

— Давай!..

— Меня зовут Сенькой... Гамбургом...

— А меня — Кимкой.

— А я — Санька...

— Вот и добро, как говорят на флоте! — Гамбург приосанился. — Будем играть в моряков!

— И в индейцев! — добавил Кимка.

— У нас здесь такой штаб! — Санька заглянул новому другу в серые лукавые глаза. — Мы тебе его покажем.

— Это в форпике? — рассмеялся Сенька. — Так я там уже сто раз бывал!.. Помните, у вас как-то фонарик пропадал, потом снова нашелся?

— Так это?..

— Я! — подтвердил Гамбург. — Ради шутки!..

— А почему же насовсем не взял? — поинтересовался Кимка.

— Это для чего же? Я здесь сам играл, когда вас не было... И потом... на фига мне ваше барахло! Я золота не брал, когда со Степкой Могилой!.. Впрочем, вам, птенчики, об этом знать не треба... Да и мне вспоминать не след!.. Давайте лучше играть в капитанов дальнего плавания! Поплывем в Гамбург, например...

— Почему в Гамбург? — запротестовал Санька. — Лучше в Гонолулу или на Соломоновы острова!

— Не знаю почему, но хочется именно в Гамбург, а не в какую-то Гонолулу. Меня из-за этого детдомовцы Гамбургом и окрестили, а так я Васяткин... Семен Иванович Васяткин...

— И у тебя ни отца, ни матери?! — растерянно спросил Санька.

— Никого.

— А у меня — мать! — гордо сказал Кимка.

— И отчим, — добавил Санька.

— Что отчим! Отчим, он живет с нами недавно... Всего два года. И потом, какой это отчим — одноглазый?.. Да еще татарин!

— А что татарин? — вступился Сенька. — У нас в детдоме воспитательница тетя Сара — татарка, так она добрее всех!

— Оно конечно! — согласился Кимка. — Наш Равиль тоже добрый, только дерется очень, когда нетрезвый, да босяком обзывается...

— Ну вот, а ты говоришь, — обрадовался Гамбург. — Кто знает, может, я и сам какой-нибудь турок или армянин!

— Не, Сень, ты русский, — запротестовали Санька с Кимкой, — у тебя вот и глаза серые, и нос утиный, не то что у турок или армян — как у орлов!

Сеньке «утиный нос» явно пришелся не по вкусу, и он возразил:

— И вот и не утиный, я на одной картинке у турецкого паши видел нос в точности как у меня!

— Ха, на картинке! — прищурился Кимка. — Художники, они за деньги чего хочешь тебе намалюют. И потом... потом этот турка, может, был какой-то урод! А ты не урод же...

— Факт, не урод, — подтвердил Санька.

— Ну что ж, пусть буду русский! — сдался Сенька. — Однако пора плыть в Гамбург!.. Чур я первый капитаном!

— Чур, я второй! — крикнул Кимка.

— Чур, я третий! — возвестил Санька.

— Боцман, свистать всех наверх! — раздалась команда капитана Гамбурга.

— Есть, свистать всех наверх! — откликнулся Кимка.

— Есть, наверх! — подхватил Санька.

И приятели принялись орудовать у разоренных компасных тумб, у брашпиля и штурвала...

Походив поочередно в капитанах, избороздив все моря и океаны, ребята повернули свои мысли на более земные дела. Кимка стал чинить располосованную штанину (благо нитки и иголка были всегда при нем). Санька решил вставить в концы неоперенных стрел перья, а Сенька, как человек наиболее практичный, взялся приготовить ужин из Кимкиного трофея. Весело насвистывая популярный мотивчик, он принялся ощипывать петуха.

Вскоре на камбузе пылал огонь и в старой луженой кастрюле весело побулькивала вода.

Солнце давно уже закатилось за гряду глиняных бугров, напоминающих шапки воинственных кочевников, некогда населявших астраханские степи. Серая вязкая тьма постепенно поднималась по стеблям камышей и по стволам ветел вверх, к их лохматым верхушкам. Вот она подобралась к главной палубе, захлестнула ее. По стенам палубных надстроек подобралась к мостику, затопила и его, потом, цепляясь тысячью невидимых ног и рук за мачту и ванты, стала подползать к звездам...

Кимка засветил «летучую мышь» — старенький, доживающий свой век фонарь, стеклянный колпак которого был с одной стороны заклеен листом лощеной бумаги. Звенели комары. Трещали лягушки. Зловеще шептались тростники. Где-то по соседству ухнул филин. Санька вздрогнул.

— А вдруг тигры? — шепнул он.

— Ну и что! — вызывающе усмехнулся Кимка. — У нас оружие! — он кивнул головой на поджигное ружье, но почему-то отодвинулся подальше от распахнутой двери.

— Выдумали тоже, «тигры»! Откуда они возьмутся? — Сенька помешал деревянной ложкой в кастрюле. Аромат вареной курятины ударил в ноздри. — Вот если бы поблизости объявился вдруг Степка Могила, тогда бы я за вашу жизнь не дал ломаного пятака!

— А шо це за звирь? — поинтересовался Соколиный Глаз. — Двуногая крокодила?

— Крокодила, которая уже пять человек уходила! — приглушенным голосом, в котором слышался неподдельный ужас, сообщил Сенька.

— А ты что, знаешь его? — сочувственно спросил Санька.

— Знаю, — вздохнул Мститель. — Год колобродил под его началом... Скачки лепили... — Видя, что его не понимают, пояснил: — Квартиры обворовывали. Я в форточки лазал, окна Степке и его корешкам открывал. Но вы не думайте, сам я чужой задрипанной гребенки не взял!

Кимка и Санька сидели разинув рты, не зная, как ответить новому приятелю на его откровение. Они одновременно и гордились им, восхищались его бесстрашием, и в то же время побаивались, как побаиваются заразного больного. Сенька понимал ребят. Больше того, он чувствовал, что они правы даже в своей брезгливости, и потому смотрел на парнишек чуточку просительно. Наконец, Соколиный Глаз, отмахнувшись от того, что его устрашало, сказал твердо:

— Ты не думай, мы тебе верим.

— Правда? — обрадовался Сенька.

— Точно, — подтвердил Меткая Рука, — Сень, а как ты от того бандюги отделался? Ведь говорят, что воры мстят тем, кто от них уходит.

— Бывает, — согласился Гамбург. — Только я плевать хотел на все их угрозы! А от Могилы я отчалил сразу же, как его замели по мокрому делу, по убийству, значит. Думал, ему крышка. Ан нет, выкрутился, проклятый. Отделался лишь легким испугом: на семь лет его сослали север нюхать.

— А ты как, тоже «выкрутился»? — поинтересовался Санька.

— Я в том деле не участвовал. И потом... хотя я ножом владею дай бог, а поклялся себе, что подниму его лишь для защиты, если другого выхода не будет... Так вот, значит, когда Степку замели, я сразу же в свой детдом подался, в Горький, значит. Меня сначала принимать не хотели. Заведующий кричал, что он, мол, мне всех ребят испортит. Тетя Сара отстояла. Оставили меня в детдоме, но с оговоркой: чуть что — в колонию. На том и порешили. Слово я свое сдержал, тетю Сару не подвел. Через год нас, семиклассников, стали распределять по заводам учениками слесарей и токарей. Я попросил направить меня куда-нибудь от Горького подальше. Меня и двинули в Астрахань... К вам, на «Октябрь»...

— Ты ра-бо-таешь? — Кимка недоверчиво посмотрел на худенькие плечи Гамбурга.

— Учеником слесаря, в инструментальном...

— А сколько же тебе лет? — В глазах Саньки светилось тоже недоверие.

— Пятнадцать... — буркнул Сенька, — осенью будет.

— И приняли?

— А мне в документах на год прибавили... И потом... заводы нас взяли вроде бы на воспитание...

— Здорово! — позавидовал Кимка. — Вот бы мне!.. Надоело зубрить «глаголом называется часть речи... упал мужик с печи... ударился о кол, вот и образовался глагол!..»

— Дура! Да если б у меня была семья, да я бы... — Сенька весь подобрался, как пружина, — да я бы стал круглым отличником!

Кимка, подойдя к Сеньке вплотную, примерился:

— Сань, кто выше?

Санька прикинул: и хотя плечи у Кимки и у Сеньки были на одном уровне, голова Соколиного Глаза заметно возвышалась над головой Мстителя. И потому Меткая Рука решительно заявил, что Сенька ниже.

— А ты говоришь, четырнадцать! — ухмыльнулся Кимка. — Мне тринадцать, и то я больше тебя!

— Ну и что, — стоял на своем Сенька, — рост ничего не значит. Меня в детстве досыта не кормили, может, я потому и не подрос. Но я еще вытянусь, вот увидите, вытянусь! — горячо заверял он. — Но... давайте ужинать, курица уже готова.

— Это петух, а не курица, — поправил Санька.

— А на вкус не все ли равно? Попробуй! — И Сенька протянул Меткой Руке мясистую ножку. — Ну как?

— Вкусно!

— А это тебе, — Гамбург протянул Кимке вторую ножку.

— А ты?

— А мне крылышко и шейку.

— Тогда — порядок! Работай! — рассмеялся Соколиный Глаз, вонзая широкие крепкие зубы в ароматное мясо.

На камбузе тихо, лишь равномерно потрескивает фитилек фонаря да хрустят перемалываемые острыми зубами кости. Вдруг Сенька вздрогнул.

— Шш! — цыкнул он на чавкающих товарищей. — Кто-то идет!

Санька и Кимка чуть не подавились.

— Туши огонь! — скомандовал Гамбург.

Санька, приподняв стеклянный колпак фонаря, что есть силы дунул на зачадивший язычок пламени. Мальчишек захлестнула вязкая темнота. А шаги все приближались.

— Айда к борту, — шепнул Сенька и первым выполз из камбуза. Кимка и Санька последовали за ним.

— А может, это кабаны? — высказал предположение Кимка, когда вся троица залегла у фальшборта. Но громкое проклятие, произнесенное грубым голосом, рассеяло все сомнения.

— Что, Яня, вам этот бульвар не по вкусу? — спросил кто-то хриплым, пропитым басом. — Темновато? Ничего, скоро мы такой фейерверк устроим, на сто верст вокруг светло станет!..

— Могила! — охнул Гамбург.

— Какая могила? — не понял Санька.

— Степка, мокрушник!

Теперь от страха тряслись втроем. Если вдруг бандит вздумает заночевать на «Аладине», то они пропали! Мальчишки трусили отчаянно, но продолжали ловить отрывки разговора Степки и его напарника. Многое ускользало, но и то, что улавливалось, было неправдоподобно ужасным: готовилось убийство человека. Убийство не понарошку, не в придуманной игре, когда «убитый» может спорить с врагами, что он живой, а по правде. Это поднимало в чистых мальчишечьих сердцах бунт, помогало забыть о собственных страхах, будило в них солдатскую отвагу и находчивость.

Накрепко запомнились мальчишкам имена комсомолки Ленки и «самого» — Чемодан Чемодановича!

А Яня со Степкой тем временем стали прощаться.

— Топай, Бесенок, — басил Степка. — Если понадоблюсь до срока, заглянешь в мое логово.

— На «Императрицу Марию»?

— Угу.

Ребята облегченно вздохнули: значит, Степка на «Аладина» не сунется, ночевать будет на «Марате».

— До завтра, — расстались парни.

— До завтра, — прошептали мальчики, покидая палубу своего корабля.

Выбравшись из джунглей, завели разговор о тайне, так неожиданно свалившейся на их головы: «Что делать?»

— Мне надо отсюда сматываться, и чем скорее, тем лучше, — грустно промолвил Сенька, — со Степкой шутки плохи. Отыщет — прикончит. Для него человека прихлопнуть, что комара... А что, если нам вместе махнуть в Одессу? Устроимся на какой-нибудь сухогрузный корабль — хоть юнгами — и в Гамбург! Там рабочий класс — будь здоров! Поднимем его на фашистов, а потом — в Америку, индейцев вызволять!

— Дело баишь, — согласился Кимка, любящий вставлять в свою речь всяческие вкусные словечки. — Я думаю, мы так и сделаем. Все равно на днях мы собирались бежать в прерии. Точно, Сань?

Санька молчал. В прерии он, конечно, собирался, но как-то так, не взаправду, что ли... А так попробуй удери — мать с ума сойдет от горя, да и отец тоже...

Кимка, угадав, что творится в неустойчивой душе Меткой Руки, самолично решил судьбу закадычного друга: он согласен!

Сенька вопросительно посмотрел на Саньку. Не согласиться, подумал тот, сочтут трусом и предателем. А в тр ý сах он щеголять не собирался. Согласиться же значило огорчить родителей. Как тут быть?

— Ну, — торопил Сенька, — будем считать, что согласен?

— Считайте, — вздохнул Санька, — только как же быть с Ленкой? Ведь они убьют ее, если мы не помешаем.

— Законно, — подхватил Кимка, — мы их выследим и...

— Выследить-то выследим, — нахмурился Сенька, — а что дальше? А дальше будет вот что: знамена с траурными лентами и четыре гроба... и песня «Вы жертвою пали в борьбе роковой».

— Тогда... тогда обо всем, что мы знаем, надо сообщить в НКВД» Санькиному отцу, а уж он-то сумеет защитить и Ленку, да и врагов всех выведет на чистую воду. — И Кимка победоносно посмотрел на приятелей.

— Лучше напишем письмо дяде Сереже Бородину, папиному помощнику, — поправил Санька.

— Почему письмо? — возмутился Кимка. — Сами выложим: так, мол, и так...

— И тогда прощай, Одесса! — Сенька сердито поджал красивые, девичьи, губы. — За нами установят наблюдение, чтобы мы какой-нибудь фортель не выкинули... Санька дело предлагает. Изложим все в письме и подпишемся: Трое неустрашимых. Или — СКС, что означает — Санька, Кимка, Сенька.

На том и поладили.

— Значит, собираемся завтра в полдень на «Аладине», — еще раз напомнил Сенька, когда мальчики добрались до дома и стали прощаться. — Захватите с собой наличные капиталы и провизию, дня на три. Об оружии я уж не говорю, нож должен быть у каждого. Итак, до завтра!

Гамбург неуверенно огляделся, словно бы не зная, куда направить свои стопы, потом, махнув рукой, двинулся по направлению к купальне.

— Стоп! — остановил его Кимка. — Ты разве живешь не в общежитии?

— В общежитии.

— Так оно в другой стороне.

— Ну и што. Мне туда не с руки. Могила наверняка пронюхал, где я живу. А на тот свет торопиться смысла нет!

— Так айда ко мне! — обрадовался Кимка. — Матка на вахте, до утра не вернется. Отчима третий день собаками не сыщешь — загулял. Сами хозяева: захотим — маткину кровать разберем, на перине дрыхнуть будем, захотим — на балконе расстелим.

— А ты где живешь?

— Да вот же в этом доме, — Кимка указал пальцем на ближайший трехэтажный дом, — на самый верхотуре. Вон тот балкон видишь? Наш!..

— Коли так — заметано! — согласился Сенька. — Будем спать на балконе. Люблю под открытым небом!.. Двинулись?

— Потопали! — согласился Санька, с трудом скрывая зависть. Ему хотелось, чтобы Сенька пошел ночевать к ним, но он, знал, что его родительница в восторг от этого не придет. А потому печально сказал:

— Я тоже в этом доме живу, только в другом подъезде и не на третьем, а на первом этаже.

— Плохо, — посочувствовал Сенька.

— Зато они целиком квартиру занимают, — вступился за друга Кимка, — из двух комнат... У Саньки отец на нашем заводе «шишка».

— Это хорошо, — согласился Гамбург, — только ты, Санька, смотри, о наших планах не проболтайся!

— Могила! — поклялся Санька.

— Где Могила? — испугался Мститель Черного моря. Но, сообразив, что это всего лишь клятва, страшно сконфузился. Мальчишки рассмеялись.

— Если бы вы знали Степку с мое, вы бы не так еще струсили, — уверил их Сенька. — Однако спать пора!