"Царская пленница" - читать интересную книгу автора (Шхиян Сергей)

Глава шестнадцатая

Около Московской заставы было светопреставление. На менее трех десятков экипажей самого разного класса и калибра, от украшенных гербами карет, до крестьянских подвод загородили всю дорогу. Господа ругались со своими кучерами, дамы выглядывая из окошек карет, махали платочками и понукали нерадивых, беспомощных, по их мнению, мужей, гужевики пытались проехать без очереди, а со стороны Петербурга подъезжали все новые экипажи.

Мне было интересно узнать, в чем причина такой странной толкучки, но выйти из своей коляски и пройти вперед посмотреть, что делается около самого шлагбаума, я не решался.

Мы с Юлией сидели в коляске и обмахивались веерами. Виной тому была не жара, а комары, вылетевшие на утреннюю охоту.

— Не видишь, что там делается? — не удержался спросить я Ивана, пытающегося рассмотреть причину задержки, стоя на облучке.

— Проверяют выезжающих, — ответил он, опускаясь на свое кучерское место.

В столице было достаточно людей, которыми могла интересоваться полиция, но тревожная интуиция подсказывала, что дело не обошлось и без моего участия. Я лишний раз похвалил себя за предусмотрительность и уселся в самой, что ни на есть естественной девичьей позе.

Узнать в стройной, модно одетой барышне разыскиваемого преступника, как мне казалось, было почти невозможно.

Для этого я надел новое, купленное накануне за двести рублей платье, и обул изящные туфельки на высоких каблуках.

Как ни медленно продвигался затор, через полчаса мы оказались довольно близко от шлагбаума, и теперь мне стало видно, как будочники проверяют отбывающих из столицы.

С первого взгляда было трудно понять, что или кого они, собственно, ищут,

Почему— то в съезжую избу, видимо на разборку, повели высокого, тучного человека мещанской наружности, следом -малорослого возчика. Я почти совсем успокоился, решив, что ищут не меня, а кого-то другого, когда из съезжей вышел знакомый мне полицейский прапорщик с обвязанной платком головой. Вид у него был совсем не героический, он напоминал француза, бегущего из-под Москвы.

— Не знаете, сударь, почему такая задержка? — спросила Юлия молодого офицера остановившегося возле нашей коляски.

— Ищут опасного государственного преступника, — ответил он со всей значительностью, на которую был способен, и поглядел на красавицу, что называется, орлом.

— Какой ужас! — красиво испугалась Юля. — Откуда же здесь такой преступник?

Видно было, что молодой человек этого не знает, но, боясь утратить внимание прекрасной незнакомки, он мужественно насупил брови и небрежно бросил:

— Вам, сударыня, бояться решительно нечего. Считайте, что его уже поймали.

— Кого — его? — поинтересовалась спутница красавицы, то есть я.

— Как кого, — удивился офицер, — конечно, преступника!

Ответ был совершенно исчерпывающий, и я потерял интерес к разговору. Однако молодой человек так не думал и продолжал стоять около нашей подножки, придумывая, что бы еще сказать.

— Позвольте, если будет опасность, пожертвовать ради вас своей жизнью! — наконец воскликнул он.

— Но вы же меня совсем не знаете! — ответила Юлия, потупив глазки.

— Тогда позвольте представиться, — щелкнул каблуками офицер, — прапорщик Аркадий Семидольный.

— Простите, чего семи? — ехидно спросил я.

— Дольный, это значит что у всех в нашем роду семь долей! — гордо сказал он.

— А это хорошо или плохо? — поинтересовалась Юлия, не спеша называть свое новое имя.

— Думаю, что хорошо, — как мне показалось, не очень уверено ответил прапорщик. — Семь долей лучше, чем одна.

Разговор опять зачах, и молодой человек сделал отчаянную попытку его оживить:

— А мы с приятелем едем в отпуск, в родительское имение. А вы куда изволите вояжировать?

— На моление, — ответила Юлия, хотя ей было наказано с незнакомыми людьми не разговаривать, — поклониться иконе Владимирской Божьей матери.

— Так вы вояжируете во Владимир! — чрезвычайно обрадовался прапорщик. — Какая неслыханная удача, мы тоже едем во Владимирскую губернию!

— Право, не может быть! — чему-то обрадовалась Юлия, хотя всего несколько дней назад дала суровый обет.

— Никакой удачи в этом нет, — вмешался в разговор я, — мы будем ехать очень медленно и одни.

— Почему, Лизонька? — удивилась Юля. — Молодые люди составят нам компанию. Как же ехать без мужской защиты?

Мне очень захотелось если не пнуть, то хотя бы по-девичьи ущипнуть товарку. Если к нам привяжутся этот прапорщик со своим приятелем, то как им потом им объяснять, почему после заставы я из девушки вдруг превратился в юношу. От меня обе заинтересованные стороны ждали ответ и получили его:

— Ты уже забыла про свой обет?

— Ах, да! — сказала чаровница, состроив виноватую гримасу. — Конечно, нет, как ты могла такое подумать!

— Что за обет? — спросил прапорщик.

— Мария (так по документам именовалась теперь Юлия, у меня же был паспорт на имя Елизаветы Мустафиной) приняла обет никогда не выходить замуж! — объяснил я.

— Так вас зовут Мария? Как Матерь Божью, — благоговейно произнес Семидольный. А это мой приятель Александр Полибин, — представил он подошедшего к коляске краснощекого молодого человека с погонами поручика. — Позвольте, вам рекомендовать.

Полибин неловко поклонился и залился краской смущения.

— Барышни едут поклониться иконе Владимирской Божьей матери! — порадовал он смущенного приятеля. — Если они позволят, мы сможем их сопровождать!

Я открыл было рот решительно отказать молодым людям в такой чести, но не успел, наша коляска подъехала к полосатому шлагбауму. Подошел караульный и потребовал паспорта и подорожную грамоту.

За надежность документов я был спокоен, но меня смутил подошедший к будке мой знакомый полицейский. Судя по тому, как у него было обвернуто платком лицо, я сломал ему челюсть. К тому же у него оказалась сильнейшая гематома окружившая оба глаза. В синюшном обрамлении его светлые глаза казались льдинками, которыми он сверлил всех, на кого обращал внимание.

К счастью, в присутствии Юлии можно было не опасаться, что мужчины будут внимательно рассматривать кого-либо кроме нее, и я, не потеряв естественности, небрежно смотрел по сторонам, демонстративно не обращая внимания на изувеченного полицейского офицера.

Впрочем, небрежение оказалось взаимным. Он только слегка царапнул меня взглядом и отошел к следующему за нами экипажу.

Наконец с формальностями было покончено, и перед нами подняли шлагбаум. Иван встряхнул вожжами, и опасная для пребывания столица осталась позади. Наших офицеров еще не выпустили, и мы могли разговаривать без опаски.

— Прощай, Петербург! — патетически воскликнула Юлия, оборачиваясь назад, то ли для того, чтобы последний раз полюбоваться на Московскую заставу, то ли посмотреть, не догоняют ли нас кавалеры.

— Ты что это вытворяешь! — возмутился я. — Как ты себе представляешь ехать с ними вместе две недели! Они же поймут, что я не женщина!

— По-моему, Лизонька, тебе быть девушкой очень идет!

— Это точно! — ехидно засмеялся Иван. — Походишь в юбках, ничего с тобой не случится!

— Пока нас не догнали, сверни в первый же проселок, — не на шутку рассердившись, приказал я Ивану. — Ты понимаешь, каково тебе придется везти двух женщине. Мы еще не успели отъехать, как к нам уже два кобеля прицепились. А потом от них вообще отбою не будет!

— Почему это кобели! По-моему, очень галантные мужчины! Лизонька, чур, Аркадий будет моим кавалером!

— Какая я тебе «Лизонька»! — возмутился я, поймав себя на мысли, что нечаянно спутал половое окончание. Правда, «какой я тебе Лизонька», звучало бы еще хуже. — И как быть с твоим зароком больше не любить мужчин?

— Но ты же сама мне говорила, что это мой зарок, могу дать, могу забрать назад.

— Проселок! Сворачивай! — крикнул я Ивану, увидев впереди разветвление столбовой дороги.

— Поздно, они нас уже догоняют, — ответил он, оглядываясь назад.

Действительно, за нами во весь опор неслись двое верховых.

— Это мы! — радостно закричал Аркадий, подъезжая к коляске со стороны бывшей Юлии.

— Какая нечаянная радость, — желчно откликнулся я. — Картина Репина «Не ждали».

— Вы нас не ждали? — огорчился он.

— Вы что, собираетесь верхом ехать с нами до самого Владимира?

— Но ведь вам нужна защита! — вмешался в разговор второй кавалер.

— От кого? От вас?

На мой вопрос никто не ответил, но поклонники все-таки слегка отстали. Минут десять все мы ехали как бы сами по себе, потом верховые опять оказались с обеих сторон коляски.

— После отпуска мы едем в армию Суворова, — сказал мой краснощекий кавалер Александр.

Мне никак не улыбалась перспектива всю дорогу ехать в женском платье, однако, кажется, особого выбора у меня уже не было. Это сердило, но я постарался преодолеть раздражение и не срывать его на невинных парнях.

— В Швейцарию? — из вежливости спросил я

— Нет, в Италию.

— Да, а мне казалось, что Суворов воевал, то есть воюет в Швейцарии.

— Я диспозицию наших армий в точности не знаю, — сознался поручик. — Только у нас в полку говорят, что фельдмаршал сейчас в Италии.

— Вы в каком роде войск служите?

— В артиллерии, это значит, мы стреляем из пушек.

— Ах, как это, наверное, интересно! — воскликнул я, только что не всплеснув руками от восторга.

— Да, пожалуй, изрядно интересно, — согласился поручик. — Особливо если попадаешь в цель.

— А вы уже воевали?

— Пока не доводилось, но как только государь пошлет, то непременно.

Разговор на этом временно прервался, потом и Аркадий внес свою лепту в беседу:

— Мы оба обучались в Артиллерийским и Инженерном шляхетном корпусе, только Саша двумя годами раньше. А теперь вместе служим в одной батарее.

— Поди страшно, когда пушки палят? — вмешалась в разговор Юлия.

— Ничего подобного, — обрадовался возможности поговорить на интересную тему прапорщик. — Мы хоть и при осадных орудиях, но все равно ни чуточки не страшно.

— Как бы я хотела быть мужчиной и тоже из пушек палить! — кокетливо заявила красавица, состроив очаровательную гримасу

— Вам из них палить отнюдь не требуется, ваши глазки сильнее любого орудия! — совершенно искренне воскликнул Аркадий, глядя на Юлию восторженными глазами.

Я впервые не со стороны, а частично принимая это и в свой адрес, наблюдал мужские ухаживания. От такой сопливой сентиментальности меня, честно говоря, начало даже мутить. Хорошо хоть мой «кавалер» не пускал слюни, глядя на меня.

По мере упрочения знакомства, отношения становились все более близкими и непосредственными. Уже офицеры подсели к нам в коляску и развлекали нас с Юлией рассказами о своих шалостях в военном училище, уже восторженный Аркадий пытался припасть губами к лилейной ручке своей пассии, а «мой» Александр глядел остановившимся взглядом… Короче говоря, начинался увлекательный дорожный роман.

На дневку мы остановились на второй от Петербурга почтовой станции, в селе со смешным названием Шушары.

Решили пораньше кончить первый день путешествия и дать отдохнуть лошадям.

Оказалось, что все, за исключением меня, никуда не спешат и относятся к путешествию, как долгому пикнику. Лето было уже на исходе, прохладные ночи и приближающаяся осень начинали раскрашивать листву в яркие цвета, и скромная красота природы средней полосы становилась грустно-праздничной.

Оставив лошадей на попечение Ивана, мы всей компанией отправились на прогулку. Сначала решено было дойти до Колпино, в котором была церковь, построенная по плану Растрелли, и поклониться чудотворной иконе святого Николая.

Увы, из этого ничего не получилось. Причем, по моей вине. Легко мне дались только первые двести метров пути, дальше начались сложности. Сначала у меня заболели икры, потом ноги начали вихляться в щиколотках, и как я ни крепился, чтобы не выглядеть кисейной барышней, сел на первый подвернувшийся камень. Спутники остановились, не понимая, что со мной случилось.

— Вы идите дальше, а я вас тут подожду, — сказал я, мысленно проклиная высокие каблуки изящных туфелек, в которых двигаться было труднее, чем в колодках.

— Вам дурно! — разволновался поручик Полибин, увидев мою побледневшую личность. — Я побегу за лошадьми.

— Ничего не нужно, просто мне жмут туфли.

— Но как же вы дойдете до станции? Может быть, вас донести на руках?!

Это была неплохая идея, и я подумал, что в некоторых случаях быть женщиной — неоспоримое преимущество. Однако попасть таким образом в объятия Александра отказался наотрез. Возможно, я старомоден, но почему-то обниматься мне значительно комфортнее с женщинами.

— Я лучше пойду босиком, — решил я.

— Но как же ваши ножки! — воскликнул мой поклонник. — Вы же их наколете!

«Ни фига с моими ножками не случится», — хотел сказать я, но, понятно, не сказал. Вместо этого признался:

— С детства обожаю ходить босиком!

Такое признание титулованной, хотя и незнатной особы, умилило кавалеров, одна только Юленька разволновалась:

— Лизонька, как бы ты, душенька, не простудилась, земля уже холодная!

Удивительно, но сразу, как только я надел женское платье, она перестала видеть во мне мужчину. С одной стороны это меня задевало, с другой веселило. Мы с ней стали просто как две машерочки. «Скоро в туалет будем вместе ходить», — подумал я, и как будто наколдовал…

Прогулка, как только я снял туфли и чулки, сделалась весьма приятной. Мы дошли до небольшой речки с прозрачной водой, посидели на берегу, любуясь красотами края и уходящего лета. Кавалеры скакали гоголями, демонстрируя свои самые лучшие качества. Однако и я не ударил лицом в грязь. Когда мы наладились пускать по воде «блины» из плоской гальки, кинуть камень дальше и ловчее чем я, как офицеры ни старались, у них не получалось.

Когда мы проголодались, было решено поужинать не на станции, где пахло одними кислыми щами, а в придорожном трактире с ломовыми ценам. Я заметил, как молодые люди тревожно переглядываются, когда половой называет что, сколько стоит. У парней явно были проблемы с деньгами.

Однако делать было нечего, пришлось позволить молодым людям потратиться. Единственное, против чего я решительно восстал — это против шампанского. Юлия, привыкшая общаться с богатыми людьми, удивленно на меня посмотрела и, как только представилась возможность, спросила:

— Почему ты не хочешь шампанского?

— Потому что у них нет на него денег. И вообще, какие у тебя планы в отношении Аркадия?

Слово «планы» красотка не поняла, но смысл вопроса уловила:

— Мне кажется, я буду ему хорошей женой.

— Даже так! Тогда побереги его кошелек, чтобы ему не пришлось чувствовать себя униженным, когда у него кончатся деньги.

— Ты думаешь? — риторически вопросила она, ничуть не вдумываясь в то, что я сказал. — А как же он сможет жениться, если у него нет денег?

— Тогда найди себе другого жениха, богатого.

— А он будет такой же симпатичный как Аркадий?

Я посмотрел в прекрасные эмалевые глаза и расхотел продолжать бессмысленный разговор. Тем более что к столу вернулись отошедшие «на минутку» оба наших кавалера.

— Давайте кутить! — неожиданно предложил Семидольный.

Я догадался, что, оставив нас в одиночестве, офицеры разочли свои деньги и видимо решили, что их хватит пустить нам пыль в глаза.

— Кутить мы не будем, — твердо сказал я, отодвигая свой прибор, — Мы едем на моление, а не на светский раут, и кутежи просто неуместны. В монастыре будем замаливать свои грехи.

— Вы же говорили, что хотите только поклониться Владимирской Божьей матери? — спросил Александр Полибин.

— Нет, мы после Владимира поедем в город Шую во Всехсвятский монастырь, — вмешалась в разговор Юлия, хотя ей было настрого приказано не распускать язык и о наших делах ни с кем не говорить.

— Правда?! — неизвестно чему обрадовался поручик. — Это же замечательно!

— Что именно? — спросил я.

— Во Всехсвятском монастыре игуменьей моя тетушка, родная сестра батюшки.

— Не может быть! — невольно воскликнул я, поражаясь такому удачному стечению обстоятельств. Теперь мы могли явиться в монастырь не просто так, а с рекомендациями от племянника настоятельницы.

— Что же тут невозможного, — удивился Полибин, — тетушка постриглась еще в молодости. Я точно не знаю, но, кажется, у нее был какой-то амур с кавалерийским офицером, она должна была выйти за него замуж, но он погиб во время покоренья Крыма, и тетка Полина ушла от мирской жизни. А вы бы могли так поступить?

— Я бы так и сделала, — не задумываясь, сказала Юлия.

— А вы, Елизавета Федоровна? — спросил, внимательно глядя мне в глаза, Александр.

— Нет, — категорично сказал я, — чтобы служить Богу, нужно иметь призвание, а ваша тетка пошла служить не Богу, а спряталась в монастыре от жизни.

Моя немудрящая сентенция произвела на слушателей такое впечатление, что у нас за столом наступила напряженная тишина От женщин в эту эпоху ожидались только сентиментальные вздохи, а никак не собственные суждения.

— Наверное, это очень тяжело всю жизнь прожить в молениях и посте, — прервал паузу Аркадий и посмотрел на меня с опаской, как бы я опять не сказал что-нибудь слишком «умное».

Я на этот раз скромно промолчал.

— Я слышал, что недавно император разрешил открывать новые монастыри, — сказал Полибин.

О том, что существуют какие-то ограничения в этой области, я слышал впервые. О том, что Петр I смотрел на монахов как на людей, которые «поедают чужие труды», от которых являются, сверх того, «забобоны, ереси и суеверия», я знал, но что и некоторые его наследники притесняли монастырскую братию, слышал впервые.

Поручик рассказал, что к царствованию Екатерины II в России было немногим больше тысячи монастырей, она же ввела «штаты», говоря современным языком, квоты, и число монастырей значительно уменьшилось. Здания закрытых монастырей обращались в казармы, госпитали и т.п.

Новые монастыри строились только с высочайшего разрешения. Число монахов во многих монастырях вследствие скудности их средств не увеличивалось и даже уменьшалось, часто не достигая цифры, положенной по штатам.

Естественно, что ненавидящий маменьку Павел I смягчил ограничения и Указом от 18 декабря 1797 года было разрешено отводить монастырям по тридцати десятин земли, по мельнице из казенных оброчных статей и рыбные угодья.

Мне все это было слушать любопытно, но Аркадий и Юлия заскучали, и Александр перевел разговор на более общую тему Думаю, нетрудно догадаться, что он коснулся любви.

Теперь наши спутники оттянулись по полной программе, задуривая головы бедным девушкам. Правда, получилось у них это не очень успешно. Юлия была «профессионалом» в интимной области и знала ее не только теоретически, а на практике, ну, а мне устаревшая восторженная мужская романтика была неинтересна.

— Пожалуй, нам пора идти спать, — сказал я, когда разговор из абстрактного начал делаться конкретным, с намеками на нежные чувства, которые вызвали у наших новых знакомых очаровательные барышни.

Юлия недовольно взглянула на меня, Аркадий надулся, а поручик Полибин тотчас вскочил из-за стола. Однако если бы я знал, какие испытания готовит мне предстоящая ночь, то вряд ли так торопился бы прервать вполне невинный ужин.

Когда мы вернулись на почтовую станцию, оказалось, что ночевать на ней намереваются несколько компаний путешественников, задержанных полицией с выездом из Санкт-Петербурга и вынужденных остановиться на ночлег вблизи города. Это обстоятельство встревожило меня только тогда, когда выяснилось, что помещений для ночевок на станции всего два, и в одном будут спать мужчины, в другом женщины,

— Что делать? — с шепотом спросил я Юлию, когда мы зашли в спальное помещение наполненное дамами, в разной степени избавленными от одежды.

— Придется нам лечь вместе, — лукаво сказала она, смеющимися глазами глядя на мою растерянную физиономию.

— При чем здесь ты, как мне раздеваться при них? — я кивнул в сторону присутствующих здесь дам.

— Загородимся ширмой, — ответила моя раскованная спутница.

В ответ я только хмыкнул. В просторной комнате метров двадцати пяти собралось столько женщин, что было тесно ходить. Не считая нас с «подружкой», тут было еще восемь «чистых» путешественниц и в полтора раза больше их служанок. Гвалт стоял невообразимый. Барыни, одновременно разговаривая между собой по-французски, капризничали и ругали своих камеристок по-русски.

— Дашка, дура, ты меня за волосы дернула! — взвизгнула внешне милая круглолицая дамочка, которой камеристка разбирала прическу, и так ущипнула ту за бок, что у бедной девушки появились на глазах слезы.

— Куда смотришь, корова! — закричала ее соседка на свою служанку и ругнулась вполне по извозчичьи.

— Расшнуровывай быстрее, мерзавка! — задыхаясь то ли от гнева, то ли от удушья, требовала полная дама, так сильно затянутая в корсет, что напоминала какой-то сорт вареной колбасы, перетянутый бечевками.

Я не совсем представлял, как мы все здесь сможем улечься, даже если соседки отошлют из комнаты своих служанок. Однако все постепенно начало налаживаться, и комната превратилась в дешевый зал отдыха для транзитных пассажиров в каком-нибудь провинциальном аэропорту.

Устроившись, дамы, большая часть которых, судя по всему, оказались знакомы, начали болтать на светские темы. «Притерпевшись» к французскому диалекту, я уже начинал понимать, о чем идет речь. Однако темы были, увы, не самые для меня интересные — обсуждались светские новости и первые лица империи. Императора, однако, не поминали, больше сплетничали о дамах первого круга высшего света.

Кроме нас с Юлей, только две молодые женщины были провинциалками и не участвовали в общем разговоре, Зато слушали столичные сплетни, в буквальном смысле, разинув рты и развесив уши.

Нам с Юлей для ночевки досталась широкая лавка, застеленная пухлой периной и свежими простынями. Моя «подружка», не стесняясь, разделась и надела ночную рубашку и кокетливый чепчик. Ее великолепная фигура вызвала завистливые взгляды и осуждающий шепот.

Теперь в комнате одетым оставался только я. Снять с себя платье мне было никак не возможно. Под ним было, увы, не женское, а мужское нижнее белье. Осталось ждать, когда соседки потушат свечи, или ложиться одетым. Последнее, как самое предпочтительное в этой ситуации, к сожалению, было и самое неприемлемое. Я представил, во что превратится мое нарядное платье к утру, и решил ждать полной темноты, чтобы надеть на ночь другое, затрапезное, купленное еще в немецкой мануфактуре на Васильевском острове.

Однако быстро сказка сказывается, да не быстро дело делается. Дамы все никак не унимались и то начинали болтать, то кто-нибудь присаживался на индивидуальную ночную вазу, чем вызывал фривольные шутки и комментарии.

Можно сказать, что нравы наших изысканных дам оказались так просты, что напомнили мне доброй памяти мою армейскую службу и казарменную жизнь. Увы, тонкость и изысканность русского общества девятнадцатого века еще не завоевала свои будущие позиции.

Между тем, мое странное поведение начало привлекать к себе внимание и одна из соседок, спросила по-французски, не больна ли я.

Я ответил, понятно по-русски, что у меня особая кожа, которая раздражается от света, потому я жду, когда все лягут спать и погасят свечи. Ответ был не самый удачный, но другого внятного объяснения мне не пришло в голову. Моя неслыханная болезнь породила всплеск разговоров о медицине. Однако постепенно соседки начали засыпать и, наконец, наше общежитие угомонилось.

Оказавшись в полной темноте, я аккуратно снял с себя платье и начал переоблачаться. Делать это и при свете было для меня довольно сложно, теперь же в темноте раздевание превратилось в настоящее хождением по мукам. Причем, мало того, что я никак не мог разобраться с тесемками, завязками и пуговицами, мне начала мешать Юлия.

Она с большим удовольствием наблюдя за моими ухищрениями, принялась баловаться, пользуясь полной своей безнаказанностью. Сначала она просто мне мешала, подталкивая и щекоча, потом начала шарить руками под одеждой, сбивая и без того сложный процесс переодевания совсем в другую плоскость.

Мне пришлось молча, чтобы не потревожить соседок, бороться с ее настырными пальцами, и еще пытаться натянуть на себя затрапезное платье. Зато я почувствовал себя настоящей девушкой подвергающейся «сексуальной агрессии» и, в конце концов, сдался.

Отбросив в сторону проклятое платье, я прилег, в чем был, рядом с принявшей строгий обет шалуньей и теперь не мне, а ей пришлось защищаться. Впрочем, она была уже в таком состоянии возбуждения, что долго и не сопротивлялась. И еще мне пришлось следить, чтобы под нами предательски не скрипела лавка, и Юля не перебудила криками весь наш бомонд.

Только когда небо уже начало светлеть, мы унялись, и я смог, наконец, одеться.

— Ты же, кажется, влюбилась в Аркадия, — спросил я шепотом истомленную «подружку».

— Он такой милый, — ответила она, засыпая. — И я думала, что это со мной он, а не ты.

Осталось надеяться, что если они и вправду когда-нибудь поженятся, такое признание хоть как-то утешит Семидольного.

Когда все проснулись, я был уже полностью одет, Комнату опять заполнили камеристки и компаньонки.

Началась процедура одевания, причесывание и суетливые сборы. На нас с Юлией никто не обращал внимания. Только одна дама, спавшая совсем близко от нас, временами глядела на меня расширенными, лихорадочно блестевшими глазами.