"Дойти и рассказать" - читать интересную книгу автора (Анисимов Сергей)

Пять

Алексея убили через два дня. Убили совсем просто – ударом ноги. Николай никогда даже не думал, что такое возможно – один из конвоиров, Умалт, как обычно пинками и матом выгонявший их в темнеющий двор с работы, как будто они стремились остаться, вдруг вспыхнул на бесшумное, брошенное почти про себя, слово Алексея, короткое, как огрызок, и ударил его прикладом в шею. Парень с криком упал, подломившись в коленях, и прежде чем они успели хотя бы крикнуть, Умалт яростным движением впечатал тяжёлый ботинок ему в подвздошье. Николаю показалось, что внутри его головы кто-то сдавленно крикнул. Может, это был он сам, потому что к тому моменту, когда Умалт вытянул ногу из-под скрючившегося Алексея, автомат второго конвоира уже смотрел точно на него.

– У-у-у-у… – тихо просипел Алекс, и Николай с Игорем, не отрывая взглядов от автоматного зрачка и через секунду присоединившегося к нему второго, боком подтянулись к упавшему и присели рядом с ним.

– Рёбра, яйца или брюхо?… – тихо спросил Игорь.

Они попытались разогнуть скорчившегося, и тот разогнулся совершенно молча, по-прежнему лёжа на земле, закусив губу и не открывая глаз. Алексей как будто прислушивался к чему-то внутри себя, и бывший бригадир поймал себя на том, что тоже прислушивается, как будто может что-то ещё уловить. Вокруг было тихо, и самым страшным было то, что и Алексей тоже молчал, даже не стонал и не плакал – что было бы вполне понятным и не стыдным ни в малейшей мере. Что такое боль, знали все, но такой, с оттягом, удар полной ногой… У Николая мелькнула мысль, что сам бы он таких ударов не пережил, если бы они пришлись на тот, первый день. Сейчас – сложно сказать, а тогда – точно нет.

Тишину нарушили Умалт с Анзором, яростно начавшие выкрикивать оскорбления и приказы тащить этого хилого ублюдка к остальным и двигать туда же свои вонючие, грязные тела, от которых деревья вянут, как, впрочем, и от самого вида вообще всех русских ублюдков… Засунув в штаны за спины шпатели, они с Игорем приняли Алекса на сцепленные в «замок» руки. Тот обвис, почти не шевелясь, руки вокруг их шей висели, как плети. Николай с ужасом увидел, как на лбу парня одна за другой вырастают крупные капли пота и, на глазах увеличиваясь, скатываются на осунувшееся за минуту лицо. Когда они вышли из ворот на более или менее открытое пространство, где было ещё достаточно светло, Игорь, охнув, сделал движение бровями и губами. Цвет лица Алексея был почти штукатурным – светло-светло-серым, с мокрыми дорожками пота, размывающими обычную цементную грязь.

Первым побуждением Николая, когда он это лицо увидел, было немедленно положить Алекса на землю. Он даже остановился на секунду, озираясь вокруг, и зашедший уже сзади Анзор сократил расстояние и пнул ему ногой по щиколотке. Не сильно, но очень чувствительно. Прекратив озираться, Николай поплёлся дальше, стараясь, чтобы по крайней мере с его стороны товарища не раскачивало слишком сильно. Игорь был чуть пониже ростом, и чтобы держать руки ровно, ему приходилось всё время сгибаться, от чего очень быстро начала болеть поясница. Носилки бы сделать, хотя бы самые простые… Пара крепких веток от ближайшего дерева да две робы, через рукава которых их продеть. Или ещё проще – связать их одним ремнём у конца и волочь по земле. Но как то, так и другое было в данных обстоятельствах чистой теорией из задрипанного учебника по подготовке санинструкторов. Попытка сломать на виду у конвоиров ветку у буйного раскидистого дерева в лучшем случае привела бы к быстрому удару по почкам. Как и просто попытка остановиться и дать Алексу хотя бы несколько раз вздохнуть в полусогнутом положении. Ладно, главное – дотащить, а там посмотрим.

Как всё же, интересно, полярники друг друга через тундру и торосы на спинах таскали? Или солдаты на войне? Через сотню сбивчивых, семенящих шагов спина болела уже так, что даже о разгибании не мечталось, хотелось просто остановиться на секунду и согнуться до земли. Ещё через сотню шагов бессвязный мат охранников начал даже доставлять удовольствие – как что-то привычное, связывающее с уже устоявшейся окружающей реальностью. В двадцати сантиметрах от лица Николая бессильно раскачивалась голова недоучившегося студента, почти вплотную к ней, налитый кровью, пучил глаза ещё один. Давай штангист, это тебе не на помосте выпендриваться… Чёрт, долго ли ещё?

Пытаясь посмотреть, далеко ли им осталось, Николай приподнял затёкшую шею и, поморгав раз двадцать, чтобы выдавить из век едкий пот, уставился на заворачивающую дорогу перед собой. Далеко. Шаг сбился, и он шарахнулся в сторону, едва не опрокинувшись вместе со всеми и чуть не разорвав зацеп кистей. Игорь справа чертыхнулся, и он забормотал: «Ничего, ничего…» – надеясь, что Алексей его услышит. Тот, казалось, не обратил на рывок никакого внимания. Николай даже не был уверен, в сознании ли парень, или просто прикрыл веками глаза от боли.

Идущий метрах в десяти впереди Умалт, прервав свой монотонный монолог о вонючести русских в целом и их компании в частности, что-то коротко сказал совсем другим тоном, и голову пришлось поднять ещё раз. У обочины, как оказалось, стоял чуть сутуловатый, но достаточно ещё крепкий старикан в серой папахе и гражданском пиджаке, с массивной суковатой палкой в руке. Умалт вежливо поздоровался, затем, обогнав сцепленную троицу, к ним присоединился и Анзор, тоже остановившийся у дороги и обменявшийся с аксакалом парой вежливых приветствий. Несколько общих слов Николай даже узнал. Они как раз проплелись мимо. Старик, ноги которого, с поставленной между ступнями палкой, раскачиваясь, проплыли рядом, задал какой-то вопрос – и оба конвоира со смехом начали что-то рассказывать. Не надо было быть знатоком языка, чтобы понять, о чём идёт речь. Примерно так можно смотреть телевизор с выключенным звуком, произнося про себя приблизительные монологи персонажей, в наиболее сложные моменты заменяемые фразой: «ля-ля, тополя». Что-то старика заинтересовало – и слава богу, потому что терпение у торопящихся по своим делам бандюков могло кончиться весьма быстро, и кто знает, что им тогда могло прийти в голову. Так что трепись пока, старый пердун, подольше трепись, можешь посмеяться вместе с ними…

Старикан, что-то бормотавший и похмыкивающий позади, выгадал им минуты две, за которые они прошли ещё немного. Темнело быстро, но до калитки с чёртовым серым кобелем вместо запора оставалось уже не слишком долго, даже таким черепашьим шагом. Умалт со вторым охранником нагнали их уже почти у ворот, когда Николай каждые секунд десять начал разгибать шею, чтобы не пройти невзначай мимо нужного места – куда, если что, придётся потом возвращаться с ношей. Интересно, следили за ними сзади на всякий случай или решили уже, что и так никуда не денутся?

В доме их встретили ахами и вскакиванием. Валяющиеся на полу и жующие кислый местный хлеб пленники, впечатываемые в землю болью в измотанных надрывным трудом мышцах, бросились к ним, приняв Алексея сразу на пять, наверное, пар рук. Только тогда раненый застонал – в первый раз с тех пор, как его ударили. Николай и Игорь рухнули на свободное место и по-крабьему отползли в стороны на руках.

– Что его?

Шалва, на коленях сдиравший с лежащего куртку, обернулся, и остальные чуть расступились, давая ему спросить.

– Умалт, сапогом.

– Сука…

– Тихо ты.

– Всё равно.

– Угу…

Превозмогая ввинчивающуюся в крестец и шею боль, Николай, привстав, подтащил себя к лежащему и тут же снова сел, пробегая пальцами по боку Алексея, быстро наливающемуся чернотой. Ребра были целы, таз, наверное, тоже – но вот всё пространство между ними с левой стороны, куда пришёлся удар, было залито чёрно-бурым цветом, просвечивающим сквозь ставшую почти прозрачной сине-белую кожу.

– Пульс! – скомандовал он, и кто-то из ребят, закатав расстёгнутый уже рукав на Алексовой рубашке, вместо того чтобы взяться за пульс самому, передал вялую кисть ему.

Пульс был слабый, почти как шерстяная нитка с цепочкой завязанных тут и там узелков. Натянешь в стороны чуть сильнее – и порвётся. Часов не осталось, насколько он знал, ни у кого, но и так всё было более или менее ясно. С давлением у парня было совсем плохо. Подумав секунду, Николай потряс в воздухе руками и, выложив на бок раненого пальцы, начал обстукивать подвздошье. По мере стука лицо его мрачнело и мрачнело. Не надо было доучиться до пятого курса, чтобы понять происходящее во всей его неприглядности.

– Поверните чуть набок. Угу. Ещё чуть. Стоп… Николай, чуть придерживая норовящее перекатиться на него туловище, постучал ещё несколько секунд. Повернулся, поискав глазами среди окружающих самого старшего после себя.

– Шур…

–Да.

– Кто у тебя пропедевтику вёл?

– Виноградова…

– Сам стучать будешь?

– Незачем. Я слышал.

– Тогда всё. Отпускайте, осторожно только.

На этот раз аккуратно уложенный на расстеленные тряпки парень не издал ни звука. Он был ещё в сознании, но зрачки бессильно плавали из стороны в сторону, почти не фокусируясь на окружающем.

– Ну что?

До кого-то из молодых смысл происходящего ещё не дошёл, и дурацкий вопрос повис в воздухе, как одинокий мыльный пузырик, выдутый ребёнком. И ни для кого вроде бы, и плывёт сам по себе, и всё равно все его провожают взглядами.

– Что, что…

Николай сам не знал, как можно ответить вслух на такой вопрос. Понимает ли сам Алекс, что сейчас происходит у него внутри? И если понимает, то так спокоен потому, что ему настолько уже плохо или чтобы всё-таки защитить их…

– Лёд бы, – сказали сбоку. -Да.

Лёд бы не помешал. Равно как и развёрнутая операционная с изготовленной бригадой полостных хирургов. Хорошо поставленный удар мускулистого ублюдка что-то оборвал в животе случайно оказавшегося в этом проклятом месте студента, и быстро загустевающая кровь сочилась сейчас между складками брюшины, высасывая его жизнь. Это могло быть почти что угодно – отрыв брыжейки петли кишечника, разрыв печени, разрыв селезёнки. Скорее всего, последнее. Впрочем, большой разницы это не имеет – прекратить внутреннее кровотечение в полевых условиях почти невозможно. Страшно и… Да и снова страшно, больше ничего. Когда давление в кровеносных сосудах упадёт ниже какой-то черты, то отключится сознание, потом, за другой чертой – дыхательный центр. Тогда всё. При несовместимых с жизнью ранениях реанимировать не положено…

– Что можно сделать?

Голос был глухой, как через вату. Николай даже обернулся вбок, не узнав сказавшего. Угу. Второй Шура. Четвёртый курс, почти человек.

– Пойди наверх и попроси набор для полостных операций. Если будет выбор – бери абдоминальный.

Шутка была чёрная и грубая, но лучших не нашлось. Да и был бы такой набор, ничего бы это тоже не изменило. Шить печень или селезёнку тоже надо уметь… Ожидая потом неизбежного перитонита.

Минут через сорок окончательно стемнело, и ребята расползлись по углам, перешёптываясь и шурша свитерами. Николай лёг рядом с тихим, бесшумно дышащим Алексеем, ощущая, как он иногда вздрагивает. Вокруг было тихо, но чувствовалось, что никто рядом не спит. Николай считал про себя минуты, чтобы хоть как-то успокоить колотящееся сердце. Сколько оставалось Алексею, он не представлял, и оттого было ещё хуже.

– Коль… – вдруг почти бесшумно сказали рядом.

Он наклонился, даже не успев ещё понять, что услышал.

– Коль… – тихо повторил Алекс. – Я тебе давно хотел сказать…

Даже склонившись ухом почти к самому лицу лежащего, Николай почти ничего не слышал. Лежащие вокруг чуть ли не прекратили дышать, но слова выдавливались из пересохших губ настолько тихо, что почти не шевелили воздух. Это был самый настоящий штамп: мужественный боец, теряющий последние силы, шепчет слова прощального напутствия другу. А тот почему-то, вместо того чтобы уговаривать его молчать, потому что говорить ему якобы вредно, спокойно… ну, по крайней мере, молча, слушает.

– В тот первый день… Когда мы сюда попали… Алексей замолчал – минуты, наверное, на две, собираясь то ли с силами, то ли с мыслями.

– После того, как убили Руслана, и ты стал драться с тем, первым, у автобуса…

–Ну.

– Я тебе не помог. Ты мне сказал, а я не помог тебе ничем… А Хамид тогда прямо через меня к тебе бросился, когда ты автомат ухватил. Я… мог его оттолкнуть, подножку поставить хотя бы. И не смог. Испугался.

– Ладно. Не волнуйся. Это ничего не поменяло бы.

– Я знаю. Но я всё равно хотел тебе сказать.

На этот раз он замолчал надолго, и Николай попытался разглядеть в темноте выражение лица Алексея. Безнадёжно. Слишком темно. Да и во всех других отношениях тоже безнадёжно.

К моменту, когда время подходило, уже, наверное, к часу ночи, дыхание Алекса стало неровным, с всхлипываниями и свистом. То мелкое, то глубокое, оно волнами расходилось по тесному, давящему подвалу, заставляя бывших студентов сжиматься под наваленными на себя тряпками, закрывая уши руками. Несколько человек, включая Шуру, Шалву и Игоря, переползая на четвереньках через лежащих, подтянулись к ним. Всё так и происходило молча. Можно было бы сказать, что вся их компания переглядывалась, если бы не было так темно. Они ждали.

– Всё, ребята, – тихо сказал Алексей, когда они приподняли его за плечи, чтобы парню было хотя бы чуть-чуть легче дышать.

И ещё раз, через пару минут: «Всё». Потом стало совсем тихо.

Несколько секунд не дышали и они, прислушиваясь, а затем медленно и аккуратно опустили сразу потяжелевшее тело Алексея на пол подвала. Шура дотронулся до его шеи и через секунду отпустил. Вдвоём с Николаем они тихо накрыли лицо умершего свитером, в который до этого были закутаны его ноги. Так и не обменявшись ни единым словом, ребята легли вокруг тела, молча глядя в потолок и ни о чём не думая. В дальнем углу кто-то два или три раза сдавленно всхлипнул и тоже замолчал. Уснуть к утру удалось далеко не всем.

Утром охранники были явно насторожены и орали и матерились меньше обычного. У Николая создалось впечатление, что они каким-то образом узнали о произошедшем. То ли похвастался Умалт, то ли сами догадались, видя, в каком виде они притащили Алексея вечером. Втроём, Николай с Игорем и Шурой, подтянув тело из люка под мышки, выложили на бетон безвольную куклу, бывшую ещё вчера серьёзным и надёжным парнем. За ними вылезли остальные. Четверо охранников стояли у противоположной стены, выставив перед собой автоматы и напряжённо переводя взгляды с одного пленника на другого.

– Алексея надо похоронить, – сказал Николай. Он чувствовал, что крикни он сейчас: «Бей их!», и на четвёрку кинутся, наверное, все, и эти слова, во всей их сладости, едва-едва цеплялись за корень его языка. Но и что бойня в замкнутом помещении, которым являлась комната, продлится всего лишь секунду или две, он тоже вполне понимал. Четыре автомата. Невозможно. Шансов нет совсем.

Хамид коротко кивнул и негромко сказал остальным короткую фразу. Николай успел уловить лишь одно слово в самом начале – «уш», «они». Мотнув головой, Хамид вышел в дверь, за ним последовал Анзор, вытирающий о штанины ладонь. Жестами двое оставшихся объяснили, что тело Алексея нужно нести за ними, и бывшие студенты подняли его всё так же втроём – двое за руки, один за ноги. Остальные остались внутри.

Во дворе охранников было уже пятеро – не считая скалящегося как обычно Андарбека с его собакой. Алексея пришлось положить на землю и чего-то ждать, пока минут через двадцать не пришёл Турпал, сразу начавший вполголоса обсуждать с остальными произошедшее, время от времени поглядывая то на умершего, то на них.

– Мне даже интересно, что эта сука придумает… – негромко произнёс Шура. – Может и не дать похоронить по-человечески.

– Посмотрим. Помолчи пока.

Николай изо всех сил напрягал слух, пытаясь вычленить из бессвязного бубнения голосов хотя бы отдельные слова, позволившие бы ему понять, к чему клонится ход разговора. Удавалось это плохо, хотя беседа велась спокойно, а не в обычном темпе местных жителей, сделавшем бы честь и Невзорову в его лучшие годы. «Таатвол» и «аарк» были двумя словами, которые он узнал. «Река» и «холм». С них станется просто скинуть труп в реку, чтобы он сплавился вниз по течению. К своим мёртвым чеченцы относятся с вызывающим уважение почтением, но тут не свой.

– Дик ду, дик ду… – дважды повторил Хамид, до этого почти всё время молча слушавший, и собравшиеся по одному и по двое начали расходиться в разные стороны. Когда Хамид с Анзором оставили Турпала и пошли к ним, ребята настороженно встали.

– Берите его, и пойдём.

Голос Хамида был на удивление ровным.

– Нести далеко, поэтому пойдёте втроём. Попробуете какую-нибудь глупость сделать, ваши друзья будут рыть могилы и для вас. Всё понятно?

– Понятно.

Ответил один Шура, остальные промолчали. Чеченец сделал повелительный жест, и они подняли тело с земли, двинувшись за конвоиром. Анзор шел чуть сзади, страхуя. Теперь путь лежал не в обычную сторону, а прямо вниз – по холму, полого спускавшемуся к реке. Идти было неудобно, тело Алексея оказалось ещё тяжелее, чем оно было вчера, но держать его на «замке» было бы ещё хуже. Мертвый холод кожи, привычный студентам-медикам, ощущался здесь совсем по-другому. В отличие от проформалиненных «иван Ивановичей», лежавших на столах кафедры нормальной анатомии, в их руках был свой, почти родной в этом чужом мире человек. Это было совсем иначе, и вырастающее из этих ощущений желание броситься на часто оборачивающегося Хамида доставляло острое, неясное удовольствие, заставляющее криво улыбаться.

Идти пришлось сначала по узкой грунтовке, тянущейся вдоль берега, потом – по широкой поляне, со всех сторон обсаженной деревьями. В сторону реки поляна выпускала между стволов травяной язык, превращающийся в деревянный настил тонкого висячего мостика. – За мной идите и смотрите под ноги. Хамид опять обернулся и сделал своему напарнику предупреждающий жест – смотри, мол. Мостик раскачивался и трещал, но держался вполне надёжно, не пытаясь выскользнуть из-под ног или провалиться вниз. Под плотно уложенными на петли стального троса короткими досками виднелся каменистый берег шириной метров двадцать, и только за ним начиналась река. Мост был подвешен не очень высоко, сильно провисая в середине, где до воды оставалось метров десять, и не вызывал ожидаемого по многочисленным кинематографическим штампам ощущения того, что одна из досок под ногами вот-вот провалится.

Нести тело Алексея втроём на узком настиле между натянутыми верёвочными перильцами было тесно, и, задержавшись на секунду, Николай передал вторую руку убитого кивнувшему Игорю, сам перейдя назад и сменив Шуру. Хамид шёл метрах в семи перед ними, осторожно глядя под ноги. Река была очень неширокая, метров десять, но явно очень быстрая. Николай ещё ни разу здесь не был и теперь внимательно разглядывал окружающее, насколько позволяли. По поверхности несло многочисленные щепки и ветки, иногда довольно крупные. Мгновенная ассоциация с «Охотниками на оленей» заставила Николая поморщиться – попытка сплавиться по такой речке, вцепившись в какое-нибудь бревно, была чревата инфарктом минут через двадцать. Это не тропики. Вода здесь текла с самых настоящих гор.

– Направо! – скомандовал по-прежнему идущий метрах в пяти конвоир, когда мост остался позади. Направо оказался довольно круто поднимающийся вверх склон холма, устланный многочисленными кустиками похожих на мимозу цветов. Такой кустик в Питере на 8 марта стоил трёшник, здесь же они росли сами по себе, насколько хватало глаз.

– Давай-давай!

Подниматься с неудобной ношей было тяжело даже втроём – тем более что всякая попытка приостановиться на мгновение и поудобнее ухватиться руками за одежду Алексея вызывала злой возглас или одного конвоира, или другого.

В конце концов они выползли на гребень, по которому шла не слишком нахоженная тропинка. Хамид стал выглядеть ещё осторожнее обычного, чуть ли не приседая при каждом её повороте между буйно зеленеющими деревьями. Он заставил их свернуть вправо ещё раз, и минуты через две, повинуясь его жесту, ребята почти рухнули на землю, без всякого почтения бросив мёртвое тело под кусты, полукругом охватывающие довольно широкую прогалину. Анзор вышел из-за деревьев за ними и извлёк из ножен свой нож -достаточно стандартную финку. Ловко перекинув его лезвием в ладонь, он небрежно бросил его на траву между ребятами. Нож упал плашмя, и аккуратно приподнявший его Игорь вопросительно посмотрел на Анзора.

– Копайте! – скомандовал тот.

Сам он отступил назад и присел на корточки, небрежно держа автомат на бёдрах. Николай встал, оглядываясь, за ним поднялись и остальные. Его протянутую руку Игорь проигнорировал и, встав на колени, начал уверенно вырубать квадратные дернины. Итак, у них есть нож. Если Игорь предпочёл оставить его у себя потому, что умеет с ним обращаться, то это может быть хорошо, а может быть и плохо. Расслабленная поза Анзора, конечно же, притягивала к себе внимание, но Хамид стоял в стороне, твёрдо держась на ногах и поводя опущенным стволом автомата влево и вправо. Если бы Игорь умел нож кидать, то шансы имелись бы, а так…

Присев на корточки напротив рыхлящего землю Игоря, они с Шурой начали выгребать грунт сложенным в чашечки руками, откидывая его в сторону. Почва была плотная, с большим количеством мелких камешков, оставляющих на пальцах ссадины. Дело продвигалось медленно, но давать второй нож им никто не собирался, и приходилось довольствоваться тем, что есть. Никто из троих ничего утром не ел, и голод постепенно начал вытеснять из головы все остальные ощущения, включая злость и боль в пальцах. Могила была уже почти готова, когда вдали послышался глубокий гул и только что спокойно сидевший Анзор вскочил на ноги, нервно перехватывая свой «Калашников». Они перестали копать и тоже прислушались. Хамид отступил назад ещё на пару шагов, став ко второму конвоиру чуть боком. Руки его уже лежали на автомате.

Гул нарастал очень медленно, а потом вдруг перешёл в раздирающий уши рёв, сопровождаемый на заднем плане чем-то похожим на шипение. На секунду звук стал невыносимо громким и тут же начал стихать, удаляясь.

– Вот это да… – прошептал Игорь. О ноже он, судя по всему, забыл и держал его теперь в руке так же, как и когда копал – лезвием на себя. Оба чеченца, озираясь, обменялись несколькими быстрыми фразами, среди которых несколько раз мелькнуло «ирхтоп». Насколько Николай, после пары обсуждений с ребятами, успел понять, «топ» было слогом, связанным со всеми возможными видами оружия. Для вертолёта звук был слишком громким, да и передвигался слишком быстро. Значит, самолёт, а то и не один. Он представил себе, что способна сотворить пара реактивных «Грачей» с местным феодальным сообществом, особенно если у того не найдётся вовремя «ирхтопа», и сладко зажмурился. Впрочем, и Хамид, и Анзор перестали нервничать довольно быстро и снова сосредоточились на командах.

Уложив тело Алексея в неглубокую могилу, студенты закидали её землёй и утоптали как могли плотно – зверьё здесь погуливало самое разное. Никаких надгробных речей или молчаливого стояния над могилой не было – как только они закончили, конвоиры погнали их обратно. Анзор не стал рисковать и вместо того, чтобы просто отобрать у Игоря свою финку, заставил его кинуть ту на землю и отойти в сторону шагов на пять.

Обратно все топали быстрым шагом и в том же ордере: впереди Хамид, сзади бывалый Анзор. Когда проходили мост, Николай смотрел больше по сторонам, чем под ноги; за что, против ожидания, не поимел никаких проблем с конвоирами – те сами озирались не меньше. Их без каких-либо событий довели до одноэтажного кирпичного дома, в котором Николай с Шалвой и Алексеем последние дни клали перегородки, и заставили взяться за работу. Перекинуться парой слов с Шалвой удалось только минут через сорок, когда конвоиры успокоились. Рассказывать, впрочем, было особо нечего – отнесли, куда сказано, закопали, завалили…

– А вот куда они Руслана тогда дели?… – обращаясь сразу ко всем, спросил Шалва. – Понятно, что нам тогда не до этого было, но всё-таки?

– Рядом никаких свежих могил не было.

– И зачем вообще было идти так далеко? Плечами все пожали одновременно.

– Кто его знает.

Окрик заставил их сосредоточиться на работе, и почти до конца дня все молчали. Как обычно, в общем. Только ужасно хотелось жрать. Николай даже не предполагал, что голод бывает таким сильным. Есть, с той минуты как они все попали в самое настоящее рабство, им хотелось постоянно, но поначалу голод был тупым, просто о нём всё время помнилось. А вот теперь, стоило один раз пропустить ставшую уже привычной лепёшку с кукурузной затирухой, желудок начал выть почти по-волчьи, требуя еды. Тёплая вода из принесённого утром Шалвой ведра спасала минут на десять, потом всё начиналось сначала. Николай с гадливостью поймал самого себя на мысли, что он злится на Алекса, смерть которого оставила его без положенной порции. Мысль была настолько противной, что он дал себе ребром шпателя по запястью, повыше рукавицы, чтобы вспухшей багровой полосой заставить себя протрезветь. Это несколько помогло, и злость на убитого Алексея постепенно переползла на тот объект, который его устраивал, а именно – на героических охранников, компенсирующих недостаток совести автоматом и нежеланием поворачиваться спиной к ним, таким белым и пушистым…

К концу рабочего дня, когда спины от постоянных сгибаний и разгибаний с кирпичами начали привычно ныть, а мозги, по ощущениям, приобрели чугунную консистенцию, к дому припёрся тот самый старикан в пиджаке и папахе, который попался им по дороге предыдущим вечером. Поговорив недолго и с Анзором, и с Хамидом, он неторопливо зашёл в дом и уселся в стороне, молча наблюдая за работающими. Насколько Николай понял из рассказов остальных, пару раз старик так уже делал, но сам его он видел так близко впервые – если не считать, конечно, вчерашнего вечера. Выглядел старик точно так же, как запомнилось Николаю за те несколько секунд, на которые удалось тогда поднять голову. Крепкий, смуглый – то ли от загара, то ли от сливающихся пятен пигментации, спокойный. На пиджаке – узкая полоска наградных ленточек. Угу Интересный старичок.

Они продолжали работать в полном молчании, не обмениваясь даже связанными с работой замечаниями, и тишину нарушали лишь бубнившие где-то в отдалении голоса двух конвоиров. Старик тоже молчал, сидя и разглядывая пленников, и это, против всей логики, не раздражало. Интересно, как бы он отреагировал, если бы, пользуясь отсутствием лишних ушей, сказать ему что-то вроде: «Салам-мааршал, хьакъволу. Муукс ду гхулкш?». А потом попросить принести карту местности и пару автоматов… Скорее всего, эта старая сволочь просто поднимется с места и уйдёт. А на выходе скажет своим об услышанном. «Неизвестный доброжелатель прислал ящик сепулек…». Нет, в этой стране такие номера не пройдут. На худой конец, дать по голове и отобрать наверняка висящий под пиджачком кинжал. И палку тяжёлого дерева, на которой так расслабленно покоятся сейчас его руки. Да вот только большой пользы это не принесёт. И рука на старого человека не поднимется. Пока. Он всё же отличается от тех, кто стережёт их снаружи.

– Где вы похоронили вашего товарища? – спокойно и размеренно задал вопрос чеченец, все так же сидя без движения. Голос был старый, но фраза прозвучала чисто.

– Через мост и направо вдоль гребня, потом вниз.

Николай ответил после короткой паузы, которую он потратил, выбирая линию поведения. Заискивающий тон не сработает ни в коем случае, это явно не тот человек. Сломанный – тоже. Значит – только спокойно.

То, что он естественным образом разогнулся, чтобы ответить, помогло разглядеть колодку старика. Пять ленточек, из них ни одной юбилейной, зато сразу две оранжево-чёрные – георгиевские. Вывод?

– Здесь много кабанов. Я надеюсь, что вы закопали его достаточно глубоко…

Старик опёрся на палку и начал подниматься со своего места. Краем глаза Николай видел, что ребята застыли вдоль стен, ожидая непонятно чего. Он тоже ожидал, пока не стало ясно, что на этом всё кончилось.

– Вы что-нибудь хотели сказать мне, сержант? Фраза выскочила изо рта Николая сама по себе, и он сам не мог бы, наверное, объяснить, почему он произнёс эти слова. Спина мгновенно взмокла потом, в ожидании неизбежной реакции на свою глупость. Ну?

Старик остановился и, постояв немного, обернулся к нему.

– Сказать? Хотел. Почему ты назвал меня сержантом?

– «Слава» третьей степени. «За отвагу». «За взятие Будапешта». По поводу второй не уверен, но по-моему – «Вена». Проходить столько времени рядовым – не выглядит нормальным. Плюс сам вид.

Николай чувствовал, что дрожит мелкой дрожью, но голос вроде бы был ровным. Хорошо, если это ему не кажется.

Будет ли это тем шансом, на который он подсознательно надеялся почти всё время?

– Всё верно. Будапешт и Вена. И что сержант – тоже верно. Заместитель командира стрелкового взвода. Был.

– Вам бывает совестно, сержант?

Старый чеченец помолчал, думая. Когда он ответил, речь его была всё такой же ровной, но более размеренной, словно он сначала проговаривал внутри себя каждое сказанное слово.

– Я уже не в таком возрасте, чтобы мне было за что-то совестно. Обидно, печально, – да. Это бывает. Но совестно – нет, не так.

Ребята сзади стояли, всё так же застыв, и Николай, внутренне дрожа от напряжения, вполне их понимал. Фактически, это был первый раз, когда местный житель говорил с ними спокойным голосом и речью, не перемежаемой эпитетами вроде «русский ублюдок» и «вонючая свинья».

– У меня были двое дочерей и пятеро внуков. Одна из дочерей, Зарган, пропала в Грозном во время боёв, и даже соседи не могли сказать мне, как она погибла. Вторую, Нуришат, увели русские во время проверки документов в Сехьа-Марта, и с тех пор о ней никто ничего не сумел узнать. Двое из моих внуков погибли с оружием в руках, но я, по крайней мере, знаю, где их могилы, и мне рассказали, что их гибель была достойна мужчин. Сейчас я живу в доме старшего внука и иногда даю ему и другим советы, как много в жизни повидавший человек. В последние годы, когда кругом война, к моим словам прислушиваются больше чем когда-либо. Вокруг слишком много генералов – и сержант, даже старик, может дать пару умных советов мужчинам, если они хотят увидеть лица своих собственных будущих внуков.

Они все помолчали. Было непонятно, что можно после такого сказать, и когда старик снова открыл рот, Николай обрадовался.

– Мне понравилось, что вы не бросили своего раненого. Сейчас так поступает не каждый. Это напомнило мне меня молодым и моих товарищей. А если ты и остальные рассчитываете на какую-то помощь – зря. Вот теперь говорить уже точно было нечего, но бывший бригадир один вопрос всё же задал, мучительно подбирая чужие слова – просто потому, что не знал, что ещё можно сделать.

– Диилдах, хьакъволу маждада… Мичча джу ху метти-гаш?… – И, не уверенный, что его исковерканный язык можно понять, повторил по-русски: – Где мы находимся? Как называется это село?

Чеченец посмотрел на него с некоторым удивлением. Пожевал губами, словно ворочая во рту маленькие камешки.

– Вам незачем это знать.

Потом он развернулся и ушёл. И это действительно было всё.