"Наваждение" - читать интересную книгу автора (Монтегю Жанна)

ГЛАВА 8

– Вы могли бы добраться туда и по суше, – предложил Седрик, устроившись после завтрака в гамаке на задней галерее. Легкий ветерок, шелестевший в виноградных лозах, доносил с кухни аромат жареного кофе.

– Я хочу поехать на «Эйлин О'Рурк», – упрямо покачала головой Кэтрин.

Кэтрин почувствовала странное раздражение, глядя на то, как он вальяжно расположился здесь, прекрасно чувствуя себя в свежем накрахмаленном костюме, принимая услуги от ее подчиненных, словно так и должно быть. Словно он был рожден в семье плантатора. Ему не понадобилось много времени, чтобы сжиться с ситуацией. А собственно, почему бы и пет? Его предки возвысились, торгуя рабами и сахаром, так что можно считать, что это всегда было его второй натурой.

– Я согласна. Речные пароходы просто прелесть. К тому же мы сможем взять намного больше багажа. Я сгораю от нетерпения, так хочу увидеть поскорее «Край Света». – Голос Элизы вернул Кэтрин в настоящее. Компаньонка улыбалась, подкрепляясь дольками апельсина с серебряного блюда на столе. Она была восхитительна в утреннем туалете сочного желтого цвета, на фоне которого ее фиалковые глаза казались темно-фиолетовыми. – Конечно, тебе необходимо будет взять с собою Селесту, Пьера и других слуг. И обязательно Анри, – продолжала она. – Они понадобятся, чтобы подготовить прием для соседей, который ты намерена устроить.

– Но как же вы, дядя Седрик? Что вы станете делать, если Бовуар-Хаус наполовину опустеет? – Кэтрин все еще чувствовала замешательство, смешанное с обидой и даже страхом, когда узнала, что он решил остаться в городе, а на плантацию явиться позже, вместе с остальными гостями, которые приедут на званый вечер.

– Не беспокойтесь обо мне, милочка, – энергично взмахнул он рукой. – Уоллер присмотрит за тем, чтобы я вовремя питался. Здесь в городе осталось еще множество ресторанов, в которые у меня не было возможности наведаться.

– Уоррен тоже останется в городе, – напомнила Элиза. – Он с удовольствием проводит вас по ним, милорд. И конечно, полковник Деламар. Я не думаю, что вы почувствуете себя одиноким.

«Вот уж этого можно не опасаться, – подумал Седрик, качаясь в обиженно скрипевшем гамаке. – Может быть, я пренебрегаю своим долгом и мне нужно было бы отправиться в «Край Света» с первой партией, но Кэтрин может прекрасно управиться сама».

Мадам Фени все сильнее приковывала к себе его сердце. Он еще ни разу не встречал женщину, настолько отвечавшую его стремлениям, и даже подумывал, с какой бы радостью познакомил ее со своей подопечной – весьма скандальное намерение! Они не были любовниками – пока не были, – однако он лелеял на этот счет сладкие мечты, хотя его планы на предположительно долгую их связь были весьма расплывчаты.

Кроме того, передышка в хлопотах из-за помолвки Кэтрин с Адриеном, удвоенных вмешательством Мадлен Ладур с ее экстравагантными планами по поводу брачной церемонии, была Седрику более чем необходима. Вся эта суета казалась крайне утомительной джентльмену, переживавшему вторую юность благодаря даме, которая, судя по всему, ожидала от него пылкости молодого влюбленного.

Кэтрин, кстати, тоже не помешало бы отдохнуть. С того момента, как Адриен сделал ей предложение, ее жизнь понеслась с головокружительной скоростью.

У нее было такое ощущение, будто она участвует в каком-то шоу в роли невесты Ладура, причем сцены из этой пьесы разыгрываются поочередно в каждом креольском доме в городе. Ее расспрашивали, ее показывали, ею восхищались во всех отношениях или в частностях – в зависимости от каждого конкретного случая.

Она была уверена, что не перенесла бы всего этого, не будь рядом Седрика, этого непроницаемого щита между нею и любопытными взглядами искоса, высказанными шепотом замечаниями, сплетнями, спорами. Рослый, красивый, аристократ до мозга костей, когда он был поблизости, – никто не смел критиковать ее, поскольку все были готовы согласиться с тем, что она его родственница, а стало быть, в ее жилах течет также голубая кровь.

Ей пришлось побывать на множестве званых вечеров, приемов, балов и театральных представлений, когда она сидела в ложе Ладуров, а публика, вместо того чтобы смотреть на сцену, пялилась на нее. Обычно Адриен усаживался по одну руку от нее, Седрик по другую, Уоррен у них за спиной, и непременно где-нибудь на заднем плане – сама мадам. Измученная жарой, быстрой сменой событий и тем неясным беспокойством, что ни на минуту отныне не оставляло ее, Кэтрин восприняла с радостью возможность отправиться в «Край Света».

После той ночи в garçonnière Адриен так приворожил ее к себе, что Деклан Уокер начисто вылетел у нее из головы. Тогда она, сама не зная как, наутро проснулась у себя в постели в Бовуар-Хаусе. Если бы не новые, но вполне определенные ощущения в низу живота и не поджатые в недовольную гримасу губы Филлис, можно было бы решить, что вообще ничего и не было.

Кэтрин понимала, что ее служанка должна была обо всем догадаться, ведь наверняка она раздевала ее и укладывала в постель. Элиза пришла позже, и Кэтрин не пожелала с нею разговаривать, отвернувшись к стене, зарывшись поглубже в подушки, не в силах обсуждать того, что произошло накануне.

Элизу явно развлекала щекотливость ситуации.

– Ты должна все же быть к нему снисходительной, дорогая, – проворковала она в своей обычной беззаботной, если не бесстыдной манере. – В конце концов, у него серьезные намерения. И я понимаю его нетерпение приблизить то, чего он так жаждет.

Кэтрин стало дурно при мысли о том, что, выходит, она совершила нечто вроде торговой сделки, ссудив некоторую сумму предполагаемому клиенту.

– Кто знает? – возразила Филлис, предпочитая не вникать в Элизины объяснения и пожимая плечами. – Бедная, бедная наша мисс Кэтрин!

Но ведь она по меньшей мере два часа оставалась наедине с мистером Адриеном в его апартаментах. Ей нужно либо немедленно выйти за него замуж, либо она станет изгоем, – раздался возглас Элизы. Филлис отрезала:

– Я об этом ничего не знаю, миссис Джордан.

К тому времени, как наступила вечерняя прохлада и Кэтрин слегка оправилась, ее помолвка с Адриеном уже считалась делом решенным. Весь день он посылал ей цветы. Мадам Ладур оставила свою карточку с приглашением в гости. Адриен повстречался с Седриком и обсудил условия брачного контракта. И никому не пришло в голову посоветоваться с ней. Этим вечером к обеду должен был явиться Адриен в сопровождении своей матери.

Оказавшись в обеденной зале и принимая поздравления, Кэтрин чувствовала, что идет словно бы под водой – все было таким расплывчатым и колеблющимся. Похоже, что она получила сделанное по всей форме предложение руки и сердца от избравшего ее мужчины – ну а если даже и нет, то ей все равно необходимо спасать свою честь, так о чем тут говорить? Все завершилось ко всеобщему удовлетворению. По сути, Адриена можно было считать едва ли не святым, раз он так повел себя и спас ее репутацию.

– Вы счастливы? – спросил Уоррен в одну из редко выдававшихся теперь спокойных минут. Его лицо было необычно серьезным, и что-то в его выражении смутило Кэтрин.

– Да. – Они стояли у окна в музыкальном салоне, где Элиза развлекала компанию с помощью полковника Деламара, весьма прилично аккомпанировавшего ей на пианино при исполнении романсов.

– Меня бы огорчило, если бы это было не так, – продолжил Уоррен, рассеянным взглядом наблюдая за сестрой, игриво исполнявшей арию из развлекательных опер Джилберта и Салливана.

Кэтрин удивленно подняла на него глаза: он был словно сам не свой. Обычно он не претендовал на большее, чем роль рубахи-парня, милого компаньона. В последнее время они мало бывали вместе, хотя он постоянно обедал у них и всегда был под рукой, если не случалось Адриена, его лучшего друга.

– Что-то не так? – спросила она, положив руку ему на локоть.

– Нет, что вы. – Он быстро оправился, и когда она снова взглянула ему в лицо, он уже улыбался, как всегда. – Адриен предложил мне быть шафером на свадьбе.

– Это хорошо.

– Значит, я должен буду охранять вас, если ему придется отсутствовать. Знаете, это одна из самых почетных мужских обязанностей, дань обычаю, сложившемуся еще в те времена, когда жених уезжал на поле брани, оставляя невесту на попечение доверенного друга. – Кажется, он шутил, однако в его голосе Кэтрин послышались тревожные нотки.

Элиза закончила пение и была тут как тут, потянув Уоррена за руку.

– Твой черед, мой сладкий, – воскликнула она с пылающим лицом, перебегая глазами с Кэтрин на Уоррена и обратно. – Сейчас нужно, чтобы со мной пел такой баритон, как ты.

Снова подхваченная вихрем событий, Кэтрин не успела толком обдумать этот странный разговор. Все последующие дни были сверх всякой меры заняты приготовлениями к свадьбе, но прежде всего, конечно, стоило упомянуть о бале, данном в честь их помолвки.

Впоследствии эта ночь вспоминалась Кэтрин словно бы в страстном смутном сне. Адриен на протяжении всего бала вел себя с нею крайне почтительно. Он не спускал с нее глаз, был любезен, внимателен, мил и постоянно демонстрировал пылкость, положенную влюбленному жениху. Такое развитие событий приводило Элизу в экстаз.

– Ты такая везучая! – восклицала она всякий раз, как им случалось остаться наедине: она всплескивала руками и со значением расширяла глаза. – Это все грис-грис! Я же говорила, что он принесет счастье!

– Хотя я не совсем в этом уверена… но – да, пожалуй, я все-таки счастлива, – неохотно отвечала Кэтрин, желая, чтобы у нее наконец перестала болеть голова, желая, чтобы кончилась изнурительная жара, желая наконец увидеть миссис Даулинг, которой она уже отправила письмо с последними новостями.

– А мадам Ладур вполне согласна со мной, что во всем городе не найдешь лучшей модистки, чем мадам Дюлак. У нее богатый опыт в такого рода делах, и она сошьет себе превосходный подвенечный наряд. Я знаю, что в нем ты будешь ослепительна. Я не могу дождаться, моя дорогая. Это наверняка будет лучшей свадьбой в году. Ты еще не получила наставления от отца Бувье? Значит, ты познакомишься с ним в самом скором времени.

Ладуры, как и большинство креолов, исповедовали римско-католическую веру. И Кэтрин было необходимо принять вероисповедание своего мужа. Она почти не думала об этом, но в те редкие минуты, когда Адриена не было рядом, а головная боль утихала и рассудок просветлялся, она пыталась спросить себя, не жаль ли ей расставаться с протестантством, в котором она воспитывалась. Если быть честной, для нее эти вещи никогда особенно много не значили, – равным образом и для ее отца, который хотя и был священником, придерживался весьма радикальных взглядов и все подвергал сомнениям.

Она уже успела посетить службу в городском кафедральном соборе Св. Людовика, и атмосфера показалась ей угнетающей. На самом ли деле обращение в новую веру – ничтожно малая цена за возможность стать женой Адриена? Однако эта мысль вместе со многими другими так и осталась погребенной на самом дне ее сознания. Ее былая независимость утекала у нее из рук, как песок сквозь пальцы.

Утром, обсуждая дальнее путешествие, она чувствовала себя узником, которому обещали помилование. По Седрику она наверняка будет скучать, а вот присутствие Элизы, пожалуй, не очень-то ее радовало. Как было бы чудесно отправиться одной, захватив лишь Селесту и Пьера. Однако об этом невозможно было и помыслить: новообретенное имущество семейства Ладуров подлежало самой тщательной охране.

– Ты уже решила, что возьмешь с собой? – шелестя юбками, Элиза нетерпеливо вскочила из-за стола. – Давай поднимемся к тебе прямо сейчас и отдадим распоряжения Филлис, я бы хотела, кстати, поговорить с тобою о ней, Кэти. Мне кажется, ты недостаточно строга с ней.

Вся спальня была завалена нарядами: они свисали со спинок стульев, цеплялись за углы туалетных столиков, частью были уложены, а частью – нет в дорожный сундук, который притащили с чердака дюжие слуги. Нетерпеливая Филлис, характеру которой явно не хватало методичности, разогревала утюг, и в комнате было полно едкого дыма от тлевших в нем углей.

– Мне необходимо избавиться от части этих платьев, – вздохнула Кэтрин. – У меня их скопилось чересчур много. – Ей очень захотелось отправиться в путь налегке, с одним саквояжем, в котором поместилось бы самое необходимое. Ее жизнь, подобно рассудку в последние дни, все больше заполнялась суетой и хаосом. – Но кому понадобятся мои обноски? Конечно, кое-что заберет Филлис, однако здесь есть еще масса вещей, на которые она не позарится.

– Предоставь это слугам, – предложила Элиза, а затем, после паузы, вкрадчиво добавила: – Или лучше позволь, я распоряжусь ими. Для этого нужна осторожность.

– Осторожность? Что ты имеешь в виду?

Элиза покрутилась по комнате, остановилась, сунула пальцы в сосуд с ароматической смесью, и ее запах разнесся по комнате. Кэтрин внезапно подумала, что она в жизни ни у кого не видела таких неугомонных рук, как у Элизы: если она не теребила свои локоны, то принималась ощипывать лепестки у цветов, играть лентами шляпы или украшением на платье.

– Ну, тебе ведь не доставит удовольствия увидеть на ком-то вещи, которые ты сама когда-то носила? Сложи их все в одну кучу, а я займусь ими. – И Элиза поспешила сменить тему беседы на более занимательную: – Как ты считаешь, нам повстречается там твой сосед?

– Какой сосед?

– Деклан Уокер, конечно.

– Надеюсь, что нет.

От одного воспоминания об этом невеже у Кэтрин еще сильнее зазвенело в ушах – последнее время это случалось с ней все чаще. В один миг предвкушение поездки утратило всю прелесть, и ему на смену пришел страх. Ведь она на целую вечность разлучается с Адриеном. Как она сможет существовать без того ослепляющего, подавляющего чувства любви и желания, которые были ее счастьем и ее проклятием в последние дни? Он вел себя с нею подчеркнуто корректно, а она с ума сходила от вожделения, когда он легонько целовал ее щечки, и она жаждала припасть к его губам, – это легкое, едва ощутимое прикосновение не могло погасить пожар, снедавший тело, страдавшее без его ласк. Что это: действительно муки любви или самообман, вызванный разбуженными инстинктами? Вряд ли кто-то мог бы провести здесь четкую границу.

– Но ведь ты с самого начала знала, что в один прекрасный день я женюсь, Лестина. – Адриен метался по комнате, заложив руки за спину, с мрачным лицом, – их ссора серьезно затянулась.

Она сидела на веранде своего миленького беленького домика. Домик располагался в той части Вьё Карре, где еще с довоенных лет предпочитало селиться общество, именовавшееся дети свободных цветных, – племя, занимавшее некое промежуточное положение между хозяевами и рабами: привилегированное, но все же несвободное. Любовное гнездышко Лестины находилось на узенькой улочке Св. Анны. Здесь все содержалось в идеальном порядке: уютный ухоженный садик, свежие цветы, каскадами спускавшиеся из многочисленных кашпо, всегда готовый обед и она сама – всегда красивая, всегда ожидавшая его прихода.

– Я думала, что это будет покорная простушка, – дрожащим голосом ответила она. Хотя Лестина зачастую добивалась своего, играя на его тщеславии, все же это была не обычная, согласная на все одалиска, а сильная женщина, которая не хотела уступать без борьбы.

– Да откуда ты знаешь, что она не такая? – Он уставился на нее, выпятив губы, растрепанная прядь свисала ему на лоб.

Лестина резко рассмеялась:

– Ты что, забыл, с какой скоростью в этом городе распространяются слухи? Ничто не может случиться у вас, в ваших больших домах, без того, чтобы через полчаса не стало известно здесь.

Легкий ветерок зашелестел занавесками. Адриен явился сюда, когда уже стемнело, и нашел Лестину в портике: изящная, нежная, облаченная в белый муслин распространявший аромат сандала, – она ждала его. В сумерках ее кожа нежно отсвечивала, тогда как волосы и глаза сливались со тьмой.

– И какие же слухи ходят по поводу ее? – Он рухнул в кресло напротив, нетерпеливо ослабил узел галстука и потянулся за графином с виски.

– Что это – леди, которая всегда знает, чего хочет. Что по нашим понятиям она весьма странная, одним словом, англичанка, но при этом очень даже красивая. – Стоявшая на столе лампа под плотным абажуром выхватила из темноты овал ее лица и тени от ресниц, скрывавшие ее взгляд.

Ночь была безлунной и облачной, сырой удушливый воздух поднимался от реки, и реявшие повсюду, комары десятками сыпались на скатерть, опалив в пламени керосина свои прозрачные крылышки. Закончился еще один жаркий день.

– Запруды между плантациями вот-вот пересохнут, а на дорогах полно пыли, – задумчиво произнес Адриен, и его пронзило болью внезапное видение Валларда – такого, каким он был когда-то. Он покачал напиток в бокале и искоса посмотрел на Лестину. – Завтра она уезжает в «Край Света».

– Я знаю. Отправляется на своем пароходе, – сказала она, спокойная и задумчивая. Что же кроется в глубине этих бездонных глаз? От этой мысли Адриену стало не по себе. «Что она на самом деле чувствует, этот темнокожий дикий ангел? Зная ее, нетрудно предположить, что она мечтает о моей смерти». Он невольно вздрогнул.

– Кто-то подбирается к твоей могиле? – откровенно спросила Лестина с сухим смешком.

– Не будь дурой! – рявкнул он. Издалека раздался крик птицы, но тут же умолк, словно ей свернули шею. В ночи был слышен лишь монотонный стрекот цикад, равнодушный ко всему на свете.

– Успокойся, chéri. Ты снова поругался с матерью? – Лестина положила ему руку на колено и придвинулась так, что его ноздрей коснулся запах ее кожи.

– Она с ума сошла с этой свадьбой. Можно подумать, что мы особы королевской крови. Что за глупость!

– А разве это не так? По крайней мере, она в это верит. – Лестина прохладными пальцами отвела с его лба непослушную прядь.

– Но ведь тебе понятно, почему я иду на это, правда? – Он сжал ее руку и поцеловал ее сначала в ладонь, потом с тыльной стороны, и вот его губы поднимаются все выше по шелковистой коже.

– Да, но ты уже успел переспать с нею. – Она была взвинчена, и напряжение не отпускало ее. Адриен попробовал смягчить Лестину, но она остановила его, когда он уже хотел поцеловать ее в губы. Она вздернула голову, заглянула к нему в глаза и сказала: – Не держи меня за идиотку. Это оскорбительно. Я знаю, когда и где это случилось. Тебе было приятно? Смогла ли целомудренная мисс Энсон доставить тебе наслаждение?

Он вскочил на ноги, обнимая и целуя ее. Несколько долгих минут они стояли у входа в галерею.

– Лестина, Лестина, – мучительно простонал он. – Это случилось лишь однажды, всего однажды. Я должен был через это пройти. У меня не было выхода. Это ничего не значит для нас. Я клянусь тебе в этом.

– Ах, chéri, какой же ты еще мальчишка, – горестно отвечала она, прижавшись лицом к скользкому лацкану его вечернего фрака. – Ничего не значит жена, поджидающая тебя дома? Жена-англичанка, которая будет требовать от тебя верности? А что станет, когда она нарожает тебе детей? Неужели ты думаешь, что я вынесу, встретив на улице вас всех – белую чету с белыми малышами, прогуливающуюся по парку или по набережной воскресным днем?

– Но ведь так здесь всегда происходит, – возразил он, целуя ее шею и лаская груди.

– Даже теперь, когда мы все стали свободными гражданами Соединенных Штатов? – Лестина и сама не верила в слова, подсказанные отчаянием.

– Пройдет смена нескольких поколений, пока рухнет кастовая система – если это вообще случится, – неуверенно отвечал он, сам не понимая, хочет он того или нет.

– Полагаешь, я сама об этом не знаю? – тяжко вздохнула Лестина. – Обычаи, которым уже два столетия, не отменишь простым росчерком пера или распоряжением правительства. Даже самые последние, спившиеся моряки-ирландцы третируют нас, как черных, почитая себя выше только оттого, что у них белая кожа.

Адриен, предпочитавший не задумываться над подобными материями, поспешил сменить начинавшую раздражать его глобальную тему беседы, обратившись к личностям:

– Кэтрин придется выучиться нашим обычаям и смириться с тобою.

– Ты не рассказал еще ей обо мне? О твоей игрушке? – Несмотря на его ласки, в глазах ее полыхал гнев. И, поскольку он не нашелся с ответом, язвительно добавила: – Конечно, ты промолчал! Разве можно пугать милую маленькую мисс! Мама рассердится на тебя за это.

– Она бы ничего не поняла. Пока не поняла. Дай ей время, и она смирится.

Она резко освободилась из его объятий и вышла на веранду, облокотилась на перила и стала разглядывать мыльные деревья, молчаливыми часовыми возвышавшиеся в саду. Где-то слышался собачий лай, и золотистые огни фонарей все еще сияли на улицах Французского квартала.

Их обычаи! А она-то воображала, что сможет пережить это, что ее не убьет весть о том, что Адриен женился. Она с самого начала знала, что ей никогда не суждено быть той, которую он когда-то поведет под венец. Временами она грезила, что они могли бы отправиться в Париж, где табу на смешанные браки соблюдалось не столь незыблемо, – но ведь тогда им было бы заказано возвратиться в Луизиану, даже теперь, когда всем пообещали равные права. Готовая навсегда расстаться с родиной, принести для него эту жертву, она понимала, что он никогда на такое не пойдет, и твердила себе, что должна безмерно радоваться тому, что уже имеет.

Возможно, она как-то бы смирилась, если бы его невестой оказалась креолка, но эта английская девица – совсем иное дело. У Лестины были шпионы и в Бовуар-Хаусе, и в особняке Ладуров на Рю Рояль. Лестине достаточно было лишь дернуть за ниточку этой хитрой сети, и тут же ей доставлялись самые свежие новости. Люди черной расы, связанные в одну цепь страхами перед хозяевами и суевериями, по-прежнему поддерживали друг друга. Размахивавшие флагами и кричавшие на демонстрациях о свободе и демократии политиканы сумели лишь едва зарябить поверхность этого болота.

– Она не такая, как все, и на нее работает белая служанка. Ее мало волнует, кто что про нее скажет, а свои платья и все прочее она покупает в том новом магазине у Понтабла Билдингс, что содержит Жаклин Ламарш. Вид у нее такой, будто под платьем у нее нету корсета, да и еще кое-чего. А еще она таскается на кухню да болтает с поваром, а наряжается при этом прямо в передник и в тюрбан – вот вам и пожалуйста, – докладывала ей Кандида, наполовину француженка, наполовину сенегалка, с которой Лестина была знакома с детских лет. Как и многие квартероны, чье благополучие пошатнулось из-за войны, она была вынуждена пойти в услужение и теперь работала в Бовуар-Хаусе. – Она всегда поступает так, как ей заблагорассудится, – продолжала Кандида, – да только теперь, похоже, она совсем повредилась в уме из-за любви к мичи Адриену. Прям чумная ходит.

– Женщине не надо пить любовного зелья, чтобы сходить с ума по нему, – заметила Лестина, угощая Кандиду рисовыми пирожными и лимонадом, когда они в очередной раз повстречались на рынке.

– Если что-то нужно сделать, ты только скажи, Лестина, – отвечала Кандида, и ее лицо выражало полную преданность. – Помнишь, как ты спасла меня? Отвела к своей матери, а она помогла мне избавиться от большой неприятности. – Мари Кларемон славилась не только как чудесная нянька и повитуха: она занималась и абортами.

Лестина кивнула и обняла свою приятельницу за талию. Год назад Кандида забеременела от грузчика-негра и боялась признаться в этом родным, которые гордились своею дочерью и собирались выдать ее замуж по меньшей мере за торговца-мулата.

Таким образом, за те недели, что Кэтрин провела в Новом Орлеане, Лестина, сидя в своем тихом домике, успела сплести целую паутину и затаилась в ее центре, словно паук, строя различные планы, завязывая новые знакомства и собирая информацию, неотступно думая об Адриене в то время, когда его не было с нею. Поначалу она лелеяла дикую надежду на то, что он сочтет англичанку чересчур своевольной и откажется от нее, переступив волю матери. Но пока этим и не пахло.

– Почему ты здесь в этот вечер? – спросила она, слегка смягчившись. – Я не ждала тебя так рано.

– Кэтрин обедает с лордом Сэдриком.

– Значит, ты просто сбежал? Удрал ради того, чтобы за спиной у своей суженой повидаться со мною? – Поддразнивая его, она провела пальчиком по его губам. – А что из себя представляет английский милорд? Может быть, он окажется неравнодушен ко мне. Говорят, он постоянно крутится в салоне у Фени. Я удивлена, что ее девицы до сих пор не проболтались ему о нас с тобою. Временами я даже скучаю по ним и по тамошней жизни.

– Перестань же, Лестина! – Его руки тисками сжали ее обнаженные плечи. – Я ненавижу, когда ты так говоришь. Кэтрин уедет завтра одна, я лишь позже отправлюсь за ней. И мы будем вместе каждую ночь, chérie.

– Когда назначена свадьба?

– После праздника Святого Иоанна.

– В ноябре. Тогда будет уже довольно прохладно и сыро, но ведь тебе все равно придется сидеть взаперти со своей женой в вашей спальне. Она заберет тебя с собой в Англию? Чтобы похвастаться своим красивым мужем-креолом перед светом? Уверена, что она так и сделает, мичи.

– Почему ты обращаешься ко мне с этим старым рабским титулом? – взорвался Адриен, чего она и добивалась своей речью. – Я не твой хозяин. Ты свободна. Я не имею на тебя никаких прав.

– Да неужели, мичи? – Она вложила как можно больше яда в это слово. – Я свободна, вот как?

– Да свободна. Ты родилась свободной, и твоя мать тоже. Ты ведь сама рассказывала мне, что твои предки выкупили себя на волю задолго до того, как сюда полезли янки со своими аболиционистскими бреднями. Они устроили здесь полный хаос. И теперь никто толком не знает, кто он есть, – он развел руками. – Этот дом – твой. Я подарил его тебе. И ты можешь распоряжаться сама своей жизнью.

Лицо Лестины скривилось от боли. Опять эта самовлюбленность Адриена, абсолютно равнодушного к чужим горестям. Ей захотелось влепить ему пощечину, чтобы хоть немного заставить подумать о том, как он ее оскорбил.

– И что ты мне предложишь? Выйти замуж за цветного торговца, или рыбака, или могильщика, или портного? Или открыть собственный бордель? Так поступают многие женщины в моем положении, когда их бросают белые любовники, не так ли? – Ее голос был полон горечи.

Он покачал головой, смущенный такой непримиримостью. До сих пор он надеялся, что она поможет ему разрешить его дилемму. Однако в Лестине открылась новая, доселе неизвестная ему черта, и она его совершенно не устраивала. Ему казалось, что она вполне довольна тем, что получает от него деньги, что он по-прежнему будет содержать ее так, как здесь было принято, и проводить с нею время, когда к тому представится возможность. Такова была традиционная роль игрушки в здешнем обществе.

Обнаружившиеся собственные чувства Лестины в какой-то степени уравняли их или – что еще хуже – поставили ее выше, с чем он не смог бы согласиться ни за что в жизни. Всего лишь сто лет назад его предки обращались с привозимыми в трюмах кораблей африканцами хуже, чем с домашней скотиной. С течением времени откровенный расизм прикрылся налетом европейской культуры, однако он не исчез полностью, продолжал будоражить многие умы и временами прорывался на поверхность.

Источником такого отношения являлся страх, страх перед теми, кто ценой своих унижений и непосильного труда вознес плантаторов на недосягаемую высоту. Хозяева втайне трепетали перед непоколебимой верой и покрытыми мраком тайными искусствами своих рабов. И все же именно черным рукам доверяли они своих новорожденных, черные груди вскармливали их молоком, мягкие африканские голоса пели им колыбельные песни, а позже знакомили их с легендами, музыкой, танцами и многим другим.

Адриен, конечно, не задумывался над таким раздвоением собственного сознания, он просто испытывал безотчетное желание вымолить у нее прощение.

«Но не могу же я пасть перед ней на колени», – думал он, испугавшись подспудного порыва. Вместо этого он возобновил свои ласки, надеясь своим мастерством в роли любовника разбудить в ней чувственность и увлечь ее в постель – гораздо более приемлемое для него поле боя.

«Я обижена на него, я презираю его, я ненавижу его, я люблю его», – стонала про себя Лестина, пока они сбрасывали с себя одежду и сливались в объятиях под москитной сеткой. Все это она хотя бы на время смогла позабыть – хотя и не полностью, – пока оставалась с ним наедине, предаваясь тем бурным утехам, которые дано испытать лишь мужчине и женщине в краткий миг их слияния. Но как только все было кончено, ее сердце стало биться ровнее, а дыхание успокоилось, первой ее мыслью было воспоминание о Кэтрин Энсон.

Она зажмурила глаза, и в полной тьме перед нею разгорелся огненный шар. Он рос, он продвигался все ближе, и вот уже она видит, как он кружится в такт пению – пению под рокот барабанов.

Адриен давно спал. Она выскользнула из постели, тихонько оделась и закуталась в темную шаль. «Мама», – подумала было она, но оставила эту мысль. Мари Кларемон не станет этого делать. Лестина почти наяву услыхала ее ответ:

– У меня нет ничего, чтобы сделать это. Я обладаю искусством врачевания для помощи страждущим и беспокою лоа с благими целями, но я никогда не занималась дьявольскими обрядами. Ты знаешь это, дочь моя! Даже и не проси, и выброси поскорее из головы эти ужасные мысли. Пойди в церковь. И моли Пресвятую Деву помиловать тебя!

Она проскользнула вниз по лестнице и выскочила из дома, легкая словно тень. Ночь поражала странной неподвижностью. Мостовая была безлюдна, и даже фонари не горели. Шелест ее шагов по дощатому тротуару вызывал многократное эхо, и она была готова поклясться, что слышит еще одни шаги – шаги преследователя. Сердце замерло у нее в груди, а потом забилось бешеными толчками, но она отнеслась к этому как к должному. Это ее страх. Ее вина. Ее ненависть. Ничто, порожденное ничем. За все на свете приходится платить. Она покинула чистый выметенный тротуар и затаилась под густыми ветвями кустов.

В ее мозгу проносились обрывки страшных историй: про loup-garou, волков-оборотней, охотящихся по ночам, или еще страшнее – про зомби, – каждый житель Нового Орлеана слышал об этих мертвецах, поднятых из могил черной магией. Трясясь от ужаса, она подумала, что надо было зажечь свечку для Аттибон Легба, моля его о защите.

Однако любовь оказалась сильнее всех остальных чувств: сильнее страха, даже сильнее смерти, и уже через минуту Лестина пришла в себя и продолжила путь к болоту Св. Иоанна, где надеялась получить помощь.

– Добро пожаловать на борт, мисс Энсон! – приветствовал Кэтрин шкипер «Эйлин О'Рурк», бородатый приветливый моряк, облаченный в щегольский синий мундир и сверкавшую золотой кокардой фуражку.

– Я рада оказаться здесь, капитан Бейч. – Она приняла предложенную ей руку и с его помощью поднялась по трапу на пассажирскую палубу в сопровождении Уоррена с Седриком, которые пришли проводить ее.

– Для нас большая честь отправиться в плавание с вами на борту, мисс.

У Бейча было обветренное волевое лицо с решительно сжатыми губами. Он двигался быстро и ловко, а голос у него был довольно резким. Рослый, широкоплечий, с сильными руками – он внушал к себе доверие, и Кэтрин была рада, что ее судно находится под командой такого человека.

– Как скоро мисс Энсон будет доставлена в «Край Света»? – Седрик осматривался с неподдельным интересом, беспокоясь о благополучии своей подопечной.

– Она ступит на берег не позднее, чем сегодня в поддень, сэр, – отвечал Бейч, провожая их в просторную кают-компанию размером с две бальных залы. – «Эйлин О'Рурк»– самое быстроходное судно этого класса. При желании мы можем добраться отсюда до Натчеза за десять часов, несмотря на течение. Трудно поверить, что некогда пакетботы на тот же путь тратили пять суток.

– Прогресс, капитан, – с уважением произнес Седрик. – А вы не боитесь, что железные дороги помешают вашему бизнесу?

– Паровозы? – Бейч нисколько не смутился. – Эти шумные, вонючие твари? Нет, сэр, им никогда не достичь того комфорта и скорости, которые мы можем предложить своим пассажирам.

– А как насчет безопасности? – Седрик не так уж был уверен в правоте капитана.

За последние годы сеть железных дорог интенсивно развивалась, Финн Керриган успел вложить в них немалые деньги, и Седрик считал их важнейшим видом транспорта. Ирландец сумел построить замечательное судно, но, разглядывая резные деревянные панели, целые мили пушистых турецких ковров на полу и роскошную обстановку, Седрик не удержался от мысли, что Керриган создал все это великолепие скорее для самого себя, отдавая дань собственной ностальгии по золотому веку пакетботов.

– В прошлом имело место несколько несчастных случаев. – Бейч имел в виду случавшееся иногда во время наводнений катастрофы, когда сталкивались друг с другом неуклюжие двухколесники. – Суда взрывались главным образом из-за разгильдяйства экипажа и от неосторожного размещения горючих грузов близко к машинному отделению. Но такого никогда не бывало на судах, отданных под мою команду. Техника безопасности – мой конек, сэр.

– Как здесь мило. Это просто плавучий свадебный торт, – проворковала Элиза, мило улыбаясь капитану и цепко держась за локоть Уоррена.

– Возможно, вы и правы, мэм, но речные суда все же имеют и практическое применение. – Бейч вступился на защиту своей профессиональной чести. – Малая осадка и плоское дно незаменимы при маневрах в извилистых мелких протоках. Колеса на нашем судне расположены ближе к носовой части и снабжены надежной защитой для гребных лопастей. На нижней палубе расположен вместительный трюм, а на верхней – своего рода веранда для приятного времяпрепровождения пассажиров.

Отнесясь с недоверием к новой судовладелице, тем паче что ею оказалась женщина, капитан Бейч, этот маленький тиран на подвластном ему корабле, нещадно гонял весь экипаж накануне, заставляя наводить повсюду идеальную чистоту. И теперь он с гордостью водил Кэтрин по всем уголкам этого по сути дела отеля на воде (несмотря на все его уверения в практической предназначенности «Эйлин О'Рурк»), показав ей уютные каюты вдоль правого и левого борта, читальню со свежими номерами газет, длинный стофутовый бар и роскошный ресторан, в меню которого значилось не менее десятка самых изысканных супов и дюжины разнообразных десертов.

Резкие свистки пароходных труб возвестили о скором отплытии, и Седрик начал прощаться.

– До свиданья, моя дорогая, – сказал он, целуя Кэтрин.

– Все-таки жаль, что вы не едете с нами. – Ей внезапно стало не по себе при мысли о расставании с этим уверенным в себе, добродушным человеком.

– Я вскоре присоединюсь к вам. А кроме того, при вас остаются Элиза, и Филлис, и незаменимая Селеста. Ну же, выше нос! – Он прижал ее к груди и направился к трапу.

– Присматривай за нею, Элиза, – попросил Уоррен, обнимая сестру немного в стороне от остальной компании.

– О, безусловно. Можешь не бояться. – И в ее фиалковых глазах мелькнуло подозрение. – Ты что-то слишком стал о ней беспокоиться, милый братец. Не забывай, что она принадлежит Адриену.

– Я ни за что бы не хотел, чтобы ей причинили вред, – прошептал он, до боли стискивая ей руку и решительно сжав губы.

– Вред? Не понимаю, о чем это ты. – Она по-прежнему улыбалась, но за ее бархатной повадкой чувствовалась стальная воля. – Уж не увлекся ли ты ею? Этого не стоило делать.

– Заткнись! – рявкнул он, и его голубые глаза потемнели от гнева. – Я совершенно не ожидал, что она окажется именно такой и что это так подействует на меня. Она действительно хороший человек, Элиза, в отличие от остальных представителей нашего прогнившего общества.

– Забудь об этом, Уоррен, – прошипела Элиза, все еще оставаясь в его объятиях. – Она не для тебя.

– Она скоро прискучит Адриену.

– Ах вот оно что! Ты просто выжидаешь момент!

И подставишь ей свою широкую грудь, на которой она сможет выплакать обиду, когда узнает про Лестину Кларемон. Какой верный, какой хороший друг. – Ее лицо неузнаваемо изменилось, миловидные черты стянуло в жестокую маску. – Этого не случится. Я этого не допущу. Я слишком многим пожертвовала ради тебя, Уоррен.

– Мы увидимся через уик-энд, – едва слышно отвечал он, высвобождаясь из ее объятий. На его лице отразилась та же жестокость и гнев, что сжигали ее. – А ты постарайся быть осторожной, вот и все, ибо если я приеду и увижу…

– Что именно, мой сладенький? За мной тебе присматривать вовсе ни к чему!

– Провалитесь вы все к черту! – Уоррен почти бегом спустился на берег.

Элиза сумела прийти в себя еще до того, как они с Кэтрин поднялись на верхнюю палубу полюбоваться стремительно исчезающими вдали набережной, рынком, жилыми кварталами Нового Орлеана. Из труб вовсю валил дым, мощные колеса с шумом загребали воду, и «Эйлин О'Рурк» осторожно достигала фарватера, чтобы влиться в оживленное племя сновавших по реке пароходов, катеров, лодок и небольших яхт.

Кэтрин не в силах была оторваться от красоты прихотливо изгибавшегося речного русла и окрестностей. Кофе ей подали сюда же, на палубу, и она почти не почувствовала его вкуса – так заворожили ее красота речных берегов, свежесть напоенного цветочными ароматами воздуха и крики чаек, паривших на крыльях ветра. Она заметила полосу блестящей стали, тянувшуюся вдоль берега.

– Речная дорога, – пояснила Элиза, сидевшая здесь же под навесом и занимавшаяся вышивкой. – Наши гости приедут именно по ней. Держись подальше от солнца, дорогая. Тебе совсем ни к чему обзаводиться веснушками.

– Наплевать. – Кэтрин скинула шляпу, подставила ветерку распущенные волосы.

– Ах, Кэтрин! Ты все еще не насмотрелась? Я хочу спуститься в кают-компанию, – заныла через некоторое время Элиза. Она собрала шитье, спрятала его в ридикюль и пихнула в руки своей служанке Иветте. – С нами плывет так много интересных людей. Ты обратила внимание на ту развеселую компанию, что собралась в курительном салоне? Наверняка кое-кто из них – профессиональные шулера. Я просто с ума схожу от всяких разбойников и негодяев! А кроме того, сегодня обещали шоу. Ты заглянула в программу? Там написано, что гвоздем программы будет Нэнси Браун. Она профессиональная певица и танцорка из Нью-Йорка. Я обязательно попрошу у нее автограф.

Во время ланча они сидели за капитанским столом: кушанья и сервировка ничуть не уступали Антуану, к тому же их развлекала душещипательными песнями актриса, справлявшаяся со своим репертуаром с завидным профессионализмом. Через некоторое время ее сменил слащавый джентльмен с наружностью итальянца, игравший фортепианные пьесы. Затем вниманию аудитории были предложены интермедии в исполнении толстяка, явно привыкшего подвизаться на сцене дешевых мюзик-холлов.

– Кто нанимал этих людей? – холодно поинтересовалась у Бейча Кэтрин, на которую концерт совершенно не произвел впечатления.

– Театральный агент в Луивилле, – отвечал тот, удивляясь ее придирчивости. – Мистера Керригана они вполне устраивали.

– А меня нет. – Она посмотрела ему прямо в глаза, и ему это пришлось весьма не по душе. – Тем, кто путешествует на моем судне, должен быть предложен концерт более высокого класса.

Капитан, пообещал озаботиться этим, и Кэтрин с Филлис отправились обратно на палубу, тогда как Элиза с Иветтой остались в кают-компании. Остальные слуги путешествовали на нижней палубе, причем к ним присоединился недавно нанятый на службу племянник Анри по имени Ти-Жан.

– Мисси Кэтрин, такой хорошенькой леди, как вы, не пристало шататься по улицам одной. – Анри всегда считал себя большим дипломатом. – Ти-Жан – хороший мальчик, а вам как раз нужен телохранитель.

– Ты так считаешь, Анри? Это почему же? – заинтересовалась Кэтрин. Беседа происходила несколькими днями раньше на кухне Бовуар-Хауса.

– А вам и не надо думать – почему, вы просто поверьте мне на слово. – Анри загадочно прижал палец к своему внушительному носу. – Ти-Жан – отличный боец. Уж он за вами присмотрит. Я поговорил с мичи Седриком, и он согласился со мной.

И Кэтрин представили Ти-Жан, поразившего ее своим восьмифутовым ростом и мощными мускулами, бугрившимися под тканью потрепанного костюма. У него были жесткие курчавые волосы, плоский переломанный нос, широкие губы и добрейшие глаза. Кэтрин приняла его на службу.

Ей было приятно ощущать спиною его присутствие: он был спокоен и внимателен. Вскоре она стала забывать, что он где-то поблизости, но если предстояло пробираться по людной улице или перейти мостовую, он всякий раз приходил на помощь, прокладывая путь в толпе и даже останавливая движение. А по ночам, когда весь дом спал, она то и дело замечала его массивную тень то на повороте галереи, то в тени деревьев в саду.

Сейчас «Эйлин О'Рурк» вошла в протоку, приблизившись к берегу реки. По себе стороны росли толстые мощные деревья с блестящей темно-зеленой листвой и нежнейшими, похожими на звездочки, цветам. Пароход шел на самом малом ходу. Кэтрин перегнулась через поручни, с любопытством всматриваясь вперед.

– Вот мы и здесь, мисс Кэтрин, – произнес за ее спиной низкий бархатный бас Ти-Жана. – Это «Край Света».

Духота солнечного дня, путешествие по реке, пышная растительность на берегу – внезапно все отступило, и на расчищенном пространстве их взорам предстала деревянная пристань, уходящая далеко от болотистого берега. По ней можно было попасть на широкую, посыпанную белым гравием дорогу, по обеим сторонам обсаженную высокими, обросшими мхом дубами. В конце дороги виднелось здание, весьма напоминавшее греческий замок с белоснежными колоннами, галереями, сверкавшими окнами и покатой крышей. Залитый солнечным сиянием, издали он, казалось, парил в воздухе в обрамлении листвы.

Передняя лестница немного ожила. Неизвестно откуда на нее высыпала целая толпа темнокожих детишек и взрослых, и все они радостно смеялись, кричали, размахивали руками. «Эйлин О'Рурк» подошла к причалу. Со скрежетом упал трап.

Кэтрин попрощалась с капитаном Бейчем и стала спускаться. Ти-Жан помогал ей, Элизе и всем прочим, тащившим вслед за хозяйками тяжелый багаж. На верхнюю палубу высыпали остальные пассажиры. По толпе прошел гомон: ее узнали. С корабля замахали руками, и она отвечала тем же. Даже банда карточных шулеров прервала свою игру, чтобы взглянуть на девицу, ставшую хозяйкой «Эйлин О'Рурк». Они, ухмыляясь, отдали ей салют.

– Не обращай на них внимания, – надменно вскинула голову Элиза, хотя сама не удержалась от ответной улыбки. – С такими негодяями, как они, не станет разговаривать ни одна уважающая себя леди.

Кэтрин смутило то, что она оказалась в центре внимания, причем не одних только пассажиров корабля. Стоило ей покинуть скрипучие доски причала, как ее окружила радостно гомонящая толпа. Здесь были женщины – и белые, и цветные, с младенцами на руках и малышами постарше, цеплявшимися за материнские юбки. Остальная детвора, босоногая и полуголая, носилась вприпрыжку кругом, словно стая обезьянок, вопя от восторга и от боли, когда их достигали подзатыльники отцов – рослых рабочих с мозолистыми руками: прижимая к груди уважительно снятые шляпы, они изучающе смотрели на новую хозяйку.

Возглавлял эту компанию встречающих мужчина с песочного цвета шевелюрой и бакенбардами. Он явно пользовался уважением окружающих и был одет в простую рубашку со свободным воротом, и коричневый пиджак, плисовые бриджи для верховой езды и высокие сапоги. Он был тощим и долговязым, а через правую щеку у него тянулся глубокий рубец, отчего угол глаза слегка казался опущенным, а угол рта приподнимался в неизменной иронической улыбке.

Он окинул Кэтрин внимательным взглядом холодных серых глаз и, снимая широкополую шляпу, произнес:

– Мисс Энсон, я – Хэл Дагган, управляющий.

– Добрый день, мистер Дагган.

Она вспомнила это имя. Мистер Пейр упоминал его. Он сказал, что Хэлу можно доверять и что он превосходно управляется с рабочими на плантации, которых теперь приходится набирать с бору по сосенке. А это не так-то просто – заставить слаженно работать разномастную команду немцев, ирландцев, выходцев из Кентукки (каковым являлся и сам Дагган), демобилизовавшихся солдат (голодные и безработные, они до сих пор толпами слонялись по Югу) и, наконец, негров, которые работали здесь еще в прежние времена, а сейчас получили право голоса и сами могли распоряжаться своей судьбой.

Изнемогая от жары, с лицом, покрывшимся бисеринками пота (несмотря на тень от зонтика), Кэтрин неуверенно улыбнулась Даггану и толпе рабочих. Их так много, и благополучие каждого из них отныне зависит от нее лично. Эта мысль вызвала у нее серьезное беспокойство. Она подумала, что почувствовал бы ее отец, если бы ему самому пришлось явиться в Луизиану и вступить в права наследства. Ей показалось, что для него это было бы еще более затруднительно.

– Не обращайте на них внимания, мисс, – протяжно произнес Дагган, улыбаясь ей в ответ искривленными губами. – Они просто сгорают от любопытства, ведь вы их новая хозяйка. Если уж говорить начистоту, то я тоже. Полагаю, вы хотели бы пройти в дом? Дела мы сможем обсудить после того, как вы отдохнете. Вы ведь за этим приехали сюда? Наверное, полковник Деламар уже успел ввести вас в курс.

Ее поджидала легкая коляска и фургон для багажа. Хэл Дагган одним махом оказался в седле и поехал вперед, а за ним двинулся весь кортеж, прочь от содержавшегося в полном порядке пирса, вдоль по ухоженной, аккуратно посыпанной гравием дороге, обсаженной дубами. «Край Света» маячил впереди словно мираж в пустыне. Ветер теребил пряди испанского мха, свисавшие с дубовых ветвей.

– Индейцы говорят, что это – пряди волос несчастной девушки, которую бросил любимый, и она с горя утопилась в болоте, – промурлыкала у нее за плечом Элиза тем своим загадочным тоном, который как нельзя лучше вязался с волшебной красотой окружавшей их картины.

– Теперь, когда я здесь, я готова поверить во все, что угодно, – отвечала Кэтрин, снова ощутив себя словно под наркозом. Она чувствовала себя такой слабой, что не в силах была пошевелить и пальцем. – Это какое-то зачарованное место, но даже если мне все только снится, я не хочу просыпаться.